Текст книги "Дьяволица"
Автор книги: Николай Шебуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
Глава двадцатая ГЕНЕРАЛ И АВАНТЮРИСТКИ
Генерал решил наблюдать за этими двумя красавица-ми-авантюристками лично.
Если они действительно авантюристки, в каком положении сейчас дача!..
Очнувшись, придя в себя, Эмма ни разу не спросила о судьбе часов, найденных у нее в кармане.
Она словно забыла об их существовании.
«Очевидно, она боится спросить о них?» – с тоской подумал генерал.
Задавать ей какие бы то ни было вопросы еще рано.
Между собой девушки не обнаруживают никакой близости.
Словно видят друг друга в первый раз.
Тина в самом деле не понимает ровно ничего.
Каким образом она очутилась в этой нарядной, богатой санатории?
Очевидно, после крушения ее поместил сюда Грондэ.
Очевидно, он заплатил за ухаживанье за ней хорошие деньги: все так предупредительны и внимательны к ней.
В душные, больные бессонные ночи она мучительно силится вспомнить все подробности роковой поездки:
– Овладел он мною в автомобиле или не успел?..
И не может вспомнить…
То ей вдруг представится, что растворилась дверь и входит… Василий.
Она бросается к нему на шею:
– Вася! Где ты был! я измучилась без тебя!
А он отстраняет ее холодно и сухо:
– Молчи, проклятая!.. Разве ты не знаешь, что Грондэ и Пржездецкий – одно лицо… Молчи – любовница Пржез-децкого!..
– Вася! Послушай! Я не виновата!
Она рыдает, уткнувшись в подушку, а сестра милосердия ее утешает:
– Тише, милая, вы разбудите мисс Эмму…
– Какую мисс Эмму?!..
Иногда Тине казалось, что растворяется дверь и входит Грондэ.
И ей радостно, что он вошел – такой интересный, элегантный, богатый, – и радостно, и страшно.
– Вон, вон!.. Я не прощу вам!.. Я крикну Василия!..
А Грондэ так покорительно смотрит на нее:
– Несчастная! Разве ты не знаешь, что твой Василий покинул тебя…
– Вася! Милый Вася! Где ты!..
И она рыдает, уткнувшись в горячую подушку пылающей головой.
Ей кладут на лоб мешки со льдом.
В бреду без счета повторяет имя Пржездецкого, и все слышат это.
Она на время приходит в себя.
Однажды сквозь сон она слышала, как в ее комнате вполголоса разговаривали:
– Вы читали, генерал, об аресте Пржездецкого в Петрограде?
– Странная история. Я был уверен, что он обокрал меня и бежал за границу!..
– Он в тюрьме…
– Значит, действительно, мы с Топилиным ошибались, когда думали, что эта кража – дело рук Пржездецкого…
– Кстати, курьез… Дама Пржездецкого при аресте назвалась… женой Топилина…
– А где, в самом деле, Топилин?
Тина выскочила в одной рубашке:
– Где Топилин?!. Где Вася?!..
И забилась в истерике.
Одно для ее стало ясным:
– Пржездецкий и Грондэ – не одно лицо!..
Она с тоской взывала:
– Вася! Вася!
А где-то носилась радость:
– Грондэ солгал… Грондэ пошутил! А может быть, это был кошмар…
Днем Тине было легче.
Она бродила по саду и ждала.
Кого?
Конечно, Василия…
А может быть, Грондэ.
Порой ей казалось, что там, в автомобиле, еще ничего не было.
А порой… порой поцелуи Грондэ жгли ее больные обескровленные губы.
Этот гимназист, Витя, все чаще и дольше засматривался на нее.
Ей это льстило.
Она чувствовала, что в душе мальчика совершается перелом.
Она угадывала, что он был все время влюблен вот в эту милую англичанку, а теперь потерял почву, колеблется; неотразимо влечет его к Тине, обе влекут: одна загадочная, а другая разгаданная…
Глава двадцать первая ЛЮБОВЬ МАЛЬЧИКА
Эмма – женщина.
Геройский поступок Виктора тронул ее. Она знает, почему он стрелял, почему стрелялся, почему в кармане носил записку:
– «В смерти моей прошу никого не винить».
Но не могла же она винить себя!
Разве она виновата, что у нее уже есть жених?
– Джон! Милый Джон! Виктор спас меня для тебя!..
Ей так захотелось бежать поскорее в Англию, потому что в Польше она не ручается за себя.
Этот гимназист так трогателен.
Положим он еще мальчик… Но уже герой.
И так настойчив… И так трогателен, молчалив…
И верен ей, несмотря на то, что знает, как бесполезны, тщетны его вздохи и домогания.
Верен!.. да, да верен, хотя за последние дни и засматривается на эту польку…
Да, да, засматривается… Вот и сейчас поверх клумбы с левкоями жадно, стыдливо и жадно впился в лихорадочные глаза Тины.
– Неужели мой мальчик мне изменил!
И вдруг что-то оборвалось в сердце Эммы.
Она поняла, как этот мальчик дорог, как всегда был дорог ей…
– Нет, нет, ни за что не уступлю его польке. Я вижу, как она кокетничает с ним. Разве не для него она спустила отворот тюлевой рубашки…
Вообще, для кого же она так франтит… Ворвалась в чужой дом и ведет себя как победительница.
В душе Виктора, действительно, рос разлад.
Откуда появилась эта изумительной красоты девушка?
Он отчетливо помнил, что видел раньше, и во сне и наяву, это небесное личико.
Он старался вспомнить и не мог, при каких обстоятельствах.
А обстоятельства очень простые: товарищ Виктора, Казя Сущевский, зимой приносил в класс целую коллекцию открытых писем с изображением артисток варшавских театров.
Виктор долго рассматривал их, и больше всех ему понравилась карточка Тины.
Он не запомнил ее имени и фамилии, но черты лица, в особенности глаза, впились ему в память.
Сейчас он не может оторваться от них.
Ах, как хорошо ему здесь среди стольких милых: милая Эмма, милая Тина, милая мама… папа… сестрички…
Неужели он не выживет!
Генеральша не давала себе отчета в окружающем: дни ее были сочтены.
Зато генерал мучился за всех.
Предательские золотые часы давили его совесть, как пудовые гири.
А следователь вел свою линию.
Преступное сообщничество этих лиц казалось ему таким ясным.
Часть третья ТАЙНА ДЬЯВОЛИЦЫ
Глава первая СМЯГЧАЮЩИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
Автор оставил героев этого романа в самом плачевном положении.
Большая часть из них совершенно безвинно томится в тюрьме.
В чем виновата бедная Лидия Львовна?
Только в том, что, не желая протоколов и огласки, не дала знать полиции о злополучной посылке и попыталась скрыть ее, сбывая с рук домашними средствами.
Но разве девять десятых из вас, mesdames, не попытались бы проделать что-нибудь вроде того, что проделала она?
Правда, вследствие своей неловкости, она чуть было не подвела под скверную историю извозчика.
Но, даю вам честное слово автора, она вовсе не подумала об этом:
– Извозчик скажет, что какая-то дама забыла у него этот ящик. И начнут искать эту даму… При чем же тут извозчик? Извозчик сам виноват, что хотел украсть забытую у него «покупку».
Автор действительно, чересчур сурово отнесся к Лидии Львовне.
Правда, у него были на это свои соображения.
Так, между прочим, он осуждает ее отношения к мужу.
Ну с какой стати она отдалась этому фату Теремовскому?
Правда, и тут у мадам Невзоровой есть серьезное возражение: она отдалась адвокату не добровольно.
Он воспользовался ее слабостью, напоил ее и воздействовал на ее потрясенную происшествием психику.
Девять десятых дам не устояли бы, очутившись в тех условиях, в которые автор поставил беззащитную соломенную вдовушку.
Разве не искренне раскаялась она, твердя: «я убила мужа».
Разве не терпеливо перенесла она такое испытание, как разлука с горячо любимыми детьми, безвестное и бессовестное отсутствие мужа и это сознание ничтожности в герое ее романа – Теремовском?
Автор может засвидетельствовать, что Лидия Львовна держала себя, как настоящая героиня. Как настоящая героиня романа, она получила возмездие свыше меры содеянного и за преступление вовсе не уголовного характера (измена мужу под влиянием аффекта).
Свыше меры содеянного потерпел наказание и прис. пов. Теремовский.
Ну за что, в самом деле, он посажен автором в тюрьму?
За то, что, воспользовавшись исключительно блогоприятными обстоятельствами, чуточку подпоил жену друга своего и овладел ею…
Но, во-первых, он давно и страстно был влюблен в нее, во-вторых, Лидия Львовна сама в тот вечер вела себя вызывающе…
Ну разве девять десятых мужчин утерпели бы, очутившись в положении, близком к его положению!
Да разве сам автор, очутившись на месте Теремовского, повел бы себя иначе!
Быть может, он спросил бы в отдельном кабинете вино не той марки, какую спросил Теремовский, но в марке любви и он бы не дал спуску!
Скажут:
– Ну и дружба!
Но ведь еще со времен Шекспира это-то и считается чуть ли не самым убедительным доказательством дружбы!
«Будь другом мужу и верным его жене!» – гласит китайская пословица.
Да, наконец, сам-то Петр Николаевич Невзоров хорош!
Стоит ли за такого заступаться, когда он, едва попал в Варшаву, позабыл и о жене, и о детях и дал повиснуть у себя на шее тоже жене друга – Топилиной!
Правда, Мария Александровна Топилина сама кинулась на шею Невзорову, чтобы наказать мужа, открыто изменив-шого ей с Тиной.
Но все-таки со стороны автора было большой жестокостью наказывать Теремовского именно тюремным заключением.
Автор не имеет основания быть недовольным и Теремов-ским: в тюрьме он вел себя джентльменом: старался выгородить Лидию Львовну и, если в самом деле своими выгораживаниями только еще больше запутывал Лидию Львовну в эту скверную историю, так в этом виноват автор, так неудачно подтасовавший обстоятельства.
Глава вторая КТО ИГРАЛ В РУКУ СУДЕБНОМУ СЛЕДОВАТЕЛЮ?
Автор вообще взял себе за правило играть в руку судебному следователю.
За что, например, попали в тюрьму Петр Николаевич Невзоров и Марья Александровна Топилина, – веселая, радостная парочка?
Только за то, что Невзоров выдал Марью Александровну за свою законную жену.
Но разве мало кто из нас своих беззаконных жен выдает за законных!
Не хватило бы тюрем, чтобы сажать всех таких преступников!
И как ведь коварно, играя опять-таки в руку полиции, автор заставил Петра Николаевича в самую критическую минуту назвать номер телефона 717-17, – номер… Теремовского!..
Коварна со стороны автора и ссылка на Пржездецкого:
Топилин по долгу журналиста принимал все меры, чтобы засадить Пржездецкого в тюрьму и… его жена засажена в тюрьму под видом жены Пржездецкого.
Это ужасно! Конечно, автор хотел наказать и ее за измену мужу?
Но Василий Топилин сам ведь смотрит на институт брака, как на институт, который давно пора сдать в брак!
После скандала в участке он тоже попал в тюрьму и томится там совершенно безвинно.
Там он встретился с… Манькой-Ковбойкой.
Бедную девушку, перенесшую такое потрясение, надо было бы лечить, а ее томят в одиночной тюрьме.
То, что испытала она, не приходится испытывать каждый день: она оказалась в чужом гробу с чужой мертвой головой в ногах.
– Брр!..
Автору даже вспомнить этот ультрауголовный эпизод неприятно!
И между тем, автор снимает с себя ответственность и за него!
Виноват во всем Неберучев. Ах, уж эти инженеры. Вот кого автор должен был бы посадить в тюрьму!
Почему не сделал этого? Неужели только потому, что инженеры вышли из моды?
Поставщика Дормидонтова, этого старого ветхого добродушного старца, автор не только безжалостно уморил, но даже надругался над прахом его, положив в его гроб Мань-ку-Ковбойку!
Автор коварно поступил с этой легкомысленной, но милой особой, заставив ее принять в презент перстень Дорми-донтова.
В глазах судебного следователя такая косвенная улика указала прямую дорогу в тюрьму!
В сущности говоря, во всем романе ни один герой не совершает ни одного преступления, но все запутались в сети «косвенных улик» и очутились в тюрьме!
Так дело обстояло в Петрограде.
В Варшаве – не лучше.
В одно прекрасное утро очаровательная Тина и Эмма очутились, по воле судебного следователя, в тюрьме!
В тюрьму же был посажен и Грондэ-Пржездецкий.
Последнего, действительно, давно надо было посадить в тюрьму, потому что это именно он и его товарищ-шофер ограбили зимой квартиру генерала Чибисова.
Автор безжалостно подсунул в карман англичанке Эммы Коутс часть самых ценных из этих вещей.
Часть вещей будто бы очутилась в ридикюле Тины, хотя читатели этого не заметили из романа.
Эти «косвенные улики» запутали девушек и их посадили в Варшавскую тюрьму.
Остальные варшавские герои этого романа продолжают лежать на одре болезни.
Не может оправиться сам генерал, его супруга и милый мальчик Виктор.
Глава третья ЖЕСТОКИЙ КОНЕЦ
Автору особенно жаль этого подающего надежды гимназиста.
Безнадежно полюбить одну девушку – уже громадное несчастие, которое впору самому взрослому бородатому мужу, но безнадежно полюбить двух! – о, это такой ужас, перед которым муки дантова ада кажутся бирюльками!
Между тем, Виктор очутился в этом аду любви как раз в то время, когда душевное спокойствие его организму было всего необходимее.
Он боролся между жизнью и смертью, и между Эммой и Тиной.
Автору чрезвычайно неприятно, что в силу сцепления непредвиденных обстоятельств пострадавшим в этой истории является милый хрупкий мальчик.
Автор не может не сознаться, что у него был большой соблазн покончить с романом этого мальчика и романами варшавских героинь одним эффектным, но в высшей степени жестоким концом.
Он хотел довести до сумасшествия Тину, мятущуюся в страстевороте тоски по Василию и Грондэ, и заставить ее в припадке безумия поджечь дачу Чибисовых.
Как уголовному романисту это было бы автору очень на руку: ведь в романе есть и убийства, и самоубийства, и грабежи (тачечник, «Пржездецкий»), и подлоги (Пржез-децкий живет по подложному паспорту), и осквернение трупа, и разные другие уголовные деяния (например, поступок Ландезена с мертвой ногой) и искалечение младенца крышкой гроба Дормидонтова (автор отдавил ногу мальчику прачки; пришлось ведь ногу отрезать!), – не было только поджога!..
Глава четвертая КРОВОСМЕШЕНИЕ И ПОДЖОГ
Конечно, могут упрекнуть роман в отсутствии в нем кровосмесительных тем.
Но автор не так воспитан, чтобы касаться столь неприличных тем.
Он знает, что его роман с удовольствием будет читаться в долгие зимние вечера в кругу самых добродетельных семей.
Он мог бы бросить детей Невзорова, в особенности девочку, в руки какого-нибудь мережковствующего дяди.
Но такт и желание не выходить из границ семейных идеалов заставили автора отослать девочку не к сатиру-дя-де, а к весьма почтенной и добродетельной вдове-тетке.
Поджог и вообще пожар, конечно, не был бы лишним в вышеозначенном романе, – в огне эффектно мог бы сгореть и Виктор, и генерал, и генеральша, и Тина, и Эмма, и вообще весь Чибисовский лазарет, за исключением, конечно, милых девочек, которых мог бы спасти какой-нибудь дачник – князь, или граф, или барон, или сын банкира, или даже, в крайнем случае, пожарный, впоследствии получающий большое наследство, – и сочетаться с одной из спасенных девочек законным браком.
Другая девочка могла бы пойти в монастырь или поступить в знаменитые кинематографические артистки.
Поджог можно было бы поручить и Эмме; никому не показалось бы странным, что она, узнав, в чем ее подозревают и не имея возможности оправдаться, сошла с ума и подожгла дом своих бывших благодетелей.
В белой ночной сорочке, с развевающимися батистовыми рукавами, вся освещенная пламенем, Эмма Коутс была бы не менее эффектна, чем Тина Тинелли!
Ах, да… В момент пожара мог бы появиться отпущенный на свободу Василий Топилин и проявить чудеса неустрашимости.
Он мог бы, думая, что спасает Тину, спасти Эмму, моментально влюбиться в нее и жениться по-военному в 24 часа.
Многими эффектными приключениями мог бы еще ус-добить свой роман автор, но полагает, что достаточно и вышеперечисленных для того, чтобы произведение его было прочитано с пользою и удовольствием всякими любителями, а в особенности любительницами уголовно-наказуемой литературы.
Много эффектных и в высшей степени литературно написанных окончаний мог бы придумать к своему роману автор.
Например, у него уже набросан был в записной книжке такой конец:
«Она лежала в гробу, как живая».
«Он застыл над ней, словно мертвый».
«Мы стояли кругом ни живы, ни мертвы».
Великолепное окончание романа, – лапидарное и масса настроения, – свинцовая драма повисла и давит.
Но мне кажется, что главное достоинство уголовного романа не в том, чтобы он оканчивался мрачными эффектными аккордами, а напротив, в том, чтобы после всяческих уголовно-наказуемых и уголовно-ненаказуемых передряг все герои романа пришли к полному благополучию.
Окончание во что бы то ни стало должно быть благополучным.
И оно будет благополучным, во что бы то ни стало.
Глава пятая АМНИСТИЯ
Слушайте, слушайте!
«Я, нижеподписавшийся автор, находясь в здравом уме и твердой памяти, довожу до сведения всех своих читателей без различия пола, возраста, национальности и вероисповедания, что силою дарованной мне свыше, как автору, власти, объявляю полную амнистию находящимся в одиночном заключении петроградской одиночной тюрьмы: дворянам Петру и Лидии Невзоровым, Василию и Марии Топи-линым, прис. повер. Теремовскому, крестьянке Марии Ивановой; находящимся в варшавском арестном доме: мещанке Эрнестине Ружейц (по сцене Тине Тинелли), английской подданной Эмме Коутс, французскому подданному Анри Грондэ. Кроме того, дарую полное исцеление от всех душевных и телесных недугов дворянам д. с. с. Ивану Чибисову, супруге его Анне Чибисовой, не имеющему чина Виктору Чибисову, не имеющему имени сыну прачки. Что же касается до глаз французского подданного Анри Грондэ[9]9
Мы-то с вами, читатель, знаем, что это не Грондэ, а Пржездецкий (Прим. авт.).
[Закрыть], то они полному восстановлению не подлежат (так сказать, приобщены к делу), ибо карающая рука Немезиды требует все-таки жертвы».
Собственно говоря, на этом манифесте роман можно было бы и кончить.
Но автор, столько же добросовестный, сколько и интеллигентный человек, полагает, что название романа «Дьяволица» его кое-чему все-таки обязывает.
В самом деле: почему роман назван «Дьяволицей», когда в нем не фигурирует ничего подобного?
Глава шестая ДЬЯВОЛИЦА И БЕРТА БЕРС
Необходимые разъяснения автор, конечно, дать не прочь.
Роман назван «Дьяволица» потому, что это заглавие весьма подходит к уголовному роману. В уголовном же романе заглавие – половина успеха!
Взяв такое многообещающее заглавие, автор, конечно, мог бы хоть на минуту вывести на сцену особу, носящую такое эффектное прозвище.
Но, щадя нервы читателей, и без того взвинченные неимоверно быстро проносящимся ураганом самых неожиданных и хитросплетенных уголовных происшествий, он не решился испытывать их долготерпение лицезрением того исчадия ада, которому принадлежит эта кличка.
Достаточно сказать только, что безобразная старая дева, рассылавшая по городу таковые и иные части убитых ею в припадках эротического помешательства мужчин, в настоящее время находится в отделении буйных психиатрической лечебницы Св. Пантелеймона.
Она сама себя называет Дьяволицей и в каждом мужчине видит жертву, обреченную ей на заклание.
На днях она набросилась на главного доктора больницы, мечтая его зарезать, разрезать и разослать по адрес-календарю «Весь Петроград», но, к счастию, сиделки вовремя схватили ее за руки и тем спасли доктора от смерти, а мир от нового чрезвычайно уголовного романа, подобного тому, который автор только что сейчас закончил.
Впрочем, другой роман того же автора – «Берта Берс» – по своей чрезвычайной уголовности ничуть не уступает «Дьяволице».
Вот почему автор льстит себя надеждой еще встретиться с читателями этой книги, чтобы совместно следить за подвигами очаровательной авантюристки, которую тоже по справедливости можно было бы назвать Дьяволицей.
ОБ АВТОРЕ
Николай Георгиевич Шебуев – автор замечательных романов-пародий «Дьяволица» и «Берта Берс» – родился в 1874 г. в семье профессора математики. Он окончил юридический факультет Казанского университета и с 18 лет начал печататься.
Уже в 1892-95 гг. вышли стихотворные сборники Шебуева «Бенгальские огоньки» и «Веселые мелодии». С тех пор произведения его шли неостановимым потоком: Шебуев публиковал фельетоны и сатирические рассказы и стихотворения, драматические сочинения, юмористические календари, составлял альманахи и театральные справочники, выпускал небольшие монографии о кумирах начала века: А. Чехове, М. Горьком, Ф. Шаляпине, О. Бердслее. Печатался под десятками псевдонимов – «Граф Бенгальский», «Маркиз Санкюлот», «Петя Таксебешин», «Энге» и т. д.
В 1905–1906 гг. несколькими выпусками было опубликовано первое собрание сочинений Шебуева. В эти годы Шебуев издавал популярный и остро-сатирический журнал «Пулемет», резко критиковавший царское правительство. В первом (и немедленно конфискованном) номере «Пулемета», вышедшем в ноябре 1905 г., была напечатана самая знаменитая карикатура эпохи «Первой русской революции» – текст октябрьского манифеста Николая II с отпечатком кровавой пятерни и подписью: «К сему листу свиты его величества генерал-майор Трепов руку приложил».
За «оскорбление Величества» и «дерзостное неуважение к верховной власти» Шебуев был приговорен к годичному заключению в крепости, но и в одиночном заключении продолжал работать над журналом, тексты для которого писал сам.
Выйдя на свободу, Шебуев начал издавать собственную «Газету Шебуева» (1907–1908) гг., а с 1908 по 1914 г. издавал, с перерывом, журнал «Весна».
«Несколько десятков авторов в номере, несколько сот стихотворений» – вспоминал Г. Иванов. «Идея, пришедшая Шебуеву, была не лишена остроумия – объединить графоманов. Из тысяч «непризнанных талантов», во все времена осаждающих редакции, Шебуев без труда выбирал стихи, которые можно было печатать без особого «позора». Естественно, журнал «пошел». Поэты, которых он печатал, подписывались на журнал, распространяли его и раскупали десятки номеров «про запас». Другие, менее счастливые, тоже подписывались, не теряя надежды быть напечатанными по «исправлении погрешностей размера и рифмы», как им советовал «Почтовый ящик «Весны»». Самые неопытные и робкие, не мечтающие еще о «самостоятельном выступлении», – таких тоже было много – раскупали «Весну» в свою очередь. Для них главный интерес сосредоточивался на отделе «Как писать стихи». Вел его, понятно, сам Шебуев. Под его руководством восторженные и терпеливые ученики перелагали «Чуден Днепр при тихой погоде» последовательно в ямб, хорей, дактиль, потом в рондо, газеллу, сонет. Все это печаталось, обсуждалось, премировалось, и число «наших друзей-подписчи-ков» неуклонно росло. Анкеты «Весны» о «Наготе в искусстве» и т. п. тоже привлекали многих. Набор и скверная бумага стоили недорого, гонорара, конечно, никому не полагалось.
Но вряд ли Шебуевым руководил денежный расчет. Я думаю, он ничуть не притворялся, изливаясь на страницах «Весны», как дорога ему пестрая аудитория его «весенних» (так он их звал) поэтов и художников. Стоило поглядеть на его фигуру в рыжем пальто и цилиндре, на его квартиру, полную ужасных «Nu» и японских жардиньерок, прочесть какую-нибудь его «поэму в прозе» или выслушать из его уст очередную сентенцию о «красоте порока», чтобы понять, что в этом море пошлости и графомании он не самозванец, а законный суверен».
Впрочем, публиковались в журнале Шебуева и маститые авторы (А. Аверченко, Л. Андреев, К. Бальмонт, Н. Гумилев, А. Куприн и др.). Примечателен журнал и той ролью, которую он сыграл в истории русского литературного авангарда: некоторое время в «Весне» редакторствовал В. Каменский, здесь впервые начали печататься футуристы (Каменский, И. Северянин, В. Хлебников, Н. Асеев).
После революции 1917 г. Шебуев, до закрытия издания, работал в газете «Петроградский листок». Неуемная энергия не изменила ему и в советские годы: он редактировал периодические издания, выпустил несколько поэтических книг («Троица», «Гладиатор», «Первый крик» и др.), мемуары об издании «Пулемета», писал о детских рисунках («Детские глаза», 1922), составлял альманахи «безбожников» («Москва безбожная», 1930). О быте Шебуева в 1920-е гг. вспоминает Э. Миндлин:
«…Шебуев редактировал то один, то другой новый журнал. Из-здательство «Книгопечатник» пригласило Шебуева редактировать большой и довольно толстый еженедельник «Всемирная иллюстрация». Этот журнал продержался дольше других. Редакция помещалась в Китай-городе в здании у белой Китайгородской стены, ныне не существующей. Но Шебуев предпочитал принимать авторов у себя дома и о редакционных делах разговаривал с ними за чашкой чая с лимоном.
«С цитроном», как он говорил, неизменно и упрямо произнося вместо «лимон» – цитрон.
Квартиры Шебуева бывали всегда в самых неожиданных местах. Жил он с молоденькой женой и ребенком и в одной из бывших келий Новодевичьего монастыря и здесь же в келье принимал авторов, монтировал иллюстрации. Но, пожалуй, самым удивительным жилищем Шебуева была комната с окнами в Московский ботанический сад. Если авторы заставали Николая Георгиевича занятым срочным делом, он предлагал им, пока освободится, погулять в Ботаническом саду.
– А вы, батенька, лезьте в окно и походите себе по саду. У нас в Ботаническом саду хорошо. Не стесняйтесь, батенька, лезьте. Автор, пришедший не вовремя, лез через окно в Ботанический сад и гулял, дожидаясь Шебуева. А то, бывало, когда предстоял более или менее обстоятельный с автором разговор, Николай Георгиевич предлагал:
– Батенька, что нам с вами в четырех стенах сидеть? Поговорим на свежем воздухе. – И первым, несмотря на грузность и на стариковские свои годы, садился на подоконник, перебрасывал ноги и прыгал на дорожку Ботанического сада – благо жил в первом этаже старого дома.
К этому времени облик Шебуева изменился. Он уже не носил котелка песочного цвета – голову покрывал шелковой черной ермолкой, какие носят старые академики, а пиджачную пару и парижские галстуки сменил на длинную, почти до колен, толстовку какого-то пыльного серого цвета. Но золотое пенсне с длинным, по грудь, шнурком по-прежнему поблескивало и подрагивало на его маленьком тонком носу».
Н. Г. Шебуев умер в феврале 1937 г. и был похоронен на Новодевичьем кладбище.
Роман «Дьяволица», безжалостно пародирующий штампы расплодившихся в конце XIX – начале ХХ вв. «уголовных романов», причем именно русских, часто беспомощных сочинений – был впервые опубликован в 1914 г. на страницах «Синего журнала». При всей язвительности своего «чрезвычайно уголовного романа» Ше-буев, профессиональный сатирик и юморист, хорошо понимал секрет хорошей пародии, для которой одной насмешки недостаточно – и потому дал читателям образчик вполне захватывающего и увлекательного «бульварного чтива».
В последних строках книги автор пообещал новый роман о «подвигах очаровательной авантюристки» Берты Берс, «по своей чрезвычайной уголовности» ничуть не уступающий «Дьяволице». Свое обещание Шебуев сдержал – но, очевидно, война внесла свои коррективы, и «Берта Берс» стала пародией на романы шпионские (и заодно «гипнотические»).
Оба романа вошли в изданное М. И. Семеновым в Петрограде в 1915 г. шеститомное собрание сочинений Шебуева. В двухтомнике, выпущенном издательством Salamandra P.V.V. ровно сто лет спустя, тексты публикуются по этому изданию с исправлением очевидных опечаток, а также ряда устаревших особенностей орфографии и пунктуации.
А. Шерман
