Текст книги "Дьяволица"
Автор книги: Николай Шебуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Глава десятая РОКОВАЯ ВСТРЕЧА
Так легко дышится в Варшаве. В Петербурге еще зима: Петр Николаевич чуть-чуть не отморозил себе нос, накануне отъезда шныряя на Невском.
«Придется купить полусезонное пальто, ведь дела задержат недели на три.
Какой дивный город. В нем много от Парижа. Да и сами поляки сильно смахивают на французов.
Европейцы, настоящие европейцы, нам бы такую культуру!
Надо будет разыскать Топилина, он покажет город. И вообще не будет с ним скучно; не такой он парень, чтобы скучать.
Как его по отчеству? В гимназии звали Васькой. Ну да и так отыскать можно.
Василий Топилин… Журналист».
Тем лучше. Петр Николаевич никогда не соприкасался с бытом газетчиков. Вероятно, интересные люди.
По телефону ответили…
«…В редакции он бывает от шести. С восьми по театрам… Вы оставьте свой телефон. Приезжай… Как? Невзоров!.. Это ты, Петька!.. Черт возьми, неужели не узнал моего голоса! Впрочем, я его здорово изменил. Знаешь, дружище, я тебя за кредитора принял. Презираю эту нацию! Кстати, нельзя ли у тебя перехватить четвертную до субботы? Жена съест, если я приду без денег… Да, брат, женил-ъся… Скоропостижно женился… жена будет рада познакомиться с тобой… Я ей много про тебя рассказывал… И про то, как мы Немцу под подушку мерзлого судака положили… Врешь… Неужто забыл?.. Да, конечно, и ты тут был… Разве не был? Шли мы по Сенной в пять утра. Ночь всю продрызгали, намокли дьявольски… В башке трещит… Ну вот, ты видишь, продает рыбник мерзлого судака… Ты сдуру и спьяна купил… Потом пошли к Немцу, – к экзамену готовиться… Пришли, а Немец спит… Ты ему мерзлого судака незаметно под подушку засовал, а сам лататы… Проснулся Немец от страшного холода, мокроты и вони… Судак-то гнилым оказался… Оттаял, ха-ха-ха… и стал вонять! Немец после этого три недели со мной не разговаривал…»
Тщетно Петр Николаевич пытался прервать словоохотливого товарища и сказать, что ни в какой истории с судаком он не принимал участия, никакого Немца не знает и поэтому возмущен, зачем жене своей рекомендовал его с такой скверной, хулиганской стороны. Топилин не унимался:
– Рассказал ей и про гувернантку… Ведь это гениально!.. Всыпал на ночь ей в вазу незаметно соды и кислоты… Воображаю, какой она ночью гвалт подняла!.. Весь дом разбудила!.. Ха-ха-ха… Надо иметь такую изобретательную башку, как твоя… Рассказал ей и про твою Маньку-Ковбой-ку… А ведь ты, сознайся, дурака разыгрывал… Ты ей снимал квартирку, а жило с ней чуть не полкласса… Я сам разочек живнул… Ей-Богу, удрал от экстемпоралэ, домой возвращаться рано, отец догадается… Я к ней, она одна. Ну и живнул… Хорошие, брат, были времена! Наша гимназия славилась «ковбоями»… И теперь ничего себе, жить можно… Жена у меня покладистая… Хороший друг и как женщина… местами недурна… Но ревнючая, как дьявол. А я все по-прежнему… Я не могу так: разрешил половую проблему и успокоился… Жизнь должна быть задачником, целым задачником половых проблем… Ну, приезжай немедленно в редакцию. Я тебя жду… Надо бы на открытие съезда агрономов заехать… Да наплевать… По телефону справлюсь…
Глава одиннадцатая ХЛЕСТАКОВ В РЕДАКЦИИ
Топилина в гимназии еще прозвали Хлестаковым. Но все любили его за живость характера и неистощимую изобретательность в темах: он казался фокусником, который вытягивает у себя изо рта бесконечную ленту.
Петр Николаевич обрадовался встрече несказанно. У него было желание тряхнуть стариной. Слишком он уже прокис, слишком «засиделся в мужьях».
Он любил свою Лиду, но цепи любви, самые легкие из цепей, иногда кажутся самыми тяжелыми.
Иногда хочется сорвать белый крахмальный воротничок, потому что он кажется слишком тяжелым, надоевшим, раздражающим.
Невзорову за последнее время стыдно делалось, когда жена, перечисляя донжуанства знакомых, ставила своего мужа в пример.
– Я – пример! Я – пропись! Я – добродетельная слякоть!.. Я проспал у юбки жены даже годы всеобщего, равного и явного увлечения «Саниным» и половыми проблемами…[2]2
«Санин» (1907) – самый известный роман М. П. Арцыбашева (18781927), названный по имени ницшеанского главного героя, проповедующего поиск чувственных наслаждений.
Отец семейства (лат.).
[Закрыть] Даже дети и те спешили жить и умели жить… А я…
Добродетель! Добродетель!..
Мне она осточертела, —
Этот вечный пост великий,
Для души, ума и тела…
«Действительно, самые приятные воспоминания жизни, пожалуй, гимназические… Манька-Ковбойка… Где ты теперь?.. Как отрадно бывало удирать от трудных и скучных гимназических уроков в твой милый уют… Дома уверены, что я в гимназии… В гимназии уверены, что я дома. А я вместо скучной грамматики мертвого языка слушаю живой, слишком живой язык Ковбойки…»
В пять часов в редакции уже людно. За десять лет То-пилин сильно изменился: вырос, потолстел, что, впрочем, его не стесняло: юрким он остался по-прежнему.
– Ну, что, брат, постарел я?
– Вид у тебя… женатый…
– Pater familias[3]3
Отец семейства (лат.)
[Закрыть] стал. Двое ребят. Первого жена зовет «дитя любопытства», второго – «дитя недоразумения»…
– У меня тоже двое… – Петр Николаевич не без удовольствия вспомнил мордашку Тосика и личико Маринки и подумал: «только это не дети недоразумения, а дети любви.».
– Наш редактор… Иван Иванович… А это мой друг детства, Петр Николаевич! Невзоров… Не дурак выпить…
– Откуда ты это взял! Я не курю, не пью не ухаживаю за чужими женами…
– Ну, это брат, свинство! За моей женой ты обязан ухаживать… У меня сегодня тет-а-тетная рандевушка с женщинкой, у которой ты пальчики оближешь… А тебя с женой устрою на оперетку… Я, брат, не ревнюч… Даже люблю, если за ней кто-нибудь ухлестывает… По крайней мере, она меня в покое оставляет… С Тинкой я тебя тоже познакомлю. Но, если ты вздумаешь ухаживать за ней, я тебе. Ах, да… Я и забыл… Иван Иванович, вот, полюбуйтесь, верх джентльменства… Человек вспомнил, что я на гимназической скамье выиграл у него пятьдесят рублей и вот – отдает…
Очкастенький, вихрастенький, рыжеватенький субъект поощрительно хихикнул и скрылся.
– Разве я тебе был должен? – изумился Петр Николаевич.
– Это я так… Для красоты слога… Ну, едем…
Петру Николаевичу не очень понравилась манера, с какой Топилин, при первом же свидании, у него занял. Не было жаль денег. А жаль было, что они даны: Петр Николаевич знал превосходно, что лучший способ рассориться с любым приятелем, это дать ему взаймы.
– Если ты говоришь, что мне необходимо сегодня быть в театре, я должен заехать домой переодеться!
– Успеешь. Ты где остановился? Эх я, телятина! Еще спрашиваю! Да ты обязан остановиться у нас! Я пошлю Митьку за твоими чемоданами! И разговаривать нечего, если ты будешь упрямиться, я тебя…
– Не беспокойся, друг, я очень доволен гостиницей, где живу уже три дня… Не к чему поднимать возню, переезд, беспокойство для тебя и для твоей супруги.
– Да жена в восторге будет! Ведь она целыми днями одна! Она за тебя ухватится обеими руками…
– Нет, нет… Ни за что!..
– Ну, это уже не твое дело. Ты у нас гость. Неужели ты боишься, что мы тебя устроим хуже, чем в паршивой гостинице…
Глава двенадцатая МЕРТВАЯ ХВАТКА
Марье Александровне Топилиной всего 23 года. Но кажется, она еще моложе. Совсем подросток. Особенно, когда она смеется.
Она сразу облила Невзорова весенними лучами своих искрящихся беспокойных глазенок:
– Я на вас не сержусь. Я вас уже простила. Будем друзьями.
– Да разве у вас есть повод быть недовольной мною?
– А в прошлом году… Разве не вы втянули Васю в эту историю… Недаром вам стыдно было показываться мне на глаза!
– Это какое-то недоразумение! – воскликнул Невзоров и хотел прибавить: «в Варшаве я в первый раз и с Василием не виделся лет десять!» но, заметив, что приятель делает ему какие-то умоляющие знаки, понял, что тут какая-то тайна Топилина и замолчал.
А журналист уже волновался, суетился, хлопотал по телефону. Вещей Невзорову не отдают, пусть сам приедет за ними.
Кроме того, по телефону же передают, что в номере его ожидает телеграмма из Петербурга.
– Сейчас еду!
Но вырваться удалось с большим трудом. Марья Александровна взяла с него слово, несмотря ни на какие телеграммы, проводить ее в театр.
Она так многозначительно повторяла: «Не раскаетесь!» Она так была очаровательна, что Невзоров дал слово не читать телеграммы.
– Телеграмма, конечно, деловая… из правления.
Глава тринадцатая ЧЕТЫРЕ ТЕЛЕГРАММЫ
Но когда в номере он взял депешу в руки, сердце почему-то подозрительно сжалось. Он нервно разорвал. Пробежал глазами:
«Приезжай немедленно. Страшное несчастье. Лида».
– Что такое? Дети?..
Телеграмма выпала из рук. Вдруг – стук в дверь.
Опять телеграмма.
Он вырывает ее из рук телеграфиста.
«Пошутила. Успокойся. Оставайся…»
Краска гнева залила лицо.
– Так шутить!.. Невероятно глупо, жестоко, возмутительно!.. Нет, это не походит на Лидию!.. Что-нибудь стряслось… Только она хочет скрыть от меня… Если что-нибудь серьезное, Теремовский немедленно даст знать. Он друг и любит Лиду… А вдруг ему самому невыгодно… А вдруг, если… если несчастье от него, если он сам виновник несча-стия…
И нелепая, скверная мысль резнула:
– Теремовский мог воспользоваться беспомощностью Лидии и… вот они вдвоем теперь скрывают результаты! Ужас! Горе! Позор!..
– Нет, этого не может быть, – и он расхохотался. – На глупую шутку отвечу глупой шуткой.
«Выехал скорым. Завтра буду».
Позвонил, отдал коридорному послать телеграмму.
– Вот будет волноваться, что я бросил все дела, покатил… И обрадуется и взволнуется… И Теремовский тоже…
А через пять минут написал новую телеграмму: «Пошутил. Остаюсь. Целую Лиду, Теремовского».
Позвонил, спросил коридорного:
– Послана первая телеграмма?
– Только что посыльный ушел.
– Ну вот, теперь пошлите еще.
А сам стал переодеваться для театра. Оперетка с участием Топилиной очень занимала его. Черненькие глазки хорошенькой дамочки-подростка так сулящи, так заманчивы.
С легким сердцем заехал к парикмахеру, в кондитерскую за конфектами, не подозревая, что с его телеграммами вышел маленький, но пренеприятный случай.
Первый посыльный встретил по дороге на телеграф куму и проболтал с ней с полчаса. Второй же посыльный кумы не встретил. И поэтому вторая телеграмма пошла в Петербург на полчаса раньше первой.
Не подозревал он и того, что второпях написал вторую телеграмму очень неразборчиво и телеграфистка передала «Лиду Теремовскую», вместо «Лиду, Теремовского».
Не подозревал он и того, что обе эти телеграммы были перехвачены полицией и в руки арестованной Лидии Львовны не попали.
А через час вдвоем в ложе с этой очаровательно-глупенькой, восхитительно-хорошенькой, возмутительно-молоденькой, пахнущей какими-то сильными, одуряющими, совсем не модными, вероятно дешевыми, духами (разве Ванька подарит дорогие?) он забыл о Лиде, о детях, о Теремовском, о правлении, обо всем в мире. Он видел милое обнаженное плечико с чуть заметной ямочкой, с чуть заметной улыбочкой, скользящей по краям этой ямочки.
Вальсы оперетки сплетались, расплетались, плакали, смеялись… и ему было так хорошо, хорошо…
Глава четырнадцатая МЕРТВАЯ НОГА
Иван Петрович Ландезен только что прочитал в газетах об аресте жены инженера Невзоровой и ее сообщника прис. пов. Теремовского. Поэтому он не особенно удивился, получив подозрительного вида посылку.
Собственно говоря, во внешности ее ничего подозрительного не было. Подозрительно было лишь то, что он лично, на свое имя, никаких посылок не ждал.
Все торговые посылки он получал на имя «Торгового дома Ландезен и Ландезен».
Предчувствуя недоброе, Иван Петрович позвонил горничную, не велел к себе пускать решительно никого, запер кабинет на ключ и осторожно начал распечатывать.
Обшивка из холста с четко выведенным печатными буквами адресом указывала, что посылка отправлена с одной из станций приваршавских.
– Каким же это образом? Сама убийца здесь, в Питере. Она призналась в убийстве мужа. Любовник ее тоже арестован. Кто же послал эту… бррр… мертвую ногу из Варшавы?.. Значит, у Невзоровой был еще сообщник!.. Значит, он бежал в Варшаву, затем за границу и оттуда, по пути, чтобы замести следы, рассылает части трупа!.. А может быть, Невзорова убила не сама, а поручила убить мужа, когда он уехал в Варшаву… Да, несомненно, муж убит в Варшаве другим любовником этой предприимчивой дамы… Но откуда же тогда отпечаток кровавой руки в ее спальне на обоях?.. Ведь вот он уже снят и воспроизведен в газете… Ничего не понимаю!.. Откуда они взяли мой адрес?.. Теремовский… фамилия знакомая… я, кажется, встречался с ним в клубе… Во всяком случае, послано не без его ведома… Донести полиции!.. Но это значит втюриться в канительную историю… Будут таскать по следователям, по судам… Нет уж, благодарю покорно… В газеты попадешь… Станут трепать имя… бррр… Ясно одно, необходимо немедленно незаметно сплавить ящик, отпихнуть от себя… Хладнокровие, хладнокровие!.. Надо серьезно обдумать, кому и как послать. Куда?..
Первая мысль была отослать Ратнеру, жесточайшему конкуренту «Торгового дома Ландезен и Ландезен».
Но не сыграет ли Иван Петрович тем самым в руку молодой фирме Ратнера? Как-никак, а ведь реклама получится колоссальная: весь мир из газет завтра узнает, что существует на свете фирма «Яков Ратнер и К°».
А теперь кто о нем знает?
Другое дело, если поступить умненько и впутать Рат-нера в это грязное дело. Послать так, чтобы его немедленно арестовали.
Гениальная мысль осенила его.
«Ведь Теремовский, кажется, юрисконсульт Ратнеров! Ну да. В клубе говорили даже, что он в приятных отношениях с мадам Ратнер. Если ей адресовать лично. И вложить записку. Только два загадочных слова: «Спаси. Прости». Напечатать можно на машинке. Никто не узнает, кто писал… Все будут думать на Теремовского… Какой удар для Ратне-ра! Ведь он не догадывается, что его жена путается с адвокатом! Какой удар для мадам Ратнер! Ведь она не знает, что Теремовский любовник Невзоровой, этой женщины-убийцы!
Какая каша заварится! Какой скандал вокруг фирмы Ратнер!»
Всегда хладнокровный Иван Петрович чуть не подскочил от бурной радости.
– Надо уметь с пользой выйти из всякого положения! Конечно, со стороны Ивана Петровича не совсем корректно пользоваться подобными приемами. Но a la guerre comme a la guerre! На войне, как на войне! Разве сам Ратнер останавливается перед возможностями подставить ему ногу?!..
– Ну вот и я ему подставил ногу, да не простую, а, хе-хе-хе, мертвую.
И довольный своей циничной остротой Ландезен принялся за работу.
Глава пятнадцатая ТАИНСТВЕННЫЙ ЖОРЖ
Следователь озадачил Георгия Петровича вопросом, который, казалось бы, не имеет никакого отношения к делу Лидии Львовны, по которому он арестован.
– В каких отношениях состояли вы с Анной Антоновной Ратнер?
– Я поверенный ее супруга Карла Вильгельмовича…
– Ну, а с его супругой не допускали ли вы интимных отношений?..
– Отношение Анны Антоновны ко мне было всегда самое сердечное… Но ничего особого… предосудительного в наших отношениях не было…
– Не называла ли вас г-жа Ратнер Жоржем?..
– Нет… Не помню… не думаю… Может быть, иногда, в шутку…
– Не был ли вами послан в день вашего ареста ей вот этот ящик, доставленный ей на следующий день?
– Этот ящик я вижу в первый раз и содержимое его мне неизвестно…
– Отвечайте прямо: вы не посылали ей этого ящика?
– Нет, не посылал.
– Не вами ли написана вот эта записка?…
– «Прости. Спаси. Жорж»… Нет… я не писал этого…
– У вас есть пишущая машинка?
– Да. Но шрифт ее не походит на этот…
– Вы не можете сказать, кто мог написать эту записку?..
– Это очевидная и наглая провокация, но я не могу назвать лицо, которому интересно было бы ее проделать!
– Не догадывался ли кто-нибудь из ваших близких или знакомых о вашей связи с г-жой Ратнер?
– Никто и не мог догадываться, потому что никаких связей и не было, и я вызвал бы на дуэль первого, кто осмелился бы про меня распустить эту клевету…
– А не могла ли об этом знать или догадываться Лидия Львовна Невзорова?
Краска смущения и тревоги залила лица Теремовского:
– Нет, тысячу раз нет… Я не могу допустить, чтобы она интересовалась грязными сплетнями…
– А не замечали ли вы со стороны г-жи Невзоровой… за последнее время… чтобы она вас ревновала к кому-нибудь больше обыкновенного…
– Позвольте! Я был другом ее мужа и – только! Никаких поводов и никакого смысла ревновать меня у нее не было!
– Вы не знаете, есть ли у нее в доме пишущая машинка?..
– Не считаете ли вы ее способной на такой подлый провокационный способ? Я не знаю, что было внутри этого ящика, но уже по записке вижу, что ничего доброго…
– В этом ящике находилась часть трупа!
– Какая часть!.. Какого трупа! Что вы говорите! Меня арестовали, но я до сих пор не знаю, за что… Я уверен, что все это дело немедленно разъяснится, что Лидия Львовна ничего общего ни с каким трупом не имеет!
– Вам будет предъявлена сейчас правая нога… Не признаете ли вы в ней ногу Петра Николаевича Невзорова?
У Теремовского опять закружилась голова:
– Уж не сплю ли я!
Следователь вынул фотографический снимок правой ноги, снятый в трех поворотах.
– Нет; клянусь, что эта нога не похожа на ногу Пьера. У Петра Николаевича тело худое, крепкое, а это жирное, дряблое… И потом, откуда вы взяли, что он убит! Он в Варшаве…
Долго мучил его судебный следователь.
Глава шестнадцатая В ДОМЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Совсем разбитым вернулся Теремовский в дом предварительного заключения.
Грохнулся на кровать и до головной боли старался разобраться в том хаосе неожиданных новостей, которые услышал, о которых догадался из слов следователя.
«Извозчик… посыльный… записка… Лидия Львовна под арестом… Созналась в убийстве. Анна Антоновна близка к помешательству… Муж все узнал… Но кто же мог написать этот подлый донос… Чей это труп?.. Отчего так загадочно, припадочно было поведение Лидии Львовны в тот роковой вечер?!.. Почему она напилась… Почему отдалась?.. что говорила, о чем недоговаривала?..
Неужели эта кровавая рука имеет какую-нибудь связь с этим трупом… Немыслимо!.. Но чем же объяснить ее истерику… Ведь весь вечер и вся ночь были сплошной истерикой…»
Да, только теперь Теремовский понял, что она отдалась ему в истерике… Не любя…
– Не любя!…
– Как не любя?.. Но ведь даже судебный следователь заметил, что она его ревнует… Не ревнуя, разве можно послать такую подлую записку женщине, которую считаешь соперницей…
И вдруг дьявольская радость охватила его.
Ему так захотелось верить, что это так и есть, что следователь прав во всем, во всем…
– Ах, я идиот! Как это я не заметил, что Лидия Львовна любила и любит меня до самозабвения! Кто бы мог подумать, что из любви ко мне она пошла на такое преступление!..
Какое преступление – он еще хорошенько не знал.
Но он чувствовал, что его с Лидией связывает какое-то преступление. И ему радостно было сознавать это. И, ходя по камере одиночного заключения, он почти вслух повторял:
– Любовь и преступление! Любовь и преступление!..
Глава семнадцатая СМЕРЧ ПОДОЗРЕНИЙ
Подозрение судебного следователя подтвердилось. Вторичный обыск показал, что в кабинете Невзорова есть пишущая машинка, шрифт которой совершенно подходит к шрифту записки: «Прости. Спаси. Жорж».
Значит, эти слова написала Лидия Львовна.
Когда следователь предъявил ей записку, она смутилась.
– Не можете ли вы сказать, кто написал эту записку?
– Могу… Ну, конечно, могу…
Но голос оборвался. Мысли кружились. Ей стало жалко Теремовского.
Ведь он же не виноват, что она ему отдалась… Она сама, сама напилась, как простая кухарка, обрадовавшаяся, что муж уехал, и бросилась на шею первого подвернувшегося мужчины… Каждый на месте Теремовского воспользовался бы такой легкой добычей… И вот он молит у нее же, у нее, которая впутала его в эту ужасную историю, прощения…
«Спаси»… Да, она обязана сделать все, чтобы его спасти… Она вспомнила, как накануне он клялся спасти ее, и вот теперь молит о спасении сам…
– Что же вы молчите? Я жду, чтобы вы назвали имя автора этой записки…
– Я нахожу это лишним… Раз вы мне передаете ее, значит, она написана тем, кто вам поручил это сделать…
– А кто мог поручить это сделать?
– Конечно, тот, кто подписался… Георгий Петрович Теремовский.
– Вы настаиваете, что это писал г. Теремовский?
– Разве в этом есть сомнение? Раз человек сидит в тюрьме и просит вас передать мне записку… ясно…
– Вы уверены, что эта записка адресована вам?..
– Несомненно… Ведь я же его впутала в эту глупую историю…
– А не можете ли вы предположить, что записка адресована другой даме? Не знаете ли вы, с какой еще дамой г. Теремовский на «ты»…
– Как на «ты»? – вспыхнула Лидия Львовна. – Георгий Петрович никогда не был со мной на «ты»… Никогда он не подписался бы под письмом так фамильярно – «Жорж»! Я лично никогда его «Жоржем» не звала!.. Эта записка адресована не мне! Это или ловушка с вашей стороны… Или провокация с его…
Она только сейчас заметила, в каком тоне составлено послание Теремовского!..
– Какой негодяй! Он не только не раскаивается в том, что воспользовался моим расстроенным положением, опоил и изнасиловал меня, но и кичится своей близостью ко мне… Как он смеет писать ей на «ты»! Это он сделал нарочно, чтобы прокурор и следователь яснее видели, что я его любовница!.. Какой наглец! Боже мой, какой наглец!.. Как я ошиблась в нем!.. Я считала его таким деликатным… Видно, был деликатным, пока добивался меня, а как добился, оказался, как все… хуже всех… При первой же шкурной опасности, не стесняясь, топчет в грязь ее репутацию!.. Шкурный вопрос! Шкурный вопрос! Покажу же я тебе шкурный вопрос!..
