Текст книги "Дьяволица"
Автор книги: Николай Шебуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Николай ШЕБУЕВ
ДЬЯВОЛИЦА
Чрезвычайно уголовный роман
Часть первая ТАЙНА СВИНЦОВОГО ГРОБА
Глава первая НИ С ТОГО, НИ С СЕГО
Маленький Тосик ураганом ворвался в столовую:
– Мамик! Мамик! Почтальон пришел!.. Посылка! Ящик!.. Это мне игрушки!..
– Нет, мне! – энергично протестовала Вандочка.
– Нет, мне!.. Это от папика!..
– Нет, мне!.. Мамочка, ведь мне?
Радостная, молодая, весенняя Лидия Львовна расписалась в книге почтальона.
– Тише! Не шуметь!.. Это вам обоим!.. Папа вас любит одинаково!.. Мариша, дай косарь!..
Марина принесла кухонный нож:
– Ну-ка дайте, барыня, я вам подсоблю…
– Не беспокойся! Я и без тебя ящик вскрою… Иди на кухню… А не то кашка пригорит.
Марина ушла, хотя ей очень интересно было взглянуть на подарок, который молодой барин прислал барыне и детям. Она служила еще отцу Петра Николаевича и привыкла его называть «молодым барином», а Лидию Львовну «молодой барыней».
Впрочем, они и были молодыми, эта чета Невзоровых. Никто не сказал бы, что у Лидии Львовны есть уже шестилетний сын и четырехлетняя дочь, – такой девственной чеканки линий был ее стан.
Детишки залезли на стол и облепили ящик, а Лидия Львовна, вооружившись косарем, распарывала холстину, в которую был зашит заветный короб. На холстине химическим карандашом четко, по-печатному был выведен адрес.
Содрав обшивку, молодая женщина засунула косарь под верхнюю доску и стала расшатывать гвозди. Доска треснула, гвозди плохо поддавались. Лидия Львовна боялась энергичнее работать ножом, – а вдруг там хрупкое, – разобьешь.
Детей разбирало любопытство и нетерпение, да и ей самой хотелось поскорее увидать, чем порадует Петя, вероятно, и ее не забыл.
Крышка трещит. Гвозди поддаются. Еще одно усилие и… вот показалась пергаментная бумага… да, толстая пергаментная бумага, в которую обыкновенно завертывают икру, рыбу, провизию.
Так это не игрушки, а что-то съестное… Что за фантазия пришла мужу присылать какое-то мясо…
– Ах, Боже мой!.. Дети, дети, не смотрите!.. Убирайтесь к себе в детскую!.. Ведь это не вам!.. Это не игрушки!..
Бледная, дрожащая, предчувствующая что-то недоброе, вытолкала Лидия Львовна из столовой ничего не понимающих детей. Тосик хотел даже расплакаться, да раздумал.
Оставшись одна, Лидия Львовна судорожно начала было развертывать бумагу…
– Что он, с ума сошел… Мясо… И несвежее…
Трупный запах ударил в нос, будя непреодолимое отвращение.
– Какой ужас!.. Чье же это мясо?.. Боже… да это не мясо… а… труп…
Не веря глазам своим, она распознала тазовые части мужчины…
– Что это? Сон?.. Кошмар?.. Шутка сумасшедшего… или преступление?.. Пре-сту-пле-ни-е…
Она вздрогнула, словно очнувшись от проклятого сна. Но действительность была ужаснее всякого сна… Нет никакого сомнения… Это кусок трупа…
– Значит, преступление… Но… почему я?.. Ни с того, ни с сего…
Глава вторая ВОН ИЗ ДОМА!.
Лидия Львовна знала, читала в газетах, что иногда преступники, убив человека, труп его посылают по почте… Но почему этот кусок трупа послан именно ей?
Почему ее хотят впутать в это преступление… Ее, беззащитную женщину… одинокую… без мужа… И неизвестно, когда он вернется из этой проклятой командировки…
– Боже! Что делать!.. Ясно одно: надо сейчас же, немедленно отделаться от кошмарного ящика…
Холодными, дрожащими, спешащими руками запихивает она пергаментную бумагу назад, срывает со стола салфетку и ее тоже туда, в ящик уминает…
Старается заколотить крышку… Где молоток?.. Пробует косарем… Срывается… Еще… Еще… Гвозди не слушаются, кривятся… Марина может войти… Надо к себе в спальню унести, запереться и там хладнокровно заколотить проклятый ящик…
– Что это?.. Кровь!.. Откуда кровь на руках… Неужели сочится из ящика?..
Нет, нет… Какой ужас! Она о гвозди расцарапала ладонь!.. Ведь это смерть!.. Верная смерть. Отравление трупным ядом… Надо сейчас же вымыть руки одеколоном… Ну да, одеколон все обезвреживает…
Но как же ящик оставить тут… Могут войти… Может Георгий Петрович позвонить… дети…
Лидия Львовна схватила ящик и, плача чуть не навзрыд, понесла его в спальню… Какой он тяжелый… Каким легким казался он, когда она думала, что в нем подарки мужа…
Муж!.. Надо сегодня же ему обо всем написать. Дрожащими, окровавленными руками кое-как, суетливо заделала ящик… Кое-как, о, совсем плохо… Так и выносить нельзя… Из него пахнет… Надо еще чем-нибудь завернуть.
Она хватает сегодняшнюю газету. Одну, другую, третью… Схватывает простыню… обернула в нее… Обвязала веревкой…
Вот сейчас все готово… От слабости она чуть не упала… Схватилась за стену и не заметила, как на обоях отпечатала кровавую руку…
Плачут дети. Тосик обижает Вандочку. Ах, да разве до того? Скорее вымыть руки и – на извозчика, куда-нибудь вон! вон! за город, – там сбросить проклятый ящик и назад, назад.
Весь дом опоганила эта дьявольская посылка!.. Тут же мелькнула мысль:
– Дети плачут, потому что не получили подарка… Надо их успокоить, привезу из Гостиного двора игрушек!..
Ей казалось, что не свою кровь, а чью-то чужую смывает она с рук и она намылила еще и еще раз. Ей казалось, что в воздухе стоит отвратительный запах преступления и она распахнула форточку и, как после заразы, обрызгала все пульверизатором.
Узнав, что мама уходит, дети с визгом побежали прощаться. Она не позволила им прикоснуться к себе. Думала:
– Потом, потом… Когда свежий воздух очистит меня… Когда э т о г о не будет…
Она не хотела давать швейцару ящик, боясь, что он уронит, разобьет, боясь, что он догадается.
– Барыня, у вас волосы растрепались…
«Вот до чего я дошла, мне Марина делает замечание». Привычным движением, чуть взглянув в зеркало, оправила капризный завиток волос и на лифт, скорей на лифт.
Облегченно вздохнула: «Все-таки из квартиры вынесено»…
Но откуда такой безотчетный страх! Что случилось? Ничего особенного… Нет, именно особенное, очень особенное, чересчур особенное… Надо бы немедленно дать знать полиции…
Мысль о полиции у нее явилась только на извозчике.
Глава третья РОКОВОЙ ИЗВОЗЧИК
– Куда прикажете?
– Ах, да… Я не сказала еще, куда ехать…
И машинально ответила:
– В Гостиный двор…
Ящик ей положили в ноги. Через ботинки и ботики ее ножки чувствовали холодное, мертвящее прикосновение трупа. Ей хотелось кричать, ей хотелось отшвырнуть ногой этот проклятый груз, ей хотелось самой выпрыгнуть из саней и побежать назад, домой к Тосе, к Вандочке, к Марине, которая как-то странно на нее поглядела, когда провожала к умывальнику, где она могла бы еще и еще мыть руки, оскверненные прикосновением к трупу, обагренные кровью…
Извозчик поравнялся с телеграфом.
– Стой! Я пошлю телеграмму мужу…
Зачем извозчику надо знать, кому она пошлет телеграмму? Она просто вслух произнесла свою мысль.
На телеграфе двадцать раз рвала голубенькие листочки телеграмм. Разорвет и скомкает, все недовольная редакцией. Наконец, кажется, хорошо:
«Приезжай немедленно, страшное несчастие. Лида».
Послала телеграмму, а сама медлит выходить. Боится. Противно вернуться опять к этому ящику.
Покупает десяток почтовых марок. Разговаривает с телеграфисткой. Но той некогда…
Собравшись с силами, выходит Лидия Львовна на улицу, ищет глазами извозчика.
– Барыня, куда прикажете?
– А где же ящик?
– Какой ящик?
– Да я с тобой приехала?
– Никак нет…
– А где же мой извозчик?
– Эгэ, барыня… он, видно, лататы задал… Да что у тебя в ящике-то было?
Ноги подкосились, язык не слушается.
– Да ты не бойся. Заяви полиции!.. Полиция найдет… Ты только расскажи ей, что у тебя в ящике…
– Да что тебе за дело, что в ящике… Игрушки для детей… – первый раз в жизни Лидия Львовна соврала так гениально просто.
И вдруг ей стало весело. Вдруг словно гора с плеч свалилась. Извозчик, услыхав, что ящике игрушки, расхохотался.
– Ну, коли игрушки, так и полиции заявлять нечего!
Лидия Львовна улыбалась и радостно думала:
– Боже! Благодарю тебя за то, что не допустил меня до греха…
Да, да, она замыслила большой грех: хотела в Гостином сойти с извозчика, незаметно выйти другим ходом, сесть на другого извозчика, а этого с проклятым ящиком оставить на произвол судьбы.
Провидение сделало так, что сам извозчик, увидав, как барыня замешкалась на телеграфе, прельстился ящиком и удрал.
Лидия Львовна почувствовала себя помолодевшей лет на десять. И, вспомнив о муже, вернулась на телеграф.
– Барышня, ушла ли моя телеграмма?
Барышня с недоумением смотрит на хорошенькую, но назойливую посетительницу:
– Конечно, ушла!
– Как жаль! Придется писать другую.
И она послала мужу вторую телеграмму:
«Пошутила. Успокойся. Оставайся. Все благополучно. Целую, люблю. Лида».
Ну теперь надо ехать в Гостиный двор купить игрушек для деток и домой-домой.
Глава четвертая ТЯЖЕЛЫЙ ДУХ
Тосик устроил себе что-то вроде колпака из куска холстины, в которую был зашит ящик, надел колпак на голову и в таком виде бросился на звонок встречать маму.
Лидия Львовна едва не упала в обморок от неожиданности, когда увидала сынишку в этом головном уборе.
Не раздеваясь, она сорвала колпак, бросила его в топящийся камин; от сургуча пошел по комнатам тяжелый дух.
– Барыня, – звонил Георгий Петрович. – Насчет театра.
– Ах, да… Я обещала ему позвонить в четыре… Сегодня в оперетку… – вспомнила Лидия Львовна. – Ну что же… я очень рада.
Бежит к телефону, надо же забыться, развлечься. Хоть Георгий Петрович и надоел ей своими ухаживаниями, но сегодня она рада и ему.
«Какой странный Пьер, – он и не подозревает, что Георгий Петрович влюблен в меня, иначе разве поручил бы в свое отсутствие заботы о жене этому своему другу».
Иногда Лидии Львовне кажется, что Теремовский вовсе и не друг мужу, иногда кажется, что он ему даже недруг; был раньше другом, пока не стал ревновать Пьера к его Лидочке.
Но такой уж Пьер по натуре: доверчивый и милый, большой, ясноглазый ребенок.
За последние дни Лидия Львовна стала даже побаиваться ежедневных тет-а-тетов с Теремовским, но сегодня он нужен, важен, необходим. И вот она ему телефонирует:
– Конечно, вы заедете за мной к семи. Мы выпьем чаю и – в театр.
– О, я в восторге. Если бы вы знали, как я мучился, ожидая вашего звонка в четыре часа. Я ждал до пяти и, наконец, не вытерпел, позвонил сам. Слышу – вас нет дома.
Сознайтесь, вы совсем забыли о своем обещании.
– Меня задержали очень важные дела! – голос Лидии Львовны дрогнул, неприятное воспоминание кольнуло ее.
– Знаю я ваши дела… Гостиный двор?
– Да, Гостиный двор. Я ездила покупать детям иг-грушки! – Лидия Львовна оправилась от смущения и они с четверть часа проболтали с Теремовским о пустяках.
Дети так увлеклись привезенными мамой, но выданными за папины игрушками, что с трудом их к обеду дозвались. А после обеда, около шести, новая радость: пришел посыльный и подал им ящик.
Лидия Львовна сначала в страхе не хотела была принимать, но услыхав, что это из игрушечного магазина, поняла, что Георгий Петрович захотел ей сделать приятное.
– Он умеет быть милым!
Его игрушки оказались вдвое лучше тех, которые накупила она. Дети визжали от восторга. Лидия Львовна радостно улыбалась. Счастье на час посетило этот дом.
Только на один час.
Около семи пришел Георгий Петрович.
Как всегда элегантный, несколько томный, чуть-чуть сентиментальный, чуть-чуть наглый.
– Чем это у вас пахнет? Я с детства люблю запах сургуча. Мой отец был нотариусом.
Глава пятая МЕРТВАЯ НОГА
– Я сжигала конверты… На одном была печать. – каким-то не своим голосом ответила Лидия Львовна. – Ну, вы тут почитайте газету, а я мигом оденусь.
– Я захватил «Вечернюю газету». Тут, кстати, какая-то сенсация. Почтенный коммерсант Абель получает по почте посылку… Вскрывает ящик… И, что бы вы думали, находит в нем?
– Труп! – похолодевшим голосом вскрикнула Лидия Львовна.
– Мертвую правую руку!.. Вы поймете ужас почтенного отца семейства. И ведь никто не застрахован от подобных сюрпризов… Но что с вами. Вы бледны, как полотно?
– Ничего, ничего. Продолжайте. Ну, что же сделал Абель?
– Единственное, что мог и что сделал бы на его месте каждый: подошел к телефону и дал знать обо всем этом полиции.
– А если бы он не сделал этого? Если бы он собственными средствами попытался избавиться от ящика…
– Он рисковал бы впутаться в грязную и неприятную историю, которая грозила бы…
– Чем грозила бы? – с небывалым оживлением подхватила Лидия Львовна.
– Тюрьмой за недонесение или укрывательство… Вы читали процесс Мацоха… Там Пьянко приговорен к тюрьме…
– Кто такой Пьянко?
– Извозчик![1]1
Дамазий Мацох – монах Ченстоховского Ясногорского монастыря в Польше; в 1910 г. убил мужа своей любовницы Елены (собственного двоюродного брата). Для содержания Елены систематически похищал монастырские деньги и драгоценные камни с окладов икон; подозревался в ограблении иконы Ченстоховской Божией матери, произошедшем в 1909 г. Дело было раскрыто благодаря извозчику, который в пьяном виде проболтался, что помогал монахам перевозить кушетку с трупом убитого внутри, которая позднее была обнаружена в реке. После громкого судебного разбирательства Мацох был приговорен в 1912 г. к двенадцати годам каторги (Здесь и далее прим. изд.).
[Закрыть]
– Извозчик?! Значит, моему извозчику грозит тюрьма!..
– Что это значит? О каком извозчике вы говорите?
– Это я так… Если бы Абель, вместо того, чтобы донести полиции, взял бы ящик с собой, повез по городу, сам незаметно скрылся бы в проходном дворе, а ящик с трупом остался бы на извозчике…
– Со стороны Абеля это было бы подлостью. Он подвел бы извозчика…
– Подлостью! Вы говорите, подлостью!.. Ха-ха-ха…
И вдруг с Лидией Львовной началась такая истерика, что Георгий Петрович даже растерялся.
Она смеялась и плакала и сквозь всхлипывания повторяла слово «подлость».
Георгий Петрович поднял ее, как беспомощного ребенка, на руках отнес в спальню, нежно, бережно уложил в кроватку, осторожно расстегнул кофточку и едва удержался, что бы не поцеловать это милое, впавшее в забытье личико.
Она заснула. Не надо ее тревожить. Любуясь ею, он тихонько отошел от кровати. Хотел убавить свет. Искал глазами на стене штепсель.
И вдруг увидал на обоях кровавый отпечаток правой руки.
Привыкший видеть всякие неожиданности адвокат на минуту остолбенел и впился глазами в зловещее пятно.
Что-то недоброе почуялось ему и в странном тоне голоса Лидии Львовны, и в ее чересчур аффектированных расспросах о правой руке, и в ее обмолвках об извозчике, и в этой истерике и в этом кровавом оттиске.
Глава шестая КОШМАР ДОГАДОК
Между посылкой Абеля и этой кровавой пятерней без сомнения есть какая-то роковая связь.
«Преступление! Но разве в этой мирной буржуазной обстановке мыслима даже тень преступления… Тем более тень убийства. Убийства! Но откуда же эта кровь?!..»
Вдруг кто-то сильно, резко схватил его за руку.
Повернулся и остолбенел: Лидия, страшная, с расширенными зрачками, вскочив с постели, впилась взглядом в эту же кровавую руку, горящую на стене. Она не замечала, что рубашка сползла с ее плечика, что расстегнутое платье обнажало грудь и шею.
Оба застыли в гробовом молчании.
– Лидия Львовна, успокойтесь… Ложитесь назад… Вы на себя не похожи…
– Клянитесь, что вы ничего не видали!..
– Успокойтесь, голубушка… Не делайте драмы из пустяка…
– Клянитесь, что вы никому никогда не расскажете об этом…
– Ну, конечно, клянусь!.. Петру Николаевичу и тому ничего не открою…
– Клянитесь всем, что есть для вас самого святого…
– Ну, клянусь…
– Чем клянетесь?
– Моей любовью к вам… Для меня нет ничего святее!..
– Ну, теперь оставьте меня на несколько минут одну… Вы видите, я совсем растерзана…
– Вас оставить! Ни за что!..
– Крикнете Марину!
– Она укладывает детей… Я не советовал бы вам показываться ей и детям в таком виде. Это встревожит их… И вообще… роковая тайна связывает только нас вдвоем…
– Какая тайна!
– Тайна кровавой руки… страшной посылки… извозчика…
– Молчите! Молчите! Неужели я в бреду проговорилась обо всем!..
– В бреду вы не проронили ни слова… Но я догадался обо всем… Клянусь вам, что я не пожалею жизни, чтобы вас спасти! – Теремовский не отдавал себе отчета в том, что говорил, он видел одно: случилось какое-то несчастие, быть может, даже преступление, виновник которого, вероятно, Петр Николаевич.
А Лидия истерически сжимала ему руки и шептала:
– Спасите! Спасите! Увезите меня отсюда! Я чувствую, что схожу с ума.
Целуя ее влажные от слез глаза, Теремовский помогал ей одеваться:
– Едем! Нам надо отсюда уехать! Пусть воздух освежит вас!..
Глава седьмая В ОТДЕЛЬНОМ КАБИНЕТЕ
И они поехали кататься. В театр было уже слишком поздно.
И вот в первый раз за свою жизнь Лидия Львовна очутилась в отдельном кабинете ресторана не с мужем.
– Ах, все равно когда, где, с кем, только бы забыться! – решила Лидия и с несвойственной ей поспешностью согласилась на ужин с шампанским.
Теремовский был в восторге от поездки: «Не бывать бы счастью, да несчастье помогло», но все время задумывался и искал удобного момента расспросить Лидию откровенно о всех деталях этого несчастья;
Он догадывался. Но так смутно. А ведь, быть может, дело серьезное и требующее немедленных мер предосторожности!
«Какая досада, что мы не смыли это проклятое пятно в спальне», мелькнуло у него в уме. Но вслух он не решился сказать этого, боясь напомнить Лидии о пережитом там.
И вообще он не осмелился расспросить ее ни о чем, боясь, что пропадет ее прелестное, полное смеха и задора, расположение духа.
Он только заметно и незаметно подливал ей в бокал шампанского, а в рюмочку ее любимый ликер «Банан де Мартиник».
– Я сегодня буду толстовкой!..
– Я вас не понимаю…
– Ну да… Муж иногда ко мне подходит и говорит: ты сегодня должна быть толстовкой..
– То есть?..
– То есть… непротивленкой…
– Вы сегодня обещаете не противиться злу…
– Да! Торжественно обещаюсь!..
– Но где вы видите зло!.. Неужели это искрящееся шампанское – зло, или этот кристалически-прозрачный ликер – зло?… Или вы думаете, что я – зло?…
– Нет… Вы добрый… Вы милый… Я раньше думала, что вы злой… Мне всегда казалось, что когда вы на меня смотрите, вы меня… раздеваете… И я все боялась, что вы начнете меня целовать…
Вино затуманило голову Лидии. Ей было жарко и она несколько раз оттягивала рукой воротник.
– Как душно…
– Ну вот… если я добрый, то меня конфузиться нечего… Позвольте, я вам расстегну воротник… Вам будет легче… Действительно, жарко… У меня тоже лицо горит…
И, не ожидая ответа, Теремовский начал расстегивать и расшнуровывать платье.
– Ну какой же вы нахал!.. Нахал и милый… Ненахальный нахал… Ну… дальше нельзя… Этого не смейте… Вот шалун…
– Молчите, непротивленка!
И все смелее и увереннее делались движения его руки. Все больше и больше крючков и кнопок сумел он победить…
Вот спустился лиф и дурманящий аромат женского тела охватил его.
Не в силах совладать с собой, он прильнул поцелуем к ее губам, плечам, шее, груди… Она нежилась, как Даная, под золотым дождем поцелуев, она жмурилась, как котенок, она вздрагивала, как Мимоза, чутко и сладострастно, болезненно сладострастно, как молодая женщина, только что пережившая истерику…
Глава восьмая НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ
На рассвете, около четырех, на лихаче подкатила Лидия Львовна к крыльцу. Дорогой она заснула на плече Теремов-ского.
Обыкновенно дозвониться к швейцару в такой час было целым событием. А сегодня он, не ожидая звонка, распахнул дверь.
Лидии Львовне не показалось это странным. Она была еще под парами шампанского и поцелуев.
Швейцар заметил, что с барыней неладно и, входя с нею в кабинку лифта, почувствовал запах вина.
Он хотел ей что-то сказать, предупредить о чем-то важном. Но раздумал.
У парадной двери ей не пришлось ждать. Не пришлось даже звонить. Дверь сама распахнулась.
Лидию Львовну ждали с нетерпением. В передней она нашла несколько незнакомых субъектов.
– Что такое? В чем дело? К себе ли я попала?
Навстречу ей шел полицейский офицер:
– Извините, сударыня. Я имею предписание произвести у вас обыск… Вот эти лица – понятые. А вот этот извозчик… Не признаете ли, вы, сударыня, этого извозчика?..
Она взглянула на стоящего в углу мужика, и опьянение мигом соскочило.
История всего этого страшного дня пронеслась перед ее глазами, она как-то вдруг поняла все и отдала себе отчет во всем зараз.
И особенно хлестнуло ей по лицу сознание, что вот она, Лидия Невзорова, урожденная Хомутова, в четыре часа ночи возвращается домой из ресторана, пьяная, растерзанная, опоганенная, со своим любовником… Да, с любовником!.. Она отдалась ему, сама навязалась, пьяная развратница… Она изменила… и кому? Милому, нежному, доверчивому, как ребенок, идеальному Пете…
– Возьмите меня! Возьмите меня! Арестуйте же меня! Я – преступница! Я – подлая женщина! Я убила мужа!.. Я не имею права глядеть на своих детей!.. – она кричала и рвала на себе платье.
Она упала на пол и билась в судороге. Офицер насильно заставлял ее выпить холодной воды.
Ее зубы выбивали дробь о краешек стакана.
После нервного подъема наступила реакция, в безразличной, сонной, пьяной апатии сидела она у стола, смотря невидящими глазами на то, как хозяйничают в ее квартире.
Глава девятая УЛИКИ НАЛИЦО
Ей показали салфетку, смятую и выпачканную в чем-то желто-коричневом.
– Признаете ли вы эту салфетку вашей?
– Признаю.
– Признаете ли вы эту простыню?
– Да, это мои метки.
– Как вы объясните происхождение кровавого отпечатка руки на стене в спальне?
– Да, это моя рука!..
Она, не слыша, прослушала протокол осмотра и машинально подписала акт.
Не придала никакого значения полушепоту офицера с помощником.
– А его задержали?
– Точно так. Оказался по паспорту присяжным поверенным.
– Задержите до меня.
– Шибко ругается. Не в своем виде.
Покончив со всеми формальностями, офицер обратился к Лидии Львовне:
– Не пожелаете ли проститься, сударыня, с детьми? Я имею предписание вас арестовать!
– Дети! Где дети!.. Я не мать им… Я больше не мать! Я убила мужа… Я убила детей!..
Офицер не понимал, спьяна или со страха заговаривается женщина и пожал плечами.
– Подайте барыне одеться!
Еще никогда ему не приходилось слышать такой вой и такое голошение, каким разразилась Марина:
– На кого ты нас покидаешь! Барыня родненькая! Что без тебя барин молодой будет делать… Как дитя он малое, неразумное… Ой, горюшко, горюшко!..
Проснулись дети и заплакали.
Лидия не выдержала, бросилась в детскую и упала на колени и, ползая от кроватки к кроватке, то покрывала поцелуями ножки Тосика, то ножки Вандочки.
Даже офицер не решался прервать грубым окликом эту душераздирающую сцену.
