Текст книги "Дьяволица"
Автор книги: Николай Шебуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Глава двадцать девятая В РАЗГАРЕ ПИРА
Инженер Неберучев провозгласил тост за теток поставщиков.
За самих поставщиков уже пили. За жен поставщиков пили. За дочерей поставщиков пили. За матерей – пили.
Взрыв аплодисментов покрыл находчивый тост. Как вдруг электричество померкло. Не погасло, а померкло.
– Второе предостережение! – пробасил Дормидонтов.
– В этом ресторане завсегда так. Сперва на стол свечи подадут, дескать, скоро ресторан закроют. Потом электричество при спустят. А потом и – шабаш, просят о выводе и о выходе…
– Для нас закон не писан! – пропищал хлыщеватый инженерик, более похожий на правоведа.
– Мы еще за тещ не пили…
– И за бабушек!..
– Господа, здесь у нас нет ни бабушек, ни дедушек! – выкрикнула Жюли. – Лучше обсудим, куда мы отсюда!
– Тост за тещ и бабушек будет провозглашен у меня на квартире… – ответил Неберучев.
Платов толкнул его в бок.
– Неудобно. Ты забыл, что мы с девицами? Что скажет твоя жена? Ведь половина четвертого ночи…
– Жена в мои служебные дела не вмешивается. Она знает, что необходимо для пользы дела. Я сегодня Дорми-донтова необработанным не отпущу.
– Едем куда угодно… Ну, хоть ко мне… Но не в семейный же дом… Ведь там одна Манька-Ковбойка может такой скандал устроить… Маньку выкинем. По дороге из автомобиля выставим.
– Без Маньки Дормидонтов не тронется… А если выкинешь – разозлится…
И еще раз зычным голосом Неберучев гаркнул:
– Господа, оканчивать наш милый праздник едем ко мне. Я предупредил по телефону, чтобы все было готово!
Манька-Ковбойка взвизгнула от радости.
– Ужасно люблю бывать в семейных домах!
Дормидонтов спросил:
– Всей семьей едем, или без дам?
– Всей семьей! Всей семьей!.. Я даже советовал бы дам забирать как можно больше! Потому, что у меня дома есть запас вин и закусок. Но запаса дам не имеется!..
– Будет! Будет!.. Неберучев такой хозяйственный, что дойдет и до этого… до склада дам.
– Ты меня в склад возьмешь? – крикнула Манька.
– Нет, ты у меня все вино перепортишь…
– Ми не пьючки. Нас склядивай нах скляд!.. Ми три скляди!..
– Немок беру. Все три сестры будут лежать про запас для Карла Антоновича!..
– Я тоже лягу! – Верка-Недомерка едва держалась на ногах. – Милый Иван Иваныч, вези меня на коленях… Я так не доеду…
– Я тебя посажу на колени к шоферу!..
Жюли была правой рукой Неберучева. Она была трезвее всех, хотя и симулировала опьянение.
Ее целью было отстранить от Дормидонтова Маньку-Ковбойку. Но Дормидонтову была более по душе Манька.
Жюли пробовала было вступить с ней в сделку.
– Даю четвертную, уступи мне старика.
– Только попробуй отбить. Я тебе публично морду рас-кровяню.
– Дура. Да ведь это для дела нужно. Меня Неберучев просил замарьяжить Дормидошку…
– А мне нет дела до твоего дела. У меня свое дело.
Все уж встали с мест, шумят, уговариваются, кто с кем поедет.
Пьяная Спаржа расплакалась:
– Ни за что не поеду в семейный дом! – сентиментально закатывала полные слез глаза и повторяла:
– Ах, семья! Это святое! Я сама происхожу из семьи. Ах, бабушка… Ах, тетки…
– Да ведь мы уже пили за теток!
– Едем, еще за бабушку выпьем!..
– Уговорили!
Жюли рассказала Неберучеву об упорстве Маньки.
– Не беспокойся, – многозначительно сказал он. – Она поедет. Но не доедет!
Платонов боялся, что все не усадятся в пяти автомобилях:
– Сколько нас?
– Четырнадцать человек и семь дам!
– По одной даме на двоих!..
– Я от своей порции отказываюсь! – процедил правовед. – Я удивляюсь, как вообще измельчала провизия… Раньше были шикарные дамы, устрицы… А теперь…
– Да ведь за бабушек будем пить…
– Урра!
Другие, не зная за кого, расходясь, пьют, поддержали. Темный коридор ресторана оживился беспорядочными криками.
Кто-то тормошил заснувшую на диване кабинета Верку-Недомерку.
Икая, она полубессознательно попросила воды.
Ей подали стакан, в который слили из разных рюмок и стаканов вина и ликеры.
– Долей пивом! – посоветовал Ефремов.
Та залпом выпила, глупо улыбнулась и спросила:
– Хрюшон?
– После такого захрюкаешь.
Глава тридцатая ПО ДОРОГЕ В СЕМЕЙНЫЙ ДОМ
У подъезда гудели и фыркали автомобили. Многие из компании уже уселись. Другие одевались.
Вперед поехал Неберучев и Платонов, захватив с собой не хотевшую отстать от подрядчика Маньку-Ковбойку.
– Ты мне нужна!.. – солгал Неберучев. – На Жюли я не надеюсь!..
– Да ты-то мне не нужен!
– Авось пригожусь.
Подумала и опасливо села.
Еще какого-то юнца прихватили, который еле отдавал себе отчет.
Ему понравился ликер «Банан» и он один вытянул около двух бутылок этой приторной жидкости.
– Господа! Поскорее! Не забудьте себя в кабинете! – кричал Ефремов.
Хлыщеватый Ван-Ливен пробормотал:
– Мне хотелось бы забыть себя в кабинете. Уж очень мне дамы не нравятся.
– От него все качества!
– От кого?
– От Дормидонтова. «Не люблю, – говорит, – я этуали-стых. В простых скусу больше!».
– Неужели Неберучев так боится его…
– Неберучев у Дормидонтова в руках…
– Ну идем……………………….
– Поедем пить за тещ!..
– Как все это тупо!.. Пошло!.. Еще Жюли, если бы она не была так пьяна, могла бы меня позабавить…
– Жюли! Нет, брат, шалишь! Жюли, это штука в руках Неберучева…
– Она хорошенькая!
– Местами недурна…
Автомобили мчались.
Дормидонтов, замешкавшийся было в уборной, поспел усесться только в четвертый автомобиль, где его поджидала Жюли.
– А Манька где?
– Эге! Хватил! Она с Иваном Петровичем. У нее с Бе-ручкой давно канитель. Она рада, что дорвалась до него.
– Ну и черт с ней! – недовольно буркнул поставщик. – Что же она мне башку тормошила!
Автомобиль мчался.
Вдруг на полдороге чей-то отчаянный бабий крик огласил улицу.
– Задавили мы кого-то!
– Мало ли тут девок шляется! Всех не передавишь!..
– Нет… Это не модель!.. Шофер, стой! Стой, каналья!..
На мостовой валялась… Манька-Ковбойка и голосила на весь Петроград.
Окровавленную, вздрагивающую, голосящую, беспамятную ее положили в автомобиль Дормидонтова и повезли, куда едут все. Подкатили.
– Ну что? У вас все благополучно?
– У нас Спаржа оскандалилась! Укачало! Морская болезнь…
– Как же можно подавать спаржу без соуса…
– А у нас Ковбойка под красным соусом…
Глава тридцать первая БОЧОНОК С ИКРОЙ
Неберучев гостеприимно просил:
– Весь дом к вашим услугам. Жена уехала ночевать к сестре.
Манька пришла в себя и, всхлипывая, рассказывала Дор-мидонтову, как Неберучев ее вышвырнул из автомобиля.
– Едем отсюда, Илья Ильич! Я тебе столько такого расскажу, что ты не опомнишься.
– Молчать!.. Она пьяна, – цыкнул на нее Неберучев. – Господа, в столовую!.. Илья Ильич, прошу вперед… Чем Бог послал!.. Закуска холодная и горячая… Может быть, мой повар спросонья что и переварил… уж простите…
Лакей сделал ему знак глазами.
– В чем дело? – подошел к нему Неберучев.
– Бочонок-то раскрывать что ли?
– Какой бочонок?
– С икрой… Который нынче прислали…
– Икра?.. Кто прислал?.. Тащи, тащи сюда. Мы ее из бочонка будем… Ставь на боковой столик… Ты ее во льду держал?
– Сейчас с погреба…
Под «ура» втащили двухпудовый бочонок и начали раскупоривать.
– А икра-то пахнет сыром!..
Неизвестно кто произнес этот каламбур, но все почувствовали себя неловко.
– Барин! Это не икра!.. А…
Иван не договорил, его словно отбросило от бочонка.
Нестерпимая вонь, трупный смрад охватил присутствующих.
Из жижи разлагающихся человеческих внутренностей виднелась голова с проткнутыми глазами и содранным скальпом. В паническом страхе все, давя друг друга, со стоном, с визгом бросились к дверям.
Спаржа упала и с ней повторилась опять морская болезнь.
Манька кричала:
– Это ему Бог за меня! За меня отомстил!..
– Полиция!.. Немедленно дать знать полиции!..
Кто-то повторял имя Невзорова.
– Какой Невзоров? Где Невзоров?
– Где!.. В бочонке!.. Это труп Невзорова.
– Петька Невзоров! – и Манька-Ковбойка с воплем бросилась к бочке.
– Как… Ты разве знала Невзорова?..
Манька запнулась за ковер, упала в лужу, образовавшуюся от растаявшего погребного снега и от всего пережитого, от падения из автомобиля, впала в глубокий обморок.
– Мммолчать! – раздался зычный голос Неберучева, но такой властный, строгий и неожиданный, что все вздрогнули.
Он стоял у выходной двери с ключом в руках:
– Молчать! Ни с места! Кто осмелился крикнуть полицию?
Все молчали и без того. Но Неберучев крикнул в третий раз:
– Молчать! Если войдет полиция, мы погибли!.. Я запер эти двери. Никто не смеет выйти отсюда, не дав смертной клятвы, что за будет обо всем случившемся и не проронит ни слова о мертвой голове ни врагу, ни жене, ни попу на духу…
– То есть как это… попу… – протестующе буркнул было купец.
– Мммолчать! Когда я говорю, все должны молчать! А в особенности ты, Дормидонтов!.. Разве ты, старый пьяница, не понимаешь, что ты первый же попадешь под суд, если только будет составлен протокол, из которого выяснится, что ты пьянствуешь с инженерами на моей квартире!..
Глава тридцать вторая СТРАШНАЯ КЛЯТВА
Дормидонтов в первый раз видел Неберучева таким. До сих пор Неберучев лебезил и заискивал перед ним. Дор-мидонтов привык почти приказывать. А тут инженер кричал на него, как на мальчишку.
Хмель спал со старика. Он отчетливо увидел, в какую историю попал, и со страха задрожал, как мальчишка.
– Двери заперты. Никто не войдет и не выйдет. Мы должны трезво обсудить положение. За Ивана, – инженер указывал на лакея, – я не боюсь. В нем я уверен, как в себе. За сослуживцев тоже не боюсь. Ни у кого из нас нет двух голов на шее!
– За меня тоже не бойся! – прошептал не своим голосом Дормидонтов. – Хоть жги меня… Не выдам…
Хмель соскочил со всех.
– О тебе, старик, беспокоюсь меньше всего…
– Так за кого же вы боитесь?
– За баб!
– За баб! – как эхо, повторил купец.
– Бабий язык долог, и они рискуют меньше нас!..
– Как меньше? Разве для них таскание по судам не ужас?..
– Их тоже заберут в тюрьму! – соврал Платонов, глядя выразительно на немок.
Те замахали руками и в страхе заголосили по-немецки.
– Молчать!.. Если нагрянет полиция, всем будет одинаково скверно: и нам, и бабам…
Все замолчали, тяжело дыша. Всхлипывала только Спаржа.
– Сколько нас?
– Я считал, когда садились на автомобиль: двадцать один… Четырнадцать мужчин и семь женщин…
– Каждый, по одному, пусть подходит к дверям и будет выпущен из дома, только произнеся слова клятвы: «Клянусь забыть обо всем здесь происшедшем. Если проговорюсь, буду убит…».
Жюли, видавшая всякие виды, и тут не забыла своих материальных интересов.
– Но прежде всего вы должны вознаградить за беспокойство нас…
Дормидонтов открыл бумажник.
– Вот тыща! Дели поровну…
Увидав деньги, дамы позабыли страх… Манька – Ковбойка лежала без чувств на полу. Никому не было до нее дела.
Жюли даже не взглянула на нее. Она была зла и не дать денег своему врагу было очень приятно.
Но страх опять вернулся к девицам, когда, подходя к дверям, они должны были повторять слова клятвы.
Первая заикающимся голосом прошептала Верка-Недомерка: – «…если проговорюсь, буду убита…».
Для большего впечатления Неберучев заставил запуганных дам подписывать какой-то лист.
Три сестры-немки долго не решались расписаться, наконец Жюли их заставила. Спаржа оказалась неграмотной… Сама Жюли дрожащей от какого-то нервного озноба рукой поставила кляксу.
Она сознавала, что ее запугивают, и все-таки пугалась, – такова сила всякой бумаги.
Когда эти дамы удалились, Неберучев опять возвысил голос:
– Теперь баб нет… кроме вот этой… (он указал на лежащую без движенья Маньку). Желаю вам покойной ночи… С этой и с этим (он указал на бочонок с головой) я сам с помощью Ивана справлюсь… Иди, старина, расписывайся…
Дормидонтов грузно подошел, отчетливо толково произнес клятву, трижды перекрестился и жирно расписался: «Григорий Григорьев Дормидонтов».
Затем, не глядя ни на кого, грузно, одышливо вышел в переднюю.
Глава тридцать третья ГАРСОНЬЕРКА ОПУСТЕЛА
– Господа, теперь, когда мы остались одни, я должен вас поздравить. Дормидонтов – наш! Теперь уж он от нас не уйдет! Он в наших руках! Ха-ха-ха! Не бывать бы счастью, да несчастье помогло. С этой дурацкой головой и пьяной Ковбойкой я разделаюсь. Это пустяки. Голова, вероятно, я даже не сомневаюсь в этом, инженера Невзорова, убитого Теремовским… Мы, конечно, не будем об этом болтать даже нашим женам…
– Браво! Браво! Молодец, Иван Иваныч! Дормидонтов действительно запуган не на жизнь, а на смерть… Ха-ха-ха…
Все, ликуя, собрались вокруг Неберучева, пожимали ему руки и совсем забыли о голове в бочке и теле Маньки на полу.
– Пора расходиться!
– Господа! Но завтра в восемь всех здесь присутствующих я приглашаю ко мне на квартиру! – прокричал Небе-ручев.
– На которую? – пропищал Ван-Ливен. – Сюда или на Фурштатскую?
– Конечно, на Фурштатскую… Здесь, на Каменноостровском, я принимаю только таких субъектов, которых надо облапошить!..
– А я думал, что это, в самом деле, ваша квартира! – процедил Грааб.
– Ха-ха-ха… Кто же не знает, что это только гарсоньер-ка Ивана Ивановича!
– А вы разве у меня на Фурштатской не были?
– Ни разу.
– Ну, так вот, я завтра познакомлю вас с женой… Завтра же я вам расскажу, конечно, не при жене, что я сделал с этими вещественными доказательствами…
И инженер махнул рукой в сторону Маньки и мертвой головы.
Глава тридцать четвертая ПРОГУЛКА НА ОСТРОВА
Перепуганные немки, Спаржа и Верка-Недомерка сели на двух извозчиков и уехали.
А Жюли осталась у крыльца ждать Дормидонтова.
Когда купец вынимал тысячу, чтобы расплатиться, она заметила, как туг и толст его бумажник.
Не использовать момента невозможно: расстроенный старик, конечно, захочет забыться… Во всяком случае, если он даже поедет прямо домой, можно будет на извозчике, а еще лучше в автомобиле, полакомиться этими деньгами.
Жюли всегда действовала решительно, и, увидав проезжавший таксомотор, сделала знак рукой.
– С богатейшим купцом… Сперва поедем на острова… только не тряси… А потом по домам… Он живет: Ивановская 74… А меня спустишь на углу Николаевской и Невско-ого… Вот он идет…
Жюли засуетилась:
– Григорь Григорч… Григорь Григорч… Я вам уж взяла авто…
Тот сначала рукой замахал.
Ему совсем не до баб.
Скорее домой, забыться, уснуть, замолить грех. И, вообще, он чувствовал себя совсем больным. Сердце так колотится. Одышка.
– Тем необходимее авто…
– Нет, с тобой не поеду… Дворник увидит с францу-зинкой… Еще разговор будет…
– Да я шоферу сказала, чтобы он меня на Невском высадил… Разве я о себе хлопочу. Все об вас…
Грузно, нехотя, влез Дормидонтов в карету автомобиля. Захлопнулась дверца и они остались вдвоем.
– Я велела проехаться по островам. Ну, не серди меня, милый Григорч… Ты устал?.. Ну, подремли вот так… Ну, положи голову мне на грудь…
Глава тридцать пятая В ОБЪЯТИЯХ ДЕВЫ
Как реакция после первого потрясения, Дормидонтова действительно разбирала дремота.
Здесь так уютно. Француженка так ласкова!
От нее пахнет такими дурманящими духами. Автомобиль идет так убаюкивающе-плавно.
Старик закрыл глаза и забылся. В полусне почувствовал, как женские руки обняли его шею. Сквозь сон улыбнулся и заснул.
А руки, с кошачьей лаской обвившие шею, из нежных, бархатных вдруг сделались стальными.
Как пружины капкана, обхватили шею, сдавили горло… Еще, еще и еще.
Всю силу напрягла авантюристка, чтобы не было слышно даже предсмертного хрипа…
Старик оказался сильным, кряжистым.
Отбиваясь, он головой ударил ей в подбородок… рассек губу…
Хлынула кровь и запачкала руки.
Упорство только ожесточило Жюли и она с удвоенной энергией сжимала горло.
Старик еще и еще судорожно, конвульсивно завозился, но уже не так энергично.
Силы покидали его.
Жюли чувствовала, что и ее покидают силы. Холодная дрожь пробежала по телу:
«Вдруг у меня не хватит сил… Сейчас выедем на Стрелку… Вдруг он закричит…» И, изловчившись, она засунула ему в рот рукав манто… Все глубже, все глубже… А самым манто закутала голову старика.
«Все равно, если еще не задушила, он задохнется через пять минут…»
Около пяти часов автомобиль подкатил к дому № 74 по Ивановской. Дворник распахнул дверцу. Но из кареты никто не выходил.
– Уснул, – подумал шофер.
Дворник почтительно ждал.
– Надо разбудить!..
Дворник почтительно крикнул:
– Григорь Григорьич!..
И вдруг закричал:
– Батюшки! Кровь!
Шофер выталкивал еще теплый труп купца.
Подняли тревогу.
С лестницы сбежали.
Кто-то зарыдал…
Глава тридцать шестая РОКОВОЙ ГРОБ
Марья Антоновна даже обрадовалась, узнав о смерти мужа.
Конечно, она сумела сделать все, чтобы не дать заметить этой радости окружающим.
Горничная Даша, узнав от шофера скандальные подробности о смерти барина, рассказала все барыне. Марья Антоновна попыталась замаскировать их, не жалея денег.
Шоферу было заплачено около тысячи рублей за молчание. Это была излишняя предосторожность: он и без того рад был замять неприятный инцидент, чтобы не фигурировать в качестве свидетеля в суде.
Мария Антоновна очень боялась, как бы не сделали вскрытие тела покойного мужа.
И ей удалось получить разрешение на перевезение тела супруга, согласно завещанию, в Дормидонтово, – родное село, где похоронен и отец, и дед Григория Григорьевича.
С хладнокровием хозяйки, которая понимает, что «делу – время, а горю – час», вдова сумела распорядиться по телефону в бюро похоронных процессий, чтобы прислали как можно скорее свинцовый гроб.
Она торопилась запаять тело мужа, чтобы случайно не всплыл как-нибудь наружу факт задушения мужа: кровоподтеки на шее и сейчас ясны и с каждым днем будут яснее да яснее.
Она живо представляла себе, как в автомобиле хищная потаскушка впивалась в горло распутного старика когтями, как душила его, как потом рылась в карманах; пропал бумажник и бриллиантовое кольцо мужа.
Готовых свинцовых гробов подходящих размеров в бюро не оказалось. Только в одном бюро на Каменноостровском нашелся гроб, но такой большой, что, очевидно, будет велик.
Все-таки она велела его немедленно доставить.
Пока тело не будет запаяно, она не успокоится.
Вот почему она так торопит похоронное бюро.
– Сколько бы это ни стоило, но немедленно… Отправляйте… И паяльщиков… Бальзамировать не надо… Только запаять… Сегодня же на поезд… Прямо на вокзал…
Слухи о скоропостижной смерти, конечно, ходили уже вокруг; чаще всего повторяли версию о разрыве сердца.
– Кутил где-то с женщинами. Опился и в автомобиле помер.
Марья Антоновна давала понять, что она недовольна, конечно, такими сплетнями, но ничего неправдоподобного в таком объяснении не видит.
Только бы не было вскрытия, не было бы «дела об убийстве», не было бы газетной огласки их семейной жизни, в которой и без того слишком много некрасивого… Пусть дети ничего не знают.
– Только бы скорее запаять!
Она нервно ходила по спальне, ломая руки.
Наконец, послышалась возня и говор на парадной лестнице, и топот мужицких ног.
– Как есть, будто рояль втаскивают…
Четыре мужика тащили тяжелый свинцовый гроб.
Тут же набрались какие-то посторонние лица: – дворник, швейцар, хозяин похоронного бюро, паялыцик с ящиком для приспособлений, две какие-то старухи, дворников сын, прачка, сильно подвыпившая…
С трудом внесли гроб в зал, где пахло ладаном и хлором.
Марья Антоновна хозяйственными глазами осмотрела его снаружи и приказала поднять крышку.
Крышка тяжелая, массивная, герметически закрывающая последнее пристанище ее тяжелого нравом повелителя, не поддавалась сразу.
Двое возились над ней: хозяин и паяльщик, – неудобно захватить.
– Сударыня, сами изволите видеть, как хорошо пригнана крышка. Никакого духа от гроба даже без запайки не будет…
– Ну-ка, Иван Флегонов, на себя… Еще… Еще… Так, так…
И вдруг все, кто был вокруг, словно по уговору вскрикнули и, побледнев, застыли…
Крышка снята…
А в гробу – окровавленный труп женщины.
Отвратительный трупный запах ударил в нос…
Манька-Ковбойка, скорчившись, сведенная безобразной судорогой, лежала в гробу…
Паника сковала всех.
Глава тридцать седьмая ПЕРСТЕНЬ ДОРМИДОНТОВА
Первой очнулась пьяная прачка.
Она закрестилась и заголосила:
– Полицию! Полицию!..
Дворник, услыхав привычный крик, тоже пришел в себя и кинулся к дверям.
Хозяин похоронного бюро дрожал как в лихорадке.
Паяльщик от неожиданности опустил край крышки и она всей тяжестью грохнулась на ноги дворникова сына.
Мальчик заорал благим матом, заревел так, что окончательно прервал панику, и все перевели внимание на него.
– Доктора! Доктора! Мальчонке сломали ногу…
С трудом стащили крышку с ноги.
– Действительно, кажется, сломана.
Над мальчиком откуда-то взялась мать, причитая:
– Душегубы! Проклятые! Что вы сделали с моим Ванечкой… Ваня, Ваня… Соколик мой…
Марья Антоновна в каком-то оцепенении впилась взором в Маньку.
Ее поразила странная красота этой девушки.
Несмотря на сильный трупный запах, она казалась только что уснувшей.
Правая рука ее судорожно закинута за шею, словно девушка пыталась себя задушить, да раздумала.
Стриженые волосы с комками запекшейся крови придавали зловещий вид покойнице.
Марья Антоновна не могла оторваться от нее. Рассматривала с каким-то непонятным тяжелым предчувствием.
И вдруг схватилась за голову:
– О-о-о-о…
И грохнулась на пол.
На пальце Ковбойки она узнала перстень мужа.
Ошибки не может быть: перстень слишком хорошо ей знаком.
Все в смятении кричали, суетились, гомонили, не знали, за кем ухаживать: за стонущей на полу барыней или за надрывающимся от боли криком мальчиком…
Не знали, оставаться ли и помогать, или бежать, сломя голову, пока не попал в свидетели по такому страшному, кошмарному делу.
Растерялся было на минуту и сам околоточный, но быстро овладел собой и спросил дворника:
– Где телефон?
