Текст книги "Последний интегратор (СИ)"
Автор книги: Николай Васильев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
– Беги, беги, – сказал отец. – Не давай себя в обиду.
– Я узнала, что в этой смене есть один мальчик из вашего класса, – сказала мама. – Как же его? Жора?.. Если что, поможете друг другу. Всё-таки одноклассники.
Отец по лицу Вани понял, что Ваня будет вовсе не рад такой помощи. Мама ничего не поняла. Она погладила Ваню по волосам, по плечу, по рюкзаку и сказала:
– Ну, беги. Счастливого пути!
Ваня побежал к ребятам, которые толкались у автобуса в ожидании отъезда. Все были одеты в шорты, рубашки с короткими рукавами или футболки, кепки. Все несли такие же, как у Вани, огромные рюкзаки. Отдельно от остальных стояли те, кого до самого отъезда провожали родители или даже – вот смехота! – бабушки.
Первое, что расслышал Ваня в ребячьем гомоне, – голос его одноклассника. Неужели это его голос? Жора, как его назвала мама. Или Гоша, как звали его в классе. Или Георгий Георгиевич, как звал он сам себя и требовал того же от своих дружков.
Жора, Гоша... Какая разница, какое у него имя!
– Поганка! – раздался над площадью Гошин голос.
Десять мальчишек сгрудились возле автобуса. Они прижали кого-то к автобусу и не выпускали. Стоявшие вокруг них вытягивали шеи и хихикали.
– Что там? – спросил Ваня.
– Поганка какая-то, – ответил сосед. – Ща ему покажут, как лезть в наш автобус.
Ваня удивлённо посмотрел на соседа и продвинулся вперёд. Гоша занимался любимым делом: издевался над одиночкой.
Этот одиночка тоже был семиклассником, тоже носил шорты и рубашку. Но всё-таки он сильно отличался от остальных. Бледная кожа, а у всех авзанов – смуглая. Светлые, светло-серые волосы, а у всех авзанов – тёмные, чёрные, русые. Усики над губой, а все авзаны бреются, и особенно старательно бреются гимназисты, у которых усы и борода только начинают расти. Но больше всего Ваню поразил цвет глаз. Глаза были голубые. Ваня первый раз в жизни видел голубые глаза.
Кханд! Он видел кхандов только на журнальных фотографиях. Радио говорило, что кханды будут учиться в гимназиях с авзанами. Но в гимназии Вани не было кхандов. Во дворе тоже не было. А у них в лагере будет кханд.
Перед кхандом стоял Гоша. Он был охвачен жестоким весельем.
– Ты зачем сюда припёрся, а? – спросил он и несильно толкнул кханда ладонью в грудь.
Кханд не шелохнулся. Он смотрел исподлобья, причём не прямо на Гошу, а как бы мимо него, сквозь него.
– Молчишь, молчун! – сказал Гоша.
Он обернулся к зрителям, приглашая их посмеяться. Между зубов у него торчала то ли спичка, то ли зубочистка.
Кханд Ване не понравился. Но Гоша ему нравился ещё меньше. Ваня не был за кханда, но он был против Гоши. Хотя вмешиваться не собирался. И в лагере, и в гимназии главное правило: или тебя уважают, или считают слабаком. Третьего варианта нет. Кханд был слабаком. Заступаться за такого – терять завоёванное уважение.
Кто знает, чем бы всё закончилось, но тут гимназистов позвали в автобусы. Гоша стоял у входа и следил, чтобы кханд не смел войти.
– Ванёк, здорово! – сказал он. – Я уж думал, что никого из наших не будет. Вместе сядем.
Он, кажется, по-настоящему обрадовался. Ваня пожал его огромную ладонь. Они пропустили всех, потом залезли сами. Гоша согнал с переднего сиденья двух мальчишек, сел у окна, а Ваню усадил у прохода. Рюкзаки они запихали на полки.
Только теперь в автобус вошёл кханд. Совсем не впустить его Гоша не мог. Места для кханда, конечно, не было. Он прошёл в середину и встал там, цепляясь за поручень. "Осторожнее со своим рюкзаком, поганка", – сказал кто-то сзади. Гоша наклонился к Ване и, задевая его щёку зубочисткой, прошептал:
– Мы ему устроим каникулы. Он у нас потанцует.
* * *
Три автобуса выехали с площади на дорогу и направились по Республиканской. Впереди и позади колонны ехали полицейские автомобили. Вот пронеслись небоскрёбы, потом дряхлые старинные дома и дряхлая набережная Ерги. Автобусы не доехали до дряхлого музея и свернули к объездной дороге. После объездной дороги – посёлки с краснокирпичными домиками, сглаженные холмики, берёзовые рощи, поля. На полях что-то росло. Ваня вспоминал свой микрорайон и бескрайние пустыри вокруг гимназии. На них давно ничего не росло, кроме мусора.
А за окном уже потемнело от сосновых боров с обеих сторон дороги. Один за другим тянулись заборы Лесных лагерей. В настоящем Лесном лагере заборов нет.
Передний автобус остановился у ворот одного лагеря. Другие два встали за ним. Три потока гимназистов заняли всю обочину, часть дороги, вливались в ворота. Большинство – малыши, которых отправили за удобствами. Их выстроили по двое и повели к белому двухэтажному зданию с большими окнами.
Меньшинство – шестьдесят семиклассников и восьмиклассников, примерно две трети мальчишки – повели в сторону бора. В настоящий Лесной лагерь. Он находился в нескольких километрах в глубине леса. Скоро кто-то заныл, что ему тяжело, что у него болят ноги, что он дальше не пойдёт. Зачем они вообще поехали в лагерь? Ваня совсем не устал. Гоша сильно вспотел, но делал вид, что, если надо, пройдёт ещё столько же.
На поляне в середине бора стояла только одна большая палатка – это была столовая. Палатки для жилья лежали на поляне в сложенном виде. Вожатые велели гимназистам сбросить рюкзаки и ставить палатки. Почти никто не умел этого делать. Через три часа по краям поляны стояли десять палаток, каждая – на шесть человек. Немного отдельно стояли палатки на два человека – для вожатых. Это был первый урок Лесного лагеря – как ставить палатки.
Впереди было много других уроков. Рубка дров, разведение костра... Правда, готовить на костре не разрешали. Бидоны с только что приготовленной едой привозили из обычного лагеря на грузовике. Еда было вкусная и полезная. Ване не нравился только похожий на сопли "геркулес". Он никому не нравился.
Первая неделя была по-летнему жаркой. Все быстро загорели, всем хотелось подольше поплескаться в реке. Но на плесканье не оставалось времени. Ведь это был настоящий Лесной лагерь. А значит уроки продолжались – спорт, туризм, навыки выживания в дикой природе, ориентирование по приметам, по солнцу, по звёздам.
Гимназистов разделили на несколько команд. Ваня с Гошей оказались в команде под названием "Штурм". Капитаном выбрали восьмиклассника Толю по прозвищу Тринитротолуол. В эту же команду включили кханда. Команда громко возмущалась.
Вожатый Алексей, который отличался от остальных вожатых небольшой бородкой, собрал команду и сказал:
– Не прекратите вопли – поедете домой. Авзаны и кханды теперь должны жить вместе. Слышали про интеграционный эксперимент?
Они ничего не слышали и слышать не хотели. Вожатый Алексей целый час плёл про дружбу кхандов и авзанов, совместные классы, про что-то ещё. Его плохо слушали, перебивали, а через полчаса всё забыли. Запомнили одно: "поедете домой". Домой пока никому не хотелось. Вопить прекратили. С кхандом не дружили.
Кханд не был слабаком. Когда он перед купанием снял рубашку, то все увидели его мускулы. Гоша был выше и шире в плечах. Но у кханда были более мощные мускулы. У него были даже кубики на животе. А у Гоши над ремнём нависал кусок сала.
Кханд не был слабаком и в соревнованиях. Сначала он не показал ничего такого. В соревнованиях по подтягиваниям, отжиманиям, приседаниям он выступил хорошо – как большинство. Из лука он стрелял очень плохо, но потом навострился и стал одним из лучших стрелков. Тогда команда поняла, что зря возмущалась. Кханд принёс много очков. "Штурм" занял второе место после команды "Дружина".
Теперь кханда уже называли не "Ты!", "Эй!" и "Эй, ты!", а Кирилл или Кирюха.
Один Гоша в команде так же издевался над кхандом. Называл его "поганкой" и "молчуном". То пытался притопить его в реке, то выливал ему компот на рубашку, то ставил незаметную подножку. Кирилл умудрялся не тонуть и не падать. Рубашку, правда, пришлось постирать в реке. Смеялись над шуточками Гоши, в основном, участники "Дружины" и других команд, но не "Штурма".
Как-то Гоша поставил подножку Кириллу на соревнованиях по лесной эстафете. Кирилл упал и до крови разбил нос о корягу, через которую надо было перепрыгнуть. После соревнования вся команда во главе с Толей окружила Гошу.
– Георгий Георгиевич, – сказал Толя, – ещё раз так сделаешь... – и вместо продолжения вытянул свой кулак с набитыми костяшками.
Тринитротолуол был рекордсменом лагеря по подтягиваниям, а в городе занимался боксом. Гоша уважал рекордсменов по подтягиваниям. Над Кириллом он издеваться перестал.
В чём Кирилл был рекордсменом, так это в древолазании. Вожатые постоянно следили, чтобы он взбирался на деревья только со страховкой, чтобы перелезал с дерева на дерева по канату только со страховкой, чтобы не прыгал с дерева на дерево даже со страховкой.
Потому что Кирилл прыгал. Точнее, прыгнул. Один раз, без всяких соревнований. Забрался на середину сосны и перегнул на соседнюю сосну. Он как будто летел. Не падал, а летел вверх. Он вцепился в ветку другой сосны и быстро слез. Руки и ноги были исцарапаны, но это такая ерунда. Зато сколько восторгов!..
Полёт увидел вожатый Алексей, который плёл про дружбу авзанов и кхандов. Он пообещал, что за это безобразие с команды снимут половину очков. Тогда она окажется в самом низу. Все участники команды принялись просить Алексея не выдавать Кирилла и не снимать очков. Алексей увидел, что дружба всё-таки началась, и сжалился. Команда осталось на втором месте.
* * *
Впереди было последнее соревнование. Последняя игра. Игра месяца. Игра столетия!
За день до Последней игры Гоша подошёл к Толе, ведя с собой щуплого мальчишку.
– Я договорился, – сказал Гоша. – Я ухожу в "Дружину". Вот моя замена.
– Это не по правилам, – сказал Толя.
– По правилам, по правилам, – сказал Гоша. – Можно поменяться за день до соревнований.
Собрались другие участники "Штурма".
– Георгий Георгиевич уходит в "Дружину", – сказал Толя. – Вот его замена.
– Замена? – закричали все. – Предатель! Гад!
И ещё много других слов, которые не должны были слышать вожатые.
– Орите, сколько влезет, – сказал Гоша. – Покедова!
Он выплюнул зубочистку под ноги капитану и ушёл.
– Пусть валит, – сказал Толя, потирая костяшки.
Ваня знал, что Гоша собирается уходить. Он накануне предложил Ване тоже перейти в "Дружину". Обещал, что договорится за обоих. Ваня не сказал ни да, ни нет. Он не хотел переходить в другую команду. Но возразить не решился. Гоша сумел договориться только за себя.
Понятно, он был выгодным приобретением для "Дружины", а Ваня был средним участником, никак себя не проявил. К тому же "Дружина" смогла избавиться от самого, как выяснилось, слабого участника. Из-за него они чуть не продули эстафету. Теперь он был самым слабым участником "Штурма". Слабее девчонок. Вот повезло!
В день Последней игры светило яркое солнце, как в июне. Не верилось, что лето заканчивается.
Вожатые подозвали капитанов и выдали карты местности для первого этапа Последней игры. На картах обозначались тайники, где были спрятаны разные предметы. Нужно было, ориентируясь по карте, пройти по лесу и найти все тайники. Вроде бы легко. Но на карте не были указаны стороны света, зато были нарочно оставлены белые пятна и добавлены лишние детали – несуществующие деревья, тропинки, камни, ямы, ручьи. Ведь в старых картах всегда были пробелы и ошибки. Сразу выдали только карты для первого этапа. Карты для следующих одиннадцати этапов надо было находить в тех же тайниках.
Игра проходила на большой территории. Чтобы участники не заблудились, с ними шёл вожатый. Но он не имел права подсказывать.
– Приготовились! Внимание! Пошли! – крикнул один из вожатых.
Участники команд столпились вокруг своих капитанов с картами, потом медленно разбрелись по лесу. Первый тайник "Дружины" был на поляне, за палаткой вожатых. Это был брелок. Один из участников "Дружины" принёс найденный брелок вожатым и остался с ними – при находке предмета один участник выбывал. Гоша показал "Штурму" обидный жест.
"Штурм" застрял на краю поляны. Следопыты и Толя никак не могли определиться со сторонами света. "Дружина" уже нашла второй предмет, другие команды – по одному. "Штурм" – ни одного.
Ване очень хотелось выделиться, но он разбирался в картах ещё хуже Толи. Кирилл стоял и молча смотрел в лес, как будто что-то выискивал. Через несколько минут он вдруг сказал:
– За мной!
Он редко говорил, он и вправду был молчун. И говорил только тогда, когда кому-нибудь отвечал. Его неожиданные слова всех удивили. Не просто слова, а приказ. Он как будто стал капитаном.
– Куда? – спросил Толя.
– За мной, – повторил Кирилл.
Он повёл команду через кусты, по высокой траве и остановился у старой сосны. Он разгрёб наваленные ветки и поднял предмет – значок с гербом Туганска. Толя и вожатый остолбенели. Ведь Кирилл вроде бы даже в карту не заглянул.
– Надо отнести, – сказал Кирилл, протягивая Толе руку со значком.
Толя опомнился и передал значок слабаку, перешедшему из "Дружины". Слабак зажал значок в кулаке и убежал к вожатым. Толя склонился, чтобы подобрать новую карту. Кирилл то ли посмотрел, то ли не посмотрел на новую карту и снова сказал:
– За мной!
Теперь ему сразу поверили. Он привёл команду к пню, заросшему мхом. Под мхом лежал ещё один значок – с мамонтом. Ваня мысленно умолял Толю, чтобы тот не отправил его к вожатым. Ване хотелось досмотреть эти чудеса до конца. Толя отправил другого участника.
На перекрёстке тропинок Кирилл выкопал третий значок – с парусником. За четвёртым предметом он полез на сосну и сбросил оттуда новогодний значок с ёлкой.
– Опять значок, – сказал Толя.
– У каждой команды – свои предметы, – сказал вожатый. – У вас – значки, у других – брелки или модели автомобилей.
Они так говорили, как будто это было важно. Как будто они не видели, что Кирилл находит все предметы без карты.
– Можно мне вернуться? – спросил участник команды, которому было поручено отнести четвёртый предмет. – Я только посмотрю.
– Правила есть правила, – сказал вожатый.
– Крути педали, – сказал Толя.
Пятый значок – с Эверестом – Кирилл нашёл на берегу реки, в кустах шиповника. Толя дал значок Ване.
– Отдай другому, а, – попросил Ваня.
– Чего? – сказал Толя. – Бери и крути педали.
– Отдай другому, – сказал Кирилл. – За мной!
Толя помедлил, но отдал значок другому. Тот, другой посмотрел на Ваню с ненавистью.
Шестой значок... Седьмой... Восьмой... Девятый... В команде осталось трое: Ваня, Толя и Кирилл. Десятый значок Толя всё-таки отдал Ване. Кирилл не возражал. Ваня схватил значок и со всей силы побежал к лагерю. На перекрёстке тропинок он немного спутался. По тропинке пробежал участник другой команды. Он не удержался, чтобы не крикнуть:
– Чего уши развесил?
Ваня пустился за ним и у лагеря обогнал. Участники "Штурма" кинулись к нему с вопросами. Другие команды тоже прослышали про то, как Кирилл находит предметы. Вожатые стояли кружком и что-то обсуждали.
Через минуту прибежал Толя. Другие команды отставали на два-три-четыре предмета. "Дружина" принесла только восемь. Гоша сидел с понурым видом. Жалел, наверное, что поменял команду, предатель.
Прибежали ещё несколько участников других команд. Кирилла не было.
– Где же он? – сказал Толя.
– Придёт, – сказал Ваня.
– Тюменев, – сказал Толя, – ты попробуй ещё меня не послушаться...
– Да я... – начал Ваня.
Из кустов выбежал Кирилл и передал вожатым значок: белый, круглый, с написанными карандашом цифрами 12. Это была чистая победа! "Штурм" был на первом месте и в Последней игре, и в общем зачёте по всем соревнованиям. Участники команды обступили Кирилла, жали ему руку, хлопали по спине, орали: "Молодец!"
Участники "Дружины" и других команд смотрели подозрительно. Они собирались группками и перешёптывались. Некоторые подходили к вожатым и что-то им говорили. Вожатые тоже были недовольны.
– Да чего тут, они обманщики! – послышался знакомый Гошин голос.
Он стоял возле вожатых с капитаном своей команды.
– Обманщики! – сказал Гоша. – Они заранее всё знали. Как-то узнали, где тайники. Нечестная игра!
Другие тоже закричали:
– Обманщики!
– Нечестная игра!
– Мы бы тоже так!..
– Переигровка!
Вожатые с трудом успокоили всех участников. Вожатый Алексей с небольшой бородкой попросил Кирилла и Толю подойти. Вожатые отвели их в сторону и тихо расспрашивали.
– Обманщики! – опять крикнул Гоша.
Вожатые с Кириллом и Толей подошли к остальным. Кирилл был белый, как мел. Толя – красный, как помидор.
– Кирилл, ты не хочешь нам рассказать, как ты нашёл предметы, – сказал вожатый Алексей. – Расскажи ребятам. Они не верят, что ты выиграл честно.
Кирилл молчал.
– Молчишь, молчун! – сказал Гоша. – Нечего возразить!
– Ну, давай, – сказал Толя Кириллу. – Ты ведь видел все карты!
– Он сам может за себя ответить, – сказал вожатый Алексей.
Кирилл молчал.
– Ладно, – сказал Алексей. – Сейчас обед. После обеда мы решим, кто победил.
"Штурм" обедал невесело. На Кирилла смотрели с упрёками.
– Скажи им, что видел все карты, – шептал Кириллу Толя. – Скажи им, что хорошо ориентируешься в лесу. Ты же с Островов. Вы же в лесу живёте.
Кирилл оставил недоеденную кашу и вышел из столовой.
После обеда подул прохладный ветер. Вожатый Алексей собрал всех и сообщил, что переигровки не будет. "Штурм" исключается из соревнований за нарушения во время Последней игры. Все предыдущие результаты "Штурма" отменяются. Первое место в общем зачёте занимает команда "Дружина".
Глава VI. Май
О том, что скоро день рождения Карапчевского, я, конечно, знал. Но я не предполагал, что Карапчевский пригласит на праздник меня. Ведь день рождения – это для семьи, для друзей. Я даже дома у него не бывал.
Всё-таки Карапчевский меня пригласил. Он сделал это так искренне, что я не стал отнекиваться. Не скрою, мне было приятно. Я чувствовал себя избранным. Насчёт подарка он предупредил: "Не надо ничего оригинального и дорогого. Хватит хорошей книги. Я совсем оторвался от современной литературы. Купите мне последний роман интересного писателя, на ваш вкус".
В тёплое, почти летнее воскресенье я шёл к дому Карапчевского. Он жил в доме на Аптекарской улице, рядом с нашим институтом. Дом был построен двадцать лет назад, но в старинном стиле – с атлантами и кариатидами. Здесь жили почти все наши профессора.
Во дворе, заросшем сиренью и черёмухой, я встретил одного из профессоров – Жебелева. Конечно, он тоже был приглашён. Худощавый, стройный, он, как всегда, был в костюме с бабочкой. Я думаю, Жебелев даже дома ходил в костюме с бабочкой. За это, среди прочего, он и был любим студентами. В руках у него было два небольших свёртка – побольше и поменьше – и огромный букет тюльпанов.
Жебелев не удивился моему приходу. Он же сам дал мне рекомендацию для Карапчевского. Он с сомнением оглядел мою бороду, но ничего не сказал. Мы вдвоём вошли в первый подъезд, поднялись на второй этаж.
Дверь открыла женщина в длинном, в пол платье, запахнутом, как халат, без рукавов, со стоячим воротником. Её тёмно-каштановые волосы были уложены наверх.
– Вот и первые гости, – сказала она и впустила нас в большую прихожую.
По возрасту она была немного младше Карапчевского и Жебелева. По внешности – красивее всех женщин, которых я видел в своей жизни. Как назвать красавицу, которая красивее любых красавиц? В десять раз красивее, в сто раз. Нимфа. Богиня красоты.
– Здравствуй, Женя, – сказал Жебелев и вручил ей букет.
Голова женщины исчезла за цветами.
Я поздоровался.
– Женя, познакомься, это Иван, – сказал Жебелев.
– Я знаю, новый Сашин ассистент, – сказала женщина. – Он постоянно о вас рассказывает, не может нахвалиться. Иван то, Иван сё...
Она говорила без всякой издёвки. Мне оставалось только покраснеть.
– А это – Евгения Валерьевна, – сказал Жебелев. – Супруга Александра Дмитриевича.
– Очень рад, – сказал я.
Я подумал, если меня позовут ещё раз, то я тоже приду с тюльпанами.
– Только не Валерьевна, – сказала жена Карапчевского. – Просто Евгения. А то я буду как старушка. Хорошо, Иван?
– Хорошо, – сказал я. Но назвать её Евгенией не решился.
Она провела нас в гостиную, а сама с цветами вышла в другую комнату. Квартира была побольше нашей. Высокие потолки, высокие окна с широкими подоконниками. Но никакой роскоши – дорогой мебели, статуй, ковров, фарфоровых ваз. Коридор и гостиную украшали только несколько картин в простых рамах и бесконечные, бесконечные полки с книгами.
Посреди гостиной стоял накрытый стол – салаты, бутерброды, шоколад, вино, фрукты, орехи в меду, домашняя выпечка, рыбные уши. Тоже ничего особенного. Карапчевский стоял у небольшого столика и говорил по телефону: "Юрак... Да, озеро... – Он заметил нас, кивнул и продолжил: – Я сам ничего не знаю... Звони в любое время... До скорого..." Он звякнул трубкой.
– Саша, давай хоть сегодня не будем о деле, – входя, сказала Евгения.
Она поставила на столик хрустальную вазу с букетом.
– Не будем, – сказал Карапчевский.
Он пожал нам руки и обнял жену за талию.
– Вы уже познакомились? – спросил он.
– Познакомились, – сказала Евгения. – Это Иван, твой драгоценный работник. А это... – Она положила на грудь ладонь с длинными пальцами. – Это не Евгения Валерьевна, а просто Евгения.
– Просто Евгения, – повторил Карапчевский. – Просто Иван. Просто Сергей Павлович Жебелев. Как ты, старый ворон? Ещё каркаешь?
– От покорного слуги, – сказал Жебелев.
Он протянул Карапчевскому свёрток побольше. В свёртке была книга. Семнадцатый том самого первого издания "Академики". Книги имеют свою судьбу. У этой книги судьба была очень сложная.
Жебелев на лекциях нам рассказывал. Первое издание "Большой академической энциклопедии" – не такая уж редкость, есть в любой крупной библиотеке и у многих коллекционеров. Но семнадцатый том – раритет из раритетов. При военном режиме его приказано было уничтожить. По одной-единственной причине: там была статья о кхандах. Во всех последующих изданиях кханды упоминались один раз – в статье про эволюцию человека. Только в последнем издании благодаря интеграторам появилась и отдельная статья про кхандов, и много других упоминаний.
– Даже у нас в Инткоме его нет, – сказал Карапчевский. – Где же ты его нашёл?
– В Константинополе у бывшего букиниста, – объяснил Жебелев. – Он давно не торгует, но у него много сокровищ, и все в отличном состоянии. Зайди к нему как-нибудь, я тебе оставлю адрес.
Карапчевский не стал пока ставить семнадцатый том к остальным сорока и двум дополнительным томам, которые у него уже были и занимали три полки. Он положил книгу на столик возле телефона.
– А где твоя дочь? – спросил Жебелев.
– А где Лиза? – спросил Карапчевский у жены.
– У себя в комнате, наверное, – сказала Евгения. – Странно. Она к Серёже всегда бежит, как к родному дядюшке.
Евгения снова вышла.
– Кто ещё придёт? – спросил Жебелев. – Никита?
– Никита-то придёт, – сказал Карапчевский, – а больше никто.
Видно было, что Жебелев хотел ещё что-то сказать.
– Иван, а у вас что-нибудь есть для меня? – спросил Карапчевский.
Я вручил свой подарок. Как и заказывал Карапчевский, последний роман интересного писателя. Исторический детектив из времён монархии. Карапчевский и этим подарком был доволен и тоже поставил его на столик.
Евгения привела девочку лет двенадцати. Лицо и фигура дочери были отражением материнских. Густые тёмно-каштановые волосы – у дочери они были уложены в широкую косу, – высокий лоб, прямой ровный нос, тонкие губы, гордый подбородок. Только у Евгении все черты были сглажены, её движения были плавными. Дочь была угловатая, разболтанная, как всякий подросток.
Девочка вошла хмурая, но увидела Жебелева и радостно заулыбалась.
– А я думала, это Никмак, – пробормотала она.
– Лиза! – возмутилась Евгения. – Что это ещё за клички? А Сергея Павловича ты как назовёшь?
– Серпал, – сказал Карапчевский, подавляя смех.
– Опять ты ей потакаешь, – сказала Евгения.
– Ладно, ладно, потом займётесь воспитанием, – сказал Жебелев. – Вот, Лиза, это тебе.
Он дал ей свёрток поменьше. Здесь тоже была книга. Нет, не книга. Совсем не книга. Больше, чем книга.
Это был мнемоник. Первая и пока последняя модель. Я видел его живьём на техновыставке в прошлом году. Ни у кого из моих знакомых его не было. О таком подарке я и мечтать не мог!
По глазам Лизы было видно, что она тоже быстро поняла, какая вещь ей досталась.
– Дядя Сергей!.. – только и сказала она.
– Совсем избаловали ребёнка, – сказала Евгения.
– Это для учёбы, – сказал Жебелев.
– Ведь день рождения у Саши, а не у Лизы. Ты не мог хотя бы потерпеть до лета? Что ты подаришь летом? Аэроплан?
– Кажется, аэроплан не намного дороже этой штуки, – неосторожно сказал Карапчевский.
Евгения ойкнула.
– Намного, намного дороже, – поспешил сказать Жебелев. – Не слушай его. Мне вообще продали с большой скидкой.
– Как сто первому покупателю, – сказал Карапчевский.
На самом деле, я видел, что все упрёки, которые Евгения обращала в адрес Жебелева и Карапчевского, были игрой. Она вовсе не сердилась. Все они беззлобно перешучивались, как старые знакомые. Как мы с Артёмом и Денисом. Хотел бы я быть своим и в этой компании.
Карапчевский с женой и Жебелевым присели за стол и продолжали говорить о своём. Евгения повернулась и включила радио. Негромко запиликала скрипка, её поддержало фортепиано. Лиза, перекинув косу через плечо и поджав одну ногу, уселась на диван и углубилась в мнемоник.
Я, попросив разрешения, копался в книжных полках. Чего тут только не было. Кроме первого издания "Академики", ещё десятки старых книг – собрания сочинений классиков, исторические труды, мемуары, статистика, альбомы по изобразительному искусству. Были и более новые издания. За подборками толстых журналов пряталась папка "О-ва (I)". Вот она где лежит! Надо будет запомнить.
На соседней полке стояли совсем новые книги. Среди прочих романов – последний роман интересного писателя. Тот самый исторический детектив. Я оглянулся на Карапчевского. Значит, у него уже была эта книга, а он виду не подал. И его жена тоже. А могли бы меня высмеять. Хорошие люди хороши во всём.
Я отошёл от полок и стал смотреть картины. Два портрета Карапчевского – совсем молодого и теперешнего, без бороды и с бородой. Портреты Жебелева, Никиты Максимовича, каких-то неизвестных мне людей. Портрет маленькой девочки с тёмно-каштановыми волосами и круглым лицом, которая прижимает к себе книгу. Небоскрёбы, в которых отражаются облака. Знакомый двор с сиренями и черёмухами. Слияние Туганки и Ерги, а вдали – дымка Островов.
На всех картинах была одна подпись – "Карапч...". Неужели Александр Дмитриевич? Или Никита Максимович? Никогда не слышал, что они занимались живописью. Это не Лиза – на детские рисунки не похоже. Я посмотрел на подпись внимательнее: "Карапч...я". Ну, конечно, это Евгения! Все в этом семействе талантливы, и каждый талантлив по-своему. Разве не счастье, что меня сюда приняли?
Мой взгляд упал на лежавшую на телефонном столике газету "Хронос". На первой полосе подробно писали о выступлении первого консула.
"Господин первый консул подчеркнул, что наши корни не только в Риме и Греции, но и в Египте: "Римляне учились у греков, а греки – у египтян. Я не призываю отказываться от римского права и греческой философии. Я призываю вернуться и к египетской мудрости. Всеохватной, универсальной мудрости". Последние слова были встречены бурными аплодисментами".
* * *
Прозвенел дверной звонок. Карапчевский со словами: «Вот и Никмак», – пошёл открывать. Послышался голос Никиты Максимовича. Все поднялись, чтобы приветствовать Бульдога. Лиза скривила недовольное лицо, поджала под себя вторую ногу, и снова уткнулась в мнемоник.
Никита Максимович тоже приготовил для Евгении тюльпаны, а для Карапчевского – сверкающую двухпудовую гирю. Гирю, пыхтя и кряхтя, внёс грузчик в фартуке, который тут же удалился.
– Никита, ты с ума сошёл! – сказала Евгения.
– Саша от тебя скрывает, но врачи ему посоветовали больше физических упражнений, – сказал Никита Максимович. – Сидячий образ жизни приводит к известным последствиям. – Он погладил свой живот.
– Да я же её не подниму, – сказал Карапчевский.
– А ты постепенно.
Никита Максимович опять открыл дверь. Вошёл тот же грузчик с напарником. Первый нёс гирю пудовую и гирю в полпуда. Второй нёс гирю в четверть пуда и совсем крохотную, для детской ручки. Они получили чаевые и удалились окончательно.
– Начни с вот этой. – Никита Максимович передал Карапчевскому гирю-крошку.
– Это тебе такие подарки нужно дарить, – сказал Жебелев.
Никита Максимович вместо ответа взялся за пудовую гирю... Евгения опять ойкнула. Никита Максимович передумал и взялся за двухпудовку. Все разошлись, как будто он собрался метать этот ужасный снаряд. Никита Максимович напрягся, рванул гирю до груди, начал толкать руку вверх, почти разогнул руку... Но в самом конце не смог преодолеть страшную дрожь и сдался.
Мы вернулись в гостиную. Лиза не обратила на нас внимания.
– Для нового поколения, – сказал Никита Максимович и положил на стол "Чёрную землю фараонов" в новом издании.
– Лиза, это для тебя, – сказал Карапчевский.
– Спасибо, – буркнула Лиза, не поворачивая головы.
– Избаловали, – сказала Евгения. – Никита, ты посмотри, что Серёжа подарил нашей Лизе. Теперь наша принцесса не хочет видеть никаких книг.
Никита Максимович пригляделся к игрушке.
– Женя, это чрезвычайно полезная вещь для учёбы, – сказал он.
– Сговорились, – сказала Евгения. – Трое против одного. Против одной.
– Саша, на два слова. – Никита Максимович потянул Карапчевского, а заодно меня в коридор.
Евгения посмотрела нам вслед, но ничего не сказала.
В самом конце коридора Никита Максимович шёпотом сказал, что Виталия Петровича уволили с поста директора Первой образцовой гимназии, а директором стал один из учителей – почти неприкрытый дифференциатор. О возвращении совместного обучения не может быть речи.
– Я не хотел портить праздник, но ты должен был знать.
– Конечно, должен, – сказал Карапчевский. – Наверное, следует позвонить Виталию Петровичу?
– Я звонил. Отвечают, что он простудился и слишком слаб, чтобы говорить.
– Какие же они подонки! Когда он хотел сам уйти, его не отпустили. Теперь выгоняют.
Мне было жаль знаменитого директора. Один из немногих сторонников интеграции среди начальства. Мы вернулись в гостиную с печальными лицами.
– Дела? – спросила Евгения.
– Дела, – сказал Карапчевский. – Инткомовские мелочи.
Никита Максимович быстро переменил выражение лица и сказал:
– Прошу внимания!
С видом фокусника, который достаёт из кармана голубя, он достал какую-то бумагу. Это была поздравительная телеграмма от первого помощника первого консула, которая пришла на адрес Инткома. Никита Максимович её немедленно зачитал. Он был из тех людей, которые сначала сообщают плохую новость, а потом – хорошую.
