Текст книги "Расскажи мне про Данко"

Автор книги: Николай Терехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

КТО КОГО ПЕРЕХИТРИЛ

Немцам все-таки удалось в одном месте расклинить «Остров Людникова». Автоматчики прорвались почти к самому берегу. Почти, но не к самому. Оттого и бесновались фашисты, что до берега осталось метров тридцать, а подойти к нему нет никакой возможности. Еще и потому они бесновались, что целой ротой не могут одолеть четырех бойцов, которые занимали крутой выступ берега.

Четыре бойца – это связисты: младший сержант Кузьминский, Ветошкин, Харазия и Колосовский. Они придумали для своей телефонной станции очень хорошее укрытие. Берег Волги, где они находились, лежит под высокой, почти отвесной кручей. Кто придумал делать ниши в этой круче, сейчас сказать трудно. Но придумано было здорово. Бойцы вырыли в круче две просторные ниши и по два человека разместились в каждой. Ветер не попадает в эти ниши – затишье; а дождь и вовсе до них не достает; но самое главное – это от мин и бомб защита. Упадет мина сверху, не достанет: крыша у бойцов над головой надежная – слой земли толщиной в несколько метров; перелетит мина – внизу взрывается.

Однажды слышат бойцы: немецкая речь над головой. Все ясно. Прорвались. А приказа на отход связистам не было. Надо встречать нежданных гостей.

Сверху вниз спускаться они не будут – это понятно. Слишком круто. Значит пойдут в обход по овражку, что расщелиной тянется к берегу.

Бойцы наготове. Глаз не спускают с расщелины. Им хорошо. Все видно. И как только сунутся автоматчики, они их как траву косят. Стреляют и связь держат.

– Ролик! Ролик, я Первый, – слышится в трубке.

«Ролик» – это позывной связистов.

– Я Ролик. Слушаю, – отзывается Кузьминский под автоматную трескотню.

– Как дела, Ролик?

– Наседают.

– Продержитесь?

– Продержимся, товарищ Первый. «Ролик» будет вертеться.

Сколько атак было?! Не перечесть. «Ролик» вертелся. Сколько немцев погибло около этого «Ролика», трудно сказать.

Поняли наконец-то враги, что так просто не «выкурить» бойцов из укрытий. Хитростью решили взять.

Сидит как-то боец Ветошкин, связь налаживает. Вдруг слышит, что-то шуршит сверху. Смотрит, земля посыпалась, и тут же в растворе ниши показалась связка толовых шашек. «Сейчас они взорвутся», – промелькнуло в голове Ветошкина. Он вскинул автомат и пустил очередь по веревке и запальному шнуру. Шашки, отрезанные пулями, подпрыгивая, покатились вниз, до самой воды. Запальный шнур подымил немного и сгорел.

Немцы крепко надеялись на свою хитрость, не один раз опускали толовые шашки. Но бойцы держали ухо востро, и хитрость немецкая не удавалась.

Сорок дней и ночей держали надежную связь отважные бойцы, сорок дней и ночей они отбивали упорные атаки врага.

Когда кончилась война, рабочие завода на этом обрыве поставили обелиск и написали на нем о подвиге бойцов: Кузьминского, Ветошкина, Харазия и Колосовского. Памятник этот стоит и сейчас, и еще долго будет стоять.

АРТИСТ ПОНЕВОЛЕ

После неудачных вражеских атак наступило затишье. С той стороны рыкнет автомат, а в ответ ему с этой дробно простучит пулемет. Но атак не было. И это называлось затишьем! Нейтральной линией оказалась железная дорога. Наши заняли оборону со стороны Волги, немцы окопались за линией рядом. Они готовятся к новым атакам, наши – к контратакам. Одним словом, все, как на войне. Но на войне в таком случае бывает еще обиднее, когда гибнут люди. В бою – другое дело, а то в затишье.

Идет боец или командир, прячется за кустами, развалинами домов. И вдруг падает.

Так было и в этот раз. За какой-то час три командира погибли и снайпер.

Старшина Калошин, воспользовавшись затишьем, решил прикорнуть в блиндаже. И только он задремал, как его кто-то стал тормошить за плечо. Открыл глаза, увидел бойца Крамарова.

– Чего тебе? – спросил.

– Командир вызывает, – доложил Крамаров.

Пошли к командиру.

Командир спросил Калошина:

– Сибиряк?

– Из Канска я.

– Охотник?

– Сызмальства. Белку промышлял, соболя… и на бурого иногда ходил.

– Понимаешь, какое дело, старшина. Немецкий снайпер нашего снял. Ты снайперской винтовкой владеешь?

– Владею.

– Надо снять фашиста. А то он этак оставит подразделение без комсостава.

– Снимем, – уверенно сказал Калошин. – Только в помощь дайте мне Крамарова.

– Бери.

Засели Калошин с Крамаровым в развалинах бывшего дома. Место удобное. Впереди – куст акации. Издалека бойцов за ним не видно, а через него хорошо просматривается немецкая позиция.

Сидят Калошин с Крамаровым, смотрят на развалины, занятые немцами. Вот в проломе стены дома промелькнула тень. За ней другая, третья. Это немцы, пригнувшись, перебегают с одного места на другое.

– Стреляй ты их, – нетерпеливо советует Крамаров.

– Не имею права, – отвечает Калошин. – Мы должны снять снайпера. Ты лучше следи за ним. Знай дело.

Немецкий снайпер не выдавал себя. Он тоже знал свое дело и по-прежнему не стрелял.

– Вот что, Крамаров, – сказал Калошин. – Так мы его не высидим. Бери-ка ты каску, сделай чучело и высунь его из-за стены. Да не рядом, а в соседнем доме. А я погляжу, что из этого выйдет.

Взял Крамаров каску, нашел кусок доски. Углем и кирпичом нарисовал на доске человеческую физиономию. Потом надел каску на доску и… Только выставил ее в окно, услышал звонкое: дон-н. Пробитая каска полетела на кирпич.

– Засек! – крикнул Калошин. – Иди сюда!

И потом приказал:

– Теперь из другого дома покажи. Я его на вспышке и накрою.

Приготовился Калошин. Немца не видно. Хорошо замаскировался. Ждет старшина, сейчас Крамаров высунет чучело. Снайпер выстрелит, вспыхнет дымок из его винтовки, а он, Калошин, по этому дымку и накроет его.

Крамаров высунул чучело. И тут же каска снова: дон-н. А Калошин молчит.

– Почему не стреляешь? – спросил боец старшину.

– Мы хитры, да он тоже не дурак. Сменил место. Может, у него их не два, а целый десяток. Попробуй узнай, на каком он теперь. Что ж, будем узнавать.

Ходит Крамаров с чучелом по домам. То в одном месте его покажет, то в другом. Выяснили: три места у немецкого снайпера. С каждого места он стреляет один раз. Калошину бы только узнать, откуда будет стрелять фашист сейчас. В этом вся и трудность.

Вспомнил Калошин, как в тайге на соболя ходил.

– Идешь, бывало, по свежему следу, – рассказывает он Крамарову. – Вдруг след обрывается. Значит, наверху где-то сидит.

Глядишь наверх – не видно. Бывало, так затаится, что и не увидишь, пока не шевельнется…

Крамаров – боец догадливый. Смекнул, куда клонит старшина. Спросил:

– А если бы снайпер шевельнулся?

– Как сделать, чтобы шевельнулся?

Крамаров – боец смекалистый. Стал думать. А что придумаешь такое, если до этого немца далеко? Долго ломал голову Крамаров. Ведь надо так сделать, чтобы немец шевельнулся, но не стрелял.

– Достать бы «языка», – неожиданно сказал Крамаров Калошину.

– Зачем?

– Вот зачем. Выкопал бы я ночью во-о-н там, у самой насыпи, окоп. Посадил бы в него языка и заставил бы его утречком заорать: «По-мо-ги-те!» По-немецки заорать, конечно. Не железные же нервы у того снайпера.

– Попробуй. Может, и не железные.

Пошел Крамаров к командиру. Рассказал ему о своей задумке.

– Это не проблема. У меня их в подвале целая дюжина. Выбирай любого.

– Мне какой поголосистее.

– Они там все голосистые.

– А толмача у нас нету? – спросил Крамаров.

– Какого еще толмача? – не понял командир.

– Ну переводчика, – пояснил Крамаров. – У меня с немецким слабовато. А мне с ними поговорить надо.

– Чего нет, того нет, – пожал плечами командир.

Спустился Крамаров в подвал. Немцы в угол жмутся. Трусят. Крамаров стоит, разглядывает каждого. Вспоминает немецкие слова, которые за год войны узнал. Вспоминаются совсем не те, которые нужны. «Хенде хох» – руки вверх значит. Или «шнель» – быстрее. А ему нужно спросить: как будет по-немецки «помогите»?

– Вы по-русски понимаете? – спросил он.

Молчат.

– Ну, вот ты, – ткнул пальцем в грудь худощавого глазастого немца.

Тот спрятался за спины пленных.

– Как же ты, такой трусливый, хотел меня завоевать? Ну, а ты понимаешь по-русски? – спросил другого.

– Плехо понимайт. Плехо,– – сказал немец, а Крамаров обрадовался.

– Это ничего. Научишься. Знаешь, как по-вашему «помогите»?

Немец не понимал. Видно, за год не очень много узнал по-русски. Крамаров решил объясниться жестами. Взял себя за горло рукой да как закричит:

– По-мо-ги-те!

Дверь распахнулась, в подвал влетел командир с автоматом. Смотрит и ничего не понимает, Крамарова никто не трогает.

– Извините, товарищ командир. Это я общий язык с ними ищу.

– Я уж думал они тебя порешили, – сказал, выходя, командир.

Крамаров продолжал объяснять:

– Вот, если меня за горло схватят, я кричу «по-мо-ги-те!» А ты? Ты как кричишь?

– Хельфт, – догадался немец. – Их руфе хельфт.

– Хельфт? А «руфен» – это по-русски «кричать»?

– Да, «руфен» – это «кричьять».

Крамаров приказал:

– Ну-ка, руфен хельфт. Да погромче.

Немец закричал.

– Плохо. Зер шлехт, говорю. Ну-ка ты, – подступился Крамаров к глазастому. – Трусливые бывают голосистыми.

У этого голос оказался очень звонким и резким. Но с ним нужно позаниматься. Крамаров вывел его из толпы.

– Случаем не артист?

Немец закрутил головой. Не артист, значит.

– Ничего. Я из тебя сделаю артиста. Ну-ка, давай руфен хельфт.

И снова плохо. Долго бился Крамаров с этим артистом. Наконец разозлился. Поставил немца к стенке. Вскинул автомат… Сейчас выстрелит. Немец с перепугу так заорал, что у самого Крамарова по спине холодок прошел.

– Гут! Зер гут! – похвалил Крамаров артиста.

Теперь немец понял, в чем дело, и кричал хорошо.

Рано на рассвете они были уже в яме. Крамаров выждал, когда получше высветятся снайперские укрытия. Скомандовал немцу. Тот присел и, будто к его горлу приставили нож, завопил:

– А-а-а! Хе-е-ельфт! Хе-е-ельфт!

Нервы у снайпера оказались не железными. Он резко повернул голову в сторону кричащего. И выдал себя. Для Калошина нужна была всего лишь доля секунды. Выстрелил и снял хитрого снайпера.

– Калошин! Как там? – спросил Крамаров товарища из ямы.

– Нету больше снайпера! – ответил тот.

Крамаров на радостях даже руку пожал немцу.

– Хороший артист из тебя получился. Говорю, зер гут артист из тебя получился, – похвалил он.

Немец понял, улыбается.

Затишье продолжалось. Теперь Калошин держал под контролем вражеские позиции.

ДООБМАНЫВАЛСЯ

С того дня, как старшина Калошин снял немца, он из обычных стрелков перешел в снайперы. Лежит однажды он в укрытии, следит за фашистами. Вдруг видит, из окопа немец торчит, по самую грудь высунулся и на наши позиции смотрит. Калошин взял его на мушку, но стрелять почему-то не решался. Подозрительным показался ему этот наблюдатель. Чего бы это он торчал вот так смело. Немец опустился. А немного погодя снова поднялся. И показалось Калошину, что уж больно неестественно поднимается немец. Как-то немного боком, вроде бы кто его выдвигает. «Уж не чучело ли это?» – думает Калошин. Смотрит через прицел: человек, настоящий немец, а стрелять не спешит. Нельзя снайперу выдавать себя. Надо стрелять тогда, когда абсолютно уверен.

Снова спрятался немец, снова выбрался. «Ну-ну. Давай, хитри», – думает Калошин. И вдруг снова поднимается немец. Точно такой же. Но заметил старшина, что была в движении этого немца осторожность.

– Ишь ты, – сказал немцу Калошин, – думал и на этот раз приму тебя за чучело? – И нажал на спусковой крючок.

Видел старшина, как наблюдатель, опрокинувшись на спину, взмахнул руками.

Дообманывался.

ВЕСЕЛАЯ ЖИЗНЬ

Хитрость, которую придумали немцы, даже и хитростью назвать нельзя. До того она простой и нелепой показалась нашим бойцам. И тем стыдней было сознавать, что их провели. А дело было вот как. Бойцы нашей разведроты заняли оборону на берегу маленькой речки. Немцы на другой стороне. Они могли даже переговариваться – так близко находились друг от друга. Между ними узкая ледяная лента замерзшей речки. И потому каждую минуту можно было ожидать атаку.

Лежат наши бойцы в окопах, глаз не сводят с того берега. Присматривают за немцами. Но те не торопятся. Тоже присматриваются. Обстановку оценивают. Без этого нельзя на фронте.

Так за целый день и не было атаки ни с той, ни с другой стороны. Пришла ночь. Обычно ночью немцы спят. На этот раз было слышно, как они возились: кричали, ходили. Было такое впечатление, будто они готовились к атаке. Наши бойцы начеку.

Когда совсем стемнело, на той стороне послышался грохот. С высокого косогора спускалась какая-то непонятная машина. Ее было чуть заметно на снегу. Бойцы дружно открыли огонь по этой машине. Она остановилась. И когда прекратилась стрельба, грохоча, медленно поползла вверх. Потом снова вниз. И снова бойцы открыли по ней огонь.

Так было до половины ночи. Вверх-вниз, вверх-вниз. До тех пор, пока не сорвалась на лед.

Разглядели утром, а это обыкновенная пустая бочка, вся изрешеченная пулями. Оба дна в этой бочке были пробиты, а в дыры заложен лом, за концы которого были привязаны длинные веревки.

Посмотрели и поняли бойцы, в чем дело. Наполненную камнями и железом бочку немцы пустили под гору. Сами сидят в окопе и то отпустят веревки, и бочка бежит вниз, то потянут – она ползет вверх.

Бочка и гремела до тех пор, пока пулями не срезало веревки.

На первый взгляд бестолковая затея. Они погремели бочкой, наши постреляли, и все. Но если учесть, что бойцы не отдыхали ночь да сколько патронов израсходовали на пустую бочку, то увидишь, что это была все же хитрость.

На своих ошибках бойцы учатся. И уж коль один раз клюнули на вражескую уловку, то в другой раз – шалишь. Не выйдет. Сами стараются, как лучше обвести врага вокруг пальца. И тут же на вражескую хитрость ответили своей.

Наши разведчики заметили, что немцы получили подкрепление, в котором было несколько артиллерийских расчетов. Готовились к наступлению.

Командир дивизии приказал артиллеристам уничтожить вражеские точки. Но как их уничтожить, если не знаешь, где они точно. Ночью немцы так замаскировали орудия, что не увидишь их, хоть все глаза прогляди. Вот и глядят наши наблюдатели на немецкие позиции. А там что? Перелесок. Конечно, спрятались фашисты в этом перелеске. Но где именно? На наблюдательном пункте был боец Сорокин. Сообразительный парень. Вот он и говорит своим товарищам:

– Сейчас я им устрою веселую жизнь. Сами расскажут, где спрятались.

Взял старое ведро, спустился по траншее в балочку и пошел по ней к тягачу, что стоял в полукилометре от наблюдательного пункта. Днем раньше тягач подорвался на мине и стоял, как говорят танкисты, разутый, то есть без гусениц. Немцам Сорокина не видно, и он добрался благополучно и быстро.

Подошел он к тягачу, осмотрел его. Исправный, горючее есть, заводной ремень на маховике пускача. Накрутил Сорокин ремень на маховик, потянул на себя, и пускач оглушительно затрещал. Сорокин накинул на него ведро, и треск стал глухим, гудящим, казалось, что заработал танк. Сорокин по балке бегом. Не успел пробежать и половины пути, как немцы открыли по балке, по тягачу артиллерийский огонь. А нашим наблюдателям это и нужно было. Засекли места огневых точек, передали нашим артиллеристам. Артиллеристы взяли их на прицел и… Огонь!

Сорокин не успел добежать до наблюдательного пункта, как не стало у немцев подкрепления.

– Сообразительный ты парень, – хвалили товарищи бойца.

Узнали артиллеристы про хитрость Сорокина, позвонили, спасибо сказали. А командир вызвал его на командный пункт и сказал:

– За находчивость и смелость представляю тебя к награде.

ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ

Перед боем очень важно занять такое место, чтобы противнику трудно было тебя достать. Скажем, на возвышенности. Тебе сверху все видно: сколько противника, что он задумал, где сосредоточивает свои силы. А ему? Ему виден только склон, где никого нет, да небо.

Это, конечно, простой пример. Бывают случаи самые неожиданные. Один такой произошел у безымянной балки.

Балка эта неглубокая. Она перегорожена двумя плотинами. Когда-то здесь было два пруда. Но, видимо, в этой балке не хватало воды, и теперь пруд был один – верхний. А на месте нижнего колхозники вырастили сад. Над садом возвышался небольшой курган.

Ничего особенного эта балка не представляла. И все же немцы начали развивать наступление именно в эту сторону. Наша стрелковая часть, конечно, поспешила закрепиться около нее. Хоть и неглубокая балка, но все-таки для наступающих была трудной – противоположный склон на виду, попробуй-ка сунься.

Закрепились как раз напротив сада, а немцы должны были занять курган. Но они почему-то остановились около пруда и ниже второй плотины.

Это показалось неразумным, потому что курган – самое удобное место.

«Что ж, – подумали наши бойцы, – если немцы не хотят занять курган – займем мы». Дело было утром.

Поднялись и побежали садом через балку. Поняли коварный замысел немцев, когда первые ряды уже взбирались по противоположному склону. На плотине, которую контролировали немцы, вдруг произошел взрыв. Плотина раздвинулась. В щель хлынула вода.

Громадный водяной вал начал слизывать не успевших перебежать балку бойцов. Не прошло и получаса, как разлившаяся по саду вода успокоилась. Теперь пруд оказался перед нашим укрепленным районом. И это было очень плохо. Плохо потому, что потерялся смысл проделанной укрепительной работы: немцы здесь и не подумают развивать наступления. Они пойдут ниже. Значит нужно переходить и все начинать сначала. Но главная беда была в том, что стрелковая часть оказалась раздробленной. Вспомогательные средства, боезапасы остались на этой стороне. А на той у каждого бойца – считанное количество патронов.

Бойцы, конечно, тут же начали зарываться в землю. Немцы стали брать их сверху и снизу в клещи.

Время было зимнее, холодное, но на той стороне и нашим, и немцам было жарко. Никак фашистам не удавалось смять стрелков. Хоть и мало было у них патронов, но дрались они крепко, попусту патроны не расходовали.

К полудню и вовсе стало холодно Ветер подул северный. Ударил мороз. Пруд покрылся льдом. Для немцев мороз – беда. Нашим был бы на радость, да посильней, такой, чтобы заморозил пруд, и по льду можно было идти на помощь своим товарищам.

Но что поделаешь. Не уговоришь же этот мороз ударить так, как надо.

Бойцы и командиры ломали головы. Как быть? Придумали. Надо взорвать плотину внизу. Вода уйдет, и все станет на свое место.

Взорвать плотину поручили отделению сержанта Петра Филина.

Решение было верное. Да только немцы угадали, что хотят наши. Всю ночь светили над плотиной ракетами, подойти не было никакой возможности.

Перед утром сердитый Филин пришел в свой окоп. Он много курил, нервничал. Как тут остаться спокойным! Приказ получил, а выполнить не может. От волнения даже пить захотелось.

Взял сержант котелок и пошел к пруду, в отрожек, в котором его не видно. Пробил лед. Сунулся котелком в прорубь, а воды нет. Сделал прорубь пошире – воды нет. Посмотрел на пруд. И, хотя было темно, заметил, как просел лед. Только не просел там, где стояли ряды яблонь. Его держали на себе ветви деревьев.

Радостная догадка охватила бойца: ведь балка была сухая. Вода стояла в ней до тех пор, пока не раскис слой мерзлоты, потом стала уходить в землю, а в морозы земля особенно быстро впитывает воду. «Вдруг да через всю балку подо льдом пустота?» – подумал Филин.

Опустился он на колени и пополз от яблони к яблоне. Подо льдом темно. Хорошо, что немцы светят ракетами. Хоть с трудом, но удается кое-что разглядеть. На самой середине – вода. Поднялся повыше – нет воды, ушла. Перебрался через пруд, пробил большую дыру и вернулся.

Командиру части очень понравилась сержантская догадка.

– Пройди по окопам, – приказал он Филину. – Объясни ситуацию, чтобы приготовились и без шума шли за тобой.

Бросают немцы ракеты над плотиной, от их света вся балка видна. Минометы на лед нацелены. Вдруг советские солдаты по льду рискнут идти. Мины мигом разобьют лед, и придется купаться в студеной воде.

Светят немцы, а бойцы подо льдом за Филиным пробираются.

Немцы не сомневались в том, что в следующей атаке они сомнут русских, заставят купаться в пруду. Они ждали рассвета, чтобы начать наступление.

Не дождались. Громкое «ура» всколыхнуло морозную ночь. Всполошились немцы, схватились за автоматы, но было поздно. Советские бойцы уже в окопах.

Благодарили сержанта Филина бойцы и командиры. А он, смущаясь, говорил:

– Какая тут смекалка. Просто случай. Не пошел бы воды набрать, и ничего бы не было.

– На войне очень важно не упустить случай, – говорил ему комбат. – Ты не упустил. И спасибо тебе за это.