Текст книги "Расскажи мне про Данко"

Автор книги: Николай Терехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Обещаю в боях с врагом…

Сообщение ТАСС взбудоражило училище. Японские самураи перешли границу. Вот, кажется, и пришло время показать на деле, чему научились за два года. Вернувшись с митинга, Владимир зашел в Ленинскую комнату. Там уже сидели курсанты, каждый сам себе, каждый что-то писал, загораживая рукой написанное. Владимир сел в сторонке. У него письмо особое, и он не хотел, чтобы к нему заглядывали.

«Японские самураи перешли границу моей Родины, – писал он начальнику училища Шурову, – поэтому прошу Вашего ходатайства перед командованием Приволжского военного округа после окончания училища направить меня на восточную границу. Обещаю в боях с врагом высоко нести честь нашего училища».

В коридоре встретился Дорошкевич. Остановил.

– К Шурову спешишь?

– Кто вам сказал? – удивился Хазов.

– Там у него почти вся рота.

Вот оно, в чем дело. Оказывается, не любовные письма сочиняли курсанты в Ленинской комнате.

– Разрешите идти, товарищ командир?

– Не спеши. Насчет тебя я поговорю с Шуровым. Поедешь.

– Спасибо, Николай Антонович. Я буду здорово воевать.

– Верю, Володя. Из тебя получится настоящий командир.

От похвалы он испытал приятное чувство гордости. Не кто-нибудь похвалил – сам Дорошкевич. Вспомнилась Лиза. Как она сказала?.. «Приедешь – ремни новые. Сапоги скрипят на весь Кувай, ремни тоже скрипят. Девчата будут заглядываться». …Не мешало бы показаться в Кувае после учебы. Но на восточной границе идут бои. Там смело дерутся красноармейцы, им нужно помочь.

«Здравствуй, Лиза!

Сегодня начальник училища подписал мой рапорт, в котором я просил направить меня на восточную границу. Сейчас идут сборы, и я очень тороплюсь. Напишу тебе большое письмо с дороги. А сейчас попрошу тебя об одном: убеди маму в том, что ничего страшного нет. Самураев мы разобьем, и все будет в порядке. Жаль, что не состоялась наша встреча. Но она будет. И ты мне еще расскажешь про Данко».

Как напишешь письмо в поезде, который очень торопится? Громыхают и громыхают вагоны. Да и что писать? Еще ничего неясно. Вот приедет и напишет. Он обдумывал уже письма. Расскажет Лизе о первом бое, маме о том, как хорошо живет.

Лиза получила письмо для матери и много раз перечитывала ей строки:

«Бойцы наши сражались храбро. Они управились с самураями раньше, чем мы приехали во Владивосток».

Он не рвался на фронт, чтобы прославить себя. Пусть на земле вечно будет мир. Но если случилась война, значит, воин должен быть на своем месте. Он должен сражаться, чтобы защитить свою землю. Он должен сделать все, чтобы на земле был мир.

Тогда война шла не на нашей земле. Самураи, которые обожглись на советской границе, не успокоились и напали на Монголию. Маленькой стране грозила опасность.

– Товарищ командир, – уговаривал Владимир командира части, – попросите командование, чтобы мой взвод направили в Монголию.

– Надо будет, пошлем, – категорично сказал командир части. – А пока учите своих танкистов военному мастерству.

Это был не просто отказ, а приказание больше не обращаться с таким вопросом. На монгольской земле шла война. Русские и монголы стали на пути самураев.

До танкистов доходили радостные и печальные вести: кто-то отличился в бою, кто-то пал смертью героя.

Чаще всего танкисты произносили имя командира танковой роты Миши Агибалова. Владимир знал Агибалова хорошо. Он закончил училище годом раньше. Миша подражал тогда Дорошкевичу. Ходил всегда опрятным, подтянутым.

Водить машину, стрелять из орудия, пулемета научился отлично. А насчет смелости…

Смелость проверяется на войне…

Был август. Сквозные ветры утюжили степи Монголии, обдавали жарким дыханием прохладные воды реки Халхин-Гол.

У рек, как и у людей, бывают свои характеры. Халхин-Гол отличается добротой и щедростью. Пробегая больше двухсот километров, она разбивается на два рукава. Одним рукавом одаривает водой озеро Буир-Нур, через другой рукав отдает свои воды реке Орчунь-Гол. На берегах небольшой реки, неподалеку от озера Буир-Нур, разгорелось кровопролитное сражение. Здесь красноармейцы окружили самураев, чтобы еще раз отбить у них охоту к чужой земле.

Советские танкисты не давали самураям покоя. Они врывались на их позиции, давили огневые точки.

После одной атаки не вернулся экипаж командира взвода из танковой роты Михаила Агибалова. Танк был подбит, но танкисты не покинули машину. Пулеметным огнем косили они самураев. Танкисты знали, что их не оставят в беде. На выручку пошел другой экипаж. Но не смог дойти: попал в яму-ловушку.

И тогда Михаил Агибалов пошел на выручку сам.

Увидев антенну на его машине, самураи поняли, что через их боевые порядки пробирается машина советского командира.

Стальной ураган обрушился на танк. Нестерпимый звон переполнял машину. Но оглохшие танкисты понимали друг друга по знакам. Мощный взрыв заставил машину остановиться. Тяжелораненый механик-водитель выпустил из рук рычаги.

Сколько торжества, сколько радости было у самураев! Поднявшись со всех сторон, они с криком побежали к танку. О чем они думали в этот миг? Наверное, думали, как возьмут на поругание советского командира. А командир снял водителя с места, уложил его поудобнее, сел за рычаги.

– Громи их! – крикнул он башенному стрелку. Взревел мотор, и пошла кружить стальная машина по японским пулеметам.

И все-таки пришлось вернуться назад.

Когда на поле боя опустились сумерки, Агибалов снова пошел в глубь неприятельской обороны. И выручил. Два танка шли на буксире. Но это были слишком грозные машины, остановить которые еще раз японцам не удалось.

Тридцать два раза ходил в атаку Михаил Агибалов. И каждый раз проявлял себя смелым и мужественным танкистом.

Ну, а как же он, Владимир Хазов, поступил бы на месте Михаила? Он в себе не сомневался. Но смелость проверяется на войне. Для него полем боя был танкодром. Здесь, на танкодроме, он водил в яростные атаки свой взвод, учил танкистов стрелять по цели из любого положения: с ходу, с места, с коротких остановок, применял опыт героев, которые воевали на испанской земле и воюют на земле монгольской.

Советские бойцы защищали покой Дальнего Востока, а над западной границей нависали грозные тучи.

Первый бой

В тот день, когда на города упали первые бомбы, Владимир Хазов снова сел писать рапорт.

«Гитлеровская Германия напала на мою Родину. Я прошу направить меня в действующую Армию. Буду уничтожать врагов беспощадно».

В этот день в Ульяновском танковом училище на митинге выступил командир курсантского батальона Николай Антонович Дорошкевич. Курсантский батальон уходил на фронт.

– От имени курсантов я заверяю личный состав училища, что мы будем защищать Советскую Родину мужественно, умело, упорно отстаивать каждую пядь земли, не щадя своей крови и самой жизни.

В этот день во Владивостоке на рапорте Владимира Хазова командир части написал: «Отказать».

– Не можем мы ослаблять восточную границу, – сказал он.

– Все равно будете посылать! Так пошлите меня.

– Надо будет, пошлем.

Он пишет второй рапорт. И на нем снова короткая надпись: «Отказать». Он пишет третий – добился.

В эти дни все чаще вспоминались друзья. Где теперь Иван Шигай, мечтавший стать юристом? По каким дорогам увела война осторожного и рассудительного Вольку, проказливых Живодерова и Бырбыткина?

На дворе зима. Морозы лютые, вьюги злые. Немцы рвутся к Москве. Не спрячешься в теплой хате. Надо быть начеку.

Грустно. Что-то давно нет писем от матери. Как она там, в Кувае? Как живут кувайцы?

Забрался в танк, приладил на колени планшет, стал писать письмо.

«Дорогая Лиза, пишу тебе с передовой. Враг однажды уже получил под Москвой. Сейчас собирается с новой силой. Будет большая схватка, но мы не пустим его к столице…».

В танке стало темно. В верхнем люке появилась чья-то тень. Владимир оглянулся.

– Товарищ командир, быстрее, вызывает ротный, – это был башнер.

– Иду, – положив недописанное письмо в планшет, сказал он.

– Есть боевое задание, – сказал ротный.

– Слушаю, товарищ командир.

– В соседней деревне враг. На рассвете ты со своим взводом должен ворваться в эту деревню и с помощью пехоты занять ее.

– Какие разведданные?

– Три танка и несколько орудийных расчетов.

– Тесновато будет взводу, товарищ командир.

– Однако надежнее.

– Внезапность – половина успеха.

– Уверен?

– Так точно. Если артиллеристы погремят, то мы подберемся незаметно.

Экипаж был уже в сборе. Никто ни о чем не спрашивал. Командир взвода сразу распорядился:

– Сливайте горючее из дополнительных баков.

И всем стало ясно: предстоит бой. Каждый сел на свое место: в танке все исправно, однако нелишне проверить еще раз.

– Все готово?

– Готово, товарищ командир.

Внимательно оглядел каждого. Башнер уже испытанный, горел в танке. На него можно положиться. Водитель тоже тертый калач. Только радист-стрелок не нюхал пороху.

– Не оробеешь? – спросил его Хазов.

– Не оробею, – твердо ответил солдат.

Дорога до деревни показалась невероятно длинной. Да и можно ли было назвать дорогой проложенный кем-то санный путь в перелесках. Ночь темная, след едва заметен. Хазов вышел из танка и, широко шагая по глубокому снегу, побрел впереди. В темноте дорога казалась висящей в воздухе, то и дело оступался.

Гремели орудия, над головой проносились снаряды, за спиной, звеня траками, вслепую шла боевая машина.

Деревья стали гуще. Скоро деревня. Хазов сделал знак сбавить газ и свернул в рощу.

Танк остановился около маленькой речки, за которой на пологом взгорке угадывались черные дома.

– Позагораем немножко, – потирая замерзшие руки, сказал взводный ребятам. Радисту приказал:

– Доложи командиру. Мы на месте.

Радист передал. Одна за другой в небо взвились белые ракеты. Пролетели последние снаряды. Над рощей тяжело повисла тишина, потом в деревне загомонили немцы. Видимо, выходили из своих укрытий. Взвизгнула собака, скрипнула дверь, клацнула щеколда ворот.

Длинная зимняя ночь. В танке затишье, но мороз холодил броню, забирался под теплую одежду. А отдохнуть перед боем нужно. В полусне скоротали ночь.

Зимой рассветы приходят медленно, особенно когда в морозном воздухе висит свинцовая мгла. Серый восток увальнем надвигается на вершины берез и сосен, краски смешиваются, и тогда деревья как бы повисают в мглистом воздухе. Потом быстро начинает виднеть.

Танкисты в десять глаз смотрят на деревню.

– Я вижу танк! – почти крикнул радист. На него цыкнули сразу несколько голосов.

– Хорошо подставил бочок, – радостно сказал Хазов. – Ну-ка, Леша, давай командира.

Радист включил рацию.

– Припять! Я Шестой, – тихо проговорил Хазов. Приемник зашуршал и проговорил чистым и спокойным голосом.

– Шестой! Я Припять. Слушаю.

– Вижу танки. Начинаю.

– Начинай.

Хазов занял место наводчика. Взревел мотор, и оглушительный выстрел всколыхнул рощу, деревню. Стоящий между домами танк вспыхнул стогом сена. Немцы ошалело выскочили из домов. А танк уже перемахнул через речку, ворвался в деревню. Впереди пушка. Около нее мельтешат фашисты. Механик правит на пушку. Она уставилась черным глазом ствола на идущий танк. Выстрелы произошли почти одновременно. Словно кто-то гигантским молотом ударил в лобовую броню. Но броня выдержала. Второго выстрела пушка сделать не успела: смятая танком, замолчала навсегда.

В голове сумятица, в сердце ненависть, перед глазами бегущие и падающие немцы, стреляющие пушки, танки, грозно идущие влобовую. В танке дым, пороховая гарь. Маневрировать негде. Тут уж чья броня крепче, тот и сильней.

Впереди идущий танк лихо крутнулся и, перегородив улицу, подставил бок. Рассыпалась гусеница.

– Молодцы, – похвалил Хазов фашистов и пустил снаряд. Радист в диком восторге заорал:

– Горит, товарищ командир!

Словно в ответ на его восторг, по деревне прокатилось русское «ур-р-а!» Бросая пушки, немцы через улицу побежали к роще.

Хазов открыл люк, жадно хлебнул морозного воздуха. Вот и закончился первый бой.

– Ну, как? – спросил командир стрелка-радиста.

– Здорово мы им всыпали, – ответил паренек.

– Да и они нам не хуже, – сказал Хазов, выглянув наружу. – Выбирайся, ребята.

Из рощи доносились редкие выстрелы. По улице шли пленные немцы. Пехотинцы улыбались, глядя на хазовский танк, похожий на ободранного петуха после большой драки. Ни крыльев, ни инструментальных ящиков, ни бачков – все снесли снаряды. С левой стороны был разбит каток. Вовремя подоспела пехота. Был бы каюк.

В теплой, натопленной немцами хате Владимир заканчивал письмо:

«Дорогая Лиза, благослови меня на ратные дела. Я только что получил боевое крещение. Здорово мы им всыпали. Напиши, что с мамой? Где она? Я давно не получаю от нее писем».

В соседнем дворе через дорогу догорал сарай, загоревшийся от подбитого танка. Как измученные дальней дорогой кони, стояли около огня понурые немцы. Маленький, в шинели почти до земли, красноармеец кипятил на горящем бревне чай, клал в закопченный котелок комья снега и помешивал палкой. К нему подошел радист, попросил напиться. Солдат распрямился и спросил удивленно:

– Из тебя что, копченку хотели сделать?

– Тебя бы в него посадить, – улыбнувшись, кивнул танкист.

– Так это вы заварили кашу?

– Ну! Я первый раз в бою.

– На, пей, – солдат почтительно поднес котелок. Взглянул на немцев. Ему хотелось поиздеваться над фашистами, но он совсем мало знал слов. Солдат в памяти перебирал: «Хенде хох», «хальт», «цурюк» – все слова неподходящие. Наконец вспомнил и крикнул самому длинному немцу:

– Эй! Ком, гер! Немец, а морда рязанская.

Тот лениво повернул голову.

– Ком, ком! Не бойсь.

– Я не боюсь, – по-русски, с легким акцентом сказал танкист.

Солдат слегка растерялся: искал слова, а тот все понимает. Бросив в котелок ком снегу, сказал:

– Это он вас требушил, – показал на радиста.

– Смелый солдат, – сказал пленный.

– И учти, в бою первый раз. Он вам еще покажет кузькину мать.

– Мне уже не покажет, – возразил пленный.

– Это верно. А ты откуда русскому натаскался?

– Мать у меня русская.

– Из буржуев?

– Из эмигрантов.

– А-а! Ты, значит, в гости к нам?

Пленный промолчал.

– Что ж, какой гость – такая и честь ему. Верно?

– Конечно, – ответил радист.

Закончилась в роще перестрелка. По деревне потянулись толпами пленные. Володя видел их впервые. Вглядывался в лица. Вроде бы обыкновенные люди. У одного на лице испуг, у другого растерянность, у третьего ненависть. Но всех их уравнивала ненавистная форма. Разгоряченный боем, он смотрел на зеленые спины, на мокрые затылки и испытывал большое желание прокатиться по этим спинам на танке. И это он, тот парень из Большого Кувая, который не любил драться?

В комнату вбежал вестовой.

– Товарищ старший лейтенант, срочно в штаб! – сообщил он.

– Что там случилось?

– Вас представляют к ордену, товарищ командир.

Лучше смерть…

Это было только начало, цветочки, как говорят в народе, ягодки – впереди. Линия фронта словно резиновый шар, у которого стенки в одном месте толще, в другом тоньше. Надули его, а воздух в тонком месте выпер шишкой, нажали на эту шишку – она появилась в другом месте.

Прижатые под Москвой немцы подались на запад, но линия фронта начала выпирать под Харьковом.

Порвать бы этот шар, да так, чтобы воздух из него вышел. Но шар все растет, растет, все труднее сдерживать его упругость.

«Только бы порвать его», – думает Володя, устанавливая разбитый прицел. Думает и жалеет ребят, которых растерял по госпиталям.

Экипаж обновляется без конца. Не успеет он привыкнуть к бойцу, а уже приходится привыкать к другому. Ему пока везет. Ни одной царапины.

Посмотрел на часы: пора на партсобрание. Помыл керосином руки и ушел в блиндаж. Там уже полно народу. Присел. Волнуется. Сейчас он распрощается с комсомолом и вступит в ряды коммунистов.

На западе гремит. Там идет передвижение вражеских войск, готовится наступление.

– Владимир Петрович Хазов! – объявляет комиссар. – Комсомолец. Просит принять его в ряды ВКП(б). – Зачитал заявление, в котором комсомолец обещал беспощадно уничтожать противника.

– Какие к нему будут вопросы?

– Пусть расскажет о себе.

– Расскажи, Хазов. Коротко.

Растерялся. И жизнь вроде бы небольшая, а как рассказать о ней коротко? Но время на войне дороже золота. Перечислил анкетные данные.

– Сколько раз в боях участвовал?

– Много. Точно не знаю.

– Некогда считать. А воюет он дай бог как… И товарищ хороший… Не подведет, – сказал один из коммунистов, который едва не сказался в плену. Хазов спас.

Было это всего лишь сутки назад. Увлеченные боем, три экипажа Т-34 не заметили, как оторвались от своих и углубились на немецкие позиции. Опомнились они лишь тогда, когда попали в переплет сокрушительного вражеского огня. Повернули к своим, но уйти не смогли. Подбитые, остались в окружении врага.

Каждый из танкистов знал, что его ожидает или позорный плен, или смерть.

– Лучше смерть, – сказали танкисты одного экипажа.

– Будем драться до последнего снаряда, до последней пули, – решили во втором танке.

– Умрем, но не сдадимся, – поклялись в третьем.

Немцам нетрудно было расправиться с танкистами. Вот они, стоят три машины, три мишени. Расстреливай их. Но у них был свой расчет – живыми хотели взять бойцов. И просчитались. Подбитые танки не могли двигаться, но у них работали пушки и пулеметы.

Было видно, как танкисты отбивались от наседавших врагов. Володя смотрел на танкистов и думал о том, как выручить их из беды. Вспомнил, как Михаил Агибалов выручил товарищей. Он бы мог приказать своему экипажу идти на выручку. Но бойцы валились с ног от усталости. Много атак отбили за день. Это надо понимать. Но ведь там, в километре от них, гибнут товарищи. Он рассказал тот самый случай с Михаилом Агибаловым. Бойцы поняли, к чему клонит командир.

– Мы готовы идти к ним, – сказали они.

– Осмотрите машину. Как только стемнеет, так пойдем, – приказал он и стал рассматривать путь, по которому предстоит проскочить ночью.

Темнело необычайно долго. Медленно приходила тишина. На земле серо, пасмурно, в небе светятся рыжие хвосты дыма догорающего поселка. Но там, где скрылись в темноте танкисты, виделись вспышки стреляющих пушек и пулеметов. Не сдаются.

Стемнело. Скрылись в небе рыжие хвосты дыма. Прикорнули у своих пушек уставшие немцы.

Они спали и видели домашние сны, когда по ним, как смерч, пронеслась тридцатьчетверка. Немцы выскакивали, шарахались в стороны. Кто успел, а кто остался под гусеницами.

Поняли, в чем дело, когда услыхали гул танка, идущего назад. Высветили ракетами небо, землю – видят, два танка: один буксирует другого. Тут уж не до сна. Завязался бой.

Пробились.

Не успели немцы прийти в себя, как через их позиции на предельной скорости снова пронеслась тридцатьчетверка. И снова бой.

Сколько раз может повезти в боях? Никто не скажет. Ну раз, ну два…

В третьем заходе снаряд пробил броню. Танк вздрогнул и стал забирать влево. Володя оторвался от орудия. Механик-водитель, истекая кровью, перекинулся через сиденье. Но танк работал и шел. Володя сел за рычаги, дал полный газ.

…Он не мог сказать коммунистам, сколько раз бывал в боях. Бывал столько раз, сколько было нужно. И коммунисты в один голос сказали:

– Принять комсомольца Владимира Хазова в ряды коммунистов.

Новый экипаж

Снова растерял свой экипаж. Новый набирал неподалеку от города Валуйки. Пришел механик-водитель Василий Денисов. Рыжий, крепкий и добродушный мужчина лет сорока. Представился и сказал:

– Слыхал я про тебя, командир.

– Что ж, будем воевать, – ответил ему Володя. – Принимай машину.

Про себя еще отметил, что механик себе цену знает. С ним воевать будет хорошо.

Пришел совсем молодой, мальчишка на вид, башнер Алеша Ковтун. Этот в дружки бы годился. Его спросил:

– В боях участвовал?

– Прибыл из госпиталя после ранения, товарищ старший лейтенант.

– Ясно. Будем воевать. Проверяй свое хозяйство.

Стрелок-радист Гриша Выморозко тоже молодой. Но тертый калач.

Такого экипажа у Володи еще не было. Тут каждый ровня друг другу не годами, а делами. Сошлись и сразу как-то на «ты», будто знали один другого давно. Только механика командиру хотелось называть на «вы». Человек в годах как-никак. Денисов понял неловкость Володи, сказал:

– Мы теперь братья, Володя. Я старший годами, ты званием. Выходит, мы равные. А при высшем начальстве будем, как положено…

– Договорились.

Линия фронта все выпирала в сторону Сталинграда. По придонским степям двигалась могучая танковая дивизия СС со страшным названием «Мертвая голова». Наши танкисты к бою готовились на ходу. Всем было ясно, что сокрушить «Мертвую голову» в лобовой атаке невозможно танковому батальону. Только ловкостью, только хитростью и смелостью можно одолеть эту дивизию.

Нашли подходящее место, как раз на стыке двух областей: Харьковской и Воронежской, у села Ольховатки. Остановились.

Комбат собрал командиров рот.

– Лучшего места не придумаешь, – показывая рукой окрест, сказал он.

Володя проследил за его рукой. Действительно, лучшего места не придумаешь. Село окаймляет глубокая балка. В него немцы не прорвутся. Можно смело встречать их, не боясь за судьбу жителей.

Недалеко за перевалом роща – удобное место для засад.

– Здесь мне приказано остановить продвижение «Мертвой головы», – продолжал комбат. – Роте старшего лейтенанта Хазова приказываю занять оборону на территории машинно-тракторной станции.

Только что назначенный командиром роты Владимир Хазов приложил руку к шлему.

– Слушаюсь. Разрешите выполнять?

– Выполняйте. И еще… Напоминаю, огонь только прицельный. Боеприпасов мало.

Где-то в стороне Рощи Круглой слышится танковый рокот. Это движется дивизия СС «Мертвая голова». Скоро бой. Но удивительно спокойно на душе у командира. Может быть, оттого, что привык, а может быть, оттого, что на лицах танкистов была спокойная уверенность. Будто обычное, рядовое дело они делали, готовясь к бою: заправляли машины горючим, смазывали ходовую часть, копали траншеи для укрытия танков.

Работали споро, без спешки.

Вот уже стали позванивать стекла в окнах мастерской, земля отдавала едва заметной дрожью. Вот уже на перевале показалась пыль. Огромный рыжий вал катится на Ольховатку, а в нем чернеют танки.

Алеша Ковтун считает их. Сразу десятками. До сорока насчитал.

– Ну, как, ребята, управимся? – спросил Володя своих товарищей.

– Управимся, – сказал Василий Денисов. – Не впервые.

– Что ж, тогда по машинам.

– По машинам! – пробежала по экипажам команда.

Тихо загудели моторы.

– Ну, добро пожаловать, «Мертвая голова», – подмигнул башнеру механик-водитель.

Если смотреть со стороны, то не сразу заметишь даже с близкого расстояния выглядывающие из-за брустверов танковые башни. Хорошо замаскировались засадчики. Добро пожаловать! Снаряды уже замкнуты, первые патроны пулеметных лент уже в патронниках. Все готово для встречи. Стекла в мастерских уже не позванивают, а пляшут, готовые вылететь вон.

Не в цепочку – лавиной идет «Мертвая голова». На большой скорости идет. Хоть и не видят немцы сидящих в засаде, но из люков не высовываются. Опасаются.

Танкисты приникли к прицелам. «Только бы никто не поспешил, – думает Володя, провожая пристальным взглядом головной танк. – Надо пропустить их».

Слабонервных нет. Все бойцы, и молодые, и старые, – опытные. Ждут сигнала. Вот и замыкающий вывернулся из-за угла. Ствол орудия командирского танка плавно пошел за ним.

– Огонь!

Первый снаряд влепился в бок. Взрыв, пламя, дым. Вспыхнул головной танк. «Мертвая голова» ощетинилась стволами орудий. Но как их взять, эти советские танки, когда они в земле и ведут прицельный огонь. Что ни выстрел, то в машину. Со звоном разлетаются гусеницы. Танкисты выскакивают из люков и стелются по земле под пулеметным огнем.

Неистовый восторг на закопченных пороховой гарью лицах хазовских ребят. Что-то кричит дико радостное, приникший к дрожащему пулемету Гриша Выморозко, каждый выстрел отмечает торжествующим выкриком Алеша Ковтун: «Горит гад!».

Только на лице Василия радость деловая, уравновешенная. Будто его специально посадили к смотровой щели наблюдать и оценивать работу стрелков.

– Так. Хорошо. Еще одного разули, – говорит он громко, чтобы все слышали. – Этот не уйдет.

И вдруг:

– Гриша! Смотри, вон трое ползут к дому.

– Обезвредим, – откликается Гриша, и его хлесткая строчка прошлась по спинам ползущих немцев.

– Товарищ командир! (Не Володя, как обычно. Здесь нельзя так. Бой идет). Товарищ командир! Пора выходить. Удирают.

– Давай! – откликнулся Володя.

Взъяренно загудел мотор, и танк вылетел на волю.

Удрать от тридцатьчетверки еще ни одному немецкому танку не удавалось. Бешеная скорость у него. Устоять свирепой силе снарядов тридцатьчетверки не удавалось немецкой броне.

Это было уже избиение, расстрел на ходу.

Закончился бой, но взрывы еще долго потрясали стены зданий машинно-тракторной станции. Взрывались снаряды в горящих танках.

Упоенные, разгоряченные боем, долго торжествовали победу бойцы. «У «Мертвой головы» только название страшное», – складывалось мнение у молодых танкистов. Но скоро убедились в обратном. «Мертвая голова» была изрядно побита, но не отрублена. На Ольховатку шли все новые и новые колонны танков. На один советский – по нескольку немецких.

И спасибо конструкторам, которые изобрели тридцатьчетвсрку с крепкой броней, с легкостью на ходу. Спасибо командирам, которые научили танкистов бить без промаха. «Мертвая голова» разбивалась о броню советских машин. Были потери и на нашей стороне.