Текст книги "Мой учитель"
Автор книги: Николай Фере
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Котова. Поручение ответственное – станки надо разобрать, аккуратно уложить и без
повреждения доставить в колонию.
После недолгого обсуждения совет командиров утвердил это предложение. Котов в тот
же вечер получил у меня инструкции и на рассвете следующего дня выехал со своим отрядом
в далекий путь.
Ребятам пришлось преодолеть большие трудности – очень тяжелые дорожные
условия, нелегкие поиски фуража для лошадей, да и станки в совхозе им не хотели давать, но
через десять дней груз на двух подводах был доставлен в Куряж. Общее собрание заслушало
отчет Котова. О своих путевых невзгодах он говорил мало, но все знали, каким трудным было
поручение, выполненное котовским отрядом. Собрание постановило отменить выговор
Котову, и он вместе со всеми колонистами участвовал в празднике Первого снопа.
– 25 –
Через год выпускник Котов получил направление на один из крупных
машиностроительных заводов Харькова.
Прошло более десяти лет, и случай столкнул меня с его старшим братом, тоже
бывшим колонистом (о нем речь впереди). Котов-старший показал мне вырезки из газет —
очерки, заметки, – в которых описывались трудовые подвиги его брата, работавшего на
Урале. Когда я прочитал, как бригада Котова вышла на первое место в социалистическом
соревновании, я невольно вспомнил настойчивые попытки юного колониста отыскать клад в
Куряжском монастыре, вспомнил, как успешно доставил он станки в колонию, и подумал об
Антоне Семеновиче, сумевшем направить энергию и порывы этого юноши к достижению
полезных для общества целей.
Весной 1927 года мы получили долгожданный трактор, а немного позднее наши
друзья из Государственного Политического Управления подарили нам второй.
Ребята встретили появление этих машин с настоящим энтузиазмом. И очень скоро
многие наши романтики-кладоискатели, увлекшись техникой, стали вполне
квалифицированными механиками.
...В один из ноябрьских вечеров, во время ужина, неожиданно погас свет. На нашей
электростанции произошла авария с 75-сильиым двигателем. Механик заявил, что ремонт
потребует не меньше месяца, но, добавил он, если кому-то там доплатить, другими словами,
дать взятку, то этот срок можно будет сократить до двадцати дней... Мы оказались в тяжелом
положении. Остановка электростанции вызвала еще и остановку водокачки. Четыреста
колонистов и служащих колонии остались без воды и без света, да притом в такое время года,
когда рассветает поздно, а темнеет рано...
На следующий день, утром, Антон Семенович собрал экстренное заседание совета
командиров.
Заведующий хозяйством колонии Семен Лукич Рогданович зачитал список предметов,
которые нужно приобрести на то время, пока будут стоять электростанция и водокачка.
Двести керосиновых ламп, бидоны, запасные стекла, фитили, новые ведра – всего около ста
различных названий! Сумма непредвиденных расходов оказалась столь значительной, что
ребята ахнули, а Антон Семенович даже переспросил:
– Простите, Семен Лукич, сколько вы сказали?
Кроме того завхоз потребовал организовать специальный отряд для заправки ламп и
наблюдения за ними. А выступивший после него механик электростанции опять намекнул,
что если кого-то там «подмазать», то, может быть, ремонт займет и меньше месяца...
Неожиданно попросил слова колонист Беленький.
– У меня есть новое предложение,– уверенно сказал он. – Ничего не нужно
покупать, никого не будем подмазывать, а поставим на электростанцию наш трактор, и пусть
механик ремонтирует свой двигатель, сколько ему нужно…
Гробовое молчание последовало за этой короткой речью нашего тракториста. Затем
заговорили все сразу и азартнее всех механик электростанции. Он с возмущением доказывал
абсурдность предложения Беленького.
– Что же ерунду пороть: ведь семьдесят пять сил моего двигателя почти в четыре
раза больше двадцати сил вашего трактора!..
Возразить на это было нечего, но оказалось, что Беленький и его помощники уже все
рассчитали и даже сумели довольно убедительно доказать, что наша станция никогда не
работала на полную мощность. Последнее слово оставалось за Антоном Семеновичем.
Однако он, всегда такой решительный, на сей раз задумался, прежде чем сказать «да» или
«нет».
Перевести на язык цифр находчивость ребят было невозможно, а семьдесят пять
действительно почти в четыре раза больше двадцати! Но Антон Семенович и все мы знали на
примере завоевания Куряжа, что двадцать могут победить семьдесят пять.
– 26 –
– Возьметесь ли вы руководить осуществлением этого проекта? – спросил Антон
Семенович меня.
– Попытаюсь,– ответил я,– думаю, что к началу сумерек, часам к пяти вечера,
можно закончить подготовительные работы, а там увидим...
К пяти часам, когда пришел Антон Семенович, все уже было подготовлено к пуску
станции. И вот наступил решающий момент – уже завели и прогрели двигатель, надели
ремень на шкивы трактора и генератора. Беленький плавно включил сцепление, и генератор
спокойно заработал на холостом ходу. Теперь надо было включить сеть, осторожно,
постепенно увеличивая нагрузку. Но у рубильников стоял механик электростанции,
обозленный вмешательством колонистов в дела, затрагивавшие его личные интересы. Он
включил всю нагрузку сразу. Двигатель трактора, как бы надорвавшись, запнулся и тотчас
начал уменьшать обороты. Вспыхнувший во всей колонии свет стал тускнеть. По
испуганным взглядам ребят я понял, что они растерялись. Антон Семенович крикнул
Беленькому что-то ободряющее. Тот пришел в себя и быстрым движением руки поставил
рычаг газа в положение наибольшей подачи. Двигатель начал прибавлять обороты. Свет в
лампочках становился все ярче и ярче. И вот они уже горели почти так же ярко, как при
двигателе в семьдесят пять сил!
Только сейчас мы заметили, что вокруг собрались все колонисты и служащие. И когда
наконец стало совершенно ясно, что свет есть и будет, раздались крики, смех, дружные
аплодисменты. Никто не расходился до самого сигнала на ужин, который сегодня надолго
задержался.
А через час Антон Семенович на общем собрании объявил благодарность Беленькому
и его помощникам. Он радовался инициативе, технической смекалке и смелости своих
воспитанников.
РАБОЧИЙ ДЕНЬ АНТОНА СЕМЕНОВИЧА
Антон Семенович свой рабочий день начинал обычно с девяти часов, когда сводные
отряды уже работали в поле, в саду и на усадьбе колонии. Никаких портфелей и папок он с
собой не носил: прекрасная память заменяла ему и блокноты, и инструкции, и всякие
справочные материалы. Но часто его можно было видеть со стопкой книг и журналов
подмышкой. Сегодня же, кроме книг, он держал в руке небольшой сверточек. Выходя из дому,
Антон Семенович получил его от своей матери Татьяны Михайловны, с которой вместе жил
и которая нежно заботилась о сыне.
Как всегда аккуратно, по-военному одетый, Антон Семенович прежде всего
направился в канцелярию, помещавшуюся на втором этаже главного здания колонии. К этому
времени комендантский отряд уже навел во дворе порядок, а ребята-садовники полили и
подчистили цветочные клумбы.
В канцелярии Антона Семеновича встретил улыбающийся Тося Соловьев,
исполнявший обязанности курьера. Таких курьеров, или, как их у нас называли,
«канцелярских крыс», было двое, но второй – Петя Романов (Зайцев), друг и приятель Тоси,
– лежал в больничке после сильного приступа малярии.
– Доброе утро, Тося! – сказал Антон Семенович.– Позови ко мне Евгению
Александровну и Семена Лукича, а потом сходи в комнату для приезжих и узнай, встал ли
Сидор Иванович.
Наш бухгалтер Евгения Александровна Пышнова и заведующий хозяйством Семен
Лукич Рогданович уже ждали курьера и пришли незамедлительно. Начался обычный
разговор о деньгах, чеках, переводах, ассигнованиях, сметах, покупках... Вбежавший Тося
доложил, что Сидор Иванович встал сегодня очень рано и куда-то ушел со старшим
Чевелием (Жевелием). Деловой разговор по хозяйственным вопросам продолжался, но мысли
Макаренко нет, нет, да и возвращались к Сидору Ивановичу и Мите Чевелию, старшему
– 27 –
колонисту, известному не только своей хорошей рабочей инициативой, но и умением ловко
подшутить над кем угодно.
Сидор Иванович Халабуда был председателем Комиссии помощи детям (Помдет). О
нем и о наших взаимоотношениях с ним следует рассказать поподробнее.
Сразу же после переезда в Куряж колония начала испытывать финансовые
затруднения. Больше всего огорчений доставляла нам Комиссия помощи детям,
финансировавшая более половины наших расходов по смете. В «Педагогической поэме»
рассказано, как ребята выкачали из Халабуды деньги на одеяла. Но «выкачивать» из него
приходилось буквально все. Халабуда был совершенно неопытен в вопросах воспитания и не
очень-то разбирался в нуждах колонии. Но это бы еще полбеды. Человек мягкий и
простосердечный, он попал под влияние разного рода дельцов, вертевшихся вокруг Помдета.
Они вовлекали доверчивого и честного Халабуду во всевозможные аферы, сомнительные
предприятия, и он забывал о колониях, месяцами не выдавая им причитающихся денег.
Особенно трудным, чтобы не сказать безнадежным, считалось получение от Помдета средств
на покупку хозяйственного и учебного оборудования. С течением времени «выколачивание»
денег из Халабуды превратилось в своеобразный спорт, которым с увлечением занимались
все колонисты. Участие ребят в переговорах с Халабудой облегчалось тем, что он частенько
приезжал к нам и оставался погостить в колонии, особенно летом, на день – два. Сидор
Иванович и сейчас у нас гостил. Антону Семеновичу необходимо было договориться с ним
по ряду вопросов финансового порядка.
Закончив хозяйственные дела, отпустив Евгению Александровну и Семена Лукича,
Макаренко вызвал нашего коменданта Васю Швеца, известного под кличкой «Кудряш» за
свои действительно прекрасные черные, вьющиеся колечками кудри. Вдвоем они
отправились в утренний обход спален колонистов. Проходя мимо комнаты для приезжих,
Антон Семенович встретил Халабуду, запыхавшегося от быстрой ходьбы.
– Вы куда это так рано ходили?
Сидор Иванович, обычно разговорчивый, на этот раз промямлил в ответ что-то
невнятное и, не задерживаясь, поспешно скрылся за дверью. Мысли Антона Семеновича
вернулись к Чевелию: не Митя ли – виновник смущенного вида и дурного настроения
Сидора Ивановича? Антон Семенович продолжал путь к спальням ребят, уже рассеянно
слушая болтливого Васю Швеца.
В спальнях Швец поднимал то на одной, то на другой кровати подушку, матрац или
простыню. Сначала все было в порядке, но под матрацем колониста Бондарчука оказалось
штук десять зеленых яблок. Швец, не задумываясь, отрапортовал:
– Яблоки из сада Гордея Юхимовича, это точно!
– Удивительно, что ты так точно знаешь, из какого сада яблоки...
Сказав Васе, чтобы он забрал эту находку, Антон Семенович пошел дальше. Возле
кровати Швеца, застланной с особым шиком, с небольшой кокетливой подушкой в изголовье,
Антон Семенович остановился.
– А ну, подними матрац!
– Да что вы, Антон Семенович, разве я себе позволю!
– Ну, ну, не разговаривай, подымай матрац!.. Под матрацем, однако, ничего не
оказалось.
– А что у тебя в сундучке? – спросил Антон Семенович (старшим колонистам
разрешалось иметь сундучки).
– Да всякая мелочь.
– Дай слово колониста, что в сундучке нет ничего недозволенного, в том числе и
яблок!..
– Да, Антон Семенович, я же вам говорю!..
– Ты не заговаривай меня – или дай слово колониста, или открывай сундучок.
– 28 –
Пришлось Швецу открыть сундучок, запертый каким-то особо секретным замком.
Сверху в нем лежали яблоки – десятка два, таких же, как у Бондарчука, но покрупнее и
поспелее.
– Так ты что ж, на пару с Бондарчуком работал?
– И скажете такое, Антон Семенович! – возмутился Швец.– Вы же сами видите: у
него зеленые яблоки, а у меня спелые. Мне их подарила Катя, дочь Гордея Юхимовича...
– Хорошо, мы это разберем вечером на общем собрании, а пока все яблоки сдашь
Дроздюку (секретарю совета командиров).
Сердитый вид Антона Семеновича не предвещал для Васи Швеца ничего хорошого, и
тот поплелся сзади, став вдруг молчаливым и унылым.
После обхода спален Антон Семенович направился в больничку, где лежал Петя
Романов.
– Здравствуй, Петя! Как себя чувствуешь? Кто тебя навещал? Что ты хочешь, чтобы
тебе приготовили на обед? – спросил Антон Семенович.
Петя отвечал вяло, скучным голосом. Чтобы развеселить мальчика, Антон Семенович
предложил ему поиграть в загадки. Петя охотно согласился.
– Давай начну я... Сколько у тебя на руке пальцев? – спросил Антон Семенович и
показал растопыренную ладонь.
Петя с некоторой нерешительностью посмотрел на руку Антона Семеновича, потом на
свою и ответил:
– Пять.
– Верно. Ну, а на двух руках сколько пальцев? – И Антон Семенович показал Пете
обе руки.
Теперь мальчик более решительно ответил:
– Десять!
– Верно. Ну, а на десяти руках сколько пальцев? – быстро спросил Антон
Семенович и взмахнул перед петиными глазами обеими ладонями.
– Сто! – уверенно ответил Петя.
– А ты подумай, прежде чем отвечать, – улыбнулся Антон Семенович.
– И думать нечего! Десять на десять, Любовь Петровна учила нас, будет сто!
Антон Семенович молчал, отрицательно покачивал головой, и это заставило мальчика
задуматься. Наконец он понял свою ошибку.
– А зачем вы мне обе руки показали? – с обидой проговорил Петя.– Так нельзя!..
– Нет, можно. На то это и загадка: Надо слушать внимательно, не зевать и не отвечать
наобум... Ну, теперь ты задавай загадку!
Петя не остался в долгу. Правда, загадки он не смог придумать, но все-таки вышел из
положения с честью.
– Антон Семенович, я читал одну книжку, и в ней есть слово «Ривьера». Что это
такое?
Престранные объяснения Антона Семеновича Петя прослушал внимательно и
серьезно. Но потом в его глазах появилась улыбка.
– Ну, а теперь, Антон Семенович, быстро-быстро много раз скажите: Ривьера,
Ривьера, Ривьера...
Набор совершенно невразумительных слов, в которых слышалось: «ревела, ревела,
ревела...»,– привел Петю в веселое настроение. Разговор продолжался, и скоро больной
вместе с посетителем стал хохотать от души.
Уходя, Антон Семенович передал Пете маленький сверточек.
– Это тебе от моей мамы… Ну, не скучай. Я скоро пришлю Тосю посидеть с тобой и
поиграть...
– 29 –
Возле больнички Антона Семеновича поджидал наш техник-строитель, с которым еще
накануне было условлено осмотреть здание электростанции, давшее трещину. Осмотр,
обсуждение мер, которые необходимо принять во избежание беды, разговоры с колонистами,
работавшими на станции,– все это заняло немало времени. Антон Семенович намеревался
еще до обеда пройти в мастерские, чтобы проверить, как там идут дела... Но посещение
мастерских пришлось отложить. Прибежал запыхавшийся Тося.
– Антон Семенович, к вам пришли какие-то двое, один в очках, другой с бородой,
очень сердитые!
– Сейчас приду. Да ты обожди, не беги, пойдем вместе... А почему ты думаешь, что
они сердитые? – спросил Антон Семенович уже на ходу.
– А вот расскажу все по порядку,– зачастил Тося.– Заходят они в канцелярию, тот,
что в очках, строго спрашивает: «Где заведующий колонией Макаренко?» Я ему говорю, что
Антон Семенович только что закончил обход спален, задержался немного в больничке с
Петей Романовым, а сейчас находится на электростанции с нашим техником-строителем.
Тогда другой, бородатый, на меня так и окрысился: «Ты откуда, мальчик, все знаешь? Правду,
видно, говорят, что вес у вас всё знают и все командуют!»
– Ну, а что ты ему сказал?
Едва поспевая за Антоном Семеновичем, Тося торопливо ответил:
– Я им сказал, что вы, когда уходите, всегда говорите, куда... А тот, второй, опять
сердито спрашивает: «У вас в колонии часто бьют?»
Антон Семенович замедлил шаг и нахмурился. Его противники не раз задавали ему
такого рода вопросы, не верил его ответам и сеяли клевету.
– Ну, ну, продолжай,– сказал он Тосе.
– Я молчу, не пойму, о чем он говорит, кого это у нас бьют? А тут Алешка Новиков,
вы ж знаете, какой он языкастый... Как услышал, о чем меня спрашивает бородатый, так взял
да и брякнул: «Конечно, лупцуют, иной раз до крови!» Только он это сказал, оба наперебой и
давай спрашивать: «Как часто бьют? Почему не убегают воспитанники? Как это вы, ребята,
терпите?» А Новиков им в ответ спокойно так и говорит: «Своих же Антон Семенович ведь
не бьет, а только приезжих, которые со всякими глупостями пристают!»
Антон Семенович нахмурился еще сильнее и, шагая рядом с Тосей, молча ожидал
конца его рассказа.
– Тогда приезжие давай о чем-то шептаться, а когда я им сказал, что пойду вас позову,
они стали меня отговаривать: «Ты, мальчик, не беспокойся, мы обождем, пока он сам
придет...» Я их не послушал, у нас ведь не полагается, чтобы посетители ждали, и побежал за
вами... Вот и все.
Как ни был раздосадован Антон Семенович глупыми расспросами посетителей,
оказавшихся работниками одной детской колонии возле Днепропетровска, он принял их
любезно, не укорив ни словом.
– Вы спрашиваете, на каких положениях или принципах построена организация
жизни коллектива колонии? Вопрос очень важный, основной в нашей воспитательной работе
с ребятами. Но я бы предпочел ответить на него только после того, как вы детально
ознакомитесь с колонией. Тогда вы отнесетесь с большим доверием к моим словам и забудете
обо всяких слухах и клевете, распространяемых о колонии со врагами...
Гости охотно согласились с предложением Макаренко и в сопровождении недавно
приехавшего к нам на каникулы рабфаковца, бывшего колониста Белухина, отправились
знакомиться с Куряжем. Только одно условие в категорической форме поставил перед ними
Антон Семенович: не расспрашивать ребят об их жизни до поступления в колонию.
Еще во время разговора с гостями Антон Семенович, продолжая, как всегда, чутко
следить за течением колонийского дня, заметил, что сигнал на обед запаздывает. Прошло уже
десять минут сверх положенного срока! В Куряже Антон Семенович с первого дня установил
правило, по которому о всяком нарушении распорядка жизни колонии, об опоздании любого
– 30 –
сигнала более чем на пять минут дежурный воспитатель обязан был немедленно сообщать
ему. А затем вопрос о каждом таком нарушении подлежал обсуждению на общем собрании
колонистов или на совете командиров. Поэтому Антон Семенович был уверен, что сейчас,
после ухода гостей, к нему зайдет дежурный воспитатель. Действительно, но прошло и
минуты, как в дверь постучались. В кабинет вошла воспитательница Зинаида Петровна и
доложила, что на кухне произошла авария: неожиданно лопнул котел, и пищу пришлось
перекладывать в другой, поэтому обед немного запаздывает. В ряду других происшествий,
случившихся за время ее дежурства, Зинаида Петровна отметила опоздание на работу без
уважительной причины Мити Чевелия.
Имя Чевелия невольно воскресило в памяти Антона Семеновича неприветливую
утреннюю встречу с Халабудой.
Хотя время было обеденное, пойти домой Антону Семеновичу не удалось. Сперва
пришли комсомольцы из соседнего села с просьбой помочь организовать вечер
самодеятельности, затем появился Семен Лукич, только-только возвратившийся из Харькова
с невеселым сообщением, что Помдет опять задержал выдачу денег. Наконец, вернулись
гости, закончившие обход колонии. Как и предвидел Антон Семенович, от прежнего
недоверия и предвзятости у них не осталось и следа. Гости просили разрешения приехать
завтра утром и снова пробыть в колонии до вечера...
Только в пять часов Антон Семенович смог пойти домой пообедать, а в шесть он уже
вновь выходил из своей квартиры.
В дневное время, когда колонисты работали, Антон Семенович занимался главным
образом организационными и производственными делами, вечерние же часы целиком
отдавал ребятам. Начиная с шести его всегда можно было найти среди колонистов в клубе, в
читальном зале, во дворе. Сегодня же, после доклада Семена Лукича об очередной неурядице
с Помдетом, нужно было без промедлений переговорить о денежных делах колонии с
Сидором Ивановичем. Антон Семенович опять вспомнил и утреннюю прогулку Халабуды с
Чевелием и смущенный вид председателя Помдета при встрече возле комнаты для приезжих.
Антон Семенович обратил внимание и на какое-то перешептывание Чевелия, Новикова и
других ребят на скамейке возле клуба: они замолчали при его приближении, когда минут пять
– десять тому назад он направлялся к себе в кабинет. Все это беспокоило его и почему-то
связывалось с мыслями о Халабуде.
Неожиданно дверь приоткрылась, и в кабинет просунулась голова Алексея Новикова.
– Антон Семенович, к вам можно?
– Ты хочешь мне сообщить что-нибудь очень важное, да? – шутливо спросил Антон
Семенович.
– Совершенно верно, Антон Семенович, очень важное! Мы тут задумали такое дело,
что Халабуда все деньги, которые нам должен, сам на стол выложит. Вы только устройте,
чтобы он обязательно на общее собрание сегодня пришел, да Митю Чевелия не очень ругайте
за утреннее опоздание на работу и не расспрашивайте, почему он опоздал. После все вам
расскажем...
Антон Семенович задумался. Его как педагога и воспитателя радовало, что колонисты
живут с ним одной жизнью, одними интересами и заботами. Не хотелось огорчать ребят
отказом от участия в их «заговоре»: по глазам и по всему поведению Новикова он видел, что
они задумали не просто шутку, а что-то серьезное. Расспрашивать о подробностях их
замысла он считал для себя невозможным, раз они сами преднамеренно не хотят посвящать
его в детали дела: этим он выразил бы им недоверие, чего во взаимоотношениях с
колонистами, особенно старшими, не допускал никогда. Ответ мог быть только один: или
отказ или согласие. Но взаимоотношения с Помдетом были проблемой особой важности.
Вправе ли он передоверить ее решение самим ребятам?
Новиков с нетерпением ожидал ответа, но Антон Семенович медлил. Чтобы выгадать
время, он стал уверять Новикова, что ребятам лучше отказаться от своих намерений, так как
– 31 –
«вообще нет никаких сил и способов воздействовать на Халабуду». Но Новиков с жаром
ответил:
– Не сомневайтесь, Антон Семенович, дело самое наивернейшее! Пусть нас гром
убьет или Николай Эдуардович пошлет бегонию пикировать, если оно сорвется! А за Сидора
Ивановича не беспокойтесь. Никакого насилия не будет...
Уверенность Новикова в успехе, подкрепленная такой серьезной готовностью к
самопожертвованию, подкупила Антона Семеновича. Вспомнив примеры блестящего
выполнения Калабалиным, Белухиным, Лопотецким и другими колонистами очень
ответственных поручений, Антон Семенович согласился помочь ребятам в их
«наивернейшем деле», но предупредил, чтобы они не допускали никакой грубости по
отношению к Халабуде и вообще не обидели бы как-нибудь старика.
Обрадованный Новиков хотел было уже помчаться к товарищам с радостным
известием, но Антон Семенович, нахмурив брови, остановил его:
– Что это ты болтал сегодня перед обедом двум приезжим, ожидавшим меня? Чтобы
этого больше никогда не было! Понял?
– Есть, понял! Больше не будет никогда! – весело ответил Новиков и исчез за
дверью.
Ребята придумывали разные способы заставить Сидора Ивановича раскошелиться,
или, как они стали говорить потом, «подцепить Халабуду на крючок». Но самый
многообещающий план возник у них, когда стало известно, что Сидор Иванович – большой
любитель поудить рыбу. Накануне того дня, к которому относится рассказ, Митя Чевелий
завел с Сидором Ивановичем разговор о всякой всячине и, как бы невзначай, рассказал, что
сейчас по утрам замечательно рыба ловится – успевай только вытягивать. Вчера, например,
в речушке Уде, протекавшей вблизи колонии, он, Митя, самолично подцепил краснопера, по
меньшей мере килограмма на три! Вертевшийся тут же Петька Левша с особо таинственным
видом сообщил, что и он несколько дней тому назад выхватил удочкой из ямы, той, что за
мостом, почти полуметрового карпа!
Через полчаса Сидора Ивановича и Митю Чевелия уже можно было видеть за
деятельной подготовкой к завтрашней ловле. Они заготовили по пяти удочек на каждого и по
предложению Халабуды смастерили ещё и сачок с длинной ручкой на случай, если
«стервец», который, безусловно, будет пойман, попытается оборвать или перекусить леску.
Они осмотрели место ловли и обильно разбросали приманку – куски черного хлеба.
Закончив такую тщательную подготовку, наши рыболовы уселись на берегу реки и стали
мечтать о возможных результатах предстоящей ловли. Чевелий, которого интересовал
вопрос, как подцепить на крючок не мифического краснопера, а самого Халабуду, намекнул,
что ему как колонисту надо попросить разрешения отправиться завтра на рыбную ловлю: он
ведь может опоздать на работу... И тут же добавил:
– А вдруг не отпустят, что тогда?
Размечтавшийся Халабуда, как и следовало ожидать, возмутился и безапелляционно
заявил:
– Ты же не с кем-нибудь, а со мной пойдешь рыбачить! Я-то ведь над всеми вами
начальник. Если захочу, так и десять колонистов возьму с собой! Понятно?
Чевелий поспешил воспользоваться этим и попросил дать ему на всякий случай
справку – «на предмет его участия в рыбной ловле». Халабуда назвал Чевелия дураком, но
парень не отставал, и в конце концов Сидор Иванович на клочке бумаги написал справку
следующего содержания: «Чевелий Митька находится в моем распоряжении до
необходимого срока. Сидор Халабуда».
Возвратившись в колонию, Халабуда отпустил Чевелия приказав ему на рассвете
явиться в комнату для приезжих со всем «оборудованием». Митя сразу же помчался созывать
на экстренное совещание своих друзей. Очень скоро в укромном уголке колонии были
разработаны все детали завтрашней «ловли» Халабуды.
– 32 –
...Рано утром наши рыболовы уже сидели с удочками на берегу реки.
Прошел час, два, три... Солнце поднялось довольно высоко, но весь улов пока
составляли две небольшие плотички. Чевелий с жаром убеждал Сидора Ивановича, что
«настоящая рыба» пойдет позже – ведь и он, Митя, своего краснопера поймал позавчера
что-то около десяти часов, не раньше!
Уже оттрубили сигналы на подъем, на завтрак, на работу, а наши горе-рыболовы,
ничего не замечая и не слыша, продолжали упорно сидеть в ожидании «настоящей рыбы».
Неожиданно из-за кустов показался Алексей Новиков и, делая вид, что не замечает Сидора
Ивановича, начал кричать:
– Ты, Митька, чего тут сидишь? Ребята в поле работают, а ты возле речки
прохлаждаешься! А для чего это ты пяты удочек захватил? На лягушек разве? Справедливо
сказано и старой поговорке, что рыбка любит лодыря, а пашня труженика. Кто разрешил тебе
отлучаться из колонии?
Чевелий сделал вид, что сильно напуган, вынул справку Халабуды и подал ее
Новикову, но тог, не читая, спрятал справку в карман и продолжал:
– Смотри, еще и документик припас! Антон Семенович разберется, кто тебе его дал,
и влепит хорошенько вам обоим – и лодырю и покровителю лодырей! А сейчас марш в
поле, на работу!
– Ну чего расшумелся! – миролюбиво сказал Халабуда.
– А, Сидор Иванович! Добрый день! Вы тоже здесь? – сказал Новиков так, будто
только теперь заметил Халабуду.– Нехорошо, Сидор Иванович! Видите, что колонист
порядок нарушает, бездельничает, а вы его не гоните домой... Он и справкой от какого-то
начальника, которому до колонии дела нем обзавелся. А вы ему потакаете... Счастливой
ловли, Сидор Иванович!.. – И Новиков скрылся в кустах.
Крайне сконфуженный всем, что наговорил Новиков, Халабуда сразу же после ухода
Чевелия поспешил в колонию, забыв даже о пойманных плотичках. Встреча с Антоном
Семеновичем возле комнаты для приезжих, видимо, окончательно испортила ему настроение,
и Сидор Иванович, по этой ли причине или по какой другой, до самого вечера не выходил из
своей комнаты.
...Оставшееся до общего собрания время Антон Семенович провел в беседах с
ребятами. Увидев вышедшего наконец из дома и усевшегося на скамейке Халабуду, Антон
Семенович с группой ребят направился к нему и пригласил его принять участие в общем
собрании колонистов. Польщенный вниманием, Халабуда согласился придти.
Когда в зале появился Сидор Иванович, ребята дружно ему зааплодировали и с
нетерпением стали ожидать, как развернутся события: большинство из них уже знало о
подготовлявшемся «моральном наступлении» на руководителя Помдета. Собрание проходило
спокойно, и добросердечный Сидор Иванович, растроганный и аплодисментами колонистов
и тем, что его посадили на почетное место, с улыбкой оглядывал ребят, кс предвидя никаких
каверз и подвохов с их стороны.
Дольше, чем на других вопросах, задержались только на истории с яблоками. Когда
секретарь совета командиров Дроздюк выложил на стол «вещественные доказательства»,
найденные под матрацем Бондарчука и в сундучке Швеца, все внимание ребят поглотили
яблоки, и они на время забыли о Халабуде. Во всяких яблочных происшествиях ребята
разбирались лучше даже, чем сам Антон Семенович. Несколько наводящих вопросов,
заданных провинившимся, сразу же привели в ясность все дело. Слово взял Матвей Белухин.
– Что можно сказать о Бондарчуке? Залез в сад Гордея Юхимовича, нарвал яблок и
честно признался. А вот со Швецом дело другое! Катя, дочь Гордея Юхимовича, увлеченная
кудрями Швеца, стала угощать своего ухажора плодами из отцовского сада, и он,
воспользовавшись ее доверием, за ее спиной набрал себе, как вы видите, двадцать отборных
яблочек. Конечно, мы все не прочь залезть в сад – кто из нас не бывал грешен! – но с этим
надо бороться. И наказать надо обоих. Но Швецу за такую мелкую подлость, как обман
– 33 –
девушки, недостойный колониста, я предлагаю усилить наказание: во-первых, остричь ему
кудри, чтобы не смущал больше дивчат, а во-вторых, запретить ему раз навсегда принимать
от них подарки!
Предложение Белухина – остричь кудри – привело Швеца в полное смятение. Со
слезами на глазах и с дрожью в голосе он стал уверять общее собрание и Антона
Семеновича, что больше никогда не то что на яблоки, но и на Катю не посмотрит!..
По выражению лица Антона Семеновича нельзя было сказать, поддержит ли он
Белухина или пощадит Швеца. Ему хотелось, чтобы ребята сами пришли к определенному
решению. Он выступил только в конце обсуждения.
– Вася, наш комендант, конечно, мастер своими кудрями девушкам головы кружить,
– сказал Антон Семенович, – но свои обязанности он исполняет хорошо: везде чистота и
порядок, он не корчит из себя какого-нибудь барина или приказчика, а сам, где надо,
действует и метлой, и лопатой, и граблями. Наказать его следует, однако я предлагаю
оставить только второе предложение Матвея – запретить Швецу принимать подарки от
девушек и предупредить его, что в другой раз он будет острижен наголо. В отношении
Бондарчука, по-моему, можно ограничиться запрещением на месяц ходить в деревню. Через
месяц яблоки отойдут, и у него не будет больше соблазнов.
