Текст книги "Ночь в городе"

Автор книги: Николай Эдельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– От какого шефа? Что за бред? Совсем сбрендили?!

– Что тут происходит? – раздался голос позади Герца, и он резко обернулся. За его спиной стоял невысокого роста человек, выглядевший как преуспевающий дантист или советник президента – хороший, безукоризненно сидящий костюм, из рукавов торчат ослепительно белые манжеты; свои глаза он прятал под большими темными очками; у него был тонкий нос, густые усы и впалые щеки. Ему было лет сорок-сорок пять. Рядом с ним, чуть поодаль, стояли ещё двое – плотный крепыш, подстриженный ежиком, и высокий, с абсолютно невыразительным лицом, которое невозможно узнать через пять минут после того, как увидишь. – Что вы подняли скандал? Идите себе мимо, как шли, и не задавайте лишних вопросов, – у него был сладкий бархатный голос, в котором, однако, прорезались властные нотки.

– А вы кто такой? – набросился на него Герц. – Думаете, что если у вас "кадиллак", можете безнаказанно сбивать людей?!

– Тише, без эмоций. Я – Энджел.

– Кто?

– Энджел, – повторил тот скучным голосом.

– Энджел? – Герц мгновенно протрезвел. Он вспомнил разговор с Кибдо, и тут же странные слова про уведенную девчонку обрели совершенно явственный и зловещий смысл. Неужели Лора действительно была его любовницей, и за ними двоими все это время следили?

– Шеф, он, – бритоголовый бандит ткнул пальцем в Герца, – был с этой блядью, которая от нас улизнула. Я приставил к ней Аусвайса, велел, как ихний конкурс кончится, тут же – волосы на кулак наматывать и в машину тащить. И все равно не доглядел, паскуда.

– Ладно. С Аусвайсом поговорим, – пробормотал Энджел. Он еле заметно кивнул, его подручные заломили Герцу руки, и он от боли едва не потерял сознание. Тут же его обыскали и отобрали пистолет и документы.

Герца запихнули в машину. Он оказался в отделенном от водителя перегородкой из темного стекла салоне, обитом мягкой кожей, где запах дорогих духов перемешивался с табачным дымом. Энджел сел слева от Герца, а человек с невыразительным лицом – справа. Леонид увидел, что бритоголовый прошел мимо машины, держа сбитую девушку на руках; её тело неестественно изогнулось, голова с открытым ртом свешивалась почти до земли. Сзади хлопнула крышка багажника, бритый сел на свое место рядом с водителем, лимузин скатился с тротуара и поехал дальше.

– Что вы с ней сделаете? – проговорил Герц; его горло пересохло, и из него вырвался только хриплый шепот.

– Я? – спросил Энджел. – Ничего. Я подарил её Муги. Ну, а он-то что-нибудь придумает. Он у нас парень с головой, изобретательный... А ты все увидишь. Можешь не беспокоиться, я позабочусь, чтобы ты поглядел на это зрелище. Ты у меня не заскучаешь.

Леонида трясло; он чуть не сходил с ума при мысли о том, какие изощренные пытки уготовила ему и девушке эта банда. Он был уверен, что жить ему осталось немного, и почему-то подумал, что такой исход окажется логическим концом этой сумасшедшей ночи. Но он тем не менее ещё нашел в себе силы спросить:

– А где сейчас Лора?

Он был абсолютно уверен, что его спутница не имеет ничего общего, кроме имени, с любовницей гангстера, и её исчезновение не связано с ними, но хотел использовать малейшую возможность получить о Лоре какие-нибудь сведения – а вдруг все-таки Кибдо прав?

В тот же момент Энджел ударил его по щеке и закричал:

– Никогда не упоминай имени этой потаскухи, если хочешь остаться живым!

Успокоившись, он спросил:

– А откуда, собственно говоря, ты о ней знаешь?

– Мне рассказывал о ней Кибдо.

– А, этот мозгляк! – сказал гангстер пренебрежительно, но похоже, задумался. – Ты, что ли, с ним знаком?

– Да, – сказал Герц.

– Можешь передать ему привет, как встретишь. Он будет очень рад.

– Обязательно передам, – пробурчал Герц.

Неожиданно дома куда-то пропали, и улица превратилась в дорогу, проходящую в выемке между двух сливающихся с темнотой склонов; машина то и дело проезжала под пересекающими выемку трубопроводами. С труб, уложенных в два, а то и три ряда, свисали лохмотья фольги, поблескивающие в отсветах фар. Несмотря на то, что окна лимузина были плотно закрыты, в кабину через все малейшие щели проникала пыль. Она скрипела на зубах, от неё першило в горле и чесалось в носу, а на пальцах оседал тончайший серый налет, сбивающийся при попытках его стряхнуть в грязные комки. На одном из трубопроводов болтался обрывок длинного плаката. Герц успел разглядеть поблекшие буквы: "...вой подвиг"

Затем они оказались у огромной коробки недостроенного цеха. На его углу горел прожектор, освещая зачем-то стоявший около полуосыпавшейся со временем траншеи трактор с подъемником, с которого свешивались канаты, зацепленные за лежащую на земле трубу; чуть дальше целый штабель таких же труб лежал на земле, тщетно дожидаясь, когда их уложат в выкопанную канаву. Обогнув цех, машина остановилась.

– Выходите, – приказал Энджел.

Он вылез сам и выпустил Герца. Человек с незапоминающимся лицом встал у Леонида за спиной. Герц увидел, что они находятся на краю огромной песчаной воронки; вниз уходила колея, спускаясь на дно, разглядеть которое не было возможности. Воздух был сухим и горячим, как будто прокаленная до полной безжизненности земля отдавала накопленный за много лет жар. Неподалеку стояло ещё несколько машин, и прохаживались люди, большей частью вооруженные. Некоторые, оказавшиеся вблизи, подошли и почтительно поздоровались с боссом.

– Муги, покажи господину Герцу, что ты сделаешь со своей добычей! крикнул Энджел. – Он очень интересовался!

Муги подошел к багажнику, открыл его и одной рукой достал из него и бросил на землю девушку. Она застонала и открыла глаза. Из уголка её рта сочилась черная струйка крови. Ее тело было вывернуто, как резиновое, весь правый бок превратился в кровавый бесформенный синяк, и обломки ребер выпирали наружу, чуть не прорывая кожу. Левые рука и нога тоже были сломаны. Бандит наклонился над девушкой и сорвал с неё купальник. Герц почувствовал, что у него подкашиваются ноги, и ко рту подступает тошнота.

– Глядите внимательно, – сказал Энджел, – не упустите ни одной подробности! Больше вы такого нигде не увидите!

Муги поднял ногу в тяжелом ботинке и изо всех сил ударил девушку в бок. Она слабо вскрикнула и закатила глаза. Герц не мог этого выдержать. С криком "Мерзавцы!" он бросился вперед. Но Муги небрежно взмахнул рукой, ударил его по зубам и откинул назад. Невыразительный человек поймал Герца и заломил ему руки.

– Держи его крепче, Сэм, – приказал Энджел.

Муги ударил Марго ещё раз, но она не издала ни звука. Бандит нагнулся, поглядел на неё и заорал:

– Подохла, мать её и перемать, сука, стерва! – и на мертвое тело обрушился град ударов, под которыми оно быстро теряло свои очертания. Энджел зевнул и сказал:

– Ну, это уже неинтересно. Жалко, не получилось зрелище. Ну ничего, сейчас будет развлечение позабавее.

Герц держался на ногах только потому, что его держал Сэм; его мутило как с тяжелого похмелья, ноги не чувствовали земли, и сознание витало где-то в стороне от тела. Он с трудом выговорил:

– Никуда я не пойду.

– Пойдешь, куда ты денешься, – сказал Энджел, ударив его по лицу. Герц почувствовал, что ему с хрустом выворачивают руки, земля под ногами поплыла куда-то вбок, и его вырвало. Энджел сплюнул и сказал:

– И ты ещё осмеливаешься возражать мне? А если с тобой так, как с твоей подружкой – не желаешь попробовать, а? Ха-ха! Пошли! – он зашагал вперед. Герца, подталкивая в спину, повели за ним. Леонид еле переставлял ноги.

Они спустились по склону гигантской воронки, дно которой было завалено металлоломом, мотками проволоки, старыми автомобильными кузовами, разломанными бетонными плитами, горами битого стекла и кирпича, гнилыми досками, ржавыми корпусами электродвигателей, сгоревшими трансформаторами и черт ещё знает каким хламом. За полосой мусора поблескивала какая-то маслянистая жидкая поверхность, протянувшаяся до смутно видневшегося в темноте другого края воронки. Заливаясь в углубления между песчаными барханами, она образовывала причудливые языки. Над поверхностью жидкости торчали накренившаяся кабина и задние траки полузатонувшего в луже бульдозера. Когда со стороны водоема подул ветерок, у Герца начали слезиться глаза, а на языке появился металлический привкус.

– К вашему сведению, – сказал Энджел с легким смешком, – не советую туда нырять. Там и нефть, и бензин, и аммиак, и ртуть, и синильная кислота – всего понемногу.

Герц немедленно заподозрил, что его утопят в этом индустриальном коктейле, но у гангстеров нашлась другая жертва. К Энджелу подвели – а вернее, подтащили, так как он едва держался на ногах – человека со связанными за спиной руками. Он был безжалостно избит – рубец на лбу, рассеченные губы, разбитый нос, заплывший глаз. Едва двое конвоиров отпустили его, он повалился на песок. Энджел приказал:

– Вставай!

Связанный, кряхтя, начал подниматься – сперва перевалился на бок, потом поднялся на колени, и одним рывком встал на ноги. Едва он поднялся, один из бандитов, высоченный детина с густой бородой, толкнул его в грудь прикладом автомата, и тот свалился опять, упав головой на груду железных банок.

– Вставай! – повторил Энджел, осветив свои брюки фонариком и убедившись, что на них не попала грязь.

Связанный опять, тихо охая, поднялся на ноги, и опять полетел на землю. Эта процедура повторилась ещё раз, и когда Энджел вновь приказал ему встать, тот покачал головой.

Тут перед пленником предстал Муги. Он был разъярен и возбужден.

– Что, эта сволочь не хочет вставать? – завопил он и, подскочив к связанному, ударил его ногой под ребра: – Встать, кому говорят, если не хочешь пулю в лоб! – в руке у него появился пистолет. Под ударами взбешенного бандита человек с трудом поднялся на колени, но не дожидаясь удара, рухнул обратно. – А, сука, обмануть нас хочешь?! – Муги выстрелил из пистолета в землю, и рядом с головой пленника взметнулся песчаный фонтанчик. Он дернулся и попытался отползти. Тогда Муги выстрелил ещё раз, но по другую сторону от его головы. Выстрелы как бы обрисовывали контур лежащего на земле тела.

– Ты до тех пор жив, пока будешь двигаться, – сказал бандит, – тебе же обещали, что с тобой ещё побеседуют серьезно?

Тогда Энджел подошел к лежащему на земле, чуть наклонился к нему и сказал:

– Что ж ты, подлец, нас обманул? Думал, что мы ничего не узнаем? А ты знаешь, что никого так сурово не наказывают, как изменников и предателей? Тебя ведь предупреждали, что с тобой будет, если ты нас предашь? Или ты думал, что мы не посмеем с тобой расправиться? Или что твой Ван Рубьюги тебя защитит? Ишь какой умный нашелся – мы ему деньги платим, а ему все мало, и он продался этому ублюдку! Ну ладно бы получал от него бабки – это я даже приветствую: иметь своего осведомителя у Рубьюги никогда не помешает, но ты же, сволочь, ничего нам не говорил! А когда совсем запутался, совершил последний и самый страшный грех – побежал жаловаться в полицию! Допустим, полиция вся в наших руках – жить тебе осталось недолго, и я могу это тебе сказать – но принцип есть принцип! А ты подумал, что случится с твоей женой и детьми?

Тут в первый раз пленник заговорил. Из его разбитых губ вылетел хрип:

– Ради бога, не трогайте их!

– Как бы не так, – ухмыльнулся Муги, плюнув человеку в лицо и перекинув из руки в руку пистолет, – мы про них не забудем. У него две девочки, – сообщил он. – Одной пятнадцать лет, другой одиннадцать. А я люблю девочек. Трахнешь, а потом шею ей свернешь – бесподобно! – он прямо светился от сладостных воспоминаний. – И с супругой твоей любимой позабавлюсь, можешь быть спокоен.

– Негодяй! – просипел лежащий, и из его глаз потекли слезы.

– А ты что думал, дорогой мой? – произнес Энджел тоном, каким отец отчитывает нашалившего сына, – о чем ты думал, когда продавался Рубьюги? Что мы с тобой в бирюльки играть будем? У нас на этот счет просто: провинился – отвечай! Скольких моих людей Ван Рубьюги отправил на тот свет благодаря твоей измене? Четырех, не меньше. Вот и будет восстановлена справедливость. Да ты не бойся, может, мы твое семейство ещё оставим в живых – живую женщину лучше использовать, чем мертвую, правда, Муги?

– Это верно, шеф. Я мертвых не люблю – уж очень они холодные; ну разве что когда других нет. Ну, это будет зависеть от них самих – удовлетворят они нас, можно будет и помиловать их. Ты понял? – и на человека обрушился ещё один удар ботинком.

– Ну, – сказал Энджел, – есть тебе что сказать в свое оправдание? Эй, ты слышишь меня, Ангстрем?

– Слышишь шефа?! – заорал Муги и ещё раз ударил лежащего, – отвечай, когда с тобой разговаривает шеф!

– Пощадите меня, – промолвил пленник.

– Муги, помилуем его? – спросил Энджел.

– Не знаю, шеф, – произнес Муги озадаченно. – Вам виднее.

А Энджел объявил:

– Ты заслужил смерть, Ангстрем. Но я не хочу лишних трупов. И поэтому я тебя помилую, – он сделал паузу и добавил: – помилую, если ты сумеешь перебраться на ту сторону, – он показал на противоположный край ядовитой лужи. – Переплывешь туда – и ты свободен. Развяжите его!

Глаза пленника заблестели было надеждой, но вскоре потухли – он понял, сколь ничтожны его шансы перебраться через бассейн, полный кислот и ядов. Пленнику развязали руки и подняли на ноги. Он растерянно озирался.

– Ну, пошел! – крикнул Энджел. – Ребята, в голову не стрелять! – и пока до бандитов доходило, что от них требуется, Ангстрем, мужчина лет под пятьдесят, бросился к луже. Но Муги был наготове; вспышка осветила спину бегущего, и, отброшенный пулей, он свалился лицом вниз в щель между двумя старыми холодильниками.

– Готов, что ли? – сердито спросил Энджел. – Вечно ты перестараешься, Муги, обязательно тебе надо с первого выстрела! На, возьми другой пистолет, твой слишком большого калибра! – и он вручил Муги пистолет, отобранный у Герца.

Но Ангстрем завозился, загремел железом, встал на ноги – и тут же новый выстрел бросил его на кучу лома, загремевшего под его телом. Он с трудом поднялся, шатаясь, и плюхнулся в лужу после очередного выстрела. Около минуты было тихо, потом там, где он упал, раздался шорох и плеск.

– Жив еще, мерзавец, – проговорил Энджел. – Пойдем посмотрим, – он пошел вперед, смело шагая между кучами хлама. Вся его банда с громким хохотом двинулась вслед за ним. Герц надеялся, что его оставят в покое, но тщетно – его, по-прежнему выворачивая ему руки, так что он их почти не ощущал, повели вслед за бандитами, и пробравшись через нагромождения металлолома, он увидел Ангстрема, лежавшего лицом в черной жиже. Энджел осветил его фонариком, и Леонид увидел три кровавые дыры в его спине. Ангстрем, упираясь руками в землю, приподнялся, повернул к глядевшим на него свое лицо, и Герцу опять стало плохо; после падения на кучу железного хлама рот и щека пленника были разорваны почти до уха, глаз выдавлен, и на его месте зияла кровавая дыра. Оставшимся глазом он смотрел на убийц, на оружие, готовое выстрелить.

– Ха-ха-ха! – засмеялся Муги. – Как он жить хочет! – и выстрелил ему в левую руку. Пуля превратила ладонь в кровавое месиво. Бах! Второй выстрел и правая ладонь Ангстрема почти оторвана от руки, повиснув на лоскуте кожи. Еще две пули перебили ему ноги, – ну, плыви, плыви, – сказал, смеясь, бандит, – авось доплывешь! – ещё один выстрел снес Ангстрему ухо.

– Хватит, ребята, – сказал Энджел. – Пошли. Эй, Ангстрем, если ты меня слышишь – у тебя ещё есть шанс! Переплывешь – пощадим. Только не ошибись, тебе вон туда надо! Как доплывешь – свистнешь, идет? – и банда опять заржала. – Если прежде не растворишься!

Потом Герц опять оказался около лимузина. Сэм отпустил его, и Леонид едва не свалился. Его шатало, к горлу подступала, готовая вырваться наружу, кислая мерзость, а перед глазами все стояло обезображенное лицо Ангстрема с кровавой дырой вместо глаза. Энджел взял его под руку и спросил:

– Вам понравилось это маленькое представление, господин Герц? Вам немножко не по себе? Может быть, съели что-нибудь не то? Или с похмелья? Хотите коньяку? Одна стопка – и все как рукой снимет! Надеюсь, вы не преминете рассказать вашему знакомому Кибдо о том, что вы здесь видели? Ничего, ничего, я разрешаю. Можно. Да, кстати. Тело вашей знакомой не желаете забрать? Похороните его – где-нибудь на помойке. Крысы устроят ей погребение по первому разряду!

Герц почти не слышал его болтовню, до того ему было мерзко. Он пришел в себя, только когда лимузин нес его прочь по улице. Энджела в салоне не было. Рядом сидел с непроницаемым лицом Сэм.

– Куда вы меня везете? – мрачно спросил Герц.

– В постельку к мамочке родимой, на мягкую перинку, – ответил Сэм, сохраняя на лице бесстрастное выражение. – А ты думал, мочить тебя будем? Много чести, ещё руки марать об такого говнюка. Впрочем, у нас здесь это легко делается. Достаточно связать получше человека и бросить где-нибудь в переулке. Крысы сделают остальное. Но для тебя и это слишком большая честь. Кому ты нужен!

Машина повернула и внезапно резко затормозила. В тот же момент Сэм открыл дверь и вытолкнул Леонида наружу. Машина рванула с места и умчалась. Герц чудом умудрился удержаться на ногах. Он отошел к стене дома и прислонился к ней, не в силах стоять. Его мотало из стороны в сторону.

Чуть-чуть придя в себя, он нетвердыми шагами пошел вдоль улицы, надеясь хотя бы найти место, где можно посидеть и очухаться. На углу одного из домов светил фонарь, освещая стену, на которой висела табличка с названием улицы. Леонид прочел её и остановился. "Улица Бардачная" – было написано на ней.

Не успел он сообразить, что случай, наконец, занес его туда, куда он уже не надеялся попасть, как сзади послышались шаги. Леонид машинально обернулся, чтобы посмотреть, кто идет, и чуть не упал от удивления.

– Симон! – сказал он.

– Леонид, что ты здесь делаешь?! Как ты тут оказался?! – закричал Симон, устремляясь навстречу ему.

* * *

– Итак, в конце концов получается так, что я хотел как лучше, а что в результате вышло... – сказал Леонид. Они сидели у Симона, и Герц только что кончил рассказывать все, что с ним приключилось. – И что мне теперь делать? Если бы был способ исправить что-нибудь, сделать что-нибудь по-другому...

– Есть такой способ, – сказал Симон. – Я не гарантирую, что получится, но попробовать можно.

– Какой?

– Надо сходить в Центр.

– В центр Заброшенных Кварталов? Зачем?

– А ты знаешь, что там происходит?

– Ну, знаю... То есть, конечно, нет. Говорят, что там дьявол сидит, или Семь Хранителей Зла, или что-то в этом роде.

– Прекрасно. Вот и надо отправиться к ним.

– Зачем? Душу, что ли, продавать?

– Это уж твое дело – как ты с ним договоришься. Но больше я тебе ничего предложить не могу.

– А ты проведешь меня туда? – спросил Герц.

– Проведу. Я этим здесь только и занимаюсь.

– Ну, тогда идем, – решительно сказал Леонид и тихо добавил: – Я в это не верю, но ведь другого выхода все равно нет...

7.

В туннеле было сыро и гулко; свет фонарика выхватывал из непроницаемой для зрения тьмы чугунные ребра тюбингов, пучки кабелей и поржавевшие рельсы. Под ногами хлюпала вода, что-то где-то капало, булькало, шуршало и сочилось. От промозглой сырости Герц чувствовал, что у него начинают стучать зубы, а из иногда попадавшихся боковых ответвлений, низеньких и ещё более темных, как будто одна абсолютная тьма может быть чернее другой, тянуло совсем уже могильным холодом.

– Нет, крыс здесь нет, – сказал Симон, ступая по шпалам. – Вот летучие мыши иногда попадаются, но им же совсем нечем здесь питаться.

– Почему забросили эту линию? – спросил Герц, и его голос многократным эхом отразился от металлических сводов. – Подумаешь, что проходит под Заброшенными Кварталами... Задраили бы все выходы наверх и ездили бы. Поездам-то что? А теперь ни то ни се – метро в городе на две половинки разодрано. И в обход строить, насколько мне известно, не собираются.

– Не собираются, – подтвердил Симон. – Средств нет. А что бросили так машинисты отказывались поезда водить, пассажиры не хотели ездить; ремонтные рабочие тоже все поувольнялись. Понимаешь, пошли слухи, что из боковых проходов появляются страшные твари и набрасываются на поезда. Хочешь – не хочешь, а пришлось закрывать. А с тех пор, как в центре что-то появилось...

– Слышишь! – закричал Герц. – Поезд!

Вдали в туннеле послышался неясный гул, он быстро приближался, гудя в пустой трубе. И вот уже различимы грохот колес на стыках рельсов, вой сирены, ритмичное эхо, но вокруг по-прежнему было темно и пустынно. Все произошло так быстро, что Герц даже не успел сойти с рельсов и, закрыв глаза, чувствовал, как невидимый поезд проносится прямо сквозь него. Затем поезд удалился, пропал, и опять стало тихо, и только где-то шлепались капли воды.

– Что это? – воскликнул Герц. – Что это было?

– Не кричи, – сказал Симон. – Бывает иногда.

– Но это же... Я не знаю... Я слышал, как звенят рельсы при приближении поезда! Да что слышал, я чувствовал, как они вибрируют под моей ногой!

Почему-то он был очень взволнован.

– В Заброшенных Кварталах чего только не происходит, и чем ближе к Центру мы подходим, тем больше странного мы встретим. По крайней мере этот поезд никому не вредит. И что рельсы звенят, ещё не самое забавное. Гляди!

Он посветил фонариком Леониду под ноги. Герц взглянул и чуть не сел. Старые порыжевшие рельсы блестели сверху, как будто по ним сейчас действительно прошел поезд, сдирая колесами ржавчину.

Симон пожал плечами и пошел дальше во мрак туннеля. Леонид немного отстал от него, заглядевшись на реальные следы фиктивного поезда.

– А Разумная Вода здесь не появляется? – крикнул он.

– Не ори, пожалуйста, – попросил Симон. – Если ты думаешь, что здесь нас некому слышать... Может, появляется. И что? Я просто не знаю, никогда её здесь не встречал.

– Ты говорил, что Разумная Вода может распространяться на большие расстояния?

– Да.

– Слушай, а действующие туннели от заброшенных отгорожены?

– Отгорожены, там все засыпано. А что?

– Нет, если Разумная Вода проникнет в действующее метро, что тогда будет!

– Не знаю, что будет, а метро не будет, это я гарантирую. А что ты так волнуешься? Какое тебе дело до города? Все равно Заброшенные Кварталы рано или поздно поглотят его целиком.

– Ты так считаешь?

– Ну разумеется. Остановить их – не остановишь, попытаться уничтожить – тоже дохлый номер.

– Но почему не удастся остановить? Возвести, например, вокруг них сплошную бетонную стену.

– А ещё лучше – заключить их в один бетонный саркофаг. Стена, не стена – все равно желающих жить рядом с ними не найдется! Да если бы людям было куда ехать, город давным-давно перестал бы существовать! Сейчас скорость расползания Заброшенных Кварталов определяется главным образом квартирным вопросом.

Они миновали ещё одно боковое ответвление и порядочно отдалились от него, когда Леонид услышал позади себя тяжелый глухой топот.

– Это что? – шепотом спросил он Симона.

– Что?

– Ну, звуки.

– Какие? Я ничего не слышу.

– Что у меня, глюки, что ли? Глухой топот сзади.

Симон огляделся, всматриваясь в темноту.

– Там ничего нет, – сказал он.

– Но я же ясно слышу топот! Шаги удаляются.

Он тоже поглядел туда, откуда неслись звуки, и ему показалось, что чернота в туннеле стала ещё чернее, как будто там находилось какое-то огромное тело.

– Там определенно что-то есть, – прошептал он.

– Нет там ничего. Тебе мерещится. Это бывает. Мне поначалу тоже много чего мерещилось.

Герц пожал плечами и, то и дело оглядываясь, поплелся дальше, переставляя усталые ноги по нескончаемым трапециевидным бетонным обрубкам. Так они прошли ещё с полкилометра.

– А вот и станция, – сказал вдруг Симон. Он ловко вскочил на выступающий из темноты край платформы, которую Леонид заметил только после его слов. Симон подал Герцу руку, помогая ему взобраться наверх. Леонид встал на замусоренный мраморный пол, и тут же отпрянул и чуть не свалился на рельсы – из темноты на него уставилось холодное глазастое лицо, и торчал ствол револьвера. Когда первый момент испуга прошел, Леонид понял, что перед ним статуя человека с револьвером в руке, прислонившегося к массивной колонне. Напротив него, у другой колонны, сидел солдат в старой дореволюционной шинели, сжимая гранату. Герц замысловато выругался. Хоть скульптуры и были бронзовыми, находиться в их обществе, когда они таращатся из мрака, и на их полированных скуластых лицах отражаются блики от луча фонарика, было несколько неуютно. Герц подумал, что не удивился бы, если бы они вдруг ожили и кинулись на него – в Заброшенных Кварталах все может быть. Ровный ряд колонн с двумя революционно-аллегорическими фигурами около каждой терялся далеко впереди.

– Сейчас принесу дров, разведем костер, – сказал Симон.

– Дров? Откуда тут дрова? – спросил Герц почему-то полушепотом – в мрачной темноте, под сводами заброшенной станции, в окружении безмолвных статуй, его голос не мог звучать в полную силу. То ли пустота и заброшенность подавляли, то ли матросы с револьверами мешали – казалось, что они внимательно слушают.

– А скамейки на что? Я, не будь дураком, вовремя сделал приличный запас и спрятал под платформой.

Он спрыгнул на рельсы и зашагал вдоль станции, пока не скрылся в темноте. Герц слышал только его шаги и какое-то шуршание. Через пару минут он вернулся, неся охапку щепок и обломанных досок.

– А мы не привлечем внимания? – спросил Леонид, забирая у него груз.

– Тут кругом никого нет. Разве что покойники.

– И тут покойники!

– Ага. Без них у нас никак нельзя. Помнится, на том краю платформы валялась пара скелетов. Они и сейчас должны там лежать. Хочешь, сходи, посмотри.

– Нет уж, спасибо, – отказался Герц.

Симон сложил из щепок небольшой костер и зажег его. Пламя поднялось высоко вверх, осветив колонны, мрачные фигуры, как будто ожившие и сделавшие соседство с ними ещё более неуютным, когда отблески огня запрыгали по ним, создавая резкие меняющиеся контрасты между светом и тенью на их революционных рожах, и грязную платформу, заваленную консервными банками и бутылками, и Герцу показалось, что на другом конце платформы действительно виднеются белые кости. Симон стал шуровать в рюкзаке, доставая консервы. Пока он занимался едой, Леонид пошел осмотреть станцию. Скульптуры на другом её конце изображали мирных людей, занятых созидательным трудом во благо отчизны: поселян и поселянок, собравших богатый урожай, матерей с упитанными детьми, мускулистых спортсменок, шахтеров в касках, пролетариев в спецовках.

Когда он вернулся к костру, Симон стоял перед колонной и читал написанные краской на её полированной мраморной поверхности буквы.

– Хм, занятно, – произнес он.

– Что там? – спросил Герц, подходя ближе.

– Кто-то возвращался из Центра, видать, – сказал Симон. – Прочти.

Леонид прочел. Неровными буквами, с ошибками, там было написано:

"диржал в диснице своей семь звесзд и из уст Ево выходил острый с обеих сторон меч и лице ево как сонце сияющщее в силе своей"

– Не Джери ли писал? – пробормотал Герц, – в его стиле. Это же цитата из Откровения.

– Что ты бормочешь? – спросил Симон.

– Я говорю, это цитата из Откровения, – сказал Леонид громко.

– Вот и я говорю, – ответил Симон. – Видать, из Центра человек шел.

8.

Он сидел прямо напротив распахнутой двери, и оттуда, из непроглядной темноты, дул ветер, принося сухую пыль, окурки, а иногда – сладко-кислый противный запах гниющих овощей. Полный мрак только иногда нарушали огни редких автомобилей, проносившихся по улице. Где-то невдалеке раздались автоматная очередь и звон разбитого стекла.

Леонид сделал жест, употреблявшийся в Древнем Риме, ткнув отогнутым большим пальцем в опустевший стакан, и Эрвин плеснул туда неразбавленного виски.

– Как приехал в город, все пьешь, – проворчал он. – Совсем сопьешься.

– Может быть, я этого хочу. А тебе какое дело? Пока что у меня есть чем платить за выпитое. Вон, те тоже только и делают, что пьют, – Герц показал на соседний столик, где трое мужиков уничтожали одну бутылку за другой; с ними были две пьяные шлюхи, одна из которых расположилась в кресле вниз головой. Ее ноги перевешивались через спинку кресла, юбка задралась, и её кавалер терся щекой о её бедро.

– Они не пьянеют, – сказал Эрвин.

– Вот и глупо. Зачем пить, если не пьянеть. Тогда и воду можно пить, тем более она горло не дерет.

– Вот сопьешься...

– А я уже спился. Это мое дело. Как у вас в городе можно прожить, не накачавшись как следует. И вообще, отстань от меня, – он махнул рукой. – Ну не могу, н е м о г у я не пить!

– С тех пор, как все это случилось? Так может, тебе лучше уехать?

– Зачем? Везде одно и то же. И пил я всю жизнь, с тех пор, как понял, что энтропия преследует меня, и избавиться от неё невозможно. Думаешь, от неё можно где-нибудь спрятаться?

На тротуаре перед открытой дверью появился человек. Он держал в руке пистолет и ожесточенно отстреливался; Леонид услышал удар, треск, грохот, и в полукруг света, лежавший на асфальте, влетел, падая, мощный шоссейный мотоцикл. Он по инерции волочился боком по мостовой, и не успел ещё остановиться, как человек с пистолетом подскочил к нему и всадил всю обойму в мотоциклиста в черном комбинезоне. Потом он заглянул в дверь, вошел, выставив пистолет перед собой, постоял несколько секунд, глядя на развалившуюся в кресле проститутку, подошел к стойке и хлопнул по ней ладонью.

– Джин! – потребовал он, выхлебал содержимое стакана, кинул на стойку несколько монет и вышел наружу. Там он выстрелил ещё раз. Вслед за выстрелом раздался удар, и отсветы пламени озарили стены домов на другой стороне улицы.

– Хороший мотоцикл был, – заметил Эрвин.

– От шестого же часа тьма была во всей земле до часа девятого; а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? выдал очередную цитату Джери.

В двери возникла, как будто вынырнула из моря мрака, девушка. Яркие накрашенные губы выделялись на её красивом лице; она была почти совсем голая, если не считать микроскопического купального костюма, едва прикрывавшего её интимные места. Она постояла несколько секунд в дверях, потом пошла прочь, покачивая широкими бедрами.

– Они больше не пользуются иглами, – сказал Эрвин. – Теперь они отращивают длинные ногти, остро затачивают их концы и смазывают ядом. Считают, что так надежнее, – он хмыкнул и произнес непечатное слово.

Герц опустил тяжелую голову на руки. Какой мрак на улице, и какая тоска... Кажется, подходящий момент встать, выйти из двери и просто идти по тротуару, выщербленному до грунта, переступая через еле различимые в темноте кучи мусора и огибая ржавые корпуса автомобилей. А там – случайная пуля, выпущенная Ночным Снайпером из покинутого дома, или вылетающий из-за поворота черный лимузин, свет фар выхватывает на мгновение из темноты стены домов, удар...