Текст книги "Цари мира (Русский оккультный роман. Т. VIII)"

Автор книги: Николай Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Николай Толстой
ЦАРИ МИРА
Русский оккультный роман
Т. VIII

I

В одно холодное августовское утро 1900 года на улице Анонсиасьон в предместье Парижа царило необычайное оживление.

Из монастыря сестер-кармелиток выселяли его обитательниц, заслуживших давнишнюю симпатию всего бедного населения околотка. Но закон, только что проведенный Вальдеком[1]1
  …закон, только что проведенный Вальдеком – Пьер Мари Рене Эрнест Вальдек-Руссо (1846–1904) – французский политик, государственный деятель, реформатор, антиклерикал и дрейфусар, в 1899–1902 гг. премьер-министр Франции. Здесь имеется в виду проведенный администрацией Вальдека-Руссо в 1901 г. «закон об ассоциациях», существенно ограничивший деятельность религиозных объединений. Следует отметить, что окончательная редакция закона, принятая под влиянием левых партий, не совсем соответствовала намерениям Вальдека-Руссо и что он выступал против эксцессов в его применении, допущенных преемниками.


[Закрыть], был неумолим, и полиция должна была его исполнить.

Монахини сопротивления не оказывали. Они послушно выходили попарно из раскрытых настежь, никогда прежде не открывавшихся железных – с прочной решеткой – ворот, садились на приготовленные фиакры и, не обращая внимания на толпу и на полицейских, осеняли себя крестным знаменем и поочередно отъезжали по направлению к центральной части города, откуда, с вокзала Сен-Лазар, должны были направиться в Англию, навсегда покинуть дорогое отечество.

Уже целая вереница черных плащей и белых кремовых сутан прошла перед зрителями, громко выражавшими свое негодование на жестокость правительства. Остались только две пары монахинь, и в числе их мать Мария де ла Круа, сама игуменья, которая, как капитан корабля, хотела последней покинуть оставленные владения. Но при виде ее полицейские величаво остановили подвигавшуюся группу, и комиссар, приподняв шляпу, спросил:

– Вы госпожа Дюпон?

– Я сестра Мария, – тихо, но твердо ответствовала монахиня. – В миру была Анна Дюпон, и не понимаю, чего вам еще от меня нужно… Вы разорили монастырь, закрыли и запечатали нашу домовую церковь, забрали наше небольшое имущество и, наконец, выгнали нас из собственного нашего дома без всякого с нашей стороны сопротивления. Чего вам теперь от нас нужно?

– Сударыня, я очень извиняюсь за причиненное вам и вашим сестрам беспокойство, но я человек подвластный и должен исполнить свой тяжелый долг до конца. Вы должны понять…

– Пожалуйста, короче, господин комиссар. Меня ждут сестры, которые торопятся на поезд.

– Извините меня, сударыня. Эти дамы поедут без вас…

– Почему это? – спросила игуменья дрогнувшим голосом, предчувствуя недоброе.

– Я имею приказ вас арестовать.

Толпа заволновалась. Неодобрительный гул негодующих голосов волной пронесся по улице. В это время какая-то бедно одетая женщина, с шестилетним ребенком на руках, протискалась до самой кареты, в которую комиссар намеревался посадить игуменью. Одной рукой придерживая ребенка, она другой дотронулась до рукава монахини, чтобы обратить на себя внимание.

– А, это ты, Габриэль! Пришла проститься со мной? – сказала она, наконец, заметив ее. – Видишь, меня увозят! Терпенье!

– Матушка! Добрая матушка! Я вас более не увижу! Благословите на прощанье меня и маленького Тото!

– Бог тебя благословит, моя дорогая Габриэль, ты будешь счастлива, ты увидишь лучшие дни… Твой сын вырастет, будет добрым, умным и бравым тружеником, как его отец. Я буду молиться о вас обоих.

– Ваше благословение, мадам Дюпон, им, несомненно, принесет счастье, – сказал, улыбаясь, комиссар. – А теперь потрудитесь занять место в карете вместе с тремя вашими приближенными, и нам пора отправляться.

Четыре кармелитки, одна за другой, вошли в карету, которая поплелась по направлению, противоположному предыдущим, сопровождаемая полицейскими чиновниками.

– За что арестовали мать-игуменью? – говорили в толпе, и тотчас же стали появляться самые нелепые предположения.

– У нее оказался миллион, который она хотела спрятать от правительства, – говорил один.

– Нет, она, должно быть, неверно показала число сестер, – предполагал другой.

– Вовсе нет. В монастыре нашли огромное количество детских трупов, – выдумывал третий.

– Она была немецкой шпионкой, и правительство нашло у нее компрометирующую переписку, – с апломбом утверждал четвертый.

– Может быть, узнали, что она переодетый Дрейфус? – шутил пятый.

– Я вам скажу, в чем дело, – отрицал следующий, – но это секрет: за беспатентную торговлю табаком…

– Мы сейчас узнаем. Вот идет господин помощник комиссара, он должен знать, он нам скажет, – закричали в толпе.

– Господа, расходитесь. Мадам Дюпон арестована по приказанию господина префекта полиции за принадлежность к военной иезуитской организации для ниспровержения республиканского строя. Не беспокойтесь. После допроса ее выпустят на свободу, и она благополучно присоединится к своим товаркам заграницей. Ей дурного не сделают.

Толпа стала расходиться. Не все верили, чтобы заключенная монахиня могла участвовать в антиправительственной организации. Но все удовлетворялись словами господина помощника комиссара, что «ей дурного не сделают», и только некоторые иронически замечали, что дурного ей сделали уж порядочно, и хуже того зла, которое уж причинили ей с сестрами, никто в свете сделать не может.

Парижская толпа расходится не скоро: ей нужно потолковать, обсудить происшествие, посмотреть, если есть что, и еще поговорить. Поэтому, когда господин помощник комиссара вошел в опустевший монастырь, часть толпы осталась на улице, а другая двинулась вслед за ним посмотреть обиталище монахинь, то святая святых, в которое никогда еще не вступала нога ни одного мужчины, – даже священника. Молодежь ходила по пустым кельям, смеялась, постукивала по глухим стенам – не окажется ли где-нибудь потайного хода или замуравленной за непослушание монашенки. От чердака до погреба, все представляло полное запустение, одни голые стены, кое-где самая простая мебель, соломенные тюфяки и железные умывальники. В комнате, по-видимому, принадлежавшей настоятельнице, валялись кое-какие клерикальные газеты, обрывки писем. Все это не было интересным. Но вот в углу, у самой кровати, полицейский заметил тщательно сложенное письмо, видимо, впопыхах оброненное при выходе из комнаты. Он его поднял, взглянул на подпись.

– А, это инженер Дюпон, брат монахини. Посмотрим, что он пишет! Едва ли что-нибудь важное.

Но лицо полицейского тотчас же изменилось, когда он стал пересматривать свою находку. Он побледнел, руки его задрожали, и он, не помня, что делает, громко прочел перед всеми присутствующими следующие строки:

«Сестра, наша победа обеспечена! Мы не только будем господствовать во Франции, но можем сделаться хозяевами всего мира. Мой друг, русский электротехник Филиппов[2]2
  …русский электротехник Филиппов – Здесь и далее речь идет о русском ученом, писателе и популяризаторе науки М. М. Филиппове (1858–1903), издателе и редакторе жури. Научное обозрение. Был найден мертвым в своей домашней лаборатории в Петербурге; накануне смерти опубликовал письмо, в кот. утверждал, что изобрел способ передавать на тысячи километров энергию взрыва. В недавние годы деятельность Филиппова стала предметом всевозможных конспирологических спекуляций.


[Закрыть], изобрел „силу“, могущую на расстоянии нескольких тысяч километров взрывать мины, разрушать крепости и поражать электрическим ударом намеченного врага. Он не успел воспользоваться своим открытием. В тот самый день, когда он опубликовал о своем изобретении в газетах, обещая раскрыть свою тайну перед всем миром, думая этим сделать войну невозможной, несчастный был найден задушенным в своей комнате, или, вернее, в своей лаборатории. Врачи констатировали отравление газами, над которыми он работал. Но, может быть, дело обстояло иначе. Я уверен даже, что было иначе; мне кажется, что мы стоим пред лицом возмутительного злодейства. Во всяком случае, после его смерти его секрета не нашли; не знаю, искали ли, а если и искали, то лишь для того, чтобы его уничтожить. Бедный погибший друг! Прежде, чем рисковать жизнью для науки и блага человечества, он предчувствовал опасность, – он успел передать свой секрет в надежные руки. Короче, я им владею, я им воспользуюсь, и пусть тень моего друга не сетует, что я оказался большим патриотом, чем он. Да здравствует Франция!»

– Скорее к телефону, пока не поздно! Заговор гораздо сильнее, чем мы думали.

С этими словами помощник комиссара бросился из монастырского здания на улицу, вскочил в первый попавшийся фиакр и, крикнув кучеру: «Сто су на чай!», полетел с быстротой экспресса к господину префекту Сены, градоначальнику столичного города Парижа.

II

Господин Лепен, начальник парижской полиции, находился в самом дурном расположении духа. Он не так давно повредил себе ногу, участвуя в процессии богини Разума на Монмартрском бульваре в тот самый день, когда эти клерикалы праздновали открытие национальной монмартрской базилики[3]3
  …национальной монмартрской базилики – т. е. базилики Сакре-Кёр (Святого Сердца). На самом деле ее строительство, начатое в 1875 г., завершилось в 1914 г., а освящение состоялось в 1919 г.


[Закрыть]. Это они накликали на него несчастье. Господин Лепен суеверен, но считает себя «без предрассудков», что не мешает ему прислушиваться к голосу различных гадалок и хиромантов. Вот один из них ему предсказал, что он сломает ногу в борьбе с клерикализмом. Это предсказание исполнилось слишком буквально… как тут не быть суеверным?

Господин Лепен не в духе. Его раздражает неунимающаяся боль в правом колене, несмотря на уверение врача, что он не должен ее чувствовать. Его раздражает эта бесцельная война с прежними сестрами милосердия, с безгласными затворницами монастырских приютов, которых он принужден выселять и описывать их имущество. Его раздражает глупая и некрасивая роль, которую правительство возлагает на него и на полицию. Что хуже для француза, как служить посмешищем толпы! А его вчера, на больную ногу, послали в Бисетр арестовать важного преступника, и что же оказалось? Мэр издал запрещение духовным лицам показываться на улице в сутане. Этого было достаточно, чтобы все кюре и монахи Парижа дали себе рандеву в этом предместье! Улица с утра до ночи кишела рясами всевозможных цветов и покроев, и когда при помощи полиции арестован был для острастки один из демонстрантов, то он оказался не священником, а корреспондентом газеты «Матен», нарочно обрившим усы, чтобы посмеяться над господином мэром! «Что же вы нас не арестуете?» – говорили другие. «Если у вас мэр идиот, это не значит, что и мы должны быть такими», – не вытерпел кто-то из полицейских, и эта фраза попала в «Матен»[4]4
  …«Матен» – Le Matin (1884–1944), до Первой мировой войны одна из крупнейших ежедневных газет Франции; тираж ее в описываемое время превышал 100,000 экз., а около 1914 г. составлял порядка миллиона экз. После Первой мировой войны – националистическое, а с 1940 г. коллаборационистское издание.


[Закрыть], и сегодня это читает вся Франция…

Стук в дверь заставил Лепена опомниться.

– Войдите, – сказал он и тотчас же сделал вид, что углублен в кипу разложенных на его столе бумаг.

– Госпожа Дюпон, арестованная по вашему приказанию, – сказал вошедший комиссар и пропустил в кабинет монахиню.

Лепен приподнялся ей навстречу и, указав на стул, попросил садиться. Игуменья села.

– Госпожа Дюпон, прежде всего, я должен вас успокоить. Ваш арест – пустая формальность. По предписанию верховного суда, вы должны оставить Францию и более в нее не возвращаться. Мне предписано[5]5
  Мне предписано… – В оригинале, вероятно, ошибочно: «мне прислано».


[Закрыть] удостовериться в том, что вы уезжаете и, если вы мне дадите честное слово, что сегодня же уедете, я избавлю вас от докучливых провожатых.

– Делайте, что вам приказано, господин префект. Но мне кажется, не стоило труда арестовывать человека в ту минуту, когда он едет на поезд, чтобы требовать его обещания уехать, и освободить его, когда его поезд уже ушел.

– У вас в распоряжении 12-часовой экспресс, – сказал Лепен, взглянув на часы, – если вы направляетесь туда, куда отправились ваши товарки. Мне было велено помешать вам ехать с ними вместе ввиду нежелательных демонстраций со стороны бретонских жителей. Итак, вы свободны, и прошу извинить за беспокойство, – я с дамами не воюю, и вас за преступницу не могу считать только за то, что вы носите сутану и имеете другие политические убеждения, чем мы, республиканцы…

И он галантно, несмотря на боль в ноге, встал и с низким поклоном растворил дверь.

– Проводите госпожу Дюпон к ее карете. К вашим услугам, сударыня.

Монахиня тихо вышла, еле кивнув головой.

Лепен принялся за свои бумаги. Расположение духа у него поправилось: он был доволен собой и тем, что с мадам Дюпон не вышло никаких осложнений. Ведь кто знает этих монахинь! От них или через них всегда ожидай неприятностей. Он совершенно углубился в текущие дела. Прошло не более получаса, как сильный и частый стук в дверь неприятно прервал его размышления.

– Что еще там такое? – недовольным тоном пробормотал он, и не успел сказать «Войдите!», как в комнату его, как бомба, влетел полицейский чин и, задыхаясь, проговорил:

– Господин префект! Скорее прикажите ее арестовать!

– Кого? – удивленно спросил Лепен, не узнавая сразу пришедшего.

– Монахиню, монахиню, господин префект! Я открыл заговор!

– Ах, это вы, господин Ленотр. Простите, я вас сразу не узнал. Объясните же, в чем дело?

Вместо ответа Ленотр протянул письмо, найденное в келье мадам Дюпон, от ее брата, а сам подбежал к телефону и позвонил на станцию Сен-Лазар. В эту минуту часы пробили полдень.

– Опоздали! Опоздали! – как в оперетте Оффенбаха, воскликнул полицейский, бросая телефонную трубку.

– И телеграф тоже не для собак выдуман, – сказал Лепен, уже успевший ознакомиться с документом. – Прикажите телеграфировать в Руан об их аресте и немедленном доставлении обратно.

III

Когда сестра Мария вышла от префекта и, сев в карету, объявила трем остальным сестрам, что они свободны, все с облегчением перекрестились. Сам комиссар запер дверцы и, крикнув кучеру: «Вокзал Сен-Лазар», пожелал им счастливого пути. Экипаж тронулся. Лошади неслись крупной рысью, так как до отхода поезда оставалось не более получаса. Оправившись от пережитого волнения, кармелитки весело защебетали, как будто с ними ничего особенного не приключилось. Старшая подробно рассказала подругам, как произошел ее визит к начальнику полиции и что он ей сказал.

– Вы боялись, матушка? – спросила та, которая сидела рядом с игуменьей и, видимо, была ее приближенной.

– Я боялась только одного: как бы меня не стали обыскивать. Я едва успела спрятать в корсаж письмо моего брата, когда явилась полиция.

И она машинально сунула за корсаж руку, чтобы поправить письмо…

– Что это, сестра? Я его не нахожу! – с возрастающим беспокойством проговорила она, шаря у себя по карманам. – Сомнения нет: я его выронила у господина префекта! Боже милостивый, вразуми меня, что мне теперь делать!

Сестры, очевидно, знали тайну письма, так как пришли в необыкновенное волнение.

– Мы пропали, – твердили он, – и все дело погибло!

В это время подъезжали к вокзалу. Было без пяти минут двенадцать.

– Скорей, скорей! – торопила игуменья.

Они вышли из кареты, поспешно поднялись в главный зал, прошли на дебаркадер, где смешались с отъезжавшей толпой. По знаку игуменьи, они сели по две в разные вагоны передаточного поезда, который тут же тронулся.

«Мы полицию собьем с толку, – решила игуменья. – Она будет нас искать по пути в Лондон, а мы на вокзале дю-Норд пересядем в экспресс на Брюссель, и через три часа будем в Бельгии».

* * *

Когда Ленотр вышел от префекта, тот, не теряя времени, схватил телефонную трубку и, велев соединить себя с начальником станции Сен-Лазар, крикнул в телефон:

– Не отправляйте экспресса на Дьепп, не обыскав поезд. Задержите четырех монашенок-кармелиток с улицы Анонсиасьон в Пасси.

– Мы едва ли успеем, господин префект, – был ответ. – Хотя поезда у нас отходят с опозданием на 5 минут, как на всех французских дорогах, но, если мы задержим поезд более, чем на четыре минуты, может произойти столкновение с курьерским из Гавра. Я лучше дам знать в Руан, и там разыщут ваших пациенток.

«Опять я опоздал, – подумал Лепен, – а как хотелось натянуть нос полицейскому, который не знает, что часы на парижских вокзалах, во внутреннем дворе, отстают на 5 минут! Но дело еще не проиграно. В Руане их арестуют, и я узнаю адрес этого Дюпона, и тогда все нити националистического заговора будут у меня в руках!»

Сильный звонок в телефон заставил его вздрогнуть.

– Алло! Сен-Лазар. Господин префект, ваши монашенки арестованы. Прикажете их препроводить к вам?

Лепен не помнил себя от радости. Подойдя к другому телефону, он позвонил:

– Господин министр, – сказал он в трубку, – имею честь доложить, что сегодня, при выселении монашенок в Пасси, был найден и доставлен мне очень важный документ, раскрывающий всю чудовищность клерикального заговора. Сестра главного заговорщика, – сама игуменья, госпожа Дюпон, – мной задержана вместе с тремя главными сообщницами.

– Великолепно, поздравляю вас, господин Лепен. Я бы сам желал допросить их! Вы разрешите?

– К вашим услугам, господин министр. Они будут у меня через маленькую четверть часа.

– Так я сам зайду к вам.

– Я ваш покорный слуга.

Лепен еще веселее зашагал по комнате. Боль в ноге совершенно исчезла. Он уже предвкушал удовольствие видеть довольное лицо министра. Это дело, несомненно, упрочит его положение при нынешнем кабинете… Но вот кто-то подъехал… Министр подымается по лестнице, префект спешит ему навстречу…

– Мой дорогой Лепен, как вы меня обрадовали! Пройдемте к вам в кабинет…

– Ваше превосходительство, я весь, весь к вашим услугам… Но вот, кажется, и эти дамы подъехали… Можно велеть просить их войти?

И на ответный кивок премьера французского кабинета Вальдека-Руссо Лепен поспешил отворить дверь. Перед ним предстали два агента железнодорожной охраны и четыре молоденьких кармелитки с улицы Пасси в белых передничках послушниц.

– Не те! – воскликнул Лепен и в изнеможении опустился на кресло перед раскрывшим рот от изумления министром.

IV

Не все кармелитки уехали с утренним поездом. Четыре новициатки, не более года тому назад вступившие в общину, решились в последнюю минуту остаться в Париже до следующего поезда, чтобы, если возможно, узнать, что случилось с ее преподобием и отчего она опоздала на поезд, который уносил ее сестер в невольную ссылку.

«Может быть, – думали девочки, – сможем быть полезными матери-игуменье?»

Но вот их поезд отошел. Прошел долгий, томительный час, подали с запасного пути новый; нахлынула толпа, среди которой молодые послушницы скоро заметили знакомые им четыре капюшона и узнали в них свое начальство.

– Скорее билеты, – сказали они и побежали навстречу толпе в общую залу.

Насилу пробились. У кассы толпа.

– Четыре билета в Лондон.

– Готово, мадам, но спешите, сейчас поезд отойдет.

Они – на перрон. Поезд почему-то запаздывает, и они свободно бегут мимо вагонов, то и дело вскакивая на ступеньки дамских отделений и посматривая внутрь.

– Нет, не здесь!

И они бегут дальше все шибче и шибче. Оглядываются, – за ними бежит кондуктор, за кондуктором два сторожа, за сторожами и сам начальник станции.

– Стойте, сестры, нас заметили, сядем скорее в первое попавшееся купе, а то мы возбуждаем внимание. При первой же остановке пересядем в вагон к игуменье.

И, второпях заметив открытую дворцу в купе 3-го класса для курящих, все четыре бросились туда; несмотря на то, что там не оказалось ни одного свободного места и что их появление подняло хохот всех там сидевших мужчин с трубками, сигарами и папиросами, они с растерянным видом смотрели во все стороны и не думали уходить, пока один из пассажиров не сказал:

– Садитесь, мадам, садитесь, не стесняйтесь! Мы к вашим услугам.

Тогда они бросились к выходу и попали в распростертые объятия полицейских.

– Вот они, вот они! Теперь давайте свисток: может отходить.

Таким образом бедные послушницы попали к Лепену. Недоразумение выяснилось. Сестер отпустили; перед ними извинились и даже очень поблагодарили за ценное сведение: они своими глазами видели и утверждали под честным словом, что игуменья со старшими сестрами села в дьеппский экспресс. Значит, не все еще потеряно.

Министр завтракал у Лепена. Оба ждали с нескрываемым нетерпением телеграммы об аресте сестер в Руане.

Наконец, в три часа дня пришла давно ожидаемая телеграмма:

«Экспресс в Дьепп пришел. Кармелиток не оказалось. Кондуктор, обошедший вагоны во время хода поезда, утверждает, что никаких монахинь у него в поезде и не было».

Сомневаться в правдивости телеграфного сообщения не приходилось. На этой станции были опытные начальники охраны, лично знакомые самому господину министру. Сомневаться в словах новициаток, что игуменья села в вагон, тоже нельзя было, тем более, что видели подъезжавший с ними фиакр в две лошади, и на это многие обратили внимание. Притом и номер фиакра был известен и оказался записанным в числе прибывших на вокзал Сен-Лазар в 12-м часу. Итак, монашенки могли исчезнуть только из самого поезда, на полном ходу. Эта задача казалась неразрешимой даже самому Лепену, видавшему виды на своем посту начальника парижской полиции.

– Вы мне сообщите новости, когда сами будете их иметь, – сказал Лепену Вальдек и, сухо простившись с ним, отправился восвояси.

«Не поехать ли мне к гадалке?» – подумал Лепен и тотчас же решил привести свой план в исполнение.

К чести господина Лепена, мы должны заметить здесь, что это вовсе не был его обычный способ ловли преступников. Но сегодня, не зная, что делать, и вспомнив исполнившееся предсказание о сломанной ноге, он решил изменить своему всегдашнему методу и обратиться к экстраординарным средствам. И он не раскаялся. Гадалка, известная мадам Елизабет, как только он рассказал ей свое злоключение, воскликнула:

– Мой «ангел» мне сейчас все откроет. – И затем продолжала нараспев: – Вы говорите, что они сели в вагон?

– Да.

– И когда поезд тронулся, их уже не было?

– Да.

– В таком случае, они вышли из поезда до его отхода. Это ясно как день!

Лепена точно озарило: «Да, несомненно, это так! Они перешли на другой поезд. Но на какой?»

Сметливость полицейского в нем тотчас же снова сказалась. Игуменья должна была стремиться как можно скорее перешагнуть границу Франции. Ближайшая – бельгийская. Там и надо ее искать. И он, поблагодарив ясновидящую, поспешил в ближайшее телеграфное отделение.

«Мобеж. Задержите монахинь, следующих в Брюссель из Парижа со скорым поездом».

Телеграмму отправили при нем без замедления.

Он дождался ответа:

«Будет исполнено. Парижский экспресс приходит сюда через час. О результатах сообщим телеграммой».

Успокоенный Лепен возвратился домой. Между тем, дичь, за которой охотился префект полиции, преспокойно пересела на Гар-дю-Норд в поезд на Кале и, прибыв в этот город, беспрепятственно пересела на пароход Кале-Дувр в то самое время, как доведенный до бешенства Лепен читал телеграмму из Мобежа:

«Поезд прибыл, монашенок не оказалось».

В 10 часов вечера поезд высаживал своих пассажиров в Лондоне, на вокзале Виктория, и восемь монахинь, в том числе и подоспевшие послушницы, переночевав в гостинице, направлялись на остров Уайт, где их ожидали гостеприимные английские сестры их ордена, уже беспокоившиеся, так как не находили их в числе ранее прибывших кармелиток.

Итак, Лепен был сбит с толку. Его подчиненные наперерыв подсказывали свои предположения и проекты, но он их не хотел и слушать. И только, когда прибыл к нему Ленотр, его лицо просветлело, и он с затаенной надеждой обратился к нему:

– Что нового, мой дорогой Ленотр?

– Господин префект! Я напал на следы наших беглянок. Они со станции Сен-Лазар переехали на станцию Дю-Норд и оттуда со скорым поездом направились прямо в Лондон.

– В котором часу приходит в Кале этот поезд? – спросил Лепен.

– В семь часов вечера, и тотчас же отходит пароход в Англию.

– Ну, а теперь который час?

– Ровно восемь.

– Значит, мы опять опоздали!

– Опоздали, господин префект, но честь полиции сохранена.

– Но почему же вы тотчас не сделали соответствующего распоряжения по телеграфу, как только узнали, что они едут по тому направлению?

– Я сделал, господин префект, и опять-таки опоздал.

– Как это?

– Я телеграфировал пограничной полиции в Кале: «Арестуйте четырех кармелиток, едущих из Парижа со скорым поездом». Получаю ответ: «Поезд пришел. Восемь монахинь уже сидят на палубе английского парохода, и задержать их мы не имеем права. К тому же, мы не знаем, которых».

– Но нам нужен адрес этого Дюпона, во что бы то ни стало!

– Поручите это дело мне, господин префект. Я узнаю его адрес, и – кто знает! – может быть, мне удастся похитить у него и сам секрет, который он получил от русского инженера.

– Согласен, господин Ленотр. Если вы с успехом выполните это поручение, будьте уверены в моей благодарности. Вы получите повышение по службе, и я вам это обещаю. А теперь дайте бланк, я напишу вам отпуск на месяц, но ни одна живая душа не должна знать, куда вы отправляетесь. Зайдите к моему казначею, он даст вам аккредитив на все французские и заграничные банки. До свиданья и в счастливый путь!

Час спустя Лепен был у министра и докладывал ему о бегстве госпожи Дюпон и о принятых им мерах отыскания ее брата. Вальдек спешил на экстренное заседание «Великого Востока»[6]6
  …«Великого Востока» – «Великий Восток Франции» (Grand Orient de France) – крупнейшая из доныне существующих масонских организаций во Франции, основанная в 1773 г.


[Закрыть] и слушал рассеянно. Он не очень-то доверял способностям Ленотра. Но другого плана у него в виду не было и приходилось довольствоваться этим. Отпустив Лепена, он направился на рю Кадэ, где помещалась масонская ложа.

В ложе царило необычайное оживление. Когда Вальдек вошел, все бросились к нему навстречу. Главный мастер ложи, подойдя к нему, сказал:

– Вы еще не знаете? Сейчас получена телеграмма из Тулона, что там от неизвестной причины взорвались все пороховые склады, и весь город в огне!