Текст книги "В концертном исполнении"

Автор книги: Николай Дежнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Лука посмотрел на Анну. Она сидела, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Он опустился перед ней на колено, взял ее руку, поднес к губам.

– Не бойтесь, Анна, во всем этом нет ничего страшного! Космический закон причины и следствия – это высшая доступная человеку справедливость. Да, мы все грешны, но Он милостив! Человек способен побороть в себе зверя, идя путем познания, достичь состояния светлого духа. Верьте мне – когда-то я принадлежал тому миру, был маленькой частичкой бесконечно могущественной иерархии Светлых сил… – Лука поцеловал ее руку, поднявшись, заходил по комнате. – Сейчас я скажу крамольную вещь, но тем не менее это правда, – я понял замысел Создателя! Я понял высшее предназначение человека на Земле. И даже теперь, когда я никто и более того – преступник, я не сомневаюсь в правильности моей догадки. Суть ее в том, что однажды, и мы знаем это из священных книг, Творец увидел себя окруженным со всех сторон злом, источником которого был человек. Представьте себе, Анна, океан Зла, безбрежный мрак ночи, и в нем слабым пламенем свечи – Добро… И Господь нашел достойный его мудрости выход! Погрязшему в суетности, захваченному погоней за фальшивыми ценностями человеку Он даровал способность работой души преумножать Добро! Да, решил Он, люди по природе своей мелочны и погрязли в грехах, но в жизни у каждого из них должны быть моменты высочайшего подъема всех душевных сил, когда все их ничтожное существо устремляется к самому чистому и светлому. Любовь и самопожертвование, сострадание и скорбь – в эти краткие мгновения по силе чувства, по остроте ощущений человеко-зверь уподобляется Богу! Именно в эти моменты человеческого полета Господь и снимает урожай Добра. Он бережет его, Он накапливает Добро по крупицам – как наивысшую ценность, результат долгой и упорной работы человеческой души… В понимании этого дара Всевышнего людям и состояло существо моей догадки! – Лука говорил с таким жаром, как будто вновь переживал яркость озарившего его откровения. – Но я пошел дальше, – продолжал он, и голос его зазвучал глухо. – Когда-то давно один мудрец произнес слова о Добре и Зле, о том, что от соотношения их в мире зависит ход времени. Я помнил эти слова всегда и вот теперь, сопоставив их с моей догадкой о предназначении человека на Земле, пришел к потрясшему меня открытию. Время – извечный человеческий мытарь, оно само зависит от человека, от того, как и чем он живет! Передо мной вдруг открылись глубины мироздания, я понял, что прикоснулся к одной из самых сокровенных его тайн. Однако очень скоро выяснилось, что такие вольности мысли человеку не прощаются, даже если он – светлый дух. Само высшее знание наказало меня, потому что в силу обладания им я смог понять суть одного преступного сговора. Мне открылось, что падший ангел – это не единожды случившееся, а никогда не прекращающийся процесс. Я не хотел бы вдаваться в подробности, да и для понимания происшедшего это не так важно, скажу только, что те, кому было поручено следить за чистотой Его идеи, извратили ее. Я не мог этого пережить! Чувство справедливости, любовь к Создателю толкали меня на действия, и, по незнанию жизни, я совершил ошибку! Движимый негодованием, я рассказал о своем открытии предательства кое-кому из высших сущностей Департамента Светлых сил! Я считал, что о случившемся необходимо сообщить Ему, у меня и в мыслях не было, что те иерархи, к кому я обратился, прекрасно обо всем осведомлены! Дальше все развивалось по известному сценарию: меня похвалили и тут же нашли повод обвинить в самых страшных грехах и сослать домовым на Землю, под гласный надзор Службы тайных операций Департамента Темных сил. Для ужесточения условий ссылки мне было строжайше предписано не покидать пределов квартиры вашей покойной тетушки, славившейся своей сухостью и суровым характером старого большевика…

– Но почему вы сказали, что на преступление вас толкнула я?

– Потому, Анна, что это еще далеко не все, что я натворил! К своему стыду должен сознаться, со своим новым положением домового я очень быстро смирился. В определенном смысле ссылка меня даже устраивала, поскольку не мешала продолжать мои занятия, работать над собой. В добром соседстве с вашей тетушкой, в тишине моей студии и уютном свете зеленой лампы я работал над сущностью времени, пытался понять его свойства и найти, что есть вечность. Я даже привязался к старухе за несгибаемость ее характера и бескомпромиссную прямоту суждений. Существование мое было сносным, я жил идеями, мало обращая внимание на внешний мир, как вдруг в мою жизнь ворвались вы! Ваше появление заставило меня посмотреть на свою жизнь другими глазами, увидеть ее убогость и униженность. Все то мерзкое и ничтожное, что казалось сносным, в мгновение ока стало невыносимым. Вы разбудили во мне человеческое достоинство, и я восстал! Однажды обретя любовь, я уже не мог позволить обстоятельствам отнять вас у меня. Во что бы то ни стало я решил привлечь к себе Его внимание, восстановить попранную справедливость и одновременно защитить мою любовь! – Лука поднялся из кресла, Анна последовала его примеру, они смотрели друг другу в глаза. – Я, наверное, безумец, – сказал он, – я, конечно же, безумец, но у меня не было другого выхода, как только остановить ход мирового времени. Теперь, если Он не вмешается, меня сотрут в порошок. Остается только надеяться…

– А если Он вас не услышит? – Анна не отвела глаз.

– Я дал себе срок до утра. Если ничего не произойдет, придется сделать еще одну, на этот раз последнюю попытку привлечь Его внимание, но в этом случае принимать решение придется уже вам.

– Мне?! – удивилась Анна. Она улыбалась. – Вы большой выдумщик и сочинитель. Теперь скажите, что все это неправда, и я вас прощу!

– Конечно, неправда, – улыбнулся в ответ Лука, – а вернее, не вся правда. Я не рассказал вам еще об одном космическом законе, о котором вы должны знать. Он гласит: как бы плохо ни жил человек, что бы он ни сделал, ему многое будет прощено, если в жизни у него была настоящая любовь. Так Он устроил этот мир – все проходит, и лишь любовь остается, та тонкая полевая форма материи, из которой соткана сама душа.

– Значит, любовь материальна?

Он привлек ее к себе, поцеловал.

– Я знаю, что вы мне не верите, но, слава богу, материальность любви я могу вам доказать!

– Время остановилось. – Голос Черного кардинала был ровен и холоден как лед.

– Не может быть! Вы хотите сказать, Он принял решение о начале Страшного суда? – Серпина вдруг почувствовал, что дрожит, как лист на осеннем ветру.

– Нет, Серпина, я сказал совершенно то, что хотел сказать. Машина Хроноса, Циссоид, вырабатывающий мировое время, остановлен. Если вас интересуют последствия, то они непредсказуемы. Он действительно может счесть момент удачным и приступить к Своему последнему суду – в этом случае наступит конец всему, конец личной судьбы каждого, кто когда-либо являлся в мир. Если это так, наш с вами разговор просто абсурден, так как фактически ни вас, ни меня уже нет. Что будет дальше, знает лишь Он, конечно, если вообще что-либо будет! Естественно, приняты все меры для предотвращения утечки информации. Шеф лично связался кое с кем из Департамента Светлых сил, и они, так же как и мы, не готовы к наступлению Судного дня. Сейчас, если это слово вообще имеет смысл, уже создана и приступила к работе команда из наиболее доверенных сущностей обоих департаментов, и есть надежда, что Циссоид будет запущен вновь. Однако изощренная сложность машины такова, что никто не может гарантировать успех… – Нергаль пристально посмотрел на стоявшего у подножия ступеней тайного советника. – Нас интересует – кто и каким образом остановил Циссоид, и выяснить это поручается вам! Слово «спешить» в настоящих обстоятельствах неуместно, но я вправе рассчитывать, что действовать вы будете эффективно и жестко! В конце концов, в той же мере, как, скажем, моя, на карту поставлена и ваша личная судьба! Вам, безусловно, поможет тот факт, что о существовании генератора, не говоря уже о месте его расположения, знают считанные единицы…

– Можете не продолжать, экселенц. – Серпина склонился в полупоклоне. – Я знаю имя преступника! Как я вам докладывал, волею судеб еще в самом раннем своем детстве я и двое моих приятелей оказались в пространстве Хроноса и видели его машину. Один из нас впоследствии достиг определенных высот в Департаменте Светлых сил, и, возможно, вы соизволите вспомнить, что по вашему указанию он был спровоцирован, осужден и отправлен в ссылку на Землю. Ему инкриминировалась гордыня и неуважение к высшим силам.

– Да, да, я помню, его имя Лукарий, – слабо махнул рукой Нергаль. – Вы знаете действительную причину его удаления из иерархии Светлых сил?

– Могу лишь догадываться, экселенц! – Тайный советник еще раз поклонился.

– Скажите, Серпина, – Черный кардинал спустился из ниши в стене на каменные плиты пола, – ведь этот Лукарий когда-то был вам другом? Уж не хотели ли вы скрыть это от меня? Да и почему именно он, а не ваш третий приятель?

– Как можно, экселенц? – вскричал в негодовании Серпина. – Скрыть от вас! Что ж до Евсевия, он не способен на такие вещи. К тому же он сейчас находится в психиатрической больнице, куда явился по собственной воле. Нет, он не болен, это всего лишь форма внутренней эмиграции…

– И все же, Серпина, почему вы так его не любите?..

– Евсевия?

– Не будьте идиотом! Вы прекрасно понимаете, что я спрашиваю вас о Лукарии! – Черный кардинал вернулся к камину, обернувшись, бросил взгляд на своего тайного советника. – Ну?

– Почему же не люблю? – попробовал было вывернуться тот, но тут же сменил тактику. – «Не люблю» – это слишком мягко сказано: я питаю к нему чувство дружеской ненависти.

– Потрудитесь объясниться!

– Не знаю, в чем вы меня подозреваете, монсеньор…

– Во всем! – оборвал его Нергаль. – Я подозреваю всех во всем, и это совершенно естественно. Если бы я подозревал вас в чем-то конкретном, мы продолжили бы наш разговор в подвале замка, где оборудована очень уютная пыточная. В таких случаях Джеймс меняет свой белоснежный костюм на кожаный фартук… Впрочем, я не сомневаюсь, что фантазия у вас богатая, и поэтому вернемся к вашему другу! – Нергаль опустился в кресло, взгляд его вспыхнувших было глаз стал безразлично-сонным.

– Видите ли, монсеньор, – Серпина приблизился, но сесть не посмел, – карьера Лукария во многом напоминает мою, но с обратным знаком. Даже в Академии знания мы учились одновременно, но на разных факультетах, и всегда, сколько я себя помню, противостояли друг другу. Он противодействовал мне во всем, в каждой задуманной операции я наталкивался на его силовое присутствие…

– И сила его превосходила вашу, – усмехнулся Нергаль.

– Да, монсеньор. – Серпина склонил голову. – По крайней мере, достаточно часто. Последнее наше столкновение закончилось его ссылкой, но операция эта была проведена уже вами, я лишь обеспечил повод. Вестника Добра, жившего в это время на Земле, удалось прельстить славой и деньгами, после чего разыграть с ним маленькую комедию. Вы, возможно, помните, мы тщательно спроецировали все то, что он писал ради наживы, на его собственную жизнь. Получилось весьма забавно. Лукарий и здесь попробовал нам противодействовать, но к его предупреждению не прислушались. Он не нес за этот случай никакой персональной ответственности, тогда его обвинили в преступлении идеологическом – отступничестве от веры, в том, что он позволил вестнику сойти с его пути…

– Что ж, вы правильно сделали, что все это рассказали. Я избавляюсь от сотрудников, не умеющих говорить правду мне и себе. Скажу больше, я только приветствую, когда мои подчиненные имеют личные счеты – это заставляет их работать злее. Можете идти, Серпина, и помните, что от успеха вашей миссии зависит очень многое. Если вы выйдете из борьбы победителем, вас не наградят хотя бы потому, что остановки машины никогда не было… – Нергаль улыбнулся. – Но и услугу вашу не забудут…

Тайный советник чиркнул пером шляпы по каменным плитам, выжидательно посмотрел на хозяина замка, но тот ничего не добавил.

– Монсеньор, не хотели бы вы рассказать мне еще что-нибудь, что облегчило бы мою задачу?

Тонкие губы Нергаля зафиксировали на его птичьем лице улыбку.

– Зачем? О существовании секретного протокола вы знаете, хотя знать не должны. Впрочем, если бы вы этого своевременно не узнали, я бы давным-давно отправил вас в провинцию поработать в каком-нибудь Ушанске районным упырем. Идите, Серпина, идите – не теряйте времени, хотя бы потому, что его нет, и знайте, что в случае необходимости вы можете рассчитывать на помощь всех сил ада.

– Экселенц! – Серпина согнулся в низком поклоне, шаркнул ногой. Делая пассы шляпой, он попятился к двери и, позволив себе редкостную вольность, вышел непосредственно в астрал.

Его разбудил перезвон колоколов. Поднявшееся над крышами домов солнце заглядывало в комнату, за окном, согретые его лучами, чирикали и гонялись друг за другом воробьи. Он посмотрел на спящую Анну, высвободив руку, поднялся с постели, вышел в соседнюю комнату. На паперти церкви грелся, выставив напоказ свою культю, инвалид. Лука отвернулся от окна, шагнул к висевшей в углу иконе. Старого письма лик Николая Чудотворца казался необычным, было в нем что-то монгольское.

– Святой Николай, – сказал Лука и прикоснулся ладонью к иконе, – помоги! Здесь и сейчас мне нужно твое покровительство. Я грешен, я отвечу за все. Ее – спаси и сохрани, ты же знаешь, она безвинна…

Когда он обернулся, Анна стояла в дверях и смотрела на него.

– Почему ты просил святого лишь за меня? – Она подошла, прильнула к Луке. – Его помощь нужна нам обоим. – Анна отстранилась, посмотрела ему в глаза. – Лука, я боюсь! Я боюсь проснуться и снова оказаться в той серой неосмысленной толчее, что была моей жизнью. Я боюсь тех, кто преследует тебя. Скажи мне, кто они, чего они хотят?

– Это очень трудно объяснить. – Лука привлек ее к себе, обнял. – Язык людей плохо приспособлен к тому, чтобы описывать реалии, разворачивающиеся параллельно с грубым трехмерным миром. Не воспринимай все буквально, но и не думай, что это чистая абстракция. В созданном Им мире есть иерархия, управляющая вселенским Злом, которую человеческими словами называют Департаментом Темных сил. Люди наслышаны о вакханалиях и выходках нечистой силы, о всевозможных балах Сатаны на Лысой горе и шабашах ведьм – все так и есть, но это всего лишь внешняя атрибутика происходящего, за которой, как за ширмой, делают свое дело черные сущности. Это профессионалы, они не поддаются эмоциям, не брезгают ничем, насаждая в мире Зло! Вот у них-то и возникли со мной особые счеты, слишком долго я разрушал их планы и срывал всевозможные каверзы. Теперь уж они сделают все возможное, чтобы не упустить свой шанс!

– Ты их боишься?

– Нет, не то! Мне уже поздно бояться. – Он поцеловал женщину в завиток на виске. – Я до последнего надеялся на Его милость, на то, что Он захочет меня выслушать, но этого не случилось. Я пошел на крайность, остановил ход мирового времени, но и это оказалось напрасным…

– И что же теперь делать?

– Выбор невелик! – усмехнулся Лука. – Остается последняя возможность – я должен буду уйти в прошлое, кануть в него, как в омут, и, спрятавшись, попробовать повернуть ход истории от Зла к Добру! Есть такой закон: если в мире людей ты ведешь себя как человек, то и твои преследователи, кем бы они ни были и каким бы могуществом ни обладали, обязаны играть по тем же правилам. Таким образом, преследование перейдет на другой уровень, в нижний мир людей. Чтобы напасть на мой след, им потребуется потрудиться. Это будет гонка, кто первый: я изменю ход мировой истории, или они найдут и устранят меня. Это дает мне последний шанс! Человек – мелкая мошка, его легко не заметить, но История…

Анна растерянно посмотрела на Луку.

– А как же я? Я останусь одна в этом сумеречном мире?

– Не бойся, они тебя не тронут! В этой игре их интересую только я. Космический закон причины и следствия запрещает напрямую вмешиваться в человеческую судьбу.

– Но я не этого боюсь! – Она рассерженно отбросила его руку. – Как ты не понимаешь, что я не смогу без тебя в этом тусклом подобии жизни, среди всех этих человеческих полутеней-полуосколков!

– Это твой способ сказать, что ты меня любишь?

Анна вдруг заплакала, прижалась к Луке. Он гладил ее вздрагивающее от рыданий тело, успокаивал.

– Это очень опасно! Для того чтобы нам не расставаться, необходимо будет вернуться в одну из твоих прежних жизней, в то время, когда ты жила на Земле. Это большой риск. Ты ведь не знаешь, когда ты жила, правда?

Анна лишь покачала головой.

– Вот видишь! И я не могу помочь тебе протянуть ниточку памяти через твои предыдущие жизни, мы ведь никогда раньше не встречались, и в переплетении наших судеб не было ни одного узелка. Понимаешь, – он отстранился, посмотрел в ее заплаканные глаза, – опасность в том, что, ныряя в твое прошлое, можно угодить в отстойник человеческой истории, в такую темную страну и глухую эпоху, где ничего не происходило. В этом случае, как бы я ни пытался, мне не удастся изменить ход мировых событий, и побег в прошлое всего лишь отсрочит нашу поимку. На этот раз уже не только мою, но и твою! Я хотел, чтобы решение это ты приняла сама, но теперь понимаю, что не должен тобой рисковать. Этот шаг повлияет на твои последующие жизни, и никто не может знать как! – Почувствовав приближение новой волны рыданий, Лука заспешил: – Ну хорошо, давай попробуем вспомнить! Скажи, у тебя бывает, что ты видишь один и тот же сон?

– Бывает! – Анна всхлипнула, утерла платком глаза. – Иногда мне снится, как я летаю, а иногда, как разрушают храм. Знаешь, он такой большой, красивый, но в подробностях я его не вижу, а как будто в тумане… Я стою и плачу и ничего не могу поделать!

– А как именно его разрушают? Поджигают, или стреляют из пушек, или разбирают по камням?

Анна задумалась.

– Нет, не вижу! Знаю только, что разрушают и мне очень больно…

– Это может быть все, что угодно! – вздохнул Лука. – Может быть храм Ирода Великого в Иерусалиме, разрушенный римлянами в семидесятом году нашей эры, а может – какой-нибудь захолустный костел времен Средневековья, пострадавший от междоусобных стычек мелких суверенов… – Он посмотрел на Анну. – Ну что, Бог не без милости?

Она радостно закивала, засмеялась.

– Я буду тебе помогать!

– Ты смешная! Ни ты, ни я – мы не будем даже знать о существовании этого нашего разговора. Все с чистого листа, мы отдадим свою судьбу в Его руки! Вполне возможно, что ты даже не узнаешь, чем закончится этот наш побег в прошлое. Если нам не повезет, они позаботятся о том, чтобы память обо мне была стерта из анналов человеческой истории. Однажды ты проснешься в своей квартире с ощущением пережитого во сне счастья и грусти, но как ни будешь стараться, вспомнить ничего не удастся! Ну-ну, не вздумай только плакать, мы с тобой еще не проиграли, и я не намерен оказывать нашим заклятым друзьям такую услугу!

Он взял Анну за руку, подвел к окну. Солнце играло золотом куполов, краски дня были радостны и чисты. Анна подняла голову, посмотрела на Луку.

– Чему ты улыбаешься?

– Да вот думаю, как мудро устроен этот мир! Помнишь, как в Библии: умножая познания – ты умножаешь скорбь… Представляю, как огорчились бы многие, узнай они, что, родившись вновь, имеют хороший шанс увидеть все те же лица, что и в прежней жизни. Карма людей связана, и часто существование рядом одного – уже есть наказание для другого. Но человеку такое знать не дано, и в этом тоже Его милосердие.

– Ты шутишь?

– Может быть, и шучу…

Томная, протяжная мелодия флейты донеслась откуда-то с улицы.

– Пора! – Он привлек ее к себе, поцеловал. – Знаешь, меня всегда удивляла одна вещь: что бы мы ни сделали, как бы ни поступили – это все равно будет называться жизнью.

Он рассмеялся, сделал движенье рукой, и, шагнув в раскрывшееся пространство, они очутились в квартире Телятниковых. Несмотря на яркое солнечное утро, окна в большой комнате, где работал Сергей Сергеевич, были наглухо зашторены, на письменном столе горела лампа. Тяжелый папиросный дым висел слоями, наполняя комнату до самого потолка. Телятников сидел, навалившись грудью на стол, и что-то быстро, лихорадочно писал. В его позе было нечто ученическое – так отличник по злобе скрывает написанное от соседа-двоечника. Временами плечи Сергея Сергеевича вздрагивали, но было неясно, плачет он или смеется.

Решительным шагом Анна пересекла комнату и, отодвинув тяжелую гардину, распахнула окно. Океан солнца ворвался в квартиру, свежий ветер зашелестел исписанными листами, понес их, кружа, по воздуху. Телятников бросился спасать бумаги, плохо понимая, что происходит, зло посмотрел на жену.

– Что? Зачем? Не трогай меня, я работаю! – В голосе его звучало раздражение, красные напряженные глаза были воспалены. – Подожди, я закончу писать и приду!..

Он хотел было вернуться к своим занятиям, но Анна его остановила.

– Сергей! Отвлекись на минуту, у нас гость. Нам надо серьезно с тобой поговорить…

– Ну, какой же я гость. – Лука нагнулся, подобрал с пола исписанный крупным прыгающим почерком лист. Пробежав глазами записи, он направился к Телятникову, протянул ему бумагу. – Сергей Сергеевич, откуда у вас эта формула?

Телятников вздрогнул, с нескрываемой досадой дернул плечом и вдруг по-петушиному, базарно закричал:

– Вы подозреваете меня в плагиате? Я сам до всего дошел, сам! – Он начал лихорадочно собирать валявшиеся кругом бумаги. – Профессор Шепетуха подсказал только внешнюю форму, а зависимость я чувствовал до него!

– Вы сказали – Шепетуха? Понятно… Сергей Сергеевич, бросьте вы все это, поезжайте куда-нибудь, отдохните! Вам только кажется, что формула связывает прошлое и будущее…

– А вы-то откуда знаете? – вскинулся ученый. – Да вы просто мне завидуете! Вы все! Потому что я гений!

– Сергей Сергеевич, но ведь волновая функция не описывает человеческую душу… – начал было Лука, но Телятников его прервал:

– Душу? Что вы привязались ко мне с вашей душой! Да она не более чем вибрация мирового информационного континуума. Умирая, человек излучает в пространство накопленную и измененную в процессе жизни информацию – вот и все! А вы «душа, душа!» Да стоит мне опубликовать первые результаты исследований, и ученый мир содрогнется!

– Проверьте свою гипотезу, продифференцируйте время по пространству, и у вас получится нонсенс, полнейшая бессмыслица…

Но Телятников его уже не слушал. Взяв Анну за руку, Лука отвел ее на кухню.

– Ему сейчас не поможешь, – сказал он, хмурясь, – работу свою Сергей Сергеевич не бросит, пока не убедится в принципиальной ложности исходной гипотезы. Но, думаю, он – лишь случайная их жертва, удар нацелен в меня. Охота идет по всем правилам: если даже сорвется все остальное, они обвинят меня в выдаче людям тайных знаний. Выглядеть это будет весьма убедительно: довел ученого до помешательства с целью завладеть его женой. И ведь действительно завладел! – Лука с улыбкой взглянул на Анну. – Подлость мелкая, но действует безупречно. Все это лишний раз подтверждает, что надо спешить. Ты будешь ждать меня здесь и, что бы ни происходило, дождись! Я скоро вернусь!

Анна со страхом наблюдала, как меняется его лицо, каменеют высокие скулы, свинцом наливается подбородок. Не сказав больше ни слова и вряд ли замечая что-либо вокруг, Лукарий вошел в стену и исчез из трехмерного мира людей.

Вступив в астрал, Лукарий настороженно оглядел свою студию, постоял, прислушиваясь к себе, но признаков непосредственной опасности не почувствовал. В отдалении тонким комариком звучала какая-то настораживающая нотка, но анализировать ее происхождение времени не было. Тешить себя надеждой на собственную безопасность не приходилось, и он действовал быстро и решительно. Единственное, что на секунду задержало его внимание, была висевшая в нише картина Моне «Дама в саду». Он замер перед ней, будто увидел ее впервые, пораженный яркостью красок и тем чувством покоя, которое она излучала. Вид залитого солнцем сада и фигура женщины в белом всегда несли ему радость. Она была растворена в пропитанном ароматом цветов воздухе, в нежном прикосновении травинок к щеке, когда, бывало, он лежал в прохладной тени деревьев. Со временем он стал предпочитать прогулки в этом саду своим долгим скитаниям в сыром лондонском тумане и даже вернул холст «Мост Ватерлоо» в музей. Теперь же фигура женщины напомнила ему об Анне и о необходимости спешить. Мановением руки водворив картину в Эрмитаж, Лукарий распахнул створки встроенного в стену шкафа, где хранилась наиболее ценная часть его коллекции. Настало время расставаться. Он не мог уйти, не вернув то бесценное богатство, которое ему не принадлежало. Беря с полок свиток за свитком, он держал их в руках, как если бы хотел запомнить на ощупь, и они тут же исчезали у него из-под пальцев, возвращаясь на свои места в библиотеках и хранилищах музеев. Закончив со шкафом, Лукарий перешел к книжным стеллажам, и, следуя за движением его руки, они, один за другим, начали пустеть. Он спешил, но все же не мог отказать себе в удовольствии в последний раз пробежать глазами по золоту тисненых корешков фолиантов. Это были его верные друзья и учителя, в беседах с которыми он шаг за шагом шел путем познания и просветления. Оставалось разобрать лишь собственные рукописи. Никакой необходимости в написании их не было, он помнил текст до последней запятой, но сам процесс скольжения пера по бумаге и чудо возникновения образов из обыденных слов поражали его. С пером в руке, один на качелях, он то падал в глубины отчаяния, то возносился к вершинам восторга.

Как неожиданно, как быстро меняется все в этой жизни, думал Лукарий, складывая в стопку исписанные листы. Совсем недавно смысл существования сводился к этим бумагам, теперь же он рад уже тому, что своей незавершенностью работа напоминает ему об Анне! Погруженный в собственные мысли, он тем не менее продолжал внимательно наблюдать за опустевшим пространством студии и сразу же заметил появившееся за мольбертом едва заметное свечение. Вспыхнув красно-коричневым, оно тут же исчезло, но Лукарий уже все понял – он не успел! Едва различимой дымкой на студию легла силовая сеть, и в воздухе, как перед грозой, чувствовалось электрическое напряжение. Не подавая вида, что заметил присутствие посторонней сущности, Лукарий закончил собирать бумаги, уничтожил их, наложив на получившуюся стопку руку. Он физически ощущал, что где-то совсем близко уже накопились события, и в любой момент водопад их может обрушиться на него. И действительно, стоило ему покончить с бумагами, как в трещину в астральной плоскости протиснулся Шепетуха. Молодцевато спрыгнув на пол, он ладошкой прилизал на голове редкие, серого цвета волосы, кобенясь, прошелся вдоль опустевших стеллажей.

– Когти рвешь? – цыкнув для понта зубом, поинтересовался леший.

– А, профессор, – приветствовал его Лукарий. – А я-то по простоте душевной решил, что не увижу вашу гнусную физиономию хотя бы с месяц. Как там, в открытом космосе?

– Все умствуешь да витийствуешь! – Расхлябанной походкой провинциального донжуана Шепетуха подошел к столу, провел лапкой по его гладкой поверхности. – Бумажонки-то все уничтожил?

– Слушай, Шепетуха, что-то ты зачастил перед глазами! Не к добру это, ох не к добру! – Лукарий подошел к мольберту, снял с него натянутый на раму холст. – Ну, поведай, как тебе удалось так скоро вернуться?

– Да вот, старичок, удалось! – поигрывая со значением редкой бровью, бросил Шепетуха.

Наглый вид лешего и фамильярная манера говорить лишний раз подтверждали догадку Лукария, что дела его из рук вон плохи. Он последний раз взглянул на начатый портрет, и тот исчез, увлекая в небытие все валявшиеся вокруг холсты и карандашные наброски. Студия опустела.

– Я ведь тебе говорил: когда работаешь на систему, она тебя и накормит, и защитит! – Шепетуха назидательно поднял палец. – Не так много осталось идиотов, кто живет светом далекой звезды. Да и мало ли как бывает – подойдешь поближе, присмотришься, а это вовсе и не звезда, а дырочка у кота под хвостом! А ты стремился, надеялся! Нет, куда лучше служить – найди свою нишу, обустрой ее и живи себе, принося системе пользу…

– Ты говоришь это мне? – Лукарий улыбался, но в голосе его звучали металлические нотки.

Шепетуха испугался, отпрянул от стола, но тут же, как вспомнивший свою роль актер, снова выпятил тщедушную грудь.

– Ну, ты! И вообще, что значит это твое «профессор»?

– А разве не ты спаивал несчастного Телятникова третьесортным портвейном? Без выдумки работаете, без полета! Даже формулу не удосужились подправить, чтобы она выглядела посовременнее.

– Эти ваши учености до меня касательства не имеют! – махнул лапкой леший. – Я мерзость маленькая, исполнитель технический. Дали указание – я флаг в руки, барабан на шею и вперед, заре навстречу! – Он нагло и в то же время трусливо посмотрел на хозяина студии. – И все-таки, куда же это ты собрался? Неужели побежишь докладывать о смерти старушки? – Он глумливо усмехнулся толстыми губами. – Загонят тебя, Лукарий, за Можай, ох и загонят! Скажи, жалко, наверное, расставаться с этакой кралей?

Лукарий только скрипнул зубами.

– Ну так кто же приказал тебе подкинуть Телятникову формулу? – спросил он, не поднимая глаз, чтобы не выдать охвативший его разом пожар ненависти.

Леший пожал худыми плечами, явно недооценивая нависшую над ним угрозу.

– Есть, есть такие, кто ценит Шепетуху… – Он поднял глаза, и в то же мгновение волосы на его худосочном теле встали дыбом, нижняя челюсть, напоминающая крышку чемодана, отпала.

– Нет, – прошептал он одними губами и начал мелко и часто икать, – я… я…

– Ну? – поторопил его Лукарий, наблюдая краем глаза, как в углу студии активизировалось красное мерцание. – Скажи, рискни здоровьем!

Шепетуха икал уже с частотой пульса. Космический холод струился из глаз Лукария, не оставляя у лешего сомнений, что дни его сочтены. Неведомая сила оторвала Шепетуху от пола, прислонила к стене и, как это делают хозяйки с тестом, стала раскатывать по ее плоскости.

– Я, я тебя!.. – сделал последнюю попытку угрожать Шепетуха.

– Да, ты меня, – согласился Лукарий. – Но – потом. А пока я тебя – и сейчас. Скажите, мой друг, не хотели бы вы стать одной из фресок Сикейроса?

– Не надо меня Сикейросом! – завопил Шепетуха что было сил. – Я и без Сикейроса все скажу!

Отпущенный, он сполз по стене, запричитал:

– Вот, пострадал за службу!..