Текст книги "Игра без ставок"

Автор книги: Николай Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 15

Их восемь – нас двое, —

Расклад перед боем

Не наш, но

Мы будем играть!

Владимир Высоцкий

– И как он вообще смог долететь сюда? Это же сколько дней пути пешком…

Тянулся сытым удавом разговор у костра, игравшего огоньками средь руин Старого Фора. Некогда неприступные бастионы, ни разу не взятые никаким, даже самым свирепым и яростным, врагом, теперь сдались на милость мхам и лишайникам. Громады валов поросли кустарниками и деревцами, рвы время засыпало землёй и щебнем крошившихся стен – но Старый Фор ещё держался, не пробил последний час древнего града, в котором ещё сохранился мятежный дух его строителей.

Когда-то, почти тысячу лет назад, переселенцы из земель, затронутых Разделением трёх миров, выстроили здесь крепость, в которой людям не было бы ничего страшно. Века и века ширился и вытягивался ввысь Фор, ещё не ставший Старым, пока новый король не решил столицу государства, выросшего из деревеньки древних поселенцев, перенести в новый, юный град. Одряхлел Фор, стал он Старым, вскоре покинули его последние жители. Только тени ходили меж руинами, пугая кроликов, пауков и филинов.

Но однажды вечером сюда пришёл наш отряд. Точнее, даже не пришёл – скорее, приполз, усталый…

– Он – ангел, и это всё объясняет, – вставил своё веское слово Сигизмунд, подсаживаясь поближе к костру. Затрещали сухие ветки, плюясь снопами искр.

– А я видел тень Палача, летевшего рядом с Анкхом, может, хранитель Равновесия помогал ангелу, а? – с надеждой вопросил Альфред. – Ведь…

– Что-то ты, Сигизмунд, слишком уж уверен стал, – вклинился в разговор циничный голос Шаартана, до того молча смотревшего на плясавшее меж дровами весёлое пламя. Костёр напоминал некроманту о былом, о годах его молодости, об изгнании…

А утром – за ним пришли. Хмурые воины городского совета, вставшие стеной впереди нескольких магов. Где-то там был и наставник Шаартана: юный некромант слышал его «петушившийся» голос.

– Идём, осквернитель, – не сказал, а отрезал один из стражников. Огрубевшие руки палача – и покрытая мозолями душа.

– Хорошо, – Шаартан хранил потрясающее, холодное как смерть спокойствие.

Юный некромант понимал, что это – конец. Эльвира, наверное, в тот же вечер рассказала родителям, что Шаартан пользовался какой-то непонятной силой. В городе была хорошо известна магия – и любимая вполне могла отличить «некру» от разрешённого магического искусства. Ведь с самого детства всех жителей города пугали историями об осквернителях духов предков, кровопийцах, пожирателях трупов…

А ещё холодным – даже ледяным – делало Шаартана осознание того, что его предала любимая. Человек, ради которой он хотел добыть луну и звёзды с небосклона, показать все чудеса мира, дозволенные и недозволенные, рассказать тысячу и одну историю старика Махтуна, отправиться в путешествие по Хэвенхэллу, каждый день удивляя и даря радость… Этот человек предал некроманта… Все слова о верности – во прах, все речи о справедливости (ведь некромант своей «некрой» спас девушку!) – в огонь, а веру – в бездну…

– Что вы смотрите на меня так, люди? – и всё-таки Шаартан не выдержал взглядов, убийственно колких, невообразимо злобных, приторно горьких взглядов соседей и знакомых. – Вы ненавидите меня за то, что я другой?

Молчание было ему ответом. Горькое, насмешливое, молчание сотен палачей… А дом сына Шары уже поднимали вверх дном, ища малейшие намёки на запрещённые манускрипты и предметы для сотворения магии смерти.

– Признаёшь вину? Не споришь, что ты – некромант? – бусинки хитрых глаз.

Кадий не отрывал прожигающего душу насквозь взгляда от Шаартана. Маленький, сухонький старик с громоподобным голосом и ужимками постаревшего арлекина. Суд был скор, но каким ещё он мог быть? Не любят люди того, чего понять не в силах, стараются отделаться побыстрее, а после руки вымыть, да потщательней. Вот и этот седобородый, лысый как перепелиное яйцо кадий намеревался отделаться от Шаартана побыстрее.

– Даже если б не признал – обвинили бы, шутя, шуты старинных драм…

Юный некромант как никогда был близок с сумасшествию. Пускай его лицо казалось глаже зеркала, спокойней покрытого кромкой льда озера – но внутри… О, внутри Шаартана дымили горнила тысяч бездн, бурлила, магма души, надрывались клапаны и шестерёнки сердца. «И она – предала… За то, что я не маг и не герой, не дервиш, не поэт, не человек, не зверь – за то, что я иное…»

Разум сына Шары вот-вот должен был пасть в неравной битве с сердцем – но конец этого боя отодвигался в вечность. С того дня Шаартану предстояло каждый день бродить по кромке, по тонкому лезвию между умопомрачением и нормальностью, и, что хуже всего, это тонкое лезвие шло чрез сердце, разбитое сердце юного некроманта.

– Да он – сумасшедший! Его предки наказали раньше людей! – кадий, похоже, ликовал! Как же, для потерявших свой рассудок было наказание придумано давным-давно. – Повелеваю, именем Закона и обычаев, изгнать прочь заклеймённого небесами Шаартана, сына Шары, в пески и барханы, дабы не разносил своё проклятье по нашему славному городу! Кад!

Кадиев в городе Шаартана потому и звали кадиями, что произносили они в конце приговора одно короткое слово: кад. Виновен…

– Да, я виновен в том, что людям верил, что – любил, что – ждал… – Шаартану уже было всё равно, что с ним сделают. Любовь… Потеряна любовь, разбито сердце. Прочь…

– Что-то ты, Сигизмунд, слишком уж уверен стал! Пускай и простил тебя Анкх, но ему так и положено… Он ведь – ангел! Но мы-то ведь с тобою – люди, жалкие смертные, слабые и так алчущие справедливости, – осклабился некромант. – Я не забыл, кто предал нас рыцарю-магистру, кто заманил в ловушку…

– Он следовал долгу! Он должен был, понимаешь, некромант?! Должен! Кнехт Белого Ордена должен во всём повиноваться и подчиняться… – Альфред попытался вступиться за друга, но тот резким, нервозным взмахом руки попросил Эренсаше замолчать.

– Да, сейчас мне уже поздно оправдываться, да и – смешно. Не правда ли, смешно: предатель, терзаемый совестью? Предатель, не желающий, чтобы предательство свершилось… Предатель, не желавший предавать… Ведь я смешон, некромант, не правда ли, смешон? – Сигизмунд Хоффнунг бил не руками или мечом – они бил словом и взглядом.

И – невероятное дело! – некромант успокоился.

– Когда-то я сам… думал почти то же самое. Прости, Сигизмунд, ты мне напомнил себя в молодости. Было бы нечестно обвинять других в том, что сам делал, как думаешь? – и редкая, невообразимая даже, тёплая, мягкая улыбка украсила лицо Шаартана.

Да, многое делает с людьми полёт на крыльях бесшабашного ветра, над миром, между глубокими как очи красавицы небесами и палитрой-землёй…

Полз паренёк лет семнадцати по пустыне, не понимая, ушёл ли он в Пески – иль не совсем… Мир подёрнулся пеленой забвения и сумасшествия… А где-то там, впереди, ветер…

Ветер играл с песком, создавая причудливые узоры на бархане…

– Интересно, Шаартан, а зачем мы здесь? Что тебе здесь понадобилось? Неужели… решил всё-таки выполнить обещание своё? Но ведь награда всё равно теперь в руках кардорцев, вместе с Вирной, а может, стала добычей ненасытного огня, – задумчиво произнёс Бертольд Шварц.

– Я привык исполнять свои обещания, Крикун. К тому же я слишком многим поклялся в тот раз. Да… и мне интересно, что же произойдёт – и произойдёт ли вообще. Вдруг мы войдём в легенды? Скорее всего, я стану главным злодеем нашей общей легенды, с которым боролись два рыцаря Белого Ордена, в помощники мои запишут мерзкого алхимика, возжелавшего бессмертья и абсолютного знания… Потом эту легенду вновь переврут, я стану белым, великим героем, а вас, кнехты, обзовут убийцами, извергами и, мягко говоря, не сторонниками женского общества… Как думаете, не может быть такого?

– В этом мире всё возможно, некромант, даже любовь герцогини и оборванца…

Бертольд тоже вспоминал прошлое. Этот вечер, наверное, можно было бы назвать вечером памяти…

Дворец… Дворец обрушивался сразу, весь, давя громадой комнат, златом канделябров и блеском витражей, красотой ливрей и злобой взглядов.

Стефан понял, что значит чувствовать себя не в своей тарелке: переминаясь с ноги на ногу, алхимик боялся смотреть по сторонам, чтоб не ослепнуть от блеска роскоши и презрения придворных. Айсер страстно захотел домой, в почти забытый амбар, в хлев, полежать на ворохе соломы: запах навоза оказался приятней «облаков» духов, которыми забивалась вонь помоев и «аромат» немытого месяцами тела.

– Прошу Вас, следуйте за мной, – блеклый, с по-рыбьи флегматичным лицом, слуга в сверкающей ливрее появился, наверное, прямо из воздуха. – Госпожа ожидает Вас.

Лестничный пролёт, освещённый тысячами и тысячами свечей («Да этот герцог богаче короля!»), залы, коридоры, залы, коридоры, снова – пролёт… И вновь – сквозь стайку придворных. Стефана уже начинало тошнить – то ли от непривычных запахов, то ли от непривычной обстановки, то ли от этих бесконечных залов-коридоров-пролётов…

А вот покои дочери герцога разительно отличались от всех помещений дворца, увиденных Стефаном. Старинные гобелены, наполнявшие теплотой и уютом, возможными только в укромных, обжитых, древних домах. В помещении практически никого не было, только несколько незаметных служанок, «серых мышек», да одна весьма и весьма колоритная дама (няня, наверное), одним-единственным взглядом давшая понять Стефану, что думает обо всех этих юнцах безусых…

– Госпожа ждёт Вас, милорд, – «ливрея», так сказать, передал служанке с рук на руки Айсера, мгновенно исчезнув.

«Испарился, что ли?» – Стефан, наверное, уже и этому бы не удивился.

Однако все-все-все мысли в единый, краткий миг, показавшийся вечностью, пропали из головы Стефана.

Наверное, именно такие лица зовут ангелами. Быть может, таких людей не людьми зовут, но – ангелами. Возможно, это был мираж, бред, иллюзия – но Айсеру хотелось, чтобы тот миг никогда не кончался…

Серебристой волной ворвался образ герцогской дочери в сознание алхимика, навсегда застряв там болезненной, саднящей, неуничтожимой занозой-памятью. Печальная девушка, самая грустная из всех виденных Стефаном, сидела на диванчике у окна, смотря на цветущий сад напротив замка. Ветер– шалун игрался с нарциссами и астрами, розами и вишнёвыми деревьями, яблонями в белом цвету и георгинами – где-то там, невдалеке, должно быть, располагался рай садовников…

– Вот, милорд, и Её Светлость. Надеюсь, Ваши лекарства помогут, – голос «мышки», полный надежды. Неужели и она не видела, что герцогиня не больна – что она влюблена, влюблена безответно. – Мы Вам не помешаем…

«И какой из меня лекарь? Я алхимик, проклятье, алхимик! Вот если бы дочь Паничанского была кварцем или изумрудом, „пылью странников“ или, „карим гневом“, аконитом или камфорой, я бы знал, что делать!» – эти слова, неуверенные, гневные, так и просились на язык. Но Стефан, к счастью, сдержался.

– Что ж, посмотрим, что можно сделать. Ваша Светлость, надеюсь, Вы ничего не имеете против принятия лекарств'? – пытаясь справиться с неожиданно напавшей стеснительностью, пролепетал Айсер.

Главное, конечно, что герцог не был против. Все реагенты и составы были проверены придворными дегустаторами и лекарями, так, на всякий случай: Паничанский не привык доверять даже знакомым и, уважаемым людям вроде Антония Циульса. А уж что было говорить о подмастерье? Но – нужда! Любимая дочка чахла, сгорая в костре невидимого, внутреннего огня, и приходилось идти на отчаянные, неожиданные поступки.

Отцовское сердце ведь не алебастр, не гранит, пусть даже это сердце бьётся, в груди такого решительного и строгого владыки, как Рудольф.

Дочь герцога едва заметно, изящно пожала плечами, не, отрывая взгляда от сада. Ветер-затейник пронёс перед самым окном на своих руках лепестки алых роз…

– Что ж, тогда приступим! – Стефан почувствовал себя намного уверенней, занявшись привычным делом.

Первым делом он поставил маленький складной столик, который до того алхимик нёс в руках вместе с коробочками, где теснились десятки и десятки микстур и зелий.

Служанки (и даже няня!), не отрываясь, наблюдали за приготовлениями Айсера, мастерски, будто искусный фокусник, расставлявшего необходимые составы на столике. Взмах, взмах, взмах, парочка пассов, взмах – и вовремя поданный служанкой стакан наполнился сверкавшей на солнце жидкостью.

Служанки (и няня – тоже!) зачарованно глядели на серебристый настой, игравший всеми цветами радуги.

«Эх, знали бы, что это всего лишь тонизирующее средство… Наверное, думают, что это эликсир бессмертия…» – и всё-таки Айсер не спешил разубеждать неискушённых в алхимии людей в «чудодейственности» и «необыкновенности» средства. Нельзя искусство превращать в ремесло, снимая покровы тайны и лишая ореола чуда…

– Ваша Светлость, не желая испробовать? – Стефан старался говорить как можно высокопарней: вроде аристократы такое любят, вроде они никак иначе и не общаются…

Дочь Рудольфа безразлично посмотрела на творение рук алхимика – и, будто из-под палки, кивнула.

«Какая же она… грустная… печальная…» – у Стефана защемило сердце. Как-то исподволь накатило, пришло страстное желание обнять «Её Светлость», подарить хотя бы мгновенье, жалкое мгновенье между прошлым и будущим, тепла и радости…

«Так, Стефан, ты уже давно не маленький! Что за сопливые чувства? Что за ненужные нежности? Думай – только о работе, только о результате! Хотя… мэтр ведь сказал…»

Дочь Рудольфа («Как же её зовут, проклятье?! Как же зовут её…») сделала отпила чуточку настоя, подняла (впервые за всё это время!) глаза на Стефана…

Что-то промелькнуло в глазах у герцогини, искорка интереса, воли к жизни, воспоминания о чём-то радостном и светлом. А может, это состав начинал действовать, а не обаяние («Какое у тебя-то, Стефан, обаяние?!») алхимика…

– Благодарю Вас, – поблагодарила Рудольфина дочь…

С каждым днём ответы герцогини становились всё длиннее и длиннее, а в покоях оставалось людей всё меньше и меньше. Судя по всему, служанки всё-таки решили испробовать проверенное веками лекарство от хандры – увлечение противоположным полом. Надо сказать, что этот «противоположный, слабый» мужской пол держался неприступной крепостью, держался из последних сил. Каждый вечер, возвращаясь в лавку Циульса. Стефан говорил про себя: «Даже не мечтай, Айсер, не твоя она, не твоя… Ты – голь перекатная, а она – дочь герцога…».

И всё-таки однажды, по недосмотру судьбы (а может, совсем не по недосмотру) Стефан не смог противиться своим чувствам. Как-то незаметно комната опустела, остались лишь Стефан и герцогиня («Как же её имя?! Имя!»). Случайное прикосновение руки прекрасной дамы… Тепло её сердца… Терпкий запах кожи…

Ни о какой хандре и речи уже не шло. А на следующее утро Стефану в праве войти во дворец было отказано:

– Пускать Вас не велено. Его Сиятельство запретили. Идите-ка отсюда подобру-поздорову, – привратник был неумолим.

– Но как же… Позовите герцогиню! («Как же её имя? Имя!»)

– Подите прочь, не велено, кому я сказал? – привратник, упитанный усач, терял терпенье с каждым словом.

– Ну что ж ты хочешь, Стефан? – мэтр Циульс, выслушав рассказ Айсера, не говорил даже – резал, рубил сердце юного алхимика на куски. – Что нам до герцогов и графов? Куда нам, Стефан? Мы люди маленькие… Хотя и противно мне это говорить, но ты лучше успокойся… И постарайся забыть о Диане, – вот оно, её имя! – Паничанской! Слышишь?! Забыть!

Старому Антонию, по-своему полюбившему неугомонного Стефана Айсера, желающему передать пареньку всё своё дело, лабораторию и лавку, не хотелось проблем для подмастерья. Циульс понимал, что если Стефан продолжит свои попытки встретиться с герцогиней, то Рудольф Паничанский примет, все меры, дабы успокоить парня. Стефан сделал своё дело, вернул жизнь Диане, – теперь Стефан может уходить… Может – но он не желал этого!

– Позовите герцогиню! – и вновь – бой, бой за любовью… Неравный, бессмысленный, беспощадный бой, который Стефан вновь и вновь проигрывал…

– Пошёл прочь! Повадился, понимаешь! – в этот раз привратник церемониться не стал…

А уж герцог… У герцога всё-таки лопнуло терпенье.

Однажды ночью Стефан проснулся, разбуженный жутко напуганным, белым как мел Циульсом.

– Беги, Стефан, беги отсюда! – плясали бесенята в глазах и голосе Антония.

– Что… такое… что? – сон всё никак не желал уходить, мешаясь с жуткой реальностью.

– За тобой пришли! Люди герцога! Требуют тебя! Спасайся, пока ещё можешь! Спасайся, беги! Вот кое-что для тебя собрал, что под рукой оказалось, – старый алхимик протянул Стефану котомку. – Беги только отсюда, как можно дальше!

– Не хочу… Я не уйду… Диана…

– К Палачу Диану! Жизнь дороже! – Антоний неистовствовал. – Если ты будешь терять время, то герцогские амбалы ворвутся сюда и…

– Я дам бой. Бежать? От любви? Ни за что! – но бравады в голосе Стефана было больше, чем уверенности и убеждённости. Айсер всё-таки почти победил Шварца… А вскоре ему предстояло забить последний гвоздь в гроб гениального, но чрезмерно храброго алхимика…

– Какой же ты всё-таки… – Циульс поморщился. – Глупец ты, дурак! Умрёшь ведь…

– За любовь не стыдно умирать! – всё больше и больше, бравады, всё меньше и меньше настоящей веры…

Раздался треск ломаемой двери: люди герцога всё-таки ворвались в лавку. Послышался топот ног по лестнице на второй этаж, где как раз и располагалась комнатка Стефана. Похоже, «добры молодцы» были хорошо осведомлены о внутреннем устройстве дома мэтра Циульса. Умные… Умный враг – самый опасный…

И пусть после, нередко в стельку пьяный, Стефан рассказывал, как героически сражался у дверей собственного дома с тремя («Нет, с пятью! С десятью! С сотней!») молодчиками – этого не было… Был простой обмен ударами: рапира, нежданно– негаданно оказавшаяся в правой руке, укол-укол-укол, отход, осевший амбал, стукнутый сзади Антонием, безумный бег прочь, на улицу, и дальше, дальше, дальше… Поджилки Стефана тряслись, сердце стучало, норовя, выпрыгнуть из груди и удариться о мостовую… А ещё – был страх. Даже нет, не так – Страх. Тени, мечущиеся за спиною, норовящие ткнуть кинжалом между рёбер, подсыпать «пользительного мышьячку» в еду или вино, липкий пот, проступающий от одного скрипа открываемой двери…

Стефан был чем-то похож в своём страхе на Шаартана. Оба они бежали, каждый – по-своему, от прошлого, но если Айсер скрывался вдали от былой жизни, то некромант нашёл иной путь. Внутрь себя, в бездны, где безумие породнилось с гением, кристальная ясность ума сменялась сумраком помешательства, а где-то там, вдалеке, была первая, настоящая, потерянная, неразделённая любовь…

– А может, лучше не надо кричать? – взволнованно спросил Альфред. – Не будем мешать Анкху, он и так устал…

Все повернули головы в сторону мирно тихо спавшего, словно ребёнок, ангела. На его лице расцвела такая блаженная, умиротворённая улыбка, что бодрствовавших людей вдруг одолела зависть. Они давно, с самого детства, потерялись среди кошмаров и серых бесцветных снов, и не могли найти то умиротворение, что сейчас читалось на лице Анкха…

– Да… Ангел… Хэвенец… Знаете, я до сих пор не могу понять, кто же он всё-таки, и зачем сюда прибыл… Да… и… эта его сила… Знаете, странно. Я сумел нащупать его энергию, я чуть-чуть понаблюдал за ангелом, – Шаартан – невиданное дело! – заговорил смущённо, так, будто пятилетний ребёнок, раскаивающийся в своих шалостях. – И мне кажется, что он спрятался внутрь себя, спрятал всю свою силу, решил отгородиться от неё. Но – почему? Зачем лишать себя такой власти? Во имя чего? Или… кого?

И не зря Шаартан выглядел ребёнком в эту минуту – ведь устами младенца глаголет истина. Если истина, конечно, вообще существует хоть в одном из известных миров…

Ему не в новинку было путешествовать меж мирами, пробиваясь сквозь морозную тьму. В этом деле главное – не останавливаться ни на мгновение, иначе даже крылья тебя не спасут. Холод проберётся в сердце – и всё, прощайся с Небом…

Всё-таки, как красивы были миры, казавшиеся не больше мяча для игры в «бей-ногой». Белая дымка облаков, синева океанов, земная твердь…

Цель путешествия была всё ближе и ближе. Мячик становился всё больше и больше, вскоре разросшись до гигантских размеров. Скелеты гор, зелёная плесень лесов, красные буркала вулканов…

Что же там, впереди? Его народ многие и многие годы не путешествовал в Хэвенхэлл, страх всё ещё жил в памяти тех, кто видел огненное зарево Бойни. И лишь сейчас лучшего разведчика отправили сюда, к успевшим позабыть войны прошлого народам.

Анкх приготовился к снижению… Горячо… Горячо… Как же горячо… Язычки пламени окружили его, грозясь превратить в горячий пепел…

Больно… Очень больно… Но – необходимо. Да, впереди может маячить смерть – но Анкх к ней и стремится, он это и задумал – умереть на Пути меж Хэвеном и Хэвенхэллом, глядя на зарю покинутого вечность назад мира, где цвело Поле тюльпанов.

За века, проведённые в храме, перед мозаичным панно, Анкх думал, как жить дальше. Ищущие и Находящие Пути не могут умереть своей смертью, от старости, ведь мечты – вечны, а Ищущий и Находящий – воплощённая мечта, мечта о полёте, о крыльях, о поиске других миров, о чужих небесах и родных просторах…

Но жить… Жить – не хотелось! Вновь и вновь Анкх вспоминал былое, паренька-хэлльца, волшебников и магов, тень небесной горы, Катаклизм – и снова, по кругу, доводя себя до изнеможения этими воспоминаниями. Ищущий и Находящий Пути ощущал, на себе вес ответственности за все три мира, отдалившихся друг от друга, потерянных и потерявшихся…

Жить – не хотелось… Анкх думал, что больше ни на что не годен, он больше не желал полёта, он больше не желал мечтать, он больше не желал быть. Каково это – быть? Кому-то это легко, кому-то – нет. Но для Анкха это стало невозможным: гора, небесная гора давила на плечи, оседая под весом тысячи лет. Там, за стенами храма, жизнь текла своим чередом, а здесь, внутри, она застыла единым мгновением, которое всё тянулось и никак не желало кончаться. Не желало – ровно до того момента, как Анкха решили потревожить…

И тогда Ищущий и Находящий понял, как должно поступить! Анкх осознал, что Народ вновь захочет покорить Хэвенхэлл, едва тропка сквозь Космос будет протоптана. Отказаться от ответственности стать зачинателем новой войны? Но когда-нибудь его всё равно убедят, да и вдруг хэлльцы – тоже готовятся к возвращению на Хэвенхэлл? Хотя… последнее как раз и не волновало Анкха. Ищущий и Находящий Пути боялся только за тот мир, где тысячу лет назад солнце любовалось на тюльпаны…

Анкх понял, как можно спасти этот мир, что навсегда покорил сердце и душу бедного хэвенца…

Сперва – согласиться проторить Путь. А после, в небесах Хэвенхэлла, уйти в смертельное пике, звездой, чья жизнь – мгновенье между прошлым и будущим, сгореть над облаками. Анкх надеялся, что всё получится… Главное – уйти, не быть, не быть, не существовать, забыть всё и вся, отказаться от себя, от своего дара Искать и Находить, взамен обретя дар Терять…

Огонь на крыльях, огонь на руках, небо – под ногами… Как больно… Тьма… Наконец-то… Терять… Забыть…

Но Анкх не знал, что Ищущий и Находящий в конце концов найдёт не только Путь, но и самого себя…

Все пятеро, даже кнехты, бежали от самих себя, от прошлого, от памяти.

Алхимик Бертольд Шварц, став Стефаном Айсером, пытался скрыться от памяти о своей любви, о Диане, дочери герцога Рудольфа Паничанского, он старался забыть свою гордость, свою храбрость, свои понятия о справедливости и чести, свой талант, почти превратившийся в гениальность. Бертольд гнал всё это страхом, неуверенностью, новой «личиной», расстояньем и временем… Не помогло, Бертольд всё равно вернулся…

Некромант Шаартан, сын Шары, за безумьем и годами прятал несчастную любовь, память о любимой-предательнице, свою тягу к новому, к историям юного старика (или старого юнца?) Махтуна – и свою молодость. А всё-таки вернулось, память не обманешь, молодость не скроешь сединой…

Анкх из Народа, Ищущий и Находящий Пути, пытался расстаться, забыть свои мечты, свою память он надеялся убить вместе с самим собою. Не вышло – мечты не умирают, мечты – это яркие падающие звёзды, которым никогда не упасть. Мечты – это те Пути, которые сами тебя находят…

Кнехт Белого Ордена Сигизмунд Хоффнунг бежал от бедности, от «грязи», за которую его почитали «аристократы». Он бежал от родни, от своих предков, от серости и убогости жизни, он бежал от глупости, которой почитал работу во благо других, жизнь во имя других. Что ж, Сиг пришёл к тому, от чего пытался сбежать…

Кнехт Белого Ордена Альфред Эренсаше бежал от несправедливости мира, бежал от предательства и грязи, в которую, как считал Альф, обращается Хэвенхэлл, бежал от обыденности и чёрствости людской, бежал от собственной, как ему казалось, трусости. И всё-таки Эренсаше вновь столкнулся со всем этим, но теперь…

Теперь все эти пятеро были вместе. Да, им не хватало Палача, хэлльца Пауля Свордера, но и без него эти пять человек были настоящей силой, способной, казалось, сражаться со всем миром, с самою слепой Судьбой, с безразличным Равновесием и со всё погрязающим в сворах, драках и мешанине обыденных мелочей, сотворённых «меньших зол» и несовершённых подвигов…

После многие говорили, что история этой пятёрки на этом окончена, а после – начинаются лишь легенды. Но лишь немногие знали, что бой в порту не был последним боем храбрецов. Впереди их ждала встреча с прошлым, забытым, в которое никто уже давно не верил…