Текст книги "Любовь к велосипеду"

Автор книги: Николай Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

9

Летом тренировки в секции не только не сделались интенсивнее, но даже как–то разладились. Посещаемость упала: кто уехал в отпуск в деревню, у кого–то зачеты в институте, кто–то занялся ремонтом квартиры. Полосухин и сам не всегда приходил на тренировки. Часто оп оставлял Соломину ключ от подсобки, а то и просто не являлся, так что, подождав его с полчаса, ребята разъезжались кто куда до следующего раза.

Весной все ходили дружнее просто потому, что соскучились по велосипедам, по свежему воздуху и простору – тренировки были удовольствием, развлечением. А теперь это наскучило. У каждого появилось много своих дел, других интересов. Все меньше было охотников в палящий зной крутить педали до изнеможения, одолевать подъемы, до предела выкладываться на скоростных участках. Гораздо приятнее лежать где–нибудь под тентом на пляже. Это весной, пока вода еще холодная, там делать нечего. А теперь городской пляж заполнился отдыхающей публикой; там играет музыка, ходят девочки в красивых купальничках, в буфете продают пиво и лимонад. Полосухин ругал иногда за пропуски тренировок, но как–то лениво, беззлобно, скорее посмеиваясь, чем него​дуя. «Работать надо, оглоеды!» – ворчал он, а ему отвечали шутками: «Не хоца… Пусть трактор работает – он железный».

Весной куда оживленней бывало в подсобке. Народу набивалось много; шумели, базарили, что–то мудрили с машинами, чинили, смазывали, регулировали их. А теперь, развалясь на скамейках, зевали, а то от скуки под надоедливое жужжание мух перекидывались в картишки – засаленная колода всегда лежала на полке среди разных ключей и велосипедных деталей. Иногда играли на пиво, а после тренировки подъезжали к дощатому шалману под названием «Голубой Дунай», и проигравшие угощали. Всей командой разбирали кружки и, не слезая с велосипедов, смачно пили, сдувая пену под колеса. Юноши тоже не отставали от старших – один Володя брал себе лимонад.

И это накануне первенства области! Он давно уже понял, что для многих в секции велосипед был просто развлечением. Ни о каких победах, высоких результатах они я и не помышляли. Но при этом катались на отличных гоночных машинах, а он все мучился со своим старым, разбитым «восьмискоростником». А сколько еще способных ребят могли бы тренироваться па на хороших машинах, на которых сейчас раскатывают лысеющие «старички» вроде Соломине или прыщавый сынок директора стадиона!

Все это задевало и огорчало Володю, по но вместе с тем у него появилось и какое–то чувство освобождения. Он теперь ничего не ждал от секции и ничем не считал себя обязанным ей. Тренировался чаще всего один. Сам планировал себе нагрузки, отрабатывал технику педалирова​ния, добиваясь, чтобы ноги работали как часы, четко и неутомимо. Ему очень не хватало сильных партнеров, с которыми можно было бы осваивать тактические приемы. Оставалось лишь состязаться с воображаемым противником, подобно тому, как в боксе ведут «бой с тенью». На стадион он заглядывал редко, да и то лишь затем, чтобы покопаться в куче старья, поискать нужные детали или заменить изношенные однотрубки.

Он много возился с велосипедом, но так и не добился ничего. По– прежнему тот работал лишь на трех скоростях, да и то ненадежно. То один, то другой узел выходил из строя. Тренироваться на такой машине можно было с грехом пополам, но состязаться с сильными гонщиками, а тем более выигрывать гонку – нечего было и думать. А именно к этому он стремился – иначе упорные интенсивные тренировки теряли для него всякий смысл.

Чем ближе было первенство области, тем чаще уныние охватывало его. Зачем он тренируется, за​чем так изнуряет себя, если неизвестно даже, будет ли он стартовать в гонке, а если да, то где ему взять приличный велосипед. Полосухин обещал ему машину, но «обещанного три года ждут». Володя видел, что тренер относится к нему как–то неприязненно и чуть насмешливо, и это мешало ему лишний раз напомнить о себе… Семанов, который похваливал иногда Володю, замечая его старательность на тренировках и быстрые успехи, как–то сказал ему: «Ты бы поговорил с Аркашей по–человечески, попросил у него машину получше». – «Я просил». «А ты еще попроси, и не слазь с него». Но Володя лишь промолчал в ответ. Он не понимал, почему надо клянчить, надоедать тренеру, заискивать перед ним, если и так видно, что он сильно крутит, что он на голову выше других. «Ведь секция – не частная лавочка, – рассуждал он, – тренер и сам должен заботиться о росте молодых гонщиков, по справедливости распределять машины, а не по каким–то там своим личным симпатиям или в зависимости от того, кто больше наседает». Он считал, что тренер должен быть образцом справедливости, примером честного отношения к спорту. Полосухин таким примером не был, за это Володя не уважал его. А раз так, то и просить ничего не мог.

Как–то уже в начале июля, когда – редкий случай – в секции собрались почти все, тренер задержал парней, готовых после тренировки разъехаться по домам.

–​ Стоп, хлопцы, не разбегаться! – сказал он. – Нам треба еще собрание провесть.

–​ Какое собрание?.. – недовольно зашумели они.

–​ Собрание секции, дети мои. Треба ж нам обсудить, какие задачи, как с дисциплиной, с моральным, так сказать, климатом в коллективе. Руководство повелело собрание провесть и отчетец представить по форме. Кто у нас староста секции, запамятовал?

–​ Кажись, Ваню Гудко выбирали, – подал голос кто– то.

–​ Точно, – подтвердил Полосухин. – Так что прошу, Ванюша, в президиум, – хлопнул оп рукой по обшарпанной табуретке. – И протокольчик всенепременно…

–​ Да брось ты бюрократию разводить, – заворчал добродушный здоровяк Гудко. – Мне еще пацана из садика надо забрать. Жена и так пилит, что поздно возвращаюсь. Грозилась уж велосипед на помойку выбросить.

–​ А ты ее, Ваня, поучи маненько, – хохотнул Соло​мин. – Пущай знает, что у нас пока еще не матриархат.

–​ А у нас сосед соседа бил вчера велосипедом!.. – продекламировал ни к селу ни к городу Ядыкин, но все засмеялись, потому что настроение было такое.

–​ В натуре, Аркан, – тянул свое Ваня Гудко. – Нацарапай там, что, мол, принимаем, обязуемся…

–​ …Выставить команду на Велогонку Мира, – вставил Пряжников.

–​ …И выиграть как в личном, так и в командном зачете, – подхватил Семанов.

Все опять засмеялись. Настроение было благодушное, смеялись по любому поводу, и, чувствуя это, острили даже те, кто редко шутил. Ребята с ленцой рассаживались по скамьям. Кто подтягивал гайку на велосипеде – спрятал ключ, кто подкачивал однотрубки – убрал насос. Но никто уже не спешил уходить – если не собрание, а так просто потрепаться чуток, то можно и посидеть еще.

– Эх, счас бы кружечку пивка… – поглаживая себя по животу, как завзятый любитель, мечтательно протянул Ядыкин.

–​ А что, – в шутку предложил кто– то. – Может, перенесем собрание в «Голубой Дунай»?

–​ А может, в ресторане банкет закажем.

–​ Ну ладно, хлопцы, ближе к телу, как говорил Остап Бендер. – Полосухин достал зубочистку и поковырял в зубах. – Нам дают новый десятискоростник.

–​ Ого!.. – оживились ребята. А у Володи екнуло сердце. Эта новость явно касалась его – у кого же еще в секции хуже велосипед. Новую машину ему, может, и не дадут, но хоть чью–то приличную. Любой велосипед в секции лучше, чем его рухлядь.

–​ Новую машину Семанову, – сказал тренер. – Он у вас ветеран, входит в сборную, лидер, так сказать.

–​ Само собой! – поддержали его. Семанов не выразил ни удивления, ни радости – видно, уже знал заранее.

– Семановскую машину возьмет Ядыкин, – сказал тренер будничным голосом, как нечто само собой разумеющееся. Ядыкин привстал и шутливо сделал ручкой.

Володя сидел ошеломленный. Это было так неожиданно, что он не сразу сообразил. Ну ладно, не ему дали семановский «Чемпион», так пусть тогда Саше Рябову – у него ведь тоже машина «на соплях», а без него команды не будет. А Ядыкин – пустое место, от него же толку как от козла молока. Володя посмотрел на Рябова: тот сидел мрачный, взглядом уперся в пол.

– И последний вопрос нашей повестки дня. – Поло​сухин ковырнул зубочисткой в зубах. – Двенадцатого у нас первенство области. Приедут сильные гонщики. Так что треба не опозориться. Всем, кто включен в команду, пройти медосмотр и быть в полной форме.

И здесь возражений не было.

–​ Ну что, пойдем по пиву, что ли, ударим? – предложил Соломин, вставая.

–​ Я – за!.. – вскочил Ядыкин.

–​ Детям пиво вредно, – сказал Аркашка. – И вообще смотрите у меня, вьюноши, не подкачайте. Начальство уже стружку с меня снимает за слабый рост мастерства. Чтоб на этот раз хорошо выступили.

–​ На чем выступили? – мрачно сказал Володя. – На этих драндулетах? – указал он на свою и Сашину машины. – Какой смысл? Гонишь лошадей, а среди доро​ги ломается телега.

–​ Охо–хо!.. – усмехнулся Полосухин. – Какие мы капризные! Подавай нам новенький десятискоростник, тогда мы поедем.

–​ А что, – упрямо сказал Володя и встал. – Могли бы и неплохо выступить, если бы у нас с Рябовым были приличные машины. А Ядыкин все равно не потянет, разве не видно?.. Ну, давайте хотя бы прикидку устроим: кто первым придет, тому и машина новая. Чтоб по справедливости… – Он говорил волнуясь, вздрагивая от внутреннего напряжения, но изо всех сил старался держать себя в руках. Он не любил, не умел выступать, хотя живо на все реагировал. Слишком живо, потому и не получалось у него связно, убедительно, как надо. Если начинал говорить, то его несло. Он и сейчас уже чувствовал, что его несет, но еще держался спокойно, надеясь, что его поддержат, поймут или, на худой конец, объяснят, в чем он не прав.

– А что, – как–то неуверенно поддержал его Са​ша. – В самом деле…

Но Пряжников сидел со скучающим лицом, будто все это его не касается. А Ядыкин прямо рот открыл от удивления и веселого ожидания: ну давай, мол, шуруй дальше!

– Вот молодежь пошла, – сокрушенно покачал своей лысоватой головой Соломин. – Без году неделя в секции, а уже права качают. Ты хоть одну гонку выиграл? Ты хоть где–нибудь показал приличный результат?..

– Потому и не выиграл, что машины нет!

Володя чувствовал, что его не поддерживают, но не потому, что неправ, а просто некстати он выступил и слишком горячо. Было такое хорошее благодушное настроение, все балагурили, веселились, а тут встает какой–то салага и начинает воду мутить. Да и вообще никогда эти вопросы в секции не обсуждались. Все же тренер здесь Полосухин – как скажет, так и будет. Если кто и бывал недоволен, то так, отведет душу, поворчит втихаря, и ладно. А он вдруг встал и прямо заговорил. Как–то непривычно все это было.

Полосухин выслушал его с мудрой снисходительной усмешкой.

–​ Нехорошо, – покачал он головой. – Не умеешь ты, Бронников, жить в коллективе!.. Завидовать другими, на своего товарища но команде клепать… Неспортивно!.. Я был о тебе лучшего мнения.

–​ Да кто завидует!.. – взвился Володя. Его просто взбесил этот издевательский тон, это лицемерие. Он даже задохнулся от нехватки слов.

–​ Ядыкин Миша, – продолжал тренер увещевающе, – но крайней море, дистанцию заканчивает. А ты у нас без вести пропавший, со старта ушел – на финиш не пришел.

– Да у меня же исправной машины никогда не было!.. – крикнул Володя. – Это же заколдованный круг получается. Как же я выиграю без хорошей машины?

– Ну ладно, кончили об этом, – сказал Полосухин почти примирительно. – Придут новые машины, получишь, если будет за что.

– Пока травка подрастет, бычок с голоду помрет, – выпалил Володя. Его уже вовсю несло.

– Ишь ты! – удивился Полосухин. – Кто это сказал?

– Это Гамлет сказал, принц датский, когда ему пообещали, что когда–нибудь он станет королем.

– Вот молодежь ученая пошла! – восхитился Ар​кашка. – Так и чешет по писаному! – но в его иронии уже явно проглядывала злость. – А мы ведь темные. В наше время «Гамлета» не проходили.

–​ Да ладно, пошли по домам, – сказал кто–то из «старичков». Они были явно недовольны Володей. Только Семанов сидел задумчивый, внимательно слушал его.

–​ Ты, Бронников, зря икру мечешь, – сказал он. – Ты молодой еще, только три месяца в секции, а у тебя уже хоть плохонький, но гоночный велосипед. Я в твои годы о таком мог только мечтать. Мне уже за двадцать было, когда я на гоночную машину сел.

–​ Ну вот, может, поэтому мастером так и не стал, выше первого раз​ряда не поднялся.

Повисла нехорошая тишина в подсобке.

– Да я лично против тебя ничего не имею, – осознав, что его занесло, горячо стал оправдываться Володя. – Ты здорово крутишь, я сам у тебя посадке учился. Но есть же которые не тянут, даже не тренируются толком, а имеют отличные машины. Вот Соломин, например. Разно это справедливо?..

Его несло, и он говорил торопливо, сбивчиво, хотя никто но перебивал. Но он в таком состоянии уже не видел, не замечал, как его слушают, он просто думал,» что ему не хватает убедительных аргументов, и, наспех подбирая слова, продолжал:

– Нет, ну правда! Мы что, сюда кататься ходим?.. Тренируемся кое– как, пиво пьем. Некоторые даже курят… Ведь так же неинтересно! Если я сюда пришел, то надо попробовать чего–то добиться. Я не хочу попусту время терять… Это же не только в моих интересах, это и в интересах секции, чтобы я показывал лучшие результаты. В интересах всего нашего спорта, в интере 6 сах страны, наконец!.. А кто развлекаться ходит, тот и на старой машине может ездить. А я не хочу просто так кататься. У меня есть цель. Я, может, чемпионом мира хочу стать! Ну, допустим…

– Вот оно! – вскинул палец Полосухин.

– Маниа грандиоза! – с комическим испугом выдохнул Соломин.

И все засмеялись. Даже не зло, скорее, добродушно, как смеются, когда что–то насторожило, обеспокоило – и вдруг выяснилось, что все это чепуха, простое недоразумение, яйца выеденного не стоит. Но Володя задохнулся от стыда и обиды. Что–то нестерпимо сжалось у него в груди, и, боясь расплакаться или ударить кого–нибудь из них, он опрометью выскочил из подсобки.

10

После этого собрания Володя решил уйти из секции, навсегда бросить велосипед. Он перестал тренироваться, даже утреннюю зарядку не делал. Да и на чем было тренироваться, если старый восьмискоростник свой оставил там? Целыми днями он валялся с книжкой на кровати или неприкаянно бродил но улицам, изнывая от тоски. Когда встречал по дороге велосипедистов – отворачивался. «Коллектив… ворчал он, вспоминая Аркашкинпу демагогию. – Смотря какой коллектив! Бывает коллектив мошенников или лентяев. Бездарности тоже могут составить коллектив!..»

Все, чем он жил последнее время, потеряло для него всякий смысл. О Гале он старался не вспоминать, о поступлении в институт даже противно было думать. Он чувствовал себя каким–то отверженным, опустошенным и впереди в своей жизни не видел никаких перспектив. Он был одинок. «Ну и пусть, – говорил он себе, стиснув зубы. – Если я им не нужен, то и мне на все наплевать! На фига стараться, крутить до седьмого пота? Лучше жить попроще, на пляже загорать или на рыбалку ездить!..» Одно только мучило его: что так пошло и глупо все кончилось, что никому он делом не доказал, на что способен. А мог бы. Вот доказать бы – и уйти, хлопнув дверью!..

Он ни с кем не встречался. После выпускного все одноклассники как–то сразу потерялись из виду. Одни куда–то уехали, другие с головой погрузились в зубрежку, готовясь в институт. Матери о своих неудачах Володя не говорил. Когда она приставала, отчего он такой расстроенный, то огрызался, даже грубил. Потом стыдился своей грубости, но исправить ее не умел. Он любил мать и сочувствовал ей, но по–прежнему общего языка с ней не мог найти. Поэтому он был даже рад, когда матери дали на работе путевку в дом отдыха и она хлопотливо засобиралась в дорогу.

Мать никогда не ездила в отпуск, а в последние годы, стараясь сэкономить, даже не брала его. Она и на этот раз хотела отказаться от путевки, но он уговорил ее поехать отдохнуть. И все– таки, уже решившись, она каждый день все вздыхала, рассчитывая расходы, прикидывая, что из позарез необходимого можно было бы на эти деньги купить.

В субботу она уезжала ип, собирая чемодан, ужо с утра так охала и суетилась, что наконец Володю это стало раздражать. Он взял книжку и уткнулся в нее у окна.

– Господи, хлопот–то с этой поездкой, – приложив ладонь ко лбу, озабоченно говорила мать. – И то не забыть, и это… Только больше устаешь с этим отдыхом.

– Тебе надо отдохнуть, мам, – сказал Володя, не отрываясь от книги. – Столько лет уже не отдыхала – так нельзя.

–​ Надо–то надо, – вздохнула она. – Да с этими хлопотами небось похудею, а не поправлюсь там… Тебя как одного оставить? Испереживаешься там… Тебе ведь еще документы в институт подавать надо… Что это ты в последнее время расстроенный такой? – спросила она. – И на велосипеде не гоняешь…

–​ Да так, – невесело усмехнулся Володя. – Бросил я это дело…

–​ Ну и правильно, – сворачивая и укладывая платье в чемодан, одобрила мать. – Ничего хорошего в этих гонках нет. Так чего ты решил? В финансово – экономический подавать будешь?.. – осторожно спросила она.

–​ Буду, – мрачно сказал Володя. – Какая разница…

–​ Вот и хорошо, – обрадовалась мать. – Я тебе плохого не посоветую. Завтра и начинай справки собирать. Чего тянуть–то, – торопливо добавила она. – Может, пораньше оно и лучше. Заметят там скорей, глядишь, преимущества какие дадут. Значит, стремится человек, скажут…

Володя поморщился, не отрывая глаз от книги, но ничего не сказал. Закрыв чемодан, мать достала из сумочки кошелек.

– Денег–то с этой поездкой сколько уйдет! – вздохнула она. – Я тебе, сто рублей оставляю. Тридцать дяде Паше отвезешь – я у него в долг брала. Двадцать рублей за квартиру заплатишь. Пятьдесят тебе останется. Я холодильник набила, так что должно хватить… Деньги, деньги… – опять вздохнула она. – Текут как вода. Ты уж побереги их… Знаю, лишнего не истратишь, а все–таки… На отца–то твоего, вишь, какая надежда, а тебе еще в институт поступать.

– Ладно, – сказал Володя, все так же не отрывая глаз от книги, – поберегу…

Проводив мать на вокзал, он бездумно вернулся домой. В прихожей он машинально оторвал вчерашний листок на календаре, перевернул следующий. Красная цифра 12 бросилась в глаза. «Завтра гонка. Двенадцатого, в воскресенье, гонка», – вспомнил он, и на душе сделалось тоскливо и горько. Сколько времени он ждал этой гонки, сколько старался ради нее, сколько надежд связывал с ней – и вот завтра все выйдут на старт, кто–то будет азартно бороться за победу, кто– то, ликуя, первым пересечет финишную черту, а он будет здесь, в гнетущей тишине опустевшей квартиры, валяться в одиночестве, неудачник, проигравший еще до старта.

Он прошел в комнату, сел у стола. Оставленные матерью десятки веером лежали на газете. Это был вчерашний, еще не читанный номер, который он вчера принес с собой. Собирая деньги, он машинально развернул его. На последней странице в самом низу был помещен снимок гоночного велосипеда в рекламной рамочке. «Магазинами Главспортторга, – гласила реклама, – продаются за наличный и безналичный расчет велосипеды гоночные десятискоростные марки «Чемпион»… Снабжены набором комплектующих запасных частей, двумя шелковыми однотрубками… Цена 135 рублей…»

Володя отбросил газету и пошел к буфету, чтобы положить деньги. Он выдвинул ящик буфета, но помедлил, задумался, глядя на пачку денег в руках. «Еще тридцать пять рублей, и хватило бы на новенький гоночный десятискоростник». Эта мысль мелькнула и погасла, будто ее и не было. Он положил деньги, закрыл ящик и с книжкой в руках лег на диван.

Через минуту он поймал себя на том, что не читает, а лишь скользит рассеянным взглядом по строчкам. «Еще тридцать пять рублей – и новенький, работающий, как часы, гоночный велосипед. И можно показать класс в завтрашней гонке…» Это прозвучало в нем как бы помимо сознания, будто кто–то невидимый, неосязаемый бесстрастно, но с чуть заметным нажимом сообщил. «А долг? А за квартиру?.. А жить на что?..» – задал он себе вопрос. Ответа не последовало – словно тот, невидимый уже замолчал и исчез. Володя отложил книжку и прикрыл глаза. Но веки его подрагивали, губы то складывались в горькую улыбку, то твердели в какой–то внезапной решимости. Он отдавал себе отчет, что это нелепо, почти невозможно, купить новый велосипед, но мысль упрямо возвращалась к тому же: «Какие–то тридцать пять рублей… Но где взять?..»

И еще не додумав до конца, толком не решив ничего, он внезапно вскочил, взял из ящика все деньги и, сунув их в карман, выскочил за дверь.

На звонок открыл сам дядя Паша. Он был в майке и в семейных трусах, по– домашнему. Из кухни доносился в прихожую парной запах щей.

–​ А-а, Вовка! – сказал дядя. – Ну что, проводил мать? Да ты проходи! Чего мнешься–то у порога?..

–​ Я только на минутку, – торопливо сказал Володя, глядя в сторону. Врать было ужасно противно, но он пересилил себя. – Мама велела отдать вам тридцать рублей, а деньги оставить забыла…

–​ Ну, велика беда! – хохотнул дядя. – Потом отдаст.

–​ Она, и мне, понимаете… и мне не оставила, – избегая смотреть ему в лицо, сказал Володи. – А надо чем–то питаться… Вы не займете мне на время еще тридцать пять рублей?

Дядя Паша перестал улыбаться и поскучнел лицом.

– А ты ходи к нам обедать пока, – предложил он племяннику.

– Нет, – умоляюще сказал Володя, мечась взглядом но тесной прихожей. – Я не могу… Понимаете, у нас тут соревнования скоро, в институт готовиться и все такое…

Дядя задумчиво почесал свою жирную грудь, недовольно хмыкнул, но пошел за деньгами.

–​ Может, сейчас хоть пообедаешь, – отдавая деньги, предложил он.

– Нет, сейчас не могу! Очень спешу, – торопливо сказал Володя. – Спасибо. Мама приедет – отдам…

И, закрыв за собой дверь, он стремительно сбежал вниз по лестнице.

Магазин «Спорттовары» уже закрывался, когда, запыхавшийся, он подскочил к входу. Дородная сторожиха, встав грудью у двери, последних покупателей выпускала, но никого уже не впускала.

–​ Куда?.. – закричала она на Володю. – Не видишь, что ли? Закрывается магазин. Завтра придешь.;

–​ Но мне сейчас надо! – умоляюще сказал Володя. – Очень надо, а завтра выходной.

–​ Ну послезавтра явисся! – отрезала сторожиха, решительно выпирая его грудью па улицу.

–​ Да послезавтра поздно будет! – закричал Володя. – Мне уже завтра утром велосипед нужен гоночный…

–​ Во приспичило! – удивилась сторожиха. – Ну там бутылку кому или хлеба – это я понимаю. А тут велосипед гоночный ему вынь да положь…

– Да пусти, Антоновна, если за велосипедом! – крикнул из зала продавец. – Он уж который месяц стоит – никто не берет…

Ночью Володе приснился счастливый сон. В красной майке лидера с золотыми буквами СССР на груди, уже зная, что все соперники позади, он мчался на своей новой гоночной машине и вдруг взлетел, плавно воспарил над дорогой… И тут же вспомнил, что да, велосипед так устроен – ведь это первый экспериментальный летающий велосипед, и ему доверили испытать эту машину. На большой скорости при хорошем педалировании велосипед должен плавно взлететь и какое–то время свободно парить над землей… Он глянул вниз. По ярко– зеленой, усеянной цветами обочине, задирая головы, восторженно крича и размахивая руками, бежали люди. Там были ребята из секции вместе с Полосухиным, там была Галя с сияющими глазами, и даже футболисты Заикин и Сева, задрав головы, бежали в толпе. Еще больше людей, стоя вдоль дороги и прикрыв глаза ладонями от солнца, следили за его полетом. Среди них были и те, кто придумал и сделал эту чудесную машину. Они махали и показывали жестами: мол, давай, крути, лети как можно дальше! Он счастливо засмеялся и сделал знак рукой, что понимает их, и поднял большой палец: все отлично, все в лучшем виде!

Он парил, он восхитительно легко парил, раскручивая педали, плавно набирая высоту и скорость, а перед самой финишной чертой его велосипед опять плавно опустился на шоссе и, стремительно накатив на белую финишную черту, он бросил руль и в победном ликующем приветствии вскинул обе руки вверх…