Текст книги "Любовь к велосипеду"

Автор книги: Николай Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Николай Александрович Верещагин
ЛЮБОВЬ К ВЕЛОСИПЕДУ
Повесть

Почему в вашей великой стране чемпионы не рождаются каждый год?

Луизон Бобе, троекратный победитель «Тур де Франс»

1

Настоящий гоночный велосипед – это красивая машина. От простого дорожного он отличается как изысканный лимузин от бульдозера, как скрипка от контрабаса, как призовой тонконогий рысак от старого деревенского мерина. В трепетном сиянии его спиц есть что–то волшебное.

Его легкая рама изготовлена из особо прочной легиро​ванной стали. Дюралевый обод столь невесом, что его хо​чется взять двумя пальчиками. Колеса крепятся не просто гайками, а эксцентриками. У него классные шатуны с туклипсамп, прочно пристегивающими стопу к педали. У него крутой благородный изгиб руля с большим выно​сом, с тормозными ручками, удобными для захвата. Гиб​кие тросики в блестящей металлической оболочке как бы довершают убранство руля. Им послушны колодки тормозов, действующих сразу на оба колеса.

Но самое главное, чем гоночный велосипед отличается от простого дорожного, – это шестерни и переключатель передач. У дорожного только одна передача, одна скорость. У гоночного велосипеда целых десять скоростей. У него две ведущие шестерни и пять ведомых. Переклю​чателем можно на ходу перебрасывать цепь с одной ше​стерни на другую, меняя тем самым скорость вращения колеса.

Зачем нужны именно десять скоростей, Володя не знал, хотя в принципе каждому ясно, что менять переда​чу на велосипеде очень удобно. В гору лучше идти на малой передаче, а на спуске ставишь большую – и ско​рость резко возрастает. На равнине годится средняя пе​редача, например, 52X17. Но зачем нужны именно де​сять скоростей? Казалось бы, хватит и трех, в крайнем случае пяти. Но последней модели харьковский «Чемпион», как и все велосипеды междуна​родного класса, имел десять скоростей, и это еще больше интриговало в нем, будто говорило о каких–то особых его возможностях, которые нельзя и представить тому, кто ездит на обычном велосипеде.

До чего же эта стройная красивая машина отличалась от его заурядного «дорожника» пензенского велозавода! Володя вообще–то ценил свой старенький велосипед, несо​крушимо крепкий, надежный, на котором можно было гонять по любому бездорожью. Но гоночная машина была совсем иного сорта – она казалась живым существом, капризным и нежным; в ней было нечто женственное. Он много дал бы за то, чтобы иметь гоночный велосипед. К велосипеду его тянуло безотчетно, как влечет иногда своими манящими возможностями что–то неизведанное, обещая иную, новую жизнь, иные чувства и переживания.

В то время в городе было не так уж много велосипедистов, и когда сплоченной группой, низко пригнувшись к рулям, они проносились по улице, на них все обращали внимание, а мальчишки смотрели с восхищением в завистью. В их стремительном легком движении (тонкие колеса казались оперенными от мгновенных проблесков спиц) была свобода и отрешенность летящих птиц. Слившись со своими быстрыми машинами, они мчались, не имея ничего общего с этой заурядной улицей и медлительными пешеходами, с неуклюжими ревущими грузовиками, которые только мешали им на шоссе, им, словно ярким ангелам, парящим над дорогой, устремленным в какую–то неведомую даль. Их даже рассмотреть толком не удавалось: они возникали – несколько легких танцующих движений загорелых ног – и вот уже пронеслись, лишь согнутые спины их видны в конце улицы…

О такой, как у них, машине Володя мог только мечтать. В магазине спорттоваров продавался гоночный велосипед, но стоил он очень дорого. Это был щегольской золотисто–желтый «Чемпион», сияющий перламутровой краской и ярким блеском хромированных частей. О том, чтобы купить эту машину, нечего было и думать. Мать на свою скромную бухгалтерскую зарплату такой подарок сделать ему не могла. А поискать какую–нибудь велосипедную секцию он не решался. Ему казалось, что в секцию берут каких–то особенных ребят, специально отобранных. Да и возраст многих велосипедистов был не юношеский, иным на вид даже под тридцать. Он думал, что так и должно быть.

А пока он ходил в конькобежную секцию, хотя коньки не очень любил. Ему не нравилось однообразное кружение по беговой дорожке, когда раз за разом мелькают одни и те же заснеженные трибуны, голые деревья вокруг катка, слышится привычный скрежет коньков об лед. Но ребята в секции были хорошие, тренер Иван Данилович добрый мужик, и Володя ходил на тренировки, даже числился там среди лучших.

Возможно, он так и не попал бы в велосипедную секцию, если бы не случай. Однажды в начале апреля, когда солнце уже пригревало и асфальт кое–где подсыхал, он встретил на улице Мишку Ядыкина из параллельного 10‑го «Б».

Мишка ехал на гоночном велосипеде. Он катил медленно, одной рукой придерживая руль, а другую картинно положив на поясницу. На нем была велосипедная форма поверх трико, на голове велошлем, и даже кожаные перчатки гонщика он для пущего шику надел. Держался Мишка как записной гонщик, хотя спортом никогда не занимался, а тем более велосипедом. Он ехал явно красуясь, но на лице его при этом было написано полное безразличие, этакое рассеянное невнимание к улице и прохожим. Однако Володю, идущего навстречу, он заметил – легонько притормозил и поставил ногу на бровку тротуара.

– Салют, Бронников, – сказал Мишка, устало распрямляя спину и вытирая рукавом розовое, будто распаренное лицо.

– Привет, – сказал Володя. – Чей это велосипед у тебя?

–​ Как это чей? Свой… – небрежно бросил Ядыкин. – В секции получил.

– А я и не знал, что ты велосипедистом заделался. Думал, так просто прокатиться взял.

–​ Индюк думал–думал, – уел его Мишка, – да в суп попал. В секции кручу, на стадионе «Авангард». Там у нас клёво. Ребята подобрались что надо! Скоро новые машины получим. Это старье, – он ткнул пальцем в руль, – на десятискоростник поменяю.

Велосипед действительно был старенький, побитый, но Володя много дал бы за то, чтобы иметь хотя бы такой. Он даже почувствовал легкую зависть к Ядыкину, хотя вообще–то никогда никому не завидовал.

– Дай прокатиться, – попросил он.

–​ Нет, старик, – озабоченно сдвинул брови Ядыкин. – Переключатель что–то барахлит. Его еще отрегулировать надо…

–​ В «Авангарде», это где Малинова занимается? – небрежно поинтересовался Володя.

–​ Ну да, Галка там, – оживился Ядыкин. – У нас там в художественной гимнастике девочки классные… – подмигнул он.

– И в гонках уже участвовал? – уходя от разговора о девочках, спросил Володя.

–​ Нет пока, – признался Ядыкин. – В мае открытие сезона – там погоняемся. А летом на областные… Аркашка железно обещал.

– Какой Аркашка?

– Да тренер наш, Полосухин, – ухмыльнулся Миш​ка. – Мы с ним вась – вась… Мировой мужик!

Все это было странно и сильно меняло Володины представления о велосипедистах. Оказывается, в секцию не так уж трудно попасть, если взяли даже Ядыкина, неисправимого лентяя, которого подтянуться на турнике лишний раз не заставишь. И тренера они запросто зовут Аркашкой… Значит, не так уж все сложно, значит, и самому можно попытаться.

– А еще у вас в секцию принимают? – глядя в сторону, спросил он у Ядыкина.

Тот озабоченно сдвинул брови.

– Нет, пожалуй… У нас команда юношей уже есть, полный комплект. А вообще–то от Аркашки зависит…

Тут на перекресток выкатилась плотная группа велосипедистов человек в десять. Они свернули налево и помчались по улице, дружно работая педалями, поблескивая серебристым оперением спиц.

– Во, наши пилят! – спохватился Ядыкин. – Ну, пока, – кивнул он и с места, картинно «танцуя» на педалях, ринулся за ними вслед.

Володя даже разволновался после этого разговора. Сгоряча он сразу решил, что запишется в секцию и у него тоже будет гоночный велосипед. Потом, поостыв, засомневался. Ведь Ядыкин сказал, что уже «полный комплект» – значит, и велосипедов лишних нет. Он был застенчив, самолюбив, ему нелегко было проситься в незнакомую секцию, еще труднее встретить отказ. Он, может, так и не решился бы, но, проснувшись тогда среди ночи, вдруг задумался о себе…

Всю эту последнюю зиму настроение было какое–то вялое, жизнь скучна. Казалось, там, откуда насылаются радости и огорчения, забыли про него, и он жил так себе – ни радостей, ни огорчений. «Без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви». Прежние интересы казались пустыми, наивными, а нового ничего не было… Он просыпался по ночам, бездумно лежал, уставясь в темное, медленно светлеющее с рассветом окно, чего–то ждал в звенящей тишине… Такое было ощущение, что прожита одна жизнь, а новая не начинается и неизвестно, будет ли когда… И вот теперь надо на что–то решиться, а у него не хватает духу. Ведь хочется ему стать велогонщиком, но, боясь отказа, не просится в секцию. И с Галей так же: нравится она ему, а подойти к ней не смеет, не решается даже в кино пригласить… Он не спал до утра, все думал, ворочался с боку на бок. Обнаружить в себе трусость – этого он не мог стерпеть. Пусть ему откажут, но, по крайней мере, надо попробовать, и он решился…

Но сначала нужно было уйти из конькобежной секции. Записаться в другую секцию тайком, не предупредив Ивана Данилыча, Володя считал нечестным, он не мог так поступить.

Весна была ранняя, лед на катке растаял, и тренировки уже проводились в спортзале. В пятницу, сдав беговые коньки и форму, Володя сказал тренеру, что больше на занятия ходить не будет, что хочет записаться в другую секцию. Он даже не ожидал, что Данилыч так огорчится.

– Жаль, – сказал тренер, помрачнев. – Из тебя мог бы получиться неплохой конькобежец.

–​ Меня больше на велосипед тянет, – пробормотал Володя, чувствуя себя виноватым, что подводит тренера, не оправдал его надежд. – Мне у вас в секции нравится, но я не люблю коньки. Мне хочется на велосипед. Давно уже хочется… – И, не найдя больше слов, он замолчал. Иван Данилыч сложил руки на груди и тоже молчал, погрустневшими глазами глядя на него. Ребята из секции уже разминались в зале. Оттуда доносились тугие удары мячей и оживленные выкрики – знакомая в начале тренировки веселая возня.

–​ А то бросил бы ты эту затею!.. – доверительно сказал Иван Данилыч и положил руку ему на плечо. – Ты парень способный. Так я бы, может, и не сказал из педагогических соображений, но раз такое дело, скрывать не стану: по–настоящему способный, без дура​ков! Ты мог бы стать большим спортсменом…

–​ Вот я и хочу… – краснея, выдавил из себя Воло​дя. – Только на велосипеде. Вы не думайте, – сказал он, страдая, что обижает своим уходом тренера, – я бы с удовольствием остался, я вас очень уважаю. Но тянет меня, понимаете?..

–​ Ну что ж, как знаешь, – вздохнул тренер и слегка отчужденно добавил: – Если что, возвращайся.

Расстроенный, Володя прошел мимо двери, за которой с веселыми криками разминались ребята из секции.

– Смотри, – сказал тренер ему вслед. – Будь по​осторожней. Ты хоть и спокойный на вид, но парень заводной, азартный. А там, на шоссейке, падать больней…

2

В воскресенье на своем дорожном Володя приехал на стадион «Авангард». Он и раньше бывал здесь на катке, как–то даже выступал на соревнованиях. Стадион был невзрачный, а сейчас, в начале весны, выглядел особенно уныло. Лед уже стаял, но футбольное поле еще не просохло, оно походило на болото с мелкими лужицами и спутанной тиной прошлогодней травы. От пустых деревянных трибун, от барьеров с облупившейся краской, от дорожек, заваленных зимним еще мусором, веяло скукой и отрешенностью межсезонья.

Оставив свой велосипед у входа, он зашел в двухэтажное здание, где располагались тренировочные залы, служебные помещения, и двинулся по пустому коридору, заглядывая в приоткрытые двери. В одном зале тренировались штангисты, вздымая и с тяжким грохотом роняя па помост свои штанги, из другого раздавался звон клинков и резкие выкрики фехтовальщиков, в третьем звучала музыка и требовательный женский голос скандировал: «Р – раз – два! Р – раз – два!.. Тяни носок!..»

Он прошел весь первый этаж насквозь, но признаков велосипедной секции не обнаружил. В конце коридора темнела маленькая дверь, ведущая куда–то в полуподвал. Он хотел уже повернуть обратно, но, услышав характерное жужжание трещотки, вошел в эту дверь, спустился на несколько ступенек вниз и оказался в полутемном помещении с низким потолком. Небольшие запыленные окна почти не пропускали света. Несколько парней в велосипедной форме, надетой поверх трико, возились тут с машинами: что–то подкручивали, смазывали, вертели колеса. В углу была еще одна дверь в какой–то освещенный электрическим светом чулан или кладовку.

На него никто не обратил внимания. Он потоптался у входа, выискивая глазами, кого бы спросить, по тут услышал: «Привет, старик!» – и увидел Мишку Ядыкина, развалившегося на складном стуле в углу.

– Пришел все–таки… – сказал Мишка, и непонятно было, приветливо он это сказал или не очень. Похоже, он не слишком обрадовался, но в то же время ему хотелось показать себя хозяином, своим человеком здесь.

– Где у вас тренер? – тихо спросил Володя.

– Тренера тебе? – переспросил Мишка, дурачась. – Тренера, это мы могем… Аркадий Вадимыч!.. – крикнул он в сторону кладовки. – Новобранца принимай!..

Из кладовки, в такой же велосипедной форме, как у всех, вышел невысокий, на полголовы ниже Володи, рыжеватый парень или мужик. Он был в таком возрасте, что ни то ни се. Он подошел ближе и вопросительно, с легкой ухмылкой посмотрел на Володю. На вид ему было лет двадцать семь, но на макушке у него уже обозначилась лысинка.

–​ Здрасте, – сказал Володя, под его насмешливым взглядом чувствуя себя неловко и краснея. – Я вот хотел заниматься у вас. Если можно, конечно…

–​ Можно, если осторожно, – сказал тренер. – Но свободных машин у меня нет. – Он достал из кармана зубочистку, внимательно осмотрел ее и ковырнул в зубах.

–​ Я на своем могу пока… на дорожном, – сказал Володя.

–​ Давай, жми, – бросил тренер с ухмылкой, не то поощряющей, не то насмешливой, повернулся и ушел в кладовку.

Володя был несколько обескуражен таким приемом. С одной стороны, все оказалось куда проще, чем он предполагал, – его с ходу приняли в секцию. Но все же как–то неловко вышло, что тренер ни о чем его не спросил, не поинтересовался, кто он, занимался ли он спортом до этого, даже как зовут не спросил. Несмотря на вроде бы благосклонный прием, ему вдруг захотелось повернуться я уйти, но он пересилил себя и остался.

Ребята из секция, мельком оглядев его, продолжали заниматься каждый своим делом. А он постоял рядом с Ядыкиным, который, перевернув велосипед, подтягивал спицы на заднем колесе, потом прошел вперед, заглянув в кладовку. Там по стенам висели старые велосипедные рамы, колеса, цепи. Между ними были косо наклеены полуголые красотки и замасленная репродукция из «Огонька», изображавшая «Данаю» Рубенса. На полках валялись разные мелкие детали и шестерни. В углу громоздилась куча совсем уж ни на что не годного велосипедного хлама: какие–то покореженные обода, ржавые шатуны и втулки, старый руль от гоночного велосипеда со снятыми рукоятками тормозов… Руль этот привлек его внимание. «А что, если поставить его на свой дорожный? – подумал он. – Руль этот явно никому не нужен… Нет, не подойдет, – тут же решил он. – Руль ведь от гоночного… Ну и что, что от гоночного – попробовать–то можно». Он не сразу решился попросить об этом тренера, но вспомнил, что надо быть настойчивым, и пересилил себя.

– Аркадий Вадимович, можно, я этот руль на свой дорожный попробую?

Тренер высоко поднял брови. Ребята в кладовой весе​ло переглянулись, явно ожидая от него какой–то шутки.

– Ну что ж, – благожелательно сказал тренер. – Попробуй… Но имей в виду, одна попробовала да родила…

Некоторые из ребят засмеялись этой старой и не очень остроумной шутке. Покраснев от неловкости, Володя взял руль и пошел за велосипедом. Среди гоночных машин, которые регулировали и смазывали другие ребята, свой велосипед показался ему громоздким и неуклюжим – будто ломовую лошадь в помещение завел. Он попросил у Ядыкина ключ и быстро переставил руль. К его удивлению, руль подошел. Правда, на дорожном он выглядел диковато, зато посадка стала удобнее, ближе к спортивной.

Ядыкин и с ним еще двое ребят подошли посмотреть.

– Машина марки «велодрын!» – объявил Ядыкин, приподняв Володин велосипед для всеобщего обозрения. Ребята засмеялись, но безобидно, вполне добродушно.

– А что, – сказал один из них, невысокий сероглазый крепыш. – Дельно придумано… На, вот еще ручки изолентой обмотай, удобней будет.

Он подал Володе моток синей изоленты, но, видя, что тот плохо справляется, сам ловко и красиво обмотал ему ручки руля.

–​ Тебя как зовут? – спросил он.

–​ Володя… Бронников.

– Меня Саша Рябов, – сказал крепыш. – А это Ви​тя Пряжннков, – назвал он другого парня с красивым, скучающе – высокомерным лицом.

У Пряжникова, единственного из молодых – Володя сразу это заметил, – был новенький десятискоростник. На вид этот парень показался ему сильным гонщиком.

–​ А я граф Ядыкин, – щелкнул каблуками и наклонил голову Мишка. – Честь имею представиться.

–​ Теперь у нас будет команда юношей, – сказал Саша Рябов. – Нас теперь четверо молодых, а те, – кивнул он в сторону остальных, – выступают за взрослых.

Значит, врал Ядыкин, что команда юношей уже укомплектована. Ну что ж, тем лучше. Он будет нелишним в секции. Из тех ребят, что постарше, Володя с первого раза, конечно, всех не запомнил. Обратил внимание лишь на Семанова, которой поправился ему волевым открытым лицом, и на Соломина, довольно грузного мужчину в лыжном костюме, уже плешивого, который даже отдаленно не походил на гонщика.

– Ну, что, хлопцы, по коням? – сказал тренер, выводя из кладовки свой щегольской новенький «Чемпион». Все разобрали велосипеды и двинулись вслед за ним на улицу.

Володя вышел последним и увидел, что ребята во главе с Полосухиным уже оседлали велосипеды и выкатывают из ворот стадиона на шоссе. Его никто не позвал, и он слегка растерялся: ехать ли ему вместе с ними или отправляться домой? «Догоню, – решил он. – А если отстану, потренируюсь пока один». Гонщики ехали не очень быстро, плотной группой. Он догнал их, пристроился сзади и почувствовал, что при таком темпе может тянуться за ними довольно долго.

Облака рассеялись, вышло солнце, и разгулялся хороший весенний денек. По обочинам лежал еще снег и темнели грязноватые наледи, но асфальт очистился и даже местами подсох. Улицы были по–воскресному оживленными, и Володя заметил, что прохожие с интересом смотрят на них. Ему было приятно катить среди настоящих гонщиков, но он стеснялся своего «велодрына». С низким рулем его велосипед стал удобнее, как бы спортивнее даже, но все равно он чувствовал, что выделяется в этой группе как белая ворона. Ему было неудобно, что со своим неуклюжим велосипедом он разрушает такой слаженный красивый ансамбль.

Сразу за городской чертой, где открывался простор полей и шоссе очистилось от потока машин, гонщики остановились, собрались вокруг Полосухина.

– Значит, так, ребятки, – сказал тренер, лениво ковыряя в зубах своей зубочисткой. – Устроим небольшую прикидочку. До пятнадцатого километра и обратно. Крутить в темпе, не сачковать. Ну, двинули!

Тренер засек время и, все так же не выпуская изо рта зубочистки, поехал первым – остальные за ним. Володе опять никто не сказал, должен ли он участвовать в прикидке или ему не обязательно гоняться. На всякий случай он пристроился в группе последним. Полосухин, Семанов и еще двое сильных гонщиков сразу оторвались от основной группы и ужо мелькали спицами метрах в пятидесяти впереди. Остальные, дружно работая ногами, растянулись слитной цепочкой.

Сначала темп был невысокий, но уже через минуту – другую шедшие впереди прибавили, и Володе пришлось поднажать, чтобы удержаться в группе. И все же пока он выдерживал заданный темп. Ему я самому было интересно попробовать себя в прикидке. Гонка захватила его. Эта скорость, и ветер в ушах, и серебристый блеск колес – все было увлекательно и ново для него. Стараясь держаться как заправский велогонщик, он азартно крутил вместе со всеми, забыв, что под ним не легкая гоночная машина, а тяжелый с одной единственной передачей велодрын. «Еще километров пять продержусь, – решил он, – а там, если будет невмоготу, отстану». Так он решил, но пока постарался наладить дыхание и не отставать от Ядыкина. Он заметил, что Мишка дышит тяжело, хоть шел и на гоночном. Пот крупными каплями катился по его толстым щекам, шея блестела, словно намасленная.

На ровном прямом участке шоссе Пряжников, шедший чуть впереди, оглянулся и крикнул: «Кто смелый? За мной!» Привстав на педалях, он резко увеличил скорость и пошел на обгон. Его поддержал Саша Рябов. И Володя азартно кинулся за ними. Втроем на резком стремительном ускорении они обошли Ядыкина, Соломина, еще пятерых–шестерых гонщиков и оказались в голове группы. Но Пряжников не сбавил темп. На той же скорости они выскочили вперед, и просвет между ними и группой стал неуклонно увеличиваться.

К Володе пришло второе дыхание, и мчаться, до предела раскручивая педали, разгоняя машину до бешеной скорости, доставляло уже чисто физическое удовольствие. «Потом отстану, – решил он. – Но сейчас–то я могу их догнать!» Некоторое время он шел за «беглецами» метрах в десяти, как привязанный, но на подъеме, привстав на педалях, «съел» этот разрыв и достал их. Саша Рябов, оглянувшись, подмигнул ему через плечо, и Володя пристроился рядом. Ядыкин и компания крутили уже далеко позади, и чувствовалось, что отстали они безнадежно. А ведь все были на гоночных машинах. «Вот вам и «велодрын!» – подумал Володя злорадно. Теперь в нем проснулся азарт, и он уже не думал сходить с дистанции.

Ребята, шедшие с ним, на подъемах и спусках меняли передачу – ему же было гораздо труднее. В гору он должен был изо всех сил давить на педали, а на спусках приходилось бешено крутить, чтобы не терять скорость. Это изматывало, ноги гудели. Он чувствовал, что рубашка у него мокрая, хоть выжми, но не сдавался. Он вдруг подумал, что если выиграет у Ядыкина и других, если покажет хорошее время, то гоночную машину может получить не когда–нибудь в туманном будущем, а уже сейчас. Может быть, тренер возьмет ее у кого–то из тех, кто плохо выступит на прикидке и отдаст ему, если сам он выступит хорошо. Такая перспектива ободрила его – он крутил и крутил педали, яростно преодолевая усталость. Даже не заметил, как прошел половину дистанции. Группа Полосухина уже сделала поворот у пятнадцатого километра и теперь мчалась навстречу, слаженно работая в темпе и часто меняясь местами. Увидев Володю во второй группе, Полосухин удивленно поднял брови в покачал головой. И другие, проскочив уже, оглянулись на Володю, явно не ожидая от него такой прыти.

Повернув у столба с цифрой 15, Пряжников, который вел их маленькую группу, еще больше взвинтил темп. Если прежде они крутили по ветру, то теперь ветер, хоть и несильный, дул навстречу, затрудняя езду. И тут Володя почувствовал, что силы па исходе. Противная слабость растекалась по рукам и ногам, спина в непривычно низкой посадке занемела. Крупные капли нота стекали со лба, заливая глава, и оттого он видел дорогу и спины мчащихся впереди ребят в какой–то радужной пелене.

– Отцепись! Сдохнешь ведь! – крикнул ему Пряж​ников, оглядываясь.

Володя лишь качнул головой и продолжал упрямо крутить. Пряжников выразительно показал пальцем у виска и ушел вперед.

– Что, тяжко?.. – поравнявшись с Володей, сочувственно спросил Рябов.

Володя только кивнул и рукавом смахнул нот со лба.

– Садись ко мне на колесо, – сказал Саша. – Я тебя прикрою от ветра. Так… Еще ближе… Хорош!.. – командовал он при этом. Крутить стало действительно легче, и даже не столько оттого, что уменьшился напор ветра, сколько от этой доброй Сашиной поддержки.

Промелькнула навстречу группа с Ядыкиным, и те​перь уже видно было, что те отстали намного – метров на восемьсот. Позади всех, отстав и от этой группы, на хорошем гоночном велосипеде неторопливо катил лысоватый Соломин.

– Работай, не сачкуй! – шутя крикнул ему Пряжни​ков. Тот усмехнулся и безнадежно махнул рукой.

На последнем пятикилометровом отрезке ребята до предела взвинтили темп. Пригнувшись к рулям, будто слившись с велосипедами, они резво и безостановочно работали ногами под слитное жужжание трещоток. Вот где Володя позавидовал их легким стремительным машинам! Вот где усталость навалилась на него всей свинцовой тяжестью!.. Трудно было вообще крутить, а неподатливые педали его «пензенского» и подавно. Са​ша и Пряжников лидировали поочередно, а у него едва хватало сил держаться за ними. То, что он не лидировал, конечно, помогало ему. Он шел в группе, но не работал на группу, в какой–то мере поддерживая скорость за ее счет. Но ребята и не требовали этого от него. Уже то, что на своем дорожном велосипеде он упорно держался в группе, само по себе было необычно и странно. Им даже интересно было, сколько же он протянет вместе с ними, ехавшими на гоночных машинах. Его отчаянное упорство нравилось им. Володя это понимал и потому, сцепив зубы, крутил и крутил, до изнеможения, до звона в ушах…

Он знал за собой эту черту, знал, что, если надо, может превзойти самого себя. Вот только это «надо» он не всегда мог внушить себе сам. Чаще оно возникало в нем помимо сознания, шло откуда–то из глубин. Властное, как приказ, это надо не подавляло, не угнетало его, а делало вдруг сильным и свободным, нечувствительным к боли, презирающим усталость, не знающим жалости к себе, к своим измученным непосильной работой мышцам. Это была мука, но особая, торжествующая мука в предощущении победы. И он крутил, крутил, крутил – видя в туманной пелене лишь серебристые спицы мчавшегося впереди, не позволяя своему колесу отстать от этого сверкающего диска…

Он отстал лишь в самом конце дистанции, когда, поставив большую передачу и резко «танцуя» на педалях, ребята пошли на последний финишный рывок. Володя не пытался догнать их. Он и так уже чувствовал, что дело сделано: он выдержал, он показал себя. И хорошо показал! Оглянувшись, он даже далеко за спиной не увидел группы Ядыкина. Это уже была заявка! Этого он и сам от себя не ожидал…

Проскочив мимо стоящих на обочине гонщиков и сваленных тут же велосипедов, он резко затормозил и повернул назад. Слез с велосипеда и тут только почувствовал, до чего устал. Ноги безвольно надломились, и он присел на корточки, опершись на руку, чтобы не упасть. Насквозь мокрая рубашка прилипла к спине, пот градом катился со лба, заливая скулы и подбородок.

–​ Пятьдесят шесть – пятнадцать, – сказал Поло​сухин, взглянув на секундомер. – Ну, тита–ан!.. – добавил он со своей обычной ухмылкой.

–​ Да это же лучше третьего разряда на гоночном, – сказал Саша Рябов, утирая в темных разводах лицо рукавом велорубашки.

–​ А на дорожном, – добавил кто–то, – лучше второго.

– Титан! – с похвалой, но и с какой–то недоверчивой иронией протянул Полосухин. – Неужто никогда раньше не гонялся?

– Никогда, – сказал Володя, смущенный от похвал. Ему казалось, что слишком уж хвалят его, слишком удивляются его результа​ту, и он поспешил объяснить: – Я зимой на коньках бегал, не успел еще форму по​терять…

–​ Ага! – высоко поднял брови Полосухин. – Вот вам, дети мои, польза предсезонной подготовки.

Ребята достали пластмассовые бачки с чаем. Саша Ря​бов протянул ему свой: «Глотни!» Почти шатаясь от усталости, но с блаженной истомой, Володя припал к бачку, и восхитительно вкусным показался ему этот холодный, слегка подслащенный сахаром чай.

До предела выжатый этой гонкой, но счастливый вер​нулся он домой.

–​ Мам, дай поесть! – крикнул он еще с порога. – Проголодался страшно… Я в другую секцию записался, – стаскивая с себя пропотевшую футболку, сказал он. – В велосипедную…

–​ Еще того лучше! – недовольная, откликнулась из кухни мать. – Это которые с голыми ногами сломя голову носятся?

–​ Они самые! – весело сказал Володя. – И я с ними носился. У нас прикидка была… Я на своем дорожном и то многих обошел…

Наскоро умывшись, он вошел в комнату. За накрытым столом сидел гость, двоюродный брат матери, дядя Павел. Он считался дальним родственником и заходил редко, но мать сразу бежала за водкой, хоть сама терпеть ее не могла. Она каждого, хоть бы и на последние деньги, старалась угостить получше, боясь, как бы люди худого слова о ней не сказали.

– Здорово, дядь Паш! – приветствовал его Володя и, усевшись за стол, сразу набросился на хлеб и колбасу.

– Налить стопарик? – щелкнул тот ногтем по бу​тылке и выразительно подмигнул, хотя знал, что племянник не пьет.

– Не-е!.. – с набитым ртом отмахнулся Володя. – Я пас!..

–​ Ну, дело хозяйское… А я приму, – солидно покряхтывая, сказал дядя. Он налил себе из уже ополовиненной бутылки, выпил и, морщась, захрустел соленым огурцом.

–​ Все спортом увлекаешься? – отдышавшись, заговорил он.

Володя кивнул.

– Пора бы и к делу какому присматриваться, – наставительно сказал дядя. – А то будешь болтаться всю жизнь, как отец. С места на место, как шарамыга…

При упоминании об отце Володя слегка поморщился, но дядя этого не заметил.

–​ Иван–то как, не пишет? – крикнул он матери, занятой на кухне. – Все на Северах? Все фарту ищет?.

–​ Да ты же знаешь, – горестно откликнулась мать. – Другая у него там. Не пишет и денег почти не шлет. Одна я тянусь. Того–другого надо, а где на все напастись?..

–​ Вот–вот, – пробормотал дядя. – Поматросил да и бросил.

Он задумчиво пожевал, глядя в пространство, потом перевел уже хмельной взгляд на племянника.

– Кончай ты, Вовка, эту бодягу – спорт!.. Мучают себя, а чего ради?.. Я так понимаю: в каждом деле цель должна быть. Ну, хочешь кататься, поднакопи деньжат, купи мотоцикл, особенно с коляской. Хоть картошки мешок подвезти, хоть барышню (он подмигнул и сделал в воздухе неопределенное округлое движение корявыми руками) прокатить с ветерком… Потом еще деньжат поднакопишь – машину бери. Ну, хоть «Запорожец» для начала…

– Нет, вы не правы, дядь Паш!.. – с горячностью, но вежливо возразил Володя. – Не всегда же деньги – цель. А бороться, а побеждать – разве это не интересно? Ради этого чемпионами становятся, ради славы…

–​ Что толку–то! – отмахнулся дядя как от несмышленыша. – Я тут к Витьке Сысоеву заходил, – сказал он матери, которая вошла со сковородкой и, поставив ее, села за стол. – Там племяш из Москвы приехал. Мастер спорта по этому… – Он неуклюже потыкал перед собой с растопыренными пальцами вытянутой рукой. – Тьфу ты!.. По фехтованию!.. Где–то на больших соревнованиях первое место занял… Ну, я спрашиваю его, Витькиного племяша, значит: «Сколь тебе за это дело (он выразительно пошевелил пальцами) плотют?» А он вот такой же, как твой, вздернул нос. «Нисколь, – грит, – я, – грит, – не за деньги выступаю». Ну и дурак, думаю. Он, слышь, десять лет этим делом занимается, по пять раз в неделю тренируется. Да ежели б вместо этого где–нибудь еще на полставки устроился, за эти годы машину б себе купил… Я считал, им за это дело большие деньги плотют, а они, вишь, за так! – недоумевая, покрутил он головой.