Текст книги "Рыболовы"

Автор книги: Николай Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Егерь и Степанъ бросились его поднимать съ рогожи.

– Ну, не говорилъ-ли я, что мы не попадемъ на куропатокъ? Такъ и вышло… – бормоталъ егерь.

Василій Тихонычъ началъ расчитываться съ сторожемъ Антропомъ за выпитое и съѣденное. Петра Михайлыча, держа подъ руки, повели къ телѣгѣ.

XIV.

Телѣга Степана подъѣзжала къ сборной охотничьей избѣ. Сзади ѣхалъ верхомъ на лошади мальчишка, посланный за Петромъ Михайлычемъ. Въ телѣгѣ сидѣли Степанъ и егерь. Самого Петра Михайлыча было не видать. Онъ лежалъ ничкомъ на днѣ телѣги, на сѣнѣ, прикрытомъ рогожей. Петръ Михайлычъ былъ такъ пьянъ, что по дорогѣ заснулъ. Василій Тихонычъ не сопровождалъ его. Онъ остался около лѣсной сторожки и рѣшилъ со сторожемъ Антропомъ идти на охоту.

Время было за полдень, стояла обѣденная пора, а потому на крыльцѣ избы собрались вчерашнія крестьянскія дѣвушки съ Аришкой во главѣ, которымъ Петръ Михайлычъ назначилъ это время, чтобы явиться для полученія денегъ за пѣсни. Тутъ-же стояли кузнецъ Калистратъ, мальчишки съ корзинками грибовъ и раковъ, баба съ яйцами. Калистратъ пришелъ, чтобы получить деньги за услажденіе Петра Михайлыча гармоніей во время его вчерашняго бражничанья, мальчишки и бабы явились, чтобъ продать охотнику свои товары.

– Привезли! – крикнулъ, поровнявшись съ избой, верховой мальчишка женѣ Петра Михайлыча, сидѣвшей у окна и ожидавшей мужа.

Это была женщина лѣтъ тридцати, довольно миловидная и нарядно одѣтая. Она тотчасъ-же выскочила на крыльцо, но, не видя Петра Михайлыча, воскликнула:

– Гдѣ-же? Гдѣ-же онъ, голубчикъ? Что такое случилось? Ужъ не убили-ли его на охотѣ?

На глазахъ ея дрожали слезы.

– Зачѣмъ убивать? Живъ-съ… А только они изволили умориться и уснули, – отвѣчалъ Степанъ, вылѣзая изъ телѣги. – Вотъ-съ… Извольте получить. Они на днѣ телѣги лежатъ.

– Пьянъ? – всплеснула руками жена Петра Михайлыча. – Такъ я и знала, что онъ здѣсь пьянствуетъ, потому статочное-ли дѣло, чтобъ уѣхать на охоту на одинъ день и три дня домой не показываться! Ахъ, мерзавецъ! Ахъ, подлецъ!

– Маленько загуляли, это дѣйствительно, – отвѣчалъ егерь и сталъ расталкивать спящаго Петра Михайлыча, говоря: – Петръ Михайлычъ! Вставайте! Пріѣхали… Судруга ваша васъ дожидаются.

Въ отвѣтъ Петръ Михайлычъ только мычалъ. Супруга подскочила къ телѣгѣ, схватила Петра Михайлыча за волосы и начала его раскачивать приговаривая:

– Вставай, вставай, пьяница! Поѣдемъ домой скорѣй, путанникъ несчастный! Вѣдь ты дѣло дома бросилъ! Платежи у тебя по дѣлу. Въ лавку къ приказчикамъ съ векселями со всѣхъ сторонъ такъ и лѣзутъ, а ты даже не распорядился, чтобъ деньги приготовить…

Петръ Михайлычъ поднялся въ телѣгѣ и слабо боролся съ супругой, защищаясь отъ нея.

– Маша! Маша! Оставь! Что это такое?! Я не сплю, – говорилъ онъ.

Стоявшія около крыльца дѣвушки, мальчишки и бабы смѣялись.

Петра Михайлыча вынули изъ телѣги. Онъ былъ совсѣмъ въ растерзанномъ видѣ: безъ картуза, въ растегнутомъ пиджакѣ, подъ которымъ не было жилета, съ всклокоченной головой и лицомъ, оцарапаннымъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ о дно телѣги. Онъ стоялъ покачиваясь и смотрѣлъ на всѣхъ посоловѣлыми глазами.

– Домой! Сейчасъ домой! Ѣдемъ домой! Что-жъ ты стоишь, остолопъ! – кричала жена. – Мужикъ! Гдѣ его шапка?

– Позвольте, сударыня… Какъ-же домой, коли они съ нами еще за вчерашнія пѣсни не разсчитались? – заговорили дѣвушки. – Намъ пятерымъ по сорока копѣекъ слѣдуетъ.

– И мнѣ за полдня три гривенника… – выступилъ кузнецъ Калистратъ.

– Какія такія пѣсни? Какіе такіе три четвертака? Вонъ! Ничего я не знаю! – вопила жена и толкнула черноглазую Аришку въ грудь.

– Ты, барыня, не толкайся! – въ свою очередь крикнула та, вся вспыхнувъ. – Я сама сдачи дамъ. Мы за своимъ пришли, мы за деньгами, потому намъ за пѣсни не заплачено.

– Ну, чего вы лѣзете-то? Не пропадутъ ваши деньги! Чего вы съ можемъ къ горлу-то приступаете? Не въ послѣдній разъ къ намъ Петръ Михайлычъ пріѣхалъ. Послѣ заплатитъ, – усовѣщивалъ дѣвушекъ егерь.

– Нѣтъ, ужъ теперь въ послѣдній! – подхватила жена Петра Михайлыча. – Вижу я, какая это охота! Это только пьянство одно, кутежъ и больше ничего! Ну! что-жъ ты, выпуча глаза-то, стоишь! Иди на крыльцо! Вѣдь поправиться надо. Нельзя-же тебѣ эдакимъ чучелой домой ѣхать.

– Маша! Маша! Ты не очень… Зачѣмъ такъ?.. – бормоталъ хриплымъ пьянымъ голосомъ Петръ Михайлычъ и съ помощью егеря началъ взбираться на крыльцо.

Жена отправилась за нимъ слѣдомъ.

– Сейчасъ, сударыня, на желѣзную дорогу поѣдете, такъ я подожду? – спрашивалъ ее Степанъ.

– Сейчасъ, сейчасъ. Будетъ ужъ ему здѣсь пьянствовать!

– Барыня, а барыня! Петръ Михайлычъ! Такъ какъ-же деньги-то? Вы разсчитайтесь! Что-жъ это такое, помилуйте… Теперича я изъ-за гармоніи второй день прогуливаю… – говорилъ кузнецъ Калистратъ.

Петра Михайлыча привели въ избу и посадили на диванъ. Жена, ругая его, начала поправлять ему на головѣ волосы.

– Нѣтъ-ли у васъ хоть квасу? Дайте ему, подлецу, отпиться! Вѣдь такъ нельзя ѣхать домой. Видъ у него такой, что только чертей съ него теперь писать, – говорила она хозяйкѣ избы.

– За квасомъ сколько угодно можно въ лавочку послать, – отвѣчала та.

Послано было въ лавочку за квасомъ и Петра Михайлыча начали отпаивать имъ. Мало-по-малу онъ сталъ приходить въ себя и тяжело отдувался.

– Маша! Маша! Надо дѣвицамъ за грибы заплатить. Я грибовъ купилъ, – говорилъ онъ, досталъ изъ кармана трехрублевку и передалъ егерю сказавъ:– Возьми, разсчитайся.

– Грибовъ! На три рубля грибовъ! Господи Боже мой!

– Тутъ, Машенька и раки…

– А мнѣ-то, Петръ Михайлычъ, за то, что я за вами верхомъ ѣздилъ? – выступилъ изъ другой комнаты мальчишка.

– Вотъ тебѣ полтинникъ и убирайся вонъ! – сунула ему мелочи жена Петра Михайлыча и крикнула:– Да одѣвайся-же, Петръ Михайлычъ! Вѣдь иначе мы на поѣздъ опоздаемъ. У тебя вексель въ Петербургѣ у нотаріуса протестованъ. Нужно заплатить по векселю…

– Ну?! Ахъ, ты Господи! Вотъ уха-то! Да какъ-же вы тамъ?..

Петръ Михайлычъ почесалъ досадливо затылокъ и засуетился, но его такъ и качало изъ стороны въ сторону. Онъ надѣлъ на голову мужицкую шапку.

– Не твоя, не твоя… Экъ до чего допился! Мужицкую шапку надѣваешь! – остановила его жена. – Гдѣ-же твоя фуражка?

– Обстоятельство вышло… – махнулъ Петръ Михайлычъ рукой. – На утокъ охотѣлся и въ воду свой картузъ обронилъ.

– Часъ отъ часу не легче! Какъ-же ты въ эдакомъ вороньемъ гнѣздѣ по городу отъ желѣзной дороги домой поѣдешь…

– Ну, что дѣлать… Карету наймемъ…

– Да вѣдь и въ вагонѣ-то, въ вагонѣ-то въ эдакой рвани сидѣть. Гдѣ жилетъ? Надѣвай жилетъ… – командовала жена.

– И жилетъ, Маша…

– Что? Тоже на уткахъ посѣялъ? И жилетъ въ воду уронилъ? Да для какого лѣшаго угораздило тебя жилетъ на охотѣ съ себя снимать!

Петръ Михайлычъ подумалъ и пробормоталъ:

– Ахъ, да брось… Тутъ звѣрь… Звѣрь у меня жилетъ порвалъ.

– Какъ: звѣрь? Медвѣдь, что-ли? Волкъ?

– Всего тутъ было… Брось…

– Гдѣ-же хоть порванный-то жилетъ? – допытывалась жена.

– Оставь.

Черезъ четверть часа жена везла Петра Михайлыча въ телѣгѣ на станцію желѣзной дороги. Въ телѣгѣ стояли въ корзинѣ раки, помѣщалось нѣсколько корзинъ грибовъ, лежала застрѣленная Петромъ Михайлычемъ хозяйкина домашняя утка.

– Только одну утку въ три дня и убилъ? – спрашивала жена.

– Дичи нѣтъ, совсѣмъ нынче дичи нѣтъ, – жаловался Петръ Михайлычъ и икнулъ.

«Сурьезный»

I.

Было осеннее утро. Дулъ вѣтеръ, гналъ по небу сѣрыя тучи и обрывалъ съ березы желтый листъ. Погода была неприглядная. На крылечкѣ сборной охотничьей избы сидѣлъ егерь Амфилотей въ своемъ сильно поношенномъ сѣромъ пиджакѣ съ зеленой оторочкой и набивалъ порохомъ и дробью металлическіе патроны, постукивая машинкой при надѣваніи на гильзу пистона. Подошелъ тщедушный мужикъ въ рваной шапкѣ, изъ которой въ нѣсколькихъ мѣстахъ торчала вата. Въ рукахъ онъ держалъ корзинку съ пяткомъ большихъ изросшихся красныхъ грибовъ. Передвинувъ передъ егеремъ шапку со лба на затылокъ, онъ сказалъ:

– Богъ на помочь. Къ Петру Михайлычу можно?..

– Какой тутъ Петръ Михайлычъ! Петръ Михайлычъ вчера еще уѣхалъ, – пробормоталъ егерь, не отвѣчая ни на поклонъ, ни на привѣтствіе и продолжая заниматься своимъ дѣломъ. – Пріѣхала за нимъ его жена и увезла домой.

– Вотъ-те на! – почесалъ затылокъ мужикъ. – А я разлетѣлся къ нему съ грибами. Думаю, не купитъ-ли онъ у меня грибковъ за пятіалтынничекъ мнѣ на поправку. Страсть, башка сегодня трещитъ.

– Уѣхалъ, уѣхалъ. И такъ ужъ три дня тутъ чертилъ.

– Незадача. А какъ-же мнѣ на деревнѣ въ кабакѣ сказали, что онъ здѣсь? Я нарочно и въ лѣсъ сходилъ, чтобы вотъ пособрать грибочковъ себѣ на похмелье…

– Мало-ли что въ кабакѣ говорятъ.

– Касьянъ къ нему тоже собирается. Три бѣличьи шкурки у него. Продать хочетъ.

– Пущай собирается.

– А кто-же здѣсь изъ охотниковъ есть? Кому это ты патроны-то набиваешь? – допытывался мужикъ. – Нельзя-ли ему?..

– Сурьезный человѣкъ.

– Изъ какихъ? Не изъ купцовъ?

– Да сначала-то мы думали, что онъ въ Петербургѣ зубы рветъ, а потомъ оказался анхитекторъ. Этотъ не купитъ.

– А можетъ и купитъ? Что-жъ, грибы хотя и большіе, но ядреные. На закуску ладно.

– Говорю, что не купитъ. Онъ и мясо-то съ собой привезъ, что вотъ теперь ему хозяйка на бикштесъ жаритъ. Понимаешь ты, безъ фляжки даже на охоту ѣздитъ. Совсѣмъ сурьезный человѣкъ.

– Ну?! – удивленно протянулъ мужикъ. – Неужто безъ фляжки?

– Зачѣмъ-же ему фляжка, ежели онъ и водки не пьетъ?

– Водки не пьетъ? Вотъ такъ охотникъ! Какой-же это охотникъ послѣ этого?!

– Есть у насъ такіе. Кромѣ его кабатчикъ одинъ ѣздитъ. Тотъ не пьетъ. Только чай…

– Ну, кабатчикъ это больше изъ жадности. А то вдругъ анхитекторъ!..

– И этотъ не изъ тароватыхъ. Вотъ за бутылкой пива мальчишку въ кабакъ послалъ, чтобы послѣ ѣды выпитъ, да на томъ и заговѣется.

– И тебѣ не поднесетъ?

– И мнѣ не поднесетъ.

– Егерю и не поднесетъ! Это ужъ что за охотникъ! Это срамъ, а не охотникъ,

– Такой ужъ сурьезный охотникъ. Впрочемъ, у него положеніе: при отъѣздѣ егерю двугривенный.

– Это за все-то про все безпокойство? Ты съ нимъ цѣлый день прошляешься, а онъ…

– Онъ одинъ ходитъ на охоту безъ провожатыхъ. И стрѣлокъ хорошій. Да эдакіе намъ лучше. Безъ хлопотъ.

– Однако вотъ гильзы-то ты ему набиваешь.

– Три копѣйки за штуку платитъ.

– Да ужъ по мнѣ лучше за работу не заплати, а поднеси.

– Такой ужъ сурьезный человѣкъ.

Мужикъ переминался съ ноги на ногу и не уходилъ.

– Башка-то у меня очень ужъ трещитъ послѣ вчерашняго, а опохмелиться не на что, – сказалъ онъ, опять почесывая затылокъ.

– Поди домой и выспись, а потомъ отпейся водой, – посовѣтовалъ егерь.

– Да не заснешь. Пилилъ я тутъ дрова на мельницѣ. Вчера утречкомъ получилъ разсчетъ. Пошли съ деньгами домой, да по дорогѣ въ Варваринѣ на постояломъ и загуляли.

– Неужто все процѣдилъ на постояломъ?

– Въ томъ-то и дѣло, что до копѣйки.

– Сколько денегъ-то было?

– Восемь гривенъ, да сорокъ – рубль двадцать… Да думаю тридцать копѣекъ не вытащили-ли у пьянаго, потому по разсчету не выходитъ. Спросили мы сначала съ Емельяномъ одну сороковку, потомъ другую… Емельянъ тоже ставилъ… Да по стаканчику… да пару пива… Платокъ я на постояломъ у татарина за двугривенный купилъ, а подъ вечеръ проснулся подъ навѣсомъ – ни платка, ни Емельяна, ни денегъ.

– Думаешь, Емельянъ обчистилъ?

– Нѣтъ. Емельянъ свой человѣкъ. Емельянъ самъ восемь гривенъ получилъ и все пропилъ. Мало-ли тамъ на постояломъ было народа – ну, и обшарили. Я видѣлся съ Емельяномъ сегодня. Емельянъ не возьметъ. Онъ говоритъ, что въ канавѣ спалъ. Сегодня въ кабакъ нашъ сунулись – намъ сказываютъ, что Петръ Михайлычъ здѣсь гуляетъ.

– Гулялъ, да ужъ отгулялъ. Тутъ онъ страсть какъ чертилъ!

– Чертилъ?

– Уму помраченье.

– Ну, вотъ поди-жъ ты: второй разъ я не могу на него попасть.

Опять почесываніе затылка.

– А этотъ очень сурьезный, говоришь, человѣкъ? – кивнулъ мужикъ на избу.

– Кремень, – отвѣчалъ егерь.

– Да можетъ быть грибовъ-то купитъ?

– Не ѣстъ онъ грибовъ. Никогда ничего не ѣстъ, окромя бикштекса. Самъ говядины кусокъ привезетъ, заставитъ хозяйку сжарить бикштексъ, съѣстъ, тѣмъ и сытъ. Чай съ баранками пьетъ и самъ баранки съ собой привозитъ.

– А женѣ въ подарокъ можетъ статься грибы-то и купитъ? Я-бы за пятіалтынный.

– Никогда ничего не покупалъ. Ни грибовъ, ни рыбы, ни ягодъ. Тутъ ужасно его обхаживали и ни Боже мой.

– А семъ-ка я попытаюсь? – сказалъ мужикъ. – Можетъ статься женѣ-то и купитъ?

– Ступай, ступай… Ничего тебѣ отъ него не очистится. Сурьезный онъ человѣкъ, – отстранилъ егерь мужика рукой.

Мужикъ умоляюще вскинулъ на него глаза.

– Постой… А можетъ на мое счастье и удастся? – сказалъ онъ. – Не удастся насчетъ грибовъ, – я раковъ наловлю. Мнѣ только ребятишкамъ сказать – и раки черезъ часъ будутъ. Ты вотъ что, Амфилотей Степанычъ, ты пропусти меня. Получу съ него пятіалтынный – тебѣ пятачковый стаканчикъ поднесу, право слово поднесу.

Егерь улыбнулся и сдался.

– Иди, иди, а только не таковскій это человѣкъ, – сказалъ онъ. – Сурьезный… Такой сурьезный, что у него въ Крещеньевъ день и льду не допросишься.

– Ну, вотъ спасибо, спасибо… Все-таки я попытаюсь, – заговорилъ мужикъ, поднимаясь по ступенькамъ крыльца.

– Ты ноги въ сѣняхъ о рогожу оботри. У насъ вчера послѣ Петра Михайлыча всѣ полы въ избѣ мыли! – крикнулъ ему вслѣдъ егерь.

– Хорошо, хорошо, въ лучшемъ видѣ оботру.

Послышалось, какъ мужикъ скоблилъ въ сѣняхъ ногами о рогожу.

II.

Въ избѣ, за столомъ, на старомъ краснаго дерева диванѣ съ клеенчатымъ продраннымъ сидѣньемъ помѣщался около потухшаго уже самовара пожилой плотный человѣкъ съ сѣдой щетиной на головѣ, одѣтый въ желтую замшевую куртку съ лисьей оторочкой и высокіе охотничьи сапоги. Такъ какъ въ избѣ было довольно жарко, то онъ распахнулъ куртку, что давало возможность видѣть надѣтую на немъ красную канаусовую рубаху съ косымъ воротомъ, запрятанную въ брюки. Выхоленная подстриженная полусѣдая борода обрамляла лицо его. Онъ ѣлъ бифштексъ. Передъ нимъ сидѣла на полу собака и смотрѣла ему прямо въ. глаза, ожидая подачки. Вошелъ мужикъ, держа передъ собою грибы и поклонился.

– Хлѣбъ да соль вашей милости, – сказалъ мужикъ.

– Спасибо. Что надо? – спросилъ охотникъ.

– Грибковъ у меня не купите-ли? Грибы на удивленіе. Хоть во дворецъ поставлять.

– Не требуется.

– Такъ-съ… А послѣ бикштеса-то любезное дѣло-бы для вашей милости грибковъ покушать.

– Не ѣмъ грибовъ.

– Такъ-съ… Собиралъ я ихъ для Петра Михайлыча. Охотникъ тутъ у насъ одинъ есть, наѣзжаетъ. Чудесный господинъ, душа… Но вышла такая незадача, что я съ грибами, а онъ уѣхалъ.

– Знаю Петра Михайлыча. Пьяница извѣстный.

– Да вѣдь для насъ, господинъ, хмельной-то охотникъ лучше. Что намъ пути отъ сурьезныхъ-то?

– Ваше дѣло.

– Купите, сударь, грибочковъ-то хоть для супруги вашей въ гостинецъ. Въ Питеръ ей и свезете.

– Въ томъ-то и штука, что не женатъ.

Мужикъ переминался съ ноги на ногу.

– На марку мнѣ надо. Письмо въ Питеръ племяннику на барку послать требуется, а денегъ на почтовую марку нѣтъ – вотъ я изъ-за чего, – сказалъ онъ. – Купите, сударь, за пятіалтынничекъ, выручите.

Охотникъ молчалъ и ѣлъ бифштексъ. Мужикъ смотрѣлъ прямо ему въ ротъ.

– Не купите?

– Нѣтъ. Сказалъ вѣдь, что нѣтъ – ну, и проваливай.

– Можетъ раковъ купили-бы, такъ я живо принесу. У меня ребятишки ловятъ – во какихъ.

– Ничего не надо.

– Ну, ягоды брусники? Брусники сейчасъ такой предоставлю, что на удивленіе.

– Ничего не требуется, и уходи ты вонъ.

– Эка незадача! – почесалъ мужикъ затылокъ. – А вотъ ужъ Петръ Михайлычъ всего-бы купилъ и опохмелилъ-бы меня. Главная статья, что мнѣ марку…

– Въ стеклянномъ стаканчикѣ? – спросилъ охотникъ.

Мужикъ вздохнулъ.

– Эхъ, господинъ, господинъ! А хоть бы и такъ? Всѣ мы люди и всѣ человѣки… – сказалъ онъ.

– А главное прибавь: пьяницы.

– Да вѣдь не пить-то хуже. Кто не пьетъ – у того души нѣтъ. Вотъ вы сидите и кушаете, а на столѣ…

– Однако, ты проваливай. Надоѣлъ.

– Дозвольте вамъ хотя за сороковочкой сбѣгать.

– Проходи, проходи… Я не пью.

– Меня-бы попотчивали, егеря… Ужъ такое у насъ здѣсь въ деревнѣ положеніе, что пріѣзжающіе охотники завсегда отъ мужичковъ пользуются.

– Егерь! Выгони его! Чего онъ ко мнѣ присталъ! – крикнулъ охотникъ.

Мужикъ пятился и говорилъ:

– Баринъ, а баринъ, прикажите мнѣ хоть какое угодно дѣло сдѣлать за пятіалтынный отъ вашей милости. Либо пошлите куда, либо что.

– Егерь! Амфилотей! Да гдѣ-же ты? Амфилотей Степанычъ! Иди! Баринъ зоветъ! – раздался за стѣной визгливый голосъ хозяйки.

– Желаете, господинъ, я вамъ цвѣтовъ изъ барской усадьбы спроворю? – продолжалъ мужикъ.

– Фингалъ! Пиль его! Бери! Гони! – крикнулъ охотникъ собакѣ.

Собака кинулась на мужика. Мужикъ выскочилъ за дверь.

– А къ мировому за эти штуки? Желаете къ мировому? Вотъ я сейчасъ пойду къ уряднику и протоколъ составлю. Она меня за штанину… – бормоталъ изъ другой комнаты мужикъ, перемѣнивъ-тонъ.

Слышался и голосъ егеря:

– Что, не говорилъ я тебѣ, что они у насъ этого не любятъ, а ты лѣзешь!

– Амфилотей Степанычъ, будь свидѣтель. Травятъ собакой – и собака меня за штанину…

– Не тронула его собака, не тронула, – говорилъ охотникъ.

– Ей-ей, клокъ вырвала.

– Проходи, проходи… – выгонялъ егерь мужика.

– Какъ проходи? Помилуйте, долженъ-же я за свое безчестье… Она за штанину… Штанина денегъ стоитъ. Человѣка собакой травить. Хозяюшка, ты слышала?

– Ничего я не слыхала. Ты самъ лѣзъ и надоѣдалъ барину, – переговаривались за стѣной голоса.

– Нѣтъ, врешь, слышала. На судѣ скажешь. Я подъ присягой.

– Егерь! Да уйдетъ онъ или не уйдетъ? – кричалъ охотникъ.

– Уйти… Уйти послѣ такого предразсудка нешто можно! Собаками травить… За что она мнѣ штанину порвала? Давайте три гривенника, такъ уйду.

– Проходи, проходи! Ничего тутъ тебѣ не очистится, – говорилъ егерь.

– Баринъ, а баринъ, дайте хоть пятіалтынный за безпокойство, а то я, ей-ей, старосту кликну. Такъ невозможно… Скандалъ… Караулъ!

– Егерь! поди сюда… – позвалъ охотникъ.

Егерь вошелъ.

– Вотъ дай ему, мерзавцу, пятіалтынный и наклади въ шею… – сказалъ охотникъ, вынимая изъ кошелька деньги.

Егерь понесъ мужику монету. Изъ другой комнаты послышался голосъ мужика:

– Вотъ за это спасибо… Вотъ за это благодаримъ покорно… А то вдругъ собаками травить!

– Проваливай, проваливай! Довольно ужъ… – говорилъ ему егерь.

1898