Текст книги "Рыболовы"

Автор книги: Николай Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Ну, а вино куда дѣлось?

– А тутъ ужъ грѣхъ… Пока переписывали, всѣ пили, а переписывали больше недѣли. Сидятъ, переписываютъ, да, и что ты хочешь! Евонный поваръ потомъ остатки на аукціонѣ купилъ, но вина было уже самая малость. Ему и порожнія бутылки потомъ достались. Тысячъ десять порожнихъ бутылокъ было. Поваръ этотъ… Гордѣй Ивановичъ звать… поваръ этотъ потомъ ресторанъ и гостинницу гдѣ-то въ провинціи открылъ, потомъ спился и умеръ.

– А собаки? Куда собаки дѣлись? – допрашивалъ охотникъ.

– Собакъ и не переписывали. Приставъ говоритъ: что ихъ переписывать? Переписывать, такъ вѣдь кормить надо. Кредиторы тоже пренебрегли. Ну, ихъ, говорятъ… Началъ я этихъ собакъ кормить… Годъ кормилъ, но ужъ не подъ силу. Говорю приказчику – какъ тутъ бытъ… «Давай, говоритъ, продадимъ ихъ…» Ну, и продали… Да что продали! Какъ? Собака сто цѣлковыхъ стоитъ – за десять шла. На кормъ не выручили, право-слово не выручили! Видали моихъ Чурку и Забѣгая? Вотъ это изъ господина Расколова породы щенки. Діанка была его любимая собака… То-есть ахъ какая собака! Цѣны нѣтъ! Вотъ мои-то отъ нея щенки. Долго она у меня жила, но потомъ ей бревнами задъ отдавили. Стали бревна съ возовъ сваливать – она тутъ вертится – ну, и отдавили. Чахнуть, да чахнуть, заднія ноги еле волочитъ – и подохла.

Охотникъ взглянулъ на часы и встрепенулся.

– Фу, фу, фу, какъ я засидѣлся! – воскликнулъ онъ, вставая. – Пора и къ поѣзду торопиться… Собирай-ка все да пойдемъ, – обратился онъ къ егерю.

– А вѣдь вы хотѣли на деревнѣ еще грибовъ купить…

– Да, да… Ты мнѣ разыщи. Бѣлыхъ грибовъ, потомъ черники. Нельзя домой къ женѣ безъ гостинца явиться.

– Грибы да чернику разыскивать, такъ къ этому поѣзду не успѣете. Оставайтесь до слѣдующаго.

– А что ты думаешь? Пожалуй, что и останусь. Поѣлъ я теперь съ аппетитомъ и хочется мнѣ на боковую. Всхрапну въ охотничьемъ домѣ часочекъ, другой, а ты тѣмъ временемъ грибовъ и черники отыщешь.

– Раковъ еще хотѣли, – напомнилъ егерь.

– Да, да… Раковъ… Ну, пойдемъ. Красотка! Фью! – свистнулъ охотникъ, направляясь въ путь и прибавилъ:– Вѣдь вотъ много-ли ходилъ, а усталъ ужасъ какъ… Охо-хо… – зѣвнулъ онъ.

– Двустволку будете разряжать?

– Послѣ… Ужасная лѣнь. Я даже-бы здѣсь въ лѣсу прилегъ и соснулъ, ежели-бы не боялся сырости… Веди меня, впрочемъ, на болото. Я хочу сапоги замочить. Новые сапоги… Надо ихъ попробовать… Какъ они… Думаю, что не должны промокать. Этотъ мастеръ славится охотничьей обувью…

Егеръ шелъ. Охотникъ двигался за нимъ сзади.

Перепела

Изъ ольховой заросли на дорогу, ведущую по топкому мѣсту и сплошь изрытую колесами вышли егерь Холодновъ и охотникъ, коренастый маленькій человѣкъ съ подстриженной бородкой, въ порыжѣлой пиджачной парочкѣ и обыкновенной городской фуражкѣ, которую такъ любятъ петербургскіе дворники и мелкіе приказчики. Охотникъ былъ весь въ грязи. Сапоги, затянутые выше колѣнъ ремнями, были мокры и къ нимъ прилипли цѣлые комки болотнаго ила. Разумѣется, у пояса неизбѣжная фляжка. Черезъ плечо на зеленой тесьмѣ двустволка хорошая и у пустаго яхташа дикая утка, привѣшанная за ноги. И егерь, и охотникъ были съ раскраснѣвшими лицами и отирали потъ платками. Охотникъ особенно усердно утюжилъ себѣ платкомъ и лицо, и щею на затылкѣ и подъ бородой. Бѣжала собака, обнюхивая кочки. Охотникъ говорилъ:

– Намучились на сто рублей, а дичи и на двугривенный не несемъ.

– Утку убили, ваша милость, такъ чего-жъ вамъ еще! – отвѣчалъ егерь.

– Что утку! Эту утку по настоящему и ѣсть-то нельзя. Отъ нея рыбой пахнетъ.

– Въ квасу настоящимъ манеромъ вымочить, такъ все-таки жаркое. Суховато будетъ, но ѣсть можно.

– Этой утки намъ и не попахнетъ. У меня ceмейство-то самъ-шесть. Жена, мать старуха, трое ребятишекъ.

– Вторая-бы утка была, да вотъ собака-то ваша…

– Да, да… Воды, подлая, страсть какъ боится. Въ воду хоть ты ее зарѣжь не пойдетъ. Еще если такъ вотъ, что только по брюхо вода – она, анаѳемская тварь, бѣгаетъ, а чтобы плыть, когда глубоко – ни за какія коврижки. Ужъ сколько я черезъ нее дичи зря потерялъ.

– Учить надо, сударь.

– А ты вотъ возьми да и выучи. Я-бы тебѣ за это полдюжины носовыхъ платковъ изъ нашей лавки.

– Что-жъ, выучить можно. А на платкахъ благодаримъ покорно. Да вотъ еще что. Все я у васъ хотѣлъ попросить парусины на штаны. Парусина такая есть крѣпкая…

– Можно и парусины, только собаку поставь на настоящую точку. Я вотъ тебѣ собаку оставлю на недѣльку.

– Собака будетъ дѣйствовать. Это что!.. Мы изъ нея эту упрямую-то шерсть выколотимъ.

– Ты мнѣ, Холодновъ, такъ, чтобы ужъ она и всякія штуки умѣла. Вонъ у актера Голубцова собака трель поетъ, сама у парадной двери въ колокольчикъ зубами звонится, съ ружьемъ на караулѣ стоитъ. Чудной песъ. Дашь ей, къ примѣру, кость и только скажешь: «Гамлетъ… Жидъ ѣлъ». Ни въ жизнь не тронетъ. А у меня что за собака! Три хворостины объ нее обломалъ – не идетъ въ воду за уткой, да и все тутъ. Такъ вотъ, Холодновъ, ты ужъ со всякими штуками ее постарайся обучить.

Егерь гордо посмотрѣлъ на охотника и съ презрительной улыбкой покачалъ головой.

– Нѣтъ, со штуками я не могу обучать, – далъ онъ отвѣтъ.

– Отчего? А еще хвастался, что какой-то знаменитый егерь!

– Сорокъ пять лѣтъ егеремъ. Тридцать одинъ годъ господину Расколову выслужилъ. Спросите старинныхъ охотниковъ – всѣ Холоднова знаютъ. Да вотъ графъ Алексѣй Павловичъ Захаринъ. Впрочемъ, нѣтъ… этотъ старичекъ уже померши. Ну, вотъ еще генералъ Панталыковъ. Этотъ должно быть еще живъ, хоть ужъ и древній старичекъ. А то ихъ сіятельство Петръ Львовичъ Устимовичъ… Этотъ тоже, надо статься, живъ. Они помнятъ Расколовскую охоту, помнятъ и егеря Холоднова. Они всѣ скажутъ, какой я егерь.

– Такъ отчего-же ты со штуками пса не хочешь обучить?

– Оттого, ваша милость, что я не умѣю. Я знаю охотничью собачью науку, знаю такъ собаку обучить, чтобъ она стойку дѣлала, для охоты была пригодна, а штуки разныя, чтобы трель собакѣ пѣть и въ колокольчикъ зубами звониться, для охоты не требуются. Зачѣмъ для охоты такая собачья музыка!

– Да просто для удовольствія. Вотъ гости придутъ – я сейчасъ и покажу имъ, какія штуки моя собака выдѣлываетъ, – старался пояснить охотникъ.

– Тогда вы вашу собаку акробату въ циркъ отдайте, а не егерю, – стоялъ на своемъ егерь. – Акробатъ акробатство знаетъ, онъ этому самому первый специвалистъ – вотъ онъ и собаку акробатству обучитъ. А егерь – нѣтъ… Егерь не для того существуетъ, чтобъ собакъ въ колокольчики звониться пріучать. Нѣтъ… Насчетъ этого ужъ увольте.

Въ голосѣ егеря ясно звучала обидчивость. Охотникъ пристально посмотрѣлъ на него и спросилъ:

– Съ чего ты обидѣлся-то?

– Позвольте… Да какъ-же не обидѣться-то? Я егерь, настоящій прирожденный егерь, первымъ господамъ на охотѣ служилъ, а вы вдругъ хотите, чтобы я акробатскимъ штукамъ собаку училъ.

– Ничего тутъ нѣтъ обиднаго.

– Да какъ-же не обидно-то, помилуйте! Вѣдь вотъ вы теперича купецъ и специвалистъ, чтобы въ лавкѣ торговать, а вдругъ я вамъ скажу: или помойную яму выгребать. Нешто это вамъ не обидно будетъ?

– Ну, какое-же тутъ сравненіе! Это совсѣмъ другая вещь.

– Нѣтъ, сударь, какъ возможно! Совсѣмъ тоже самое. Зачѣмъ я буду супротивъ своей специвальности? Надо вамъ собаку на настоящую точку для охоты поставить – я вамъ поставлю и собака будетъ шелковая, а чтобы въ колокольчики звониться – нѣтъ.

– Да ну тебя! – снисходительно проговорилъ охотникъ. – Поставь ужъ хоть для охоты-то…

– Для охоты могу, а чтобы собака трель пѣла увольте. Мало-ли какія штуки у иныхъ собаки выдѣлываютъ! У насъ вонъ ѣздитъ адвокатъ, такъ у того собака по евонному приказанію водку съ блюдечка пьетъ и потомъ огурцомъ соленымъ закусываетъ

– Вотъ, вотъ… Объ этомъ тоже я давно воображалъ… Придутъ гости…

– Мало-ли что вы воображали, а только не охотничье это дѣло. Собаку я вамъ обучу охотницкому артикулу, а насчетъ прочаго увольте. Я егерь… Я…

– Да ладно, ладно. Слышу ужъ… Ну, что съ одного заладилъ! – перебилъ его– охотникъ.

Минутъ десять они шли молча и вышла на скошенные овсы. Виднѣлась ужъ деревня. Надъ скошенными овсами цѣлой тучей носились воробьи. Охотникъ долго слѣдилъ за ними взоромъ и наконецъ сказалъ егерю:

– Холодновъ! Я хочу воробьевъ пострѣлять.

– Гм… Стрѣляйте, – улыбнулся тотъ. – А только какая-же это, сударь, охота!

– Отчего-же? Та-же дичь. За-границей ихъ такъ ѣдятъ, что въ лучшемъ видѣ… Да и не заграницей… Я самъ ихъ ѣлъ. Для паштета, такъ первое дѣло.

– Не показанная она птица для ѣды – вотъ что. А есть такое желаніе, такъ стрѣляйте.

– Да конечно-же. Тутъ ужъ, братъ, безъ промаха. Однимъ зарядомъ можно штукъ десять положить. Пусть собака ихъ подниметъ. Трезоръ! Пиль! шершъ!

Собака бросилась въ овесъ. Воробьи взвились тучей. Охотникъ прицѣлился изъ ружья. Раздался выстрѣлъ и повалилось нѣсколько воробьевъ.

– Видишь, какъ удачно, – сказалъ охотникъ, весело улыбаясь.

Снисходительно, какъ-бы съ сожалѣніемъ улыбнулся и егерь.

– Подбирать будете? – спросилъ онъ охотника.

– Еще-бы. Я ихъ съ собой возьму. Все-таки домой явлюсь съ дичью. Дома у меня ихъ зажарятъ.

Охотникъ и егерь начали подбирать воробьевъ. Охотникъ свертывалъ имъ головы и клалъ въ яхташъ.

– Смѣяться будутъ домашніе-то ваши, когда съ воробьями домой пріѣдете, – замѣтилъ егерь.

– Ну, вотъ! Что онѣ, бабы, понимаютъ! Скажу имъ, что перепела. Такъ за перепеловъ и сойдутъ, далъ отвѣтъ охотникъ.

– На перепеловъ-то ужъ вовсе не похоже.

– Я тебѣ говорю, что онѣ ни уха ни рыла въ мелкой дичи не смыслятъ. Знаютъ глухаря, тетерку, рябчика, а чтобы насчетъ мелкопитающейся птицы – ни Боже мой.

Еще нѣсколько выстрѣловъ по воробьямъ и охотникъ съ наполовину наполненной сумкой направлялся къ деревнѣ. Сзади шелъ егерь, крутилъ головой и улыбался.

По болоту.

I.

Изъ охотничьей избы вышли на задворокъ охотникъ и старикъ егерь Холодновъ, прошли за калитку плетня, выходящую въ поле, и поплелись по задамъ деревни. Охотникъ – среднихъ лѣтъ мужчина съ закругленными усами и наполеоновской бородой, совсѣмъ напоминалъ тирольскаго стрѣлка. На немъ была надѣта темно-зеленаго поярка тирольская шляпа съ перомъ, сѣрый охотничій, солдатскаго сукна, жакетъ съ зеленой оторочкой и крупными пуговицами съ изображеніемъ собачьихъ головъ и высокіе сапоги съ мѣдными подковками на каблукахъ. Впереди радостно бѣжалъ рыжій сетеръ, обнюхивалъ кочки и кустики и то и дѣло оборачивался, посматривая на хозяина.

– Такъ Василій Семенычъ вчера былъ, вчера и уѣхалъ? – говорилъ охотникъ егерю. – Жалко, жалко, что не подождалъ меня. А я такъ расчитывалъ съ нимъ встрѣтиться.

– Вчера были, вчера и уѣхали. Пріѣхали они въ субботу съ вечера, переночевали, утромъ побродили по болоту, соскучились и уѣхали.

– Да, что-жъ онъ, чудакъ, меня-то не подождалъ! Я вѣдь говорилъ ему, что пріѣду. Ну, вчера не могъ, задержали, а сегодня все-таки пріѣхалъ-же.

– Не могу знать, Викентій Павлычъ… Они объ васъ вспоминали, но потомъ соскучились, потребовали телѣжку и на вечерній поѣздъ…

– Убилъ онъ что-нибудь?

– Гдѣ убить! Нешто въ воскресенье у насъ что убьешь? Ни въ жизнь ничего не убьешь, коли на одну птицу по три охотника приходится. По воскресеньямъ всѣ контористы тутъ, господа адвокаты, нѣмцы – одно слово всѣ тѣ, кому по буднямъ не свободно. Вы знаете, по воскресеньямъ нашъ зеленовскій кабакъ ящиковъ пять-шесть лишнихъ пива продастъ – вотъ какой съѣздъ бываетъ.

– Да, да… Это-то, признаться сказать, меня и остановило вчера ѣхать. То-есть оно и задержали меня, но все-таки.

– Какъ возможно по воскресеньямъ у насъ охотиться! По воскресеньямъ все равно попусту, по воскресеньямъ только, будемъ такъ говорить, для прокламаціи охотники ѣдутъ: во-первыхъ, чтобъ. моціонъ сдѣлать, а во-вторыхъ, чтобъ пива выпить. Настоящему-то охотнику у насъ и въ понедѣльникъ дѣлать нечего, потому съ воскресенья вся дичь распугана, – разсказывалъ егерь.

– Ну, въ понедѣльникъ-то еще ничего, – замѣтилъ охотникъ.

– Нѣтъ, ваша милость. Вѣдь они, вотъ хоть-бы эти нѣмцы-контористы, шумъ-гамъ въ лѣсу и на болотѣ дѣлаютъ, ходятъ по двое да по трое вмѣстѣ, попусту стрѣляютъ, мальчишки деревенскіе за ними корзинки съ пивомъ таскаютъ. Какая это охота! Это не охота, а безобразіе. Опять-же выпьютъ, сядутъ на пни и давай свои нѣмецкія пѣсни пѣть. А птица – она шуму боится, она отлетаетъ. Она послѣ такого переполоха въ воскресенье развѣ-развѣ къ средѣ на свои любимыя мѣста вернется и сядетъ. Въ четвергъ или въ пятницу къ намъ пріѣзжать – вотъ это настоящее охотницкое дѣло.

– Такъ думаешь, что мнѣ сегодня не посчастливится?

– Не думаю, чтобы съ хорошей добычей вернулись, – отвѣчалъ егерь.

– Я на многое и не расчитываю, а хоть-бы уточекъ пару.

– Уточекъ-то можетъ быть и порѣшите. Утка у насъ бываетъ такъ, что и съ другого болота налетаетъ. Вѣдь эта птица шляющаяся. Она сегодня здѣсь, завтра тамъ.

– Жаль, жаль, что Василій Семенычъ меня не подождалъ, – твердилъ охотникъ. – А я двѣ бутылки хорошей мадеры захватилъ. Теперь не съ кѣмъ и выпить будетъ. Представь себѣ, мы даже условились и насчетъ закуски: онъ рѣшилъ копченаго сига привезти, а я ветчины и сосисокъ.

– Копченый сигъ съ ними былъ-съ. Копченый сигъ и сардинки. Выпили они свою фляжку, скушали сига и сардинки, выспались на сѣновалѣ, потомъ напились чаю и уѣхали.

– Ну, куда я теперь съ закусками и съ мадерой!.. Одному всего мнѣ не одолѣть, запасъ у меня очень большой.

– Да вѣдь до будущаго раза спрятать можно. У насъ при охотничьей избѣ ледникъ хорошій.

– Сосиски не улежатъ. Ну, вотъ поди-жъ ты! А я даже и французской горчицы банку захватилъ. Кто здѣсь сегодня изъ охотниковъ?

– Не ваша компанія. Одинъ изъ нѣмцевъ остался. Забыли его вчера товарищи. Онъ на сѣновалѣ спалъ, а они его и забыли. Сегодня проснулся и опять замотался. Теперь онъ съ женскимъ поломъ бобы разводитъ. Сегодня тамъ у насъ на концѣ деревни дѣвки и бабы картофель копаютъ, такъ съ ними… Подручный Никитка вторую ужъ порцію пива изъ кабака имъ притащилъ. Дамскій полъ угощаетъ.

– А еще кто есть изъ охотниковъ? – допытывался охотникъ.

– Тоже замотавшійся. Не то онъ изъ купцовъ, не то управляющій. Съ субботы онъ тутъ. Вчера поѣхалъ на послѣдній поѣздъ, пьяный былъ, началъ по дорогѣ заѣзжать во всѣ мѣста, гдѣ можно выпить, опоздалъ на поѣздъ и вернулся обратно. Пріѣхали – ни онъ, ни возница лыка не вяжутъ. Лошадь уткнулась мордой въ заборъ да такъ и стоитъ. Сотскій ужъ нашелъ его. Видитъ, что лошадь стоитъ и двое спятъ въ телѣгѣ… Ну, разбудилъ его и привелъ въ охотничій домъ.

– Да, дѣйствительно, это мнѣ не компанія, – согласился охотникъ.

– Какая компанія, помилуйте… И послѣ воскресенья у насъ все такъ, все этотъ сортъ. Еще хорошо, что онъ вчера по дорогѣ ружье-то свое не потерялъ, – сказалъ егерь.

– Да, да… Долго-ли! Да и украсть могли.

– Очень просто. У насъ здѣсь народъ таковскій. Одно слово – подгородніе. Эти носъ у человѣка среди двухъ глазъ украдутъ.

– Гдѣ-же онъ теперь? Спитъ?

– Насилу уложили. На зарѣ проснулся, опохмелился на старыя-то дрожжи, да и давай крестьянскихъ куръ на задахъ стрѣлять. Трехъ куръ положилъ. Бабы выбѣжали, галдятъ, по полтора рубля за куру требуютъ. Спорили, спорили – на рублѣ сошлись. Отдалъ за трехъ куръ.

– Охота хорошая! – улыбнулся охотникъ.

– Еще бы. Тутъ можно безъ промаха. Да главное, далеко и ходить не надо. Дичь первый сортъ.

– Ахъ, какъ жалко, что Василій Семенычъ меня не подождалъ! – опять воскликнулъ охотникъ. – Онъ ничего мнѣ передать не велѣлъ?

– Банку мази для сапоговъ оставилъ и сказалъ: «коли, говоритъ, Викентій Павлычъ попроситъ свои сапоги смазать, то можешь ему дать».

– Да, да… Мы согласились привезти: онъ банку мази, а я мѣдный чайникъ. Мѣдный чайникъ тоже у тебя здѣсь останется и ежели Василій Семенычъ спроситъ когда-нибудь, то можешь ему дать. Жалко, жалко, что нѣтъ мнѣ подходящей компаніи. Развѣ не подъѣдетъ-ли кто-нибудь?

– Господинъ ветеранъ этотъ самый хотѣли побывать въ понедѣльникъ или во вторникъ. Конскій докторъ… Вотъ что собаку вашу лечилъ, – отвѣчалъ егерь.

– Ветеринаръ Крутогоровъ? Богъ съ нимъ. Онъ у меня двухъ собакъ уморилъ. Началъ лечить отъ чумы, далъ какую-то мазь, чтобы грудь смазывать, со щенка вся шерсть слѣзла и на другой же день онъ подохъ. А щенокъ хорошій, отъ хорошаго отца съ матерью. Я надъ нимъ дрожалъ и думалъ – вотъ, вотъ воспитаю. Потомъ суку… У суки заболѣло что-то въ ухѣ. Далъ онъ капли… Ты что это, Холодновъ, хромаешь? – обратился охотникъ.

– Да должно быть животомъ стряхнулся? Недѣли двѣ ужъ это у меня. Все нѣтъ-нѣтъ ничего, а потомъ какъ хватитъ! Начнетъ съ живота, передастъ въ поясницу – и вотъ что ты хочешь! Вѣрите-ли, подчасъ разогнуться не могу. Вотъ опять… – разсказывалъ егерь, согнулся и схватился за животъ.

– Такъ ступай домой… Ступай… Я одинъ по болоту поброжу, – проговорилъ охотникъ.

– Обязанность, сударь, ужъ наша такая, что мы должны при охотникѣ…

– Что за вздоръ! Ступай домой.

Въ это время раздался звонъ бубенчиковъ. Вдали по дорогѣ ѣхала крестьянская телѣжка, запряженная парой. Егерь оживился.

– Не къ намъ-ли кто? Не изъ охотниковъ-ли? – сказалъ онъ. – Вотъ можетъ быть вамъ и будетъ компанія.

Онъ приложилъ ладонь руки надъ глазами, сталъ вглядываться и наконецъ проговорилъ:

– Господинъ докторъ… Настоящій докторъ, а не ветеранъ.

– Мутусовъ? Ну, что-жъ… Это человѣкъ хорошій… Съ нимъ можно пріятно время провести. Махай ему, махай. Онъ остановится.

Охотникъ и егерь замахали руками.

II.

– Докторъ! Докторъ! Остановитесь! – кричалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

Телѣжка на дорогѣ остановилась. Изъ телѣжки выскочила черная собака и сталъ слѣзать охотникъ, плотный мужчина въ форменной фуражкѣ военнаго врача и въ черной венгеркѣ, опушенной мерлушкой. Вылѣзши изъ телѣжки, онъ расчитался съ возницей, вскинулъ на плечо ружье въ кожаномъ чехлѣ и сталъ подходить къ охотнику, одѣтому тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Славу Богу! Наконецъ-то пріѣхалъ человѣкъ, съ которымъ можно провести время! – воскликнулъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ. – Здравствуйте, докторъ!

– А, Викентій Павлычъ! – отвѣчалъ докторъ, протягивая руку. – Вы это что-же, съ охоты или на охоту? – спросилъ онъ.

– Какое съ охоты! Только еще иду на болото. Видите, пустой яхташъ.

– Ну, это, положимъ, по здѣшнимъ мѣстамъ ничего не доказываетъ. Здѣсь вѣдь на одну птицу приходится по два охотника.

– Такъ зачѣмъ-же ѣздите, если знаете, что здѣсь такія несчастныя мѣста!

– Я? А затѣмъ, что если не буду ѣздить сюда, то при моей анаѳемской сидячей жизни живо жировое перерожденіе сердца наживешь. Нуженъ-же какой-нибудь моціонъ. Началъ было ежедневно на бильярдѣ играть – убыточно, да и движенія безъ воздуха. Съ маркеромъ играть – непріятно; такъ съ кѣмъ-нибудь начнешь – просятъ заинтересовать партію. Игрокъ я плохой – ну, рубли и летятъ. Что съ паціента получишь, то партнеру и отдашь. Практика-то наша не ахтительная. Сами знаете, въ Петербургѣ врачей, что собакъ. А! Старина, – обратился докторъ къ раскланивающемуся передъ нимъ старику-егерю Холоднову. – Здравствуй, здравствуй! Зачѣмъ это вы, Викентій Павлычъ, его съ собой взяли? – спросилъ онъ охотника, одѣтаго тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Да такъ… Все-таки онъ лучше здѣшнія хорошія мѣста знаетъ. Кромѣ того, и для компаніи. Вдвоемъ-то все веселѣе ходить.

– Отошлите его. Старыя кости покоя требуютъ. Лучше пусть онъ намъ дома яицъ на яичницу раздобудетъ. Мы часика два побродимъ, да и вернемся закусить. Ступай, старикъ, ступай домой.

– Я ужъ и то его посылалъ. Оказывается, что онъ боленъ. Простудился, что-ли.

– Не простудился, а животомъ стряхнулся, отвѣчалъ егерь. – Все нѣтъ-нѣтъ ничего, а вдругъ подъ сердце и подкатитъ, и отдастъ въ пояса.

– Грибами не обожрался-ли? Здѣсь вы живете въ грибномъ царствѣ, – сказалъ докторъ.

– Говорю, стряхнулся. Дрова кололъ – вотъ и стряхнулся. Кабы обожраться – ныло-бы меня, а то подъ сердце подкатываетъ. Найдетъ – и подкатитъ.

– Ну, ступай домой, Холодновъ. Да вотъ про грибы-то я вспомнилъ. Ты намъ раздобудь и грибовъ на деревнѣ, да и съ сметанкой… Сметанка, поди, тоже вѣдь здѣсь найдется. Ну, съ Богомъ! Возьми мой чехолъ отъ ружья и отправляйся.

– Вы-бы, докторъ, его полечили да прописали что-нибудь, – сказалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ. – Въ самомъ дѣлѣ человѣкъ нездоровъ. Шелъ, шелъ со мной давеча и вдругъ его схватило.

– Ну, ладно. Вернемся въ охотничью избу, такъ я его осмотрю. Можно что-нибудь прописать. Только вѣдь онъ все равно лечиться не будетъ. Я его знаю…

– Отчего? – задалъ вопросъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ. – Отчего лечиться не будешь, Холодновъ?

– Да вѣдь что-жъ лечиться-то, коли не поможетъ. У меня это временемъ. Найдетъ – и отойдетъ. Вотъ какъ желтый листъ полетитъ съ дерева, каждый годъ схватываетъ, такъ гдѣ-жъ имъ помочь.

– Да вѣдь онъ докторъ.

– Эхъ, сударь! Не въ обиду имъ будь сказано, ученые доктора не знаютъ, какъ простого человѣка лечить. Ужъ я къ старухѣ ходилъ. Старуха меня растирала и горшокъ накидывала – и то не помогло. У насъ старуха хорошая. Ужъ ежели старуха не помогла, такъ гдѣ-же имъ-то помочь!

– Вотъ видите! – кивнулъ докторъ на егеря. У насъ съ нимъ разговоровъ-то насчетъ медицины было да и перебыло. Ну, ступай, Холодновъ, и хлопочи насчетъ ницъ и грибовъ. Аяксъ! Фю-ю! свистнулъ докторъ собаку.

– Да здѣсь онъ, здѣсь. Вонъ съ моей собакой нюхается, – указалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ. – Двѣ собаки и два охотника… – прибавилъ онъ. – А какъ будетъ, если мы утку увидимъ? Кому стрѣлять?

– Утка не бываетъ одна. Ихъ всегда нѣсколько вмѣстѣ. Вмѣстѣ и выстрѣлимъ. Что убьемъ, то подѣлимъ, – отвѣчалъ докторъ.

– А одну утку убьемъ?

– Ну, чья собака принесетъ – того и утка. Да я, батенька, не изъ-за дичи. Богъ съ ней съ дичью. Будетъ утка – вы ее и берите себѣ. Я даже не люблю дикихъ утокъ. То-ли дѣло хорошая доморощенная утка да съ груздемъ

– Однако, вы, докторъ, большой охотникъ до жирнаго.

– Грѣшный человѣкъ – люблю. Вотъ оттого-то меня и разноситъ. Но при моціонѣ – ничего.

– Напрасно вы грибовъ-то да яичницу заказали Холоднову. У меня привезены съ собой ветчина и отличныя сосиски.

– Мы и ветчины съ сосисками… Доброму вору все впору. Я два-то часа проброжу по болоту, сгоню съ себя семь потовъ, такъ вернусь какъ крокодилъ голодный.

– Нѣтъ, я къ тому, что грибы въ сметанѣ, ветчина, сосиски – все на подборъ трудно переваримое.

– У меня есть съ собой отличное топливо для усиленія варки желудка.

Докторъ ударилъ себя по фляжкѣ.

– И у меня двѣ бутылки мадеры въ охотничьей избѣ осталось, – сказалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Такъ чего-жъ вы хотите! При такой усиленной топкѣ мы топоръ переваримъ.

– У васъ настой какой-нибудь въ фляжкѣ?

– Отъ семи болѣзней, какъ говоритъ мой одинъ знакомый купецъ, Про средневѣковой жизненный эликсиръ слыхали? Такъ вотъ это онъ самый и есть.

– Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ, какая у васъ настойка?

– Все тутъ. Тутъ и ипекакуана, тутъ и трефоль, и александрійскій листъ, и мята и полынь. Знакомому калашниковскому купцу я этотъ настой прописалъ, такъ онъ и самъ, и вся его семья отъ всѣхъ болѣзней имъ лечатся. А вы зачѣмъ?..

– Да такъ… – улыбнулся охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, и спросилъ: – Вы мнѣ скажите: отъ изжоги онъ помогаетъ?

– Въ лучшемъ видѣ. Ну, такъ вотъ я давеча, пріѣхавъ въ охотничій домъ, напился чаю съ топлеными сливками и мнѣ что-то не то жжетъ, не то мутитъ.

– Такъ вы-бы давно сказали! – воскликнулъ докторъ, хватаясь за фляжку у пояса. – Садитесь. Сейчасъ я вамъ отпущу дозу. Садитесь на пенекъ. Вонъ пень.

– Да я и такъ.

– Садитесь, говорю вамъ. Я и самъ сяду на кочку. Стоя нельзя. Никакого дѣйствія не будетъ имѣть.

– А закусить есть чѣмъ? У меня ничего съ собой нѣтъ. Я все въ охотничьемъ домѣ оставилъ.

– А вотъ березовымъ листомъ. А не листомъ, такъ вонъ кустъ брусники виднѣется. Пейте…

Докторъ протянулъ стаканчикъ, наполненный изъ фляжки. Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, выпилъ.

– Ну, что чувствуете? – спрашивалъ докторъ, наливая и себѣ стаканчикъ.

– Да пока еще ничего не чувствую. А вотъ сейчасъ почувствуете и велію радость, и взыграніе сердца. Шестьдесятъ градусовъ, батенька, въ лекарствѣ-то. Ваше здоровье!

Докторъ выпилъ, сморщился, крякнулъ и прибавилъ:

– Закусывайте березовымъ листомъ-то, закусывайте.

– Нѣтъ, ужъ я лучше брусникой, – потянулся къ кусту брусники охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

– А я такъ листикомъ… Не вредитъ. Пожую и сплюну. Ну, теперь на привалѣ скрутить папироску, закурить, да и айда прямо на болото, – сказалъ докторъ, вытаскивая изъ кармана табачницу.

III.

Докторъ и охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, уже около часа бродили по кочковатому болоту, поросшему лознякомъ и ракитой. Попадались и оазисы осиноваго молодятника, перемѣшаннаго съ мелкимъ березнякомъ. Въ сумкахъ охотниковъ до части добычи лежали только по три красныхъ гриба. Докторъ выпустилъ два заряда, якобы въ ястреба, носившагося надъ ихъ головами и, разумѣется, не попалъ.

– Вредная хищная птица. Она дичь распугиваетъ. Надо ее уничтожать, – сказалъ онъ.

– Только это не ястребъ былъ, – возразилъ товарищъ.

– А кто-же? Да такъ какая-то птица. Ну, вотъ… Будто я по полету не знаю. Одно только, что очень ужъ онъ высоко летѣлъ. На такомъ разстояніи, само-собой, убить трудно, но все-таки я его задѣлъ. Вы замѣтили, какъ онъ перекувырнулся въ воздухѣ, измѣнилъ полетъ и сталъ опускаться?

– Да что вы! Ничего подобнаго не было.

– Ну, значитъ, вы плохо глядѣли. Да и гдѣ вамъ было видѣть! Вы въ это время свою собаку свистали. Нѣтъ-съ, это ястребъ и большой ястребъ. Я ужъ къ нимъ въ Тверской губерніи приглядѣлся, когда стоялъ тамъ съ полкомъ. Прехитрая птица. А видѣли, какъ онъ нападаетъ на добычу? Словно упадетъ на птицу. Какъ камень упадетъ. Нѣтъ, это ястребъ былъ.

– Ну, будь по вашему, – улыбнулся охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Да что вы словно ребенка меня утѣшаете. Конечно-же, ястребъ. Скажу вамъ болѣе. По-полету было замѣтно, что онъ сильно раненъ и ему ужъ не жить… Навѣрное гдѣ-нибудь околѣетъ. Я увѣренъ, что ежели намъ пройти вонъ въ ту сторону и побродить часокъ, то наши собаки даже найдутъ его.

– Ну, полноте.

– Хотите пари держать, что найдутъ? – воскликнулъ докторъ. – Положительно гдѣ-нибудь въ кустахъ околѣваетъ.

– Ну, что за пари!

– Ага, боитесь! А я-бы въ лучшемъ видѣ на три рубля пари подержалъ.

Пауза. Прошли молча съ четверть версты. Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, нашелъ еще красный грибъ и спряталъ его въ сумку.

– А вѣдь нѣтъ дичи-то. Егерь правъ, что сюда, вскорѣ послѣ воскресенья, нельзя ѣздить. Воскресные охотники все распугаютъ. Вчера воскресенье и здѣсь, говорятъ, было такое сборище, что страсть, сказалъ онъ.

– А все-таки я радъ, что поразмялся и пропотѣлъ, – отвѣчалъ докторъ. – И, наконецъ, все-таки не безъ дѣла. Я вредную птицу уничтожилъ.

– Опять про ястреба?

– А вы все сомнѣваетесь? Удивительно странный человѣкъ.

– Ну, хорошо, хорошо. Чѣмъ-бы дитя ни тѣшилось… Все-таки вы пострѣляли, ружье попробовали, а я и того нѣтъ.

– Такъ кто-жъ вамъ мѣшаетъ! Жарьте въ воронъ. Тоже вредныя птицы для дичи. Вы знаете, сколько онѣ мелкихъ выводковъ уничтожаютъ! Вонъ двѣ вороны. Стрѣляйте.

– Ну, что! Не стоитъ. Нѣтъ, я думаю здѣсь голубиную садку устроить… Сговориться человѣкамъ десяти, привезти голубей изъ города и устроить стрѣльбу въ голубей на призы. Это очень интересно. Десять человѣкъ по десяти рублей сложатся сто рублей. Половину на призы, половину на пирушку. А ежели набрать пятнадцать человѣкъ, то вѣдь сто пятьдесятъ рублей образуется. Нѣтъ, право, и устрою… Я сегодня-же составлю подписной листъ и передамъ его егерю. Вы подпишитесь?

– Смотрите, смотрите… Ваша собака стойку дѣлаетъ! – воскликнулъ докторъ.

– Ахъ, да… Дѣйствительно. Наконецъ-то кое-что попалось.

– Тише говорите.

Охотники приготовились и взяли ружья на перевѣсъ.

– Кому стрѣлять? – шопотомъ спросилъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Да ужъ стрѣляйте вы. Ваша собака стойку дѣлаетъ.

– Мнѣ нехочется васъ-то обидѣть. Давайте ужъ вмѣстѣ стрѣлять. Стрѣляйте и вы… Однако, что-же это?.. Смотрите, она уже что-то нюхаетъ въ кустахъ. Нѣтъ, это не дичь.

– Нѣтъ-ли барсуковой норы? Осторожнѣе, осторожнѣе подходите.

– Да я и такъ осторожно.

Охотники тихо приблизились къ кустамъ ракитника и раздвинули вѣтви. Въ кустахъ лежалъ внизъ лицомъ мужикъ.

– Фу, ты пропасть! Ну, дичь! – воскликнулъ докторъ.

– Мертвый или пьяный? Смотрите, онъ не дышетъ. Это мертвый, – сказалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, и тронулъ мужика ногой въ бокъ.

Мужикъ пошевелилъ рукой.

– Пьяный, должно быть, – отвѣчалъ доктору наклонился надъ мужикомъ, потрясъ его за руку и крикнулъ:– Почтенный! Ты чего тутъ?

– Постой… Не замай… – послышался откликъ.

– Вставай! Нечего тебѣ тутъ валяться на сырой землѣ. Еще простудишься.

Мужика начали расталкивать. Онъ приподнялся, посоловѣлыми глазами посмотрѣлъ на охотниковъ и сталъ почесывать у пазухи. Черезъ минуту онъ зѣвнулъ и проговорилъ:

– Гдѣ купецъ-то?

– Какой купецъ? – спросилъ докторъ.

– Да нашъ купецъ… Купецъ Аникій Митрофанычъ. Фу, ты пропасть! Да какъ-же это я заснулъ-то? Повелъ я утречкомъ Аникія Митрофаныча въ Калиново къ бабенкѣ тутъ одной… Вы, господа, его ищете, что-ли? Аникія Митрофаныча?

– Ничего мы не ищемъ. Мы охотимся, ну, а наша собака и нашла тебя.

– Охо-хо-хо! – зѣвалъ мужикъ. – Какъ-же это я уснулъ-то? Вы изъ Зеленова?

– Да, изъ Зеленова.

– И я зеленовскій. Ахъ, ты шутъ! Да гдѣ-же купецъ-то?

– Никакого мы купца не знаемъ. А вотъ нашли тебя и думали, что ты мертвый.

– Зачѣмъ мертвымъ быть! Мы сегодня рано утречкомъ съ купцомъ загуляли, да и съ вечера были хвативши. Купецъ вашъ-же охотникъ. Онъ тутъ съ субботы чертитъ. Хорошій купецъ, ласковый… «Все, говоритъ, мужской полъ, да мужской полъ, а мнѣ, говоритъ, съ мужскимъ поломъ пить надоѣло и скучно. Приведи, говоритъ, ты меня къ такой бабѣ, которая-бы разговорить меня могла». Тьфу! Одолжите, господинъ, окурочка покурить.

Докторъ далъ. Мужикъ затянулся окуркомъ, хотѣлъ подняться, но не удержался на ногахъ и опять упалъ въ кусты.

– Вотъ какъ разлежался! Вѣдь это земля меня притягиваетъ, – пробормоталъ онъ. – Тьфу! Неужто купецъ-то ушелъ? «Желаю, говоритъ, видѣть бабу, которая-бы меня разговорила»… Вашъ-же охотникъ… Ну, у насъ есть такая баба въ Калиновкѣ… Василиса Андреевна… Повелъ я его къ ней… Сѣли тутъ, выпили…

– Пойдемте, докторъ… Ну, его… – сказалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Постойте… Погодите, Викентій Павлычъ… А молодая и красивая эта баба? – заинтересовался докторъ.

– Ахъ, бабникъ, бабникъ! Пойдемте.

– Погодите. Красивая эта баба?

– Да ужъ баба – одно слово – мое почтеніе! Самая веселая. Ты ей слово, а онъ десять. И пѣсни пѣть горазда. Ахъ, купецъ, купецъ! Тьфу!