Текст книги "Рыболовы"

Автор книги: Николай Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Постой. Далеко эта баба живетъ?

– Вдова-то? Василиса-то Андреевна?.. Мы гдѣ теперича, баринъ, будемъ?

– Да мы на Разваловомъ болотѣ.

– На Разваловомъ болотѣ? Ну, такъ вотъ тутъ сейчасъ…

– Можешь ты насъ къ этой бабѣ проводить?

– Полноте, докторъ, бросьте… – останавливалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Отчего-же не пройтиться? По крайности увидимъ, какая тутъ дичь есть, которая можетъ купца отъ скуки разговорить. Можешь ты, говорю, проводить насъ съ этой бабѣ? – спрашивалъ мужика докторъ.

– Могу, ваше сіятельство, въ лучшемъ видѣ могу.

– Ну, веди.

Мужикъ поднялся и, шатаясь, повелъ охотниковъ.

– Оставьте, докторъ… Ну, что вамъ за охота! – все еще отговаривалъ доктора товарищъ.

– Нравы хочу наблюдать. У этой бабы чаю напиться можно?

– Въ ведро самоваръ держитъ, – отвѣчалъ мужикъ. – Вдова, одно слово – ягода.

– Вотъ видите, Викентій Павлычъ, какъ хорошо. Чаю напьемся у ней, а поѣсть пойдемъ къ себѣ въ охотничій домъ въ Зеленово. Веди, почтенный, веди.

Мужикъ остановился, поправилъ шапку и, улыбаясь, сказалъ:

– Ослабъ я, ваша милость, очень… Сильно ужъ земля къ себѣ притянула – вотъ ноги и шатаются. Ежели-бы намъ отъ вашей чести стаканчикъ въ подкрѣпленіе…

– Ну, пей, пей… Вотъ тебѣ…

Докторъ отвинтилъ отъ горла фляжки стаканчикъ, налилъ настойки и далъ мужику. Мужикъ выпилъ.

– Вотъ за это благодаримъ покорно. Теперь черезъ это лекарствіе мы куда угодно можемъ живо… Одна нога здѣсь, другая тамъ.

Мужикъ повеселѣлъ. Докторъ и охотникъ, одѣтый тирольцемъ, шли за намъ.

IV.

Полупьяный мужикъ, спотыкаясь о кочки и гнилые пеньки давно срубленныхъ деревьевъ, шелъ впереди охотниковъ и бормоталъ:

– И куда это купецъ мой дѣваться могъ ума не приложу! Пили вмѣстѣ. Если я былъ пьянъ и онъ долженъ быть пьянъ, коли меня сморило и я уснулъ въ лѣсу, стало быть и онъ долженъ былъ уснуть, потому мы съ нимъ душа въ душу… Онъ стаканчикъ, и я стаканчикъ. Ахъ, Аникій Митрофанычъ, Аникій Митрофанычъ! Вотъ что, господа честные, ваше благородіе… Не завалился-ли онъ какъ-нибудь въ другіе кусты? – обратился мужикъ къ слѣдовавшимъ за нимъ охотникамъ. – Меня-то вы нашли и разбудили, а его-то нѣтъ.

– Веди, веди. Показывай, гдѣ твоя магическая баба Василиса Андреевна, которая отъ тоски разговорить можетъ, – сказалъ докторъ.

– Бабу мы найдемъ, насчетъ этого будьте покойны… А вотъ Аникія-то Митрофаныча больно жаль. И навѣрное онъ, сердечный, гдѣ-нибудь въ кустахъ.

– Да Аникій-то Митрофанычъ твой изъ гостинодворовъ, что-ли? – спросилъ мужика охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Во, во, во… Краснымъ товаромъ въ рынкѣ торгуетъ.

– Ну, такъ успокойся. Онъ уже давнымъ давно около охотничьей избы сосѣдскихъ куръ стрѣляетъ. Мнѣ давеча про него нашъ Егоръ Холодновъ сказывалъ.

– Ну?! – протянулъ мужикъ. – Какъ-же онъ меня-то въ кустахъ забылъ и одинъ ушелъ? Вѣдь другъ, первый другъ. Ахъ, Аникій Митрофанычъ, Аникій Митрофанычъ! А только доложу вамъ, господа, и душа-же человѣкъ! Вотъ душа-то! Себѣ стаканчикъ – мнѣ стаканчикъ; себѣ бутылку пива – мнѣ бутылку пива. И все въ этомъ направленіи.

– Ты къ бабѣ-то веди, а разговаривай поменьше, – перебилъ мужика докторъ.

– Да ужъ пришли. Чего вести-то? Вонъ ея изба стоитъ. Сама она у насъ крайняя и изба у ней крайняя. Такъ крайняя на деревнѣ и стоитъ. Вонъ она…

Мужикъ покачнулся на ногахъ, показалъ на избу, выглядывающую изъ-за деревьевъ, и продолжалъ:

– Самъ становой къ ней чаю напиться заѣзжаетъ – вотъ она баба-то у насъ какая! Вонъ и кузница ейная стоитъ. Кузнечиха она у насъ. Работника кузнеца держитъ. Мужъ кузнецъ былъ и ей кузницу оставилъ. Дозвольте, господа, папироски? Ужасъ какъ томитъ, не покуривши!

– Вотъ папироска, только не останавливайся.

– Ну, благодаримъ покорно. А то спички есть, а папироски нѣтъ. Ахъ, купецъ, купецъ! Да неужто ужъ онъ на деревнѣ, у охотничьей избы? Вотъ уха-то! Съ чего-же это я-то такъ напился и уснулъ? Постой… Что мы съ нимъ выпили? На деревнѣ рано утречкомъ пиво пили. Потомъ по холодку пошли… Идемъ – «давай, говоритъ, землякъ, выпьемъ». Онъ три стаканчика, я три стаканчика… Зашелъ разговоръ, что люди по походному коли ежели, то и изъ берестянаго стакана пьютъ. Присталъ ко мнѣ: «сдѣлай берестяный стаканъ, желаю изъ берестянаго стакана выпить». Ну, я и сдѣлалъ бурачекъ. Онъ бурачекъ выпилъ, я бурачекъ выпилъ. Ну, а вотъ дальше не помню. Съ чего пьяну-то быть? И ума не приложу, съ чего!..

– Здѣсь, что-ли, твоя Василиса Андреевна живетъ?

– Здѣсь, ваша милость. Сейчасъ я ей въ окошко постучу.

Охотники остановились около исправной одноэтажной избы о четырехъ окнахъ по фасаду, крытой тесомъ. Замѣтно было нѣкоторое довольство. На окнахъ виднѣлись бѣлыя коленкоровыя занавѣски на шнуркѣ, а на одномъ изъ оконъ стоялъ даже алебастровый купидонъ, опустившійся на одно колѣно и сложившій на груди руки. Мужикъ подошелъ къ окну и постучалъ въ него.

– Василиса Андреевна! Дома? Я гостей къ тебѣ на перепутье привелъ. Хорошіе господа, питерскіе! – крикнулъ онъ. – Господа охотники… Отворяй калитку, принимай гостей, ставь самоваръ.

Въ окнѣ показалась голова среднихъ лѣтъ полной женщины, окутанная расписнымъ шелковымъ фуляровымъ платкомъ, и улыбнулась, показавъ черные зубы.

– Сейчасъ сейчасъ… – заговорила она и отошла отъ окна.

– Это она сама и есть? – спросилъ докторъ мужика.

– Сама-съ, – кивнулъ тотъ.

– Такъ-какъ же ты говорилъ, что она красивая и молодая? – прибавилъ шопотомъ докторъ. – Во-первыхъ, баба уже въ лѣтахъ, а во-вторыхъ и чернозубая.

– Это-то, господинъ, и хорошо. Это-то купцы и одобряютъ. Зубы черны, брови бѣлы. Становой къ ней чай пить заѣзжаетъ и завсегда передъ ней разныя улыбки… Чего вамъ лучше? Самъ становой. А главное, у ней нравъ веселый. Хоть ты ее разказни, вотъ возьми за косу да объ полъ, и она все будетъ смѣяться и разговоръ разсыпать.

– И толстая какая!

– Это она съ пива. Господа потчуютъ. Судите сами: самъ становой и тотъ меньше полдюжины не ставитъ.

– Разочаровались въ деревенской красавицѣ? – спросилъ доктора охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Да… но все-таки зайдемъ къ ней… Надо посмотрѣть хорошенько.

Щелкнулъ засовъ калитки и калитка отворилась. На порогѣ стояла Василиса Андреевна. Теперь можно было замѣтить, что она была въ яркомъ зеленомъ шерстяномъ платьѣ, очень плохо сшитомъ. Яркій платокъ ея былъ зашпиленъ подъ подбородкомъ золотой брошкой, изображавшей стрѣлу съ вставленными въ нее нѣсколькими бирюзовыми камушками. На красныхъ рукахъ блестѣло нѣсколько недорогихъ перстенечковъ.

– Пожалуйте, пожалуйте, гости дорогіе, – говорила она, смѣясь. – А я слышу, стучатъ въ окошко. Думаю, кто это такой? Не лошадей-ли ковать привели? А у меня работникъ-то сегодня загулявши. Выглядываю въ окошко – эво какія лошади! На двухъ ногахъ, совсѣмъ даже и не похожи. Вотъ сюда, въ горницу пожалуйте.

– Водка у гостей есть, а ты самоваръ ставь, Василиса Андреевна, да яичекъ на закусочку, – говорилъ мужикъ, входя въ комнату за охотниками. Комната была оклеена дешевенькими обоями. На стѣнѣ висѣла олеографія изъ преміи журнала «Нива» – «Спящая царевна». Тутъ же тикали дешевенькіе часы съ расписнымъ циферблатомъ и помѣщалось зеркало съ перекинутымъ черезъ него полотенцемъ. На столѣ, покрытомъ красной скатертью, стояла лампа. Вторая стѣна комнаты была заставлена широкой кроватью съ горой подушекъ и взбитой периной, покрытой розовымъ тканьевымъ одѣяломъ. Въ углу образъ въ ризѣ и передъ нимъ лампадка.

Охотники, озирая комнату, сѣли на стулья. Хозяйка удалилась въ смежную комнату. Мужикъ послѣдовалъ за ней. Слышно было какъ онъ говорилъ ей:

– Магарычь съ тебя – двугривенный деньгами и поднести обязана.

– Да ладно, ладно, – отвѣчала она шопотомъ. – А только ты скажи господамъ, что меньше какъ за рубль я ихъ чаемъ поить не стану. А ежели яицъ, то у меня тоже меньше какъ за рубль десятокъ яицъ нѣтъ.

– Заплатятъ, заплатятъ. Ты улыбки-то только дѣлай повеселѣй. Господа хорошіе, господа первый сортъ, – отвѣчалъ мужикъ.

Охотники слышали все это. Докторъ подмигнулъ товарищу и произнесъ:

– Вотъ она подгородная-то деревня! Умѣютъ пользоваться.

Въ смежной комнатѣ загремѣла самоварная труба. Мужикъ вышелъ оттуда, уже что-то прожевывая.

V.

Охотники сидѣли на жесткомъ клеенчатомъ диванѣ и въ ожиданіи чая покуривали папиросы. Охотникъ, около котораго лежала форменная фуражка военнаго доктора, кивалъ на кровать съ взбитымъ пуховикомъ и грудою подушекъ и, улыбаясь, говорилъ охотнику, одѣтому тирольскимъ стрѣлкомъ:

– Мягко же спитъ здѣшняя хозяйка дома. Двѣ перины у ней такихъ, двѣ… Другая вонъ въ той каморкѣ за кухней про гостей припасена, – отвѣчалъ за охотника, одѣтаго тирольскимъ стрѣлкомъ, мужикъ-проводникъ, помѣщавшійся около двери на кончикѣ стула. – Богатѣющая баба, даромъ что вдова. Однихъ самоваровъ у ней три штуки. Теперича у ней стакановъ этихъ самыхъ, такъ приходи десять человѣкъ гостей, про каждаго хватитъ.

Охотничьи собаки лежали привязанныя цѣпочками къ ножкамъ дивана и ловили летающихъ по комнатѣ мухъ, то и дѣло щелкая зубами.

Вскорѣ показалась: сама кузнечиха Василиса Андреевна, внося въ комнату кипящій самоваръ и ставя его на столъ передъ диваномъ. Она уже нѣсколько прифрантилась: на зеленое платье была надѣта черная бархатная кофточка, обшитая бахрамой и стеклярусомъ. Она вся сіяла улыбкой и задала вопросъ:

– А что, господа, позвольте васъ спросить, вы генералы будете?

– Нѣтъ. Мы нѣсколько поменьше чиномъ, – отвѣчалъ докторъ.

– А то ко мнѣ и генералы чай пить заходятъ. Судейскаго генерала Алексѣя Степаныча знаете? Съ шишкой такой онъ вотъ на этомъ самомъ мѣстѣ. Такъ вотъ онъ… Очень прекрасный и веселый мужчина – надо чести приписать. Потомъ еще одинъ генералъ – Кирила Афанасьичъ. Ужъ изъ какихъ онъ генераловъ – не умѣю вамъ сказать, а только генералъ.

– Кирила Афанасьичъ? Кирила Афанасьичъ по страховкѣ онъ, – пояснилъ мужикъ. – Я знаю. Вотъ коли ежели что гдѣ сгоритъ, такъ онъ деньги выплачиваетъ. На Гороховой они въ Питерѣ существуютъ. Я къ нимъ щенка возилъ.

– Такъ вотъ эти господа сколько разъ у меня бывали, – поддакнула Василиса Андреевна, заваривая чай. – Хорошіе господа… хи-хи-хи… – засмѣялась она, и прибавила:– Сколько разъ здѣсь у меня и отдыхали. Прикрою я ихъ кисейкой отъ мухъ – они и спятъ.

– А ужъ пуще всего ее, вашескоблагородіе, купцы обожаютъ за ея нравъ веселый, – замѣтилъ мужикъ.

– Что ты, что ты! Да господа-то больше. На купцовъ-то я не больно-то и вниманія обращаю Что такое купецъ? Придетъ пьяный и начнетъ безобразить. А я люблю, чтобы на деликатной ногѣ. Я, господа, четыре года въ Питерѣ въ кухаркахъ у одного генерала выжила, пока въ дѣвушкахъ была. Я какой угодно соусъ, какое угодно жаркое и сладкое – все могу. Вотъ судейскій-то генералъ нынче наѣзжалъ, такъ я ему раковый супъ готовила.

– Все можетъ – это вѣрно, – махнулъ рукой мужикъ. – Ее въ одно ухо вдѣнь, въ другое вынь. Баба походная.

– Да и по сейчасъ бы, можетъ статься, у того генерала въ кухаркахъ существовала, потому жалованья двѣнадцать рублей на всемъ готовомъ и отъ покупокъ рублей шесть наживала, а пріѣхала я сюда къ себѣ въ деревню на побывку, съ родственниками повидаться, а меня кузнецъ, покойный мужъ, и сталъ сватать. Вдовый онъ былъ, при всемъ хозяйствѣ. Ну, я подумала и вышла за него замужъ. Вотъ кузница послѣ него осталась, лошадей куемъ. Домъ тоже… Съ какой стати теперь въ люди идти? А что ежели къ деликатному обращенію я привыкши, такъ меня здѣсь господа посѣщаютъ – вотъ мнѣ и не скучно. Семъ-ка я вамъ, гости дорогіе, медку и вареньица къ чаю выставлю. У меня для хорошихъ гостей и свѣжій медъ и варенье есть. Варенье сама варила, – сказала Василиса Андреевна и отправилась за медомъ и вареньемъ.

– Господская кухарка, одно слово, первый сортъ! – подмигнулъ ей вслѣдъ мужикъ и крикнулъ:– Ты, Василиса Андреевна, яицъ-то господамъ неси на закуску. Они выпьютъ водочки и меня съ тобой попотчуютъ.

Вскорѣ явилось варенье, медъ, яйца. Докторъ сталъ отвинчивать стаканчикъ отъ фляжки. Мужикъ заранѣе облизывался.

– Нате-ка, хозяюшка, выпейте.

– Да вѣдь я мужскаго-то почитай совсѣмъ не потребляю. Развѣ что рюмку… Вотъ ежели пивца ваша милость будетъ, то пошлите парочку. Вотъ онъ сбѣгаетъ въ питейный и принесетъ, – кивнула Василиса Андреевна на мужика, однако взяла стаканчикъ съ водкой, выпила и закашлялась.

– Пивца желаете? Можно, можно… – заговорилъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, и полѣзъ въ карманъ за деньгами.

– Да ужъ что пару-то приносить! – вскричалъ мужикъ. – Парой пива и мараться не стоитъ. Господа хорошіе. Они и за полдюжиной пошлютъ. Прикажете полдюжины, ваша милость?

– Ну, тащи полдюжины.

Охотники выпили передъ чаемъ и закусывали вареными яйцами. Василиса Андреевна сидѣла противъ нихъ и разсказывала:

– Я въ Петербургѣ-то и въ театрахъ бывала. Всякія представленія видѣла. Хорошо таково въ Александринскомъ театрѣ представляютъ. Лучше чѣмъ на балаганахъ. Я и Пассажъ знаю. Очень чудесно въ немъ проминажъ дѣлать, когда газъ горитъ.

– Здѣсь-то, поди, скучаете, хозяюшка, послѣ Петербурга? – спросилъ докторъ, чтобы что-нибудь спросить.

– Я отъ мужицкаго обращенія скучаю, будемъ такъ говорить, – отвѣчала Василиса Андреевна. – Но такъ какъ меня господа посѣщаютъ, то я при ихъ политичныхъ разговорахъ и отвожу душу. Кушайте, гости дорогіе, чай-то, – кланялась она. – А что вотъ онъ давеча про купцовъ… Мужикъ этотъ самый… То купцовъ я терпѣть не могу. Купецъ придетъ – и сейчасъ ему пѣсни пой, сейчасъ ему потрафляй по его нраву. А главное это то, что онъ надъ тобой же куражится. Ты ему потрафляешь, а онъ надъ тобой куражится. А чего тутъ? Я сама себѣ госпожа. Вотъ послѣ мужа домъ поправила, горницу на городской манеръ сдѣлала.

Прибѣжалъ мужикъ съ пивомъ. Василиса Андреевна, не пившая чаю, присосѣдилась къ пиву и въ четверть часа, стаканъ за стаканомъ, осушила двѣ бутылки. Одну бутылку мужикъ взялъ себѣ и, сидя въ почтительномъ отдаленіи на стулѣ около двери, пилъ изъ глиняной кружки. Охотники, напившись чаю, поднялись съ мѣстъ и стали уходить. Докторъ полѣзъ за кошелькомъ, чтобы разсчитаться за угощеніе.

– Только-то и будетъ? – удивленно спрашивала, вся раскраснѣвшаяся отъ пива и водки Василиса Андреевна. – а я думала, вы еще погостите. Что-жъ вы такъ скоро-то? Я бы вамъ раковъ у ребятишекъ на деревнѣ раздобыла и сварила бы…

– Нѣтъ, ужъ пора. Мы давно по болоту мотаемся, – отвѣчалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ. – Пойдемъ въ Зеленово въ охотничью избу, оставимъ собакъ да и домой.

– Ну, напредки милости просимъ. У меня и переночевать можно, колъ до темноты засидитесь. Господа ночуютъ. Сосѣди про меня говорятъ тутъ: «вотъ-де вдова и гостей мужчинскаго полу у себя оставляетъ», а мнѣ наплевать. На чужой ротокъ не накинешь платокъ. А я знаю, что я честная вдова и себя соблюдаю. Хи-хи-хи… Вѣдь ежели они это говорятъ, то говорятъ по зависти, что вотъ у меня господа бываютъ. Ну, прощайте… Благодаримъ покорно, – закончила Василиса Андреевна, принимая двѣ рублевыя бумажки за чай и яйца, и отправилась за ворота провожать охотниковъ.

– Ну, вотъ… Теперь мы видѣли и здѣшнюю чаровницу съ черными зубами, – сказалъ докторъ, когда отошелъ отъ избы.

Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, только улыбнулся.

VI.

Охотяники приближались къ охотничьей избѣ.

Они были не безъ добычи. Докторъ несъ дикую утку, держа ее за горло и помахивая ею.

– Возьмите утку-то себѣ, право возьмите, – говорилъ онъ охотнику, одѣтому тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Нѣтъ, нѣтъ… Мы ее раздѣлимъ пополамъ, – отвѣчалъ тотъ. – Выстрѣла было два, стрѣляли мы оба, видно даже, что оба заряда попали въ нее, стало-быть добыча пополамъ.

– Да какъ тутъ утку дѣлить! Возьмите ее всю. Вы человѣкъ женатый, снесете ее женѣ. А мнѣ куда съ уткой? Я человѣкъ холостой и даже не каждый день столуюсь дома. Мнѣ и похвастаться-то добычей не передъ кѣмъ.

– Передъ кухаркой похвастаетесь.

– Это половиной-то утки? Да кухарка въ заходъ захохочетъ. Берите, берите.

– Право мнѣ совѣстно.

– Берите, говорю вамъ.

Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, пожалъ плечами и сказалъ:

– Ну, спасибо, коли такъ. Только мнѣ, право, совѣстно.

– Что за совѣсть! Конечно, одной утки мало на жаркое – ну, прикупите другую. Навѣрное ужъ у егеря есть на ледникѣ.

– Знаете, я этого никогда не дѣлаю, чтобы покупать дичь на охотѣ и потомъ выдавать ее за свою добычу.

– Да вѣдь мало одной-то утки. У васъ велика-ли семья?

– Самъ-шесть за столъ садимся.

– Ну, вотъ видите. Что тутъ ѣсть!

– Цыплятъ кухарка прикупитъ. Кто цыпленка возьметъ, кто утки…

Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, взялъ утку и привѣсилъ ее къ своему яхташу. Видна уже была охотничья изба. На бревнахъ около охотничьей избы сидѣли пять-шесть бабъ и дѣвокъ и тонкими голосами пѣли пѣсню. Противъ бабъ и дѣвокъ стоялъ рыжебородый человѣкъ безъ шапки въ охотничьихъ сапогахъ, съ бутылкой пива въ одной рукѣ и стаканомъ въ другой и покачивался на ногахъ.

– Кто это такой? Что это за пѣніе? – спросилъ докторъ.

– Да купецъ куролеситъ, – отвѣчалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ. – Пріѣхалъ еще третьяго дня на охоту, запьянствовалъ, ни въ лѣсъ, ни на болото не идетъ, шляется по деревнѣ, поитъ мужиковъ и бабъ. Егерь разсказываетъ, сегодня съ ранняго утра началъ… Перестрѣлялъ на деревнѣ нѣсколько куръ… И вотъ до сихъ поръ…

Купецъ увидалъ охотниковъ и бросился къ нимъ.

– А! Голубчики! Наши охотнички! Ну, что? Много-ли настрѣляли? – воскликнулъ онъ. – А я эво какихъ пять лебедей подстрѣлилъ!

Купецъ указалъ на бабъ, сидящихъ на бревнахъ.

– Утку подстрѣлили? – кивнулъ онъ на утку, висящую у яхташа. – Это на двоихъ-то да одну утку? Ну, моя добыча лучше. Вонъ мои покойнички лежатъ. Разъ, два, три, четыре. Четыре птичьи души загубилъ.

Невдалекѣ отъ бревенъ лежали четыре застрѣленныя курицы.

– Четыре птичьи души… Право… Да что тутъ по болотамъ-то да по лѣсамъ ноги ломать! Я на деревнѣ дичину нашелъ… – продолжалъ купецъ. – Голубчики! Пивца по стаканчику?.. – предлагалъ онъ. – Съ устатку-то хорошо.

– Нѣтъ, спасибо. Мы еще не обѣдали. Мы обѣдать будемъ, – отвѣчалъ докторъ.

– Да передъ обѣдомъ-то кишечки прополоскать и чудесно.

Охотники прошли въ охотничью избу. Ихъ встрѣтилъ старикъ егерь Холодновъ.

– А я ужъ васъ заждался, ваша милость. И грибы, и яицъ для яичницы вамъ заготовилъ. Съ добычей-ли? Всего одну уточку порѣшили?

– Нѣтъ дичи… Никакой дичи нѣтъ… – отвѣчалъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Я вѣдь докладывалъ вашей милости, что у насъ по понедѣльникамъ охотиться нельзя. По воскресеньямъ очень много народу наѣзжаетъ по болотамъ и лѣсамъ шляться – ну, вся дичь и распугана. Вонъ въ родѣ нашего купца охотничекъ пріѣдетъ и пойдетъ по лѣсу бродить, такъ такой не только что дичь, а и медвѣдей распугаетъ. Жарить грибы и яичницу?

– Да, да… Да и сосиськи мои сваришь. Также подашь мою ветчину.

Охотники начали раздѣваться. Комната въ избѣ была уставлена по стѣнамъ старыми мягкими диванами. На одномъ изъ дивановъ лежалъ внизъ лицомъ плѣшивый человѣкъ въ кожаной курткѣ и спалъ. При входѣ ихъ онъ пробудился, сѣлъ на диванъ и, почесываясь и позѣвывая, смотрѣлъ на нихъ заспанными глазами. Наконецъ онъ пришелъ въ себя и произнесъ:

– Добраго здоровья… Съ охоты? Ну, что, счастливо-ли?

– Плохо… – отвѣчалъ докторъ. – Нѣтъ дичи, совсѣмъ нѣтъ дичи. Птица словно вся вымерла. Вонъ одну утку подстрѣлили.

– Что одна утка! Обидно и домой-то везти. Нѣтъ, я сегодня много-бы убилъ, я всталъ на зарѣ, дичь попадалась, но удивительное несчастіе. Вижу, что утки… подхожу къ болоту – ястребы носятся. Ну, разумѣется, утки сейчасъ въ разсыпную, въ осоку прятаться. А въ травѣ какъ-же ихъ стрѣлять? Да такъ разъ пять. Хотѣлъ ястреба подстрѣлить – высоко. Вѣдь внизъ-то, подлецъ, не спускается, а только съ высоты утокъ пугаетъ. Плюнулъ я и отправился въ лѣсъ на тетеревей.

– Ну, и что-же? Убили? – спросили въ одинъ голосъ охотники.

– Можете себѣ представить, убилъ! Но какое несчастіе… Выпускаю зарядъ – тетеревъ валится. Иди и подбирай… Вдругъ изъ кустовъ выскакиваетъ лисица, хватаетъ тетерева и бѣжитъ, – разсказываетъ плѣшивый человѣкъ.

Охотники переглядываются и недовѣрчиво смотрятъ на него.

– Да вы не шутите? – спрашиваетъ наконецъ докторъ.

– Зачѣмъ-же я буду шутить? Необычайный случай, потрясающій случай. Я хочу даже корреспондировать объ немъ въ охотничій журналъ.

– Но вѣдь вы охотѣлись съ собакой?

– Съ собакой.

– Какъ-же лисица собаки-то не испугалась. Вѣдь собака была тутъ-же? – спросилъ охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ.

– Ну, вотъ подите-же!

– Собака-то все-таки бросилась за лисицей?

– Бросилась. Но вѣдь у меня не гончая-же собака. Развѣ она можетъ за лисицей?.. Пробѣжала немного и назадъ…

– Странно, что лисица, слыша выстрѣлъ и чуя собаку, выскочила изъ кустовъ… Вѣдь это что-то невѣроятное.

– Ну вотъ подите-жъ вы, самъ знаю, что невѣроятное, но между тѣмъ это такъ. Я разсказываю егерю – и онъ не вѣритъ.

– Да и невозможно вѣрить, – откликнулся егерь.

– Ты долженъ вѣрить! Что мнѣ передъ тобой врать? Корысть какая, что-ли!

– Позвольте, Романъ Романычъ…

– Молчи. Иду дальше – опять собака наводитъ на тетерева. Тутъ вотъ онъ, тутъ… Только-бы стрѣлять. Взвожу курокъ, прицѣливаюсь – вдругъ шасть заяцъ…

– И заяцъ тетерева унесъ?

Плѣшивый человѣкъ счелъ за нужное обидѣться.

– Послушайте… Зачѣмъ вы со мной такъ разговариваете? Я-же вѣдь не лгунъ. Я очень хорошо понимаю, что заяцъ не можетъ схватить тетерева, тѣмъ больше, что тетеревъ на деревѣ. На заяцъ меня окончательно съ панталыку сбилъ. Я растерялся. Не знаю, въ тетерева стрѣлять или въ зайца. Я остолбенѣлъ – ну, а разумѣется ни тетеревъ, ни заяцъ ждать выстрѣла не станутъ. Тетеревъ улетѣлъ, заяцъ убѣжалъ. А вотъ… вотъ какъ тетеревъ передо мной былъ… Мой-бы былъ, потому не попасть въ него нельзя. Малый ребенокъ попалъ-бы. Также ежели-бы я и въ зайца стрѣлялъ, и заяцъ былъ-бы мой. Вѣдь онъ почти у самыхъ моихъ ногъ пробѣжалъ. А я растерялся. Да и спрошу я васъ – кто-бы могъ тутъ не растеряться?

– И объ этомъ случаѣ будете корреспондировать въ охотничью газету? – спросилъ докторъ.

– Ну, объ этомъ-то что-же корреспондировать. Тутъ просто совпаденіе… Тетеревъ и заяцъ… Но я васъ спрашиваю: кто-бы не смутился?

– Случай удивительный…

Именно удивительный. Курьезъ, совсѣмъ курьезъ. Но лисица… О лисицѣ я непремѣнно въ охотничью газету письмо напишу. Ну, тутъ я разсердился, плюнулъ и вернулся въ избу, – закончилъ плѣшивый человѣкъ. – Который теперь часъ?

– Да ужъ скоро три.

– Экъ, я спалъ-то. Вѣдь я часа два съ половиной отмахалъ. Охо-хо-хо.

Плѣшивый человѣкъ зѣвнулъ.

Егерь Холодновъ внесъ шипящую яичницу на сковородкѣ. Охотники стали присаживаться къ столу. Докторъ отвинчивалъ стаканчикъ у своей фляжки. Охотникъ, одѣтый тирольскимъ стрѣлкомъ, говорилъ егерю:

– Холодновъ! Ты подай намъ бутылку мадеры-то, которую я привезъ.