Текст книги "Мамка-кормилица"

Автор книги: Николай Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

XIII

Колояровъ перешелъ изъ кабинета къ женѣ въ спальню. Тамъ уже сидѣли двѣ бабушки и наперерывъ передавали ей все, что слышали онѣ, подслушивая у двери кабинета. Жена была въ ужасѣ.

– Никакія увѣщанія не подѣйствовали, – сообщилъ онъ женѣ о швейцарѣ. – Я сулилъ ему сто рублей – онъ остался непреклоненъ. И представь себѣ, что онъ мнѣ предложилъ!

– Я все слышала около двери, все ужъ передала твоей женѣ,– перебила Колоярова мать его.

– И я слышала. Я чуть въ обморокъ не упала при его словахъ, – заявила мать Колояровой. – Онъ будетъ отпускать Еликаниду кормить ребенка, когда ужъ она будетъ жить у него въ швейцарской! Вы не можете его привлечь за эти слова къ суду по какой-нибудь статьѣ? – спросила она зятя. – Вы юристъ.

– Да, но къ сожалѣнію такой статьи нѣтъ.

– Что-же намъ дѣлать теперь, Базиль? – воскликнула почти въ отчаяніи Екатерина Васильевна.

– Послать за докторомъ Федоромъ Богданычемъ и просить подыскать намъ новую мамку, мамку съ молокомъ, соотвѣтственнымъ возрасту Мурочки. А Еликаниду выгнать вонъ, выгнать съ позоромъ.

– Непремѣнно съ позоромъ! – подхватила бабушка Александра Ивановна. – Надо сдѣлать такъ, чтобы она чувствовала. Прогнать въ примѣръ прочимъ.

– Но, Бога ради, говорите тише! – перебила ихъ Екатерина Васильевна. – Нельзя раздражать Еликаниду. Иначе она, узнавъ объ этомъ, Богъ знаетъ, что можетъ сдѣлать ребенку. И наконецъ, мнѣ кажется, надо теперь попробовать еще разъ уговорить Еликаниду остаться.

– Да вѣдь ужъ пробовали. Она-то тутъ главнымъ образомъ и егозитъ, – сказалъ Колояровъ.

– Ты ей еще не предлагалъ, Базиль, сто рублей. Предложи ей больше.

– Безполезно. А впрочемъ, чтобы тебя утѣшить – изволь.

Вся компанія тотчасъ-же отправилась въ дѣтскую.

Еликанида сидѣла у себя на постели и кормила ребенка грудью. Она виновато потупилась при входѣ въ дѣтскую четырехъ лицъ. Она ужъ ждала нагоняя. Супруги Колояровы и бабушки важно разсѣлись на стульяхъ. Екатерина Васильевна дернула мужа за рукавъ и шепнула ему:

– Ты помягче. Ты не раздражай ее. Она грудью кормитъ.

Колояровъ началъ:

– Мы пришли сюда съ послѣднимъ увѣщаніемъ къ тебѣ, Еликанида. Прямо съ родительскимъ увѣщаніемъ… Ты молода, не опытна и, прости меня, глупа…

– Я дура, баринъ, совсѣмъ дура, я это знаю, но что подѣлаешь, коли ужъ такая судьба пришла, – проговорила Еликанида, не поднимая глазъ.

– А дура, такъ должна слушаться старшихъ и умныхъ людей. Здѣсь есть лица, которыя могутъ годиться тебѣ въ матери – вотъ, напримѣръ, моя мать и мать жены моей…

– На этомъ очень мы вами, баринъ, благодарны, даже очень благодарны, но ужъ свадьба…

Колояровъ переглянулся съ женой и подмигнулъ ей: дескать – видишь? и продолжалъ:

– Ты когда хочешь уходить отъ насъ?

– Ахъ, баринъ, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Вѣдь вѣнчаться надо. Мясоѣдъ нониче короткій.

– Но, однако, черезъ сколько дней?

– Да денька черезъ три ужъ извольте. Я за это, баринъ, вамъ въ ножки поклонюсь. Очень ужъ нудно мнѣ жить у васъ, коли такое я дѣло задумала. Сама-то я здѣсь, у васъ, а сердце-то мое тамъ, внизу у Киндея Захарыча.

– Послушай… Вѣдь это-же не любовь… Онъ тебѣ не пара. Онъ въ отцы тебѣ годится.

– Законъ, баринъ, законъ. Говорила-же я вамъ, что вѣнчаться будемъ.

– Но чтобы тебѣ отложить вѣнчанье мѣсяца на четыре, пока не откормишь Мурочку?

Еликанида подняла глаза.

– Охъ, нѣтъ, баринъ! Я зачахну… Гдѣ тутъ четыре мѣсяца! Ужъ задумали, такъ окрутиться надо, – сказала она. – Окрутиться и за хозяйство приняться.

– Но за отсрочку мы можемъ предложить тебѣ сто рублей. Подумай… Вѣдь это выгодно. Сто…

Колояровъ поднялся со стула и сталъ ходить по дѣтской, косясь на мамку.

Мамка отвѣчала:

– Охъ, баринъ! И сто рублей хороши, да Киндей-то Захарычъ дорогъ.

Киндей Захарычъ отъ тебя не уйдетъ. Ты съ нимъ обнимешься черезъ четыре мѣсяца, – пояснила ей бабушка Александра Ивановна.

– Какъ сказать, барыня? Домъ большой, женской прислуги много… на нашей лѣстницѣ десять квартиръ. А швейцарихой каждой быть лестно.

– Мы тебѣ, Еликанида, дадимъ даже сто двадцать пять рублей, если ты согласишься. Пожалѣй Мурочку, – проговорила Екатерина Васильевна.

– Ахъ, барыня милая! Да вѣдь нашей сестры-кормилицы хоть прудъ пруди, всегда ихъ можно найти въ богатый домъ, сколько хочешь, а другого-то жениха скоро-ли сыщешь, если Киндей Захарычъ отвернется, – стояла на своемъ мамка. – Онъ человѣкъ не пьющій, у него триста рублей есть принакоплено. Вы меня, барыня, пожалѣйте.

– Ну, больше нечего разговаривать, – сказалъ Колояровъ, выходя изъ дѣтской.

За нимъ слѣдовали жена и бабушки.

– Они сговорившись. Это ясно. То-есть мамка и швейцаръ, – бормотала упавшимъ голосомъ бабушка Александра Ивановна.

– Сомнѣнія нѣтъ, – поддакнулъ Колояровъ. – Но гдѣ и какъ они могли видѣться, чтобъ сговариваться!

– Ахъ, другъ мой, у васъ въ домѣ все продажно, все, все… – заключила мать жены.

– Надо новую мамку. Надо обратиться къ Федору Богданычу, – говорила чуть не плача Колоярова. – Ахъ, несчастный Мурочка! Перемѣна молока неминуемо отразится на его здоровьѣ.

– Полно, Катенька, успокойся, – утѣшала ее мать. – У другихъ-то дѣтей мамки по четыре, по пяти разъ мѣняются, да смотри-ка, какія здоровыя дѣти выкармливаются!

– Ахъ, нѣтъ, нѣтъ! Это для меня ударъ… настоящій ударъ. Нервы… мигрень… Я себя чувствую совсѣмъ разстроенною… Я еле брожу… – бормотала Колоярова. – Я угнетена, я больна… Хочется сердце сорвать на этой противной Еликанидѣ – и не могу, боюсь, какъ-бы не повредить ребенку. Разревется и все это отразится на бѣдномъ Мурочкѣ. Вѣдь и у нея проклятые нервы – нужды нѣтъ, что она простая деревенская дура.

– Перемѣнимъ мамку. Больше дѣлать нечего… Все исчерпано, завтра я поѣду къ Федору Богданычу и буду просить его выбрать намъ новую мамку, – рѣшилъ Колояровъ.

– Ты, Базиль, попроси Федора Богданыча, чтобы онъ не очень на красоту-то кормилицы налегалъ, – говорила сыну Александра Ивановна. – Довольно ужъ намъ этой красоты. Показала она себя. Только-бы была здоровая и молочная, а красоты не надо. Такъ ты и скажи.

– Хорошо, хорошо. Теперь ужъ самъ вижу, что красота, кромѣ вреда, ничего не приноситъ.

На другой день Колояровъ поѣхалъ къ доктору Федору Богдановичу.

XIV

Колояровъ зналъ, что доктора Федора Богдановича Кальта застать дома можно было отъ часу дня до двухъ часовъ, когда онъ принималъ на дому частныхъ больныхъ, или въ девять часовъ утра, сейчасъ послѣ того, какъ онъ всталъ съ постели и пилъ свой кофе. Хоть и вполнѣ обрусѣвшій нѣмецъ, родившійся и воспитавшійся въ Россіи, Кальтъ былъ очень аккуратенъ. Ровно въ девять съ половиной часовъ утра онъ уходилъ въ больницу, гдѣ состоялъ старшимъ ординаторомъ, и ради моціона шелъ пѣшкомъ. Въ больницѣ онъ осматривалъ больныхъ, бесѣдовалъ съ младшими ординаторами, назначалъ лекарство, съѣдалъ въ конторѣ казенный завтракъ, въ большинствѣ случаевъ состоявшій изъ бифштекса или телячьей котлеты и, запивъ его чаемъ, въ первомъ часу дня возвращался также пѣшкомъ домой, гдѣ принималъ больныхъ, а послѣ двухъ часовъ уже дѣлалъ визиты, навѣщая своихъ паціентовъ, на своей лошади. Кальтъ былъ вдовецъ и хотя держалъ, кромѣ лакея, и кухарку, но обѣдалъ дома рѣдко, а все больше у знакомыхъ, которыхъ у него было множество, или въ клубѣ. Онъ былъ страстный любитель игры въ винтъ и почти каждый вечеръ игралъ гдѣ-нибудь въ карты. Жилось ему хорошо. Онъ былъ акушеръ, считалъ себя спеціалистомъ по женскимъ и дѣтскимъ болѣзнямъ, но не брезговалъ и другой практикой въ знакомыхъ семьяхъ.

Колояровъ, побывъ съ утра немного у себя въ департаментѣ и перелистовавъ въ кабинетѣ два-три дѣла, пріѣхалъ къ доктору Кальту во второмъ пасу дня. У подъѣзда Кальта уже стояла докторская лошадь, запряженная въ сани съ медвѣжьей полостью и съ кучеромъ на козлахъ, у котораго сзади, на поясницѣ, около кушака, были прикрѣплены часы.

„Дома еще Федоръ Богданычъ, не уѣхалъ“, – подумалъ Колояровъ, увидавъ докторскаго кучера, вошелъ въ подъѣздъ и сталъ взбираться по лѣстницѣ Какъ врачъ-практикъ, Кальтъ очень хорошо понималъ, что ради привлеченія къ себѣ амбулаторныхъ паціентовъ, ему не слѣдуетъ жить высоко, а потому квартира его была въ бель-этажѣ. Лѣстница была хорошая, отлогая, съ каминомъ и статуями. Квартира была меблирована роскошно. Кальтъ и тутъ понималъ, что роскошью квартиры онъ поднимаетъ себѣ цѣну.

– Есть кто-нибудь у доктора? – спросилъ Колояровъ пожилого лакея, который зналъ его.

– Одна дама въ кабинетѣ, а другая дожидается въ гостиной. Вѣдь уже кончаемъ.

– Мнѣ на пять-десять минутъ.

– Да васъ они могутъ и безъ очереди принять. Я доложу, – сказалъ лакей.

– Если только одна больная на очереди, то я подожду. Зачѣмъ-же перебивать.

И Колояровъ вошелъ въ гостиную. Гостиная была мягкая, шелковая, свѣжая. Двѣ-три хорошенькія картинки на стѣнѣ, масляный портретъ самого Кальта, старинные дорогіе бронзовые часы на каминѣ, шкафчикъ-буль съ парой дорогихъ вазъ, піанино, китайскія ширмочки, круглый столъ съ плюшевой салфеткой и на немъ альбомы и книги въ яркихъ сафьяновыхъ переплетахъ съ золотымъ тисненіемъ. Колоярову пришлось ждать не долго. Въ дверяхъ изъ кабинета въ гостиную показался Кальтъ въ вицмундирномъ фракѣ и съ орденомъ на шеѣ.

– А! Василій Михайлычъ! – сказалъ онъ, увидавъ Колоярова и подходя къ нему. – Что такое у васъ случилось? Супруга нездорова или ребенокъ?

– Все есть… – махнулъ рукой Колояровъ. – Принимайте, кто раньше меня пришелъ. Потомъ разскажу.

Кальтъ сдѣлалъ кивокъ сидѣвшей дамѣ съ подвязанной щекой и проговорилъ, указавъ на кабинетъ:

– Прошу, сударыня, пожаловать.

Принявъ даму и выпустивъ ее изъ кабинета черезъ другую дверь, выходящую въ прихожую, Кальтъ снова появился въ дверяхъ гостиной.

– Ну-съ, что у васъ такое приключилось, мой милѣйшій? – спросилъ онъ Колоярова, снова протягивая ему обѣ руки и, прибавивъ: „пойдемте въ кабинетъ“, ввелъ его къ себѣ.

Кабинетъ былъ зеленый сафьянный съ тяжелой рѣзной мебелью. На стѣнѣ двѣ картинки изъ античной жизни и прекрасная акварель дамы брюнетки, нѣсколько бронзовыхъ статуетокъ, англійскіе часы съ курантами на столѣ, заваленномъ книгами, два рѣзныхъ шкафа съ книгами, стеклянный шкафъ съ хирургическими инструментами, между которыми блестѣли двое акушерскихъ щипцовъ, десятичные вѣсы для взвѣшиванія больныхъ, акушерское кресло, большая отоманка, а посреди всего этого громадный письменный столъ.

Колояровъ и Кальтъ сѣли у письменнаго стола. Кальтъ раскрылъ передъ нимъ свой серебряный портсигаръ и предложилъ курить.

– Ужасное происшествіе, Федоръ Богданычъ, – началъ Колояровъ. – Происшествіе, выходящее изъ ряда вонъ.

– Кормилица сбѣжала? – задалъ вопросъ докторъ и улыбнулся.

– Не сбѣжала еще, но уходитъ. Больше трехъ дней не хочетъ оставаться. Она выходитъ замужъ за нашего швейцара. Мы уговаривали ее остаться, сулили деньги, но ничего не помогло. Не знаемъ, какъ теперь и быть. Жена въ отчаяніи. Обращаемся къ вамъ.

– Найдемъ другую кормилицу, сегодня-же найдемъ и предоставимъ вамъ, – сказалъ докторъ.

– Но вѣдь это должно повліять на здоровье нашего сына…

Колояровъ былъ удрученъ.

– Пустяки, – сказалъ докторъ. – Мы подгонимъ съ соотвѣтствующимъ ему молокомъ кормилицу. А вы вотъ выслушайте лучше, какую я вчера игру проигралъ въ клубѣ. Большой шлемъ, батенька, и безъ трехъ…

– Жена до того разстроилась, что даже сама захворала, – продолжалъ Колояровъ, не слушая его.

– А я давно ей брома не прописывалъ. Заѣду и пропишу. Но вы выслушайте… Пришла ко мнѣ карта – тузъ, король, дама, валетъ, тройка червей…

– Если-бы вы могли намъ, Федоръ Богданычъ сегодня или завтра предоставить мамку. За свою кормилицу мы дрожимъ каждый часъ. Поведеніе ея ужасно. Она бѣгаетъ на свиданіе.

– Сегодня вечеромъ у васъ можетъ быть кормилица. Ну-съ, въ прикупкѣ у меня король и дама пикъ. Тузъ съ восьмеркой были на рукахъ.

– Жена голову потеряла… Нервы расшатаны… – не унимался Колояровъ.

– Бромцу, бромцу двѣ баночки… Я заѣду. Образовалась изумительная игра. Не нашъ ходъ… Я объявилъ игру…

– Не можете-ли вы сегодня, Федоръ Богданычъ, пріѣхать къ намъ обѣдать?

– Отчего-же нѣтъ? Съ удовольствіемъ. Сегодня я никуда… Хотѣлъ ѣхать въ клубъ. Повинтимъ у васъ.

– Очень обяжете. Угощу васъ охотницкимъ блюдомъ… особеннымъ. Я заказалъ повару бѣлозерскіе снятки подъ легонькой бешемелью.

– Прекрасная вещь. Но выслушайте, какъ кончилась игра-то.

– Я слушаю, Федоръ Богданычъ… Только Федоръ Богданычъ, мы рѣшили просить васъ на этотъ разъ не выбирать намъ красивую мамку… Богъ съ ними, съ этими красивыми… Одни только грѣхи…

– Вы даже сами можете выбрать себѣ мамку. Поѣдемте сейчасъ со мной къ моей акушеркѣ… Тамъ цѣлый разсадникъ мамокъ… Я ихъ осмотрю, отберу подходящихъ, а вы выбирайте. Это недалеко. Имѣете на это время?

– Ахъ, Федоръ Богданычъ, хоть-бы и не имѣлъ, такъ для такого дѣла надо все бросить.

– Такъ ѣдемте сейчасъ. У меня лошадь давно готова. А игру я вамъ сейчасъ разскажу. Такую игру надо занести въ исторію. У васъ будетъ сегодня кто-нибудь къ обѣду?

Докторъ поднялся, взялъ шапку и позвонилъ.

– Дядя-генералъ хотѣлъ пріѣхать, – отвѣчалъ Колояровъ, тоже поднимаясь и направляясь вмѣстѣ съ докторомъ въ прихожую.

– Нѣтъ, я къ тому, что не особенно долюбливаю я съ дамами играть, – продолжалъ докторъ, одѣваясь въ прихожей. – Прошлый разъ ваша теща… Вѣдь она рѣжетъ вмѣсто того, чтобъ помогать.

– Я самъ не долюбливаю играть съ дамами, – отвѣчалъ Колояровъ, выскакивая на лѣстницу. – Я, вы, дядя-генералъ. За четвертымъ партнеромъ можно послѣ обѣда послать. Братъ жены.

– Ну, вотъ такъ лучше. А то съ дамами – извините. Вѣдь это называется – лапти плесть. Такъ вотъ игра-то… Не нашъ ходъ!.. Казалось, что всѣ пріемы у насъ… – повѣствовалъ докторъ, спускаясь съ лѣстницы.

– Мы, докторъ, при наймѣ кормилицы скупиться не будемъ, – перебилъ его Колояровъ. – Только-бы нашлась подходящая. Всѣ наряды нынѣшней мамки – ей. Нынѣшняя ничего не получитъ.

– И въ результатѣ – безъ трехъ, – закончилъ докторъ. – Каково вамъ это покажется? А на-дняхъ еще была игра…

Но тутъ доктору подали сани и пришлось садиться.

– Ахъ, у васъ тоже конь? – сказалъ докторъ, видя, что и къ Колоярову подъѣхалъ его кучеръ. – Ну-съ, тогда поѣзжайте сзади меня.

Они сѣли каждый въ свои сани и помчались къ акушеркѣ въ „пріютъ для кормилицъ“.

XV

Пріютъ для кормилицъ акушерки Чертыхаевой помѣщался въ одной изъ улицъ, прилегающихъ къ Литейному проспекту, въ большомъ каменномъ домѣ съ вывѣской пріюта на подъѣздѣ. Чертыхаева, кромѣ того, имѣла двѣ комнаты для такъ называемыхъ „секретныхъ родильницъ“.

Выйдя у подъѣзда изъ саней, докторъ Кальтъ и Колояровъ поднялись по лѣстницѣ въ третій этажъ. Швейцаръ внизу далъ уже звонокъ въ квартиру и передъ ними, когда они поднялись, стояла уже открытая дверь, отворенная горничной.

– Скажите Софьѣ Петровнѣ, что пріѣхалъ я. Пусть поскорѣе выйдетъ. Я тороплюсь, – сказалъ докторъ, сбрасывая на руки горничной верхнее платье. – А этотъ господинъ со мной. У васъ есть сегодня мамки? – спросилъ онъ.

– Только четыре пришли, Федоръ Богданычъ, – отвѣчала горничная, вѣшая пальто доктора и принимая шубу Колоярова.

Она впустила ихъ въ гостиную. Гостиная была приличная. Въ бронзовой клѣткѣ сидѣлъ попугай. На стѣнахъ висѣли олеографіи, фотографіи и литографіи.

– Ужасно любитъ пудриться передъ посѣтителями – вотъ отчего я тороплю, – замѣтилъ Колоярову докторъ. – Кокетство одолѣло. Хорошая, исполнительная акушерка, но на лицо три тона краски накладываетъ. А вторая игра была у меня также въ высшей степени интересная, – опять началъ разсказывать докторъ. – Было это на прошлой недѣлѣ у Елатьевыхъ. Я у нихъ годовымъ… Сдаютъ, какъ вамъ это ни странно покажется, восемь пикъ, отъ короля. Развертываю – все черныя карты. Я даже поразился…

Но тутъ показалась акушерка Чертыхаева, дама среднихъ лѣтъ, брюнетка, худощавая и дѣйствительно накрашенная. Она была въ черномъ шелковомъ платьѣ, съ золотыми браслетами на рукахъ и съ часами у пояса, спущенными на большой золотой цѣпочкѣ отъ брошки, застегнутой у самаго горла.

– Федоръ Богданычъ… – начала она, улыбаясь. – Горничная мнѣ говоритъ, а я и не вѣрю. Очень рада…

– За товаромъ пріѣхалъ. Есть товаръ? Вотъ это господинъ Колояровъ, и ему мамка-кормилица къ ребенку требуется, – заговорилъ докторъ. – А это вотъ сихъ дѣлъ поставщица Софья Петровна и великая хлопотунья по своей части.

– Ужъ вы, Федоръ Богданычъ, всегда меня расхваливаете, а я этого даже и не стою, – жеманилась акушерка.

Колояровъ подалъ акушеркѣ руку.

– Люблю, оттого и хвалю, – шутливо отвѣчалъ докторъ, сѣлъ къ столу и сталъ закуривать папиросу, предложивъ такую и Колоярову, усадивъ его противъ себя. – Ну-съ, хвастайте товаромъ. Софья Петровна.

– Сегодня только четыре пришли, но всѣ женщины здоровыя, не отощалыя.

– А намъ только одну надо.

– Прикажете ихъ позвать?

Акушерка сдѣлала движеніе.

– Постойте, постойте. Намъ новорода не надо, – остановилъ ее докторъ. – Намъ нуженъ особый товаръ. У нихъ кормилица уже мѣсяца четыре кормитъ ребенка, но по нѣкоторымъ обстоятельствамъ приходится съ ней разстаться.

– Шестой мѣсяцъ она кормитъ Мурочку, Федоръ Богданычъ, – поправилъ его Колояровъ.

– Будто ужъ шестой мѣсяцъ? А мнѣ казалось, что это такъ недавно, – удивился докторъ. – Ну, такъ вотъ шестой мѣсяцъ. Надо соотвѣтствующую сему и кормилицу.

– Такая именно и есть по пятому или шестому мѣсяцу съ молокомъ, – отвѣчала акушерка. – Двѣ даже такихъ. Одна въ воспитательномъ домѣ что-то не поладила, а у другой питомецъ умеръ.

– Нѣтъ, ужъ мы такую не возьмемъ, у которой питомецъ умеръ. Богъ съ ней, – тревожно заговорилъ Колояровъ. – Можетъ быть, какая-нибудь заразная болѣзнь.

– Нѣтъ, нѣтъ, пустое… Просто хилый ребенокъ… Застудили… Колотье… – отвѣчала акушерка. – Я узнавала… Будьте покойны… Да, наконецъ, вѣдь мы ее, послѣ того какъ вы выберете, вымоемъ въ банѣ. Такъ недавно родившихъ, Федоръ Богданычъ, вамъ не надо?

– Съ какой-же стати?! Я вамъ сказалъ, какой у насъ ребенокъ.

– Ну, такъ я сейчасъ этихъ и позову.

Акушерка направилась въ сосѣднюю комнату и вернулась оттуда съ двумя женщинами. Одна была небольшого роста, одѣтая какъ вообще одѣвается женская прислуга въ небогатыхъ домахъ, черноглазая, миловидная, очень молоденькая съ кудерьками на лбу, другая – деревенскаго типа, въ ситцевомъ платьѣ, лѣтъ на семь постарше первой, скуластая, широкоплечая. Онѣ вошли, встали протизъ доктора и Колоярова и потупились. Та, которая помоложе, крутила кончикъ бѣлаго коленкороваго передника со складками.

– У которой-же ребенокъ-то умеръ? – все еще тревожно спросилъ Колояровъ.

– У меня, баринъ. И такъ я любила ее, такъ любила! – отвѣчала молоденькая женщина, – Дѣвочка… да такая хорошенькая!.. но худенькая… Но вотъ не далъ Богъ вѣку…

– Что-жъ вы въ полъ-то смотрите! Глядите на доктора, глядите на барина. Такъ нельзя… Вѣдь васъ нанимать пришли. Нужно видѣть, кого берешь, – оборвала кормилицъ акушерка. – Да глядите повеселѣе.

Женщины подняли головы. Молоденькая даже улыбнулась.

– Молочность испытывали у нихъ? – спросилъ докторъ.

– Охъ, много! Въ особенности вотъ у этой… – кивнула акушерка на женщину, которая была постарше.

Докторъ поднялся, подошелъ къ кормилицамъ и сталъ смотрѣть у нихъ глаза, оттопыривъ у нихъ нижнія вѣка, сначала у одной, потомъ у другой.

– Разстегнитесь, – сказалъ онъ имъ и сталъ осматривать у нихъ грудь.

Акушерка сходила въ сосѣднюю комнату и принесла доктору чистое полотенце.

– Можетъ быть, выслушивать будете?

– Чего тутъ выслушивать! И такъ вижу, что легкія здоровѣе здоровыхъ. А вотъ когда мы остановимся на которой, то я ее тогда подробно осмотрю.

Въ это время изъ сосѣдней комнаты ворвалась въ гостиную шустрая бабенка въ красномъ клѣтчатомъ платкѣ на плечахъ, блондинка съ льняными волосами, и заговорила:

– Возьмите меня, господинъ хозяинъ, я вамъ въ лучшемъ видѣ потрафлю. Я у купцовъ жила, на ѣду не прихотлива и особыхъ нарядовъ мнѣ не надо.

– Ты зачѣмъ сюда? Кто тебѣ позволилъ? – крикнула на нее акушерка. – Тебя развѣ звали?

– Милая барышня, Софья Петровна, да я ужъ и такъ у васъ больше недѣли безъ прока сижу. Должна-же я, Софья Петровна… Сколькихъ вы поставили, а я все безъ мѣста.

– Не годишься ты къ этому ребенку… Понимаешь, не годишься. Ты только недѣля, какъ изъ родильнаго, а тутъ ребеночекъ полугодовалый. Уходи!

– Баринъ миленькій, грудей у меня хоть отбавляй!.. – вопила ворвавшаяся въ гостиную кормилица, но акушерка протолкала ее за дверь.

Двѣ женщины по прежнему стояли передъ докторомъ и Колояровымъ. Колояровъ разсматривалъ ихъ, вздѣвъ на носъ золотое пенснэ.

– Знаете, докторъ, если вы ничего не имѣете противъ, – шепнулъ онъ Кальту, – то я взялъ-бы правую кормилицу, то-есть скуластую. Во-первыхъ у нея не умиралъ ребенокъ, а во-вторыхъ, она и, изъ лица не казиста. Еликанида кормилица дала намъ такой опытъ, что я теперь боюсь взять въ кормилицы даже и миловидную женщину. Да и жена меня объ этомъ просила.

Докторъ оттопырилъ нижнюю губу, поправилъ очки и отвѣчалъ:

– Что-жъ, возьмите. Эти кормилицы будутъ обѣ молочны и обѣ подходящи для вашего ребенка. Рѣшайте, и тогда я сейчасъ подробно ее осмотрю.

– Такъ эту. Она погрубѣе будетъ и на нее, надѣюсь, никто ужъ не позарится. Какъ тебя звать, милая? – спросилъ Колояровъ скуластую женщину.

– Степанидой, баринъ.

Степаниду тотчасъ-же оставили одну, а другую женщину удалили.

Уходя, женщина воскликнула:

– Вѣдь вотъ счастье-же людямъ, прямо собачье счастье! Сегодня только въ пріютъ къ акушеркѣ записалась и ужъ мѣсто себѣ слопала, а я, несчастная, недѣлю здѣсь сижу.