Текст книги "Чайки возвращаются к берегу. Книга 1 — Янтарное море"

Автор книги: Николай Асанов

Соавторы: Юрий Стуритис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

5

К двум часам дня машины подошли к военному аэродрому английской оккупационной армии. Малый Джон предупредил, что отлет назначен между двумя и тремя и посоветовал из машин не выходить, военным на глаза не показываться, сославшись на требования конспирации. Сам он ушел в служебное здание аэродрома.

Вилкс приложился к своей бутылке в последний раз, открыл окно и вышвырнул пустую посуду в кустарник. Он был уже изрядно пьян, тяжело дышал. Лидумс откинулся на спинку сиденья, сказал:

– Ноги затекли. Самое время погулять бы!

– Так нас и пустят! – злобно огрызнулся Вилкс – Это в лесах Латвии мы были хозяевами, а здесь придется терпеть и не такое!

Характер шпиона определенно портился. Лидумс взглянул на его покрасневшее лицо.

– Напрасно вы так много пили!

– Я и вам посоветовал бы сделать то же самое, да знаю, не согласитесь! Отправлять-то ведь будут без удобств, так уж лучше быть пьяным, чем перепуганным.

– А мне интересно!

– Да, чего-чего, а страха я у вас не замечал! – одобрительно подтвердил Вилкс. И вдруг набросился на вынырнувшего откуда-то со стороны Малого Джона: – Скоро вы нас вознесете в небеса?

Малый Джон смутился, пробормотал:

– Неприятная задержка. Нет запасных спасательных жилетов и надувных лодок. А без них вылет с пассажирами через Британский канал не разрешается!

Вилкс неожиданно пришел в настоящее бешенство. Никогда еще Лидумс не видал своего подшефного в таком состоянии. Вилкс затопал ногами, схватился за ручку двери, намереваясь выскочить из машины, но больше всего Лидумса поразила его речь.

– Молокососы! – кричал Вилкс. – Если бы вы с вашими порядками попробовали поработать в Латвии вместо группы Будриса, вас на другой день забрали бы в Чека! Чем вы тут думаете? О чем? В собственной армии не можете навести порядок, а собираетесь командовать миром! Разиньте рот шире, так вам и удастся покомандовать!

Лидумс ждал, что будет дальше. Однако Джон виновато отступил от машины, повторив лишь, чтобы никто не выходил, и снова исчез. Перебесившийся Вилкс, тяжело дыша, уткнулся лицом в угол машины и замер. И трудно было понять, что же так разозлило его, воспоминание ли о трудных днях в Латвии или эта нераспорядительность англичан, смахивавшая на непочтение.

Больше он не заговаривал. В полном молчании они просидели в машинах еще часа два и только в сумерках снова появился Малый Джон и сказал, что можно выходить к самолету.

Этот утомительный путь кончился поздним вечером на военном аэродроме Англии. Но и там не дали ни отдохнуть и поесть, ни даже осмотреться, посадили в машины и повезли дальше, теперь уже в Лондон.

Еще в Западной Германии Силайс и Малый Джон спрашивали у Лидумса, где бы он хотел поселиться по прибытии в Англию, в гостинице, или на конспиративной квартире? Тогда Лидумс предложил решить это им самим, с одним лишь условием: где бы он ни находился, пребывание его будут держать в полной тайне. И теперь он ехал по громадному городу, пытаясь по изученному на память плану Лондона определить хоть район, куда их везут. Они миновали окраины, затем центр и снова выехали в какой-то старинный район. Там, наконец, машины остановились, и порядком измученные пассажиры вышли. Лидумс прочитал таблицу на старинном двухэтажном домике: «III, Олд черч стрит, Лондон». Так как его привезли сюда вместе с гребцами весельной шлюпки и Вилксом, он понял, что англичане решили поселить его в одной из своих разведывательных школ.

6

Здание, в котором размещалась Балтийская разведывательная школа английской разведки, ничем не отличалось от соседних домов. Район Челси всегда считался обиталищем людей «среднего класса», а в последние годы сюда проникли и иностранцы – всевозможные эмигранты, начиная от итальянцев и кончая шведами. Поэтому прибалты, проживавшие в здании школы, не вызывали особого любопытства соседей, что, по-видимому, вполне устраивало Маккибина и другое начальство разведки.

Первые дни Лидумс посвятил знакомству с домом и его обитателями.

Вероятно, дом этот когда-то принадлежал небогатому помещику, проводившему в нем тягостные английские зимы, а с наступлением весны отбывавшему в свое имение куда-нибудь в Гемпшир или Йоркшир. Дом был трехэтажный, с подвальными помещениями для кухонной прислуги и с чердачными – для лакеев, с одним большим залом в бельэтаже, где когда-то устраивались, возможно, небольшие балы, на которых провинциальные девицы пытались ловить женихов из породы лондонских клерков, – так это должно было выглядеть во времена Диккенса.

Ныне в подвальном помещении жил преподаватель радиодела англичанин Джордж с женой, человек фанатически влюбленный в свою профессию и еще более – в жену, красивую брюнетку, которая, как видно, была равнодушна к своему мужу и постоянно флиртовала с «романтичными» жильцами школы. В результате Джордж злился и на уроках радиодела гонял очередного «избранника» своей любвеобильной супруги до седьмого пота, норовя при этом доказать, что ученик неспособен и заслуживает отчисления из школы. Эта тактика оказалась правильной, ученики опасались выражать свое восхищение миссис Джордж и в силу мужской солидарности тотчас же предупредили Лидумса, что эта дама – «стерва».

Первый этаж был занят кухней и столовой, в которой «ученики» школы встречались три-четыре раза в день за табльдотом в том самом зальце, в котором во времена Диккенса провинциальные леди и лондонские клерки отплясывали свои гавоты и менуэты.

На втором этаже проживали комендант школы мистер Флауэр и его супруга. От этих людей зависел весь распорядок жизни, а также и кондуит учеников, так как Флауэр, несмотря на кажущуюся доброту и широту натуры, позволявшую ему присоединиться к любому ученику, задумавшему «проветриться», как видно, неуклонно докладывал о каждом таком «проветривании» по начальству. Об этом Лидумса так же предупредили новые товарищи.

Миссис Флауэр блюла традиции школы, заботилась о пище и питье, ревновала супруга к его ночным похождениям, печалилась о том, что бог не дал ей детей, много молилась, а кроме того, работала продавщицей в соседней зеленной лавке, правда, не полный рабочий день, так как школа отнимала много времени. Она была очень худа, нетерпелива и зла, и ученики побаивались ее.

Впрочем, взятые на себя обязанности она выполняла довольно добросовестно, разве что экономила на еде, которую готовила с помощью трех пожилых женщин типа приходящей прислуги.

Эди Флауэр, помимо забот о нравственном и моральном облике учеников и наблюдения за порядком в школе, работал еще шофером в польском отделе английской разведки. Это позволяло ему иметь какие-то любовные связи на стороне, что не могло не влиять на характер миссис Флауэр.

Но по субботам и воскресеньям Эди Флауэр становился покорным мужем. В эти дни ученики питались в городе, в школе пища не готовилась, и миссис Флауэр большую часть дня проводила в постели. Утром ученики слышали, как она начинала командовать мужем, и Эди безропотно бежал в соседний ресторанчик за жареной рыбой и картофелем, ставил чай, а жена выговаривала ему за все провинности недели.

Кроме всего прочего, миссис Флауэр оказалась весьма фанатичной сторонницей королевского дома. Едва по телевизору или по радио раздавались звуки государственного гимна «Боже, храни королеву!», как она вскакивала, похожая на солдата в юбке, и приказывала встать всем присутствующим, а если кто мешкал, тут же награждала язвительным выговором по поводу того, что все ее подопечные живут тут лишь из милости ее величества… А так как пища в школе становилась все хуже и хуже, а туалеты миссис Флауэр все дороже и дороже, то между нею и учениками все усиливалась «холодная война», впрочем, с постоянными победами миссис Флауэр.

Как полагается настоящей роялистке, миссис Флауэр ненавидела простой народ, утверждая, что он весь заражен духом социализма. В качестве единственного средства борьбы с этим духом миссис Флауэр признавала только тюрьму. Читая отчеты о парламентских дебатах, она то и дело восклицала свое излюбленное:

– В тюрьму бы его!

Лидумс из любопытства поднимал порой брошенную ею газету и с удивлением видел, что в одном случае миссис Флауэр отправляла в тюрьму английского премьера, в другом – министра иностранных дел, порою это относилось к американскому президенту… Из этого можно было сделать вывод, что для миссис Флауэр все власти были плохи, кроме эфемерной власти ее величества королевы Елизаветы…

Учитывая это пристрастие своей домашней повелительницы, Лидумс при первом удобном случае, взяв из рук миссис Флауэр журнал с портретом королевы, громогласно заявил о том, что ему нравится ее величество и как женщина и как монархиня. После этого почти единственным чтивом Лидумса оказались многокрасочные журналы с репортажами о ее величестве. Было похоже, что миссис Флауэр отыскивает эти журналы для своего приятного постояльца во всех киосках Лондона…

Вместе с Флауэрами на втором этаже жили Вилкс, комната которого пустовала целый год, предводитель лодочников Вилис и руководитель эстонского отделения школы Ребане, которого другие шпионы знали под кличкой Роберт.

Ребане привлек особое внимание Лидумса, да и сам он очень внимательно отнесся к человеку, только что проникшему сквозь «железный занавес» в «свободный мир». Лидумса занимало, как это англичане не только приютили, но и сделали своим помощником человека, воевавшего в немецкой армии, награжденного «Железным крестом I степени», командовавшего карательной дивизией СС и числящегося в списке военных преступников. Впрочем, Ребане своего прошлого не скрывал, наоборот, похвалялся своей жестокостью, много рассказывал о том, как его дивизия уничтожала мирное население под Ленинградом, и, кажется, ничто так не ненавидел, как советский народ и коммунистов. Слушая его, Лидумс частенько думал, что такой Ребане с неменьшей жестокостью будет расправляться и с английскими коммунистами, только кликни его. И все чаще казалось Лидумсу: а не политика ли это дальнего прицела, что английская разведка держит и прикармливает подобных людей? Ведь и в благословенном королевстве не все спокойно, и там вспыхивают забастовки, и там идет борьба за мир, и, может быть, руками вот таких ребане политиканы собираются «устрашать» собственных недовольных…

В одной из комнат третьего этажа жили гребцы весельной лодки, доставившей Лидумса на катер, Альберт и Джек.

Джек оказался эстонцем, бывшим моряком, завербованным в разведку после войны. По развитию своему он ушел не так далеко от обезьяны, способности проявлял только в пьянстве да в похождениях с проститутками, которые постоянно кончались драками. На затылке, под волосами у него был виден шрам от удара бутылкой, говорил он только о выпивке и девках и особенно гордился тем, что в свои двадцать пять лет уже пять раз болел венерическими болезнями.

В отдельной комнате на третьем этаже жил литовец Альбинас – третий из гребцов, а одна комната была отведена Лидумсу.

На чердаке находились классы этой своеобычной школы по выпуску преступников.

В первые же дни Лидумса навестил Силайс.

На этот раз он держался весьма важно, как подобает человеку, близкому к «главе государства», каковым латышская эмиграция считала посла Зариньша, Президент буржуазной Латвии Ульманис, накануне дня своего свержения, успел переслать Зариньшу «чрезвычайные полномочия», в силу которых Зариньш и объявил себя «главой государства». Теперь, с появлением «посла» группы Будриса, можно было надеяться на «расширение» правительства. И Силайс уже считал себя без пяти минут министром. В то же время он понимал, что такое назначение во многом будет зависеть от Лидумса. Поэтому, сохраняя важность государственного деятеля, он в то же время заискивал перед «человеком оттуда».

Силайс, с видом заправского бизнесмена, прежде всего сообщил, что английское правительство берет на себя содержание представителя национально мыслящих латышей. Затем он пояснил, что обучающиеся в школе прибалты получают по семи фунтов в неделю, а Вилкс, уже побывавший за «железным занавесом», – десять фунтов. Силайса интересовало, как отнесется Лидумс к щедрости английского правительства, если ему определят содержание в сорок фунтов в неделю?

– Я очень прошу не вводить в лишние расходы королевскую казну! – сдержанно ответил Лидумс.

– Но вы же понимаете, представительство, наконец, знакомство с городом, полная независимость – все это требует денег… – настаивал Силайс. – Это ведь не латышский лес, в котором вы были полными хозяевами…

– И все-таки я бы предпочел, чтобы меня считали обыкновенным учеником вашей школы…

– Как хотите, как хотите! – разочарованно пробормотал Силайс. Было похоже, что он надеялся очаровать своего собеседника поистине королевской щедростью своего начальства, а может быть, и подчеркнуть, что это именно благодаря его, Силайса, усилиям, посланец Будриса вознесен столь высоко по иерархической лестнице. Ведь Лидумсу прочили такое же жалование, какое получал и сам Силайс!

Лидумс несколько утешил разочарованного собеседника, пригласив его быть спутником при первой своей прогулке по Лондону.

Первое знакомство с чужим огромным городом, в котором он стал, как надеялся, кратковременным жителем, Лидумс предпочитал совершить в обществе именно тех людей, на которых, возможно, будет возложен контроль за ним. Так удобнее!

Да, ему не пришлось жаловаться на проводника! Силайс выполнял возложенную на него роль с любезным вниманием и даже настойчивостью.

Во время первой же прогулки, пересев несколько раз на станциях подземки, Силайс вытащил Лидумса на поверхность, где-то в тихом районе города и медленно повел по улицам, на которых стояли маленькие особняки, отгороженные от прохожих металлическими решетками и небольшими газонами. Садовники, а может быть, и сами владельцы этих особняков, волочили электрические моторчики с ножницами и подстригали газоны в последний раз в этом году. В других двориках такую же операцию проделывали над декоративными кустарниками, окаймлявшими выложенные красным кирпичом дорожки. Во всем чувствовалась осень, пора увядания, но было еще тепло, совсем как в Латвии в последние дни осени.

Внезапно Лидумс увидел яркий красный флаг над одним из домиков впереди. Это было так неожиданно, что он только большим усилием воли заставил себя идти рядом с Силайсом спокойной походкой любопытного прохожего, опустив глаза к земле, и даже продолжил какой-то безразличный разговор о только что покинутом метро. Проводник все замедлял свой шаг, и Лидумс, приноравливаясь к засеменившему Силайсу, осуждающим тоном заговорил о том, что в метро очень накурено, валяются прочитанные и выброшенные газеты, целлофановые пакеты от завтрака, бумажные обертки от конфет, как будто никому из англичан нет дела до соседа.

– О, здесь такая традиция! – безразлично ответил Силайс. – Вы заметили, все англичане курят, и мужчины и женщины, причем курят все время! Если их лишить этого удовольствия, они перестанут ездить в метро, перестанут посещать кино, театры, цирк. Поэтому и государственные учреждения, и частные компании, владеющие средствами передвижения или зрительными предприятиями, вынуждены прощать им эту маленькую слабость, вот почему лондонское метро считается самым грязным в мире. Зато оно может перебросить вас в считанные минуты в любой район Лондона. Кстати, вы знаете, где мы находимся?

– Понятия не имею! – воскликнул Лидумс. – Но надеюсь, что вы доставите меня домой, а то я со своим медленным произношением и желанием тщательно выговорить каждую букву алфавита, могу вызвать подозрение у первого же человека, к которому обращусь с вопросом!

Он засмеялся, глядя прямо в глаза Силайсу и чуть приостановившись, чтобы тот оценил его шутку. Силайс вдруг угрюмо сказал:

– О, можно позвонить у двери любого дома! Скажем, даже у этого!

Он ткнул пальцем в маленькую медную дощечку на парадном входе особняка и чуть отстранился, чтобы Лидумс мог ее увидеть целиком, бросив в то же время острый взгляд на своего подопечного. Лидумс широко открыл глаза.

– Как, и ни одного полисмена вокруг?

– А зачем?

– Но ведь это же советское посольство! Неужели во всем Лондоне нет обиженных? Никто не устраивает патрулирования, не следит, как ведут себя эти советские? Странно!

– Да, милый Лидумс, у вас еще сохранилось ощущение леса! – разочарованно, но как будто и с облегчением, сказал Силайс. – В благословенном королевстве все посольства равны, и вряд ли английская полиция разрешит вам выразить тут свою ненависть к «синим»! А вон и полисмены…

И верно, к остановившимся прохожим медленно и уверенно направлялись два «бобби», высокие, как кариатиды, в белых шлемах, в белых перчатках, с белыми дубинками у пояса, как будто они только что вынырнули из какого-то подъезда. Силайс взял Лидумса под руку и медленно повел дальше. Полицейские оглядели обоих цепким взглядом и внушительно проследовали мимо.

Довольно долго оба шли молча, потом Силайс свернул в какой-то узкий переулок, вывел Лидумса на площадь и опять повел в подземку. Вышли они только на Пикадилли.

Зашли в «Эмпайр». Силайс предупредительно купил билеты, сказал, что это лучший кинотеатр…

В зале лучшего кинотеатра было накурено так, что дым стлался волнами, хотя где-то под потолком и гудели мощные вентиляторы. Под ногами шуршала бумага. Женщина-билетер, подсвечивая себе фонариком, провела посетителей на свободные места. Картина, судя по всему, уже заканчивалась. Вот прогремел еще выстрел, еще один «герой» упал, убийца спрятал пистолет типа пулемета, за борт пальто – непонятно было, как он там уместился, прижал к этому пистолету-пулемету спасенную им женщину и принялся сладко целовать ее над трупом поверженного врага.

Лидумс отдыхал, вытянув гудящие от усталости ноги. Первая прогулка оказалась довольно долгой.

После картины выступал какой-то балетный ансамбль. Танцевали, показывали акробатические этюды, опять медленно и упорно раздевались женщины, затем снова свет погас, и началась новая картина. Судя по всему это была комедия, но уж очень страшен был ее сюжет. Где-то в гостинице гангстеры должны были убить человека. Но сколько они ни стреляли, ни отравляли, все попадались посторонние люди. В конце концов трупов стало столько, что в каждом номере гостиницы лежали убитые, а тот, за кем гангстеры охотились, все не попадал под выстрел и увиливал от стакана отравленного коктейля. Но предприятие должно было действовать, поэтому гангстеры, не желая нарушать право частной собственности, стали сволакивать трупы в подвал. Этим и воспользовался преследуемый – забрался в подвал и устроился в самом низу штабеля из трупов. А в гостинице продолжалась мирная жизнь, вновь приезжали постояльцы, полиция искала исчезнувших людей, гангстеры помогали полиции, кто-то уже получал наследство, кто-то скоропалительно женился, так как коварный опекун его возлюбленной исчез, и прочая и прочая. Наконец Силайс заметил, что его подопечный зевает, и смилостивился над ним:

– Пойдемте! Посмотрите когда-нибудь в другой раз…

– Ну что вы, – извинился смущенный Лидумс, – если вы хотите…

– А! – Силайс встал. – При желании конец можно увидеть в другой картине. Они все одинаковы! – и, перешагивая через вытянутые в проход ноги, отворачиваясь от забывших обо всем на свете целующихся парочек, они вышли. На улице Силайс усмехнулся чему-то, сказал: – Эти кинотеатры тем и хороши, что можно зайти и выйти когда угодно! Вот обживетесь здесь, найдете себе девушку, будете ходить с ней целоваться в кино!

– Не буду! – сурово сказал Лидумс.

– Почему? – удивился Силайс.

– Слишком легкая жизнь! – с ударением ответил Лидумс.

Его опекун смущенно замолчал. Потом оживился, пообещал:

– О, скоро мы вас начнем занимать делами!

– Давно пора! – угрюмо проворчал Лидумс.

7

Однако эта пора все не наступала.

Силайс оставался предупредительным проводником по Лондону и не более. Иногда Лидумс приглашал с собой Эди Флауэра. Миссис Флауэр все больше проникалась доверием к новому постояльцу и даже не протестовала, если Лидумс приглашал Эди на прогулку в субботу или в воскресенье, в те дни, когда муж должен был терпеть ее тираническое правление.

Добиться этой благосклонности оказалось довольно легко.

Миссис Флауэр объявила о том, что начинается сбор приношений на елку и на торжественный рождественский ужин. Отныне все ученики школы были обязаны по субботам выделять из своей стипендии по два с половиной шиллинга. Лидумс воспользовался случаем и внес пять шиллингов в первый же сбор. Очевидно, миссис Флауэр понравилась идея такого увеличения средств, так как в следующую субботу она попросила по пяти шиллингов со всех. Лидумс внес десять.

Этим он окончательно убедил миссис Флауэр в своей полной респектабельности. Отныне Эди мог сопровождать Лидумса куда угодно и сколько угодно времени. Впрочем, Лидумс не злоупотреблял доверием повелительницы.

С Флауэром было интереснее бродить по Лондону. Шофер отлично знал родной город, знал, что может заинтересовать иностранца, и показывал не только парадные улицы Лондона. Под терпеливым руководством Флауэра Лидумс лучше узнавал и людей, и их своеобычные нравы.

Говорят, что англичане – спокойный народ. Лидумс все больше уверялся, что они, кроме спокойствия, обладают еще и большой дозой лени и безразличия к интересам и вкусам других. Это было заметно по их поведению на улице, в метро, в ресторанах, в кафе.

Становилось все холоднее, поэтому мужчины нарядились в легкие пальто, женщины – в нейлоновые шубки, но гардеробы при кафе и ресторанах пустовали, англичане не затрудняли себя раздеванием, сидели за столиками в пальто. А так как в домах не топили – уголь дорог! – то большую часть свободного времени люди проводили в кафе, сидя по часу и больше за чашкой кофе.

По улицам бродили обнищавшие музыканты и певцы, собирая пенсы, как нищие. Рядом с Пикадилли, ярко освещенной богатой улицей со множеством витрин, реклам, залитой светом, на узких улочках стояли женщины, предлагавшие себя прохожим, в одном и том же доме в подвалах ютилась беднота, а этажом выше доживала свой век какая-нибудь парочка старух, занимавшая «квартиру» в десять-пятнадцать комнат… Впрочем, Эди Флауэр называл это демократией.

Он очень гордился Лондоном. Гордился его Тауэром, парламентом, соборами, музеями, в которых, правда, не бывал, зато знал, где они расположены, гордился ночными кабаками: «Не хуже, чем в Париже!» – гордился французским театром «Фоли Бержер» на Пикадилли, в котором почти голые женщины разыгрывают полупорнографические сценки, гордился нелепыми традициями города, которые вызывали естественные усмешки иностранцев. Однажды он привел Лидумса в один из центральных районов города и, показывая на многоэтажные дома, с гордостью сообщил, что каждый владелец дома и всякий квартиросъемщик в этом районе обязан подписать пункт договора, в котором говорится, что он обязуется не стрелять в этом районе куропаток до десяти часов утра…

Лидумс решил, что он слышит какую-то идиому, которую не может понять, и подосадовал на свое плохое знание английского языка. Оказалось, что он понял все правильно. Действительно, в районе запрещалось стрелять куропаток и именно до десяти часов утра, чтобы не будить соседей выстрелами… Возникновение этого пункта в договоре относилось к средним векам, к появлению первых мушкетов, к тем временам, когда этот район Лондона был покрыт лесами, и вот эта нелепая подробность договора перекочевала в наши дни, когда весь этот район, именующийся Биргхем, стал чуть ли не центром города!

Увы, если Флауэр хотел этим примером поразить воображение приезжего человека и заставить его проникнуться уважением к древним обычаям города, то он ошибся. Это было так же нелепо, как спикер парламента, восседающий на мешке с шерстью, как длинные мантии и средневековые колпаки судей и адвокатов, как старинные родовые кареты знати, вдруг появляющиеся между блестящими автомобилями…

Не оставлял без присмотра своего подопечного и Силайс…

Впрочем, разговоры с Силайсом все время вызывали у Лидумса ощущение близкой опасности. Так и кажется, поблизости стоит охотник и прицеливается, вот-вот выстрелит…

Силайс проявлял странную заботу о времяпрепровождении Лидумса, постоянно говорил, как скучно приезжему в Лондоне без должного круга друзей, приглашал поехать в какой-то атомный институт, где работали несколько друзей Силайса, как он выражался: «на сверхсекретной работе!» – и закатывал глаза, изображая эту «сверхсекретность». Потом он вдруг вспоминал, что какой-то физик, только что вернувшийся из Соединенных Штатов, обещал рассказать ему, Силайсу, о последних испытаниях атомной бомбы и о подготовке супербомбы, и Силайс очень хотел, чтобы Казимир послушал этот рассказ. Все это, наверно, очень интересно для такого «лесного» человека, как Казимир, да и он, Силайс, уже успел похвалиться перед этими именитыми друзьями, что приведет к ним «лесного» человека, будет очень интересно всем, и друзьям, и Лидумсу, и самому Силайсу…

«Да, тебе будет несомненно интересно! – размышлял Лидумс, возвращаясь со своим опекуном после очередной прогулки. – А еще интереснее будет твоим «друзьям» из разведки. Но мне это все ни к чему, так ты и знай!»

И он начинал зло подсмеиваться над «атомщиками», которые, вместо того чтобы делать порученное, им дело, занимаются болтовней, салонными разговорами, ищут экзотических знакомых, тогда как большевистские атомщики успели разгадать все секреты и делают все более мощные бомбы. Он даже и не пытался скрывать свою злость, этот «лесной» человек.

Вспышка Лидумса пришлась по сердцу Силайсу. Как видно, он и сам не очень жаждал участвовать в этой «проверке» посланца Будриса. Об англичанах он говорил довольно сердито:

– Эти господа любого выведут из себя своей медлительностью! Вечно сводят дебет с кредитом, все рассчитывают, сто раз проверяют и примеряют, а потом отрежут – узко! У них всегда так! Вот я вожусь с ними уже пятнадцать лет и никогда не могу быть уверен, что понимаю их цели и намерения…

Впрочем, он быстро замолкал, только поглядывал на Лидумса сочувственно. И Лидумс понял: нащупано самое слабое место в душе опекуна.

И в самом деле, после этого возмущенного и, может, несправедливого нападения на англичан, Лидумс заметил, что его новый друг и наставник стал относиться к нему сочувственнее, каверзных вопросов не задавал, ложных знакомств не навязывал, – по-видимому, «проверка» Лидумса закончилась, его «посольский агреман» признан, и сам он отныне становится персона грата…

В самом деле, доклад, над которым они с Будрисом думали так много, как будто пришелся по вкусу англичанам. Из радиограмм, получаемых от Будриса через Барса, Лидумс знал, что англичане благодарили Будриса за его труд. Благодарили они Будриса и за то, что направил им в качестве консультанта такого опытного человека, как Казимир…

Связь с Делиньшем поддерживалась постоянно. Силайс даже попросил Лидумса сообщить Барсу, что на личном счете Барса в английском банке скопилась значительная сумма. Лидумс немедленно передал эти сведения, позволив себе включить в радиограмму условное словечко: «опять», подтверждавшее, что англичане перестали проверять посланца Будриса и вполне ему доверяют.

Сам он не чурался знакомств, разговоров, веселого застолья со шпионами из школы и их руководителями, держался ровно и доброжелательно со всеми, не шел только на те знакомства, которые пытался навязать ему Силайс – знакомства с «интересными людьми» – это очень попахивало проверкой! Во время одной из прогулок Лидумс открыл в районе Челси маленький магазинчик для малоимущих художников: тут выставлялись для продажи картины безвестных мазилок и неудачников, можно было по сходной цене купить холсты, альбомы, краски. Силайс немедля приобрел необходимые материалы на довольно крупную сумму. Так как счет от магазина поступил на адрес миссис Флауэр, та вначале вознегодовала на мотовство полюбившегося ей жильца, но затем заинтересовалась неожиданной его профессией. Через ее руки проходили бывшие летчики, эсэсовцы, убийцы, командосы, но художников она еще не видала…

В числе закупленных богатств было прелестное стило с широким пером для графических работ. И Лидумсу пришлось провести вечерний сеанс рисования: он нарисовал и миссис Флауэр, и ее супруга, и Ребане, и Жакявичуса, и раздарил им рисунки на память. Эта молниеносная быстрота, эта умелая и умная хватка пера, когда в течение пяти минут на бумаге появлялся, «как живой» тот или другой человек, окончательно восхитили миссис Флауэр да и других однокашников Лидумса…

Более того, слава художника очень быстро по неизвестным Лидумсу каналам достигла мисс Норы, Большого Джона, а следовательно, и Маккибина… Об этом Лидумса предупредил все тот же всезнающий Силайс…

В эти дни ему пришлось часто беседовать с Большим Джоном, с Малым Джоном, еще с какими-то «специалистами по России», которых ни Большой ни Малый Джоны Лидумсу не представляли – шла детальная проработка доклада. Точнее говоря, проверка. Лидумс уже знал, что Вилкса посадили писать «мемуары» о пребывании в Латвии, что много раз задавали ему контрольные вопросы, которые только бесили Вилкса, о чем тот в соответствующих выражениях и поведал Лидумсу:

– Это проклятое английское высокомерие и недоверие! – угрюмо говорил он. – Они не могут допустить даже такой простой вещи, что Лаува не побежал с доносом! Когда мне сказали об этом опасении, я прямо швырнул в морду Большому Джону, что с ним не пошел бы не только в Советский Союз, но даже на охоту, боялся бы, что с испугу он выстрелит мне в спину. Ничего, подействовало!

Лидумс понимал, что в душе Вилкс и сам не очень-то верит в порядочность своего бывшего коллеги. И не успокаивал его. Однажды только сказал:

– Если жена Лаувы – учительница, она, конечно, имеет доступ ко всем районным властям. А при помощи родственников и знакомых достать «чистый» паспорт можно! Вон Делиньш даже жениться собирается, надеется, что родственники девушки помогут ему легализоваться…

– Я это же им и сказал! Слово в слово! – восхитился поддержке Вилкс. – И когда они начинают строчку за строчкой шелушить доклад Будриса, я им тоже такие ножи в спину втыкаю, что они только ежатся!

Позже Лидумс понял, что эти «ножи в спину англичан», которые «втыкал» Вилкс, очень помогли делу. В тех случаях, когда что-то в их сообщениях не совпадало, Вилкс немедля становился на сторону Лидумса, доказывая, что многое он не знал по «законам конспирации», что в других случаях, конечно, прав Лидумс, который отлично знает местные условия и является доверенным лицом «самого Будриса!» Восхищение Вилкса Будрисом тоже накладывало свой отпечаток на все его «мемории»…