Текст книги "Чайки возвращаются к берегу. Книга 1 — Янтарное море"

Автор книги: Николай Асанов

Соавторы: Юрий Стуритис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Будрис, выслушав эти его мысли – они беседовали один на один, когда Вилкс провожал его к шоссейной дороге после окончания совещания, – довольно мрачно сказал:

– И вы думаете, что англичане, Силайс или Зариньш согласятся с вами?

– Мы их заставим согласиться! Я сам буду докладывать Маккибину о положении в Латвии. И пусть они попробуют сопротивляться!

– Я все-таки думаю, что рано делить пирог, когда тесто еще в квашне, а начинки и вовсе нет, – утомленно сказал Будрис. – Но ваши мысли и впечатления я очень ценю!

Они расстались в ста метрах от шоссе, по которому уже шли автомашины, хотя солнце только что поднялось. Легкий туман еще стелился по земле меж кустарником, на полянах было словно разлито молоко, но день обещал быть жарким, уже пахло клейким запахом сосновой смолы, вовсю гомонили птицы, – все обещало радость.

– Я приеду проводить вас! – мягко сказал Будрис, пожимая руку Вилксу. – Интересно, рискнут ли на этот раз англичане провести операцию?

– Не беспокойтесь! – Вилкс иронически улыбнулся. – Вы еще плохо их знаете! На этот раз они все сделают точно. Помните, они говорят о трех людях, которых мы должны принять! Они уже открыли свой сабвей через Латвию, так что ждите все новых и новых гостей.

– Сабвей? – удивился Будрис.

– Ну да, подземка! Так они называют тайную дорогу шпионов. Им здорово не везло со шпионажем в России и то, что здесь они связались с вами и вашими людьми, для них настоящая находка!!

– С вашей помощью, Вилкс, только с вашей помощью! – улыбнулся Будрис.

– Тем более счастлив я, что попал в ваши руки! – горячо воскликнул Вилкс – И поверьте, я создам вам там, на Западе, такую репутацию, что они и шагу не сделают, не посоветовавшись с вами!

– Что же, я буду только рад! И желаю вам удачи!

Они простились, и Вилкс пошел назад, беспечно посвистывая. Он знал, что опасности нет. По обе стороны лесной тропинки мягким шагом лесных людей шли Делиньш и Граф, которым командир поручил охранять высокого гостя.

Двадцать пятого сентября все было готово к операции.

В этот день в лагерь приехал Будрис.

Будрис коротко сообщил Эгле, что тот за границу не поедет. Он останется в группе Лидумса, как представитель английской секретной службы.

Эгле потрясенно молчал.

Он уже так привык к мысли, что через несколько дней окажется в полной безопасности, что вычеркивал каждый из прошедших дней в своем календаре с усердием и яростью школьника. Он давно подсчитал, сколько получит денег по возвращении, представил, как кутнет до того, как объявится родным, придумал, какие трогательные речи произнесет, оказавшись дома. Там, наверно, все еще думают, что он лежит где-то в Шотландии, в больнице, они-то знают эти больницы для бедных! – а он вернется к ним героем! После долгого-долгого отдыха, но не раньше, чем все деньги придут к концу, да еще продержавшись некоторое время на те средства, что подарит ему за храбрость отец, Эгле явится, наконец, к Силайсу и скажет:

– Я готов поехать снова, но только в том случае, если вы дадите мне такие же большие полномочия, какие дали Петерсону…

И Силайс доложит Маккибину, и Маккибин скажет:

«А что же, он уже знаток этого дела! Дайте ему полномочия!»

И тогда Эгле покажет какому-нибудь Вилксу, что значит настоящая решительность. Он сделает всех этих отсиживающихся в лесу людишек настоящими мужчинами! А может быть, к тому времени уже начнется война… И тогда Эгле займет одно из руководящих мест в будущем правительстве. Не займет даже, а захватит!

А сейчас у него дух захватило от страха. Губы побледнели и тряслись. И когда он заговорил, слова падали как в тину:

– Я… я хотел… Мне надо было бы…

– Следующая очередь ваша, – любезно сказал Будрис. – Мы подготовим кого-нибудь из тех, кто прибывает к нам в этот раз, и вы тогда сможете уехать.

– Но если англичане не захотят…

– О, не беспокойтесь! Тут нет никакого риска…

Будрис вышел из бункера. Вверху, возле стола, поставленного под елью, его ожидали те, кто примет участие в операции, он торопился. Эгле не сел, а без сил упал на нары. Но на него смотрели равнодушные и жестокие глаза Коха, рядом сидел Юрка, и Эгле подумал: «Только не распускаться! Эти звери могут сделать со мной все, что угодно! Хоть и убить! Я должен держаться спокойно!»

А за столом Будрис передавал последние документы Лидумсу: письмо для Силайса, новый доклад о положении в Латвии.

Когда Лидумс спрятал все инструкции и документы, Будрис торжественно открыл свой рюкзак и достал из него два довольно больших свертка, выложил их на стол и торжественно сказал:

– А это подарки! Вот это для господина Силайса! – Будрис развернул ткань, в которую был увязан подарок, и все увидели огромный письменный прибор из местного красноватого гранита, изображавший Лачплесиса, уходящего в море на своей легкокрылой ладье. Вилкс даже позавидовал предусмотрительности Будриса. Он и сам был бы не прочь получить такой подарок! Но Будрис уже завернул прибор и взял второй сверток: – А это для господина Зариньша! – еще более торжественно сказал он, раскрывая большую и, наверно, очень дорогую каменную шкатулку, в которой лежали вдруг засветившиеся, как осколки солнца, кусочки янтаря. – Я надеюсь, что вы, Лидумс и Вилкс, сумеете обставить вручение подарков со всей торжественностью, как мы сегодня поручаем это вам!

Все встали вокруг стола, на котором лежали подарки, помолчали с минуту, словно прощались с какой-то частью прожитой жизни, а может, вспоминали, что им-то англичане и тот же Силайс и Зариньш присылали совсем иные подарки: оружие, яды, коды, смертельные дары тайной войны…

Молчание было таким тягостным, так что все с радостью услышали призыв Коха к обеду.

Вечером вся группа вышла провожать отъезжающих. Командиром опять оставался Граф. Теперь он мог действовать вполне самостоятельно. В разведцентре его почерк был записан на пятнадцати катушках магнитофонной пленки. Он имел право передавать какую угодно информацию.

Поздно вечером уходившие на запад вышли на шоссе в сопровождении Будриса. Провожал их один Граф.

Там Будриса ожидала грузовая автомашина.

Шофер перекинулся с Будрисом несколькими словами. Будрис подал сигнал, и Лидумс с Вилксом вышли из перелеска. Грузились быстро.

Опять летели мимо хутора и перелески, снова громыхали мосты, но на этот раз никакой новизны Вилкс не испытывал. Он лежал в кузове рядом с молчаливым Лидумсом, надеясь на счастье Будриса, как на каменную гору.

Им действительно везло. До того самого хутора, на котором они, отсиживались во время предыдущей операции, никто не остановил машину.

Здесь Вилкс и Делиньш вылезли из машины, попрощались с Будрисом и Лидумсом, которые должны были укрыться в другом месте.

Двадцать седьмого сентября Делиньш передал от имени Вилкса радиограмму в разведцентр:

«Нахожусь вместе с Делиньшем на исходной позиции и буду вместе с ним до трех часов перед началом операции».

Вечером двадцать восьмого сентября Лидумс приехал за Вилксом и Делиньшем на колхозной автомашине. В двух километрах от места операции они покинули автомашину и укрылись в густом мелком лесочке. До побережья оставалось два километра.

В этом лесу они просидели без огня и курева сутки. Делиньш в последний раз передал радиограмму о том, что Вилкс и Лидумс выходят в обусловленное место на берегу и ожидают катер.

В двадцать один час тридцать минут Вилкс включил беакон, поднятый на высокую сосну. Обеспечивавший прием гостей с той стороны Граф и его помощник разошлись по берегу на полтораста-двести метров и начали подавать короткие сигналы карманными фонариками.

Ночь выдалась темная – английские синоптики сумели предугадать все: низкую облачность в районе Балтийского моря, туман на побережье, отсутствие ветра, влажность воздуха. Беакон работал отлично – направленное его излучение уходило на тридцать миль в море, и катер, поймав его один раз в свои приемники, мог затем безошибочно выйти прямо к тому месту, где он был укреплен.

Вилкс почувствовал, как его охватывает дрожь. Дрожь ожидания. Боязнь провала. И в то же время какое-то странное чувство огорчения, словно ему становится жаль покидаемой земли, оставленной странной жизни, упорных и упрямых людей, с которыми он столько времени делил хлеб и воду…

Они лежали в старом, еще от войны оставшемся окопе. Вилкс все острее чувствовал жалость к себе, вечному изгнаннику, горечь по утраченной родине, на которую, неизвестно, поможет ли бог вернуться. Вилкс приподнялся на коленях, выставив ухо над бровкой окопа в сторону моря. Что-то неуловимо изменилось в мире. Что-то придвинулось со стороны, вошло в их ожидание, – чужое, беспокойное, живое. Он тронул Лидумса за плечо.

Далеко в темном море силуэтом проступало движущееся судно. Оно шло словно бы беззвучно, видимо, рокот мотора погасили самым совершенным глушителем, но оно было видно на фоне туч и темного моря, как живая тень. Может быть, оно уже давно стояло там и только теперь, поймав сигналы беакона, подало признак жизни. Катер находился примерно в полумиле от берега.

Ни звука не было слышно, но все время чувствовалось движение там, на катере. Вилкс понял, – это его мысли опережают взгляд и рассказывают ему о том, что происходит там. Там спускали лодку.

Прошло еще много минут – Вилкс не мог бы сказать – сколько, хотя все время посматривал на светящиеся стрелки часов, – и вот лодка приблизилась к берегу. Граф шагнул в воду и спросил пароль:

– Кто вы?

– Мы от Габриэля!

Граф ухватил лодку за нос и ответил:

– Люцифер ждет вас!

Лидумс, поднимаясь с земли, чему-то тихо рассмеялся. Вилкс спросил:

– Что вы?

– Странный пароль выбрали англичане: «Люцифер ждет вас!» Люцифер – это же сатана! Неужели они уверены, что все эти люди попадут в объятия самому сатане?

Вилкс не нашел, что возразить. Англичане всегда были в шпионских делах романтиками. Действительно, почему на берегу Латвии этих людей должен ждать сатана? Но Лидумс уже вышел на кромку прибоя, приглядываясь к экипажу и пассажирам лодки.

В лодке было шестеро, все с автоматами. Трое из них были гребцы, трое шли к «Люциферу». Эти трое выпрыгнули из лодки, и Граф уже поторапливал их, чтобы они быстрее разгружали свое имущество.

С двух сторон подошли помощники Графа. Чемоданы, мешки, ящики с ручками, похожие на патронные, были очень тяжелы. Их выкладывали прямо на песок, и двое помощников Графа оттаскивали ящики на взгорье, в лес.

Но вот лодка опустела и закачалась на волне. Лидумс подошел к Графу, обнял его. Подождал, пока вернулись носильщики, обнял и их. Наклонился и потрогал землю рукой, словно хотел проститься и с нею, а затем горсть ее положил себе в карман. Вилкс, пожав руку Графа, торопливо прыгнул в лодку, – все думы и лирические воспоминания о матери-родине как-то вдруг вылетели из его головы, он уже нетерпеливо поглядывал на Лидумса.

Но вот и Лидумс перешагнул через борт лодки, сел на переднюю банку, три гребца, до сих пор не произнесшие ни слова, навалились на весла, и лодка медленно поползла обратно к катеру, который все мерещился вдали серой тенью на фоне туч и моря.

Начиналась дорога в Англию.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

В тот праздничный день, 6 ноября, когда мирный рижский житель Янис Приеде вдруг услышал произнесенный долговязым незнакомцем пароль, прозвучавший как выстрел, – все для Яниса кончилось.

Нет, он был еще жив, только долго-долго длилась боль в сердце, вязкая темнота залила глаза, и чувствовал он себя так, словно только что кто-то выстрелил ему в сердце, пуля прошла чуть-чуть левее, и вот он возвращается к жизни, но никогда уже не будет таким сильным, уверенным, спокойным, каким был все эти годы.

Можно было еще отделаться от этого кошмара простым пожатием плеч, притвориться, что ты ничего не понимаешь, а он уже пробормотал отзыв:

– Дача сдавалась, но теперь там ремонт…

В это короткое мгновение он подумал о чем-то, был какой-то проблеск мысли, который Янис едва ли мог выразить словами. Что-то вроде: «Они уйдут, и это будет еще хуже!» Или: «Пусть уж я один отвечу за все!»

Ему показалось: жизнь его кончилась.

Нет, он еще не умер, он двигался, даже отвечал на вопросы этих чужих людей, рассматривал их, дивился их беспокойной, словно бы трусливой наглости, с какой они распоряжались и им самим и его домом, и хотел только одного: чтобы жена не пришла домой, чтобы ее как можно дольше задержал парикмахер, чтобы она заехала к матери, мало ли что может случиться в ближайший час, вдруг все это только приснилось ему, и вот-вот он проснется… Но если это только сон, то пусть тогда Майга как можно скорее вернется и разбудит его…

Но он уже понимал, что это не сон.

Он пошел в магазин и увидел улицу, увидел темное здание бывшего гнезда айзсаргов и вдруг не поверил, что в этом доме снова обосновались профсоюзы, не поверил в красные знамена над воротами домов, не замечал уже праздничной толпы, не слышал беззаботного шума в магазинах, правда, там теперь толпились только опоздавшие, и не так уж много; умные люди готовятся к празднику задолго. И он покупал водку, пиво, какие-то консервы, а сам думал, почему он такой несчастный, неужели одна ошибка обязательно должна повлечь за собой другую, одно преступление стать фундаментом для другого… Но ведь это же получается так, как в каком-то греческом мифе, где Геракл громоздил гору на гору: Пелион на Оссу…

Янис не так уж давно начал снова учиться, наверстывать пропущенное за войну, и сведения о греческих мифах, которые он получал из учебников, очень его занимали, но в эту минуту, вспомнив о Геракле и его подвигах, он застонал, да так громко, что продавщица, завертывавшая в бумагу его покупки, с испугом спросила:

– Вам плохо?

– Да! – машинально ответил он, а потом испугался. Ведь эти бандиты, вошедшие к нему в дом, могли и не довериться ему, послать за ним кого-нибудь. Кто знает, сколько их появилось? Может быть, эти трое только разведчики, а тут вот, на улице, в магазине, в подъезде соседнего дома дежурят их помощники или сообщники, вооруженные пистолетами или, может, автоматами…

Он огляделся и увидел обыкновенную праздничную толпу, услышал все те же обыденные, но празднично-обыденные слова: «Бери побольше простой водки, а черного бальзама достаточно одной бутылки, для вкуса и запаха. Я всегда подливаю не больше двух рюмок на бутылку, отлично!» «Да не надо сыру, кто ест сыр? Я сделала соленую редьку с маслом, помнишь, прошлый раз все ели только редьку».

Он слышал все и не понимал, как люди могут разговаривать о таких пустых вещах, когда с ним произошло самое страшное несчастье. И в то же время знал, что никому не скажет о навалившемся на него несчастье, потому что и само-то несчастье пришло к нему как кара за проявленную им однажды трусость, за страх перед смертью… И подумалось, лучше бы я тогда умер…

Но он был жив, и следовало торопиться, чтобы эти свирепые люди, ворвавшиеся в его дом, не подумали, будто он обманывает их… Ведь они могли и застрелить его. Застрелить и уйти. Что им Приеде? Просто – неудачный адрес. Наверно, так сказали бы они, если у них спросили бы отчет. Например, тот же самый Силайс, или, как он называет себя таким вот людям, вроде Приеде, и этих шпионов: «Габриэль». Они застрелят Яниса Приеде, а потом, вернувшись туда, откуда пришли, скажут этому Габриэлю: «Мы его пришили, хозяин!»

Почему-то он явственно услышал именно эту фразу, жаргонную, загадочную, хотя никогда не водился ни с ворами, ни тем более, с бандитами. Но услышал так явственно, что даже оглянулся: не идут ли за ним?

Никто за ним не шел. Но теперь он боялся не только бандитов, тех, что ждали его, – ему думалось, что его обязательно сопровождают или сторожат у входа в дом, и Приеде боялся всех людей! Он оглядывался на идущих сзади и думал: «Ну, конечно, это следят за мной! Следят чекисты! Они пропустили этих бандитов ко мне, а теперь ждут, что я стану делать, что станут делать бандиты! И очень может быть, что вот сейчас мне на плечо ляжет тяжелая рука и тихий голос произнесет: «Гражданин, пройдемте со мной…»

И опять что-то произошло в его сознании. Он вдруг подумал: «Но ведь как раз это было бы лучше всего! Старому моему преступлению уже, наверно, миновала давность. Ну, а новых преступлений я не совершал, я просто принял у себя людей, но и сделал-то это лишь потому, что побоялся: уйди они в ночь, в безвестность, они могут натворить бог знает что, лучше уж пустить их к себе и посмотреть, так ли уж они опасны».

И тут ему показалось: ведь именно эта мысль и заставила его ответить паролем. Да, он испугался! Не за себя, а за других. Кто знает, куда они пойдут и что сделают? А сейчас они в его руках. И пока они в его доме, они не опасны…

Это была странная мысль. И она словно бы спасала его от страха. Он не позволит им совершать преступления! Он будет держать их при себе, этих посланцев дьявола, а когда увидит, что они готовы на мерзость, обезвредит их. Как? Но это уж другой вопрос…

Он вытер пот со лба. Пот был холодный, не тот, что бывает после жаркой работы или после долгого отдыха летом на взморье. И лоб был холодным. И самому Приеде было холодно, так что он нечаянно заклацал зубами. Но тут он вспомнил, как подозрительны к людям те, что пришли к нему, остановился, еще раз вытер лицо, уравновесил дыхание, и только тогда поднялся, не спеша, по лестнице и открыл дверь своим ключом.

Да, они были подозрительны ко всему на свете. Они стояли в коридоре перед дверью, сунув руки в карманы, и Приеде знал, что руки их сжимают рукояти пистолетов, рукояти мокры от пота, предохранители на пистолетах спущены, эти люди готовы стрелять, не вынимая оружия из карманов, прямо сквозь пиджак, сквозь плащ, для этого им достаточно шевельнуть пальцем.

Он сделал вид, что ничего не заметил, прошел, как сквозь строй, под настороженными взглядами в столовую, расставил закуски и бутылки. Не глядя на них, спиной чувствовал, как они переглядывались, соглашаясь друг с другом: «Мир! Не стрелять!»

Дальнейшее было как сон, как смутные очертания дна сквозь толщу воды, когда погружаешься в море и пытаешься разглядеть рыб, раковины, крабов, – все опасно и неопределенно. Но утром вспомнил: обещал нечаянным гостям устроить их с жильем, обещал помогать, мало ли что еще обещал!

Утром Янис почувствовал себя несколько легче. Во-первых, его постояльцам было совестно, что вчера они напились, как свиньи, во-вторых, они несколько притерпелись к нему, приобвыкли, – спокойная ночь, казалось, обещала им такой же спокойный день и еще много-много других дней, они как бы укрылись от опасности за спиной Приеде – и были благодарны ему. И когда он, не очень скрывая, как ему все это неприятно, сказал, что пойдет к знакомому человечку насчет будущей квартиры, все трое согласно кивнули. Конечно, они еще не доверяли ему, но в их положении и недоверие следовало скрывать, а Приеде, сам не понимая как, нашел верный тон в отношениях с ними, чуть-чуть иронический, чуть-чуть удивленный, но в то же время и покровительственный. Да он и на самом деле чувствовал себя покровителем. Что они могли без него? И длинный – Вилкс – первым отозвался на этот тон, уже говорил без повелительных интонаций, второй – Лаува – еще хотел бы покомандовать, но он и сам был под началом. Опасаться по-прежнему приходилось только колючего Эгле, этот, кажется, и родился с рукой в кармане, и в люльке держал не детские погремушки, а боевой пистолет. Впрочем, Приеде уже понял – это у Эгле не от храбрости, а от страха…

И вот он шел по улице, свободный человек и в то же время связанный всеми возможными узами с теми, кого до сих пор презирал, именовал даже про себя убийцами, подлецами, особенно после того, как сам прикоснулся к ним и вдруг понял, какова пропасть, отделяющая этих людей от всех прочих, таких, как он, что-то строящих, что-то делающих. Их назначением было разрушать то, что строили Приеде и другие. В то время, когда Янис попал к ним в лапы, он был еще молод, он страстно хотел жить, не очень-то представляя, для чего, собственно, живет человек. Но теперь, когда он понимал, что жизнь это и есть созидание, все эти разрушители оказались так далеки от него, что ничего, кроме ненависти, не могли возбудить в нем. И он шел и думал, что делать дальше?

Пообещав так неосмотрительно, что устроит своих неожиданных гостей с квартирой, он еще не представлял тогда всей ответственности. Но кому бы мог он порекомендовать этих людей с их пистолетами, с радиостанциями, ядами, шифрами, с их намерениями и надеждами? Самое удобное место для них – тюрьма… Конечно, может быть, что завтра же другие такие же темные люди, как эти опасные посетители, пристрелят Приеде – он помнил угрозы Силайса, – но, право же, гораздо легче пострадать самому, чем позволить этим людям совершать преступления. Нет, Янис Приеде не может громоздить ошибки одну на другую.

Он словно очнулся ото сна и огляделся с растерянным видом. И тут же понял, что бессознательное чувство ярости против нарушителей его спокойствия само толкало его именно туда, куда в конце концов он и решил прийти. Приеде стоял на углу улицы Ленина напротив обычного городского дома, похожего на все другие жилые и официальные дома, отличавшегося только скромной табличкой: «Комитет государственной безопасности при Совете Министров Латвийской ССР».

Было какое-то мгновение, когда Янис приостановился, как будто у него захватило дыхание. Это была слабость. Но он уже знал, к чему может привести слабость. И, преодолев это состояние, когда все мускулы становятся словно ватными, ноги подкашиваются, в глазах плывут цветные пятна, он пересек улицу и, не оглядываясь, не думая больше, следят за ним или нет, вошел в приемную Комитета.

– Мне нужно дежурного! – с трудом произнес он, словно задохнулся от быстрого бега.

Сотрудник, сидевший в приемной, едва взглянув на Приеде, ничего не спросил, снял трубку телефона, сказал кому-то: «Вас просят!».

Вскоре из внутренней двери вышел молодой человек, внимательно оглядел Приеде и жестом руки пригласил войти. Там, в небольшом кабинете он усадил Приеде в кресло, подумал и, видя его взволнованное состояние, налил стакан воды, который и пододвинул к нему. Только после этого он спросил:

– Что у вас стряслось?

Видно, так хорошо выглядел Приеде в эту минуту, что дежурному понадобилась не обычная фраза, а именно это тревожное: «Что стряслось?»

– Вчера ко мне пришли трое неизвестных и обратились с условной фразой, которая свидетельствует о том, что они явились в Ригу тайно, с опасными целями, прямо из-за рубежа. Они ночевали у меня и сейчас находятся у меня, и из разговора с ними я выяснил, что они прибыли сюда со шпионскими заданиями, которые мне пока неизвестны.

– Вы сказали, фраза… Это что же, пароль?

– Да.

– Заранее обусловленный?

– Да.

– А почему они назвали пароль именно вам, а не кому-нибудь другому?

– Да не обо мне сейчас речь, а о них! – с отчаянием сказал Приеде. – Если я не вернусь домой в ближайшее время, они могут уйти, исчезнуть…

– Да, вы правы! – сказал дежурный.

Не отрывая настороженного взгляда от лица Приеде, дежурный набрал номер телефона и сказал кому-то:

– Товарищ полковник, срочное дело! Тут у меня сидит человек с вопросом по вашему ведомству… Есть, товарищ полковник!

Положив трубку, дежурный вынул из ящика стола лист бумаги, сказал:

– По существу вашего заявления с вами будет разговаривать полковник, который скоро приедет сюда. А до его приезда я попрошу вас письменно изложить все, что вам стало известно о людях, явившихся к вам:

– Их надо немедленно арестовать! – вскрикнул Приеде в полном отчаянии. – Они скроются!

– Скажите-ка лучше, под каким предлогом вы ушли?

– Искать для них квартиру…

– А как вы думаете, сколько понадобится времени, чтобы найти безопасную квартиру для трех человек?

– Н-не знаю… – растерянно протянул Янис.

– Ну вот, и они тоже не знают! – с ударением сказал дежурный. – Так что спокойно напишите все.

И Приеде принялся писать.

Он писал минут десять или пятнадцать, стараясь ничего не забыть, как вдруг стукнула дверь, и дежурный встал.

– Здравия желаю, товарищ полковник! Заявитель излагает свое заявление.

Янис поднял глаза от листа бумаги и замер. Полковник внимательно посмотрел на него, потом сказал:

– Здравствуйте, Приеде.

– Здравствуйте, товарищ Балодис… – сказал Приеде, вставая.

Хотя дежурный и назвал Балодиса полковником, но ничего военного в его обличье не было. Штатский костюм, широкие, на манер морских, брюки, свежая сорочка с галстуком, шведское пальто, которое он снял перед тем, как садиться, и швырнул на спинку стула. Широкие плечи, огромные руки, фигура из одних костей и мускулов, – все это было от прежнего Балодиса, сильного, смелого, острого на шутку и резкого на слово человека, а вот эти морщинки, эти круги под глазами – это было уже новое.

– Я слушаю, – сказал Балодис, предлагая Янису сигарету.

Приеде не заметил, как по какому-то знаку в приемную вошла скромная женщина, уселась в сторонке, разложив перед собой ручку, чернильницу, тетрадь. Он увидел ее уже позже, когда разгоряченный, стал представлять, как втискивались неизвестные посетители в его квартиру. Заметив женщину, он растерянно умолк.

– Продолжайте, продолжайте! – подбодрил его Балодис. – Стенограмма заменит ваше письменное объяснение, на подготовку которого потребуется время, а оно для нас сейчас дорого. Почему вы назвали им отзыв, когда услышали пароль? – продолжал Балодис.

– Я вдруг подумал: а может, у них таких, как моя квартира, на примете несколько? Тогда они уйдут, и я уже ничего не смогу сделать…

– То есть, не сможете помочь им? – вдруг спросил присутствовавший при разговоре дежурный.

– Не стройте из меня дурака! – угрюмо сказал Приеде. – Я хотел сделать именно то, что и сделал, – прийти к вам.

Услышав, что «гости» были вынуждены отпустить Приеде на поиски квартиры, Балодис задумчиво сказал:

– Да, найти в Риге безопасную квартиру на троих нелегко! – и приказал дежурному: – Позвоните Слуцкису, спросите, – нет ли у него на примете свободной квартиры какого-нибудь нашего отставника или хозяина-одиночки, который согласился бы временно приютить троих приезжих!..

– Квартира? Для кого? Для них? – Приеде смотрел на Балодиса и на остальных, вытаращив глаза. – Да им не квартира нужна, а тюрьма! Тюрьма! Я же сказал: они опасные люди!

Дежурный меж тем позвонил, поговорил с неведомым Слуцкисом, и тот сказал, что сейчас съездит в район завода ВЭФ к знакомому пенсионеру. Хозяин живет один, работает на заводе, квартира тихая.

– Пусть будет в районе ВЭФ! – сказал Балодис и встал. – Что ж, Приеде, поедем смотреть квартиру для ваших «подшефных».

– Я? – Приеде все еще не мог прийти в себя. – Нет. Они меня пристрелят!

– А если они пристрелят не вас, а вашу жену, или меня, или любого другого человека? Вам от этого будет легче? Если они однажды доверились вам, значит, будут доверять и впредь!

– Но их надо арестовать! – в отчаянии воскликнул Приеде.

– Если бы это было так просто! – Балодис покачал головой. – А что, если за ними идут такие же? Вдруг они придут к такому человеку, который захочет помочь им?

– В нашей-то стране? – вскипел Приеде.

– Однако вы, в нашей-то, как вы говорите, стране, до сих пор не пришли к нам, не сказали, что когда-то вас завербовала сначала немецкая разведка, а затем английская?

– Я не вербовался в шпионы! – закричал Приеде.

– Почему же эти «гости» пришли именно к вам? Я не вспоминаю прошлое. Для успокоения вашей совести, Приеде, могу сказать, что ваше малодушие и участие в радиоигре на стороне немецкой разведки не принесло нам вреда, так как наши разведчики сумели повернуть ее против немцев, и результаты вам, наверно, известны…

– Да… Я помню, как советская авиация разгромила немецкие батальоны, готовившиеся встретить «морской десант», о котором шла речь в последней радиограмме разведотдела дивизии…

– Но все это прошлое, Приеде! Меня занимает другое: почему вас еще числят в активе?

– Это все Силайс! Он продал меня тогда англичанам.

– Ну вот… И вам придется еще долго оставаться в этом «активе» Силайса. И это будет именно та помощь, которой мы от вас ждем…

– Я понял… – все так же угрюмо подтвердил Приеде.

– Ну, что же, поедем! – спокойно заключил Балодис.