Текст книги "Чайки возвращаются к берегу. Книга 1 — Янтарное море"

Автор книги: Николай Асанов

Соавторы: Юрий Стуритис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

2

Балодис вернулся домой только к восьми вечера. Магда и сын сидели в столовой, с книжками. Сын – на диване, Магда, как всегда, – за своим письменным столом. Сын включил для себя маленькую лампу-ночничок, вделанную над изголовьем дивана, Магда – настольную, под голубым абажуром. От этого комната казалась темной и очень пустой.

– Это у тебя, Август, называется праздник? – спросила Магда.

Сын выглядел обиженным. Еще неделю тому назад отец обещал, что седьмого они пойдут на новую оперу. А сам ушел утром, по какому-то телефонному звонку, и вот только сейчас вернулся. Арвиду было всего двенадцать лет. Он не очень верил, что дела взрослых такие уж неотложные. Скорее всего, размышлял он, тут какой-то подвох. Может быть, папе просто не захотелось идти на эту оперу. Мало ли он повидал разных спектаклей. И маму обидел. Но ведь праздник есть праздник, он праздник для всех. Почему же для них с мамой никогда почти не бывает праздников?

Балодис понимал его настроение. Болтая с сыном, споря с ним, узнавая о его увлечениях, он всегда старался вспомнить свое детство, чтобы быть на дружеской ноге с Арвидом. К сожалению, из этих попыток почти ничего не получалось. Какое детство было у Августа Балодиса? Детство батрачонка, пастушонка… Конечно, когда он вдруг вспоминал об этом своем детстве и принимался что-нибудь рассказывать, сын замирал от любопытства. Но все-таки относился к рассказам отца почти так же, как и к повестям Григулиса или Лациса. Интересно! Очень интересно! Но представить, что именно так и жили тогда люди, почти невозможно. Это могло быть только в старину. А стариной для маленького Арвида было все, что происходило до его появления на свет. Новая история мира начиналась для Арвида с тысяча девятьсот какого-то пятидесятого. Старина была, конечно, интересна, порой страшновата, но она была так давно!..

Магда иногда даже сердилась, особенно, если Балодис действительно вспоминал страшное. Для нее страшное тоже кончилось с того дня, как кончилась война. Теперь она аспирант, вот-вот станет кандидатом искусствоведческих наук. В ее мире было столько красоты: красоты искусства, красоты книг, красоты музыки, полотен, красок – что, узнавая от Магды новости ее мира, Балодис и сам начинал думать, что слишком уж позадержался в старом мире…

Он неприметно вздохнул, вспомнив об этом «старом мире», и постарался сделать веселое лицо.

– А не лучше ли просто поужинать вместе? Мама откроет для нас бутылочку вина, и мы с тобой, Арвид, выпьем по случаю праздника как настоящие мужчины! Согласен?

– Согласен! Согласен! – вдруг оживился Арвид, вскочил с дивана, включил верхний свет. Балодис с некоторой грустью подумал: «Парень живет далеко от меня! А ему так нужен сейчас отец! Он рад даже тому, что может побыть со мной полчаса за столом…» И с жестокой ненавистью вспомнил опять о «старом мире», осколки которого сейчас, вероятно, тоже сидят за столом и выпивают по поводу первой своей победы. Как же! Они отлично устроились. Квартира вне подозрений. Приеде сделал все как можно лучше! Как будто ждал их сто лет и держал под подушкой ключ от их обеспеченного и спокойного будущего.

Вспомнил и спохватился. Надо было немедленно позвонить в Москву.

– Накрывай на стол, Арвид, помогай маме, я только позвоню…

Магда проводила его слишком внимательным взглядом. За эти годы она вполне усвоила опасность телефона. Этот проклятый телефон мог зазвонить в любое время дня и ночи. И почти каждый звонок немедленно отрывал мужа от нее и сына. Аппарат прямой телефонной связи с Москвой стоял в кабинете Августа, и Магда никогда не знала, надолго ли телефон оторвет Августа от семьи. Не знала даже, опасно ли его исчезновение для него самого. Он уходил, улыбаясь, говоря: «Я скоро вернусь!» – но это скоро могло продолжаться и час, и день, и неделю, и месяц. Хорошо еще, что в последнее время его отлучки не превращались в целые годы отсутствия.

Магда прислушалась. Муж говорил спокойно. Но он всегда спокоен, даже тогда, когда уходит «на операцию». Боже мой, и слова-то такие, докторские… «Операция!» Как будто речь идет об удалении больного органа у человека. Хотя Август ведь как-то сказал ей: это и есть одна сложная и долгая операция по излечению общества. Но он никогда не говорил ей, как опасны бывают некоторые такие «операции». Только из третьих уст, от знакомых жен помощников Августа она порой узнавала, что где-то в кого-то стреляли, что где-то кого-то ранили, а потом и сама навещала этого раненого в госпитале, приносила цветы, пирожные, фрукты и думала об одном: «А если Августа…»

А Балодис сидел в своем кабинете за плотно прикрытой дверью и докладывал о событиях.

– Они пришли от Силайса, товарищ генерал, – говорил он. – Силайс дал явку на некоего Приеде. Может быть, вы помните, товарищ генерал, был у нас такой радист в разведотделе армии, в тысяча девятьсот сорок четвертом. Он попал вместе со мной в плен… Ага, вспомнили? Хорошо, продолжаю. Их трое, вещи закопаны в лесу возле Вентспилса. Я думаю, что это и есть первые ласточки того самого плана англичан, о котором вы нас информировали: «План широкого проникновения…» Поэтому мы их устроили на квартиру к отцу одного нашего сотрудника. Нет, Приеде явился сам. Да, понимаю. Жду вас. Ну почему же завтра? Можно и после праздников, теперь-то они никуда не уйдут… Хорошо. Есть, товарищ генерал…

Он опустил трубку, потянулся всем телом, как после трудной и тяжелой работы, расстегнул пиджак, подумал, снял его, остался в сорочке, потом снял и галстук. Он очень устал, и Магда простит его. А сыну надо будет рассказать об одном из прошлых праздников – они ведь были разные! Иные Август встречал в лесу, другие – на войне, третьи – на подпольной сходке, а многие – в тюрьме буржуазной Латвии. Да и Магде будет невредно послушать о некоторых из таких праздников, например о том, когда вместе с Августом сидел тот художник, постой, постой, как его имя? – он еще все рисовал заключенных, их прогулки по кругу, их каторжную работу… Уже после установления Советской власти в Латвии, при создании Музея революции, начали собирать эти рисунки каторжника и выяснилось, что он был едва ли не лучшим из молодых художников… Ах да, Буш! Арестант Буш! Так вот пусть Магда послушает об одном из таких праздников, вспомнит эти рисунки. Надо бы спросить, а издан ли альбом этого художника?

Его вывело из задумчивости тихое постукивание в дверь. Это Арвид пришел звать к столу. Ладно, отбросим все злое и недоброе в мире, предадимся ненадолго отдыху, он всегда бывает слишком короток.

3

Генерал-лейтенант Голубев прилетел в Ригу утром восьмого ноября.

День был, как говаривали в старину, неприсутственный, но те, кого касалась операция «Янтарное море», были всегда готовы к действию. В самом деле, разве заставишь противника соблюдать твои праздники? Это в рыцарские времена воины прекращали сражение в субботу, чтобы дать своим врагам помолиться, и начинали его снова в понедельник. Нынешние «рыцари плаща и кинжала» стали циничнее. Они для своих атак нарочно выбирают праздничные дни, надеясь, что веселые люди менее бдительны…

Балодис встретил Павла Михайловича на аэродроме.

С тех времен, как началась их дружба, прошло много лет, но Балодис так и не мог бы сказать, что угадывает настроение Павла Михайловича по первому взгляду на него. Вот и сейчас Павел Михайлович держался ровно, спокойно, будто и не было никакой особой причины, которая оторвала его от праздничного отдыха. Только, здороваясь с Балодисом, встряхивая тяжелую руку полковника, словно бы между прочим спросил:

– Ну, как они?

И Балодис, поняв, что все главное надо приберечь для серьезного разговора в другом месте и в другое время, так же коротко ответил:

– Отдыхают!

Идя к машине, Павел Михайлович расспрашивал, как двигается диссертация Магды, как учится Арвид, пообещал, что пришлет своего парня, сверстника Арвида, в гости к Балодису на новогодние каникулы – пусть побегают вместе на лыжах, и за всеми этими дружескими разговорами не было никакой тени, как случается, когда двое самых близких друзей вдруг среди разговора вспомнят об одной и той же опасности. Павел Михайлович как будто нарочно выключил все размышления о тех троих пришельцах из чужого мира, предаваясь, пока можно, чувству дружеской приязни и отдыху.

О том, что перед самыми праздниками недалеко от Вентспилса совершен прорыв границы, Павел Михайлович узнал примерно через час после того, как прорвавшиеся достигли берега.

Еще тогда произошел крупный разговор с командованием пограничных войск. Прорывавшиеся не сумели уничтожить следы на берегу, да и торопились они очень. При первом же обходе границы служебная собака обнаружила закопанную в песке резиновую лодку. Осмотр лодки показал, что добраться на ней до берега можно было только с какого-нибудь судна, подошедшего к берегу чуть не вплотную. Следовательно, в территориальные воды прорывался вражеский корабль. Пусть это всего-навсего катер или субмарина, однако они не были обнаружены. А такая безнаказанность несомненно повлечет новые действия…

И вот трое из прорвавшихся оказались в Риге…

Павел Михайлович прикидывал, что́ лучше – схватить ли немедленно этих трех человек, вывезти их в окрестности Вентспилса, чтобы они откопали свой «клад», предложить им выйти в эфир и сообщить англичанам, что у них все благополучно, и ждать, что скажут их хозяева, или же…

Вот это самое «или же», мелькнувшее в первое мгновение, когда он выслушал вчера рапорт Балодиса, и заставило его рано утром сесть в самолет.

Машина ворвалась в путаницу улиц. Праздник продолжался, и это было видно по толпам народа, по очередям у кино, по оживленной толчее возле магазинов. Балодис сказал что-то по-латышски шоферу, и машина, проскочив несколько улиц, вышла в район заводов.

– Не хотите ли посмотреть, где они устроились? – лукаво спросил Балодис.

– Что? Как посмотреть? – спросил генерал.

– Ну, конечно, не с визитом зайти, а взглянуть на их замок. Вот он, третий дом направо, забор, ворота, за ними флигель…

Генерал и в самом деле прильнул к окну. Дом как дом, таких тут, на окраинах, сотни. Добротный, на большую семью. Во дворе еще отдельный флигелек, комнаты на три-четыре, из трубы вьется дым.

В это время из ворот вышел человек и пошел навстречу тихо идущей машине. Павел Михайлович невольно откинулся назад, словно боялся, что его тут кто-то узнает.

– Это не из них?

– Приеде. Видимо, идет за продуктами. Я рекомендовал ему некоторое время держать «гостей» в напряжении. Вот он и старается. Так ему будет легче, не станут лезть с расспросами!

Открыл совещание председатель республиканского Комитета государственной безопасности генерал Егерс.

Уже много лет в республике не случалось ничего опасного. Люди, собравшиеся сегодня здесь, в просторном кабинете Егерса, держались напряженно, настороженно, хотя каждый из них прошел большую школу жизни, трудной работы, военных опасностей.

Приехал представитель командования пограничных войск. Он уже и так испытывал чувство изрядной вины и побаивался, что генерал-лейтенант Голубев привез для него полный мешок неприятностей. Приморская пограничная линия очень длинна, и если потенциальный противник решил пробить в ней брешь, придется потратить много сил и средств, чтобы предугадать и предотвратить новые попытки прорыва.

Генерал Егерс предоставил слово Балодису, который кратко изложил накопленные факты:

– Как организована негласная охрана? – спросил генерал.

– Оперативная группа наблюдает за домом и проживающими в нем круглосуточно…

Павел Михайлович думал о том, что произойдет, если принять план операции, которая постепенно складывалась из тысячи деталей и уже была окрещена названием «Янтарное море». Если принять во внимание те короткие реплики, которыми пока что обменялись шпионы со своим покровителем Приеде, можно думать, они действительно лишь первые ласточки. Одна ласточка, как говорится, весны не делает! Но прилетела-то не одна, их – три, и надеются они на появление большой стаи! А такие перелетные птицы весьма опасны!

Даже не зная их подлинных целей, можно ждать всего: взрывов, убийств, кражи государственных секретов. Конечно, и три ласточки не сделают весны, особенно если их сразу запереть в клетку. Но как тогда поймать ту стаю, которая готовится где-то к перелету? Ведь те-то ласточки полетят не наобум, им поставь радиомаяки на побережье, зажги костры в лесу. И кто-то будет пытаться это сделать – если не эти трое, то какие-то другие, недаром же англичане так уверенно говорят о своем плане широкого проникновения…

Ну, а если оставить этих троих на свободе? Давай-ка прикинем, товарищ генерал, во что обойдется нам с тобой и нашим с тобой помощникам эта их «свобода»…

Дело не в напряженности работы. Пусть они и расползутся из своей щели, как клопы, в разные стороны – весь их маршрут установить нетрудно. Может быть, они еще и помогут своими передвижениями, наведут на следы где-то спрятавшихся одного-двух иностранных агентов. Но появление их среди честных людей, их подлая работа над душами могут поколебать чье-то неустойчивое равновесие… А сколько вреда это принесет тем, кто всерьез воспримет их лживые сказки? Человеческая душа – вот главное богатство в нашей стране, а души-то как раз эти людишки и научены калечить…

Павел Михайлович глубоко задумался. Он вспоминал разные случаи, когда перед ним вот так же вставала дилемма: обезвредить ли преступника сразу или дать ему походить на коротком поводке, вспоминал случаи из недавней истории, когда то немцы подлавливали англичан в тайной войне, то англичане ловили немцев на такие же хитрые трюки. Англичане ухитрились однажды заслать к немцам просто мертвое тело, продержав его предварительно в леднике целый месяц, пока для мертвеца шили мундиры и подделывали документы…

Да, Павел Михайлович знал много подобных историй, но сейчас перед ним стояли другие задачи, другие люди – свои, советские, которых он обязан охранять.

Он поймал удивленный взгляд Егерса и спохватился: слишком задумался!

– Первичные мероприятия в отношении шпионов я одобряю, – сказал он. – Но не следует забывать, что английскую разведку создавали хитрые и умные люди. Это вам не немцы, их не упрекнешь в прямолинейности мышления. Англичане наверняка предусмотрели и такой вариант, что эти люди могут провалиться или попасть в наше поле зрения… Вот почему я спросил, как организована негласная охрана. Если шпионы обнаружат слежку, они могут принести нам, как известно, много вреда…

– Каким образом? – спросил один из присутствующих на совещании у Павла Михайловича. – Мы их арестуем – и все!

– Ну, арестовать шпионов, попавших в поле зрения, совсем не трудно. Но ведь английская разведка могла дать и такое задание: шпионы, поняв, что они провалились, должны продолжать работу как ни в чем не бывало, а меж тем дать знать условным сигналом, что положение опасное.

– Товарищ генерал, но ведь от этого мы тоже ничего не теряем! – сказал начальник следственного отдела. – Мы почувствуем, что игра не дает результатов, что англичане активности не проявляют, и просто прекратим ее, арестовав шпионов…

– Вот тут вы неправы! Мы можем многое потерять! Представьте на минуту, что англичанам стало известно: их шпионы находятся под нашим наблюдением. Тогда в своих телеграммах, которые, – как они будут предполагать, – мы прочитываем, они станут давать ложную информацию, например дадут явку к честному советскому человеку и, наоборот, обелят своего подшефного. И таких телеграмм мы будем получать по нескольку штук в месяц. Против кого тогда повернется игра? Органы безопасности будут тратить время, расследуя эти фальшивки. А самое страшное – это то, что англичане могут бросить тень на честных советских людей. И если мы берем на себя ответственность за такое обоюдоострое мероприятие, так нам необходимо быть особенно бдительными, анализировать малейшие детали поведения шпионов, знать все их мысли… И не дать им заметить нас…

Егерс, усмехнувшись, сказал:

– Почему эти проклятые англичане не могли выбрать другой участок для заброски своих шпионов?

– Не надо думать, что разведки атакуют только побережье Латвии! Из наших ориентировок известно, что разведки стран – участниц НАТО – заметно активизировали заброску своей агентуры в Советский Союз по всем каналам, легальным и нелегальным. В последнее время мы обнаруживали и ловили шпионов и в Белоруссии, и на Украине, и в Краснодарском крае, и на Дальнем Востоке. И дело не обходилось без жертв. На территории Эстонии погиб начальник пограничной заставы старший лейтенант Козлов. Там же, при захвате американских агентов-парашютистов Кука и Тоомла, был тяжело ранен работник Комитета госбезопасности республики…

Из всех участников совещания Голубев несомненно имел самый большой опыт по отражению тайных шпионских атак на Советский Союз. Он начал эту борьбу еще в годы Отечественной войны, воевал сначала против немецкого шпионажа, потом, по мере передислокации шпионских армий к англо-американским кормушкам, против разведок этих стран.

– У меня есть несколько предложений, товарищи, – медленно заговорил Голубев. – Первое, как это ни парадоксально, – помочь оказавшимся в Риге английским шпионам. Они очень хотят создать здесь, в Латвии, безопасный плацдарм для заброски новых шпионских групп. Вероятно, они хотят открыть здесь ворота не только в самую Латвию, но и дальше – на восток, на юг, на север. Это общая мечта всех разведок мира. Так не проще ли нам создать здесь, в Латвии, где уже «приземлились» английские шпионы, все необходимые условия для тех, кто пойдет по их следам? Устроить им «переправы» через границу, организовать опорные пункты для приема этих будущих «посетителей»?.. Не менее важно и другое обстоятельство. Этот контроль позволит нам дезинформировать противника по вопросам, которые его больше всего интересуют в нашей стране, даст нам возможность вовремя узнавать кое-что из их планов подрывной работы против Советского Союза, позволит определить техническую оснащенность их агентуры. С другой стороны, если рассудить, эти трое шпионов сами идут к нам в руки. Почему же не воспользоваться этим обстоятельством? Полковник Балодис уже сообщил, что шпионы почти что с первой минуты знакомства с Приеде просят связать их с «лесными братьями», которые, по мнению англичан, до сих пор бродят по лесам Латвии. Мы можем пойти навстречу этому желанию англичан и, в частности, начальнику прибалтийского отдела английской разведки господину Маккибину.

Присутствующие заулыбались, кто-то вспомнил похожие случаи из времен Отечественной войны и ликвидации бандитизма в Латвии, когда деятельность шпионов иностранных разведок была тоже довольно оживленной: «лесными братьями» интересовались и американцы, и англичане, и шведы…

Павел Михайлович продолжал:

– Между прочим, товарищи, этим мы в какой-то степени воскрешаем славные традиции чекистов времен Феликса Дзержинского. Как вы помните – если не по опыту работы, так из истории, – в те годы иностранные разведки тоже проявляли повышенный интерес к нашей стране. Тогда чекисты Феликса Дзержинского организовали ряд переправочных пунктов на границах панской Польши и буржуазных республик Прибалтики, и большинство иностранных агентов шло в нашу страну по каналам, которые контролировались органами Чека. Даже такой опытный конспиратор, как Савинков, до самого ареста не подозревал, что находится все время под контролем. А ведь он устраивал даже парады своих агентов! Помните историю о том, как он принимал на Тверском бульваре в Москве торжественный марш своей «подпольной организации»!..

Что ж, если англичане этого хотят, мы создадим для них «лесную группу». Когда все будет подготовлено, Приеде может сказать шпионам, что разыскал старого знакомого, который имеет связь с лесом. В роли этого знакомого должен выступить кто-то из наших людей, он же примет на себя ответственность за всю дальнейшую связь со шпионами, организует им передачи в эфир, станет снабжать их «информацией», разбавив данные некоторыми дезинформационными сведениями. Вот, примерно, тот план, который мы должны обсудить со всей тщательностью… Причем надо все время помнить, что Маккибин послал сюда довольно опытных людей. Особенно это касается руководителя группы Вилкса, в котором мы предполагаем одного из офицеров-летчиков буржуазной Латвии.

Павел Михайлович умолк, сел и положил тяжелые руки на стол. Пальцы непроизвольно постукивали по столу, словно выбивали барабанную дробь, что-то вроде сигнала: «Слушай!» – каким в старину караульные предупреждали друг друга о бдительности. Он старался ничем не воздействовать на своих слушателей, даже взглядом, и смотрел прямо перед собой, словно видел в полированной доске массивного чернильного прибора, сделанного из местного камня, изображение будущего.

Он только теперь рассмотрел, наконец, блистательный чернильный прибор, на который так долго поглядывал. Прибор изображал Лачплесиса, сталкивающего ладью в море. В ладье было три отделения – трюмы, что ли, и в них налиты разные чернила: зеленые, красные и синие. Лачплесис опирался одной ногой в гранитный берег, другая была по колено в море, состоявшем из трех волн с барашками. Камня много, художества – чуть, а стоит такой прибор, наверно, бешеных денег…

Павел Михайлович оглядел всех. И, словно бы в ответ на его взгляд, все задвигались, заговорили.

– Лучше продержать шпионов всю зиму в Риге, – твердо сказал Егерс. – Дать им возможность выйти в эфир, но не сразу, несколько поманежить их, чтобы им не казалось, что тут только и ждали их пришествия. Выяснить через Приеде, каковы, собственно, дальнейшие намерения англичан. А исподволь готовиться и к переходу в лес, но идти туда весной, когда и в лесу можно наладить сносное существование. Не стоит очень уж торопиться с «услугами» английской разведке. Наоборот, я думаю, что, чем труднее будет шпионам зацепиться за «лесных братьев», тем дороже будет казаться их услуга англичанам…

Павел Михайлович остановил взгляд на Балодисе. Балодис был самым большим докой в лесной жизни. Когда-то он руководил действиями партизан, организовывал разведывательную сеть в тылу противника. А после войны ему пришлось выбивать из леса бандитские группы.

Август Янович посмотрел на генерала. В глазах промелькнула тень улыбки.

– Я думаю, нам нет нужды спешить навстречу желанию англичан. Да и шпионы станут покладистее, если потрясутся немного от страха. А Приеде их уже, по моему совету, напугал так, что они боятся выйти из дома. Операцию по переходу в лес готовить надо, но переходить только весной…

Предложение было принято.

На следующий день Павел Михайлович улетел в Москву.

Руководство всей операцией «Янтарное море» было возложено на полковника Балодиса.

А Павел Михайлович, занимаясь своими очередными делами, часто вспоминал тот, второй праздничный день ноября, когда он сидел в кабинете председателя Комитета госбезопасности Латвии. И вспомнив, брал трубку, звонил, спрашивал полковника Балодиса.

Балодис отвечал кратко: «Живут тихо». Или: «Вышли в первый раз в эфир. Текст радиограммы пересылаю»; «Начинают испытывать нужду в деньгах»; «Вилкс выходил искать родственников»; «Лаува выезжал искать жену. Беседовал ночью, ушел удрученный»; «Вышли в эфир вторично…»

В конце апреля Балодис недовольно сказал:

– Лаува явился с повинной. Что делать?

Павел Михайлович усмехнулся в трубку, ответил:

– Подождите меня. Я должен быть скоро в Таллине. По дороге туда остановлюсь дня на два в Риге.