Текст книги "Бренна земная плоть. В аду нет выбора. Голова коммивояжера"

Автор книги: Николас Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 11

Когда впоследствии Найджела расспрашивали об этом случае, он обычно начинал свой рассказ следующими словами: «Это дело было раскрыто ныне здравствующим профессором древнегреческого языка и драматургом семнадцатого века». Однако тот, у кого хватит терпения дочитать эту книгу до конца, поймет, что довольно важную роль в раскрытии этого дела сыграл сам Найджел. А слова его следует воспринимать не иначе как эпиграф к рассказу о загадочном случае.

Но утром 28 декабря, когда Стрэйнджуэйз-младший поднялся с постели, дело это было еще далеко от своего завершения. Над чаткомбским парком нависло серое небо, а холмы были скрыты густым туманом. Джереми Негрум, для которого любая погода не была помехой, тащил на спине какой-то мешок. При этом выражение лица у него вполне соответствовало его библейскому имени.

Пока Найджел брился, он, раздумывая, все больше убеждался в том, что это загадочное дело никак не раскрыть, не зная таинственного прошлого полковника. А больше всех о полковнике могла рассказать Джорджия Кавендиш – человек, которого Стрэйнджуэйз подозревал сильнее остальных. Именно поэтому он и решил поговорить с ней. Если она невиновна, подумал Найджел, то расскажет о полковнике очень многое. Если же все-таки виновна, то начнет путаться, и это позволит сделать определенные выводы.

В столовой сидел с хмурым видом только Филипп Старлинг.

– И это называется гренки! – буркнул он, завидя Найджела, и сунул ему под нос то, что не считал гренками. – Безобразие одно… Такое можно получить только в университетской столовой. Но в домашних условиях…

Он положил на хлеб полоску мармелада и с явным аппетитом принялся есть.

– Видимо, несчастья последних дней отразились и на кухарке, – заметил Стрэйнджуэйз.

– Ты имеешь в виду убийства? Мне кажется, что в твоих словах слышится легкий упрек. Но ты переоцениваешь потусторонний мир и недооцениваешь наш. Я считаю жизнь важнее смерти. И поэтому ни одно убийство не должно быть причиной плохого приготовления гренок. Кстати, поскольку уж мы заговорили об убийстве, скажу тебе, что положение становится довольно неприятным. Вчера сержант осмелился обыскать меня. Очень неприятное ощущение, поскольку я очень боюсь щекотки. А когда я выхожу из дома, то за мной повсюду следует полицейский, который, видимо, боится, как бы я не совершил какой-нибудь пакости. В университете мое имя втопчут в грязь, когда узнают, что я провел рождественские дни в Чаткомбе. И моя пищеварительная система тоже страдает оттого, что обед подается не вовремя…

– Обед! – задумчиво повторил Найджел. – Обед… О чем-то я хотел тебя спросить? О чем же?.. Ах да, вспомнил! Ты мне хотел рассказать что-то об О'Брайене. В первый день Рождества он сказал или сделал что-то. Ты только успел сказать: «Кстати, ты заметил, как О'Брайен…» А потом наш разговор прервался в связи с нападением на Беллами.

Филипп Старлинг задумался, но наконец все же вспомнил:

– Помнишь, как он процитировал стихотворение, вернее, стихотворные строки? А потом сказал, что это слова Уэбстера! Но на самом деле эти строки не из драмы Уэбстера! На самом деле эти строки из драмы Тёрнера. Я только позднее обратил на это внимание. Мне это показалось странным, ведь он, судя по всему, достаточно хорошо знал литературу.

Найджел был разочарован. Он ожидал более важных разоблачений. Через час он вошел в маленький кабинет, где Джорджия Кавендиш писала письма. На ней были ярко-красная юбка и кожаная куртка. На плече, как обычно, сидел попугай.

– Может быть, прогуляемся немного? – предложил Найджел. – Мне хотелось бы поговорить с вами.

Попугай злобно посмотрел на него и прокричал:

– Мешок с дерьмом!

Джорджия рассмеялась.

– Вынуждена просить у вас извинения за Нестора. Но он долго вращался среди моряков… Да, я пойду с вами. Только вот допишу письмо и отнесу Нестора в клетку. Он не любит дождя.

Когда Джорджия через несколько минут спустилась вниз, на ней уже было непромокаемое пальто. Но шляпы она не надела.

– Вы не боитесь, что ваша голова намокнет? – спросил Стрэйнджуэйз, натягивая свою фетровую шляпу.

– Мне нравится, когда у меня мокрые волосы. К тому же дождик мелкий.

– Я вытащил вас из дому, – чистосердечно признался Найджел, – потому что хотел расспросить кое о чем.

Джорджия Кавендиш ничего не ответила. А о том, что она сжала в кулаки руки, спрятанные в карманы пальто, Найджел догадаться не мог. Тем не менее долгое молчание стало тяготить его, и он, глубоко вздохнув, произнес:

– Я хотел попросить вас рассказать мне все, что вы знаете об О'Брайене.

– Вы спрашиваете меня об этом как официальное лицо? – после короткого раздумья спросила Джорджия.

– Здесь я не являюсь официальным представителем полиции. Но я обязан рассказать ей обо всем, что услышу и что может помочь распутать это дело.

– По крайней мере, вы честны, – сказала она, опуская глаза.

– Я набросал различные варианты, – продолжал между тем Найджел, – и из них следует, что на вас падают самые большие подозрения в совершении обоих преступлений. Но в действительности я убежден, что вы невиновны.

Он умолк, удивившись, что у него так сильно забилось сердце.

Джорджия остановилась и безотчетно начала шевелить ногой мокрую опавшую листву. Наконец она подняла глаза и, едва заметно улыбнувшись, сказала:

– Хорошо. Я вам все скажу. Что вы хотите узнать?

– Прежде всего, как вы познакомились с О'Брайеном и что произошло дальше. А также все, что он вам когда-либо рассказывал о людях, которые сейчас находятся здесь. Если бы это не было так важно, я не стал бы спрашивать. Возможно, и для вас будет лучше, если вы наконец откроете то, что лежит у вас на душе, – добавил он с неожиданной теплотой.

– Это началось в прошлом году. Мы организовали экспедицию в Ливийскую пустыню. Кроме меня в ней участвовали лейтенант Галтон и мой родственник Генри Льюс. Для Генри это была первая экспедиция. Он был очень впечатлительный юноша, но приятный и покладистый. Мы хотели отыскать исчезнувший оазис Церцура. До этого уже неоднократно совершались подобные попытки, да и впредь они, конечно, тоже будут. Ведь оазис до сих пор не найден и, подобно легендарной Атлантиде, приковывает к себе внимание исследователей. В нашем распоряжении были две машины, пригодные для передвижения по пустыне. Кроме того, у нас были запасы продовольствия на два месяца, достаточное количество питьевой воды и горючего, поэтому экспедиция была больше похожа на увеселительную прогулку – так, во всяком случае, мы думали вначале. Не буду вас утомлять географическими подробностями – пустыни в этих краях похожи друг на друга, как близнецы. Кругом песок и солнце. И ничего больше. Разве что изредка попадется какой-нибудь оазис. И так – пока не доберешься к югу от Вади-Хавы. Вскоре наша так называемая увеселительная прогулка превратилась в страшное испытание: мы попали в песчаную бурю. Вообще-то эти бури не представляют особой опасности, но тем не менее сильно действуют человеку на нервы. Генри был очень напуган и даже стал заговариваться. Нам не надо было брать его с собой. Это была моя ошибка. Наконец он не выдержал. Когда мы с лейтенантом занялись вычислениями, Генри завел машину и ударился в бегство. Он хотел уехать домой. Галтон успел догнать его и вскочил на ступеньку машины. Но Генри, выхватив пистолет, выстрелил ему в живот. Потом он разразился каким-то сумасшедшим смехом и начал стрелять по канистрам с бензином и питьевой водой, стоявшим в машине. Ему удалось повредить пять из них. Я вынуждена была пристрелить Генри – другого выхода не было. Ему еще повезло – я поразила его в самое сердце, а Галтон промучился еще три дня, – тихо добавила Джорджия.

Найджел почувствовал, как у него защемило в груди. Он хотел сказать какие-нибудь добрые слова, но не нашел подходящих. А Джорджия между тем продолжала:

– Это случилось между Увейнатом и Вади-Хавой, приблизительно в ста тридцати километрах от последней. У меня был выбор: или продолжать двигаться вперед, или отправиться назад в Вади-Хаву и далее – на Кутум и Фашер. Караван должен был прийти только через несколько дней, а чтобы попытаться спасти Галтона, надо было как можно быстрее добраться до Кутума, откуда он мог бы быть переправлен самолетом в Хартум. И я решилась. Воды у нас уже осталось мало, а Галтону нужно было очень много. Ехать быстро мы не могли, так как он очень тяжело переносил тряску. Тем не менее нам удалось миновать Вади-Хаву, и я было подумала, что нам повезло. Но ошиблась. На следующий день мы добрались до степи, которая граничит с пустыней. На машине там пробираться было очень трудно – крутые холмы, жесткие кустарники и множество пересохших канавок. За час я могла проехать не больше пятнадцати километров, но и этого оказалось слишком много для Галтона. Поняв это, я остановила машину. Галтон предложил мне оставить его, а самой ехать дальше. Но как я могла! Ведь во всем этом была и доля моей вины. К тому же он был уже слишком слаб, чтобы уговорить меня. На следующий день его не стало. Кое-как мне удалось вырыть могилу и похоронить его. После этого я проехала еще немного. Питьевой воды осталось полканистры, а бензина – канистра… Вам не скучно все это слушать? – спросила Джорджия, помолчав. – Боюсь, что все это не имеет никакого отношения к вашему делу.

Найджел уверил ее в обратном, и Джорджия продолжала:

– Постепенно я начала беспокоиться все сильнее, так как воды осталось совсем мало. Ко всему прочему, внезапно сломалась задняя ось. Это случилось приблизительно в ста километрах от Кутума. Там, правда, были караванные пути, которые сокращают дорогу. В надежде наткнуться на один из караванов я выпила остаток воды и отправилась дальше пешком. Я не прошла и полкилометра, как оступилась на какой-то выемке и вывихнула ногу. Пришлось ползти обратно к машине. Ведь если меня будут искать, рассудила я, то легче найти машину, чем человека. Так прошел день, второй… не знаю, видели ли вы когда-нибудь человека, умирающего от жажды? Так вот, мне пришлось испытать это. И я не собиралась дожидаться мучительного конца. В свои экспедиции я всегда брала с собой яд – синильную кислоту. Ведь с его помощью проще всего свести счеты с жизнью. Там, у машины, уже начиная испытывать жажду, я не раз возвращалась к этой мысли, а потом вдруг услышала гул самолета. Сперва я даже не поверила себе, но потом убедилась, что в небе действительно летит самолет.

Я начала махать руками и делать всякие знаки и, когда самолет низко пролетал надо мной, увидела, что и пилот машет мне рукой. Прикинув, что ему понадобится часов десять, чтобы вернуться обратно и потом добраться ко мне на машине, я решила, что, пожалуй, вытерплю эти десять часов. Но пилот вообще не полетел обратно. Он начал кружить, словно выискивая место для посадки. Я подумала, что это только потеря времени. Даже ангелу не под силу было здесь приземлиться! Но Фергусу это удалось. Это был один из тех отважных и сумасбродных поступков, на которые был способен только О'Брайен.

Силы мои были уже совсем на исходе, но Фергус сразу принес мне воды из самолета, а потом начал чайными ложками вливать в меня коньяк. При этом он рассказывал еще какую-то непристойную историю о старой даме. Вскоре я заснула. А когда проснулась, было уже раннее утро и Фергус копошился у своей машины. Потом он приготовил завтрак и я узнала, как ему удалось меня найти. Я рассказала ему о себе и о своей семье. Родители мои умерли рано, единственным близким мне человеком был брат Эдвард. Фергус заинтересовался моей привязанностью к Эдварду и стал расспрашивать меня о нем подробнее. Сев на своего любимого конька, я рассказала о брате все до мельчайших подробностей. Я даже упомянула, что лето он обычно проводит в Ирландии, где жили наши родственники. Рассказывая это, я задала глупый вопрос, который, как ни странно, часто задается в подобных случаях. Я поинтересовалась, не встречал ли Фергус его там, словно Ирландия была не страной, а маленькой деревушкой. Фергус полюбопытствовал, где останавливается Эдвард. Я назвала Мейнард-Хауз в графстве Бексфорд, но оказалось, что О'Брайен плохо знает эту часть страны.

Потом Фергус предположил, что я буду чувствовать себя очень одинокой, когда мой брат женится. Я ответила, что Эдвард – старый холостяк, хотя однажды на самом деле Эдвард был сильно влюблен в кого-то в Ирландии, но девушка не ответила ему взаимностью.

У Фергуса появилось желание познакомиться с моим братом, и я сказала, что с радостью это сделаю, как только мы выберемся из этой чертовой пустыни.

О'Брайен тоже порассказал мне много интересного о своей жизни, но его истории были настолько малоправдоподобны и даже фантастичны, что я приняла его за второго барона Мюнхгаузена. Тем не менее он был непревзойденным рассказчиком. Я поинтересовалась его жизнью до войны, но он был нем как рыба. Сказал только, что не знал своих родителей и что работал в сельской местности.

Через пару дней он отремонтировал свой самолет, который немного пострадал при посадке, и мы поднялись в воздух. Видимо, Фергус все-таки не смог отремонтировать его как следует, потому что, когда мы приземлялись в Каире, самолет буквально пропорол брюхом всю взлетную полосу, так что мы оба ненадолго оказались в больнице…

– Очень благодарен вам за рассказ, – произнес Найджел, не найдя в этот момент никаких более подходящих слов.

– Пустяки. Я с удовольствием это сделала, – ответила Джорджия насмешливо, добавив затем: – Но я говорю серьезно, ведь я никому еще об этом не рассказывала. Теперь мне стало даже как-то легче на душе.

– Меня только встревожило ваше упоминание о синильной кислоте…

– О синильной… А почему?

– По странному совпадению Киотт-Сломан был отравлен синильной кислотой.

Словно по мановению волшебной палочки спокойное выражение исчезло с лица Джорджии. Найджел почувствовал, что коснулся раны, которая уже начала было затягиваться. Тем не менее он должен был продолжать:

– Где вы храните эту штуку, если не находитесь в экспедиции?

– Под замком в своей квартире. Или просто выливаю ее.

– У вас и сейчас есть в квартире синильная кислота?

Джорджия помедлила с ответом. Потом неуверенно, словно сомневаясь, прошептала:

– Думаю, что да.

– Очень неприятно, что я вынужден задавать вам эти вопросы. Но такой яд обычно можно получить только через врача. Думаю, что и у вас он появился таким же путем, и поэтому дело лишь во времени – полиция наверняка узнает, что у вас есть синильная кислота. Рано или поздно вас все равно об этом спросят, и для вас, так же как и для всех других, было бы проще самой сообщить об этом полиции и дать согласие на его изъятие из вашей квартиры. Хотя бы для того, чтобы доказать, что там он находится в целости и сохранности.

– Нет… Нет, это могло бы… Я на это не отважусь! – выкрикнула Джорджия.

– Не отважитесь?

– Не отважусь… – повторила она взволнованно. – Последний раз я брала яд у знакомого аптекаря. Он дал мне его без рецепта, потому что в тот раз я не сумела достать его. Если я сознаюсь, то поставлю человека в очень неловкое положение.

– Скажите, а многие знали о том, что вы храните у себя дома синильную кислоту?

– Думаю, что большинство моих друзей. Но вы напрасно теряете время. Дело в том, что ни один человек не знает, где я ее храню…

Джорджия выглядела испуганной и усталой, и Стрэйнджуэйз решил перестать играть роль инквизитора.

– Из вашего рассказа следует, – сказал он, – что вы вполне в состоянии убить человека: вы же застрелили своего родственника. И Киотт-Сломан умер как раз от того яда, который находится в вашем распоряжении. И тем не менее сейчас я еще больше уверен, что не вы убили О'Брайена и Киотт-Сломана.

Джорджия одарила его благодарной улыбкой, но по глазам было видно, что ее мучает что-то, чего она не решается доверить Найджелу несмотря на его рыцарское поведение. Она положила свою руку на его.

– Ваше человечное отношение ко мне многое меняет. Но в данном случае я просто не могу принять вашу помощь. Что вы еще хотите узнать от меня?

– Когда началась связь между Люсиллой и О'Брайеном?

– Насколько мне известно, в начале года, когда он вернулся из Каира, Фергус познакомился с ней в нашем доме. Люсилла была тогда приятельницей Эдварда.

– Как вы думаете, почему он пошел на эту связь? Ведь Люсилла не относится к тому типу женщин, который ему нравится. Или я ошибаюсь?

– Ну, прежде всего он – мужчина, а она – ведь вы этого не станете отрицать – красивая женщина. И потом, у меня было такое чувство, что он просто хотел позабавиться с ней. Духовной общности у них наверняка не было… Кроме того, он был довольно странный человек, – тихо добавила она. – Временами мне казалось, что и я тоже мало что для него значу. Он не принадлежал мне полностью. Мысли его нередко витали где-то в другом месте.

– Ну а что общего было между ним и Киотт-Сломаном? Ведь более разных людей нарочно не найдешь!

– Киотт-Сломан использовал Люсиллу как своего рода рекламу для своего ресторана. Она часто бывала там с Эдвардом и однажды рассказала об этом Фергусу. Люсилла обмолвилась, что ресторан этот принадлежит Киотт-Сломану. Тот ответил, что был бы не против посмотреть на этот новый мазок цивилизации. И летом они с Люсиллой побывали там пару раз. Но тем не менее я сама была удивлена, что он пригласил к себе Киотт-Сломана на Рождество.

– Вы случайно не знаете, каким путем О'Брайен нажил свое состояние? Мне говорили, что он богатый человек.

Джорджия усмехнулась:

– Как-то я спросила его об этом. Но он, как всегда отшутившись, ответил, что ему удалось обогатиться за счет шантажа индийского магараджи. И рассказал мне одну из своих многочисленных историй, в которых какая-то крупица правды всегда присутствовала. После войны он уехал в Индию и, по его словам, оказал какую-то важную услугу одному из туземных высокопоставленных лиц. Ведь и сейчас есть индийские князья, которые купаются в золоте, и им ничего не стоит подарить пару ящиков золота своему фавориту… Но в денежных делах Фергус был очень осторожен… Жизнь свою ни во что не ставил, а с деньгами осторожничал. Не правда ли, удивительная черта?

– Да, конечно… У меня к вам еще только один вопрос. Как вы думаете, ваш брат знал, что полковник собирался порвать с Люсиллой? – Увидев, какое выражение приняло лицо Джорджии, он тут же поспешно сказал: – Ну хорошо, хорошо! Не надо. Я снимаю свой вопрос.

– Вы не возражаете, если мы вернемся в дом? – В тихом голосе Джорджии появились дрожащие нотки. – У меня совсем промокли ноги.

Найджел взял ее под руку.

– Да, конечно! Идемте в дом… Знаете, вы мне кажетесь не такой уж закаленной.

Джорджия закусила губу. Она хотела что-то сказать, но в следующее мгновение спрятала голову на плече у Найджела и расплакалась.

– Да, это дело, похоже, и меня начинает сводить с ума, – прошептал тот.

Глава 12

На самом деле, признался себе Найджел позднее, не само дело сводило его с ума. Надо было что-то предпринять, чтобы уберечь Джорджию от когтей Блаунта. Да и не только Джорджию. Ведь под подозрением и ее брат тоже. Если с ним что-нибудь случится, это разобьет ей сердце. А Найджелу сейчас было ясно лишь одно: она смертельно боится, что именно Эдвард совершил оба убийства. Это можно было с самого начала понять по ее поведению. А выражение ее лица, когда она увидела мертвого полковника, и утверждение, что она якобы слышала крик или шум с верхнего этажа, в то время как брат ее находился в столовой? Этим она как бы обеспечивала ему алиби. И то, как Джорджия сразу призналась, что ожидала получить деньги по завещанию О'Брайена, – этим она как бы принимала удар на себя, отводя его от брата. Интересно, знает ли она что-либо конкретное или только подозревает?

Выходит, что Найджел должен попытаться снять вину и с него? Но тогда остается только Люсилла. Многое свидетельствует против нее, но нельзя же ее обвинить просто так, безосновательно!

Мысли Найджела были прерваны приходом инспектора Блаунта.

– Я видел, как вы прогуливались с мисс Кавендиш, – сказал он. – Удалось вам что-нибудь узнать от нее?

– Ничего существенного, – ответил Стрэйнджуэйз. – Мы говорили в основном о полковнике.

Блаунт вопросительно посмотрел на него поверх очков.

– Я еще раз переговорил с миссис Грант. Она клянется, что в тот день Беллами до половины третьего все время вертелся около кухни. Значит, мистер Старлинг исключается.

– Исключается только в случае с Беллами! – хмуро буркнул Найджел.

– Хм… Кроме того, у меня был интересный разговор с Эдвардом Кавендишем. Я дал ему понять, что его положение весьма невыгодно и с его стороны было бы целесообразно как можно быстрее дать ответы на интересующие нас вопросы. Я намекнул также, что у него имелись мотивы для обоих убийств, ну, и так далее. Сперва он немножко вспылил, но потом притих и объяснил свою нервозность тем, что его сводит с ума мысль, что его сестра что-то знает об этих убийствах.

– Что? Прямо так и сказал? – раздраженно бросил Стрэйнджуэйз.

– Да… А потом упомянул об одном инциденте, который с трудом удалось замять. Говорят, что мисс Кавендиш застрелила в Африке своего двоюродного брата – в целях самообороны, как она объяснила. Но больше всего его обеспокоило, – продолжал Блаунт, – что Киотт-Сломан был отравлен. Ему известно, что у его сестры имеется яд. Я спросил, что это за яд, и он ответил: синильная кислота. Тогда я полюбопытствовал, какие мотивы могли быть у его сестры, чтобы убить человека, которого она любила, и потом другого человека, которого почти не знала. После этого вопроса он стал осмотрительнее и долго распространялся о том, что никоим образом не хотел бросать тень подозрения на свою сестру, но опасается, что некоторые факты сами приведут полицию к ней. Что касается мотивов, то у нее, разумеется, их не могло быть, но, поскольку полиция у нас очень усердна, добавил он, она и сама отыщет мотив.

Найджел даже покраснел от возмущения, и во взгляде его появилась твердая решимость. Этот жалкий братец зашел слишком уж далеко! Теперь не было смысла щадить его. Внезапно перед его глазами всплыла отчетливая картина того, как Эдвард бежал перед ним в то утро к бараку. Что-то в этой картине требовало объяснения… «Ну конечно же! О Боже ты мой! – подумал Стрэйнджуэйз. – Как же я этого не понял раньше!»

А инспектор как раз обронил:

– После этого разговора с Кавендишем я еще раз просмотрел ваши выкладки. Если к вашим подозрениям в отношении мисс Кавендиш добавить суждения ее брата, то все это будет выглядеть очень весомо. Как явствует из ваших записей, она была единственным человеком, который пользовался полным доверием полковника и мог нанести неожиданный удар.

– Я считаю, что все это в равной степени относится и к Люсилле Траль. Она же была с полковником в близких отношениях. Кстати, мисс Кавендиш сама рассказала мне насчет этого яда. Она всегда брала его с собой в экспедицию на тот случай, если попадет в безвыходное положение. И рассказала она об этом совершенно открыто.

Блаунт поскреб подбородок и задумчиво посмотрел на Найджела.

– Кажется, вы уже выяснили все и изменили свой взгляд. Чудесно! Ведь это никому не запрещается. Но тем не менее я должен еще раз допросить мисс Кавендиш. Возможно, мне она расскажет больше, чем вам, – добавил он с улыбкой.

Улыбка эта ускользнула от Найджела, ибо он мысленно пытался связать остальные доказательства с тем фактом, что Кавендиш стремился попасть к бараку раньше его. Теперь обязательно надо было разузнать все о личности О'Брайена. Вспомнил он и о Джимми Хоупе, который, по словам Киотт-Сломана, служил в подразделении О'Брайена. Где же он живет сейчас?.. А-а, в Стейтауне, что под Бриджвестом!

– Я хотел бы воспользоваться машиной О'Брайена, – сказал Найджел Блаунту. – Как вы думаете, это возможно?

– Конечно! А что вы собираетесь предпринять?

– Надеюсь, что, когда вернусь, смогу рассказать вам удивительную историю. И прошу вас: не предпринимайте до моего возвращения никаких решительных мер. И ради Бога, не следует арестовывать Джорджию Кавендиш. Будет выглядеть смешно, если потом вам придется выпустить ее на свободу.

Час спустя Стрэйнджуэйз уже сидел в неприбранной комнате одноэтажного дома. Джимми Хоуп поставил на бензиновую плитку воду, гостеприимно объяснив, что в четыре часа он всегда ставит воду для чая, если кто-нибудь ненароком заглянет к нему. К чаю он поставил на стол несколько кексов и налил себе рюмку виски.

– Плохая привычка, – усмехнулся он. – Во время войны мы принимали эту штуку для успокоения нервов, и теперь я никак не могу отвыкнуть от этого. Как ни странно, но старине Слип-Слопу, казалось, это было не нужно… Итак, что вы хотели бы узнать? Того, кто это сделал, надо вздернуть на виселице. Просто не могу представить, что О'Брайена больше нет в живых, хотя он и выглядел очень неважно, когда я видел его в последний раз.

– Ах, значит, вы с ним недавно виделись?

– Да, в августе месяце, когда он как раз поселился в Чаткомбе, он пригласил меня к себе. Выглядел он как живой труп, но был в превосходном настроении. Он сказал мне, что как раз составляет завещание и хотел бы половину своего состояния завещать организации, которая займется безболезненным устранением с этого света штабных офицеров. Позднее он попросил меня подписать завещание в качестве свидетеля.

– Что? В самом деле? А нам пришлось поломать головы, чтобы выяснить хоть что-нибудь об этом завещании. Вторым свидетелем был Беллами?

– Нет, не Беллами… Какая-то странная старуха. Думаю, его повариха…

Это для Найджела было уж слишком: в один миг рухнула версия покушения на Беллами. Правда, он и полицейские и раньше должны были догадаться, что О'Брайен наверняка упомянул Беллами в своем завещании и поэтому тот как свидетель исключался. Значит, судя по всему, убийство О'Брайена не имело ничего общего с завещанием. Был примечателен и еще один факт: миссис Грант ни разу не упомянула, что она подписала завещание в качестве свидетельницы, хотя Блекли наверняка ее об этом спрашивал.

– А полковник говорил вам, как он собирался поступить с завещанием? Передать своим адвокатам или спрятать куда-нибудь?

– Нет, об этом он ничего не говорил… А как у вас продвигается дело? Вы уже что-нибудь нашли? Или об этом и спрашивать нельзя?

– Какой-то прогресс намечается. В настоящее время главные трудности состоят в том, что мы ничего не знаем о довоенном прошлом полковника.

– И если узнаете что-либо, считайте, что вам крупно повезло. Нам этого так и не удалось. Если я не ошибаюсь, он появился в моем подразделении на втором году войны с молодым парнем по имени Файр. Они ни на шаг не отходили друг от друга, словно сиамские близнецы. Думаю, что оба заявили себя в анкете старше, чем были на самом деле. Файр тоже был ирландцем и происходил из одной из лучших семей Бексфорда. Он много рассказывал нам о своем доме и о своих родителях, но относительно О'Брайена не проронил ни слова. Мы часто расспрашивали его о Фергусе, но так ничего и не услышали. В конце концов мы прекратили эти безнадежные попытки. Немного позже возникли неизбежные в таких случаях слухи. Дескать, О'Брайен убежал из родных мест, потому что пристрелил одного человека, которого терпеть не мог, и так далее. Мы не старались их опровергать, но и не доискивались, насколько они соответствовали истине. Судя по тому, как Фергус вел себя на войне, я нисколько бы не удивился, окажись все, что о нем говорили, правдой.

– Он с самого начала был таким? – спросил Найджел.

– Странно, что именно вы об этом спрашиваете. Нет, сначала он был не таким. Правда, он всегда был блестящим летчиком, но по крайней мере поначалу вел себя вполне разумно. А потом в один прекрасный день ему внезапно понадобился отпуск. Вот уж никогда бы не подумал, что он способен перевернуть все вверх дном, лишь бы добиться своего. И тем не менее ему это не удалось. В то время вообще никому не давали отпусков, потому что ожидалось наступление. Две недели О'Брайен буквально не находил себе места, был похож на бедного грешника перед казнью. А потом как-то утром я встретил их вместе с Файром, когда они читали какое-то письмо. Вид у обоих был такой, словно их самолет только что потерпел аварию. И после этого О'Брайена как будто подменили. Никто из нас даже не сомневался, что Фергус сам искал смерти. Но он был летчиком от Бога, и смерть его не брала. Он выходил победителем из самых безнадежных ситуаций. Мы все боялись за него. Выглядел он словно призрак.

– А что случилось с Файром?

– Он тоже был хорошим летчиком, но без О'Брайена ему бы не удалось прожить так долго. В воздухе Фергус заботился о нем, как мать о своем ребенке. Файр не раз сердился на него, говорил, что он и сам может постоять за себя. Но тем не менее, когда их разлучили, он вскоре погиб.

– Как именно?

– Каждого из них назначили начальником звена. Сам я уже находился в другом месте и услышал об этом позднее. Файра сбили, когда он со своим звеном атаковал какие-то наземные укрепления противника. Кажется, это было примерно за год до конца войны. О'Брайен потерял на этом же участке буквально все свое звено, но сам каким-то чудом спасся. А после гибели Файра Фергус вообще стал как одержимый. Словно в него дьявол вселился.

– Что ж, большое спасибо за информацию, – поблагодарил Найджел. – Теперь мне пора двигаться.

– Мне очень жаль, что я почти ничем не смог вам помочь. Выпейте еще чашечку чая перед дорогой. Не хотите? Что ж, тогда всего хорошего! И приезжайте ко мне, когда закончите дело. Можно ведь с ума сойти, когда разговариваешь только с курами.

Обратный путь в Чаткомб Стрэйнджуэйз проделал очень быстро. Разговор с Джимми Хоупом был практически безрезультатным в отношении О'Брайена, но зато помог выяснить все вопросы, касающиеся завещания полковника. И сейчас Найджел раздумывал над тем, как все эти новости впишутся в общую картину, которая в его голове приобретала все более конкретные очертания. Потом он вспомнил о Бексфорде – небольшом городке в Ирландии. О'Брайен появился в военно-воздушных силах вместе с Файром из Бексфорда. Родители этого молодого человека жили в Бексфорде в каком-то солидном доме. И Джорджия рассказала Найджелу, что Эдвард перед войной каждое лето проводил в Бексфорде. Кстати, она полагала, что он там влюбился в какую-то девушку. Значит, между Кавендишем и полковником существовала какая-то связь еще с довоенных времен. Но, встретившись у Джорджии, ни тот, ни другой не признались, что они знакомы! Найджел срочно должен посетить этот дом!.. Только как же он называется? Ах да, Мейнард-Хауз… Если окажется, что Эдвард с Фергусом не встречались в этом доме, то тогда можно будет исключить из следствия еще один ложный след, если же выяснится противное, то все это будет весьма подозрительно, ведь Кавендиш не сознался, что знал полковника раньше.