Текст книги "Бренна земная плоть. В аду нет выбора. Голова коммивояжера"

Автор книги: Николас Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Да! Да! Да! Я ее писала… Я любила его! Но меня не было в бараке… Говорю вам, что я там не была. Он не хотел, чтобы я…

Она подняла глаза и увидела устремленные на нее холодные и недоверчивые взгляды.

– Это все ложь! – набросилась она на Кавендиша. – Хочешь пришить мне убийство? – Она повернулась к Блекли и показала пальцем на Кавендиша: – Вы слышите?! Он это нарочно сделал! Сегодня днем он сам спрятал эту записку в моей комнате! Я это видела.

– Записка была найдена не в вашей комнате, мисс Траль. И если ваши прежние показания так же неверны, как и эти, ваше положение может стать довольно неприятным.

– Минутку, Блекли! – перебил его Найджел. – Кавендиш, вы были сегодня днем в комнате мисс Траль? В своих показаниях вы об этом не упоминали!

Щеки Кавендиша покраснели так, будто Люсилла надавала ему пощечин, выражение лица выдавало борьбу оскорбленного достоинства с гневом. Борьба этих чувств отразилась и на голосе Кавендиша, когда он начал говорить:

– Ну хорошо! Поскольку мисс Траль решилась выдвинуть эти нелепые обвинения, она не вправе ожидать от меня, что я буду считаться с ее репутацией. Да, я был сегодня в ее комнате, и я вам скажу, зачем я там был…

– Нет-нет, Эдвард! – вскричала Люсилла. – Прошу тебя, не надо! И прости меня за мои слова!.. Я ведь имела в виду другое… – Губы Люсиллы дрожали, и она с мольбой смотрела на Кавендиша.

Но тот даже не взглянул на нее.

– Когда Киотт-Сломан сегодня днем вернулся в бильярдную, он сказал мне, что мисс Траль просила зайти к ней в комнату. По окончании игры я поднялся наверх. И там Люсилла сделала мне предложение: или я плачу ей десять тысяч фунтов, или же она сообщит полиции, что была моей любовницей. У нее были мои письма. Она заявила, что если станет известно о наших отношениях, то это очень сильно отразится на моей профессиональной деятельности. Кроме того, она сказала, что полковник не покончил жизнь самоубийством, а был убит. И что полиция в поисках мотивов преступления заинтересуется тем, что О'Брайен отбил ее у меня, или, как она выразилась, запряг в свою упряжку. А так как ревность нередко является причиной преступления, то я могу оказаться под подозрением. Я ответил, что еще никому не позволял себя шантажировать. На это мисс Траль возразила, что, ко всему прочему, сообщит полиции, что в настоящее время я нахожусь в тяжелом материальном положении и, чтобы поправить его, убил полковника, так как благодаря завещанию мог добраться до его денег. Я ответил, что если речь действительно идет об убийстве, то полиция все равно скоро узнает о материальном положении каждого из нас, и следовательно, мне незачем скрывать свои финансовые трудности… Я не хотел говорить обо всем этом вам, потому и солгал, что прогуливался в парке, в то время как в действительности большую часть времени провел у мисс Траль. Правда, после нашего с ней разговора я еще успел немного прогуляться. Но, поскольку Люсилла так грубо оклеветала меня, я не вижу оснований утаивать правду… Я не собираюсь мстить, но дело это и так уже всплыло на поверхность, поэтому я предлагаю вам, инспектор, поинтересоваться у Киотт-Сломана, какую часть из десяти тысяч фунтов, которые надеялась получить у меня Люсилла, должен был получить он!

Глава 8

Когда Найджел тем же вечером отправился вместе с Блекли в Тавистаун, солнце уже растопило снег, выпавший ночью, и на невысокие холмы лег густой туман. Дорога извивалась словно змея, то взмывая на холм, то спускаясь с него, то протискиваясь в лощинах между холмами, так что путники видели над головой то чистое небо, то плотные облака, из-за которых невозможно было разглядеть даже радиатор машины. Лейтенант считал необходимым свое дальнейшее пребывание в Дауэр-Хауз и хотел вернуться туда сегодня же, если, конечно, позволит туман. Найджел с усмешкой подумал, что в голове у Блекли после всех этих допросов стоит еще более густой туман.

Сведения, добытые во время допросов, привели лишь к тому, что, подобно электронным вспышкам, ослепили мозг, находившийся до того в полной темноте. Каждый новый след указывал на новую версию, а потом вдруг обрывался и исчезал, так и не приведя к цели. Уже в который раз Найджел пытался обдумать слова свидетелей и распутать сеть противоречий, сотканную их показаниями. Люсилла Траль оспорила обвинения Кавендиша. Она, правда, признала, что после ленча он был в ее комнате, но заверила, что они лишь дружески поболтали. «Странное место для дружеской беседы!» – подумал Стрэйнджуэйз. Кроме того, Люсилла упорно отрицала, что была в бараке прошлой ночью, и в своих уверениях дошла буквально до истерики, чем вынудила Блекли передать ее на попечение Джорджии Кавендиш и вдобавок приставить к ней одного из своих людей на тот случай, если она вдруг задумает удрать. С другой стороны, когда Киотт-Сломан узнал, что Кавендиш обвинил его в шантаже как сообщника, он сначала просто рассвирепел и начал угрожать самыми различными мерами самозащиты, начиная от рукоприкладства и кончая привлечением Кавендиша к суду за клевету. Потом успокоился и заявил, что готов все забыть, ибо бедняга Эдвард, видимо, совсем лишился ума и достоин только сожаления. Но «бедняга Эдвард» настаивал на своем обвинении, хотя и не мог представить вразумительных доказательств, почему он связал Люсиллу и Киотт-Сломана в попытке шантажа. Ко всему прочему оба давали разные показания относительно времени пребывания Киотт-Сломана в холле.

Воспаленный мозг Найджела никак не мог справиться с ответом на вопрос: кто же все-таки совершил нападение на Беллами?

За исключением Филиппа Старлинга, это мог сделать любой, находившийся в доме. Люсилла располагала для этого временем начиная с без четверти три, когда Джорджия ушла из холла, и до тех пор, когда к ней в комнату пришел Кавендиш, – за исключением одной минуты (а может, таких минут было и пять), когда Киотт-Сломан находился в холле. Но они могли это сделать сообща, и тогда, возможно, Киотт-Сломан наносил удар, а Люсилла стояла на страже. Джорджия тоже не имела алиби приблизительно с трех часов и до того момента, когда был обнаружен Беллами. Преступником мог быть и ее брат – для этого ему было достаточно выскользнуть из бильярдной после того, как ее покинул Киотт-Сломан. Правда, это было маловероятно, поскольку он не мог знать, как долго будет отсутствовать Киотт-Сломан. Но Кавендиш мог совершить нападение и после того, как ушел из комнаты Люсиллы. Киотт-Сломан, в свою очередь, мог напасть на Беллами и не прибегая к помощи Люсиллы – после того, как Джорджия ушла из кабинета, и до того, как он отнес свое письмо на почту. Вероятнее всего, преступление было совершено мужчиной – положение и вид раны указывали на то, что человек был силен и довольно высокого роста. Но полной уверенности в этом у Стрэйнджуэйза не было: у женщины тоже хватило бы силы нанести такой удар и затащить Беллами в чулан. Ею могла быть даже миссис Грант.

Возникал и другой вопрос: кто мог хорошо ориентироваться в доме? О'Брайен арендовал Дауэр-Хауз лишь несколько месяцев, и ни один из приглашенных гостей раньше в этом доме не бывал. Значит, никто, кроме миссис Грант, не мог хорошо знать планировки дома. И опять-таки с расположением подсобных и хозяйственных помещений могла быть знакома скорее женщина, чем мужчина. А также и с привычками миссис Грант. Но поскольку нападение на Беллами было наверняка спланировано заранее, то и мужчина мог загодя выяснить, где что находится. Возникал и еще один вопрос: точное время нападения. По мысли Стрэйнджуэйза, картина преступления была следующей: притаившийся преступник выждал, когда Беллами выйдет из подсобных помещений через двустворчатую дверь, потом быстро проник на кухню, схватил кочергу и снова занял удобную позицию, прежде чем Беллами вернулся в жилую часть дома. Единственное, что не вызывало сомнения, – это тот факт, что оружием действительно послужила кочерга. Блекли сразу же допросил Нелли по ее возвращении из деревни. Она испуганно и со слезами на глазах поклялась, что никогда не позволила бы себе поставить кочергу в помойное ведро. Миссис Грант, эта старая ведьма, такая строгая! Она с нее шкуру спустит, если та посмеет даже притронуться к кочерге. Таким образом, путем логических умозаключений выходило, что главной подозреваемой была миссис Грант, хотя Найджел не видел причин, которые побудили бы ее решиться на такое. Старая кухарка-кальвинистка убивает отважного летчика в отставке! Отличный материал для газет! От сторонницы учения Кальвина, можно было ожидать излишней нетерпимости, но вряд ли она стала бы разрешать тот или иной конфликт с помощью кочерги.

Так Найджел в своих размышлениях снова вернулся к вопросу о мотиве преступления. Почти с уверенностью можно было сказать, что нападение на Беллами совершили потому, что он что-то знал о завещании, причем это «что-то» было опасно для другого или других. Любопытным было и то, что нападение на Беллами совершили почти сразу после того, как Блекли начал проявлять интерес к этому завещанию. Если Беллами был опасен убийце полковника по каким-то другим причинам, он убил бы Артура в ту же ночь, что и полковника, а не стал бы выжидать пятнадцать часов. Но этот вывод был не безупречным – Беллами ведь мог обнаружить нечто опасное для убийцы и позднее и тогда стать опасным для него. Возможно, это как-то было связано с изобретением полковника, а может быть, с его запутанными любовными связями. Нельзя было исключать и другой вариант: нападение на Беллами никоим образом не было связано с убийством полковника. Осознав, что придется заниматься не одной версией, а минимум двумя, а то и тремя, Стрэйнджуэйз даже застонал от огорчения.

– Все это не так уж страшно, – утешал его Блекли. – Ведь мы занимаемся этим делом пока не более двенадцати часов. У нас еще есть время.

– Я все больше и больше склоняюсь к убеждению, – ответил Найджел, – что мы найдем разгадку этой истории, лишь как следует покопавшись в прошлом О'Брайена. Ведь практически загадка заключена не в личности убийцы, а в прошлом полковника. Поэтому, мне кажется, нужно действовать в этом направлении. Мы ничего не знаем ни о родителях О'Брайена, ни о его родственниках, ни о том, чем он занимался до войны, и откуда у него такое состояние.

– Постепенно все выяснится, сэр. Самое главное – не спешить. Как только я вернусь в свое бюро, я отдам распоряжение, чтобы мои люди занялись прошлым полковника и обязательно выяснили, кто его адвокат, если он вообще имел адвоката. Меня больше всего беспокоит не это, мистер Стрэйнджуэйз, а тот факт, что мы до сих пор не можем с уверенностью сказать, было ли это на самом деле убийство или все-таки самоубийство. Мы-то с вами, возможно, и понимаем, что это было убийство, но прокурору понадобятся не только наши голословные домыслы. Например, эти следы на снегу… Какой суд поверит мне, что следы эти оставил человек, шедший спиной вперед, то есть в обратном направлении? Нам просто скажут, что мы начитались детективных романов. Если у нас не будет веских доказательств, что О'Брайен уже находился в бараке в тот момент, когда начал идти снег, мы можем сдавать дело в архив.

Приехав в свое бюро, Блекли нашел на столе целый ряд отчетов. Вскрытие, например, показало, что смерть действительно была вызвана пулей, поразившей сердце. Эксперт-баллистик подтвердил, что пуля была выпущена из пистолета, найденного в бараке. Кроме того, вскрытие установило, что полковник и впрямь был смертельно болен и что заболевание скоро свело бы его в могилу. Врач не смог определить точно время смерти, но высказал предположение, что это случилось где-то между двенадцатью и двумя часами ночи. Далее он признался, что первоначальное объяснение наличия синяков на запястье руки теперь его не удовлетворяет, и он полагает, что синяки действительно могли возникнуть в результате борьбы за револьвер. Отпечатки пальцев на револьвере принадлежат полковнику. Кроме них в бараке нашли отпечатки пальцев Беллами, Найджела и Кавендиша.

Полицейский, которого Блекли посылал в деревню, сообщил, что в рождественскую ночь в дом священника заходил какой-то бродяга. Его накормили, но он, как ни странно, не попросился переночевать. В деревне видели, что он около одиннадцати часов направился в сторону Тавистауна, а эта дорога проходит мимо ворот парка Чаткомба. По мнению священника, у этого бродяги было не все в порядке с головой. После того как он изрядно хлебнул портвейна в пасторском доме, он полунамеками дал понять, что его где-то ожидает большая куча денег… Блекли сразу же заинтересовался бродягой и отдал распоряжение отыскать и привести к нему этого человека. Из жителей деревни, насколько мог установить полицейский, в эту ночь никто поблизости от парка не был. Но тем не менее на почте он узнал, что сегодня во второй половине дня туда зашел и поспешно купил почтовые марки какой-то господин, по описанию похожий на Киотт-Сломана. Девушка на почте заметила, что карман его оттопыривался от какого-то толстого свертка или пакета. Позднее, сортируя почту, она наткнулась на большой и толстый конверт, адрес на котором был написан неизвестным ей почерком. Она даже невольно обратила внимание на адрес. Конверт был адресован Сирилу Киотт-Сломану, эсквайру, Фицц-энд-Фролик-клуб, Кингстаун. И на нем стояла пометка: «Не посылать вслед за адресатом!»

Одна и та же мысль сразу промелькнула и у Блекли, и у Найджела. Блекли схватил телефонную трубку и соединился с Нью-Скотленд-Ярдом. Там он испросил разрешение познакомиться с содержанием этого письма, прежде чем оно будет доставлено по адресу. Его интересовало, нет ли в нем каких-нибудь технических расчетов и формул.

– Он знал, что мы обыщем дом, поскольку у нас возникли подозрения в убийстве, – сказал Блекли Стрэйнджуэйзу. – И, естественно, хотел как можно скорее избавиться от такого рода вещей.

– Вы немного забегаете вперед, Блекли. Когда Киотт-Сломан уходил на почту, ему еще не было известно, что у нас есть подозрения в убийстве. Почему же он так поспешно захотел избавиться от пакета, если не знал о наших подозрениях, а следовательно, не должен был опасаться обыска? И как он мог догадаться, что у нас возникнут подозрения в убийстве, если он не…

– О Боже ты мой, сэр! Прекрасная мысль! Но не слишком ли он рисковал, поверяя те вещи почте?

– Мы еще не знаем, что содержит эта бандероль или письмо. Там запросто может оказаться простынка для канарейки тетушки Фриды. А риска, я думаю, он не опасался. Ведь когда он отсылал письмо по почте, у него не было причины предполагать, что мы знаем об изобретении О'Брайена и о возможности его кражи. Поэтому он мог не опасаться нашего интереса к его почтовым отправлениям.

– Вот тут я с вами не согласен. Если предположить, что Киотт-Сломан – убийца, то эти анонимные письма написаны его рукой. Следовательно, он должен был предположить, что О'Брайен может обратиться с ними в полицию и та наверняка задаст ему вопрос, кто и по какой причине заинтересован в его смерти. При этом неизбежно всплыл бы и вопрос об изобретении, над которым полковник работал.

– Если бы он охотился за изобретениями, то вряд ли стал бы писать анонимные письма. Было бы просто глупо предупреждать полковника об опасности подобным образом. Не думаю также, что он планировал убийство, желая выкрасть только расчеты. Не исключено, конечно, что именно полковник, застав его на месте преступления, нацелил на него свой револьвер. Но Киотт-Сломану как-то удалось приблизиться к полковнику, а потом, когда они схватились врукопашную, револьвер выстрелил.

– Да, так тоже могло быть, – согласился Блекли. – Но я через пять минут должен быть у своего шефа. Хотите пойти вместе со мной?

Начальник полиции приветствовал их с большой сердечностью и сразу же угостил своих посетителей сигарами и напитками.

– Очень любезно с вашей стороны, что вы позволяете мне работать вместе с вами над этим делом, – сказал Найджел.

– Не будем об этом, Стрэйнджуэйз. Ведь вы с самого начала были втянуты в эту историю. И мы не продвинулись бы уже так далеко вперед, если бы не ваша помощь. Правда, не утаю от вас, что я уже звонил вашему дядюшке, чтобы быть уверенным, что вы действительно его племянник и так далее. – Майор Стэнли улыбнулся и отпил глоток виски с содовой. – Ну а теперь, Блекли, рассказывайте!

Тот потеребил свою бородку и очень обстоятельно рассказал шефу все, что уже было известно. Главным образом он касался фактов и упоминал о версиях только в тех случаях, когда нужно было объяснить тот или иной поступок. Тем не менее из его рассказа нетрудно было понять суть его подозрений.

– Хм! – буркнул майор, когда Блекли закончил свой доклад. – Слишком много еще пустых клеток в вашем кроссворде, не так ли? Тем не менее вы хорошо поработали. Только на данный момент еще не ясно, как вы пойдете дальше… Не говоря уже о том, что пока вы не можете с уверенностью сказать, убийство это или самоубийство. Это письмо, которое написала мисс Траль, на первый взгляд, конечно, очень подозрительно… да и вся компания, которая собралась в Дауэр-Хауз, не вызывает особого доверия… Но ведь защитник наверняка спросит у суда: разве стала бы женщина, которая замышляет убийство, писать письмо, которое наверняка ее выдаст? В этом случае она договорилась бы о встрече на словах.

– Да, это письмо очень загадочно… И тут, как мне кажется, есть две версии, – ответил Найджел. – Или полковник получил его перед тем, как общество уселось за стол, и тогда тот разговор, который я услышал между мисс Траль и О'Брайеном, был ответом на это письмо. Вы помните, полковник сказал девушке: «Только не сегодня ночью». Позднее он мог по рассеянности сложить бумагу и сунуть ее в щель окна. Только я в это что-то мало верю. Ведь там его легко могли найти, а полковник не из тех людей, которые просто так компрометируют женщину. Судя по всему, он просто сунул письмо в карман, а потом убийца нашел его и обратил против Люсиллы.

– Да, это разумные слова, Стрэйнджуэйз. Но даже если бы это было не так, мне кажется, еще рановато что-либо предпринимать против мисс Траль. А вы как думаете, Блекли?

– Целиком с вами согласен, сэр.

– Кое-какие улики свидетельствуют и против Кавендиша – я имею в виду мотив преступления, – но у нас нет никаких доказательств. Кстати, какой размер обуви он носит? – полюбопытствовал начальник полиции.

– Тот же, что и О'Брайен. Киотт-Сломан – на номер меньше, Старлинг – на полтора номера меньше, – самодовольно ответил Блекли. – У мистера О'Брайена были для его сложения слишком большие ноги и руки.

– Видимо, вы и впрямь не теряли времени зря, – весело сказал майор Стэнли. – Значит, любой мог надеть его ботинки и оставить эти следы. Попробуйте установить, у кого была возможность отнести их на следующее утро в барак. Ведь наверняка покажется странным, если кого-нибудь заметят бегающим с парой ботинок в руках. Конечно, не обязательно, что эти следы были оставлены ботинками О'Брайена. И если это так, то, значит, преступник – Кавендиш. И потом, этот Киотт-Сломан… Кажется, довольно ушлый парень. Вполне возможно, что полковник застал его, когда тот копался в его записях или – если хоть в какой-то степени верить словам Кавендиша о шантаже – он попробовал применить этот же трюк к О'Брайену. Я имею в виду шантаж. Полковник выхватывает револьвер, возможно, с серьезным намерением, а может, просто попугать его, но Киотт-Сломан успевает ухватиться за револьвер, а потом и стреляет. Но я никоим образом не хочу навязывать вам свое предположение. Я только сам задаю себе вопрос… Наливайте себе, Блекли!.. Задаю вопрос: не имеет ли смысла попросить помощи у Скотленд-Ярда, так как большинство людей, замешанных в этом деле, живут не в нашей округе? Я ничуть не сомневаюсь в ваших способностях, господа, но думаю, что для нас это слишком большая нагрузка. И к тому же газеты наверняка раздуют всю эту историю, чтобы хоть в последний раз сделать деньги на имени О'Брайена. Как вы на это смотрите, Блекли?

Тот, казалось, был скорее рад, чем обижен подобным предложением, и было решено, что майор Стэнли немедленно позвонит сэру Джону Стрэйнджуэйзу. Блекли и Найджел простились с майором. Блекли хотел заехать домой, чтобы взять с собой на ночь кое-какие вещи. Найджел проводил его до дома, и там ему выпала честь познакомиться с миссис Блекли, средних лет дамой внушительных размеров. Она держала в руке чашку, удивительно соответствующую ее габаритам и больше похожую на кувшин, и меланхолично распространялась о том, что в туман количество аварий резко возрастает.

Когда лейтенант, уже в гражданском платье и с чемоданчиком в руке, спустился вниз, она сказала ему глубоким, сочным голосом:

– Ты будешь последним глупцом, если поедешь в машине в такой вечер. Я только что рассказала этому господину, что под Фоллишем-Корнер свалился в пропасть легковой автомобиль. Это было ровно месяц тому назад, и как раз тогда был такой же, как сегодня, туман. Ты искушаешь судьбу. Кстати, я купила тебе материал на ночные рубашки.

– Ну хорошо, хорошо, мать! Не говори глупостей. Я знаю дорогу как свои пять пальцев…

Блекли наградил супругу звонким поцелуем, и они с Найджелом отправились в путь. Туман действительно стал еще гуще. Тем не менее они благополучно миновали все опасные места и уже подъезжали к цели своего путешествия, когда Найджел, успевший задремать, услышал, как с губ Блекли сорвалось ругательство, и в тот же миг почувствовал, что машина резко затормозила. Он открыл глаза и в тусклом свете фар заметил, что у обочины дороги лежит человек.

– О, Боже! – пробормотал он. – Неужели еще один труп? Только не это, Боже! Иначе это будет действительно чересчур!

Молитва его была услышана. Когда Блекли выскочил из машины и склонился над человеком, тот с трудом поднялся. Судя по всему, это был бродяга. Он немного покачнулся, поморгал и хрипло просипел:

– Святая невинность! Аврора Бореалис! – потом протер глаза и, когда выяснил, что является источником света, сказал: – Прошу прощения, господа! На какое-то мгновение мне почудилось, что я попал в суровую ледяную пустыню Севера. Разрешите представиться: Альберт Блекнинсон. Боюсь, что нахожусь сейчас не в лучшей форме.

Пытаясь вежливо приподнять для приветствия шляпу, он приподнял только ее поля, сама же шляпа осталась на голове.

Блекли уставился на него такими глазами, словно выиграл в лотерею большой приз. Найджел быстро схватил Блекли за руку и прошептал:

– Предоставьте его мне! – И, повернувшись к бродяге, сказал: – Может быть, вас подвезти? Правда, мы не знаем, в каком направлении вы держите путь.

– Меня устроит любое направление, – ответил Альберт Блекнинсон, сделав при этом широкий жест, в котором читались и вежливость, и дружелюбие.

Человек в чрезвычайно живописных лохмотьях уселся в машину, захватив с собой свой узелок. Найджел сел рядом с ним на заднем сиденье. Альберт Блекнинсон выудил откуда-то из своих лохмотьев окурок сигары, затянулся с блаженным видом, вновь развел руками и заговорил:

– Наверняка вы уже поняли, что я видывал лучшие времена. Я, как говорится, игрушка в руках судьбы. Сейчас вы видите меня в довольно неприглядном состоянии и, возможно, будете удивлены, если я вам скажу, что я богатый человек… Да-да, я мог бы назвать вам банк в Москве, где на моем счету лежат сто тысяч рублей. Во времена русской революции я был в Москве и помог бежать оттуда одному князю, чье имя я, естественно, назвать не могу. Сто тысяч рублей – это знак его благодарности. Русские аристократы всегда были великодушны и щедры, хотя, по нашим понятиям, и ужасно бескультурны. К несчастью, большевики узнали о моей роли в этой истории, и если бы не одна очаровательная юная дама, которая была без ума влюблена в меня, я вряд ли унес бы ноги… И вот я покинул страну, имея в кармане всего несколько рублей, фальшивый паспорт и фотографию царя с дарственной надписью, которую я спрятал в своем сапоге… Но не хочу испытывать ваше терпение воспоминаниями старого человека. Таких эпизодов у меня было множество. Я просто на примере хотел вам показать, как высоко я возносился на волнах своей судьбы…

Человек вздохнул и замолчал.

– Да, должно быть, вам пришлось много пережить, – сказал Стрэйнджуэйз со всей серьезностью, на которую только был способен.

Альберт Блекнинсон повернулся к нему и постучал по его пуговице.

– Да, это так… Но что такое деньги?

– Деньги – это еще не все, – осторожно ответил Найджел и, судя по всему, подыскал удачный ответ.

Альберт Блекнинсон откинулся на спинку сиденья и продолжал с такой же богатой жестикуляцией:

– Вы даже не представляете, как вы правы! Когда я вас увидел, то подумал: я не знаю, кто этот молодой человек, да это меня и не касается. Возможно, он принадлежит к высшему обществу, а возможно, к вокзальным грабителям. Я знаю только одно: он мне симпатичен. А в лицах я разбираюсь…

Блекли начал выказывать признаки нетерпения, и Найджел решил вернуться к суровой действительности:

– А какие у вас теперь планы?

Блекнинсон с таинственным видом нагнулся к нему:

– Я мог бы вам сказать, что меня ждет большая сумма денег, если бы только… – Блекли издал какой-то неопределенный звук, и это побудило почтенного Альберта Блекнинсона на мгновенье замолчать, а потом осторожно спросить: – А этот ваш приятель, там впереди, он действительно надежный человек?

– О да, вполне! Правда, я не могу поручиться за него полностью, когда он выпьет.

– Ну хорошо… Дело, значит, в следующем. Один из моих приятелей, человек, который занимает сейчас выдающееся место в научном мире, его имя по известным соображениям я не называю, открыл в Бершмире, – голос понизился до таинственного шепота, – залежи железной руды. Эти залежи – настоящее золотое дно. И он хочет, чтобы я принял участие в их разработках. Вот я и еду туда. К сожалению, я очень стеснен в средствах, и если у вас найдется лишняя сотня фунтов, это было бы действительно чудесное помещение капитала…

Лейтенант как-то уныло опустил плечи, а Стрэйнджуэйз сказал:

– К сожалению, у меня нет с собой такой суммы. Может, вас устроит пока десять шиллингов?

Альберт Блекнинсон был нисколько не разочарован таким ответом и с достоинством принял ассигнацию, предложенную ему Найджелом.

– Рождество вам, наверное, не пришлось отпраздновать? – спросил Найджел.

– Да нет, не могу пожаловаться… Пастор какой-то Богом забытой деревушки, находящейся здесь поблизости, пригласил меня на обед. Прекрасный человек. А неподалеку от этой деревушки живет мой старый друг лорд Марлинворт.

– Вот как? Это мой дядюшка. Мы живем в Дауэр-Хауз.

– Неужели? Как все-таки тесен мир! Как раз вчера я подумывал заглянуть на минутку к лорду, когда проходил через парк. Но потом услышал, как часы бьют полночь, и подумал, что для визита это уже довольно позднее время.

– Как жаль, что вы не побывали в Дауэр-Хауз! Не правда ли, Блекли? Дело в том, что мы с другом поспорили, – объяснил Стрэйнджуэйз, – поспорили относительно одной личности. Нас интересовало, находилась ли эта личность в бараке, расположенном в саду, в половине первого ночи. Если она там действительно находилась и вы могли бы это подтвердить, я счел бы себя обязанным поделиться с вами выигрышем.

Блекли даже застонал, услышав это прямое и бесстыдное воздействие на свидетеля.

– Случаю было угодно привести меня в Дауэр-Хауз прошлой ночью, – ответил Блекнинсон. – Находился я как раз возле какого-то строения, похожего на барак. Это было вскоре после полуночи. Начал идти снег, и я подумал, что будет лучше всего забраться в этот барак. К сожалению, там уже кто-то был.

– Вот как? – с наигранным удивлением спросил Найджел. – И как же выглядел этот «кто-то»?

– Он был среднего роста. Судя по внешности, офицер. Голубые глаза и холодное лицо. Видимо, он что-то искал, ибо через несколько минут выскользнул из барака. А вскоре после этого пришел другой человек. Маленького роста, с бледным лицом и черной бородкой. Тогда я счел, что разумнее всего будет удалиться. Ведь мое присутствие легко могло бы дать повод для разных недоразумений. К счастью, неподалеку от ворот парка я наткнулся на сеновал. Мы, старые воины, приучены к суровой жизни…

– А тот, первый? Он что, вернулся обратно в дом?

– Этого я не могу сказать. Я подсматривал в окно барака с задней стороны. А он ушел направо и скрылся в темноте.

– Все понятно. Я выиграл спор. И вот ваша доля… – С этими словами Найджел посмотрел на шею Блекли. Даже она была красная и, казалось, вот-вот лопнет от возмущения.