Текст книги "Бренна земная плоть. В аду нет выбора. Голова коммивояжера"

Автор книги: Николас Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 9

Найджела даже качало от усталости, когда он вечером ложился спать. Тем не менее заснуть он никак не мог – мешали мысли, которые через какое-то время стали вдруг чрезвычайно ясными. Он поднялся и закурил. Пусть полиция ведет следствие своим путем, а он, Найджел, должен подумать о взаимоотношениях присутствующих здесь людей, о том, кого из них скорее всего можно обвинить в совершенном преступлении. Теперь стало ясно, что полковник схватился в бараке с кем-то врукопашную. Из этого следует, что убийство не было запланированным: тот, кто собирался убить полковника, не допустил бы, чтобы тот вытащил свой револьвер. Значит, этот неизвестный пришёл в барак с другими намерениями, а полковник пытался помешать ему, вытащив револьвер. Правда, полковник мог принять нежданного гостя за автора анонимных писем. Как бы то ни было, но О'Брайен пал жертвой в этой схватке. Скорее всего, этим неизвестным был Киотт-Сломан. Это означает, что он не нашел того, что искал, в первый раз, когда его видел бродяга, и потом, думая, что полковник спит, снова проник в барак. Другой вариант: Киотт-Сломан пытался шантажировать полковника. Правда, выбор человека для этого был крайне неудачен… Ни один из предполагаемых вариантов не казался убедительным. Люсилла… Она ведь тоже могла предпринять последнюю попытку переубедить О'Брайена; он остается непреклонным, она выходит из себя, хватает револьвер со стола или вынимает его из кармана О'Брайена и так далее… Да, эта версия более правдоподобна. Но могла ли физически слабая женщина участвовать в схватке с мужчиной, бывшим военным, и при этом оставить у него на запястье синяки?

Нельзя также сбрасывать со счетов Кавендиша. Он тоже мог побывать в бараке, чтобы объясниться с полковником насчет Люсиллы или попросить у того денег, чтобы поправить свое пошатнувшееся финансовое положение. Правда, час для разговора был выбран не лучшим образом. Но если такой разговор состоялся и О'Брайен отказался уступить Люсиллу или дать денег, то Кавендиш вполне мог прийти в отчаяние, а это, в свою очередь, привело к насилию. Но полковник и сам хотел освободиться от Люсиллы, следовательно, между ним и Кавендишем речь могла идти только о деньгах. Да, версия подходящая, особенно если учесть, что нервы Кавендиша находились совсем в плачевном состоянии.

Кого еще нельзя оставлять без внимания? Филиппа и Джорджию… Нет, Филиппа надо все-таки вычеркнуть, потому что он не мог совершить нападение на Беллами. А у Джорджии не было никакого мотива. Она очень любит своего брата… Стоп! Минуточку! А может ли женщина, любя двух мужчин равной любовью, принести одного из них в жертву ради любви к другому? А почему бы и нет? Ведь Джорджия знала, что она, а возможно, и Эдвард упомянуты в завещании. Она могла убить О'Брайена, чтобы спасти брата от банкротства… Только звучит это неубедительно. Тем более что О'Брайен и так дал бы ей денег, если бы она попросила. Да, и убийство тогда было бы преднамеренным, а все говорит о его случайности.

Но действительно ли это было непреднамеренное убийство? Что свидетельствует об этом? То, что бумаги полковника на столе лежали не в обычном порядке? Сломанная запонка? Синяки на запястье? Только последние два момента свидетельствуют о борьбе. И тот факт, что был использован револьвер О'Брайена… Можно ли их опровергнуть? Бумаги могли перепутать как Киотт-Сломан, когда приходил в барак, так и убийца, устраняя свои следы. Запонка могла расколоться, когда полковник падал, сраженный пулей… Остаются синяки. Но ведь синяки он мог получить и раньше… О Боже! Да ведь он устраивал в день накануне смерти различные игры и в шутку боролся с Киотт-Сломаном! При этом Сломан хватал его за запястья! Какой он идиот, что раньше не вспомнил этого! Но остается револьвер… Допустим, убийство готовилось заранее. Тогда неясно, зачем в столь опасном деле рассчитывать на такую ненадежную возможность – использовать собственный револьвер полковника! К чему такой риск?

Хотя нет! Когда убийца планировал убийство, он хотел, чтобы все указывало на самоубийство! Значит, он каким-то образом рассчитывал добраться до револьвера О'Брайена. Но как ему удалось это сделать при недоверии и подозрительности полковника? Это мог сделать только человек, которому О'Брайен слепо доверял, то есть который стоял выше всяких подозрений. Другими словами…

Найджел даже содрогнулся, когда пришел к такому уравнению: Икс – Джорджия Кавендиш. Он не хотел, чтобы это была Джорджия. Кроме того, в деле были еще и анонимные письма. Неужели это просто случайность, что Икс является убить полковника в определенный день, а делает это другой человек – Игрек? Маловероятно, но возможно. Тем не менее надо исходить из предположения, что убийцей является тот человек, который писал письма. Кто же из всей галереи подозреваемых больше всего подходит для этой цели? Кавендиш? У него достаточно ума, чтобы разработать такой план, но зато слишком слабые нервы, чтобы претворить его в жизнь. Киотт-Сломан, наоборот, человек с железными нервами, но с куриными мозгами. Такие отточенные письма ему просто не под силу. К тому же неясно, зачем ему убивать полковника. Шантаж – другое дело… Драматический тон писем хорошо подходит Люсилле. У нее был мотив: страсть! И нервы у нее в порядке. Но заранее все это спланировать… Нет, вряд ли. Джорджия? У той есть все, кроме мотива… А что, если она притворялась, а на самом деле ненавидела О'Брайена? Стрэйнджуэйз опять содрогнулся…

С этими мыслями он и заснул, а когда проснулся, увидел, что уже половина двенадцатого. Прямо в халате он спустился вниз и раздобыл себе холодный завтрак. Леди Марлинворт прислала в Дауэр-Хауз одну из своих девушек, чтобы заменить Беллами, и поэтому в доме был относительный порядок.

Найджел еще сидел за завтраком, когда вошел Блекли и сообщил, что состояние Беллами значительно улучшилось, но он еще без сознания. А Альберт Блекнинсон подтвердил, что первый мужчина, которого он видел в бараке, был Киотт-Сломан. Блекли добавил, что до прибытия инспектора Блаунта из Скотленд-Ярда ничего больше предприниматься не будет.

Выслушав сообщение, Стрэйнджуэйз отправился наверх, и тут его опять стали обуревать разные мысли. Он недовольно потряс головой. Нет, ему нельзя оставаться одному, ему нужно общество.

Он спустился вниз и попал в холл, где с мрачным видом сидели гости О'Брайена. Первым после короткого и напряженного молчания заговорил Кавендиш:

– Есть что-нибудь новое?

Найджел отрицательно покачал головой. Кавендиш плохо выглядел. Под глазами синяки, выражение лица мученическое.

– Новости надо читать в газете, – буркнул Киотт-Сломан, щелкая зубами свои орехи. – Полиция наверняка знает не больше, чем мы.

– Действительно ужасная история, – кислым тоном вставил Кавендиш. – Мне нужно завтра вернуться в город, но нам велено остаться здесь до судебного разбирательства, и один Бог знает, как долго нам придется торчать тут.

– Только не волнуйся, Эдвард. Два-три дня ничего не меняют, – сказала Джорджия по-матерински мягко.

– Черт знает что! – не выдержал Киотт-Сломан. – Никто больше меня не уважал О'Брайена. Но с другой стороны…

– …с другой стороны, вы хотели бы вернуться в свой ресторан, – перебил его Филипп Старлинг, не поднимая глаз от газеты.

– Это свинство какое-то! Полиция настолько бестолкова, что найдет убийцу лишь после того, как он со всеми нами расправится в наших постелях. А потом они будут называть это методом исключения подозреваемых!

– Со всеми, кроме одного… – поправил Филипп Старлинг Люсиллу, у которой непроизвольно вырвались эти слова.

– Очень тактично с вашей стороны! – опять взорвался Киотт-Сломан. – Этим вы утверждаете, что один из нас убийца. Вы сами чувствуете себя довольно уверенно, поскольку вам удалось отвести от своей персоны подозрения полиции. Но я мог бы рассказать кое о чем, после этого отношение полиции к вам в корне изменится.

Филипп Старлинг спокойно отложил газету и, презрительно посмотрев на Сломана, сказал:

– Прямо беда с этими офицерами в отставке! Вместо того чтобы приносить пользу обществу, они приобретают себе какой-нибудь кабачок и занимаются там сплетнями… Болтают, болтают, как на сборище старых дев!

– Вы… Какая наглость! Что вы себе позволяете? – в гневе прошипел вскочивший на ноги Киотт-Сломан. – Ведь это… это… оскорбление армии… – Он судорожно выискивал как можно более сочные обидные слова. – Вы… вы… вонючий интеллигентик!

– Приятно слышать, – язвительно парировал профессор. – В таком случае, вы – просто трус! – уже запальчиво добавил он и подошел ближе к Киотт-Сломану. – Только трус способен оскорблять человека в общественном месте! – Внезапно он протянул руку к кончику галстука, выглядывавшего у Сирила из-под жилетки, и, выдернув его так, что он нелепо стал торчком, вышел из комнаты. Ошеломленный противник не мог прийти в себя от удивления и ярости.

Люсилла громко рассмеялась.

– О Боже ты мой! – едва выдавила она. – Как это было великолепно! Беднягу Сирила отчитали на публике! Да придите же вы в себя! И уберите свой галстук! И не глядите так, словно замышляете еще одно убийство!

Но когда Сломан, поправив галстук, вышел из комнаты, у него все еще был вид убийцы.

Найджел обратил внимание на то, что Люсилла уже перестала играть роль безутешной вдовы – видимо, по тактическим соображениям – и вернулась к роли милой и разумной девушки.

Но в следующую минуту в комнате появился полицейский и отвлек Стрэйнджуэйза от его мыслей, сказав, что его хочет видеть Блекли. Когда Найджел вошел в столовую, Блекли сразу познакомил его с инспектором Блаунтом из Скотленд-Ярда. Это был среднего роста человек, со свежим и моложавым лицом, но уже почти лысый. Говорил он вежливо, выражал свои мысли сухо и точно, а глаза его из-под очков в роговой оправе блестели как-то безразлично. Его легко было принять за директора банка.

– Инспектор привез нам хорошие новости, мистер Стрэйнджуэйз, – сказал лейтенант.

– Очень приятно. Нам нужны хорошие новости.

Блаунт передал Найджелу конверт.

– Это материалы, которые вы хотели получить из Скотленд-Ярда. Я могу рассказать мистеру Стрэйнджуэйзу все остальное, сэр? – спросил он у Блекли.

– Разумеется!

– В первую очередь мы проверили эту бандероль, которая была адресована Сирилу Киотт-Сломану. В ней была связка писем компрометирующего содержания от мистера Эдварда Кавендиша к мисс Траль. – Улыбнувшись, он посмотрел поверх очков на Стрэйнджуэйза. – Никаких чертежей и формул, сэр. К сожалению…

Найджел ухмыльнулся:

– Видимо, Блекли поделился с вами нашими мрачными предположениями?

– Кроме того, в бандероли было письмо Киотт-Сломана к умершему. В нем говорилось, что мистер О'Брайен, если он считает себя джентльменом, должен возместить мисс Траль моральный ущерб, так как играл ее чувствами. Если он этого сделать не пожелает, придется принять соответствующие меры.

– Так вот, значит, что он искал, – пробормотал Стрэйнджуэйз. – Странно, что полковник не уничтожил письмо.

– Мы также отыскали адвокатов О'Брайена и установили с ними связь. Им ничего не известно о завещании умершего, но у них есть запечатанное письмо от полковника, которое тот передал им в октябре месяце этого года со строгим указанием вскрыть не ранее чем через год после его смерти. Не исключено, что именно в этом письме и находится завещание.

– Странно. Мне он сказал, что хранит завещание в своем сейфе. Но вы и так привезли нам довольно много новостей.

Блекли, не выдержав, перебил Найджела:

– Но, мистер Стрэйнджуэйз, это еще не все! Самое интересное инспектор припас под конец! – Он торжественно посмотрел на Блаунта: – Продолжайте, инспектор.

– Хорошо, сэр! – Губы Блаунта едва заметно тронула улыбка, и он отчетливым, но равнодушным тоном председателя наблюдательного совета, читающего годовой отчет, продолжал: – После того как мы познакомились с содержанием бандероли, посланной Киотт-Сломаном, сэр Джон Стрэйнджуэйз предложил провести неофициальное расследование в его ресторане. Вчера вечером я побывал там. По совету вашего дядюшки, мистер Стрэйнджуэйз, я притворился основательно выпившим и слонялся по всему ресторану… – Блаунт многозначительно подмигнул Найджелу. – Добрался я и до частного кабинета Киотт-Сломана. Там обнаружил пишущую машинку, и мне удалось отпечатать на ней несколько строчек до того… э… до того, как меня оттуда вышвырнули. Возвратившись в Ярд, я отдал образец шрифта эксперту, который спустя некоторое время сообщил, что анонимные письма полковнику были напечатаны на той же самой машинке.

– Вот это новость! – протянул Стрэйнджуэйз удивленно и в то же время с облегчением. – Судя по всему, это придаст делу весьма определенное направление.

Взгляд Блаунта внезапно стал жестким:

– Это что, не вяжется с вашей версией, сэр?

– Может быть, мы вычеркнем из разговора это несчастное слово «сэр»? А то я кажусь себе кем-то вроде учителя или наставника… Да, это не вяжется с моей версией. Но достаточно ее изменить, и все будет вязаться. Вот, я покажу вам мои замечания…

С этими словами он передал Блаунту листки бумаги, на которых прошедшей ночью он записал свои рассуждения. Блекли и Блаунт стали читать. Через какое-то время Блаунт сказал:

– Все это очень интересно, мистер Стрэйнджуэйз, но… я… я… право, не знаю, можем ли мы освободить от подозрений Киотт-Сломана. Ведь все указывает на него как на убийцу и на мисс Траль как его сообщницу. Сейчас можно считать доказанным, что анонимные письма писал он. Мы также знаем, что в ночь убийства он был в бараке. У меня такая версия: Киотт-Сломан пишет полковнику анонимные письма…

– К чему ему это было? – перебил Найджел Блаунта. – Ведь убийцы обычно не сообщают своим жертвам о собственных намерениях!

– Потому что Киотт-Сломан хотел представить убийство как самоубийство. А для этого ему нужен был револьвер полковника. О'Брайен не стал бы таскать свой револьвер повсюду, если бы не знал, что его жизни угрожает опасность. Потом он заставил мисс Траль написать записку, в которой она назначала свидание полковнику в бараке. Ведь именно там и можно было легче всего расправиться с О'Брайеном.

– Почему же, в таком случае, они не уничтожили эту записку?

– Я думаю, что они или ее не нашли, так как полковник по рассеянности сунул ее в оконную раму, или же Киотт-Сломан нарочно сохранил ее, чтобы в случае необходимости бросить подозрение на мисс Траль, если версия с самоубийством лопнет. После всего того, что я слышал о нем, я считаю его способным на такое. На то, чтобы обманным путем добраться до револьвера полковника, ему понадобилось не менее пятнадцати минут. Еще десять минут, чтобы устранить следы убийства. А потом он вдруг обнаруживает, что за это время на землю успел лечь довольно плотный снежный покров. Он не решается выйти, потому что не знает, достаточно ли долго будет идти снег, чтобы скрыть его следы. Он сидит в бараке и думает, думает, пока ему не приходит в голову мысль надеть ботинки О'Брайена и, пятясь, дойти до дома.

– Хм! – протянул Найджел. – Видимо, он довольно долго раздумывал, как ему поступить. Ведь снегопад утих в четверть третьего, из чего можно сделать вывод, что следы были оставлены приблизительно в половине второго, иначе они были бы занесены гораздо сильнее. Выходит, ему понадобился почти час, пока его осенила эта гениальная мысль. Разумеется, умником его не назовешь, хотя он во время войны и служил в штабе. Но тогда спрашивается, как он провернул все остальные трюки?

– Конечно, он должен был вернуть ботинки в барак, – ответил Блаунт. – Но он мог это сделать, когда вы пригласили всех гостей, чтобы посмотреть, что сталось с полковником. Вы не заметили, была ли у него вторая пара ботинок?

– Я ничего подобного не заметил, – ответил Найджел решительно. – Но на нем было пальто, и под ним, разумеется, их можно было спрятать.

– Чудесно! Теперь перейдем к нападению на этого Беллами. Я уже осмотрел место, где было совершено нападение, и мне кажется, что для этого нужны были по меньшей мере два человека. Можно провести следственный эксперимент, прежде чем окончательно утверждать это. Как показывает Кавендиш, во время игры в бильярд Киотт-Сломан и мисс Траль были минут пять в холле. Этого времени вполне достаточно. Я полагаю, что вы, мистер Стрэйнджуэйз, возразите против моей версии и скажете, что у Киотт-Сломана не было мотива предумышленного убийства. Но в этом случае я предлагаю вам вспомнить, какое наказание полагается по закону за шантаж; предположим, что полковник угрожал Киотт-Сломану, что донесет в полицию о его шантаже. Разве это не достаточный мотив для устранения опасного человека?

– Д-да… Все это звучит убедительно, – согласился Найджел. – Что вы собираетесь предпринять?

– Мы с Блекли придерживаемся одного мнения: надо выждать и посмотреть, не появятся ли новые доказательства. Еще надо связаться с майором Стэнли. Не повредит также, если мы попросим Киотт-Сломана разъяснить нам некоторые… э… спорные моменты. Что вы скажете на это, сэр?

– Хорошо! – сказал Блекли. – Я его позову.

Когда Киотт-Сломан вошел в комнату, инспектор, держа руки в карманах и хмуро поглядывая из-под очков, встал прямо перед ним и заявил:

– Между вашими показаниями и показаниями других свидетелей имеются некоторые несоответствия, и мы будем вам очень благодарны, если вы поможете нам устранить их. Но я должен предупредить, что вы не обязаны отвечать на наши вопросы и, если пожелаете, можете пригласить своего адвоката. Садитесь, пожалуйста.

Киотт-Сломан сидел тихо, как мышка, но было заметно, что он сильно нервничал.

– Разрешите мне сперва выслушать ваши вопросы, – сказал он.

– В своих показаниях вы говорили, что в тот вечер, когда было совершено убийство, вы закончили игру в бильярд вскоре после полуночи и сразу же отправились спать. – Блаунт сделал ударение на слове «сразу».

– Да, конечно, – настороженно ответил Киотт-Сломан. – О нет, извините! И как я только мог забыть! Я сначала вышел на свежий воздух, чтобы подышать перед сном.

– Это в снег-то? Я думаю, вы не долго оставались на свежем воздухе?

– Нет… Я лишь немного постоял за дверью и потом сразу вернулся в дом.

Голос инспектора стал мягким, почти отеческим, когда он продолжил:

– Мы спросили вас об этом только потому, что вы, по нашим данным, приблизительно в четверть третьего были в бараке.

Киотт-Сломан вскочил и ударил кулаком по столу.

– Ну, это уж слишком! – прорычал он. – Я больше, не позволю себя оскорблять!

– Это как вам будет угодно, сэр, – мягко ответил Блаунт, но потом голос его стал твердым как гранит. – Но дело тут не в оскорблениях. У нас есть надежный свидетель (при слове «надежный» Найджел попытался подавить улыбку), который утверждает, что в это время видел в бараке человека, и который опознал в этом человеке вас.

Какое-то время Сломан выдерживал хмурый взгляд инспектора, а потом отвел глаза и, сделав беспомощную попытку улыбнуться, сказал:

– Хорошо! Сознаюсь в этом. Такое впечатление, что вы обо всем знаете. Да, я заходил ненадолго в барак.

– Могу я поинтересоваться, с какой целью, сэр?

– Нет, черт возьми, этого вы не можете! – вскричал Киотт-Сломан, в котором вновь проснулось его агрессивное начало.

Блаунт, к удивлению Блекли и Найджела, очень ловко переменил тему.

– К нам в руки попала бандероль, которую вы послали на свой собственный адрес, – холодно сказал он. – В ней содержится несколько писем, которые Эдвард Кавендиш писал мисс Траль. Учитывая то обстоятельство, что Кавендиш обвиняет вас и мисс Траль в шантаже, не посчитали бы вы возможным объяснить нам, как попали эти письма в ваши руки?

Взгляд Сломана лихорадочно забегал между инспектором и Блекли.

– Да, действительно не повезло… – Он смущенно улыбнулся. – Не имею обыкновения подводить даму, но… Дело было так: Люсилла, то есть мисс Траль, дала мне вчера пакетик и попросила спрятать его в надежном месте. Это показалось мне немного странным. Я, естественно, не знал, что находится внутри. Теперь мне ясно, что она не хотела держать эти письма при себе, боясь, что дело дойдет до домашнего обыска. Но о шантаже не может быть и речи. Из-за своих финансовых неурядиц старина Кавендиш, видимо, немножко свихнулся. А прятать любовные письма женщины, насколько я понимаю, не является преступлением, не так ли? Или полиция теперь и это запрещает?

– Понятно, понятно, – сказал инспектор вежливо; но было видно, что он не поверил словам Сломана. – Надеюсь, вы найдете также убедительное объяснение и тому факту, что в этой бандероли находилось и одно ваше письмо к О'Брайену, в котором вы требуете возместить мисс Траль тот моральный ущерб, который нанес ей полковник?

– Да, объясню… Но я не мог его нигде…

– Значит, именно это письмо вы и искали в бараке?

Сопротивление Киотт-Сломана было сломлено.

– Значит, эта маленькая дрянь меня подвела! Значит, она сунула это письмо между своими письмами… Возможно, она и посоветовала вам перехватить эту бандероль? О Боже ты мой! И это после того, что я для нее сделал!

– Значит, вы признаете, что писали это письмо?

– Да, конечно! И если бы знал, что Люсилла сыграет со мной такую злую шутку, я бы предпочел отрубить себе правую руку! Я сейчас вам все объясню. Мне было жаль ее. Ведь О'Брайен жестоко обошелся с ней, и я действительно считал, что он должен возместить ей ущерб. Возможно, мой метод был и не совсем обычным, но я не хотел, чтобы Люсилла притянула его к суду за нарушение обещания жениться на ней.

– Ваши побуждения делают вам честь, сэр, но мне кажется, что суд охарактеризует ваше поведение не словом «необычное», а каким-то более суровым.

– Минутку! – вмешался Найджел. – Мисс Траль действительно просила вас о такого рода посредничестве? И когда вы отдали полковнику это письмо?

– Да, просила. А письмо я отдал ему в первый день Рождества, после чая, – хмуро ответил Киотт-Сломан.

– Почему вы изложили свои мысли в письме? Почему не поговорили с ним с глазу на глаз?

– Я бы поговорил, но, понимаете, он был слишком горячим, и я подумал, что… что будет лучше, если он сначала прочтет письмо. Тогда наш разговор будет более спокойным.

– И вы хотели поговорить с ним той ночью в бараке? Или это мисс Траль хотела с ним поговорить? Ведь в своем письме она приглашала его встретиться там.

– Нет, черт возьми, я не хотел с ним говорить в ту ночь! – буркнул Киотт-Сломан, загнанный в угол. – А что собиралась делать Люсилла, я не знаю, да и знать не хочу!

– Если вы ходили в барак не для того, чтобы поговорить с О'Брайеном, то для чего же, в таком случае? – не отставал от него Блаунт.

– Если уж вам так хочется знать, то я ходил туда, чтобы забрать обратно эту записку, если он ее, конечно, не уничтожил. Подумав на досуге, я пришел к выводу, что содержание ее может быть истолковано превратно; если она попадет не в те руки.

– Ах вот как! Значит, вы ходили в барак, но письма так и не нашли! Как же вы объясните, что оно оказалось среди тех писем, которые вы отослали по почте?

– Не знаю. Видимо, оно каким-то образом попало в руки Люсиллы…

– Из чего вытекает, что она, должно быть, тоже побывала в бараке до вас или после вас. Вы знали, что она письменно договорилась с полковником о встрече в бараке?

– Нет.

– После того как вы отчаялись найти в бараке письмо, что вы сделали: отправились обратно в дом или остались дожидаться полковника?

– Нет, я не дожидался полковника… Вы что, хотите повесить мне это убийство? – выкрикнул Сломан дрожащим голосом. Потом, немного успокоившись, продолжил: – Находясь в бараке, я услышал какие-то звуки со стороны дома. Я выскочил из барака и спрятался в кустах с правой стороны. Оттуда я увидел, как к бараку направляется О'Брайен. После этого я ушел обратно в дом и лег в постель. Можете верить или не верить мне, но это правда. Больше от меня вы ничего не узнаете.

Неожиданно для всех Блаунт, казалось, поверил Сломану, так как сразу отпустил его. Действия Блаунта стали понятны буквально через секунду, когда он попросил Блекли немедленно позвать к нему Люсиллу Траль, проследив за тем, чтобы она не успела переговорить с Киотт-Сломаном.

– Итак, мисс Траль, – начал инспектор без всякого предисловия, когда она вошла. – Вы утверждали, что в ночь убийства не были в бараке?

– Разумеется, нет. Я спала.

– Несмотря на то, что в бараке у вас была назначена встреча с полковником?

– Сколько раз можно повторять одно и то же! Я не пошла на эту встречу, потому что Фергус не хотел этого.

– Хорошо. Вчера вы передали Киотт-Сломану пакет с просьбой спрятать его в надежном месте. Это вы предложили ему послать этот пакет на адрес его ресторана?

Внезапная перемена темы вывела Люсиллу из равновесия:

– Нет-нет… я… я не знала, что мне с ними делать, с этими письмами… О Боже! Уж не прочли ли вы их? – простонала она, когда до нее дошел смысл создавшегося положения.

Дальнейший допрос не принес ничего нового. Люсилла настойчиво, хотя и не очень убедительно отрицала, что хранила письма в целях шантажа. Когда ей показали записку Сломана к полковнику, она заявила, что не просила его это делать. При этом она без труда нашла в своем лексиконе несколько сочных ругательств, которыми и наградила Киотт-Сломана, вдобавок заявив, что не имеет никакого понятия, как это письмо могло оказаться среди писем Эдварда Кавендиша. Инспектор сказал ей, что Киотт-Сломан высказал предположение, что это письмо Люсилла самолично получила от О'Брайена. На это мисс Траль отреагировала еще одним взрывом ярости, и Блаунт почел за лучшее отпустить ее.

– Теперь она наворотит три короба всякой лжи на Киотт-Сломана, чтобы отомстить ему, – с сожалением констатировал Блаунт. – А мы и так уже наслышались достаточно всякой лжи.

– Вы здорово натравили их друг на друга, – заметил Найджел.

– Угу… И они скоро заговорят… Они и так уже взволнованы до крайности. Если преступника загнать в угол, он начинает отбиваться и при этом всегда совершает ошибки.

И впрямь вскоре кое-что произошло. Но совсем не то, чего ожидал инспектор. Около половины седьмого Лили Уоткинс, девушка леди Марлинворт, которая временно исполняла обязанности Беллами, внесла ведро с горячей водой в комнату Киотт-Сломана, чтобы сделать там влажную уборку. Она думала о своем молодом человеке и тихо напевала какую-то мелодию. Но когда она внезапно увидела то, что лежало на полу перед кроватью, слова застряли у нее в горле, она уронила ведро и с истошным криком бросилась вон из комнаты.