Текст книги "Юность (СИ)"

Автор книги: Никита Мирошниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

  – Кто за это, прошу поднять бокалы.

  Голосование было единодушным. Улыбались – Сенька не забывает своей роли комсорга.

  Таня молча, чуть улыбаясь, поглядела на вновь сгрудившихся вокруг нее ребят, на их радостные, горячие лица и не стала отказываться. Она медленно подняла бокал и, глядя серьезно и задумчиво, заговорила:

  – Пить хорошее вино, праздновать в такой компании очень приятно. Все кажутся такими милыми.... И хочется говорить о дружбе, о самом задушевном.... Никогда так горячо не признаются в самых искренних чувствах, в вечной любви, никогда так искренно не лобызаются, как во время хорошей выпивки. Вино развязывает языки и освобождает от обыденных условностей,... Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке... выпив, мы, нередко, обнаруживаем то, что обычно таится спрятанное в глубине души подальше жизненной сутолоки. А у каждого там жажда чистой искренней дружбы, любви, человечности. Вот и изливают эту жажду на собутыльника. Тем легче, что он тоже искренен, задушевен, тоже жаждет самого лучшего. Но при этом забывает, что быть хорошим, когда все хорошо, во время выпивки, когда все празднуют, очень легко.... Это просто выгодно... Мне... и всем нам, хочется не пьяных застольных признаний, а настоящей дружбы.... Сегодня радио сообщило о новых крупных успехах германской армии. ... Все может быть.... Когда мир вокруг пылает и рушится, оглядываешься, всматриваешься в окружающих, хочешь разглядеть друзей.... Только что мы очень хорошо пели песни революции. Эти мотивы волнуют и сближают нас. Каждый в соседе чувствует единомышленника и друга. А дружба на почве идей революции, – чуть улыбнулась она казенности слов, – это хорошая, настоящая дружба. Давайте же выпьем не за пьяную, застольную, а за настоящую дружбу, за ту, которая расцветает в морозы, в бурях... в горе, во всех испытаниях жизни! – Она улыбнулась и медленно осушила бокал. Молча выпили все. Даже звук одобрения сказанному, казалось, был бы грубым прикосновением к самым интимным чувствам молодости, о которых говорить много и громко нельзя.

  Только через несколько минут Рында шуткой поставил одобрительную точку над сказанным: – Такой тост стоит пяти, одним бокалом его не запьешь.

  Все улыбнулись и зашевелились. Больше ни слова не было сказано о тосте. Но не сразу заговорили в полный голос; как будто не могли оторваться от мгновенно сверкнувшего сияния далекой зарницы светлой дружбы юности.

  ЖЖЖ

  Потом опять пели, русские, украинские народные, задушевные песни. Потом перешли на веселые, шуточные, пели с фокусами, неожиданными припевами. Захотелось гопака; здесь отличился разошедшийся Захар, который «по-парубоцькы» ударил «в закаблукы». Танцевали все, не умеющие лихостью и выдумкой заменяли умение, и всем было весело.

  Несмотря на то, что Сергей, как и большинство ребят, давно уже сбросил пиджак, ему стало жарко. Из открытой двери на балкон пахнуло приятной прохладой и он завернул туда, чтобы немного освежиться.

  Ночь была черная, мягкий, душистый весенний воздух тих и неподвижен; небо усыпано ярко и нежно сверкающими звездами. Кроны деревьев, поднимавшиеся до уровня балкона и окон второго этажа, выделялись, освещенные снопами света, лишившегося из окон. На противоположной стороне улицы смутно вырисовывались очертания каменной громады заснувшего дома, только под крышей светилось там одинокое окошко.

  Здесь было прохладно и хорошо.

  Сергей подошел к перилам и бездумно смотрел в ночь, наслаждаясь прохладой. Осмотрел темно-синий бархат неба и вдохнул полной грудью свежий воздух. "Я, кажется, ни о чем не думаю. Это верный признак счастливого состояния. «Блаженный нищий духом», – вспомнил евангельскую заповедь блаженства. Но этот иронический поток критицизма шел как-то механически, от постоянной привычки анализировать себя и других. Ему было хорошо и вовсе не хотелось заниматься «психологией и физиологией» этого состояния. «Хорошие ребята», – вот, пожалуй, и все, что приходило в объяснение этого состояния.

  В раскрытую дверь балкона и окна вырвался шум голосов и смеха. Слушать их было приятно. Сергей повернулся лицом к двери и, ни о чем не думая, глядел перед собой. Вот, в дверях, в щели, образуемой портьерами, мелькнуло красное платье Виолы и ее ножка в замшевой светлой туфельке. Ему захотелось выйти туда, к ней. В воображении очень ясно всплыла она, внезапно, лукаво и капризно вскидывающая ресницы и лишь одно мгновение холодно глядящая на него, чтобы тотчас бросить ему небрежную реплику. И сейчас ее душистый поцелуй; а потом опять – насмешливую улыбку и недоуменно-отчужденные глаза. Он заметил, что сейчас думалось о Виоле теплее и без той расчетливости, которая смущала его. Атмосфера дружбы и товарищества, оказывается, способствует расцвету любви в нежных сердцах. И все-таки, как хорошо быть немножко влюбленным! Ему хотелось покорно целовать ее пальцы. Это опасно; чтобы излечиться от этого, нужно поцеловать ее хотя бы в губы.

  «Мораль сей басни такова», – закончил он эти размышления, – «До субботы нога моя не должна быть около нее. Командовать парадом буду я», – вспомнил он Остапа Бендера. «Диспозиция прежняя – сегодня волочиться за Таней». Но тут же, ослепленный блеском своего гордого фатовства все же уловил, что мысль эта слегка коробит его; и сейчас же понял: слово «волочиться» по отношению к Тане режет ухо. Он стал примерять это слово к другим девушкам и задумался: есть ли что оскорбительное для девушки в намерении волочиться за ней.

  В это время послышался аккорд на рояле, и из зала полился в тихую весеннюю ночь приятный голос Тани. Она пела старинный цыганский романс «Глаза зеленые». Музыка и немудреные слова сладко и грустно волновали душу.

  Сергей очень любил цыганские романсы. В них слышится бескрайний простор русской степи под ночным звездным небом, дым костра, тоска, щемящая грудь молодую; в них звенит удаль лихая и волнует горячую кровь.... А над степным простором, над ночью – она, Виола, ее светлые глаза, а в них загадка – великая, горькая или сладкая тайна любви.

  Ему захотелось поблагодарить Таню за радость, которую приносило ее пение. Он вошел в зал и тихонько сел у рояля рядом с Галой.

  Таня спела еще, а потом, захлопнув крышку рояля, повернулась к слушателям: – Ну, кажется довольно.

  – Танечка, еще что-нибудь!

  – Вы очень хорошо поете, – сказал Сергей. Таня повернула к нему голову, продолжая тихо улыбаться.

  – А знаете, что, – продолжал Сергей, вдруг задумав что-то, – Вы поете «Лунную рапсодию»?

  – Пою, если есть настроение.

  – Давайте попробуем; мы с Галой станцуем под ваш голос.

  Она мгновенно задумалась, а потом согласилась. – Давайте попробуем.

  Гала была хорошей партнершей, она раньше училась в балетной школе, любила танцевать и умела. Им не раз приходилось танцевать вдвоем, даже отстаивая приоритет одесситов во время поездок их спортивной команды на соревнования в другие города. Сергей считал Галочку одной из лучших своих партнерш. В ней была та музыкальность движений танца, которая всегда так радует глаз и которая встречается так же не часто, как и музыкальность голоса.

  Окружающие с интересом смотрели, как Таня повернулась к роялю и заиграла аккомпанемент, а Сергей и Гала, слегка улыбаясь, заняли позицию и плавно, ритмично скользнули на середину зала. Таня запела. Грустная и нежная мелодия полилась по залу и в ритм ей, слегка покачиваясь, красиво скользила их пара, привлекая внимание всех присутствующих.

  Сначала взгляды зрителей немного смущали Галу, да и Сергей испытывал некоторую связанность, но потом мягкий задушевный голос, мелодия, ритм танца увлекли их, и они забыли обо всем, скользя и кружась, послушные только очарованию музыки. Они испытывали легкость и приятное воодушевление, сложные движения стали слаженными, эластичными, точными и красивыми. ... На них было приятно смотреть и Таня, следя за ними, тоже чувствовала, что она поет вместе с этой танцующей парой.

  Она чудесно спела, а они хорошо станцевали.

  К концу песни Сергей в затухающем темпе танца подвел Галлу к роялю и остановился вместе с заключенным аккордом музыки.

  – Мы с Галочкой хотим сказать вам спасибо, – обратился к Тане Сергей.

  – Я тоже с интересом смотрела на вас, у вас хорошо получается.

  – Рад слышать это, так как похвала относится отчасти и ко мне, тем более рад, что это, кажется, первый комплимент, который заслужил от вас на этом вечере молодой человек, это дает мне надежду, что вы оцените и другие мои качества, – шутя, ответил Сергей.

  – А вы не очень радуйтесь; когда девушка говорит комплимент молодому человеку, то это чаще всего значит, что она не предполагает в нем никаких других достоинств.

  – В таком случае я очень опечален, так как являюсь единственным молодым человеком, достоинств которого вы не признаете.

  – Как вам хочется быть единственным.... А что касается ваших чувств, то столь быстрый переход от радости к отчаянию обнадеживает, что вы столь же легко перейдете к радости.

  – Я хочу вас предупредить, что если вы будете продолжать третировать меня и ни в грош ставить мои чувства, я могу тоже влюбиться в вас.

  – Ну, это уж ваше сугубо личное дело. Я могу только напомнить вам плакат ваших любимых Ильфа и Петрова: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих»

  Вокруг засмеялись.

  – Над кем смеетесь? Над собой смеетесь! Кого хотел я чистым чувством тронуть? – декламировал Сергей близким к лоханкинскому ямбу размером. – О, я безумец!

  – Ты – лопух! – язвительно вставил Васька.

  – Вот дружбы приговор, – трагически продолжал Сергей. – Все рухнуло, и дружба и ...любовь. Таня! – проникновенно сказал он, подымаясь, – идемте танцевать!

  – Танцевать? Идемте, если вы не будете признаваться в любви.

  – Больше не буду.

  – Сергей дал в любви осечку, – подытожил кто-то среди смеха.

  А он, заметив холодный и равнодушный взгляд Виолы, которым она скользнула по нему, услышав о его любовной осечке, улыбнулся про себя и вспомнил: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей».

  Музыка играла «Старинный вальс». Немного грустные, мягкие и лирические звуки плыли по залу. Медленно кружась и удерживая Таню на вытянутой руке, Сергей взглянул ей в лицо. Она задумчиво, из-под приспущенных ресниц смотрела куда-то в сторону. Вероятно, и ей было хорошо скользить в этих навевающих легкую задумчивость и приятную грусть звуках.

  – Хороший вальс, – тихо сказал он. Она кивнула головой, не взглянув на него.

  – Старинный вальс.... Представляете провинциальный городок... еще в прошлом веке... где-нибудь на Волге. Городской сад на высоком берегу, с красивым видом на далекую, зеленую луговую сторону великой реки. В беседке играет полковой оркестр. По аллеям чинно прогуливаются важные отцы семейств, позвякивают шпорами офицеры, браво взглядывая на проходящих красавиц. Отцы города, в белых, по-домашнему расстегнутых кителях, с фуражками в руках. Дамы, с высоко затянутыми, в рюмочку, талиями, в пышных платьях с фижмами и черными, интригующими вуальками, спускающимися со шляп.... Все чинно и благородно. «Солдатики» в оркестре с вытаращенными глазами, красные, с готовыми лопнуть щеками, дуют в медные трубы, и грустно плывет из сада на широкую Волгу такой вот мотив.... А где-нибудь в заросшем уголке сада, над самым обрывом... учитель гимназии, или семинарист с бледным лицом и горящим взглядом ожидает ее.... Приходит она... с застенчиво опущенными ресницами, в длинном платье, высоко затянутом в талии, с длинной косой... Он берет ее, не смеющую поднять глаза, за обе руки и они подходят к обрыву... высокому, заросшему буйной зеленью до самого берега. Они смотрят в обрыв, на Волгу и он горячо говорит ей о любви к народу, о готовности отдать за него всю жизнь, пойти в Сибирь. Она тоже думает... Плавно звучит старинный вальс... им хорошо... они счастливы...

  Сергей говорил тихо, задумчиво, с паузами, подыскивая слова, медленно кружась под звуки «Старинного вальса».

  Она танцевала молча, продолжая чуть задумчиво глядеть в сторону, а потом взглянула на него и улыбнулась: – Да, хороший вальс. – Когда они кончили танцевать и подошли к сидящим, их встретили улыбками. Сергей догадался, что это, вероятно, по его адресу. Оказалось, острили о причинах его меланхолии во время танца; особенно насмешливой и ехидной была физиономия Васьки. «Ревнует», – подумал Сергей.

  – Ты что-то Сережа не веселый, – в тон общему настроению, со скрытой иронией, спросил Рында.

  – Ну что ж, одним радость, другим горе, – смиренно согласился он.

  – А ты крепись, Серега, вспомни свои лучшие дни, вспомни пять медичек на свидании в один вечер.

  Незнакомые с этой историей услышали красочный рассказ его друзей о том, как он на вечере в мединституте назначили свидание пяти «соблазненным» им медичкам в одно время и в одном месте, и что из этого вышло.

  Дав слушателям высмеяться, Сергей обиженно сказал: – Вы, Таня, конечно, понимаете, что вся эта история вытащена на свет божий с целью скомпрометировать меня перед вами. Для восстановления истины необходимо напомнить, что все это происходило в дни моей туманной юности, еще на первом курсе...

  Не дослушав еще его оправдания, Сашка, охваченный приятными воспоминаниями, перебил его: – А помнишь..., – и он стал рассказывать о трюке, который они тогда устроили с Сергеем, на том же вечере в мединституте. Слушатели хохотали. Рассказ Сашки пробудил такие же воспоминания и у других. Последовали новые: «А помнишь?...», «А вот со мною был случай...», «Как-то однажды шли мы поздно вечером из читалки» и так далее. Посыпались смешные рассказы, приключения, анекдоты. Хохот то и дело взрывался над компанией. Постепенно танцы прекратились и все собрались в одну группу. Сидели, тесно сбившись в один кружок, с красными от смеха лицами. Не слышали, как отворилась дверь, и вошли вернувшиеся с вечера отец и мать Лоры. Им, очевидно, понравилась дружная компания.

  – Ну как, пели «Yaudeamus igitur», – весело спросил профессор.

  – Нет.

  – Ну вот, а еще студенты! А вот мы сегодня пели.

  – Ну, какие мы студенты? Вот вы студенты, это да! – ответил Сергей. Все рассмеялись.

  Профессорская чета ушла, предложив не стесняться их приходом и шуметь сколько угодно, так как в спальню к ним ничего не слышно. Уходя, мать Лоры улыбнулась и с веселой журливостью покачала головой Сергею. Она симпатизировала этому красивому смелому и находчивому юноше и предпочитала бы, чтобы он ухаживал за Лорой, а не грубоватый Сашка.

  Когда родные Лоры ушли, все увидели, что на дворе уже светает. Даже при ярком электрическом свете в зале стекла окон снаружи окрасились нежной синью рассвета. Однако расходиться никому не хотелось. Кто-то предложил пойти на Приморский бульвар встречать восход солнца. Все горячо поддержали это.

  ЖЖЖ

  Предрассветная тишина улицы была разбужена их криками и смехом. Голоса громко и далеко звучали на пустынных улицах. Шумной, смеющейся гурьбой пошли они к бульвару. На свежем воздухе хотелось резвиться. Стали дурачиться. По хохоту шедшего впереди Васьки Сергей понял, что тот разошелся. Слава богу, в таком состоянии он опасный соперник.

  Когда вышли на Соборную площадь, стало светлее. Цветы и трава, покрытые росой влекли своей нежной, сонной, холодной свежестью.

  Сергей шел вместе с Лорой и Сашкой позади всей компании. Недалеко впереди шла Виола, окруженная ребятами. Они перед ней наперерыв острили, дурачились, смеялись. Он видел, как она, слушая то одного, то другого, поворачивала голову. И тогда он на мгновение видел ее нежный полупрофиль и длинные ресницы, красиво выделявшиеся своей темнотой на фоне матовой белизны тонкого овала лица. Светлые, шелковистые волосы, красиво рассыпанные по плечам, слегка колыхались в такт ее шагам.

  Когда они еще выходили на улицу, в полутемном коридоре Сергей случайно столкнулся с ней лицом к лицу. Она взглянула на него своими большими, темными здесь глазами, и в ее расширенных в темноте бездонных зрачках Сергей не уловил ничего, кроме холодного любопытства. Теперь этот взгляд стоял перед ним и настойчиво вызывал вопрос: неужели она играет с ним. Значит и ему нужно играть, кто кого переиграет. Но это раздражало, злило. Значит, мои нервы не выдерживают – а это свинство. Вероятно, это результат бессонной ночи с большим количеством спиртного.

  – Очень красивая девушка, правда? – тихо сказала Лора, заметив, что он следил за Виолой.

  – Да, только, к сожалению, все красивые девушки уже заняты.

  Шумной гурьбой проходили они к бульвару. Звонкие голоса заполнили всю площадь Карла Маркса. Когда вышли на бульвар, солнце уже показалось из-за горизонта. Бронзовый Дюк, приветствуя восходящее светило, любезно приглашал его в Одессу. Окна верхнего этажа Дворца моряка радостно сверкали нежными лиловыми цветами восходящего солнца.

  Они подошли к гранитным ступеням Потемкинской лестницы и остановились, зачарованные красотой зрелища.

  Огромное море, уходящее в бесконечность, тихо и холодно сверкало в первых, розовых лучах величественно сиявшего полудиска, выплывшего из его таинственных глубин. Все замерло в эти торжественные минуты пробуждения дня. И они замолкали, растворившись в просыпающейся, освещенной безмятежной утренней улыбкой, природе.

  Эта околдованность длилась только мгновение, но оно было прекрасно.

  – Как хорошо, прошептала одна из девушек.

  – Танечка, позвольте в вашем лице расцеловать весь мир, – воскликнул Сергей. И тишина взорвалась смехом, хохотом, остротами, шутками. Звонкие голоса рассыпались по бульвару, неслись навстречу солнцу.

  ЖЖЖ

  Потом они долго провожали девушек по домам. Когда Сергей и Васька возвращались домой, город уже просыпался. Дворники мели улицы, выходили на базар самые расторопные домашние хозяйки, заходили в дома молочницы с бидонами.

  Друзья вначале шли молча, погруженные в свои мысли.

  Тогда они очень мало задумывались о своей дружбе и слово «друзья» по отношению к себе им приходилось слышать только от третьих лиц. А между тем, они были действительно друзьями, и даже больше – друзьями детства. В этом выражении очень много смысла. Ничто так не связывает людей, как общее воспитание, общие воспоминания о счастливой, невозвратимой поре детства.

  Они сдружились еще в 7-м классе 43-й школы, куда Ваську перевели к ним из другой школы. Буйный, непоседливый, изобретательный новичок сразу занял свое особое место в классе.

  Это было время поездок украинской футбольной команды во Францию, громких встреч ее с «Рессингом» и «Рэд-Старом». Об украинском голкипере одессите Трусевиче гремели газеты Франции. Трусевич стал самым популярным человеком в городе. О нем рассказывали легенды, ребятишки бредили им. Каждый втайне мечтал и себя проявить в смертельных бросках в верхние и нижние углы футбольных ворот.

  Никто в классе, да и в школе, не мог так отчаянно, самозабвенно, как Васька, хлопнуться о камни в школьном дворе, где играли в футбол. На него с уважением смотрели мальчишки из других школ во время жарких футбольных стычек где-нибудь на задворках.

  Эта почетная слава ничуть не кружила Ваське голову, он был совершенно лишен способности задирать нос. Поэтому у него всюду были друзья. Отсутствие зазнайства, вероятно, было следствием того, что он все делал из любви к самому делу, а не в ожидании наград. Хотя награды были и ему, конечно, приятны.

  Сергей и Васька и сблизились вначале на почве общей любви к спорту. Они, как и многие другие ребята из класса, любили все виды спорта: футбол, бокс, борьбу, дзю-до, гимнастику, легкую атлетику, теннис, волейбол, баскетбол, плавание. С 6-го класса они стали регулярно посещать гимнастические занятия в хорошем спортзале, куда их пригласил физрук, как самых способных. Они знали имена, особенности, качества и достижения всех чемпионов и рекордсменов мира и СССР во всех видах спорта. Петер Фик и Бойченко, Градополов и Марсель Тиль, Фред Пери и Негребецкий, Замора и Акимов, Оуэнс и братья Знаменские – все это были хорошо знакомые люди.

  Они в январе почти всем классом выезжали за город, на десятую станцию, играть в футбол на заброшенном стадионе. Собирали на пол-литра сторожу спортзала Дворца моряка, и он пускал их играть в волейбол и баскет до глубокой ночи. В этих детских спортивных перепалках они оба выделялись своими спортивными качествами. Чувство конкуренции не порождало между ними зависти, так как спорт по своей природе не способствует этому. Здесь побеждает сильнейший. Как бы ни мало было преимущество победителя, но оно всегда очевидно; и всегда побежденному ясно, что верх можно одержать, только подготовившись и сработав лучше. В спорте нельзя придти к победе черным ходом.

  Они сближались и благодаря духу коллективизма, который расцветает в спортивной борьбе. Здесь победа зависит не от одного, а от коллектива. Им часто приходилось находить друг в друге надежную опору и спасение в самых критических и волнующих перипетиях соревнований.

  В школе они занимались неодинаково. Васька учился средне, были «отлично», но были и «посредственно». Он был способным, но часто увлекался тем, за что хороших отметок не ставили.

  Сергей учился в большинстве на «отлично». Хорошие учителя по математике, химии, физике и истории определяли его увлечения. Он одно время мечтал о физмате и его сильно увлекали проблемы атомно-молекулярной теории и теории относительности. Нильс Бор, супруги Кюри, Резерфорд, Эйнштейн и Макс Планк были такими же близкими героями, как и Иван Поддубный и Джо Луис.

  Сергею все давалось легко. Он очень много читал. Чтение было, пожалуй, его самой сильной страстью в детские годы.

  К 9-му классу они оба сильно вытянулись и раздались в плечах. В это время волейбольная и баскетбольная команды их школы считались среди лучших в городе. После летних городских соревнований им обоим предложили заниматься в городской детской спортивной школе по легкой атлетике, и они стали с увлечением тренироваться под руководством лучших тренеров города.

  Оба одновременно поступили в комсомол. В пионерские годы Васька оставался в стороне от общественной жизни, тогда как Сергей на всех собраниях был одним из самых пламенных ораторов. В комсомоле положение изменилось. Васька стал выступать на собраниях, чаще всего доказывая пользу физкультуры и критикуя непонимающих этого. Сергей же в большинстве отсиживался, выражая свое несогласие чаще всего скептической улыбкой.

  В нем в это время происходила большая внутренняя работа. Сам не сознавая этого, из всего необозримого множества знаний он выбирал себе мировоззрение. Не переставая увлеченно тренироваться, он очень много читал без всякой системы, беспорядочно, но титаны само собою занимали свои места. Больше всего заставлял думать Горький, в особенности его литературно-критические статьи. Они заставляли критически относиться к читаемому и прочитанному. Страстная любовь к жизни, к человеку, пронизывающая всего Горького, направляла мысль Сергея, заставляла с интересом присматриваться к человеку и в литературе, и в жизни, помогала отыскать точку зрения.

  Лучшие произведения литературы толкали мысль к философии, к стремлению осмыслить жизнь. После 9-го класса Сергей повез на каникулы в деревню «Диалектику природы» Энгельса и «О монистическом понимании истории» Плеханова. Работой Энгельса он заинтересовался вследствие чтения научно-популярной литературы по вопросам физики и астрономии. Авторы многих книг ссылались на Энгельса, захотелось самому прочесть. К работе Плеханова привлекло ее название, очень хотелось отыскать объяснение смысла истории. Философское название книги сулило это. Энгельса он прочел с большим вниманием и интересом, от доски до доски, не пропуская ни одной мысли. Ясный, непоколебимо-убедительный взгляд на мир пришелся по душе. Юность беззаветно преклоняется только перед силой и логикой разума, а здесь он выступал во всем своем вселенском величии и могуществе. Книга давала ключ к пониманию жизни, а это было так важно.

  В работе Плеханова он нашел не совсем то, что ожидал найти, однако она целиком захватила его. Блеск, остроумие, стальная логика, полемический задор плехановской мысли покорили Сергея.

  Эти две книги были у него в деревне почти единственными, и они сильно врезались в память.

  А осенью на областных соревнованиях школьников их школа заняла первое место. Сергей легко выиграл бег на 1000 метров, прыжки в длину и толкание ядра и проиграл Ваське в упорной борьбе прыжки в высоту и диск. Их волейбольная команда заняла первое место в городе. Сергей был капитаном команды.

  10-й класс Сергей окончил с большинством отличных отметок, но хуже, чем предыдущие классы. Объяснялось это тем, что все свое время он делил между спортзалом и читалкой областной библиотеки. Читал он запоем, везде и во всех состояниях: на улице, в трамваях по пути на стадион, в раздевалке спортзала, на скучных уроках в школе.

  За это время он прочел уйму самой разнообразной литературы. Его интересовала эпоха французской революции 1789 года и наполеоновских войн. Маршал Гош, Клебер, Наполеон, Моро сильно занимали воображение, и он прочел все, что мог достать о них.

  После «Морского волка» Джека Лондона захотелось прочесть Спенсера. В беллетристике XX века часто приходилось встречать имена Шопенгауэра и Ницше. Он внимательно, с карандашом в руках прочел их. Ряд статей Спенсера, которые ему попались, показались ему скучными и неоригинальными. «Мир как воля и представление» Шопенгауэра он прочел с большим интересом, однако выписал оттуда только несколько метких и остроумных замечаний. В целом книга показалась каким-то очень солидным и обстоятельным мыльным пузырем.

  Здоровой логике и психике Сергея, подкрепленной авторитетом Энгельса и Плеханова, основная мысль Шопенгауэра казалась нелепой. «Так пел Заратустра» и другие работы Ницше он тоже прочел очень внимательно. Он тогда не смог полностью оценить значения этих книг, но впечатление худосочия болезненной мысли, прикрытой дешевым блеском словесных ухищрений, твердо определилось в его представлении и Ницше.

  Зато «18 брюмера Луи Бонапарта» произвело очень сильное впечатление. Он взял эту книгу случайно, когда читал литературу о Наполеоне I. Однако, убедившись, что здесь речь идет только о Луи Бонапарте, он все же не отрываясь, прочел ее до конца, выписав много интересных мыслей. После этого еще больше укрепилось желание, появившееся после чтения Энгельса и Плеханова, приняться за Маркса и марксистскую литературу; это казалось столь грандиозным, что он все время откладывал замысел на будущее.

  Но более всего Сергей был поглощен чтением художественной литературы, и в направлении этого чтения определенную роль сыграл и Васька. Аналогичный период духовного обогащения переживал и он. Все чаще беседы их о спорте или вокруг обычных мальчишеских тем сменялись вопросами о прочитанном, о литературе, кино. Однажды Васька дома у Сергея взял хрестоматию по русской литературе и прочел вслух «Трагедийную ночь» Безыменского. Сергею тоже понравилось. Нравились музыка и разнообразный ритм стиха, хлесткие выражения и само содержание, ярко изображенное средствами поэзии. Когда Васька ушел, Сергей еще раз вслух перечел «Трагедийную ночь». Это было первое стихотворное произведение, которое ему действительно понравилось, и к которому он снова и снова возвращался. Дня через два он уже знал его наизусть. А когда через несколько дней он зашел к Ваське домой, то прочел ему вслух из той же хрестоматии «Незнакомку» Блока. Новое открытие. Это было открытие целого особого мира поэзии, красоты поэтического чувства и слова. Собственные юношеские мечты о прекрасной незнакомке облекались здесь в чудесную поэтическую форму.

  "И медленно пройдя меж столиков

  Всегда без спутников, одна,

  Дыша духами и туманами,

  Она садится у окна.

  И веют древними поверьями

  Ее упругие шелка

  И шляпа с траурными перьями

  И в кольцах узкая рука".

  Это было немного печально, таинственно и очень красиво. Через день-два они уже знали наизусть «Двенадцать» Блока. Достали его сборник и с наслаждением новопосвященных в тайне прекрасного читали; больше всего, конечно, о прекрасной даме, о незнакомке.

  "И над мигом свивая покровы,

  Вся окутана звездами вьюг

  Уплываешь ты в сумрак снеговый,

  Мой, от века загаданный друг".

  Иногда далеко за полночь они теперь говорили или спорили о красивом, о поэзии, о девушках.

  Васька стал следить за своей внешностью; модно пошитый костюм, модельные туфли, галстук – все это говорило о появлении новых мыслей. Так же, как уже давно, год тому назад Сергей, Васька стал посещать школу танцев. Если раньше он презирал девчонок, то теперь частенько смущался, терялся и краснел перед ними. С развязным смехом рассказывал Сергею, что его знакомый Димка Липницкий «имеет две бабы – одну для любви, а другую для удовольствия», а у самого глаза при этом необычно блестели и воровато разбегались. Видно, стремление к «молодечеству» и презрению к бабам нелегко увязывалось с искренней верой в любовь, с культом таинственной и прекрасной блоковской незнакомки.

  Очень нравился обоим Есенин с его волшебным, истинно поэтическим даром. А к концу десятого класса Васька перешел к Маяковскому и по-настоящему увлекся титанической силой его поэзии грандиозных масштабов. На выпускной вечер он явился очень похоже загримированным под Маяковского и во время концерта громовым голосом прочел «Во весь голос». И хорошо прочел. Сергей с удовольствием слушал Маяковского, но полюбил его гораздо позже. Для Сергея проза Лермонтова, весь Тургенев, Толстой, Чехов, Горький по-прежнему остаются любимым чтением. Он всегда увлекался романтикой революции, гражданской войны. Лавренев, Фурманов, рассказы о Дзержинском, Котовском производили самое волнующее впечатление. С увлечением читал современную литературу – Шолохова, Панферова, Соболева и многих других.

  В это время пантеон любимых писателей пополняется Стендалем, Мопассаном («Милый друг» и новеллы), Джеком Лондоном. Хотя он, конечно, и раньше читал их.

  С большим интересом знакомится он с Ибсеном, Гауптманом, Метерлинком, Стефаном Цвейгом, Эмилем Верхарном. Читает Бодлера, Меларме, Поля Верлена, Бальмонта, Северянина, Пшибышевского и других декадентов.

  Всю эту массу литературы он прочел в основном в течение десятого класса и первого курса университета. В этом огромном потоке русской и мировой литературы не все струи были чистыми, немало было мутного, иногда прямо отвратительного. Однако он из этого потока вышел с ясной головой и не испорченным вкусом.