Текст книги "Юность (СИ)"

Автор книги: Никита Мирошниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

  ЮНОСТЬ

  (Роман)

  П.Я. Мирошниченко

  Памяти друзей моего детства Юрки Сенявина и Мишки Шахворостова, погибших в Великой Отечественной войне, посвящаю.

  ЧАСТЬ I.

  ГЛАВА 1.

  – Мир полон красивых женщин, – сказал Васька.

  – И дураков, которые не знают, как к ним подступиться, – дополнил его друг Сергей.

  Сквозь шутливость в голосе Васьки слышалась праздничная приподнятость, и слово «женщин» он произнес сочно, с «шиком», как нередко стараются говорить чистые юноши, втайне благоговеющие перед манящим и таинственным понятием «женщина».

  Сергей сделал свое дополнение с легкой назидательностью, которой он забыл придать шутливый характер, и несколько рассеянно, не выходя из потока своих мыслей. Снижать пафос своего друга сентенциями подобного рода, видимо, давно уже стало его привычкой.

  Они подходили к празднично освещенному яркими огнями корпусу университета, где сегодня был первомайский бал-маскарад. Это событие будоражило студентов всего города, так как в университете были самые интересные девушки (также как в Водном институте – самые интересные ребята).

  Оба друга были возбуждены самыми радужными ожиданиями. Уже слова «первомайский бал-маскарад» таили бездну неизведанных и восхитительных удовольствий. Будет множество по-праздничному красивых девушек, в маскарадных костюмах, в масках, и будут танцы – со всем их магическим и привлекательным для молодости значением.

  Но друзья по-разному ожидали радостей бала.

  Васька вот уже несколько дней был окончательно и безумно влюблен. Он теперь совершенно ясно увидел, чтo то, что казалось ему любовью к Клавке (как он теперь называл ее) Федосовой, была вовсе не любовь, а просто так. У нее совсем ничего особенного нет. Он, собственно, это все время понимал. Ну, ходили по вечерам, болтали, смеялись, даже целовались в темном парадном. Но теперь об этом даже вспоминать не хотелось. Это, конечно, типичное не то. А вот теперь он понял, что «влип» по-настоящему (ему и слово это – «влип» – нравилось, в нем был радостный для него трагизм безумной и безнадежной любви, ибо всякая истинно безумная любовь – любовь безнадежная). За эти несколько дней он, проявив массу ловкости и тонкой змеиной хитрости, выведал множество очень важных сведений о ней. И чем больше он разузнавал подробностей о Тане Гаевской, первокурснице филологического факультета, тем сильнее чувствовал, что он влип. Особенно его волновали сообщения о том, что и тот в нее влюблен, и тот, и тот. Когда Васька узнал, что у него много соперников, он понял, как он отчаянно влюблен. Но ему так и не удалось еще выведать самое главное – есть ли среди них ее избранник. Идя на бал, он и надеялся, во-первых, решить этот вопрос жизни и смерти и, во-вторых, познакомиться по-настоящему с ней.

  Васька был парнем 176 сантиметров роста, широким в костях, с большими кистями рук и ногами в туфлях 42 номера. Пошитый по моде коричневый в искорку костюм не мог скрыть его сильной, хорошо физически развитой фигуры, которая выглядела бы тяжеловатой, если бы не та легкость размашистых и точных движений, которая обнаруживала в нем спортсмена. Его манера при ходьбе ставить ступни параллельно и захлестывать назад кисть расслабленной руки говорили о том же. Лицо у него было круглое, с нежной, розоватой кожей, на щеках и верхней губе только начинал пробиваться светлый пушок. На этом лице со вздернутым остреньким носом, свежими губами, светлыми бровями и такого же цвета прямыми льняными волосами привлекали внимание большие, синие глаза с густыми, длинными, черными, слегка закрученными ресницами. Втайне очень недовольный своей недостаточно эффективной совсем не суровой и мужественной (как ему хотелось) физиономией, Васька иногда видел в глазах своих то необычное и привлекательное для девушек, что он хотел бы видеть в своем лице. А иногда и глаза казались ему девическими, а не мужественными. Если бы Васька знал, что при взгляде на его лицо невольно приходила мысль, какой он был, вероятно, очаровательный ребенок-пупсик, он был бы еще более огорчен своей внешностью.

  Таков был Васька (как его все именовали) Черныш.

  Шедший рядом Сергей Астахов был приблизительно одного с ним роста, но стройнее и потому казался выше. Элегантный, модный синий костюм подчеркивал широкие прямые плечи, высокую грудь, узкий таз. В его легкой походке и во всех движениях чувствовалась естественная и непринужденная сдержанность; в нем не было размашистости его друга.

  У него было смуглое, продолговатое, правильного овала лицо, тонкий прямой нос, чувственно красные, сильно извилистые губы и каштановые, слегка вьющиеся волосы. Большие, красивого разреза, глаза, глубоко сидящие под надбровными душами, были серые, сине-пепельного оттенка. Но иссиня черные брови и такие же черные прямые ресницы создавали впечатление темных глаз.

  Для его лица было характерно выражение спокойствия и невозмутимости, которому в душе завидовал и иногда стремился подражать Васька. Бывало еще в школе, во время жаркого ребяческого спора в классе, Сергей сидит и молча слушает. Только глаза неторопливо рассматривают спорщиков. И часто только по глазам – внимательным, любопытным или насмешливым – можно было определить его отношение к спору. Казалось, ему совсем не хочется вмешаться в прения. Спросят его мнение – он, не торопясь, рассудит, иногда совершенно неожиданно заметив ту сторону вопроса, которая никому и в голову не приходила – значит, пока ребята спорили, у него мысли своим путем развивались. Поэтому Васька и решил, в конце концов, что Сергей не кривляка, а характер у него такой – задумчивый, скрытный, неторопливый. Это, поначалу, и потянуло живого, открытого, экспансивного Ваську к Сергею. Иногда Васька думал, что тот просто флегматик с замедленной реакцией, но, когда они увлеклись спортом, оказалось, что у Сергея была идеальная реакция на стартовый выстрел, на мяч в волейболе, превосходная резкость в боксе.

  Сергей ни в кого не был влюблен. Он пребывал, как сам говорил, лояльным ко всем красивым девушкам. Пережив уже несколько «серьезных» побед, он охладел и разочаровался в любви, которую презрительно называл телячьим восторгом. Быть разочарованным в любви ему очень нравилось. Он знал, что многие юноши любят рядиться в печоринскую тогу «роковой» для женщин холодности и разочарованности, и нередко жестоко и изобретательно издевался над этим позерством. Но сам, в душе, не раз находил в себе с чувством самодовольства общее с лермонтовским героем. Он был холоден, сдержан и корректен; у него также были маленькие кисти рук, с тонкими, длинными, широкими на концах пальцами, с аккуратно подстриженными розовыми ногтями (какие, вероятно, были у Печорина). Маленькие кисти рук и ступни ног (40-й размер) с высоким подъемом – признак породы. Он тоже во время ходьбы не размахивал широко руками – признак скрытности характера. И тоже никого не любил (современные юные Печорины печоринствуют только в сфере амурных отношений общества). У него не было своей Веры, которой бы он внушил роковую страсть, но он не сомневался, что мог внушить такое чувство, если бы встретил женщину, способную на него.

  Сергей вовсе не был позером, он слишком полнокровно и интересно жил, был умен и наделен сильным чувством юмора, но когда вступал в ту огромную и таинственную сферу человеческих отношений, которую называют любовью, у него возникали эти тщеславные иллюзии, в которых он сам себе ни за что не признался бы. Уже хотя бы потому, что в нем очень сильно было развито чувство собственного "я". Он имел слишком высокое представление о качествах собственной особы, чтобы желать быть кем-нибудь, кроме Сергея Астахова.

  Он тоже с радостным возбуждением шел на маскарад. Потому что там будет много незнакомых красивых девушек, потому что его ждали увлекательные любовные приключения и знакомства. И, хоть это вовсе не соответствовало его печоринским иллюзиям, он мечтал встретить такую исключительную девушку, его идеал, в которую он по-настоящему влюбится. У него не было сомнений, что такая девушка существует и что он ее встретит. Ну, а на пути к ней он будет искать приключений. Это так интересно.

  Из больших раскрытых окон актового зала, на втором этаже, вырывалась ритмичная мелодия вальса и нестройный праздничный шум множества голосов.

  Ваську раздражало, что Сергей по-прежнему неторопливо шагал, с любопытством разглядывая обгонявших и шедших им навстречу девушек и ребят в маскарадных костюмах. Ваське казалось, что Сергей нарочно медлит, чтобы увидеть, как он, Васька, спешит и сыронизировать над его нетерпением предаться «телячьему восторгу». Он уже был не рад, что рассказал другу о своем увлечении, и, злясь, шагал так, чтобы не очень обгонять его.

  Подойдя к крыльцу, они надели черные полумаски, из-под которых незнакомо блестели их глаза и кончики носов.

  – Храм науки превратился в символ быстротекущих и мимолетных утех нашей жизни, – с иронической задумчивостью сказал Сергей, подымаясь на залитое светом рефлекторов крыльцо.

  – Тебе все известно наперед – вот что скучно, – с ядовитым сочувствием ответил Васька.

  – Как тебе не стыдно, Вася, кто же говорит, что мне скучно? Нужно быть медузой, чтобы скучать среди таких ножек и более высоких... материй.

  Они не спеша, поднимались по широкой лестнице в вестибюле, когда их, обдав волной тонких духов, обогнала маска в длинном кринолиновом платье с очень тонкой талией. Сергей вдруг осторожно удержал ее руку у локтя.

  – Милая девушка с самой изящной в мире талией... и прелестными губками, – добавил он с приятным изумлением, взглянув на Ваську, – не вы ли утеряли эту розочку? – И он ловко выдернул из петлицы у Васьки красную розочку, которую тот сегодня так старательно выбирал, отправившись специально для этого на базар.

  Маска пристально взглянула на Сергея, потом на Ваську, потом наверх лестницы – на высокого денди в цилиндре, который ее, вероятно, ждал, и, как-то вся весело затрепетав, протянула к розочке руку.

  – Позвольте, я сам вам ее приколю, – любезно предложил Сергей и ловко, так что маска не успела опомниться, стал закреплять цветок в ее волосах. Она застыла, боясь пошевелиться, чтобы не испортить прическу, и стояла, улыбаясь яркими губами своему положению, не уверенная, так ли нужно реагировать на все это. А Сергей спокойно и деловито, как будто в этой ситуации не было ничего странного, прикрепил розочку, полюбовался ею, склонив голову к плечу, и с серьезной задумчивостью спросил:

  – Вы верите в любовь с первого взгляда... на такую девушку, как вы?

  Она, почувствовав себя свободной, молча рассмеялась, показав ослепительные зубки, и, сверкнув из-под полумаски глазами, упорхнула, еще раз оглянувшись на повороте лестницы.

  Сергей не улыбаясь, с серьезным любопытством, поглядел ей вслед и, отметив про себя, что у нее изящная ножка, оглянулся на Ваську.

  Тот возлагал на свою розочку некоторые надежды; он много думал о словах, с которыми подарит розочку ей.

  Увидев, что Васька готов взорваться, Сергей перебил его:

  – Не благодари меня, это пустяк. Я с самого начала хотел оказать тебе эту услугу, не было только подходящего случая. Но дольше терпеть уже нельзя было. Увидев тебя с этим бутоном, она решила бы, что ты оделся сельским женихом; но стиль не соблюден – в таком случае нужно рубаху выпускать из-под пиджака. Лучше подарить цветочек красивой девушке.

  Васька смолчал, он признавал авторитет Сергея в вопросах шика и элегантности.

  Высокие, обычно угрюмые, холодные своды университетского вестибюля были ярко освещены и не казались ни холодными, ни угрюмыми. По широкой каменной лестнице скользили пестрые маски, сверкая улыбками, рассыпаясь смехом, кокетливо обмахиваясь веерами, обволакивая их ароматными струями духов. Из актового зала доносилась танцевальная музыка. Какой-то неузнанный ими Фальстаф, с огромным брюхом, в чулках и туфлях с пряжками, хохоча, обсыпал их конфетти и побежал вниз по лестнице, оглядываясь, не узнали ли его. Какие-то две изящные стройные маски, рассматривая их, что-то зашептали друг другу на ухо.

  Призрачная, необычайная, веселая атмосфера маскарада радостно и сладко кружила им головы и уносила в счастливое царство игривых, лукавых, манящих масок.

  Когда они поднялись на второй этаж, Васька оставил Сергея и ушел в комнату для переодевания. Ему захотелось избавиться от насмешливо резонерствующего друга. Он весь был серьезно и радостно поглощен ожиданием встречи с нею здесь, в этой волшебной атмосфере маскарада, где все так необычайно и «невозможное возможно и легко».

  План кампании Васька разработал очень хитро, с учетом своей и девической психологии. Сверх костюма он решил надеть монашескую сутану с капюшоном. В таком виде его никто не узнает, и он будет чувствовать себя совершенно свободно. А если он не будет стесняться, то все будет в порядке. А потом, когда познакомится с ней поближе и дело будет сделано, он сбросит сутану и предстанет перед ней во всем великолепии и шике своего нового костюма. Это будет операция по принципу нарастающего удара. (Он внимательно следил за военными действиями на Западе, это была весна 1941 года).

  ЖЖЖ

  Быстренько накинув черную сутану и капюшон, которые целиком скрыли его, Васька, внимательно вглядываясь во всех встречных девушек, двинулся в актовый зал – туда, где танцевали, где было больше всего людей.

  В зале он был немного ошеломлен музыкой, смехом, разноголосым праздничным шумом, пестрыми и красивыми нарядами, яркими улыбками, сверканием взглядов девушек. Почти все они казались необычайно красивыми. Он даже немного оробел и, почувствовав это, удивился – ведь он пасовал только перед нею, остальные его совершенно не интересовали. Он не улавливал скрытой логики своих мыслей: если все остальные, обыкновенные девушки, выглядят здесь так ослепительно, то какова же будет она!

  Убедив себя, что волноваться нечего, тем более что он в сутане и должен чувствовать себя свободно, он медленно двинулся по залу в поисках ее. Его толкали, дергали за сутану, осыпали конфетти, опутывали серпантином, с ним заигрывали маски, но он медленно шел не отвлекаясь.

  Увидев среди группы ребят в отличных модных костюмах каштановые волосы девушки, он замер, но тотчас же – по повороту головы – убедился, что это не она. Он опять с неудовольствием подумал, что глупо так волноваться, когда тебя все равно никто не видит. Потом подумал, что он должен быть сегодня смелым, находчивым, изобретательным, веселым. И тотчас, увидев среди стоявшей незнакомой компании ребят и девушек высокого «лорда» в цилиндре, подошел к нему сзади, снял цилиндр и влепил увесистый «шалабан». А когда «лорд» возмущенно обернулся, Васька умиротворяюще осенил его крестом. Его обступили, заглядывали в узкие прорези капюшона, но узнать не могли и он, благословив их, пошел дальше. Это развлекло его и еще раз убедило, что его не узнать. Он останавливался и долго рассматривал некоторые маски, которые могли скрывать ее, но потом, решив, что это не она, шел дальше, опять забывая, что должен быть веселым, смелым, изобретательным,

  по-маскарадному развязным.

  Не танцующие толпились по углам и краям огромного зала, а вся середина его до сцены, где сидел джаз (как тогда еще называли эстрадные оркестры) была занята танцующими. Васька подошел к кругу, в котором танцевало множество пар, и стал разглядывать их. Он уже хотел продолжать свои поиски в другом конце зала, как вдруг, среди танцующих танго пар, увидел со спины изящную девушку в черном шелковом платье и будто знакомый цвет волос. А полуповорот головы показывал совсем незнакомое лицо, закрытое черной полумаской и черной вуалькой до подбородка.

  Это было совсем не похоже на то, что он ожидал увидеть. Он почему-то представлял, что увидит ее такой, какой встретил последний раз на углу Пастера и Коминтерна. Он шел с ребятами с первого курса со спортзала, а она стояла с девушками. Ребята были ее сокурсниками, и он вместе с ними остановился около девушек. Посыпались шутки, «хохмы», поднялся тот радостный галдеж на всю улицу, который так легко создает буйная студенческая юность. Заговорили, кто в каких костюмах придет на маскарад. Наперебой предлагали самые сногсшибательные проекты маскарадных костюмов, стали интересоваться, в каких масках придут девушки. Здесь, стоя в одной компании, Васька впервые увидел ее в такой близи и, не знакомясь, заговорил с ней. Разошедшись, Васька сам удивлялся своей смелости и развязности (он очень старался быть развязным) и просил записать за ним первый вальс.

  Она стояла в сереньком клетчатом платье и желтых туфельках со шнурками, на невысоких каблуках, держа перед собой на опущенных руках аккуратный маленький желтый портфель, и смеялась и шумела, так же как и все, но совсем, совсем не так как все. Он слышал только ее звонкий смех и сам хохотал во все горло, и видел только ее изумительно темно-карие глаза и очень мило морщившийся при смехе носик.

  Заснул он, в ту ночь счастливо улыбаясь в сиянии этих глаз. И каждый раз, когда он вспоминал их, ему казалось, что он сам наполняется этим радостно волнующим сиянием.

  То, что он увидел сейчас, на маскараде, было совсем не похоже на то, что он видел позавчера и что ожидал увидеть сегодня. Ему было совсем незнакомо это очень красивое, черное, шелковое платье, и лаковые туфельки на высоких каблучках, и эта полумаска с вуалью. Но как только он увидел сзади, вполоборота ее головы, линию ее подбородка и открытой шеи, хотя он до сих пор на эти линии не обращал внимания, по тому, как у него упало сердце и всего его обдало жаром, он понял, что это она, и эти линии ему казались родными и давным-давно знакомыми.

  Она приближалась к нему спиной, ритмично и мягко ускользая по паркету от своего партнера. У Васьки было очень хорошее зрение, но он не замечал ни ее очень красивых, прямых, тонких в щиколотках ножек в шелковом нежном ажуре черных чулок, ни очень стройной гибкой талии, ни атласной нежности шеи. Он видел перед собой только что-то черное, гибкое, изящное, чуть ли не страшное в своей красоте. Зато он до мельчайших подробностей с чувством внезапно нахлынувшей горячей ревности видел его, ее партнера. Высокий, с широкими прямыми плечами великолепного серого костюма, квадратное, решительное лицо с выдающимися желваками. В опущенных к ней глазах внимательность парня, знающего толк в девушках и хорошо знающего свое дело. Ваське бросилась в глаза сильная кисть его руки, уверенно и грубо обнимающая ее тоненькую, гибкую, трепетную талию.

  Среди нахлынувших на него чувств и мыслей самые волнующие были о том, что теперь ему предпринять, чтобы по-настоящему познакомиться и сблизиться с нею. До этого он убеждал себя, что на маскараде все будет легко и просто. Вот теперь маскарад, вот и она. Теперь или никогда. Если он и в такой обстановке не сможет познакомиться, то он несчастный лопух и мымря, которому незачем и думать о такой девушке.

  Проще всего, конечно, подойти и пригласить ее танцевать. Но одно представление об этом бросало его в жар. Ему нужно будет быть остроумным, веселым, чтобы заинтересовать ее, подружиться с ней. Но в таком состоянии он решительно ни на что остроумное не способен. К тому же: удобно ли пригласить девушку, так красиво одетую, в этаком балахоне – таким чучелом?

  – Вот, в черном платье, с длинным в сером костюме.

  Вдруг он услышал голоса подошедших и ставших сзади него:

  – Где она?

  – А, в лаковых туфлях?

  – Да. Станочек, а?

  – Да – а, – как бы нехотя признал первый голос то, что действительно заслуживает внимания.

  Васька с первых же слов решил, что речь идет о ней.

  – Вот и займись. Только она девочка культурная, нужен подход. Даже Додик потянул у нее пустой номер.

  – Как ее зовут?

  – Таня, Гаевская.

  – Она у нас на первом курсе? – деловито спросил первый голос – лирический тенор, как будто ему не хватало только этих анкетных данных, чтобы подойти и тотчас покорить девушку.

  – Бедная девочка, она и не знает, что выбрана жрецом любви на алтарь сладострастия, – не то насмешливо, не то угодливо загнусавил второй, высокий горловой голос.

  Васька вскипел и резко повернулся к наглецам. Это были два аспиранта филолога, которых он немного знал. Глаза обоих блестели, они были уже «подпияхом». «Жрец» – высокий, с пышной, кучерявой шевелюрой и крупным прямым носом, маслянистыми, чуть навыкате, голубыми глазами с наглой серьезностью исподлобья следил за нею.

  Ваське нужно было дать выход своему чувству, и он двинулся прямо на «жреца». Тот не успел посторониться, и он сильно задел его плечом. «Жрец» пытался возмутиться, но Васька медленно, не оглядываясь пробирался среди толпившихся масок; спина его выглядела очень внушительно.

  Этот эпизод разозлил Ваську и несколько отвлек от мучительных мыслей, что ему предпринять. Но вслед за решением – при первом же подходящем случае отдуть своего слишком самоуверенного соперника – вновь стали возвращаться те же мысли и переживания.

  В это время оркестр заиграл вальс. Мелькнула мысль, что, если он вновь начнет раздумывать, то никогда не решится даже пригласить ее танцевать. Нужно быть смелее и без колебаний. И он с отчаянной решимостью двинулся туда, где на противоположной стороне круга, среди своих знакомых ребят и девушек, стояла она. Но он только успел выбраться из толпы, как тот же ее партнер снова пригласил ее, и она, с улыбкой, обращенной к своей собеседнице, положила свою руку ему на плечо.

  Васька остановился, сердце его сильно стучало, голова горела; он чувствовал, что задыхается от волнения и что за эти несколько шагов он полностью исчерпал всю свою решимость.

  Успокаиваясь и в то же время, сознавая свою беспомощность, он стал следить, как легко и красиво она вальсирует – как воздушно взлетает ее платье и туфельки, они, казалось, только для ритма танца еле касались паркета. Он должен был признать, что ее партнер довольно ловко ведет ее, смело и ловко вальсируя, в сутолоке вальса. Он, Васька, в нормальном состоянии мог бы не хуже вальсировать; и подумал, как было бы хорошо, если бы он сейчас кружил ее. Он знает одно очень интересное и красивое па. С ней это было бы особенно эффектно.

  Танцующие попросили зрителей немного расширить круг, и стена стоявших около Васьки немного подалась назад. Он же, увлеченный своим зрелищем и своими мыслями, остался на месте, немного впереди отступивших, на виду у всех соседей. Глазные прорези в капюшоне были маленькие и на значительном расстоянии от глаз, поэтому поле зрения у него было узкое; чтобы видеть кружащую пару, он должен был поворачивать за нею голову. Скоро соседи обратили внимание на стоящего впереди капуцина, голова которого медленно, но непрерывно вращалась. Заметили и куда направлены его взгляды. Не один Васька следил за этой парой, тем скорее он очутился в центре внимания. На него стали указывать стоявшие у круга и показывать, куда вертится его голова. Зашушукали, засмеялись, а он ничего не замечал.

  – Держись, батя, дух бодр, плоть же немощна, – вдруг услышал он сзади хорошо знакомый голос географа Рынды. Он оглянулся и увидел добродушно оскалившееся скуластое лицо с широким носом и светлыми небольшими глазами своего в доску парня. Вокруг были смеющиеся и лица и маски, обращенные к нему. Он вначале не понял, в чем дело. В это время вальс кончился, и Таня подходила к группе своих ребят, которые, смеясь, что-то говорили ей. Он увидел, как она оглянулась и удивленно поглядела на него. Тут только он догадался, почему он находится в центре внимания и понял, что он окончательно опозорен – и она, она видела его позор.

  Он постарался скорее скрыться в толпе, пробираясь среди смеющихся физиономий, заглядывающих ему в глаза. Все погибло, все погибло!

  Васька быстро вышел из зала и поспешил на улицу. Было приятно встречать на лестнице людей, которые наверняка не видели его страшного конфуза. Ему казалось, что его дурацкая фигура стала посмешищем всего зала и анекдотом. Он не решился сбросить сутану в университете и поспешил домой, оглядываясь, не идет ли кто за ним. Благо дом был недалеко.

  Ночь, свежий воздух, праздничные потоки людей, которым до него не было никакого дела, успокоили его. И он вдруг подумал, что ведь его никто не узнал, что достаточно сбросить этот нелепый мешок и он, Васька, ничего общего с дурацким капуцином не будет иметь. Эта мысль была таким приятным откровением, что он даже весело забежал домой, сбросил сутану и, с удовольствием оглядев зеркало свой новый костюм, поспешил в университет. Конечно, в этой нелепой сутане, этаким чучелом, и нельзя было приглашать танцевать такую девушку.

  ЖЖЖ

  Сергей пошел не прямо в зал, откуда слышалась музыка и где танцевали, а на балкон актового зала. Он любил, проверяя свою выдержку, неторопливо осмотреться, прежде чем окунуться в события.

  Ему нравилось развивать в себе эту черту характера. По его мнению, это давало ему возможность взглянуть на вещи со стороны, по-философски. А его идеалом было соединить мудрость стариков (вычитанную в книгах) с жизнерадостностью и «половодьем чувств» молодости. Он хорошо понимал пословицу: «Если бы молодость знала, а старость могла!» Сергей считал, что в молодости, возможно, овладеть мудростью и умением стариков, хотя бы в исключительных случаях. И он не понимал, почему бы ему не быть таким исключением. Ведь он так хорошо понимал мудрейших, вроде Анатоля Франса.

  Под мудростью стариков он понимал, главным образом, их многолетний и поучительный опыт наслаждения любовью. Соединить философичность такого рода со свежестью и силой чувств молодости – к этому и стремился Сергей.

  На балконе было еще совсем пусто, а внизу танцы и веселье были уже в самом разгаре. Танцевать было еще просторно и, как всегда бывает вначале, танцевали «мастера» и наиболее смелые. Он узнал некоторых своих конкурентов по танцам и заметил несколько эффектных партнерш. Его потянуло вниз, к музыке, веселью, танцам, красивым девушкам, которых сегодня казалось очень много.

  И он неторопливо, сохраняя и под полумаской невозмутимость лица, стал опускаться вниз, в актовый зал. По приветствиям встречных, которые окликали его, он скоро понял, что, несмотря на новый костюм и полумаску, его легко узнают. Но это мало заботило его. Полумаску он все же не снял – так было необычней и интересней.

  В зале при звуках мягкой, ритмичной музыки, он ощутил во всем существе своем особую, праздничную легкость, как будто все струны его души зазвучали вместе с оркестром этой легкой, радостной музыкой, как будто ничего, кроме этих светлых, сладко волнующих нот в этих струнах не звучало. Медленно пробираясь среди шумной, красочной толпы, среди масок, полумасок, нарядных костюмов, он с наслаждением, по-философски, как ему казалось, любовался волшебной прелестью маскарада, превратившего всех девушек в очаровательных, игривых и таинственных незнакомок. Тонкая, нежная девичья шейка, красивая прическа, сияющий атлас оголенных рук – все это радостно волновало и электризовало его.

  Девушки обращали на него внимание. Он это угадывал и по тому, как они, взглянув на него и равнодушно отвернувшись, непроизвольно поправляли волосы, и по положению шеи, и по напряжению талии, и по кокетливо отставленной ножке. Когда дорогу ему преграждала изящная девичья фигурка, стоявшая к нему спиной, он осторожно брал ее повыше локтя и, вежливо прося прощения, протискивался мимо нее. Оглянувшись через плечо, девушки пропускали его, и он чувствовал, как рука, которой он слегка касался, оживает под его ладонью, делается гибче, мягче, податливее.

  Вот он заметил впереди хорошенькую фигурку в ярком костюме Кармен, с хорошо знакомой черной, красиво, высоко уложенной косой. Помахивая большим черным веером, она флиртовала с двумя гусарами в красных куртках с золотыми шнурками. Это Зоя, студентка мединститута – его последняя любовь. Они не виделись уже около месяца. Она знает, что он должен быть на маскараде и, возможно, своим успехом у других хочет вновь увлечь его – надеясь, что ревность сильнее любви. Но в нем и ревности не было. Пусть флиртует на здоровье. Он свернул в сторону, чтобы не встретить ее. Его манила неизвестность, укрытые масками тайные чары сверкавших глазок незнакомок. Среди них, возможно, есть одна, самая прекрасная, его идеал.... А может он не способен на этот телячий восторг, на любовь, на верность одной? Тогда пусть все собранные здесь праздником красивые девушки будут его любовью – количество перейдет в качество.

  Он вышел на край танцевального круга и стал рассматривать танцующих. Несмотря на маскарадные костюмы, он легко узнавал своих конкурентов в танцах – Димку Работникова, Лаврика Семенюту, Леську Пантака. Узнал и некоторых лучших университетских партнерш. Взыграло ретивое. Он любил танцевать и считался одним из лучших партнеров в университете. Нужно только выбрать подходящую партнершу, и он покажет этим ресторанным мастерам (он имел в виду Димку Работникова и Лаврика Семенюту, известных как завсегдатаев ресторанов, танцзалов и знатоков всех новых па).

  Он с удовольствием рассматривал всех танцующих, среди них было несколько очень милых фигурок. Особенно привлекла его внимание одна пара. Партнер, высокий крепкий парень был ему незнаком, но по тому, как он легко и плавно скользил, уверенно и красиво ведя партнершу в трудных па, Сергей увидел в нем одного из лучших сегодняшних танцоров. Но особенно внимание его привлекла партнерша. Она была на диво сложена, а красивое черное платье делало ее особенно изящной и грациозной. Заметив ее, нельзя было рассеянно перевести взгляд дальше. Сергей залюбовался ею и с наслаждением следил, как она то легко ускользала по паркету от своего партнера, то сливалась с ним в одну ритмичную, слаженную пару. Он радостно чувствовал, что эта девушка прекрасна и что это та красота, которая вызывает в нем не только восхищение, но и восхищенное уважение. И это чувство уважения к такой красоте было приятно ему – он видел в нем свое философское отношение к великолепию жизни. Девушка эта очевидно не была «профессиональной» партнершей, но в ее движениях было столько девической, строгой и в то же время радостной грации, что она была, пожалуй, лучшей из партнерш. Сергей решил, что он будет сегодня с ней танцевать.

  Как хорошо быть не влюбленным, можно свободно, полностью наслаждаться всем прекрасным, что встречается на пути.

  Он решил проследить, куда она пойдет после танца, чтобы определить, университетская ли она, или случайная гостья. Но он узнал это раньше. Сергей прислушался к разговору стоявшей рядом группы ребят. Они беспощадно донимали какого-то ковбоя за то, что его так «отбрили», что он не решается даже в маскарадном костюме пригласить ее танцевать. Сергей услышал имя Тани Гаевской – это было имя девушки, в которую влюбился Васька. Он с интересом прислушался к дальнейшему и узнал, что танцующая девушка в черном и есть Таня Гаевская.