Текст книги "Юность (СИ)"

Автор книги: Никита Мирошниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

  – Ишь ты, а у Васьки губа не дура! – подумал он, еще внимательнее приглядываясь к девушке, и все более находя ее очаровательной. Только у него, кажется, большая конкуренция. А где же Васька? Сергей не знал его маскарадного костюма и никого похожего вблизи не видел. Как бы Васька не стушевался перед такой феей. И тут же у него возникла идея: пригласить ее танцевать, познакомиться с ней и помочь Ваське. Идея понравилась – соединить приятное с полезным.

  Однако вокруг было восхитительно много соблазнов и ему не суждено было осуществить благое и заманчивое намерение. Он рассматривал окружающих и находил удивительно много интересных девушек. Это радостно возбуждало. Он подумал о том, что общественный психоз маскарада овладевает и им. Но тотчас потерял интерес к самоанализу – его внимание привлекла стоявшая слева недалеко, вдвоем с подругой, девушка в красном платье с высокой, эффектной прической светлых волос над красивым лбом нежной, матовой белизны; в черной полумаске и густой вуальке, закрывшей щеки и подбородок. Гладкое, по фигуре, ярко-красное платье, казалось, только не мешало видеть, как она хороша. Это была превосходная девичья фигурка того типа, который был очень близок к его туманному идеалу и который его всегда волновал. Он тотчас забыл о своем почтительном восхищении Таней Гаевской, как забыл обо всем прочем, в том числе и о своей особой, философской точке зрения на красоту.

  Сергей внимательно рассмотрел и высокие, очень красивые ноги, и гибкую, тонкую талию, и девический, только оформившийся бюст. Но никакого философского анализа деталей не получалось, так как он видел всю ее – как она хороша. И яснее всего видел какую-то особенную изящную, грациозную, непринужденную и властную манеру стоять, смотреть, медленно поворачивать голову. Эта очаровательная девичья властность красоты, знающей себе цену, чувствовалась и в тонкой, красивой, свободно опущенной, оголенной руке, сиявшей нежным легким загаром на фоне пурпура платья.

  Девушка, чуть наклонив голову, что-то говорила своей подруге, потом, вероятно, почувствовав его взгляд, повернула голову и взглянула на него. Встретив его внимательный взгляд из-под полумаски, она мгновенно остановилась на нем и вновь неторопливо отвернулась к своей собеседнице. То, как и сколько она глядела на него и как она отвернулась – особенно понравилось Сергею, так смотрят очень красивые девушки – не стреляя глазками, не робея и не смущаясь.

  Он давно уже заметил, что у блондинок часто бывают дивные фигуры при самых уродливых физиономиях. На маскараде легко попасть на такую. Но этот взгляд говорил, что ему сегодня, кажется, чертовски везет, – такая девушка стоит и ждет, чтобы ее пригласили танцевать!

  Правда сзади подруг стояла группа ребят, которые что-то весело и громко говорили, часто поглядывая на них. В это время оркестр заиграл медленный вальс. Один из ребят, улыбнувшись своим, двинулся, очевидно, к ней. Но Сергей опередил его и, скользнув по паркету, первый подлетел к девушке в красном. – Чур, моя, – весело сказал он, осторожно положив ладонь на прохладную нежность ее руки. Конкуренту ничего не оставалось, как пригласить ее подругу, которая, переглянувшись с его девушкой в красном, тотчас согласилась. А девушка в красном повернула к нему голову и холодно, даже удивленно взглянула на него.

  – Позвольте пригласить вас танцевать, – с веселой почтительностью сказал Сергей, показывая своей улыбкой, что он очень рад встретить такую очаровательную партнершу, но никаких фамильярностей с его стороны не будет. Она медленно сложила веер и протянула руку.

  В большом кругу для танцев было еще довольно просторно, и они легко закружились под плавные звуки медленного вальса. Танцевала она очень хорошо. Отдаваясь ритму танца и кружа свою партнершу, Сергей совсем не слышал веса ее тела, – только волнующее очень гибкой талии и сладко пьянящее облако ее, каких-то особенно тонких и ароматных, духов.

  – Вы великодушны, – заговорил Сергей, – я героически решился пригласить такую красивую девушку, а вы, вместо поощрения только окатили меня ледяным взглядом.

  Она взглянула на него молча, внимательно и холодно.

  – Простите, я забыл вас предупредить, – продолжал он, – я нервный. Несколько вот таких взглядов красивой партнерши – и у меня начинается сердцебиение; руки дрожат, потеют, ноги заплетаются и я, заикаясь, сообщаю, что сегодня душно. А если перед этим выпил стакан вина для храбрости, то заговариваю о том, что где-то видел вас и вы почему-то мне знакомы. Но заикаюсь еще сильнее. Хуже всего, что я при этом наступаю на ноги партнерше.

  – Может, вы пойдете, напьетесь холодной воды?

  – Боже мой, я погиб! Я надеялся искренностью тронуть вас и заслужить в награду ваше расположение...

  – Добродетель в себе самой должна искать награды.

  – Надеюсь, любовь вы не относите к числу добродетелей. Это было бы очень печально, если бы и она должна была искать награду в себе самой.

  – Бывает разная любовь.

  – Моя – совсем рядом с пороком.

  Ее холодный тон не только не обескураживал, но наоборот, возбуждал его, как шпоры коня. Ее короткие реплики говорили ему, что она, кажется, умна и остроумна, и он добродушно болтал всякий вздор, шутливо играя голосом, не скрывая своего восхищения ею и показывая всем своим поведением, что чем она строже, тем милее кажется ему. А когда она улыбнулась, он еще больше воодушевился. Вскоре они уж оба смеялись. Несколько раз при этом их взгляды встретились, и ему показалось, что сверкнувшие в разрезах полумаски лучи ее глаз осветили голубым, дивным сиянием всю его душу.

  Под конец танца темп вальса стал ускоряться. Все быстрее кружились они, скользя по паркету. Она откинулась на его руку и ему все приятнее было чувствовать в ее гибкой талии центробежную силу ее тела. Все сливалось в один большой круг – в особый, вихрем кружащийся мир, где на горизонте только недвижно мерцали черные звезды ее глаз. Потом они стали кружиться в обратную сторону, все быстрее и быстрее, все сильнее наклоняясь внутрь круга и все, более рискуя поскользнуться и свалиться на глазах у всех. Страшно и радостно. Под конец оркестранты разошлись вовсю, желая загнать наиболее отчаянных партнеров. В кругу осталось всего четыре пары, среди них была и Таня Гаевская со своим партнером. Но теперь Сергей с гордостью чувствовал, что его партнерша никому не уступит.

  Когда музыка вдруг оборвалась, зрители весело зааплодировали, а Сергей со своей партнершей вышли в коридор освежиться.

  Весело болтая, они спустились по лестнице в вестибюль, где тоже танцевали, и вышли на воздух. Медленно пошли они вдоль университетского корпуса, свернув на темную, тихую, пустынную улицу Щепкина. Сознание, что она согласилась выйти пройтись с ним на улицу, что она улыбается и отвечает на его болтовню, наполняло его ликованием. Впрочем, он уже заметил по ее репликам, что она очень смела, как бывают смелы очень красивые девушки, уверенные в своей власти и любящие ее испытывать.

  Сергей разошелся. В этот вечер он превзошел самого себя. Еще никогда, кажется, не болтал он такого веселого вздора.

  Ее чудный силуэт в игре ночных теней, запах ее духов и мелодичный голос все более чаровали его, а когда она поворачивала к нему голову, ему казалось, что он улавливает в темноте, в прорезях полумаски, в ее глазах веселый интерес к нему. Но когда он, между прочим, предложил ей познакомиться и назвать свое имя, она коротко спросила: – Зачем? Это его озадачило, и он немного обиженно ответил: – Наш Фома Борисыч на практических занятиях всегда поучает нас: "Если хотите сохранить научный подход к вопросу, всегда задавайте себе вопросы – «зачем» и «почему». А я как-то забыл о необходимости научно подходить к такому очаровательному вопросу, как вы.

  Ему стало немного обидно от такой ее холодности, но от этого она стала еще интересней в его глазах. С горечью он подумал, что если она хочет, чтобы их знакомство осталось завтра лишь только легким и приятным воспоминанием, то пусть будет так. В этой мимолетности есть своя прелесть. И он стал балагурить еще веселее.

  – Вы хитрая и беспощадная – вы знаете, что таинственность делает вас еще чудеснее. Только я вас насквозь вижу. Хотите, давайте поспорим, что я угадаю, что вы обо мне думаете?

  – А кто же судьей будет?

  – Вы сами.

  – Давайте, – улыбнулась она. – На что ж мы будем спорить?

  – Если я угадаю – я вас поцелую, ну, а, если не угадаю – тогда вы меня целуете.

  – О, нет, так я не спорю.

  И все же ему удалось поспорить с ней. Ей захотелось пить, он предложил повернуть и дойти к киоску на Преображенской; она сказала, что ближе дойти до киоска на углу Торговой.

  – Там киоска нет, – сказал он.

  – Нет, есть.

  – Нет, нет.

  – Нет, есть.

  – Нет, нет. Давайте поспорим, – смеясь, предложил он.

  – Давайте, только не на поцелуй.

  – Хорошо, давайте спорить на одно желание.

  Она мгновение поколебалась, но потом согласилась. Не ей платить, так как она только два дня тому назад пила воду в киоске на углу Торговой. Но когда они подошли туда, к ее изумлению и торжеству Сергея, киоска там не оказалось. Дело было в том, что Сергей случайно видел, накануне киоск оттуда увезли.

  Он радостно загоготал. Она изумленно доказывала, что киоск должен тут стоять, ведь она только позавчера пила в нем воду.

  – А-а! – ликовал Сергей, – теперь вы у меня в руках. Мое желание теперь – закон для вас!

  – Но ведь вы великодушный человек, – с лукавой вкрадчивостью сказала она.

  – Я – а? Великодушный человек? Хо-хо! ... Мерзавец! Плутяга..., жмот..., вымогатель..., шантажист... и еще, скажу вам по секрету, теперь уж незачем скрывать: раз-врат-ник!

  – Ну – у?

  – Да – а! ... Ну что? Прелестная гордячка-незнакомка! – теперь я рад – ночь, инкогнито и полумаска дают мне полную свободу!

  Всю дорогу назад он изобретательно рассказывал, какой он злодей, какое наслаждение он испытывает, когда в его руки попадает чистая, невинная, очаровательная девушка, и что он, например, может пожелать от нее.

  – А знаете, если бы я выиграла спор, я бы пожелала, чтобы вы только напоили меня.

  В это время они были уже у ворот университетского двора. Посреди него был небольшой, огражденный высокой железной решеткой, садик, густо заросший высокими кустами сирени, смородины и деревьями акации. Сергей вспомнил, что у ограды этого садика имеется кран. Они вошли во двор, и он научил ее способу пить из-под крана.

  Калитка в садик была открыта, темнота зарослей манила запахом сирени и свежей, политой зелени. Сергей предложил зайти туда. – А не пора ли нам возвращаться? – серьезно спросила она. Но он также серьезно ответил, не настаивая, а, предлагая заглянуть туда – там, кажется, хорошо.

  – А главное, – сказал он своим шутливо торжествующим тоном, – вам лучше здесь мое желание исполнить.

  Она спокойно вошла в садик и осторожно пошла в заросли. Они оба молчали, там действительно было очень мило. Совсем темно, только звезды в небе мерцали. Нежный, чистый аромат сирени... и тишина, в которой слышно из-за кустов мирное журчание плохо закрытого пожарного крана. Они наткнулись на уютно спрятанную в кустах садовую скамью и сели. Здесь он и объявил ей свое желание: чтобы она, сняв полумаску, позволила себя поцеловать. Она серьезно ответила, что это невозможно. Он настаивал, но она сказала, что если так, то она выполнит его желание, только после этого тотчас уйдет – и они больше не знакомы. Сергей доказывал, что это не по правилам. Согласились они на том, что он поцелует ее в полумаске.

  Он бережно и нежно привлек ее к себе. Она сама подняла вуальку, и он впился в ее свежие, прохладные губы.

  Очнулся он от поцелуя, ощутив на своих ушах ее руки, она осторожно отвела его голову. Он взял ее за руки и хотел еще поцеловать, но она отвернулась и с улыбкой сказала, что свои обязанности уже выполнила. Но руки свои забрала у него не сразу. Он уговорил ее сказать свое имя и узнал, что ее зовут необычно – Виола, и что она учится на первом курсе филфака.

  Сергей был то весело остроумен, то увлеченно красноречив и добился от нее свидания. Хотя она назначила его только на субботу – почти через неделю. Но, ошеломленный и очарованный, он вначале не обратил на это внимание.

  Вдруг она спохватилась, посмотрела на часы и заявила, что им пора идти, потому что ее, вероятно, давно уже ищет ее Павлик. И здесь Сергей устроил очень глупую, как он потом вспоминал, сцену ревности. Но после нескольких холодных и насмешливых ее слов размолвка их закончилась тем, что он просил прощения.

  Они пошли назад, в университет. Она даже шутя предложила познакомить его с Павликом. Но он отказался: – Боюсь растрогаться, у вас ведь такое единство чувств и интересов.

  Виола попросила, чтобы он зашел в здание несколькими минутами позже ее, чтобы он не следил за ней и холодно предупредила, чтобы не было никаких сцен с Павликом. Сергей ответил, что она может быть спокойна и что он ждет ее в субботу.

  Улыбнувшись, как ему показалось, на прощание, она исчезла в дверях. А он повернул и пошел по темной улице, где они только что шли вдвоем, ему хотелось наедине понять, что же с ним произошло.

  В голове был какой-то сумбур, не то блаженный восторг, не то ноющая боль. Какой-то Равлик – Павлик. Неужели он влопался и прямо – третьим лишним? Но сильнее всего были мысли о ней. Вот это, кажется, девушка! ... А вдруг у нее под маской уродливая физиономия? ... Нет, нет. Он ведь видел ее губки, подбородок. Красавица, смелая, остроумная, насмешливая, твердая и гибкая, холодная и нежная... он, кажется, влопался. Впрочем, может быть, такая впечатлительность – результат нервной усталости. Этот месяц он много работал – зачеты, приближаются экзамены, исторический кружок. Но этот анализ собственных переживаний совершался механически и самому казался неубедительным. Весь он наполнен был беспокойной, не совсем понятной, путанной, но яркой радостью. Его сильно потянуло туда, где была она, даже со своим каким-то Павликом. Он повернулся и быстро пошел назад, в университет.

  ЖЖЖ

  Васька, вернувшись в университет и осмотревшись в зеркало в вестибюле, нашел себя в костюме, после монашеской сутаны, чуть ли не элегантным. Черная полумаска скрывала его вздернутый нос и слишком розовые щеки. Почему же такой молодой человек не может понравиться даже очень красивой девушке? Он знал немало случаев, когда самые интересные девушки встречались с ребятами, которые были гораздо уродливее его. Тем более что он ведь не урод, просто у него неказистая внешность. Но сегодня он выглядел не хуже многих других.

  Не приняв на этот раз никакого определенного плана, он решил посмотреть на нее со стороны. Так легче и придумать что-нибудь. Васька поднялся на балкон.

  Здесь было уже довольно людно. Многие, устав танцевать, приходили сюда отдохнуть. Одни дурачились, отдыхали в компаниях, другие, глядя вниз на танцующих, бросали туда конфетти, серпантин, записочки хорошеньким маскам.

  Подойдя к перилам балкона, Васька увидел знакомую костлявую спину в плохоньком, темном в серую полоску, пиджачишке. Протертый левый локоть пиджака был старательно, но не очень умело заштопан. Плечи парня были широки и прямы, но очень скромный, ширпотребовский покрой пиджака был тут не при чем. Васька знал цену этих плеч и глядел на них с уважением знатока. Перед ним был историк второкурсник Захар Бродяга. Познакомились они случайно этой весной. Группа, в которой занимался Бродяга, сдавала на стадионе нормы ГТО. В это же время там занималась университетская секция борьбы, куда время от времени наведывался и Васька, как любитель. Ребята из группы Захара стояли у ковра и с интересом смотрели за борющимися. Васька бороться любил, умел и был очень ловок. Он одного за другим бросил двух сильнейших борцов секции. Зрители одобрительно смеялись, но кто-то из них сказал, что их Захар и без всяких правил положит любого из «мастеров». Заспорили. Привели смущенно улыбавшегося Захара, уговорили его. Разделся он: в «семейных» трикотажных трусах, худой, костлявый, но плечи широкие, грудь высокая. Васька понял, что противник он, возможно, опасный. А уже первые мгновения схватки показали, что Захар – партнер очень сильный и ловкий. Впрочем, размышлять об этом долго не пришлось, так как, сделав попытку взять противника на прием, Васька неожиданно взлетел на воздух и, не поняв в чем дело, очутился на лопатках. Болельщики смеялись и громко аплодировали. Васька, подымаясь, бормотал, что он поскользнулся. Захар смущенно улыбался – ему было неловко, что его противник так быстро проиграл. Схватились еще раз. Теперь Васька был осторожнее и сам провоцировал партнера на риск. Но и эта тактика не помогла. На этот раз он понял, что его бросают через левое бедро, но было уже поздно. Опять он лежал на спине.

  С этих пор Васька, совсем не бывший завистливым, проникся к Захару самым искренним уважением и стал настойчиво агитировать его за участие в секции борьбы, суля ему самые блестящие перспективы; пытался привлечь его и в легкую атлетику – метателем. Но Захар отговаривался недосугом. У него действительно не хватало времени.

  Горький писал, что чудаки украшают мир. В этих словах глубокий смысл. Чем в обществе больше чудаков, тем он интереснее, ярче, талантливее. Чудаками обычно называют безвредно для общества увлекающихся чем-либо людей, увлекающихся до забвения обыденных и привычных каждому интересов еды, спанья, даже любви – и вообще жизненных удобств, а это и есть обычная форма проявления талантливости. Трудно себе представить чудаков в фашистской Германии (если доминирующее чувство каждого – страх или преданность фюреру – какие уж тут самозабвенные увлечения). История иезуитизма, фашизма и всякой антинародной диктатуры поражает историков бездарностью своих деятелей, совершенным отсутствием талантливости.

  Русь-матушка всегда была богата чудаками.

  Среди студенческой массы довоенного Одесского университета было много самых разнообразных чудаков. Одним из них был Захар Бродяга.

  Биография его была не совсем обычной, хотя и довольно типичной для той эпохи в жизни нашей страны. Судьба не особенно баловала его.

  Ему было всего несколько месяцев, когда отец – боец славной дивизии Котовского погиб при ликвидации одной из банд «зеленых». Мать осталась с ним в одном из приморских сел в районе Очакова. Все хозяйство их состояло из низкой хаты под глиняной крышей, тощей, с изъеденными зубами коровенки и веселого дворняги Жулика. Мать батрачила, а сын тоже уже с пяти лет зарабатывал – пас гусей, телят, а потом вышел в подпаски коровьего стада. Жили впроголодь. Пироги с пасленом – лучшее лакомство его детства. Ранней весной, еще талые воды не сбегут в обрывы, а он уже босиком. В море раньше всех ребятишек купался. Штаны постирает в морской воде, разложит на камнях, а сам – в воду бултых. И без всякой лихости. И никто не удивлялся – просто малец без присмотру живет.

  Рос тощим, но подвижным и сильным. Самых здоровых ребят на селе бросал на лопатки. «Жилавый черт», – говорили о нем. Но силой он никогда не хвалился. Особенно ловок был драться, хотя драчуном вовсе не был. Их ребята всегда дрались с соседним селом, чаще всего зимой, когда замерзал лиман, отделявший Павловку от Будяков. В драке он был очень подвижен и изумительно спокоен. За силу, ловкость, за то, что не чванился ими, все окрестные ребята очень его уважали. Он и в Будяки даже всегда сам без опаски ходил.

  Была в нем и еще одна черта, выделявшая его среди сверстников – неутолимое любопытство, превратившееся позже в страсть к книгам. Уже к шести годам он каким-то образом научился читать. Старушка-учительница сельской четырехлетки Татьяна Алексеевна удивилась, когда совсем еще маленький, худенький пастушок с сумкой через плечо и с бичом в руках стал «крутиться» около школы, оказывать ей всякие услуги, а потом спокойно, не очень робея, попросил книжку почитать (он знал, что она давала ребятам постарше читать книги). Она повела его к себе; при виде полок с книгами глазенки у него разгорелись. Оказалось, что он прилично читает. С этих пор он стал частым гостем Татьяны Алексеевны. К концу четвертого класса он перечитал почти всю ее библиотеку. В школе он учился блестяще, несмотря на то, что приходилось одновременно работать – и на поле, и с рыбаками в невод уезжать, а с пятого класса, к тому же, нужно было бегать в школу за пять верст.

  К концу десятого класса жить стало легче. Мать обжилась в колхозе, и они решили, что он попробует поступить в университет, в Одессу. Будет подрабатывать, ему не привыкать, да и стипендию там платят. Директор школы написал в университет письмо с самой похвальной характеристикой «талановитого хлопця», хотя его и так должны были принять без экзаменов, как круглого отличника.

  К этому времени он перечел не только все книги школьной библиотеки, но и почти все, что было дома у школьных товарищей. У него уже были свои серьезные интересы. Его интересовала философия, вскрывающая смысл жизни, и особенно – морально-этические проблемы – вопросы отношений между людьми.

  Этот интерес к философии был настоящим, большим, не осложненным посторонними интересами и соображениями личной выгоды, как это нередко бывает с интересами взрослых людей; одним из тех интересов, которые являются даром преимущественно настоящей, чистой и умной юности.

  Живя, ему хотелось вскрыть смысл жизни и помочь людям жить лучше. Уже за школьные годы он прочел много философских книг – от Платона и «Этики» Спинозы до классиков марксизма. Но это было хаотическое чтение, которое его не удовлетворяло. Он, как и многие поступавшие на исторический факультет университета, хотел последовательно изучить историю человечества, чтобы глубоко и до конца понять его жизнь. Став студентом, он с жадностью набросился на все, чему их учили и что можно было узнать в университете. Занимался он очень много, этим, собственно, только и жил. Его видели с раскрытой книгой и на перемене между лекциями, и на собраниях, и на улицах, и в трамвае. Но теперь он читал по системе, углубленно следуя за университетской программой.

  Больше всего его интересовала современная жизнь, но со свойственным юности стремлением к последовательности, логичности и с верой в то, что уму все доступно, он хотел понять и проследить жизнь человеческого общества с самого начала. Поэтому он и начал с древности; прочел не только всю рекомендованную литературу по истории культуры древнего мира, но и большое количество религиозных книг. Он считал, что, не поняв религиозных представлений людей, нельзя понять их жизнь и особенно этико-моральные проблемы. Поэтому он прочел только Махабхарату, но и Библию, Евангелие со всем Новым заветом, Талмуд, Коран и критическую литературу, посвященную толкованию этих книг; с большим интересом знакомился с сочинениями мудрецов Китая и мусульманского востока – вроде «Кабус-Наме».

  Уже в конце первого курса он изумил профессора древней истории знанием античных авторов. Маленький, аккуратненький, седой старик с бородкой клином – профессор Предко считал, что современная молодежь мало знает чудесную историю Эллады, Рима. На экзамене Захару попался сложный вопрос по истории культуры эллинизма. Каково же было удивление старика, когда сидевший перед ним деревенский парень с серьезным, но очень простым, вовсе не интеллигентным лицом, спокойно глядя в лицо экзаменатору, с видимым удовольствием, очень глубоко и логично излагал идеи Эпикура. Удивление профессора выросло, когда Захар по ряду спорных вопросов привел мнение Маркса из его ранней работы об Эпикуре. И старик совсем был поражен, когда отвечающий в подтверждение своих мыслей свободно проскандировал ему на память по-латыни стихи Лукреция Кара – ученика Эпикура, из его знаменитой «De rerum natura». Профессор, который с самого начала чувствовал симпатию к этому спокойному и вдумчивому деревенскому парню, видимо живущему только на стипендию, после такого ответа совсем растрогался. Он очень заинтересовался не совсем обычным студентом, они разговорились. И только когда столпившиеся у дверей кабинета стали шумно напоминать о себе, оба вспомнили, что они на экзамене. Как-то, встретив Захара при выходе из университета, профессор затащил его к себе домой. С этих пор они стали друзьями, и Захар получил разрешение свободно пользоваться превосходной библиотекой профессора.

  Чтобы обобщить изученный материал по древней истории в интересующем его вопросе, Захар на втором курсе работал над рефератом, который он писал для самого себя. Реферат был посвящен вопросу возникновения идей гуманизма. Рассматривая важнейшие явления истории древней культуры, Захар доказывал, что гуманистические идеи равенства людей, их равного права на счастье, идеи уважения к человеку, попытки разрешить проблему общества-коллектива равноправных не были свойственны цивилизации древности, они встречались там только спорадически, в зародышах. Он доказывал, что идеи гуманности впервые возникли в недрах революции рабов, приведших к гибели древнюю рабовладельческую цивилизацию. Жизнь и борьба трудящихся масс, по его мнению, обусловили возникновение идей гуманности. Эти идеи отразились в религии рабов – раннем христианстве. Высокие и светлые идеи гуманности, использованные христианской церковью, которая стала орудием нового класса эксплуататоров-феодалов, и стали той сильнейшей притягательной силой христианства, которая обусловила такие успехи этой религии – орудие подавления и обмана масс. Многие крупнейшие умы человечества, вроде Льва Толстого, например, изучая историю мировой культуры, ясно видели крупный скачок человечества вперед, в морально-этических вопросах, с началом нашей эры. Но они связывали этот скачок с христианством, в то время как он, в действительности, был порожден революцией масс, рабов.

  Профессор Предко, с интересом познакомившись с этой работой Захара, посоветовал подготовить ее для обсуждения на научном студенческом кружке.

  Поглощенный занятиями, своим рефератом, Захар очень редко заходил в красный уголок потанцевать или просто повеселиться, не заигрывал с девушками, не участвовал в студенческих пирушках. «Не пил, не курил и девушек не любил».

  Товарищи его очень уважали за глубокие знания, которыми он всегда охотно делился, за спокойный и очень терпимый нрав. Он никогда ни с кем не ругался, вовсе не из-за какого-то ангельского характера – просто у него была своя точка зрения на вещи. Когда он встречался с неблаговидным поступком товарища, то замолкал и внимательно, не то удивленно, не то изучающее глядел на того. От этого взгляда становилось совестно. При нем ребята были сдержаннее и осторожнее во всем, что могло вызвать его осуждение. Хотя знали, что, осуждая, Захар скажет только с недоумением: «От, баламут!»

  Несмотря на особенности своего «жития», Захар вовсе не был в стороне от жизни ребят. Наоборот, именно ему часто поверяли тайны, с ним говорили по душам, к нему обращались за третейским судом в спорах.

  Товарищам бросалась в глаза еще одна черта его: он был удивительный бессребреник; хотя, при его жизни, он, казалось, должен был знать цену копейке. Из дому ему почти ничем не помогали, жил он на стипендию да на «сторонний заработок» – нередко с такими же, как он «бедными студентами» ходил в порт подработать грузчиком при экстренных работах, летом отправлялся на уборочную трактористом. Иногда ему перепадали значительные для студенческого кармана суммы, но он все вкладывал в покупку книг – его хорошо знали букинисты – а сам сидел на скудном студенческом рационе и ходил в старом, хотя и аккуратно чинимом костюме, купленном на толкучке с чужого плеча и маловатом для него.

  Как это не показалось бы странным – у него всегда было много должников. Он удивительно легко давал взаймы. Друзья по комнате, зная его безденежье и, видя, как он, не сморгнув, иногда занимает какому-нибудь денежному кутиле, чтобы тот мог пойти на танцы в ресторан, ругались и считали это юродством; а он только добродушно улыбался.

  ЖЖЖ

  Васька с удовольствием увидел Захара. Сейчас ему было приятно встретить симпатичного умного человека, над которым он, Васька, чувствовал здесь, на балу, свое превосходство – именно в вопросах «светскости» и элегантности, которые его больше всего волновали.

  Он подошел к перилам и посмотрел вниз – в направлении взгляда, не замечавшего его Захара – и увидел среди танцующих Таню. Проследив за взглядом Захара, Васька убедился, что тот смотрит именно на нее. Такой соперник не возбуждал в нем вражеских чувств, Васька хлопнул его по плечу: – Привет Захар! – А, Василь, – оглянулся тот, повернув к нему широкое скуластое лицо с широким носом. У него были белесые брови и такого же цвета, прямые, с косым пробором волосы на голове. А в узких, глубоко сидящих глазах, можно было заметить, кроме обычного спокойного и даже ленивого добродушия, не совсем обычную теплоту и мягкость.

  – Ты что это на девицу в черном зайчики глазами пускаешь? – весело и покровительственно спросил Васька. Захар даже как будто немного смутился. – Могу познакомить, хочешь? – продолжал Васька.

  – Да мы знакомы, – улыбнулся Захар, говоря этой улыбкой, что он и сам понимает, что это недоразумение.

  Они действительно, были знакомы и познакомились при не совсем обычных обстоятельствах.

  Это было однажды вечером на берегу моря у Среднего Фонтана. Солнце только что село. Матовая морская бирюза слегка набегала на стоящую в нескольких метрах от берега скалу, с которой удил Захар. Выросший на берегу моря, он очень любил его и был страстный и умелый рыболов.

  Он был всецело поглощен поплавком, когда вдруг услышал на берегу легкие шаги сбегающего с обрыва человека, выглянул из-за скалы – это оказалась девушка.

  Подбежав к воде, она остановилась и стала быстро раздеваться. На берегу никого не было, и она увидела только голову рыболова, которая показывалась из-за скалы, и его длинное удилище. В сумерках и в тени обрыва и скалы она не разглядела лица его и, оставшись в купальнике, крикнула: – Дяденька, посмотрите, пожалуйста, за вещами, пока я скупаюсь. – Хорошо, – пробасил «дяденька». Когда она стала входить в воду, он опять посмотрел на нее и загляделся. Очень она была хороша.

  – Девушка, вы там ноги порежете – там скала, – обеспокоено предупредил он.

  – Ничего, я поплыву, – ответила она и бросилась в воду.

  Плыла она легко и быстро, видимо наслаждаясь своей легкостью и бодростью, сумеречной тихой далью горизонта, густой и приятно электризующей бирюзой моря, которая нежно обволакивала купальщицу впитанной за день теплотой и вечерней свежестью. Девушка плыла и плыла. Вот она уже превратилась в маленькую точку на фоне темнеющего горизонта «Молодец, хорошо плавает», следил за ней Захар, забыв о своей удочке, которая, впрочем, не клевала. Он сидел, глядел на темную точку в морской дали, и думал о странной красавице, одиноко уплывшей в темнеющий простор моря. Он думал о ней, стерег ее вещи, ожидал ее возвращения, и ему было хорошо. Словно какая-то связь существовала у него с этой совершенно неизвестной девушкой. Он даже начал беспокоиться, как бы с ней ничего не случилось, – а вдруг судорога! – и внимательно вглядывался вдаль. Но вот черная точка стала увеличиваться, скоро стали видны ее руки, которые ритмично работали, подымаясь из воды. Вот она уж подплыла к берегу и стала по грудь в воде, отдыхая.