Текст книги "Желтый дьявол (Том 3)"

Автор книги: Никэд Мат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

3. Прямо в лоб

И третий город Харбин, Новый Город – это город белогвардейцев. Отсюда в свое время, в 1918 году, вышли: Семенов, Калмыков, Орлов – славная рать налетчиков и бандитов, душителей вольного и свободолюбивого Дальнего Востока. Отсюда в свое время также был спущен князем Кудашевым, самый матерый зверь контрреволюции – блаженной памяти адмирал Колчак. Из этого же города ездил короноваться на «расейский престол» в Гродеково – злополучная борода – генерал Хорват.

Но самое главное – колыбелью сменовеховства был этот же самый Новый Город Харбин, в котором, удрав от Колчака, а попутно и на всякий случай от карательных органов 5-ой армии, – «женственный интеллигент» – профессор Устрялов поселился в 20-ом году, а в 21-ом изобрел сию панацею для своих собратьев по грехам…

Вот где родилось сменовеховство, такое же отвратительное и зловредное, как семеновский бандитизм, как калмыковская хамская матерщина, как зазуновский беспардонный спекулянтский ажиотаж…

Всё в этом милом и прекрасном месте.

Много от него натерпелся Дальний Восток; еще по сей день зализывает он свои глубокие кровоточащие раны – Дальний Восток трудящихся.

В одном из фешенебельных ресторанов Нового Города сегодня кутит Маша-цыганка. Она только– что приехала из Читы, откуда ее заранее и предусмотрительно эвакуировал атаман Семенов, спровадив с ней немалое количество наворованного золота. Здесь она дождется атамана, а потом – плевать им на Россию – они уезжают в Японию… отдыхать.

А сейчас Маша кутит.

В ногах у нее валяется и любезничает молодой казачий офицер.

– Довольно!.. Довольно… Мерзавец… – останавливает ударом хлыста Маша не в меру разошедшегося офицера и смеется, смеется звонко и сочно. – Ты уже достаточно получил за свою работу авансом… довольно!..

– Как?

– Так, я хочу сегодня веселиться и петь… Идем сейчас же в общий зал…

– А потом?

Офицер уверенно и дерзко Маше.

– Потом?

– Да?

– Потом… Увидим… Получишь.

– Вот он, наконец-то я его нашел! – Быстро войдя в ресторан, Снегуровский прошел к крайнему столику у сцены. Сел. Впился глазами в казачьего офицера.

Но на эстраде Маша поет под гитару, и офицер, увлеченный ею, ничего не замечает: он яростно аплодирует. На левой его руке блестят часы.

Снегуровский увидел их. Всмотрелся. Так – это часы Александра. Осталось только последнее – имя. Снегуровский встал, правую руку в карман. Сразу подошел к офицеру:

– Ваша фамилия – Коренев?

– Да! Что вам нужно?! – Эсаул Коренев вскакивает, хватаясь за кобур.

– Только это! – чеканит Снегуровский и прямо в лоб вплотную стреляет в Коренева.

Миг – и в пьяном ресторане гробовая тишина и столбняк.

Снегуровский повернулся и быстро проходит среди столиков вон из ресторана: его шаги громом падают на черепа застывших в зале людей.

Его никто не задерживает.

На улице он вскакивает в автомобиль и уносится с кочегаром Спиридонычем в сторону вокзала.

А утром Снегуровский уже мчался на экспрессе в Манчжурию для того, чтобы оттуда прорваться через все кордоны и фронт белых – в Читу.

Он ехал сообщить Военному Совету о точно выясненной им гибели Александра Штерна – единственного, неповторяемого человека, революционера и вождя всего Дальнего Востока.

Глава 17-ая
ПРОБКА ВЫБИТА

1. Попался

Генерал Судзуки передвинул толстую японскую папиросу из правого угла губ в левый.

Сухощавые, цепкие пальцы генерала рванули край конверта. Черные миндалины глаз охватили штамп командующего войсками, число, № и быстро заерзали по строчкам.

«…отправляется в ваше распоряжение важный преступник-террорист, известный под кличкой…»

– Ага, так. Чудесно!

Глазки генерала блеснули лучом довольства. Незамеченная выскользнула из губ толстая папироса.

«…за ним числятся следующие акты, направленные против японских войск: 1) покушение на…»

– А-а!

Генерал весь ушел в бумагу, и только изредка из сжатых губ срывается короткое:

– Ага… Угу… Ыгы… Х-ха!

«…допросить и передать на ликвида…»

– Угу. Так.

Генерал кончил и уставился в лицо японского офицера, молча на вытяжку стоявшего перед столом.

– Как доехали?

– Хорошо!

– Арестованный?

– Спокоен.

– Попытки к бегству?

– Невозможны.

– Где вагон?

– На товарной станции.

– Эге. Едем.

Генерал толкнул ногой кресло и метнулся из кабинета.

Поворот по-военному – щелк… Японский офицер – вслед за генералом.

Октябрь.

Тайга и горы давно спят под снегом.

Но здесь, в песчаной столице атамана Семенова, везде и всюду бурый налет. Кашенина из песку и снега, поднятая ветром, носится в воздухе.

Машина генерала Судзуки остановилась у вокзала.

– Где?

– Вон там… дальше.

– Угу.

На восьмом пути.

Зеленый вагон с решетками в окнах. Двое часовых с той и другой стороны вагона… И внутри… караул.

Генерал сидит у стола и злобно смотрит на арестованного.

Тот бледен. Лицо осунулось. Исхудало. На лбу свежий шрам. На щеке – тоже.

– Будете вы отвечать?

– Я сказал: нет!

– Плохо будет…

– Знаю.

– Д-а… Так я вас…

Но генерал не договорил: дверь купе открылась, и запыхавшийся японский полковник протянул генералу синий листок.

– Вот. Радиограмма из Владивостока. Спешно. Приказано принять по сетке № 3… Шифр.

– Что? Давайте!

Генерал схватил листок и, вынув из кармана в кителе решетку ключа, приложил ее к бумаге.

Я там:

«…Немедленно начать эвакуацию Забайкалья. Окончить к двадцатому…».

И подпись: «генерал О-Ой».

Генерал вскочил.

– Машину! Едем!

– Что делать с арестантом?

– С арестантом…

Генерал оглянулся и прищурил глаза.

– Ждите приказа. Следить строго…

И, садясь в автомобиль, генерал Судзуки процедил сквозь зубы полковнику:

– Вызвать полковника Сипайло ко мне… Лично… Вечером в пять.

2. Желтый уходит

«Аироплан мой, аироплан.

Спаси меня ты от партизан!..»

(Из партизанского «Шарабана»)

И наступили дни страдные.

На мутной поверхности пьяной атамановской Читы запрыгали пузыри страшной тревоги и паники.

Вспененный, взбудораженный город мечется из дома в дом пугливой мордой, хлопочет, суетится, недоуменно смотрит, истерично взвизгивает, узнает, спрашивает, пытает, протестует, негодует, кричит, машет руками, таинственно шепчет и суматошливо толпится с чемоданами и узлами на перроне Читы первой.

А там: один за другим отходят на восток японские эшелоны.

Вспотевший, красный стоит атаман Семенов перед генералом Судзуки.

– Ваше превосходительство… Да как же это так… Помилуйте… Как же вы нас покидаете… Ведь мы же погибнем… Красные войдут в город.

– А вы их не пускайте, – вежливо говорит генерал Судзуки, поворачиваясь спиной и тем намекая тонко и деликатно, что аудиенция кончилась.

Еще более потный, еще более красный, мечется атаман по квартире.

– Маша! Получил сведения: у Нерчинска зашевелились красные. Маша! Поторопись… Там для тебя купе уже готово…

Маша в кимоно, простоволосая, быстро сует в шкатулку золото и камни.

– Ну, голубка… Пока…

Целует ее на лету атаман.

– Ты не бойся… Тебя будут сопровождать офицеры. В Харбине мы увидимся.

Атаман бросается к дверям, но, вспомнив что-то, останавливается.

– Да… Захвати, пожалуйста, мой новый мундир и теплые носки… До свидания.

Придерживая рукой шашку, атаман вылетает из комнаты и прыгает с крыльца в автомобиль.

– Вперед!! – кричит он.

С беспрестанным ревом, взметая снего-песочную пыль, мчится авто атамана туда… за город… по направлению к аэродрому.

Через десять минут, кряхтя и крякая, усаживается атаман сзади пилота во втором гнезде новенького блестящего ньюпора.

Механик берется за пропеллер.

– Ваше превосходительство! Ваше превосходительство!

Адъютант Семенова камнем скатывается с хребта взмылен ной лошади и подбегает к аэроплану.

– Ваше превосходительство. Вы же назначили на сегодня заседание оперативного совета.

– Некогда, голубчик, некогда.

– Но, ваше превосходительство! План обороны Читы…

– Сами пусть решают, сами… Скажи: я согласен.

– Но приказ, ваше превосходительство… Вы еще не подписали.

– А, чорт… Да подпиши его сам… Пускай.

… Тах-тах-тах… Ж-ж-ж-ж, – загудел мотор.

Через минуту, отделившись от земли, взвилась белая птица, унося на спине своей тучное атамановское тело. Туда… вперед… к Манчжурии и Харбину.

Атаман осенил себя крестным знамением.

3. Есть еще на свете дураки

– К чорту! Довольно дурака валять. Все равно толку не будет. Читы не удержать. Делайте, как хотите, а я свои части увожу в Монголию. Баста!

Барон Унгерн стучит кулаком по столу и, поднявшись, покидает заседание совета.

– Ну что ж, – говорит генерал Вержбицкий. – Атаман улетел, барон уходит, а мы будем драться… Мы – каппелевцы! Ваше мнение, господа?

– Согласны, согласны.

– Ваше превосходительство…

Дежурный офицер останавливается перед начальником гарнизона, генералом Бангерским.

– …вас вызывают к радио.

– Откуда?

– Из Нерчинска… Красные.

На радиостанции.

– Я начгар Читы генерал Бангерский.

– Я комфронтом Амурского Смирнов.

– Слушаю.

– Генерал! Революционные войска идут на Читу. Сопротивление бесполезно. Во избежание кровопролития, предлагаю перейти на сторону революционных войск. Вам послано письмо бывшего полковника Бурова. Получили вы его или нет?

– Да, получил. Высылаю к вам для переговоров полковника Сотникова. Через три часа он будет в Урульге.

– Ждем.

В Урульге.

– Я – Бондырев… Бывший полковник армии Колчака… Теперь служу революционным войскам, как и Буров, и говорю вам: одумайтесь, бросьте сопротивление и переходите на сторону революционных войск.

Бондырев замолкает, и члены делегации амурского фронта внимательно ждут ответных слов.

– Я – полковник Сотников, герой ледяного похода… Да. Мы согласны соединиться с вами, но… Но мы можем протянуть друг другу руки только в том случае, если вы согласитесь вести борьбу с большевиками за единую неделимую Россию до последней капли крови.

Члены делегации старательно давят улыбки.

– Увы, полковник, это невозможно. Наше предложение: или переходите, или будем воевать.

Полковник Сотников закручивает ус, медленно подымается, медленно кладет руку на эфес и медленно вынимает шашку.

– Вот это оружие герои ледяного похода без нужды не вынимали и без чести не вкладывали!.. – говорит он важно-торжественно и, повернувшись, уходит.

4. На плечах

На сотни верст по железной дороге, от Читы до Манчжурии, растянут фронт.

Много у семеновцев и каппелевцев снарядов, снаряжения, провианта.

Четырнадцать броневиков шатаются по линии.

И все-таки… безнадежная позиция. Растянулась армия.

Плохо одета, плохо обута революционная армия.

Пушек мало, снарядов тоже. Патронов по пять десятков на стрелка, но…

Бодр дух… силен подъем.

В несколько кулаков сжалась армия и ударила по магистрали, разорвав фронт противника.

В панике бегут каппелевцы, бросив линию… Бегут к монгольской границе.

На станции Ага бригада Фадеева громит «волжан».

Дивизия Попова берет Китайский Разъезд.

А 22 октября с севера врывается в Читу партизанский отряд Старика.

Так зовут начальника отряда.

В степи станция Даурия.

Мрачно высятся остовы каменных казарм.

На станции паника.

Близко-близко, и на западе и на востоке, бьет артиллерия… А с севера вдали показались партизанские цепи. Гарнизон Даурии на конях.

– Где полковник Сипайло?

– Красного шинкует.

– Беги к нему… сообщи… Живо.

Угреватый казак бежит к небольшому каменному строению, стоящему на отлете.

Это застенок.

С папиросой в зубах, ударяя стэком по лакированному сапогу, стоит посреди комнаты полковник Сипайло.

Кирпичный пол весь в пятнах и лужах почерневшей крови.

И в крови плавает худое посиневшее тело.

Четыре казака стоят по сторонам.

– Ну, сволочь!.. Скажешь?

Но лежащий молчит.

Это тот самый, что сидел в Чите, в арестантском вагоне, под охраной японского караула. Вот уже два часа работают над арестованным палачи. Уже обрезаны нос и уши, уже вся спина в черных полосах от ударов горячего шомпола, уже на груди алой звездой содрана кожа…

Но он… молчит.

– Говори… Иначе…

– Господин полковник! – вбегая, громко говорит угреватый казак: – красные показались… Цепь… Близко.

– A-а… Сволочь, – хрипло вырывается из горла Сипайло. – Ну, твое счастье, мерзавец… Получай.

Шесть раз метнулся курок нагана… Шесть пуль потонули в теле лежащего.

На станции Мациевская черными пятнами легли на снежном фоне севера красные цепи.

Черными пятнами на снежном фоне катятся к югу белые. Бросили линию. Одно спасение – это там, вдали… граница.

Взята Мациевская.

Здесь в 18-ом году мальчишка-матерщинник, атаман Калмыков, впервые разрубил провода телеграфа: и прекратилась связь между Западом и Востоком.

Сюда впервые вступила нога белых и отсюда ныне сорвалась она в последний раз, – сорвалась она из Советской России и навсегда…

Красные части преследуют противника.

На перроне станции к командиру полка подводят пленного.

Он высокий, бритый.

– Снегуровский! – кричит командир, бросаясь к нему навстречу. – Ты как?.. Откуда?

– Из Харбина! Через фронт в Читу в главный штаб пробираюсь, – улыбается Снегуровский.

А день спустя, в Даурии, Снегуровский стоит над трупом, найденным в застенке Унгерна.

Снегуровский задумчив и хмур.

– Я его знаю, – говорит он окружающим: – это максималист Архипов, известный под кличкой Клоделя. Заберите тело.

5. В Москву, в Москву

…Читинская пробка выбита – дорога в Москву свободна!

И вот!

Год 21-й.

От Байкала до моря воцарилась революционная власть. Похоже: окончился период бурь, и наступает тишь и гладь (понимай – строительство).

Ветер подул с востока на запад.

И по всему Приморью, Амуру и Забайкалью пронесся единый клич:

– В Москву, в Москву!

Поезда заполнены.

В вагонах мелькают молодые люди, одетые полувоенно, со звездами на обшлагах, кожаных тужурках, дошках, сапогах, унтах, кожаных фуражках и козьих папахах, с портфелями, ободранными чемоданами и вещевыми сумками.

Среди них толкаются защитные юбки, стриженые головы и китайские сигаретки.

– А герои нашего романа? – спросит читатель.

Что ж!

Они тоже здесь. Чем же они хуже других?

Вот они…

Танечка, Адольф, Ольга маленькая, Ольга большая, Снегуровский, Левка, Тарасова, Зойка, Баев, дядя Федоров и прочая, и прочая, и прочая… Словом – все герои авантюрного романа «Желтый Дьявол», оставшиеся в живых, торопливо эвакуируются с Дальнего Востока: нельзя же, на самом-то деле, на самоотверженности и героизме людей играть до бесчувствия… И еще…

Саша-комсомолец.

Молодым задорным голосом:

– Даешь Москву!

Покатили.

Прощайте, сопки. Прощай, Дальний Восток. Покатили.

А Дальний Восток, нахмурив чело и набравшись терпения, еще два года отдувался за всю Советскую Россию, «буфером» своим – читай: грудью, кровью своей – преграждая путь к сердцу ее – Москве! – преграждая путь этим хитрым и жестоким завоевателям, желтым и скуластым макакам: императорской Японии.

А на третий год произошло вот что…

Переверните страницу, читатель, и вы узнаете: в последней главе последнего тома романа «Желтый Дьявол», – в эпизоде о «землетрясении в Японии», – вы узнаете все!

Глава 18-ая
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ

1. Через три года

Данн… Шшшшшш… шшшшш… ши…

Экспресс Петроград – Владивосток – стоп…

Из вагона 3-го класса с маленьким чемоданчиком в руке появляется наш старый знакомый – Снегуровский. Глаза его весело поблескивают. Трудно по ним угадать бывшего сурового командира партизанских отрядов.

На путях станции нет уже того беспорядка, который являлся обычным в дни многочисленных переворотов и поворотов. Чувствуется, что какая-то другая сильная рука организует здесь новый порядок, новую жизнь.

На башенке станции развевается по ветру остроконечный алый флаг, и раскоряченного черного двуглавого орла уже нет.

С видимым удовольствием Снегуровский вдыхает свежий пряно-острый соленый запах моря.

– А-ааа! ты?… Снегуровский!..

– Андрюшка!..

Два друга сцепляются объятиями. У Андрюшки шапка набекрень, Снегуровский роняет чемоданчик на перрон. Шутка ли сказать – два года… А сколько было приключений, борьбы, опасностей… Лихие кавалерийские налеты, ночные атаки – воспоминания мигом выплывают из заплесневшей за два года памяти былых участников героической партизанщины.

– А где теперь Шевченко?

– Иван?.. Пойман и расстрелян в Славенке. Еще в 22 году…

– А Шамов?

– Он здесь! О, подымай выше: он теперь уполсто во Владивостоке! Можем к нему сейчас пойти. Тоже обрадуется.

– Но ведь ты куда-то собирался ехать?

– Плевать на дачу. Не поеду.

Оба приятеля, продолжая разговаривать, выходят из вокзала и по Алеутской подымаются к такой старой, горбатой, но милой Светланской улице.

Подъезд желтого 3-этажного дома.

На правой стороне подъезда – черная пластинка с золотыми буквами:

УПОЛСТО С. С. С. Р.

Как необычны здесь эти буквы на здании старого банка, бывшего гнезда дальневосточных желтых хищников!

В приемной Шамова ожидающие. Стрекот пишущих машин.

Попов и Снегуровский по партизанской привычке прямо вваливаются в кабинет Шамова.

– Куда вы, товарищи?.. Там совещание. Нельзя туда…

Но дверь уже открыта. Шамов, увидав бритую голову Снегуровского, сначала не верит, а потом…

– Снегуровский?!

– Он самый…

И опять крепкие объятия.

Чопорно сидящие по диванам кабинета спецы морщатся при виде такой необычной экспансивности, проявленной в казенном учреждении. Но глаза Попова сверкают удовольствием, – он видит здесь снова партизанов, и точно потянуло опять запахом тайги.

– Граждане!.. – говорит Шамов, обращаясь к спецам. – Мы сделаем небольшой перерыв. Мне необходимо поговорить с этими товарищами.

Спецы демонстративно укладывают свои бумаги в портфели и один за другим покидают кабинет.

– Ну, теперь рассказывай!

– Что тебе рассказывать? Так много.

– Первое… документы Глинской… Ты же из центра: должен знать, привез ли их Дроздов.

– А-аа! Так это чепуха. Давно расшифровано. Вот, хочешь, займись на досуге. Вот и азбука:

– Хочешь, я тебе расшифрую начало? Любопытно.

Все склоняются над столом.

Снегуровский пишет. Быстро мелькают пятизначные цифры, и вдруг Попов хватается за живот и начинает:

– Ха-ха-ха… Хо-хо-хо… Хи-хи-хи… – валится он на диван, задирая ноги от удовольствия.

– Что за чорт… – хмурится Шамов.

– Чи… та… та… тель… – сквозь смех, захлебываясь, бурлит Попов.

Снегуровский продолжает читать:

– «…Читатель! Чтобы было тебе…».

Общий хохот заглушает дальнейшие слова Снегуровского.

– Это здорово!.. Ну, что у тебя есть еще вроде этого?

Снегуровский задумывается, и двумя резкими складками сдвигаются брови над гладким точеным лбом.

– Есть! Только это дело посерьезнее. И не знаю, как ты на него посмотришь.

Шамов и Попов горят нетерпением.

– Кому же, как не нам, тебе довериться? Ведь старые партизаны, – говорит Попов.

– Ну, так вот, слушайте. Началось это еще в 20 году. Случайно. На станции Иман, при аресте какого-то сыщика, в мои руки попал лоскуток плана императорского дворца в Токио. Помните Буцкова – он был хороший востоковед… ну, так вот, он тогда сказал, что этот план может иметь не только политическое значение, но и…

– Ну, ну? – разгорается нетерпением Шамов.

– Но и мировое…

– To есть, как это мировое?

– Он рассказал, что во дворце Мутцухито скрыта сокровищница древних йогов, похищенная предшественниками династии Мутцухито сиогунами в Индии.

– А нам-то что до нее? – машет рукой Попов. – Ну, что там? Золото? Бриллианты?

– Больше того… – Снегуровский понижает тон и говорит таинственно: – А что вы скажете насчет тайны бессмертия?

Рты Шамова и Попова открываются, как окна.

– А что вы скажете… – Снегуровский делается еще таинственнее: – о возможностях завладеть мировым пространством?

– Ха-хах ах-ха-хах-аха! – горохом сыплется смех Попова. – Однако! Ты успел сделаться большим фантазером. Не хочешь ли ты забрать нас с собой на Марс?

– Не шутите! Сообщение Буцкова я рассказал в Петрограде одному старому профессору-востоковеду. Он говорит, что исторически это весьма правдоподобно. Мы смотрели с ним некоторые рукописи в Петроградской публичной библиотеке. Но там нет нужных данных. Вероятно, они в книгохранилищах Токио или Пекина.

– Ого! Эго пахнет серьезностью… Знаешь, что? У меня тут есть приятель… тоже профессор. Он уже 15 лет занимается всякой чертовщиной.

– О, это дело! Черкни-ка к нему записку.

Шамов, улыбаясь, пишет записку.

– И охота тебе, заниматься такими глупостями? Писал бы мемуары партизанщины… – не выдерживает Попов.

– Всему свое время будет. Напишем… – отвечает Снегуровский, охлажденный насмешливым отношением своих друзей.

– Вот лучше идемте на бухту, искупаемся перед обедом, а потом…

– Идемте…

– «…Внутренней политики…» Э… Э…

– Дальше… – нежный голосок машинистки.

– «…внутренней политики в новых условиях». Точка. Абзац. «Теперь мы можем определенно сказать…».

Стук в дверь.

– «…определенно сказать…». Ну, войдите!

– Как, как? – переспрашивает машинистка.

– Да не вам! Стучат. Войдите!

В открытую дверь просовывается широкое улыбающееся лицо китайца. На руках у него только что выутюженные брюки.

– Капитана! Трицать копейка…

– Получай! Ах да, чорт возьми… – Лесной почесывает затылок. Он еще в постели, и ему неудобно при машинистке вылезать из-под одеяла.

– Юлия Петровна, будьте добры, уплатите ему 30 копеек. Я, видите, не могу.

Китаец, осклабившись, удаляется.

– Мы продолжаем! – Лесной подбирает разбросанные по одеялу вырезки из газет. – Чорт бы побрал… Столько дел сегодня… Да не смотрите вы в мою сторону… – Он выскакивает из-под одеяла. – Я одеваюсь. Пишите: «что наше экономическое положение все более и более улучшается…».

Брюки благополучно одеты. Статья докончена. Лесной уже моется.

– Пишите конспект лекции: «Счастье и т. н. смысл жизни. Пункт I…». О, чорт возьми! Еще нужно проредактировать материал отдела… Написать две статьи для листовки женотдела. В пять – заседание комиссии по реорганизации театра. В 7 – литкружок. В 9 – показательный спектакль. О, чорт… В 9 придет Мери. Придет, дьявол! Это будет хуже показательного спектакля. Что делать? Что делать?

Лесной быстро съедает три французских булки, полфунта сыру, банку варенья, какие-то консервы, выпивает стакан вина и заканчивает:

– Ну, бросьте там конспект… Как-нибудь сымпровизирую…

А за окном веселый шум улицы, смеется солнце в широкий залив…

– Эх… ну ее к чорту, редакцию! Пойду купаться.

Солнце… солнце… солнце.

Миллиарды разноцветных камушков песчаного берега блестят на солнце, омываемые бледно-зелеными лапками прибоя.

За бухтой океан – огромное голубое чудовище – раскрыл пасть горизонта. Что ему солнце?

На выступе скалы у самого берега сидит человек и курит папиросу. Взгляд его устремлен на колеблющуюся черту горизонта, как будто стараясь пронизать дальше, за нее.

Над скалой по обрыву прогуливается Снегуровский. Он всего несколько дней как во Владивостоке. Все его волнует и радует. Великолепное солнечное августовское утро выгнало его на берег освежиться пахучей морской влагой.

Вдруг Снегуровский видит: человек, сидящий на выступе скалы, падает вниз головой в воду.

В один миг гигантским прыжком Снегуровский на выступе скалы. Еще миг – и он летит вслед за упавшим.

Две головы на глади моря. Цепко охватив упавшего, Снегуровский вытаскивает его на берег. Но только он опускает его, как звонкая пощечина оглашает прибрежье океана…

– Что?! – Снегуровский левой рукой схватывается за щеку, правой в тот же миг дает мощный удар в подбородок своему неожиданному противнику.

Человек кубарем летит обратно в воду.

Несколько секунд вода покрывает его. Потом на поверхности появляется голова, испускающая отчаянные ругательства.

– Почему вы ругаетесь? За что вы меня ударили? – недоумевает Снегуровский.

– Вы мне помешали думать!

– Странный способ приведения мысли в действие.

– Есть проблемы, разрешение которых требует падения вниз головой. А впрочем – я на вас не сержусь. – Человек вылезает из воды и протягивает Снегуровскому руку:

– Лесной!

– Хм… Любопытно. Что это за проблемы?

– А что вы скажете насчет овладения мировым пространством, там, дальше, за всеми горизонтами…

Снегуровский схватывает его снова порывисто за руку…

– …и покорения вселенной… бессмертие…

Оба застыли. Восхищенные взгляды сцепились в сверкающий узел.

– Как? И вы?!

– И вы?!

– Пойдем… Будем думать вместе.

И оба, быстро раздевшись, бросаются со скалы в море. Гуляющие на обрыве стоят и таращат глаза на происходящее.

А солнце – все борется с океаном: льет огонь в голубоватую бездну горизонта и горит зайчиками на бритой голове Снегуровского и на золоте волос Лесного.