Текст книги "Желтый дьявол (Том 3)"
Автор книги: Никэд Мат
Жанры:
Прочие приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Глава 15-ая
В СВОЕЙ СТИХИИ
1. Под дворцом императора
На одной из узких улиц Токио невзрачный домик с заржавевшей вывеской. На ней пожелтевшими буквами по-японски и по-русски:
Дамские вещи и принадлежности туалета.
Два европейски одетых господина открывают дверь.
– Мадемуазель Роза! – обращается один из них к сидящей за прилавком молодой очаровательной девушке. – Какая дивная погода сегодня вечером!
– Никого нет, – отвечает девушка. – Проходите.
Оба джентльмена проходят в соседнюю комнату и плотно прикрывают двери.
– Очень недурная девочка, господин Клодель, – ухмыляется Трехглазый. – Где вы такую нашли?
– Я ей отрекомендую тебя, когда покончим с этим делом. Старайся.
– Постараюсь. Хотя нынче нам приходится работать очень осторожно. Второй вход ведет под внутренний покой дворца.
– Под дворцом подвалы. Спускайтесь ниже, чтобы случайно не проломать какую-нибудь стену.
– Не беспокойтесь. Наши ребята работают осторожно. Один ход уже подготовлен. Вход отсюда. По нему можно беспрепятственно проникнуть в нижний этаж, где помещается личная библиотека императора. Ночью у наружной двери библиотеки караул – 12 человек, внутри же – никого.
– Хорошо. Мы отправимся на разведку завтра же ночью. С нами пойдет еще тот японец, ученый, о котором я говорил. Он конечно боится нас, но держи ухо востро.
Тихо ночью в огромной библиотеке императорского дворца. Спят тени мудрецов в грузных пергаментных фолиантах, сложенных в огромных дубовых шкафах.
В отличие от прочих зал дворца, стены библиотеки не пестрят украшениями. Их монотонность и мрачность точно подчеркивают всю серьезность и глубину скрытых здесь мудростей. Только кое-где по бокам шкафов статуи древних философов и ученых на золоченых пьедесталах взирают на мрачные стены. Да иногда глухой ночью везде проникающие крысы забавляются навощенными табличками на нижних полках.
Тихо. Полутьма.
Но вот маленький кружочек света мелькнул на одном из шкафов. Из-за противоположного угла залы, осторожно отодвигая ковер, поднимаются трое: Клодель, Трехглазый и угловатый японец с огромными роговыми очками на широкой переносице.
С нескрываемым уважением он осматривается кругом; но лицо японца искажается болезненной гримасой, когда взгляд его падает на Клоделя и Трехглазого. Он знает – ему грозит смерть, если он посмеет ослушаться.
– Ну, ну, скорей, Суоки. Осматривай шкафы, – говорит Клодель. – Ищи. Клянусь, что, если ты не найдешь нужные нам пергаменты, тебе придется отправиться к праотцам.
Суоки начинает осматривать содержимое шкафов. Все не то. Не то. А вот здесь каталог. Ага! Шкаф 16-ый. Индия. Но здесь ничего нет. Все это малоценно.
– Ищите, чорт вас возьми! Они должны быть тут.
– Постойте, мистер, – вспыхивает взгляд Суоки. – Тут что-то отмечено в каталоге.
Сбоку японские каракули:
– А, наконец-то! – подбегает Клодель. – Сокровищница йогов! Вот она где. Вероятно, это план ходов под дворцом. Мы теперь знаем, что она здесь. Мы теперь знаем, где искать.
– Мы попробуем другим ходом, – восклицает тоже вдохновившийся Трехглазый.
«Сокровищница йогов, – думает он. – Тут пахнет чем-то получше золота. О, Трехглазый не дурак».
Все трое спускаются вновь под ковер в углу залы.
Все тихо кругом.
Но чу! Не почудилось ли им?
Стоящая у одного из шкафов фигура на пьедестале поднимает ногу и сходит на пол.
Еще минута – и фигура сбрасывает свое бронзовое одеяние.
Под ним – Мак-Ван-Смит.
2. Житье подпольщиков
Свищет ветер. Рвет деревья. Встречной бабе косынку долой. Неугомонный, холодный. С моря.
Надвигаются над городом черные тучи. Через четверть часа: – дождь. Хлещет, как сквозь дырявое сито, по панелям водяными шариками:
…Плах шлах, плах шлах…
Бежит по панели Кушков. Он мокрый с головы до ног, но радуется дождю: можно бежать и шпиков меньше.
Вот уж за поворотом Гайдамаковская. Кушков оборачивается – никого сзади. У садика перед домиком Огарческой треплется по ветру повешенная на веревочке рубашка. Значит, семафор открыт – путь свободен.
– Только, черти! Молодежь! – ругается про себя Кушков. – Никогда их толком не научишь. Ну, какая же хозяйка станет держать в такую погоду белье на дворе? Хотя кто ж мог предвидеть, что будет дождь?
К приходу Кушкова там уже дядя Федоров, Курков, обе Ольги, Шаров. Немного позже, тоже весь мокрый, является Ветров. Вода льется с него потоком, оставляя сзади широкий след.
– Ты что же это водопадом прикатил? Разденься в передней.
– Ну, уж придется – промок до костей. Дайте хоть что-нибудь сухое накинуть.
Огарческая ищет, но ничего кроме юбок не может найти.
– Ну, дайте хоть юбку. Шут с вами.
Ветров надевает женскую рубашку и поверх нее кое-как закутывается одеялом.
– Ты где же это так намок? – спрашивает Кушков. – Я ведь тоже шел по дождю – ничего.
– От шпиков спасался, – отвечает Ветров. – Вот что.
– И спрятался в воду. Ха-ха! – смеются присутствующие.
– Подождите. Вы не смейтесь. Я вам все расскажу. Вы не думайте, что я струсил.
– Ну, рассказывай, рассказывай, – обступают все Ветрова.
– Вот иду я по Светланской, – рассказывает Ветров, – направляюсь сюда. Вижу, за мной двое штатских: все идут, не отстают. Когда начал моросить дождь, я остановился около одного подъезда. Они прошли мимо и остановились у другого. Ждут – для фасона на небо поглядывают. Ну, уж меня не проведешь. Я – в обратную сторону, на углу поворачиваюсь, смотрю, опять они. Вскочил в трамвай, в передний вагон, а они догоняют и в прицепку. Я соскакиваю на ходу, они немного дальше – тоже. Ясно – шпики.
– Ну, ну, дальше.
– Я забежал в один двор; думал – проходной, а оказался закрытым. Совершенно пустой. Ничего кроме большой бочки в углу двора под водосточной трубой. А шпики уже у ворот. Обратно дать маху – значит прямо столкнуться с ними, наверняка бы задержали.
– И ты в бочку, – смеется Кушков.
– А куда же? Пришлось посидеть, пока ушли.
– И тебя прямо из трубы полили. Ха-ха-ха-ха! – хохочут все.
– Да-с, холодная баня, – качает головой мать Огарческая, ставя на стол самовар. – На, выпей горяченького, – отойдет.
– Где-то Палкин застрял. Не видел ли кто? – спрашивает Ветров.
– Я его послал в Никольск, – отвечает Кушков.
– А чего там?
– Мне сообщили кое-что насчет Штерна.
– О Штерне? говори, говори! – Все, крайне заинтересованные, поворачиваются к Кушкову. – Где он?
– Так я и знаю! Это только слухи. Может-быть Палкин что-нибудь узнает.
Все умолкают. Лица делаются серьезными, в глазах какая-то грусть.
– Надо все-таки в конце концов разыскать его, – медленно говорит Курков. – Может-быть, он сидит где-нибудь у японцев…
– Все может быть, – качает головой Кушков. – Но что мы можем сделать? Кто знает, что будет завтра: здесь такая запутанная и сложная обстановка.
– Это верно, – соглашается Ветров. – Ничего нельзя предвидеть. Верно только одно, что пока у нас здесь японцы…
Маленькая Ольга, все время дежурившая у окна, вдруг отскакивает.
– Кто-то перешел с той стороны панели сюда, – сообщает она шепотом.
Все сразу замолкают.
– Тише! – произносит Кушков и сам приближается к окну, завешенному кружевной занавеской.
– Да, кто-то стоит. В пальто с поднятым воротником. Пусть кто-нибудь из женщин выйдет, спросит, что ему надо.
– Я пойду, – вызывается маленькая Ольга.
– Ладно, иди. А мы за тобой дверь на всякий случай запрем и будем следить через окно.
Все смотрят через занавеску, как Ольга выходит, как человек в пальто что-то ей говорит и как она вдруг бросается к нему…
– Что такое? – Все с напряжением подаются к занавеске. Да ведь это Адольф! И как они его не узнали?
Открывают дверь и впускают хохочущую Ольгу и Адольфа.
– Вот так напугал, чорт. Ты что ж не шел прямо к дверям?
– А семафор-то где? Рубашка?
– На веревке! Где ж ей быть, – отвечает Ольга.
– На-ка, выкуси. Иди, погляди.
Ольга выбегает во дворик. Действительно, рубашка сорвана ветром и прилипла к заборчику. С улицы и не видно.
– Есть какие-либо новости? – спрашивает Кушков.
– Да, есть, – отвечает Адольф. – Как вы думаете, пара-другая сотен тысяч винтовочек нам бы не помешала?
– Ты без вопросов рассказывай, короче. – Сразу все крайне заинтересованы. – Какие винтовки?
– Какие? Русские! Трехлинейные, настоящей американской работы. Это – которые по заказу Керенского.
– Ага, – соображает Кушков: – а ты что имеешь в виду?
– Вот что, – с расстановкой отвечает Адольф, сознавая всю важность своего сообщения. – Винтовочки эти находятся на американских складах, но мы их получим по ордеру и формально, все как следует.
– Здорово! – восклицает Кушков. – Что ж, действуй. Кого надо из ребят, бери. Только смотри, держи ухо востро. У нас теперь каждый человек на счету.
– Будьте покойны, – отвечает Адольф: – я уж это дело сварганю. И на этой же неделе…
3. Для дедукции нет ничего невозможного
Сандорский вновь в плену у Клоделя. Левая рука у него перевязана, но чувствует он себя бодро.
Сандорский шагает из угла в угол маленькой комнаты, в которой он заперт, и думает, думает. Детективы всегда, когда попадают в затруднительное положение, усиленно думают.
Что ему еще остается делать? Комната исследована наиподробнейшим образом, и ничто находящееся в ней не может способствовать бегству. Но Сандорский не теряет надежды.
– Для дедукции нет ничего невозможного, – вспоминает он любимое изречение своего учителя. – Есть, – восклицает Сандорский и схватывает валяющийся в углу комнаты желтый обломок серы.
– Я спасен!
Он совершенно спокойно садится и с любовью поглядывает на стоящий на столике маленький медный чайник, в котором ему приносят воду.
Сандорский ждет прихода своего тюремщика – хитрого Миши Буравчика, прозванного Печной Трубой.
– Ну, как мы живем? – говорит Буравчик, отпирая дверь комнаты. Потом с насмешливой вежливостью: – Может-быть, что-нибудь нужно?
– Благодарю вас! Я чувствую себя прекрасно. Вот возьмите, вы забыли отобрать у меня это кольцо. Я его случайно нашел в кармане. Может-быть, вы мне сделаете за это маленькое одолжение.
Буравчик жадно схватывает кольцо.
– Хе-хе, говорите, говорите. Не хотите ли вы меня подкупить этим дрянным кольцом?
– Кольцо с настоящим бриллиантом, но подкупить я вас не собираюсь. Я вам дал его вместо денег и прошу принести мне…
– Ну, что?
– Я, видите ли, простудился во время падения в воду. Слышите, голос охрип – болит горло. Купите для меня в аптеке что-нибудь для полоскания горла. Какой-нибудь соли.
– Только-то! Это можно.
Через 10 минут Буравчик в аптеке.
– Какой-нибудь соли для полоскания горла.
– Соли? – спрашивает аптекарь. – Может-быть, бертолетовую?
– Сказали, все-равно.
Аптекарь заворачивает небольшой пакетик.
Вечером Сандорский принимается за дело. Любовно поглаживает насухо вытертый чайник.
– Выручишь, дружок, выручишь!
Кусок серы уже растерт в мелкий порошок. Сандорский вытаскивает из печки находящиеся там угли и проделывает с ними то же самое. Потом аккуратно мерит все стаканом, смешивает с бертолетовой солью и плотно упаковывает в чайник. Затем прилаживает крышку чайника, обматывает его сорванными со стен проводами…
Два часа ночи. В здании раздается оглушительный взрыв.
Буравчик и Трехглазый мигом вскакивают, но видят только мелькнувшую по коридору фигуру человека.
Дверь комнаты Сандорского разбита вдребезги. Комната и коридор полны дыма.
– Он сбежал! – кричит Трехглазый. – За ним, скорее!
Тем временем Сандорский, добежав до угла улицы, на ходу впрыгивает в чей-то проезжающий мимо автомобиль и кричит шоферу на ухо:
– Я сыщик! Скорей вперед! Я вам заплачу.
Но шофер застопоривает машину.
– Покажите ваши документы.
У Сандорского все отобрано. Медлить некогда. Он уже видит бегущих по тротуару Буравчика и Трехглазого.
Сандорский выпрыгивает из автомобиля и бросается к подъезду ближайшего здания. Это гостиница «Бель-Вю». Мимо швейцара и оторопевших боев он мчится вверх по лестнице. За ним внизу слышны крики и удары – это прорываются его преследователи.
Поднявшись на самый верх, Сандорский пробегает по коридору в левый флигель здания и бросается к лифту.
Он уже нажал кнопку, когда наверху лестницы показываются головы Трехглазого и Буравчика.
…Бах-пах, – раздаются выстрелы. – Джауллл, – разбивается стекло лифта. Но лифт уже спускается.
– Мы его поймаем внизу, – кричит Буравчик и мчится назад. Трехглазый остается на месте.
Сандорский, увидя своих врагов, соображает: возможно, что внизу еще кто-нибудь из них, и его поймают. Нет, он спасется.
Он мигом выламывает разбитое пулями стекло лифта, вылезает наполовину и виснет на боковой предохранительной сетке.
Коробка лифта уходит вниз.
Сандорский, повиснув на руках, пробирается по сетке к открытому ее концу, примыкающему к лестнице. Но в это время:
…Пах… пах…
Он чувствует, как что-то горячее пронизывает его мозг, отпускает руки и… падает вниз.
На четвертом этаже с дымящимся револьвером смотрит ему вслед Трехглазый.
4. Арест Клоделя
– Господин Клодель! Мы погибли, – вбегает крича Трехглазый.
Лицо его искажено страхом. Он трясется, как в лихорадке.
– Что случилось? – вскакивает Клодель с места и выхватывает револьвер.
– Шестеро наших ребят, работающих под башней дворца, пойманы. Обвал туннеля под библиотекой.
– Ничего не понимаю! Тут чье-нибудь предательство. Что ты думаешь?
– Я ничего не соображаю, – трясется Трехглазый. – За мной шли по пятам. Следят. Вот сейчас…
– И ты шел сюда? Болван!
Клодель подбегает к окну. На улице перед зданием отряд полицейских.
– Видишь, что ты наделал! Теперь расхлебывай. Надо спасаться. Запри двери.
Трехглазый бросается к дверям.
Клодель вынимает из шкафа куклу величиной в человека, одетую так же, как он, в пиджачный костюм. Он привязывает к рукам куклы конец веревки и выдвигает куклу через окно.
– Держи другой конец, – кричит он Трехглазому, – и спускай медленно вдоль стены.
Снизу уже заметили фигуру, появляющуюся в окне 4-го этажа. Слышны крики и выстрелы. Тем временем Клодель, повиснув на люстре, открывает люк в потолке и пробирается в следующий этаж.
Оттуда по коридору винтовая лестница на чердак.
Он уже заносит ногу на лестницу, как черная точка дула револьвера останавливает его.
– Вы арестованы! – слышен твердый голос Мак-Ван-Смита. – Излишне вам подниматься на крышу. Там ждут вас полицейские.
Проклятие срывается с уст Клоделя.
– Дьявол! Мы еще посмотрим, чья возьмет. Стреляй, собака!
Клодель бросается на Мак-Ван-Смита. Сыщик нажимает курок револьвера, но пуля пролетает над спиной Клоделя. Голова его в это время со всего размаха ударяет Мак-Ван-Смита в живот.
Сыщик падает на пол. Клодель в упор стреляет в него.
– Умри, собака!
По лестнице уже бегут полицейские. Клодель поднимает Мак-Ван-Смита, отодвигается в угол и, держа сыщика перед собой, пускает заряд за зарядом, с молниеносной быстротой меняя обоймы револьвера.
– Не стрелять! – командует начальник полицейского отряда. – Может-быть, Мак-Ван-Смит еще жив.
Кто-то из полицейских уже пробрался сбоку и ловким ударом выбивает револьвер из руки Клоделя. В тот же момент на него наваливается десяток полицейских.
Полчаса позже, под усиленным конвоем, Клоделя отправляют в тюрьму.
За отрядом конвоиров – простая подвода. На ней завернутое в рогожу тело убитого сыщика – Мак-Ван-Смита.
Глава 16-ая
ТРИ ГОРОДА
1. Тайна в руках
Звездная, тихая ночь.
Харбин-пристань спит.
Внизу, у реки Сунгари, по кварталу раздается колотушка, а за ней гортанный, дребезжащий голос:
Но вот китаец-караульный остановился, прислушивается пристально всматриваясь вдоль улицы. Но тихо в ней. Точно вымерло.
Ходя быстро скидывает тулуп, переваливается через какой-то заборик и по садику – к дому, а там к форточке крайнего окна:
– Капитана… – тихо в форточку: – Снегуровска… – несколько громче, и стук по окну.
В комнате зашевелились, щелкнул предохранитель револьвера. Кто-то подошел к окну и в полумрак ночи китайцу:
– Шима ходя? Ну?
Вместо ответа, в руках китайца – белая бумажка поднялась к самой форточке.
Форточка открыта.
Из комнаты протягивается рука и берет записку. Ходя снаружи добавляет:
– Твоя ходи! Шибыко скоро ходи… сичас ходи…
Форточка тихо закрылась. Китаец обратно через забор.
И снова по пустынному кварталу раздается стук колотушки и тягучая песня китайца-караульщика.
За углом, у ресторана «Модерн», Снегуровский садится в мотор и через минуту мчится на вокзал. Вот пролетели виадук. Направо, вниз, и мотор застопорен.
– Ждите, я скоро обратно… – выскакивает из автомобиля Снегуровский и запасным выходом проскальзывает никем незамеченный на перрон вокзала, а оттуда через сеть путей, под вагоны – и в черный тупик пакгаузов – на товарную станцию.
Там в углу – контрольная будка. И там есть свой товарищ – железнодорожный смотритель.
Вошел. Бесшумно, при свете бледных нитей луны, проходящих через переплеты маленького окна, подошел к аппарату. Наклонился и что-то шепнул железнодорожнику. Тот включил аппарат.
– Алло, Клодель?
Из аппарата тихо, едва слышно, шепотом:
– Да. Со мной говорит Снегуровский?
– Совершенно верно. Вы вызвали меня передать мне тайну?
– Три – целых три…
– Я слушаю вас.
– Первая: тайна в Токио под дворцом Мутцухито – осталась неразгаданной. Планы и шифр найдете по явке 23, плюс 8, во Владивостоке на голубятне.
– Что за чорт! – Снегуровский ничего не понимает.
– Погодите ругаться… Там все узнаете…
– Дальше!
– Вторая: Штерн и его друзья ликвидированы белогвардейцами на станции Муравьев-Амурская… Руководил убийством эсаул Коренев. Он здесь, в Харбине. В Новом Городе…
– Не может быть!! – вне себя, взволнованный Снегуровский чуть не кричит в трубку аппарата.
– Вы тише, пожалуйста! А то здесь очень шипит трубка: макаки могут услышать… А это я знаю верно… Можете проверить: у него на руке часы Штерна.
– Дальше! – не выдержал Снегуровский.
– Третья: это баронесса Глинская…
– А ну ее к чорту!..
– Нет, все-таки узнайте на всякий случай: она задушена у себя в купе в Хабаровске в ночь выступления японцев. Ее подруга Гдовская застрелена.
– Какая еще Гдовская?
– Это та самая мадам Гдовская, которая после ухода бандитов, ограбивших поезд и взявших портфель с оперативными планами Реввоенсовета у спеца полковника, кричала: «Это… это я знаю… я узнала…».
– Кого она узнала?
– И тогда и теперь – это было одно и то же лицо…
– Кто? – уже нетерпеливо Снегуровский.
– Все тот же садист и бандит эсаул Кор…
– Кто?! Кто?!
Но молчит аппарат.
– Алло! Алло, Клодель!
Ни звука в ответ по умолкшим проводам.
2. Рассказ Спиридоныча
Фудзядян – это рассадник чумы на весь Китай; это – базар мускульной силы на всю Северную Манчжурию. Это…
Да что говорить: это самый обыкновенный типичный китайский город с его гамом, вонью, красками лиц и предметов, город, выросший в Харбине – третьим городом! – на зло и вопреки всем русским администраторам в полосе отчуждения и в насмешку над всякими грозными и убедительными санитарными законами всех стран и народов.
Вот он каков, этот город Фудзядян, со своей полумиллионной толпой, кричащей, торгующей и вечно голодной.
Но через него хорошо пролететь на бесшумной и мягко покачивающейся рикше. В его грязных ресторанчиках приятно поесть острых – как чорт знает что! – китайских пельменей. Не плохо попасть и в его сумасшедшие бани, где из вас – вместе с кошельком – вытащат или вымассируют все ваши жилы. Ночью – совсем хорошо, заранее крепко закупорив уши ватой, пройти робко в Колизей и «послушать» китайский театр! Очень любопытно. В особенности, когда вам угодят по носу горячим и грязным полотенцем.
Но самое главное – всегда в конце: Фудзядян – это место таинственных заговоров, самого страшного опиокурения и кровавых расправ.
Вот для этого и приехал в Фудзядян тщательно переодетым Снегуровский, который вот уже три месяца как командирован Владивостоком и работает нелегально в Харбине.
Спрыгнув с рикши, Снегуровский ныряет в таверну.
Там его поджидает кочегар Спиридоныч.
Оба они проходят в заднюю комнату. Заказывают пельмени, и за едой Спиридоныч рассказывает страшные вещи.
…Но зачем повторяться: все это уже достаточно подробно рассказано в роковой 13-ой главе. Если хотите, вернитесь обратно и перечитайте: она этого стоит.
А сейчас мы только добавим: кочегар паровоза № 917 серия Б – и был наш Спиридоныч. После этой жуткой истории машинист паровоза сошел с ума, а Спиридоныч бежал за границу – пробрался в Харбин: там его собирались убить бочкаревцы.
…Спиридоныч закончил рассказ.
Снегуровский долго молчал и думал.
А потом он сличил рассказ Клоделя мысленно и решил все это проверить.
С собой он захватил Спиридоныча.
