Текст книги "Улыбка Авгура"

Автор книги: Ника Шахова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Это такая хреновина, при которой происходит расширение сознания. Кстати, она часто сопровождается галлюцинациями. И начинающий йог, случайно попавший в поток самадхи, может ненароком повредиться рассудком. Я начинающий йог, не спорю, но мне это не грозит. Если верить Павлику и Андрею, вредиться мне уже нечем. Ну и не надо. А к глюкам мне не привыкать и без самадхи.

Крыс подошел к шкафу и... Я не могла поверить собственным глазам. Крыс закрылся в шкафу! А вот и глюки, легки на помине. Деревянная коробка заходила ходуном и затрещала. Еще немного, и она развалится.

Тонкий луч света, пробившийся сквозь щели в дверях, метнулся вниз и погас. Раздался продолжительный шорох, будоражащий воображение. Чем он там занимается, если не секрет?..

Я выдохнула через правую ноздрю все до последнего атома. Мысленный, но пламенный о-у-м.

Что-то щелкнуло, и гудение прекратилось. Все стихло. Наступила жуткая тишина. Тишина, от которой немеют пальцы, а по спине гуляют мурашки величиной с кулак сталевара. Было слышно, как движется время, и ничего больше. Я стояла в укрытии и ждала, что будет дальше. Ожидание растягивалось, а тишина густела.

Время с трудом пропихивалось сквозь нее и, наконец, забуксовало окончательно.

А может, он умер? Симпатии к мистеру Крысу я не испытывала, но и допустить, чтобы он умер в моем присутствии, не могла по причине неосмотрительно привитого в раннем детстве гуманизма. Я на цыпочках подобралась к шкафу, осторожно потянула на себя одну из деревянных створок и вгляделась в темные, зловонные недра. Быстро распахнула остальные дверцы, нагнулась и замерла.

Полный раздрай мыслей и чувств.

Дело в том, что мистер Крыс дематериализовался.

Не случайно я не испытывала к нему симпатии.

Но хоть что-то должно было остаться! Хотя бы мутная лужица.

Не вполне сознавая, что делаю, словно завороженная, я двинулась по стопам Крыса и вошла в шкаф.

Некоторое время постояла, а потом обессиленно сползла спиной по задней стенке. И уткнулась разгоряченным лбом в колени. Бедная моя головушка.

Нет, никогда не поверю, что спятила. Ни-ког-да! Слышите, вы?..

Тщательно, сантиметр за сантиметром, я обыскала противную на ощупь поверхность, начав с дна и закончив крышкой. Никаких ощутимых результатов, кроме омерзения и брезгливости, обшаривание не принесло. Но истина где-то здесь. Я чувствовую ее незримое присутствие. Значит, что-то упущено, что-то я делаю не так, как Крыс, разве что... Похоже на бред, но стоит попробовать. И я потянула на себя дверцы. Как только они вошли в пазы, шкаф заходил ходуном, а пол поплыл под ногами. И хотя что-то в этом роде и должно было произойти, я перепугалась. Одной рукой прикрыла голову, а второй попыталась ухватиться за уплывающее из-под пальцев дерево. Странное дело: стены стремились вверх, а я – вниз. В какой-то момент пальцы ухватили пустоту – обжигающе холодную, черную, с опасным отливом, словно кошачий зрачок, засекший воробья. Я отдернула руку.

Вскоре все было кончено. Споткнувшись о невидимую преграду, пол остановился. Но тут же взмыл вверх, а следом за ним устремилось мое сердце. Щелчок – и пол замер, а сердце оцепенело... Ну как, приехали или еще покатаемся?.. Пожалуй, приехали. Я боязливо протянула руку вперед и наткнулась на склизское дерево. Так вот как оно работает! Интересно...

Я открыла дверь и вывалилась из шкафа.

Разумнее всего было бы вернуться к бабе Дуне, а завтра ночью, прихватив с собой фонарик, продолжить разведку. Однако жизненный опыт шепчет на ушко, что если фарт сам прет в руки, то это ненадолго. И скоро, может быть даже завтра, благосклонность небес сменится презрительным равнодушием.

Хороша же я буду с фонариком в руках у закрытого люка в подвал. То-то Ванда порадуется. Нет, не дождется.

Чтобы избежать недоразумений, надо сразу, не отходя от кассы, использовать все везение на полную катушку, пренебрегая незначительными неудобствами. Леший с ним, с фонариком. Ставлю на фарт по крупному.

Кутить – так кутить с размахом, с душой, так сказать, поскольку двум мерзавкам не бывать, а от одной не сбежать. И вообще: семь бед – один комплексный обед.

Но внизу непроглядно. Так темно, что темнее не бывает. Надо бы что-то придумать... Надо. Я вытянула из-под желоба мешок, облепленный со всех боков паутиной, и даже не поморщилась. То ли еще будет! Не ровен час, повстречаюсь с настоящими крысами, а по сранению с ними все прочие гадости кажутся наивными детскими страшилками.

Я развязала мешок. Странно. Внутренности усеяны каким-то песком. Помнится, я не брала с собой ничего похожего. Вытащив одну руку и поднеся ее к носу, принюхалась. Пахло приемлемо. Я осторожно лизнула кончик пальца. Ага, это то, что осталось от миндальных пирожных после головокружительного слалома по желобу. Мне сразу захотелось есть. Но хуже того – пить. А еще хуже – курить. Поняла! Этот организм надо мной издевается, как будто не родной. Так, хватит ему потворствовать, тем более что нечем.

Решено: сделаю вид, что не замечаю его в упор.

После долгих поисков я нащупала на дне мешка исчирканный коробок. Осторожно открыла его и на ощупь пересчитала содержимое – три драгоценные спички. Три шанса. Не больше, но и не меньше. И на том спасибо.

Ну что? За Максом? Держись, Максик, я скоро тебя найду.

Мысли о кузене придали мне решимости.

Прихватив мешок, забралась в гардероб. Захлопывая за собой двери, я краем глаза увидела знакомую картину, но в незнакомом ракурсе: под потолком напротив распахнулся люк, и что-то тяжелое стремительно загремело вниз по желобу, издавая, кроме грохота, странные звуки. Скорее, пока меня не заметили! Пол услужливо поплыл под ногами, а я сложила ладони лодочкой и приготовилась чиркнуть спичкой. Ну, родная, не подведи.

Платформа скользила по шахте, быстро опускаясь вниз. С трех сторон мелькали камень, щебень, земля, какие-то балки, с четвертой стороны разверзался провал. Я пригляделась и увидела узкий подземный коридор, уходящий в неизвестность. Впечатляет. Изголодавшаяся по свету тьма набросилась на трепещущий в моих ладонях огонек и разом проглотила его. Было чертовски холодно. Вся шерсть дыбом.

Платформа вздрогнула, наткнувшись на препятствие, и я, отрезая себе путь к малодушному отступлению, прыгнула. По тихому шуршанию за спиной поняла, что платформа отчалила. Все. Мосты сожжены, Рубикон перейден. Мамочка, как холодно! Босые ноги мгновенно задеревенели, поэтому я поспешила обуться. Восстановила ровное глубокое дыхание, которое заставило кровь разогнать оставшееся тепло по сосудам, и, призвав удачу, двинулась в путь, сжимая в кулачке коробок с двумя шансами.

Радовало то обстоятельство, что оба раза, когда я имела неземное счастье лицезреть мистера Крыса, он был одет в балахон и сандалеты на босу ногу. То есть не теплее, например, чем я сейчас. Если он не враг собственному здоровью, то идти недалеко. Хорошо бы, чтобы он привел меня прямо к Максу. Чем черт не шутит, буду надеяться, поскольку других вариантов не дано.

Я продвигалась на ощупь, разведя руки в стороны и касаясь вытянутыми пальцами стен тоннеля.

Поначалу было страшно и тоскливо, но потом ничего, пообвыклась. Досчитав до тысячи четырехсот двадцати восьми, я остановилась, потому что одна из стен вдруг куда-то делась. Только что была – и нет. Пришлось использовать вторую спичку, чтобы сориентироваться. Ага, в этом месте коридор раздваивается. Меня прошиб холодный пот. Если это никокой не коридор, а подземный лабиринт, состоящий из множества пересекающихся коридоров, тупиков и опасных ловушек, то я пропала. И никто не узнает, где могилка моя.

Кроме крыс, разумеется.

Не унывать, не отчаиваться и помнить: человек – это звучит гордо. Особенно в подземелье.

Я пошла направо, решив для себя, что на всякий случай буду придерживаться исключительно правого курса. Если я попала в лабиринт, то главная опасность – это начать метаться, спонтанно меняя направление.

Именно так легче всего заблудиться, что, естественно, не входит в мои планы. Забирая все время направо, я в любой момент смогу развернуться и найти дорогу назад... Нет, все-таки я отчаянно умна, что бы там ни говорили злобные завистники.

Неожиданно что-то легкое, но необычайно мерзкое прошлось по ноге. Жуть! Я отпрыгнула назад и ударилась головой о низкий свод. Нахлынули боль и ужас. Покатился задетый кем-то – не мной! – камешек. Из саднящего горла вырвался всхлип: крыса. Так я и знала! Спаси и помилуй.

Кто не пробовал коктейль, составленный из боли и страха, тот, почитай, и не жил совсем. Любителям острых ощущений рекомендую такую консистенцию: один к одному и хорошенько вспенить миксером до появления кровавых мальчиков.

Постепенно боль сконцентрировалась в свеженабитой шишке и уже не так досаждала мне, как оставшийся в сухом остатке ужас. Возникло сильное искушение зажечь спичку и посмотреть, что происходит вокруг. Может, я в кольце врагов, которые потирают чумазые лапки в предвкушении плотного завтрака или что там у них на очереди. Но если я увижу мерзость, то легче от этого не станет. Так? Так, это во-первых. А во-вторых, осталась последняя спичка, мой последний шанс выбраться отсюда.

Не думать. Отключить сознание. Его у меня нет. Или думать о чем-то хорошем. Например, о чашке горячего кофе, о согревающей ванне с каплей пихтового масла, о средиземноморском пляже, песке, смуглом мулате с жаркими глазами или, на худой конец, о том, что у любого коридора есть начало и есть конец...

Интересно, что будет, если в этой темнотище я наскочу на мистера Крыса? Парной шашлык будет. Шучу. Не шашлык, а полуфабрикат, и не парной, а глубокой заморозки. Нет, лучше не думать совсем. Отключить сознание полностью. Его у меня просто нет.

Я галопом миновала еще одну развилку и почувствовала, что коридор резко сузился. Теперь мне не приходилось широко расставлять руки, чтобы дотянуться до стен. И что-то еще было не так, как раньше. Я замедлила шаг, приглядываясь, принюхиваясь и прислушиваясь к своим ощущениям. А, догадалась я, – сквозняк! Тянет откуда-то сверху. Ну, и где мой последний шанс? Я едва успела разглядеть тупик перед носом и основание железной лестницы, уходящей вертикально вверх, как воздушный поток задул огонек. Выход?

Попробую. Подергала железяку, проверяя, прочно ли сидит, и полезла, нащупывая каждую перекладину сначала руками, а потом ногами. Я поднималась по узкому колодцу, кляня себя на чем свет стоит за то, что не догадалась сразу снять тапки. На третьей или четвертой ступеньке, не выдержав испытаний, с правой ноги соскользнул сланец и полетел вниз. Я услышала шлепок.

Не люблю оставлять улики, но желание немедленно выбраться на поверхность успело приобрести болезненно-навязчивую форму и полностью завладело рассудком. Беззвучно ругнувшись вслед тапку, я полезла дальше. Каждый сантиметр пропасти, вырастающей под ногами, фиксировался пугливым сердцем.

Тридцать восемь холодных ступенек. Тридцать восемь несмелых надежд, которые привели меня к дыре в бревенчатом перекрытии, за которой мерещился слабый свет. Свет! Прислушалась – тихо. Осторожно просунув голову, плечи и руки в узкое отверстие, я подтянулась на локтях и вытащила ноги. Отдышалась, соблюдая конспирацию: прежде чем предпринять что-либо, надо понять, куда я попала и чем мне это грозит.

Непонятная конструкция. Какой-то дощатый ящик, нет, два ящика, поставленных один на другой. Нижний – широкий и длинный, но с низким потолком, так что можно только сидеть, да и то пригнув голову к груди.

Центральная часть потолка отсутствует, вместо нее – длинная деревянная полка шириной сантиметров в шестьдесят, укрепленная на прочных стропилах. Над ней возвышается второй ящик, такой же длинный, в полный человеческий рост, но узкий и без дна. Сквозь щели в досках действительно просачивается неровный розовый свет, что одновременно и обнадеживает, и пугает. Я опять прислушалась с тем же результатом, осторожно подползла к ближайшей щели и прильнула к ней глазом, но ничего не увидела. Так где я нахожусь – в собачьей будке или в очередном шкафу? Если это будка, то зачем полка, а если шкаф, то почему такой низкий? И вообще, где здесь дверь? Даже в конуре предусмотрен выход. Стараясь не шуметь, я переползала с места на место, осматривая и прощупывая нетесаные стены (заноз нахватала – ужас!), потом дело дошло до потолка. В общем так: если лечь на спину и долго долбить пятками по доскам, то вполне можно разнести эту фигню к едрене фене. Но делать этого не стоит, поскольку не известно, кто поджидает меня снаружи и каковы его намерения. Как говорится, не наломать бы дров. Я забралась на полку, а поскольку сидеть там было невозможно, то легла, и принялась лежа исследовать верхнюю коробку, которая возвышалась теперь прямо надо мной. Неловко повернулась, задела плечом верхнюю панель, и она съехала набок, открыв большую треугольную щель. Ой!.. Тишина... Выход! Обрадовавшись, я отпихнула крышку руками и ногами. Она легко поддалась, сильно накренилась вправо и опрокинулась за борт, произведя неописуемый грохот. Так падает, наверное, стадо индийских слонов. Я приподняла голову и окинула взглядом помещение.

Это была довольно большая комната без окон и мебели. Большей своей частью (но отнюдь не лучшей) я находилась внутри высокого двухъярусного постамента, задрапированного алой тканью, предназначение которого осталось для меня загадкой. Внизу, на деревянном полу, ровными рядами лежали циновки, рядом с каждой горела свеча. На циновках, поджав под себя ноги, фасадом ко мне сидели люди в черном, их было много – человек тридцать. Люди!

Мое появление вызвало всеобщий ажиотаж. Как я и мечтала. Кто-то зашелся в поклонах и беззвучной молитве, кто-то свалился без признаков жизни, кто-то ударился в истерику. Многие сорвались со своих мест и с криками ужаса бросились бежать к выходу, сталкиваясь, отпихивая и топча друг друга. В двери образовалась пробка из судорожно извивающихся и вопящих на разные лады тел. Падали горящие свечи, кое-где уже что-то дымилось, но никто не обращал на это внимание. Крики, топот, вой, истерический хохот, стоны слились в один непрерывный, терзающий слух звук.

Полный абзац.

Дикие они какие-то. Понимаю, конечно, что не красавица, но не на столько. Правда-правда! Бывают случаи и похуже, сама видела. Улыбка радости сползла с моего лица.

Я подскочила на ноги и спрыгнула с постамента на пол. Подошла к ближайшей бабе, багровой от натуги, которая, зажмурив глаза и прижав ладони к груди, самозабвенно визжала тонким голосом, легко перекрывая остальной шум, и врезала ей по щеке. Это был единственный способ быстро привести ее в чувство. Багровая баба немедленно заткнулась и, будто сломавшись пополам, грузно осела на свою циновку. Я быстро нашла пульс, оттянула веко глубокий обморок. Н-да, привела, называется, в чувство. Оставив бабу, я пошла вдоль центрального ряда циновок, то и дело натыкаясь на распростертые тела. Силы небесные, что это с ними со всеми?

– Ника, ты где? Я иду к тебе!

Я оглянулась на душераздирающий зов и увидела жуткую черную рожу, заросшую густой шерстью, с воинственным оскалом и адским блеском в глазах, которая вылезала из гроба, стоявшего на кумачовом постаменте. И силы оставили меня прямо там, где я в тот момент находилась.

– Теперь поняла, почему они испугались, когда ты вылезла из гроба? Прямо скажем, видок у нас обоих соответствующий, – развеял мои сомнения Андрей, – Особенно у тебя.

Мне хотелось задать ему много вопросов, и первый из них – какого лешего он расстроил мои планы, но мы бежали через широкий двор, едва поспевая за Пашей. Кололо в левом боку. Чай, не девочка скакать козой по пересеченной местности. Поэтому разборку я оставила (с глубоким сожалением) на потом.

С того момента, когда я постыдно хлопнулась в обморок, произошло следующее. Во-первых, я очнулась, во-вторых, Андрей затоптал разгорающееся пламя пожара. Я заметила, что он снял повязку, но рукой действовал неуверенно, как будто боялся, что она отвалится и в суматохе потеряется. Пластырь на лбу присутствовал, но весь какой-то черный, как, впрочем, и сам лоб, а костюм, ладно сидящий на его фигуре, был безнадежно испорчен пылью и, сдается, чьими-то экскрементами. То, что сначала я приняла за шерсть, на самом деле было паутиной. Послушайте, неужели я такая же?

В-третьих, пришедшие в себя люди расползлись кто куда. Все живы – и то хорошо. Интересно, что за ночные бдения они устроили у пустого гроба? И где мы, черт возьми?.. А в-четвертых, невесть откуда взялась Паша, внучка кладбищенского смотрителя, облаченная в неизменную ночную сорочку.

– Ника, – сказала она, приминая ладонью жалкие перья, торчащие из моей макушки.

Да что же это такое, граждане! Столько сил потратила, маскарад учинила, волосы на корню загубила, а они меня узнают. Безобразие.

Было очевидно, что Паша чрезвычайно взволнована. Она эмоционально жестикулировала, подпрыгивала от нетерпения, гулькала и клецала на своем птичьем языке и настойчиво тянула меня за руку.

Андрей наблюдал эту сцену со стороны и недоумевал.

– Твоя подружка? Чего это она?

– Мне кажется, она просит, чтобы мы пошли с ней, – фраза выпала из меня совершенно естественно.

Надо же, голос прорезался! – обрадовалась я. Вполне нормальный голос, может, чуть более сипловатый, чем обычно, с хрипотцой – но не сексуальной, а подростковой, срывающейся в петушиный фальцет. Возрастные изменения? Х-м. Главное, чтобы не половые.

Направив фонарик на девушку, Андрей рассматривал ее с недоверием и жалостью. Гамма чувств, отразившаяся на его лице, была мне хорошо знакома. Я тоже испытала шок, когда в первый раз увидела Пашу.

Потом – ничего. Потом – привыкаешь.

Разноглазая нимфа стояла, не пытаясь уклониться ни от яркого света, ни от пристального мужского взгляда. Настолько открытая и беззащитная, что сердце рвется напополам.

– А мне кажется, что нам пора убираться отсюда, – произнес Андрей, смущенно отводя взгляд.

Я тоже слышала нарастающий топот сапог и какой-то подозрительный лязг.

– Паша, ты выведешь нас отсюда?

Погоня, похоже, была неизбежна, но уходить прежней дорогой не имело смысла, потому что в первую очередь нас кинутся искать там, откуда мы пришли. Да и не смогу я заставить себя спуститься по железной лестнице. Нет! Как подумаю о ней и крысах – так моментально бросает в крупную дрожь. И... ну... как бы сказать... А, скажу как есть! Умный не осудит, а на дурака наплевать... Мне кажется, что ко всем моим прочим достоинствам добавилось еще одно – непреодолимая клаустрофобия.

Между тем нимфа продолжала бесноваться.

– Она не понимает тебя, – сказал Андрей.

– Помолчи... Мы пойдем с тобой, девочка, но потом ты покажешь, где выход, лады?

Девушка затрясла головой, взахлеб выкрикивая:

– Хо-се, хо-се, е-е!

Леший разберет, что это значит. Некогда разбирать.

Мы бросились за ней и оказались на заднем дворе. Андрей выключил фонарик, чтобы не привлекать ненужное в данных обстоятельствах внимание. На плече у Андрея болтался мешок, который я оставила, по последним данным, в гробу. Впереди мелькало белое Пашино, условно говоря, платье.

По одну руку от нас тянулось очень длинное одноэтажное здание унылой архитектуры, погруженное в темноту, по другую – высоченный забор с колючей проволокой наверху, который при всем желании я бы одолеть не смогла. Тямы не хватит. И пробовать не стану. Позади метались тени, растревоженные резкими выкриками, топотом, руганью и завыванием сирены. Переполох крутился на одном месте – возле барака с гробом. Кажется, там произошло что-то еще, что позволило нам уйти от погони. Что бы это ни было, нам крупно повезло.

Добежав до угла здания, Паша свернула на аллею, по обе стороны которой плотной стеной росло непонятно что, но довольно высокое и густое. Мы миновали застывшую призрачную фигуру. Я даже не сразу поняла, что это не человек, а барабанщик. Скульптура. "Пионерский лагерь", – мелькнула догадка. Странно, однако: багровая баба в траурном балахоне мало походила на пионерку. Да и все остальные – тоже.

Сооружение с гробом наверху нисколько не напоминало усыпальницу вождя мирового пролетариата, а у прочих гробов пионерам вроде бы делать нечего.

Длинная аллея привела нас к круглому зданию с куполом и колоннами, расположенными по всей окружности. Кажется, обсерватория. Ничего себе пионерский лагерь! Это чьи же детки тут отдыхали? Внутри было темно и тихо. Здесь нас тоже не ждут. Пока все складывается удачно.

Паша приостановилась, дождалась, когда мы догоним ее, схватила меня за руку и потащила внутрь. Я слышала, как рядом тяжело дышит Андрей. Сама я давно отказалась от этого занятия, посчитав его бесполезным. Мои легкие не смогли бы переварить и малую толику кислорода.

Паша привела нас, точнее было бы сказать – приволокла, в центр огромного гулкого помещения и, захлебываясь, зачирикала на своем языке. Единственное, что не нуждалось в переводе, – это тревога в каждом гортанном звуке.

– Посвети.

Андрей включил фонарик. Слабый луч света беспорядочно заметался, не доставая до стен и выхватывая из темноты одну темноту. Тогда Андрей направил его под ноги, и я различила фрагменты рисунка. Круг, широко очерченный красным. Внутри него – круг поменьше, состоящий из цепочки черных пляшущих фигурок. Я присмотрелась внимательней: козлы. Кругом одни козлы о пяти конечностях. Нет, пятая – это не конечность. Тьфу, – сплюнула я в сторону. Ничего аналогично скабрезного я никогда не видела. Нет, вру, конечно. Однажды видела в... Ексель!.. Во что я вляпалась?..

Сдается мне, в сатанистов.

Мы с Андреем переглянулись.

Как-то раз доктор наук, специалист по истории мировых религий и все такое писал для нашего издательства книгу о древнейших верованиях. Написав текст, он принес иллюстрации, чтобы посоветоваться – что стоит публиковать, а что напротив. И было о чем посоветоваться, однако! Сплошь непростые картинки. К одной из глав, которая называлась, как сейчас помню, "Ритуалы и ритуальные жертвоприношения в сатанизме", прилагалась картинка с этими самыми непристойными козлами. Публиковать ее, кстати, не решились. Скажу прямо: никому не захотелось дергать козлов за хвост. Ну их подальше. И быстренько вымыть руки.

Да, не знала я, что придется столкнуться повторно. Знала бы проштудировала главу, чтобы понять: чего эти, в траурных балахонах, делали перед пустым гробом? И знали ли они, что гроб с секретом? А если знали, то почему запаниковали?

Вдруг луч света, обшаривающий пол, споткнулся и замер. На холодной мраморной глыбе, накрытой одной простыней, лежала обнаженная девушка, совсем еще юная, почти ребенок. Белая кожа в цвет мрамора и простыни, красивое, но слишком белое лицо, густые волнистые волосы до плеч и черные стеклянные глаза. Я нагнулась и заглянула в них. Нас разделяли миллиарды световых лет. Она смотрела в себя, в свой необъятный и непроглядный для посторонних космос. Даже в подземелье я не сталкивалась с таким непроницаемым мраком. Я дотронулась до нее – она не заметила.

Наркота.

Рука Андрея дрогнула. Луч соскользнул куда-то в бок и мелко задрожал. У мужчин, я заметила, вообще слабые нервы, а у этого Андрея они совсем ни к черту.

Белоснежное тело девочки, распластанное на каменном кресте, было покрыто синяками, свежими царапинами и множественными следами укусов. На трогательном детском животике, пока не изнуренном диетами, и длинных стройных ногах, на которых так чудесно смотрелись бы белые гольфы и лакированные туфельки, – запекшаяся кровь.

Паша безостановочно лопотала, объясняя что-то на своем языке. Объяснения не требовались.

Девочка не подавала признаков жизни, но была жива. Пока жива. Кто знает, сколько дури вкатили ей мерзавцы. Ублюдки!

Я выхватила у Андрея мешок. Нащупав в нем косметичку с маникюрными ножницами, приналась кромсать веревки, которыми руки девочки были привязаны к железным скобам. Андрей, видимо, пришел в себя, достал из кармана зажигалку и пережег ею веревки, которыми были привязаны ее ноги.

– Поднимай... Да не так! Вместе с простыней.

– Ну, Паша, веди к выходу.

Мы спешно покинули место преступления. Не имея других вариантов, мы полностью доверились нимфе, и пошли за ней, сворачивая то направо, то налево, то опять направо. В конце концов я совсем запуталась и, случись что, не смогла бы отыскать дорогу назад. Наконец добрались до образцово-показательного забора. Никаких ворот я не увидела. Нет, не перелезем, и думать нечего.

– Паша?..

Присев на корточки, девушка проделывала странные манипуляции руками. Раздалось гудение, потом щелчок. Паша встала на ноги и навалилась плечом на абсолютно ровную секцию забора, и та отодвинулась.

Чудеса. Сразу за забором начинался густой лес. Девушка отошла в сторону, пропуская нас с Андреем и его ношей вперед. Первой вышла я, за мной – Андрей. И все. Паша исчезла. Нет, ей нельзя оставаться! Я прыгнула назад, к забору, – никого.

– Паша, – позвала я негромко. Никто не ответил. Сбежала, плутовка. Нехорошо бросать ее здесь, вряд ли она осознает, что подвергается опасности, но и девочку надо спасать, причем, не мешкая. Я включила фонарь, и мы с Андреем, не сговариваясь, медленно двинулись вдоль забора, высматривая тропинку среди деревьев.

Прошли метров сто, прежде чем обнаружили, что темная полоса леса прервалась. Просека. В этом месте на заборе большими печатными буквами было написано следующее: "Трудовая коммуна "Акрополь".

Посторонним вход воспрещен. Территория охраняется служебными собаками."

И тут меня осенило. Акрополь! Конечно! Вот тебе и разгадка к буриме.

Случается, что самые ясные мысли приходят к нам в ночи, посреди незнакомого леса, в полной неразберихе событий.

– Стой, Андрей.

Пожалуй, это имеет смысл, если он не из этих ублюдков. Не знаю, опять сомневаюсь. С одной стороны, его потрясло то, что мы обнаружили в обсерватории. Уверена, что потрясло. Если бы он был из этих – я бы заметила фальшь. С другой стороны, слишком не вовремя он появляется, чересчур не вовремя, вспомнить хотя бы случай в библиотеке. Если он не из этих, то как нашел меня и откуда узнал о подземном ходе? А с третьей стороны, если не он сообщник Ванды, то кто?.. Да нет, кто угодно, но не она, не может быть, не верю.

Кажется, выбора у меня нет, надо рискнуть и довериться Андрею.

– Я должна вернуться. Там Макс, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Объясни, что вообще происходит. Я как последний дурак...

– Не могу, – прервала я его пламенную речь, – Нет времени. Мне надо вернуться за Максом.

– Ты ненормальная, – отдуваясь, он прислонился к забору, чтобы передохнуть. Девочка лежала на его руках, не шолохнувшись.

– Да, – согласилась я, – Ненормальная.

– Ты соображаешь, что нас ищут с собаками? – он мотнул головой в сторону предупреждающей надписи.

– Да.

– Я пойду с тобой, – безапелляционно заявил он.

– Нет. Мы не можем бросить ее здесь.

– Тогда за Максом вернусь я один... Если ты уверена, что он здесь.

– Издеваешься? Я не протащу ее и пяти метров.

Он хотел возразить, но я не дала.

– Слушай, ты же видищь – ее надо доставить в больницу, немедленно!

Небо над лагерем озарилось. Салют, что ли? – удивилась я.

– Помоги переложить ее на плечо... – сказал Андрей сдавленно, – Да, так значительно лучше... Давай сделаем проще: доберемся до ближайшего телефона... Эх, блин, пока гнался за тобой, потерял телефон. Сейчас бы... Ладно, чего там... Доберемся до телефона и вызовем милицию. Они приедут и найдут Макса, если он здесь, разумеется, – закончил он с сомнением.

– Какая милиция? Ты соображаешь? Мы наделали здесь такого шороха, что пока будем искать телефон, они перепрячут Макса – и все, а милиция опять скажет, что он уклоняется от следственных мероприятий.

Лучше найди моих ребят. Запоминай: возле дома Ванды тусуется маленький смешной человечек. Это мой жених, его зовут Кшысь...

– Как, еще один? – насупился Андрей, – Слушай, старушка, а не многовато ли женихов для тебя одной?

– Возле твоего дома дежурит Николаша... – продолжила я, игнорируя "старушку". Потом, все потом, – Он такой... Ты сразу поймешь.

– Ну дае-ешь... – потрясенно протянул он, смахивая со лба пот.

– Не понимаю, как ты мог его обмануть... – гнула я свое, – Ладно, не важно. Скажи им обоим, пусть в быстром темпе подтягиваются сюда. Пусть ищут меня по стрелкам, которые я буду ставить губной помадой.

Она у меня стойкая – не смоешь, не затрешь. Понял? Везде буду ставить красные стрелки...

Не слушая его возражений, я развернулась и побежала назад. На мое счастье, потайная дверь все еще была открыта. Значит, никто не знает, что мы выбрались с территории лагеря, и погони за Андреем не будет.

Прежде чем войти, я осторожно глянула и присвистнула. Неслабая иллюминация. Весь лагерь освещался яркими прожекторами, которые, переползая с места на место, тщательно обшаривали территорию. Я насчитала шесть лучей. А где сторожевые вышки? Где автоматчики с собаками?

Ой, накличу, типун на язык, нет, одного мало.

Достав из мешка "смерть сутенерам", я нарисовала первую стрелку на стволе дерева.

Чтобы провал в заборе не бросался в глаза, закрыла засекреченную дверь, проложив между косяком и автоматическим замком стопку использованных проездных талонов. Всегда знала, что они понадобятся. И пусть только кто-нибудь посмеет намекнуть, что случайность. Никакая не случайность, я всегда знала, что пригодятся. И вообще – случайностей не бывает. Есть простые и четкие закономерности, непознанные отдельными индивидуумами. Ясно выражаюсь? То-то.

***

Ко мне приближался широкий луч прожектора. Я нырнула в высокую траву и, распластавшись, прижалась к земле. Луч завис прямо надо мной. Заметят! испугалась я. Нет, ушел в сторону.

Я села и отодрала пластырь. Исколотая спицей нога болела, но это мелочи. У меня болело многое – содранная щека, например, или израненная камешками и сосновыми иголками подошва правой ноги, а еще горело горло и ныли мышцы рук. Одна боль гасила другую, и в целом жить было можно. Хуже, что зверски хотелось есть. Перед рассветом мне всегда хочется кушать, если я не сплю, конечно.

А рассвет не за горами. Факт. Небо на востоке уже сереет. Надо использовать последние ночные минуты с пользой для любимого кузена.

Передо мной – ровный ряд кустов, за ними – асфальтовая дорожка, а если дорожка, то куда-то ведет.

Остается выбрать направление. Пойду, как и прежде, направо. Но сначала, пожалуй, обуюсь.

Андрей подобрал сланец, который я потеряла у подножия железной лестницы, и предусмотрительно сунул его в мой мешок. Я обнаружила это в обсерватории, когда искала ножницы, но тогда было не до обуви.

Что за человек этот Андрей – не пойму. Надеюсь, он доставит девочку в больницу. А больше мне от него ничего и не требуется.