Текст книги "Сто глупых идей (СИ)"
Автор книги: Ник Венджинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)
Глава 17
Пока Эрнесто бегал вместе со следователем куда-то наверх, я оставалась в холле под пристальным присмотром полицейских. Один из них передал мне анкету, чтобы я отметила в ней непонятные пункты. Изо всех сил отодвигая момент сдачи заполненной анкеты, я с тревогой посматривала на двери лифта и лестницу, стараясь не выпускать их из поля своего зрения. Как оказалось, и меня тоже кое-кто не выпускал из виду.
Тяжелый взгляд мужчины придавил меня к полу так, словно накрыл многотонным блоком. Мы встречались с ним ранее, за обеденным столом. Я никак не могла припомнить его имя, и единственное, что я помнила о нем: он тоже русский. Но данный факт почему-то не желал меня успокаивать. Напротив, заставлял нервничать и раздражаться.
Интересный факт, но в моих заграничных поездках я несколько раз сталкивалась с неординарными обстоятельствами, когда наши жизни пассажиров или путешественников висели на волоске. И всегда возникало чувство общности с теми, кто с тобой «одной крови». В случае опасности все русские тут же забывали о своих различных социальных статусах, и люди самоотверженно и героически бросались помогать даже тем, кому они вряд ли бы стали помогать в иной, какой-нибудь тривиальной ситуации. В такие моменты все надоевшие до зубового скрежета напевы про «русских алкашей», «ленивых медведей», «падших духом тупиц» и «проституток Наташ» – всё это переворачивалось с ног на голову и становилось кристально ясно: это отвратительная клевета, в которую всех заставили поверить. Весь мир заражен русофобией. А в это время русским залепляют рты, не позволяя даже вякнуть о достоинствах своей нации – это тут же рассматривается, как пропаганда запрещенных законом лже-ценностей, раздора или как «недоказанные исторические факты». Мы все обязаны восхищаться чужими культурами, религиями, языками, но только не богатством своего собственного духа и землей предков. Если человеку сто раз повторить, что он дурак, то на сто первый раз он им станет и начнет вести себя соответственно. Он сам о себе так будет говорить и даже думать, ибо жить, согнувшись в три погибели, когда на спину поставили ноги в кирзовых сапогах – это еще нужно умудриться выжить, а не сгинуть вместе с теми, кто когда-то первыми бросались грудью на амбразуру, не желая предавать правду в своих сердцах. Первыми всегда уходят лучшие.
В ситуации, опасной для жизни, почему-то всегда открывалась некая потайная дверь, и всё становилось четко видно: где тут русский, в ком всё еще горит ярый огонь Рода, а где – нет. Именно в такие моменты мне в полной мере становились понятны слова зарубежных политиков о том, что русские – это самый стойкий, вольнолюбивый и сильный духом народ, поэтому о господстве на политической арене не стоит и мечтать, пока русские не будут лежать на поле с разрезанной грудью, пока их последний ребенок не позабудет свой родной язык и не начнет предпочитать ему иностранный; пока не угаснет пламя, питающее Русский Дух и силу воли...
Вот и этот мужчина, сидевший напротив, не распространял в мою сторону флюиды «родства крови», а даже наоборот – показывал пропасть настолько устрашающую, что казалось, еще немного и я провалюсь в нее, как в огненное чрево мерзкого демонического отродья.
Мужчина, нервно усмехнулся и, поднявшись, неспешно направился в мою сторону.
– Привет, – поздоровался он со мной, теребя свою золотую запонку.
– Привет, – выдавила я в ответ.
– Ты, кажется, Полина?
– Мы разве переходили с вами на «ты»?
Он хмыкнул и, не растерявшись, пояснил:
– В иностранном языке нет разделения на «вы» и «ты». Особенно в английском. Я вырос в Америке, мне привычно так обращаться.
– Вы ошибаетесь. Насколько мне известно, даже в английском имеется «вы» и «ты». Просто это считается устаревшим обращением. К тому же, вы обратились ко мне не на иностранном языке, а на русском.
– Знаешь, как говорят: «С врагами на «вы».
– Кто так говорит? – вскинулась я, чувствуя, как нечто яростное разгорается внутри. Меня всегда бесили все эти псевдо-православные и псевдо-славинисты, прикрывающие своё невежество культом предков.
– На Руси так говорили, не знаешь? «Иду на «вы» – это знаменитое выражение одного чувака, – важно поучал меня незнакомец. – У меня профессорское звание, между прочим. Я преподавал в университете, а тут ты собралась со мной спорить. Даже забавно.
– Возможно, это выглядит забавным, но мне тоже известно, что прежде, чем назвать человека на «ты», к нему присматривались, касались его биополя...
– Можешь коснуться моего, если хочешь, – с намеком мотнул он головой в сторону лифта. – Зачем тебе этот креол? Ты же русская баба.
– Эрнесто на половину русский, – процедила я, но, в то же время, меня взбудоражил его вопрос: значит, нас с Эрнесто уже считают парой? Боже, но ведь никто не знает, что он холост, теперь все думают, будто я на правах любовницы... Какой жгучий стыд! И одновременно трепещущая в сердце радость нашей тайны.
– А! – отмахнулся собеседник. – На половину – это уже седьмая вода на киселе!
– А вы знаете, что это значит?
– Далекий и никчемный – вот что это значит, детка, – осклабился мужчина, демонстрируя свой идеальный набор вставных зубов.
– Нет, это всего лишь потомок, седьмое колено. Это вовсе не так далеко. Это, как раз ровно столько, сколько обязан каждый человек помнить и знать о своем роде. Дальше уже для избранных.
– А ты, можно подумать, знаешь свой род до седьмого колена? – усмехнулся зубастый.
– Знаю и больше. Моей семье повезло: бабушка по отцу сохранила родовую книгу, в то время как всех остальных знакомых эти книги заставили в свое время привезти в столицу под предлогом переписи населения, где их и сожгли.
– И как, помогает это знание? Судя по тому, что мы о тебе знаем – не очень...
Меня обдало ледяной водой. Захотелось броситься к себе в комнаты, но я преодолела страх и смело уточнила:
– «Вам» известно?
– А ты думала!
– Мне противно с вами разговаривать. Прошу вас отойти.
– Цыпочка, не слишком ли много на себя берешь? – и его влажные глаза заблестели каким-то демоническим светом, а чересчур суженные зрачки мужчины сделали его похожим на инопланетное существо. – Память, я смотрю, у тебя короткая, как у курицы.
– Еще одно слово, и я всё расскажу Эрнесто!
– Ха! – нагло рассмеялся мужчина, и тут мне впервые пришло в голову, что он, возможно, находится под наркотическим опьянением – вот откуда это отвращение к нему, словно он болен, заражен психическими паразитами! – В таком случае я откланиваюсь, а то мне скоро давать свидетельские показания. Надо хорошенько припомнить, в каком состоянии от тебя вышла Инга... – и он задумчиво постучал холеным пальцем по своим губам. – Говорят, ты ее чем-то ударила по голове. Сколько дают в этой стране за убийство, не знаешь?
– Что? – тихо переспросила я, чувствуя, как пол уходит у меня из-под ног, а холл плывет перед глазами.
– Ты же, надеюсь, не питаешь надежд, будто в комнатах такого шикарного отеля не установлены скрытые камеры видеонаблюдения? Если они имеются в любом вонючем придорожном мотеле, то тут и подавно на каждом углу. Не переживай, твою аппетитную круглую попку уже сняли во всех ракурсах, – ядовито улыбнувшись, промурлыкал собеседник, после чего поспешил удалиться вместе с полицейским.
А в моем мозгу лихорадочно проигрывались события, предшествующие незабываемому путешествию вместе с Эрнесто в снежную долину и загадочную пещеру. Вот Инга перед моим внутренним взором, вся она такая живая и надменная... вот ее обвинения, нападки, царапины на моей коже... наша недолгая схватка... приземление Инги на ковер и удар головой о ножку стола...
Господи... Отсроченная смерть! Это я оттолкнула Ингу, она из-за меня упала!.. Непреднамеренное убийство, совершенное по неосторожности. А в случае, если в морге обнаружат клетки моей кожи под ее ногтями – то злонамеренное. И доказать, что это была самозащита – невозможно. Хотя, если действительно в моих апартаментах установлены скрытые камеры, то Эрнесто сможет мне помочь... Но откуда этот русский знает? Он уже видел запись? А если он забрал запись, заплатил кому-то за сокрытие информации? Тогда... тогда я в безвыходной ситуации!
Мне сделалось дурно, закружилась голова, загудело в ушах, мгновенно пересохло во рту, а удары сердца грозились перейти на сверхзвуковую скорость... Извинившись перед полицейским, я попросилась в туалетную комнату, и он, странное дело, даже не воспротивился. Видимо, мой внешний вид говорил сам за себя.
Ворвавшись в туалетную комнату, я заперла за собой дверь и, подлетев к зеркалу, увидела свои полоумные глаза. Никогда в жизни я не была так напугана! Зеркало отдалялось от меня, затем снова приближалось, искажая изображение. Где-то на задворках сознания, я отметила, что так может происходить лишь в случае резких скачков давления, в том числе на глазном дне, но то, что произошло дальше не нашло в моем логическом аппарате никакого вразумительного объяснения.
Кто-то открыл запертую изнутри дверь, в то время как я неотрывно смотрела на свое расплывающееся зеркальное отражение, не в силах заставить себя повернуть голову в сторону входной двери. Время, словно став жидким, киселеобразным, потекло по направлению к вошедшему, и вместе с моей волей оказалось в полном распоряжении незваного гостя. Не успела я удивиться, как что-то мягко, я бы даже сказала, что деликатно, проникло под мою кожу, будто в теплый торт вогнали праздничную свечу, которая вот-вот расплавится, а потом еще и еще... И почти сразу же фонтан крови брызнул из пулевого отверстия прямо на зеркало, запачкав белоснежную раковину и золотистое убранство туалетной комнаты.
Ужаса не было, лишь недоумение, с коим я отшатнулась от раковины и зачарованно посмотрела на пол, куда хлестала кровь из расстрелянного тела – словно чужого, холодеющего, бьющего тревогу... Впервые мне пришла в голову мысль, что я не жила, а просто существовала, пребывала в теле, как во временном прибежище, футляре. Всю мою жизнь мне казалось – только казалось! – что я реальна, что я чувствую боль телом и душой, разрывая себе сердце от резких слов и гадких поступков окружающих меня людей, а на самом деле Я, настоящая Я, ничего такого не чувствует. Она всего лишь наблюдает со стороны, собирая информацию о пройденном этапе и делая некие пометки где-то там... наверху... куда меня уже неумолимо затягивало...
Еще пару минут назад я с осуждением смотрела на отвратительного наркомана, теперь же, поражаясь чистоте ощущений, я четко осознала, что сама являлась наркоманкой и даже не задумывалась об этом. И я ходила такой наркоманкой не год и не пять, а все свои двадцать девять... Если они мои, конечно, в чем я была уже не уверена.
А потом пришла невыносимая боль, и мозг смиловался надо мной, отключив от этой странной реальности, полной больных и аморальных людей.
Глава 18
Позвонить... ну, в какой-то степени это можно и так назвать. В конечном счете, это же тоже связь, открытие линии, а уж как она открывается – дело десятое. Для консультантов моего уровня существовал лишь один способ связи с Высоким руководством и исключительно в случае аховой ситуации, когда речь шла об угрозе жизни, и я жуть как ненавидел эти моменты. И дело было даже не в неприятном разговоре, который меня ожидал, не в том, что придется расписаться в собственном бессилии, а именно в том, каким способом открывался портал. Приносить жертвы и проецировать сознание в любую точку мира меня научили довольно рано, еще в юности, а вот воспринимать это спокойно я научился не так давно. Благо, в этот раз жертва не требовалась, так как разговор предстоял с противоборствующей организацией.
В моем кабинете было достаточно темно. Сквозь плотные шторы не проникал ни желтый свет фонарей, ни праздничных гирлянд, рассыпанных разноцветным кружевом по парку, и мне пришлось подсветить фонариком телефона, чтобы добраться до огромного зеркала, прислоненного к стене в укромной нише. Нащупав знакомые кнопки на задней панели, я устроился на полу перед зеркалом, дав себя просканировать, и приступил к разделению, как только в левом углу зеркала сверкнул зеленый глаз.
«Отлично, – отметил я, – убедились, что я – это я, а не кто-то другой с моей рожей».
Прятать зеркало не имело смысла. Даже если бы на кнопки наткнулась уборщица, дальнейшие действия она была не в состоянии воспроизвести, будь у нее трижды диплом физмата. Некоторым консультантам приходилось прибегать к химическим препаратам, но люди очень скоро становились неотличимы от Федора Фулхауса, а работать с наркоманами никому не нравилось. Мне же несказанно повезло: я один из немногих, кто был способен обходиться без инъекций «переходки», как ее еще называют.
Обыватели полагают, что круче лазерных технологий, Wi-Fi и мобильника с модулем для оплаты покупок ничего не существует. Если сказать им о межпространственных вратах – засмеют и посоветуют обратиться к врачу-психиатру. Забавные такие, эти обыватели. Особенно те, что с красными дипломами и докторскими степенями или те, которые с умным видом вечно посылают собеседника что-то «погуглить», о чем сами ни черта не знают. А ведь проецировать свое световое тело не так уж и сложно.
– Эх, – вздохнул я, прежде чем оказаться по ту сторону материка, в другом времени и пространстве.
Этот красивый кабинет, украшенный резными панелями из красного дерева и гобеленовыми панно с лесными пейзажами, уже окутали сумерки. Уютно потрескивал камин с догорающими углями; на журнальном столике, что примостился меж пальм, фырчал кофейник, и пар тонкой струйкой поднимался на фоне бордовых портьер, вырисовывая замысловатые узоры. Мужчина, что сидел в кресле, опустил газету и посмотрел на меня поверх очков, чуть спущенных на кончик носа, таким... пронизывающим до костей взглядом, что по телу невольно пробежала дрожь. Он не нуждался в очках, ибо способность его глаз мало чем отличалась от рентгеновской установки, но почему-то всегда носил их.
– Добрый вечер, – поздоровался я. – Мне бы переговорить по одному очень важному вопросу с...
– Я доложу о вашем прибытии, – поднялся высокий господин. Поправив свой безукоризненный удлиненный сюртук, он широким жестом указал мне на кресла. – Мог бы предложил вам присесть, но, как я вижу, вы всё еще не научились полностью материализовывать своё тело.
– Увы, – процедил я, поджав губы. Действительно, укор был заслуженным – я слишком много времени тратил на всякую бытовую ерунду и бизнес интриги, вместо того, чтобы совершенствовать свои навыки. – Ничего страшного, я подожду стоя.
– Как вам будет угодно, – и он чинно удалился.
Спустя пять минут двери кабинета вновь отворились, и мне пришлось поспешить пояснить причину своего неожиданного появления:
– Возникли обстоятельства, которые портят все планы. Мне нужна поддержка и информация. По всей вероятности, те, другие, в моих услугах консультанта больше не нуждаются, обращаться к ним за разъяснениями – только время терять.
– Мы знаем. Но тебе следует вернуться, как можно скорее. Той, чье световое поле активировано, грозит смерть.
Эти слова вонзились в меня ядовитыми стрелами, рассыпались по венам тонкими ледяными иглами, сковали раскаленным обручем страха...
– Я чувствую, как страх блокирует тебя... Не допускай этого, – пожурили меня, как плохо выучившего урок двоечника. – Позаботься о том, чтобы надежно спрятать девушку. Но тебе придется отказаться от связи с ней. Как минимум на один солнечный цикл.
– Почему так долго?
И тут я увидел огромный глобус, стоявший возле кресла. Подобный декор достаточно распространен, внутри еще мини-бар часто размещают. Вот только здесь баром и не пахло. Макет земного шара был усыпан редкими искорками. То тут, то там загорались огоньки. Какие-то из них едва тлели, какие-то вспыхивали заново, разгорались ярче, разрастаясь с пугающей скоростью. Все светящиеся точки имели разный цвет и форму: какие-то напоминали звезды, и количество их лучей заметно разнилось, а какие-то являлись шариками или молниями, ромбами или настоящими мини-созвездиями.
– Точки военных конфликтов, планируемых и приводимых в действие, согласно планам? – предположил я, так как уже видел подобный глобус там, где чаще всего и давал консультации. Но ответ меня удивил:
– Это «там» конфликтами увлекаются, а «тут» ищут тех, из-за которых все конфликты и раздуваются. Действуем на опережение.
Я вновь перевел недоуменный взгляд на глобус.
– Не думал, что их так много.
– Сейчас будет еще больше. Соответственно, и меры будут предприняты беспрецедентные. Клеймить своё стадо – это не такая уж простая задача. Видишь эти голубые овалы?
Я кивнул в знак согласия, уже собравшись возвращаться назад.
– Это активированные шишковидные железы. Вот, например, твоя, – и мне указали на точку, светящуюся на территории Чехии. – Представь себе, если они все соберутся и восстановят мост перехода между мирами, уберут временные барьеры...
– Квантовый скачок? – прошептал я, впервые понимая, какой опасности подверг жизнь Полины.
– Из тысяч одинаковых по характеристикам, потенциалам и открытым способностям, лишь единицы несут в себе подлинный уникальный код. Их будут искать, собирать и использовать. По принципу их работы продолжат строить храмы, повторяя форму шишковидной железы, строго соблюдая вибрационный диапазон, чтобы открыть порталы туда, куда их открывать нельзя... Ты должен уберечь девушку от посмертного вскрытия. Иди, всё остальное не столь важно. Иногда весь грандиозный план, все расчеты, надежды и вложения стоят того, чтобы кануть в лету, исчезнуть, ради спасения одного единственного... шарика.
Наши взгляды встретились, отразив полное взаимопонимание по обсуждаемому вопросу, и в мое сознание вошла четкая картинка того, как мне следовало поступить по возвращении.
«Посмертное вскрытие...» – звенело в моей голове так, словно кто-то ударил в церковные колокола.
Я не мог этого допустить, никак не мог!
Воссоединившись с телом, я вскочил на ноги и уже спустя секунду вылетел из своего кабинета в замке. Дожидаться лифта – это было выше моих сил, отчего я, перепрыгивая пролеты лестницы, вскоре оказался посреди холла первого этажа и принялся лихорадочно разыскивать глазами Полину.
«Она должна быть здесь... Я же оставил ее тут! Может, ее увели на допрос или она отошла в туалетную комнату?..» – крутился я на месте, то и дело натыкаясь на недовольные лица постояльцев отеля.
Посмотрев в сторону коридора, ведущего к туалетным комнатам, я на мгновение застыл в оцепенении. В тот самый миг пришло осознание: «Я опоздал».
Путь до туалетной комнаты, увиденной мной внутренним взором, казался настолько трудным, будто я плыл в некой вязкой жиже. Сопротивление оказывало всё, что меня окружало: люди, их взгляды, их липкая энергетика и даже тяжелый воздух. Добравшись до дверей туалетов, я замер у одной из них. Подергав ручку, понял, что она заперта...
Полицейский, стоявший неподалеку, бросил на меня косой взгляд, точно желая безмолвно урезонить, но когда я принялся ломиться в закрытую дверь, возмутился моей бесцеремонностью:
– Другие же открыты! Там девушка, я видел, как она туда вошла.
– Позовите кого-нибудь, – не своим голосом, воскликнул я, – позовите обслугу! Пусть принесут ключи от комнат! Срочно!!!
– Что с вами? – направился ко мне полицейский, настороженно кладя руку на оружие. – Вы не в себе...
Никто за дверью не отзывался, никто не издавал никаких звуков...
Отойдя на пару шагов, я с разбегу врезался в дубовую дверь плечом, понимая, что ее не так просто выбить. Но страх порой творит чудеса и наделяет неимоверной физической силой.
Не обращая внимания на направленное на меня оружие, я продолжал выбивать дверь, пока не показался управляющий, привлеченный глухими ударами посреди мертвенной тишины холла.
– Эрнесто... – удивленно заморгал он.
– Ключи!!! – заорал я, пребывая уже на грани помешательства, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что я ощутил, когда дверь всё-таки поддалась, слетев с петель, и вместе с выломанной дверной коробкой ввалилась внутрь туалетной комнаты.
Подскочил полицейский, что-то дико вереща в рацию на чешском, но он быстро умолк, увидев то же, что и я: Полина лежала на полу в луже крови.
Подскочив к ней, я бросился переворачивать девушку, чтобы понять, откуда кровь. Полина уже не дышала, ее глаза закатились, а пульс слабыми ударами отсчитывал последние секунды жизни.
– Не умирай, не умирай! – словно заклятие повторял я, не желая сдаваться и принимать очевидное: девушка даже на вертолете не дотянет до больницы.
Прибежали полицейские, попытались оторвать меня от ее тела, но бесполезно. Потом всё было, как в тумане: я требовал медиков, а мне отвечали, что они уже улетели... я просил прислать новых, а мне что-то рассказывали о занятости транспорта, о позднем времени... И тогда мне ничего больше не оставалось, как во всё горло позвать единственного человека среди всей этой компании праздно-любопытных людей, способного хоть что-то сделать собственными руками:
– Синь Лянь, Синь Лянь!!! – орал я как полоумный до тех пор, пока не увидел обеспокоенное лицо старого приятеля. Мой умоляющий взгляд и окровавленное тело в руках сказали ему больше любых слов.
Сбросив с себя пиджак, старик подбежал ко мне, по пути всадив кулак в живот полицейскому, решившему преградить ему путь, после чего опустился рядом со мной на колени. Бережно взяв девушку из моих рук, он положил ее на спину и разорвал верх ее шерстяного платья.
Полицейские разъяренно рванули к китайцу, решив заковать того в наручники за нападение на их коллегу, но я выставил руки в успокаивающем жесте:
– Он врач!! Позвольте ему сделать свою работу!!! Я клянусь – он врач!!!
– Эрнесто... – потерянно поднял на меня глаза Синь Лянь, – огнестрельное, четкое попадание в артерии... боюсь, что тут я бессилен. Но попробую остановить кровопотерю.
Я лишь рьяно закивал в ответ, когда старик принялся давить на точки, пережимать и перетягивать бесчувственное тело, словно мягкую, тряпичную куклу, коченеющую с каждой минутой...
Чудо действительно произошло: кровь, до этого бившая фонтаном, остановилась, будто кто-то просто выключил краник внутри тела. Синь Лянь тыльной стороной испачканных в крови рук протер свой лоб и сочувственно посмотрел на меня, помотав головой.
– Сделай для меня еще одну вещь, – шепотом попросил я на китайском, заранее зная, что моя просьба – это конец для Синь Ляня.
– Говори, – одними губами ответил он.
– Отвлеки внимание. Мне нужно вынести ее из отеля.
Глаза старика заволокло дымкой, он на секунду отвел опустошенный взгляд в сторону окна, будто вся жизнь промелькнула в эти мгновения перед его внутренним взором. И сколько же было глубины и мудрости в его глазах в тот момент! Внешне пустое, внутри – полное и цельное – это как раз про него...
Синь Лянь коротко кивнул мне, с величайшим достоинством поднялся на ноги, закатал испачканные в крови рукава своей некогда белоснежной сорочки, и я лишь успел сказать: «спасибо, друг», как китаец бросился на полицейских, точно разъяренная кошка. За считанные секунды, он, уложив в рукопашную двоих, вырвал из кобуры табельное оружие и направил пистолет на офицера, взяв в заложники еще одного.
– Все на выход! – закричал он. – Все вон!
Не прошло и минуты, как туалетная комната освободилась, а шум толпы, возбужденные переговоры по рациям, крики и приказы отодвинулись в сторону холла. В коридоре напротив выломанной мною двери никого не осталось, и тогда мне пришлось заставить себя сделать то, чего я еще ни разу не делал.
В фантастических фильмах это называют трансгрессией или телепортацией. Страшные и непонятные слова, когда на самом деле это просто продвинутая фаза того, что я проделывал еще десять минут назад, когда ходил на встречу. Скорее всего, такие мудреные названия пошли от соединения слов: «тело» и «порт», а «порт» это всегда была и есть анаграмма от слова «тропа», и не нужно никаких переводов с иностранщины, ведь когда-то люди это умели, о чем сохранились многочисленные свидетельства даже в рассекреченных архивах спецслужб, не говоря уже о засекреченных. Данная техника позволяла проецировать самого себя туда, куда требовалось перенестись, затем следовал перенос физического тела по уже установленному энергоинформационному коридору, тропе, синхронизация со световым телом и, как результат, исчезновение в одном месте и появление в другом. Проблема заключалась в том, что я и себя-то ни разу не переносил, не говоря уже о том, чтобы перенести кого-то вместе с собой. Память тут же услужливо подбросила случай, как во времена Второй мировой в одной камере ожидали расстрела десять человек. Фашисты на утро были крайне удивлены, когда вошли в камеру и обнаружили всего двоих, которые, как оказалось, отказались перемещаться, не поверив русскому старику с физиономией волхва, просившему встать сокамерников в круг и взяться за руки... А сколько таких случаев может рассказать фрау «Игла» – подобных инцидентов не счесть у нее в лабораториях. Ее эксперименты с сознанием людей давно могли бы перевернуть весь научный мир, если бы только вышли за стены закрытых полигонов и подземелий.
– Да, но все те люди были живыми и в сознании... – леденея от страха, подумал я о перспективе переносить бездыханное тело, и сразу одернул себя, вспомнив укор про страх, что блокирует энергетические потоки.
Прекрасно представляя, куда конкретно мне следовало перенести Полину, я проклял все те дни, потраченные впустую, и заставил себя отвлечься от суетного мира, от криков в холле и паники. Понадеявшись на помощь особых здешних волн, я быстро вошел в состояние транса...
Ликование от успешно совершенного перехода вновь сменилось ужасом и дикими воплями моего мозга: «Что, если уже слишком поздно?».
– Ничего не поздно! – упрямо потряс я головой и, подняв Полину на руки, побежал по нисходящему туннелю пещеры.
Вскоре, положив девушку перед ее же портретом, я разбил стекло витрины и вытащил картину, установив ее как можно ближе к Полине.
Я не имею ни малейшего представления, как Леонардо писал этот портрет и почему Наставник показал мне образ, говорящий о том, что кровь с картины должна помочь, но что-то изменилось, что-то неуловимое, и я почувствовал это всеми фибрами своей души. Одновременно пугающе грандиозное и чарующе-восторженное ощущение ворвалось в меня, и я, не веря собственным глазам, заметил едва различимое свечение вокруг головы Полины. Настоящий голубовато-серебристый нимб!
Красная краска портрета ожила, замироточила, обдав меня волнительным, чуть заметным сладковатым ароматом, и Полина задышала!.. Сначала медленно, почти незаметно, затем всё быстрее и быстрее... Не прошло и трех минут, как девушка открыла глаза и, повернув голову в мою сторону, произнесла, даже не открыв рта, но ее голос явственно прозвучал в моей голове:
– Больше всего на свете я боялась забыть тебя.
– Никогда! – выдохнул я в ее ладонь, опасаясь сжать в объятиях это хрупкое тело, едва успевшее вернуться к жизни. – Никогда этого не случится!
– Ты плачешь?
– Нет, – соврал я, с трудом произнеся одно-единственное слово.
Мы пробыли в таком положении: она – лежа, а я, сидя возле нее, припав к ее ладони своим лбом, минут пять, когда мне вспомнился наказ Наставника. Не зная, как объяснить Полине столь странный план дальнейших действий, и даже не представляя себе реакцию девушки, я замер в ожидании ее решения, после сумбурного изложения плана.
Она привстала, оперевшись локтями о пещерный пол.
– Если так надо, значит надо, – взвесив перспективы, заключила она. – Единственное, я умоляю тебя, Эрнесто, не горюй, если вдруг ничего не получится.
– Я устрою тебе пышные похороны и нажрусь на них, как последняя свинья, – сквозь слезы, выдавил я, скривив лицо в попытке улыбнуться.
– Только не бросай мне срезанные цветы, – погладив меня по лицу, прошептала она. – Я люблю живые...
– Всё уставлю горшками с живыми растениями! – пообещал я, борясь с искушением расцеловать ее.
Точно прочитав мои мысли, Полина остановила взгляд на моих губах и вопросительно подняла брови:
– Совсем нельзя касаться? Даже не одного поцелуя?
Я отрицательно мотнул головой.
– Солнечный цикл?
– Да.
– Тогда поспешим расстаться, чтобы побыстрее встретиться вновь, – улыбнулась она мне, когда из ее глаз покатились слёзы.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
