Текст книги "Макс Сагал. Контакт (СИ)"

Автор книги: Ник Никсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Я не знаю как.

– Неважно, во что мы верим. Мы идем одной дорогой. Подумай. Каков их следующий шаг? У тебя должно быть что-то. Хотя бы укажи направление.

Сагал вспомнил рисунок на льду, вспомнил чип в шее охотника и скачущий по реке камень.

– У меня ничего нет. Никаких зацепок.

Погребной разочаровано вздохнул. Не поверил.

– Военврач рассказал мне о твоих мыслях по поводу происхождения некоторых ран у охотника. Не только тебя беспокоят странности в этом деле. Артист считает, что тело отравлено инопланетной заразой и его надо сжечь. Только что заходила Татьяна. Она уверена, что труп подложил Комаров, чтобы дискредитировать добрых пришельцев. Хоть эта версия и кажется мне дурной, но я обязан проверить ее, как и остальные.

– Я знаю Комарова, у него руки по локоть в собственной крови, чужой он мазаться не будет.

– Она предложила спросить мальчика. Если это правда, он должен знать. Мы, конечно, попытались, но он молчит. Может, ты с ним поговоришь?

– Почему я?

– Ты много времени провел с Комаровым и его детьми.

– Этого еще не было в семье.

– Ты знаешь их психологию.

– Именно поэтому я и не буду пытаться.

Капитан опять сел на стул, закинул по-хозяйски ногу на ногу.

– Расскажи мне о них.

Сагалу не хотелось распинаться перед капитаном. С человеком его формации спор обречен на провал. Как правило, Сагал обходил стороной ему подобных, предпочитая не тратить драгоценное время. Однако сейчас он сам находился на распутье. Давно не чувствовал себя настолько неуверенным в своих убеждениях.

– Комаров из тех, кто всегда должен все контролировать. Он нетерпим к иному мнению, жесток. Усыновляет только подобных себе – мальчиков, которых в прошлом унижали и избивали собственные родители. Такие дети легко внушаемы. Им запрещено без него уезжать из дома; нельзя читать определенные книги, смотреть телевизор, пользоваться интернетом. Это примитивный психокульт, в центре которого семья, и каждый должен вносить свою лепту для общего блага. Для сыновей Комаров почти бог. Они готовы ради него на все и никогда его не предадут.

Проведя несколько месяцев с Комаровым и его детьми, Сагал с ужасом стал замечать за собой странные проявления. Играя роль послушного веруна, окруженный авторитетом главы семьи, безоговорочным послушанием детей, он вдруг поймал себя на мысли, что его план по дискредитации уфолога – кощунство. Он намеревался предать почти святого человека. Мысли Сагала замещались мыслями послушного члена семьи. Он искренне любил Комарова, почитал и с радостью поддакивал каждому слову.

Погребной какое-то время молчал, уставившись в одну точку.

– Так и надо, – сказал он в пустоту. – Истинная дисциплина. Уважение тому, кто дал еду и крышу над головой. Как уважение родине.

В палатку вошел Паша.

– Товарищ капитан, не отвлекаю?

– Заходи, Паш. Чаю горячего будешь?

– Нет, спасибо, товарищ капитан. Предпочитаю холодный.

Паша аккуратно положил тряпочный сверток на стол и развернул. Внутри лежала, отмытая от крови, пластинка из шеи охотника.

– Выяснил, что это? – спросил капитан.

– Нет, – виновато осекся Паша. – Но есть кое-что интересное. Материал тонкий, но очень крепкий. Видите эти полоски? Похоже на электропроводящие дорожки, как на микросхемах. Только я не смог отыскать ни одного элемента. То есть транзистора или конденсатора. Хотя, возможно, они очень маленькие. Я бы очень осторожно предположил, что это некий передатчик сигнала.

Погребной поднес пластинку к носу. Понюхал. Потом победно потряс ею в воздухе.

– Первое доказательство! Отправим ученым, пусть просветят своими рентгенами. Представляешь, как они удивятся, Паш? Никто еще ничего подобного не видел.

– Я видел.

Погребной изменился в лице, его правое веко задергалось. Вместе с Пашей они уставились на Сагала, как на пророка, собиравшегося открыть им тайну мироздания.

– Такой же чип Комаров показывает своей пастве каждый вечер между ужином и очередной байкой про летающие тарелки.

Паша и Капитан переглянулись.

– Поэтому вы знали, где искать, – сказал Паша.

– Уверен, что чип такой же? – спросил капитан.

– Внешне похож.

Погребной задумчиво облокотился на спинку стула, подпер подбородок рукой и спросил:

– Он говорил, зачем нужен чип?

– Радиопередатчик или что-то вроде того для связи с зелеными человечками, – Сагал помолчал, оглядывая изумленные лица собеседников. – Но вы же всерьез не верите в то, что его похищали?

Погребной перевел выжидающий взгляд на Пашу, интересуясь его мнением.

Паша неуклюже засуетился.

– Я… наверное, согласен с… – он кивнул в сторону Сагала. – Похищения и это все, как-то не верится.

– Все истории с похищениями – выдумки.

Погребной рассматривал чип.

– Все практичное – просто, – заговорил он опьянелым голосом. – Мысли струятся по нервным окончаниям, как пули по стволу. Остановить нельзя, никто не может. Как тогда… отключить… Завладеть магазином. Подкладывать холостые патроны, и автомат не заметит разницы, – Погребной внезапно вскочил. – Как же это… просто. Возвращать обратно с меткой. Идеальный разведчик, который сам того не ведает. Гребаный… Они знают нас лучше, чем я думал.

– Комарова никто не похищал! – взорвался Сагал. Дау испуганно спрыгнул с колен и пулей выскочил из палатки. – Он психически больной человек, параноидальный шизофреник!

Сагал понял, что потерял контроль, но остановиться уже не мог.

– Его отец был алкашом. Избивал его, резал бритвой, тушил об него окурки. Детство Комарова было адом. Позже его сознание отгородилось от правды, создав ложные воспоминания о похищении пришельцами. В психиатрии это называется конфабуляция.

– Это всего лишь версия.

– Диагноз в его медкарте. В четырнадцать лет он два года пролежал в психбольнице. И потом еще дважды туда возвращался. Шизофрения, галлюцинации, панические атаки…

– Меня бы удивило, если бы врачи поверили ему.

Сагал был в ярости. Он давно не выходил из себя, да еще из-за спора о мракобесии. Что с ним происходит? Почему это место так на него влияет? И главное, что будет дальше?

– Ты однажды поймал Комарова на ошибке. А теперь сам падаешь в эту же яму.

– Я не ошибаюсь! – заорал Сагал.

– Никогда?! – прокричал в ответ Погребной. Ему явно нравилось провоцировать его.

Сагал сжал кулаки и промолчал. Воздух наэлектризовался от напряжения.

– Вот так на пустом месте в обществе возникают новые мифы, – заговорил Паша учительским тоном. – Люди доверчивы. Их надо просвещать, рассказывать, как искать доказательства, учить не попадать в руки обманщиков типа Комарова и ему подобных.

Погребной оглядел обоих полным сожаления взглядом.

– Паш, не стой над душой. Сядь уже.

Парень плюхнулся на стул, не сводя с капитана глаз.

– Как-то мою разведгруппу забросили в точку. Не скажу, где и зачем – дело под грифом, за раскрытие под трибунал пойду. Скажем так, задача особой важности, нужно взять человека против его воли в одном месте и перевезти в другое, чтобы никто не заметил. Представьте, горная местность, ни деревень, ни поселков в округе. Ночь, темнота кромешная. Подошли мы к лагерю боевиков. Сняли троих бесшумно, взяли цель. Когда отходили, нарвались на засаду. Орла гады положили, отличный парень был. Нас с Артистом потрепали хорошо, но мы ушли глубоко в лес. Я потерял «ночник», шел вслепую. Заблудился. Луны нет, тучи густые, вокруг кусты по пояс, все сливается. Не дышу практически. И вдруг вижу – впереди вспыхивают белые огоньки. Вижу их четко, понимаю, что не глюки. Приближаются они ко мне, и тут я понимаю, это глаза противника светятся. Я вспорол ему грудь ножом, он и пикнуть не успел. С тех пор гадаю, что это было. Знамение? Кому-то нужно было, чтобы я остался жить. Думаю, сама Земля мне помогла. Чтобы спустя годы я приехал сюда, на Байкал. Потому что здесь сейчас решается ее будущее.

Погребной какое-то время оценивающе разглядывал Сагала и Пашу, читая в их взглядах новые знаки.

Газовые пушки послушно рычали на фоне напряженной тишины.

ГЛАВА 7

Вещи в палатке отсырели и провоняли половой тряпкой. Впрочем, от самого Артёма пахло не лучше.

Ночью ему не спалось. Все мысли только о трупе на льду. Глаза закрываешь, и вот он лежит, прямо здесь, в палатке. Поза крестом, рваные раны на коже, лицо, искривленное в ужасных муках. Кричит мертвым ртом: «Не делайте этого!»

Пытки, которым его подвергли, чудовищны по своей дикости. Чем бедолага заслужил такое? Чем заслужил их Комаров, будучи мальчишкой? Почему пришельцы не похитили Артёма, когда был шанс?

Удача? Совпадение? Или нечто другое?

«Стремление к цели всегда приносит плоды».

Как же прав был Осаму. Все видел наперед.

Артём вдруг осознал истинную ценность своей миссии. Он, Артём Смольный, сейчас в центре главного события тысячелетия. И в его руках ракурс, с которого люди узрят его. Он режиссер истории.

По ткани палатки полз мутный ореол восходящего солнца.

Тело страшно зудело, на коже появилась сыпь. Закончились влажные салфетки, поэтому Артёму пришлось обтираться мокрым ледяным полотенцем; волосы он сполоснул талой водой с шампунем – аж голова разболелась.

На куртке обнаружилась дыра по шву от подмышки до живота. Наружу торчали провода электронного утеплителя. Еще не хватало сдохнуть от удара током.

Артём вырвал провода с корнем.

Вот тебе и самая крутая фирма в мире. Вспомнилась фраза Стаса, а может и Дениски: «Нет ничего лучше меха». Будучи ярым противником меха зверей, Артём со стыдом признал, что сейчас с радостью променял бы свою высокотехнологичную одежду на меховую шубу.

Кто-то подошел к палатке и открыл замок. В лицо Артёму ударил свет.

– Папа зовет, – сочувственно сказал Дениска.

Артём вылез, ополоснул лицо в морозном воздухе и как будто протрезвел.

Комаров обливался ледяной водой в стороне от палаток. Кожа на теле уфолога покраснела и набухла, будто слоев в ней на три больше, чем у Артёма. На правом боку и ноге виднелись здоровенные синяки – последствия падения с обрыва.

– Послушайте, – Артём решил действовать на опережение. – У меня в Москве человечек есть в органах. Решит вопрос Стаса за пару часов. Дайте телефон, я позвоню ему прямо сейчас.

Артём не ощущал вины за то, что поймали пацана. На работе нет места чувствам, они туманят разум. Работа – она же как война. А на войне случаются потери. Главное – цель. Победа. А кто проиграл – сам виноват.

Комаров обернулся, вытирая лицо полотенцем. На его бороде выросли заледеневшие косички.

– Где твоя камера? – спросил он, проигнорировав все, что Артём сказал.

– Со мной, где ж еще.

Комаров выжидательно уставился – давай, мол, снимай.

Артём полез в карман, стараясь не смотреть Комарову в глаза. Черт знает, что у уфолога в башке сейчас творится. Что ему там инопланетяне нашептали через чип? А вдруг приказали убить Артёма? Между прочим, Комаров силен как бык, в честном бою с ним не справиться. Хорошо, что Артём никогда не дрался честно.

Комаров резким движением выхватил у него из рук камеру.

– Ты что это? – Артём опешил. Попытался забрать камеру, но уперся в каменный корпус Комарова. – Давай назад. Я такие шутки не люблю.

– Где остальные флешки с записями? Отдавай все и вали, – Комаров кивнул в произвольном направлении.

– Что вообще происходит-то, а? Это из-за Стаса? Я же сказал, пальцем его не тронут. Человечек у меня в органах…

– Твои услуги больше не требуются. Всё, с меня хватит.

Повисла пауза. Артём едва сдерживался, чтобы не взорваться.

– Я тебя спас вчера, забыл? Ты так и помер бы на камнях, если бы не я.

Комаров был непреклонен, его лицо отливало стальной решительностью.

– Никуда не свалю, – отрезал Артём. – Ты сам меня позвал.

– Я отзываю приглашение. Все, что ты снял, принадлежит мне, я заплачу за камеру и оборудование в двойном размере. Это мой фильм, я сам его закончу. А сейчас уходи. Пока по-хорошему прошу.

Намекает на ружье. Старый козел.

Артём не мог подобрать слов от возмущения. Кого этот быдлоган из себя строит? Сам фильм доснимет… Ага… Да что он понимает в этом!

Артём попытался успокоится. Отдышался.

– Подожди, Вадим. Давай не рубить с плеча. У нас возникло недопонимание в процессе. Это нормально. Так бывает…

– Нас всех чуть не поймали из-за твоего тупого упрямства. Стаса арестовали! Ты вообще понимаешь, что натворил? Вся моя жизнь прожита ради этого момента. Я наконец могу доказать, что был прав! Если меня поймают, мир не узнает правду. Власти снова всё засекретят. Поэтому я так осторожен, я их знаю. А ты ведешь себя как избалованный ребенок.

– Ладно, окей. Я немного перегнул. Но пойми, я так вижу фильм. Ты лучший в своем деле, а я – в своем. Поэтому ты и обратился ко мне. Мы заключили сделку, помнишь? Ты показываешь инопланетян, я делаю контент.

Дениска стоял за спиной отца, покусывая губы. Он чувствовал и свою вину за Стаса. Или отец заставил его чувствовать.

Комаров швырнул полотенце на снег и подошел к Артёму на расстояние вытянутой руки. Ткнул в лицо покрасневшим пальцем.

– Ты должен снимать то, что я скажу. Ходить, куда я разрешу, держаться маршрута. И если я говорю помалкивать, значит закрыть рот на замок.

– Воу-воу, погоди, папаша. Это ты своих детей можешь палкой пугать. Со мной такое не прокатит, – Артём скривил лицо от презрения. – Хотя и это у тебя получается не очень. Сын вон твой запуган до усрачки, ворует чужой телефон, чтобы музыку послушать. Вот до чего ты его довел.

Дениска стал белее снега. Комаров вполоборота оглянулся на него. В тот момент пацан хотел провалиться сквозь землю.

Артём уже не мог остановиться.

– Ты кто такой вообще? Кем ты себя возомнил, а? Быдло деревенское. Учить меня вздумал? Знаешь, сколько я дерьма сожрал, чтобы добиться всего? И я смог, а не как ты – просрал весь потенциал. Это мой фильм и только мой, я сделаю его таким, каким хочу. А ты, – Артём осмотрелся. – Ты не нужен мне, я сам все сделаю. У меня материала уже на бомбу. Я буду на высшей ступени. Как мне надоел этот гребанный холод. И семейка твоя надоела. Блять, как же хочу в душ! И перестать видеть ваши рожи!

Дениска испарился из-за спины отца.

Комаров достал из кармана мобильный телефон, нажал кнопку и прибавил громкости.

Из динамика полился разговор двух человек. Артём узнал собственный голос и голос учителя. Их недавний разговор, в котором обсуждались прошлые проекты. И методы работы…

– Ты… откуда это? Ты записал?

– Я хорошо понимал, с кем работаю.

Там же всё, вспомнил Артём. Вся подноготная его жизни.

Он резко выхватил у уфолога телефон и неведомым усилием сломал его, как шоколадную вафлю. Осколки распороли ладонь, впились в мясо. Кровь хлынула на снег.

– Черт! Сука! А-а-а-а!

– Я сохранил копию, – спокойным тоном сказал Комаров. – Итак, ты отдашь все записи, камеру и уедешь. Либо все узнают, как ты снимаешь свои сенсации.

Артём упал на колени, корчась от боли. Комаров присел перед ним на корточки.

– Или ты остаешься и делаешь мой фильм.

– Сука ты. Гнида.

– Сейчас решай.

Уйти? Сбежать? И отдать этому ублюдку такую сенсацию? Отдать свои записи… Такое даже вообразить нельзя. А если Комаров выложит их разговор с учителем… Все, к чему шел Артём… трамплин, возведенный им, – рухнет. Этого нельзя допустить.

– Да, остаюсь. Бинт дай! Перекись!

– Все, что тебе нужно, есть под ногами.

Артём нагреб здоровой рукой снег и приложил к кровоточащей ране. Зажгло. Адская боль. Заорал.

К врачу надо! Зашивать! Вдруг заражение?

– Денис, собери палатки, через полчаса выходим.

– Как же я?! Я… не могу.

– Я говорю – ты делаешь. Забыл?

Артём выдавил сквозь слезы согласие. Комаров посмотрел в небо.

– Они сегодня вернутся.

* * *

В детстве Макс любил проводить время на подоконнике за чтением захватывающих фантастических историй. Из окна дома на Котельнической открывался изумительный вид на Кремль и Москву-реку.

Когда отец запретил читать дурь, Максу оставалось довольствоваться только воспоминаниями о уже прочитанных историях. Именно тогда он научился представлять собственную память в виде огромной библиотеки с бесконечно высокими стеллажами. Историям отводился отдельный стеллаж в самом центре. Макс брал с полки воображаемую книгу и перед ним тотчас возникала картинка с роботами, атакующими несчастное человечество. Другая превращала Макса в капитана огромного космического корабля. Лучи бластеров свистели над Москвой-рекой, огромный космический крейсер зависал над башнями Кремля, в атаку на любопытных туристов отправлялся рой пришельцев-завоевателей. Иногда Макс открывал несколько книг и тогда истории переплетались, становясь еще интересней. Так протекали недолгие минуты отдыха между занятиями. И они принадлежали только Максу.

В тот день его привез домой личный водитель отца. Звали его Мишей, он был веселым дядькой, часто травил пошлые анекдоты. Тогда тоже рассказывал, но Макс не слушал – мыслями еще находился в кабинете ректора Маслова. Доска, мел в руке, за спиной самые уважаемые ученые страны. И вот рука сама рисует графики, складывает цифры и буквы в решение теоремы Ферма. Мысли летят впереди сознания. Внешне Макс собранный, уверенный – как и учил отец. Внутри – кричит и мечется. Он напуган до чертиков, ненавидит это место и всех, кто пялится на него.

Отец вернулся домой навеселе в компании чиновника РАН. Более трех часов Макс прождал за дверью, сидя на подоконнике и слушая их смех и болтовню. Его одолевали смешанные чувства – радость соседствовала с полной опустошенностью. Он шел к этой защите с того самого дня в нобель-комнате – учился упорно, не жалея сил. И вот долгожданный результат. Почему же он не прыгает от счастья? После защиты отец сказал: «Ты можешь больше». Этого и боялся Макс. Того, что может.

Когда чиновник выпорхнул на подкошенных из кабинета, Макс поздоровался, как учил отец – официозно и с почтением.

– Поздравляю с триумфальным достижением, юноша. В будущем ты заставишь нас гордиться тобой.

– Надеюсь.

– Ну, бывай, – чиновник шагнул к выходу, но тут же остановился и, обернувшись, заговорил вполголоса: – Помни благодаря кому ты всего добился. Твой папа гений, и, между прочим, – мой старый друг. Он наше сокровище, береги его.

В доме было правило: в кабинет отца можно входить только когда он внутри. Максу, по правде говоря, и не хотелось его нарушать. Кроме безделушек на полках и шкафов с макулатурой, там не было ничего интересного.

– Заходи, – отец глотнул коньяка, вчитываясь в статью в газете.

– Пап…

Зазвонил телефон. Отец взял трубку.

– А, Аркадий Степаныч, добрый вечер вам. Сколько лет… Конечно, про вас не забыл. Да, жаль вы не могли присутствовать. Конечно. Аркадий Степанович, всего себя вложил. Весь в меня? Спасибо на добром слове. Обязательно учту. Спасибо еще раз, Аркадий Степанович. До свидания. Буду рад увидеться на конференции.

Он положил трубку аккуратно, будто боялся сделать Аркадию Степановичу больно.

– Ты знаешь, кто это был? Яблочкин из Массачусетского. Даже дотуда слух дошел о тебе.

– Пап, как я справился? Тебе все понравилось?

Отец умял большим глотком полстакана коричневой субстанции. Следом закинул в рот ломтик лимона. Посмаковал, поцокал.

– Ты чуть все не завалил. Особенно когда мямлить в конце начал, переменные путать. Я думал, всё уже… Ораторские навыки надо бы подтянуть, будешь со мной в командировки ездить. Наука это не только цифры, сын. Нужно еще научиться заводить связи.

– Но ведь я доказал. Два года работал упорно, как ты говорил.

– Математические задачи – шалость, только мозг потренировать. Настоящий кладезь – астрофизика. Столько секретов еще, и ты их разгадаешь. В двадцать защитишь кандидатскую. А там и горы сворачивать, стремясь к Нобелю.

– Да, конечно, – выдавил из себя Макс.

Отец поставил на стол второй стакан, плеснул на глоток.

– Поможет расслабиться. Заслужил.

Макс бережно взял стакан, пригубил. Горло садануло пряным теплом.

– Только смотри, не улети. Мать заругает. Кстати, Олег Валентиныч пригласил на дачу на выходные. У него видеомагнитофон есть и кассеты с моими старыми лекциями. Посмотришь, может ухватишь чего нового. Ты умеешь найти росинку в океане.

– Конечно, пап. Как скажешь.

Несколько раз звонил телефон. Отец снова благодарил, обещал новые победы. Макс чувствовал себя абсолютно лишним. Он доказал теорему. Не отец. А поздравляют его…

– Пап… помнишь, ты говорил, что я смогу пойти в институт? Мне скоро шестнадцать, я бы мог сдать экзамены на следующий год.

– Макс, ты же не понимаешь, о чем говоришь. Институт – это неповоротливая махина, она для мирской толпы. Аудитории по пятьсот человек, толкотня… Дурь, одним словом. Ты же отупеешь там.

– У меня могли бы быть друзья.

Отец демонстративно хмыкнул.

– Друзья… Ну были у меня так называемые друзья. И где они сейчас? Кто спился, кто в НИИ зад просиживает, треть – в могиле. И что я от них получил? Друзей этих… мать их… Ни-че-го. И ты не получишь. Только дурью мозги засрут. В жизни важны только связи с полезными людьми. Там ты их не получишь. Я уже обо всем договорился, тебя будут индивидуально учить лучшие профессора. У них и опыта наберешься и знаний. Можешь называть их друзьями, если тебе так нравится.

– Они взрослые. Я хочу дружить со сверстниками.

– Тебе это не надо!

– Может, я сам решу?

– Когда добьешься чего-нибудь в жизни, тогда и решишь.

– Я добился. Доказал теорему, которую ты не мог.

– Это ерунда. Разминка. Ты можешь больше.

Макс набрался духу.

– А если я не хочу?

Отец отложил газету и откинулся на спинку стула.

– И чего же ты хочешь?

Он спросил воинственно, с вызовом. Макс снова увидел разодранные книги на полу, выломанные дверцы тумбочек стола. И воздух храбрости со свистом вылетел наружу из его легких.

– Не знаю.

– Это у тебя переходный возраст. Иди отдохни, завтра со мной поедешь, профессор Жданов тебя уже ждет.

Макс молча вышел из кабинета. Его выдержки хватило до гостиной, там чаша терпения переполнилась. Он упал на диван и слезы обиды полились бесконечным потоком.

Мать молча села рядом с ним. Они обнялись и сидели так долго. Последний раз она проявляла материнскую ласку, разве что в младенчестве. А ласка была нужна Максу все эти годы. Сейчас, в томных объятиях матери он пытался насытиться лаской. Она столько раз спрашивала: «Ты голоден?», «Ты заболел?», «Тебе постирать одежду?», «Принести воды?» Но ни разу не спрашивала: «Что ты чувствуешь?», «Что хочешь?»

– Мам?

– М-м…

– Ты слышала, как я стучался, как кричал… Почему не открыла дверь?

Она молча поглаживала его по волосам. Что она могла ответить? Что отец подавил ее волю? Что она не может ничего решать, потому что у нее нет Нобелевской премии? Она была замужем за самым умным человеком на Земле, неужели она могла сомневаться в его решениях?

Она не открыла дверь. И отец не открыл. Макс так и остался там. Взаперти…

Вечером того же дня отца куда-то вызвали. Он еще не успел мертвецки напиться, поэтому дошел до машины без помощи Миши.

Макс открыл его кабинет вторым ключом. Многие годы все считали, что отец потерял ключ в одну из попоек, но на самом деле он все это время был у Макса.

Мебельный набор отцу подарил кто-то из партийных чиновников. Тому он достался от другого чиновника, а другому – прямо со склада утвари, вывезенной из Германии после войны. Полвека назад за этим столом сидел немецкий генерал, а теперь сидит отец. Снизу на столешнице до сих пор осталась печать с орлом. На противоположной стене тоже был орел в золотистой рамке, только двухголовый, недавно сменивший висевший на этом месте серп и молот.

В шкафах за стеклом томились бесчисленные награды. Кубки, грамоты, ордена. На самом видном месте – золотая нобелевская медаль, а за ней раскрытый диплом. Если приглядеться, по линии сгиба диплома можно заметить проклеенный рубец по всей длине. Мать как-то нашла порванный на две части диплом в мусорном ведре и сохранила. Отец, протрезвев, склеил и вернул на место.

Макс сел на стул отца, покрутился. Когда-нибудь этот кабинет станет его собственным. Чиновники так же будут приезжать к нему на аудиенцию. Будут пить коньяк, заискивать, улыбаться ему сквозь зубы, подносить подарки, а потом просить о всяческих услугах.

«Самое главное – связи».

Хочет он такого будущего? Сможет ли повторить достижения отца, или останется вечно прозябать в его тени?

«Вглядитесь в Макса Сегалетова. Сына Михаила Сегалетова, нобелевского лауреата и гения, вдохновлявшего нас на новые достижения. Его сын бездарность, смутная тень великого ученого. К сожалению, иногда яблоко слишком далеко падает от яблони».

Сегалетов, Сагалет… Сагал.

Макс наткнулся ногой на металлический сейф под столом. Внушительный, такой одному не поднять.

В голове промелькнула мысль – внутри деньги. В конце концов, Макс заработал их сегодня и может потратить на что захочет. От водителя он слышал, что на «Горбушке» можно в автоматы играть или сходить посмотреть кино в видеосалон.

Где ключ от сейфа? Отец не носит его с собой. Он рассеян, вечно теряет документы и кошелек. Значит ключ спрятан здесь, в кабинете.

Макс обшарил выдвижные ящики, полки, книжные шкафы, осмотрел гардеробную.

Ничего.

«Ты умеешь найти росинку в океане».

Нужно только представить тесные обшарпанные стены, две табуретки, запах мочи…

Макс открыл стеклянную дверцу наградного шкафа, снял нобелевскую медаль с пьедестала. Прямо за ней хранился ключ.

Содержимое сейфа не разочаровало. Денег полно, небольшой пропажи отец и не заметит.

Сердце у Макса отчаянно колотилось. Неужели он действительно делает это?

Кое-что еще в сейфе привлекло его внимание. Под днищем располагался тайник. Внутри хранилась папка – пожелтевший картон, обветшалая бумага. Такие папки Макс видел только в библиотеках или у профессоров, работающих в институте по полвека.

Заглавную надпись на папке Макс узнал сразу. Знаменитая работа отца, за которую он получил нобелевскую премию. Только в графе «автор» значилась чужая фамилия.

Макс пролистал папку. Графики, формулы, пояснения. Для непосвященного – абракадабра, но только не для Макса. Великую работу отца он знал назубок. И это была она, только написанная на год раньше неким Ароном Квартовичем.

Из папки выпала фотография. Черно-белая, обшарпанная. На ней два молодых человека в белых халатах стоят на переходной площадке токамака. Макс узнал это место – старая лаборатория отца. И тот самый токамак, ставший источником вдохновения для революционной работы. И одного из молодых людей Макс тоже узнал. Словно на самого себя смотрел, только шевелюра на голове пышней и кудрявей.

На обратной стороне надпись ручкой:

«Миша Сегалетов и Арон Квартович. Друзья. 1968».

Если они работали вместе, почему Макс никогда не слышал об этом Квартовиче? И почему на работе отца значится его фамилия?

Макс вдруг почувствовал приступ внезапного страха. Будто опять ступил на тонкий лед, по которому прямо сейчас разбегались трещины.

Он сунул фото в карман, папку и деньги швырнул обратно в сейф. Закрыл или не закрыл – не запомнил. Задыхаясь, он бежал по деревянному полу. Существовало только одно место, где ему хотелось сейчас быть. Место, где он мог расслабиться и подумать о случившемся. Уйти в себя…

Нобель-комната.

* * *

На ужин Мандарханов подал макароны с тушенкой, чем вызвал небывалую радость у военных. В довесок каждому досталось по хвосту жаренной рыбы, которой лесничий прихватил из домашних запасов.

– Байкальский омуль. Только у нас такая вкуснятина водится. Угощайтесь. Пальчики оближешь.

Сагал опасался, что Дау подавится костями, поэтому псу пришлось обойтись сухим кормом. Дау не обрадовался такому предательству и несколько раз порывался нырнуть в чужие тарелки.

Ужин прошел в тишине под стук алюминиевых ложек. Пировали скучно, каждый думал о своем. Все устали. Только Танька, казалось, не имела в организме подобной опции. Она носилась по палатке взад-вперед с блокнотом и инопланетной мензуркой, что-то записывала, высчитывала, опрашивала военных – кто и что видел накануне. Паша предложил ей полную чашку макарон, но она отказалась, любезно поблагодарив его за заботу.

– Помнишь, капитан Чузика, ну того ахалая с бородой по грудь, которого я снял с опушки? – спросил Артист у Погребного – Плечо пробил ему, смазал чуток. Какой пловчик он готовил, даже с одной рукой. Мм… Представь, что он мог сделать с двумя. – Артист катнул по столу пустую чашку. Облизнул пальцы. – Бурят, добавь еще макарон. Ака объедуха у тебя выходит.

Мандарханов остановил чашку рукой и секунду-другую смотрел напряженно в стол.

– Можно меня так не называть?

– А как тебя называть?

– Михаил, Миша. Это мое имя.

– Как скажешь, Миша, – съязвил Артист.

– Тебя оскорбляет слово «бурят»? – спросил вдруг капитан Погребной.

Все это время он сидел погрузившись в собственные мысли.

Мандарханов с опаской покосился в его сторону. С первого дня встречи лесничий боялся капитана как огня.

– Что молчишь? А? Бурят!

– Извините, – Мандарханов собрал чашки со стола и направился к выходу из палатки.

– Ты куда? Я не разрешал уходить!

– Помыть… хотел, – Мандарханов обернулся. Его смуглое лицо побледнело.

– Капитан, да ну его, – попытался вразумить его Артист.

Погребной отмахнулся от подчиненного.

– Я русский. С гордостью несу это знамя. А тебя буду называть так, как посчитаю нужным. Знаешь почему?

Мандарханов знал, но не пошевелил ни единой мышцей.

– Потому что могу.

* * *

Сагал вышел на улицу – подышать. Стемнело. Полная луна сияла над озером в окружении множества звезд. Блеклая полоска отраженного света тянулась по льду до самого горизонта, напоминая гигантский меч джедая.

Мандарханов курил в стороне от палаток. Сагал заметил его по яркому угольку папиросы. Рядом с лесничим на снегу стояло ведро с отмокавшей внутри посудой.

– Закуришь? – предложил Мандарханов. – Ах да, забыл…

Они постояли несколько минут в тишине.

– Негоже человека кликать по-звериному. Для того и придумали имена, – Мандарханов глубоко затянулся. – Какая разница, какая нация, главное же – уважение к человеку.

– Условности – любимая забава людей, – сказал Сагал. Выдержал паузу и добавил: – Выпить есть?

– Не пью я грязь эту. Прости, что так говорю, оба брата от этого померли.

– Грязь при правильном применении обладает лечебными свойствами.

– У тебя что-то плохое случилось? Кому-то из родственников помощь нужна? В этих местах, знаешь, водится сила, она вытягивает из людей пороки, душу успокаивает. Не зря Байкал кличут дедушкой – за мудрость.

– Это просто озеро.

– А ты попробуй. Это нетрудно. Надо только поверить.

– Что же дедушка твой не вытянул пороки из тех, кто охотника порезал на куски? Слабоват твой дедушка оказался.

Мандарханов выдохнул густой дым.

– Ты злишься. Духи прогонят печаль, если ты попросишь.

– Боюсь, духам не о моей печали надо беспокоиться.

* * *

Интуиция подсказывала Сагалу – он что-то упускает.