Текст книги "Сон, сновидения и смерть. Исследование структуры сознания"

Автор книги: Нгагва́нг Ловза́нг Тэнцзи́н Гьямцхо́

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

В течение первых двух лет сеансов психоанализа она почти не упоминала о проблеме мочеиспускания, но однажды сказала, что приятное ожидание посещения оперы было нарушено из-за опасения, что она не купит билет на место у прохода, чтобы иметь возможность выходить в туалет. Она ощущала проблему мочеиспускания, как такую, которую нельзя решить, тогда как избавиться от бессонницы возможно. Поэтому мы часто говорили о ее бессоннице, и понемногу она рассказала, что именно представляет себе, когда не может заснуть: страх, что какой-нибудь мужчина может влезть в окно и попытаться изнасиловать; она, конечно, будет сопротивляться, и тогда он убьет ее. Я спросила, как она думает, кто будет этот мужчина. Она не смогла объяснить, как и то, почему он должен появиться в то время, когда она будет одна.

Я сказала: «Он – один из ваших образов; вы выдумали его и поместили под окном». Она отказалась это признать и настаивала на том, что подобные вещи происходят довольно часто и что она принесет мне вырезки из газет о женщинах, на которых нападали мужчины, хотя ей никогда не встречалась статья, в которой мужчина залез бы к женщине через окно, чтобы изнасиловать и убить ее.

Наконец, чтобы заставить ее проанализировать придуманную ею фобию, я рассказала шутку о женщине, которой приснилось, что к ней приближается высокий красивый мужчина. Женщина закричала: «Что вы хотите со мной сделать?» Мужчина ответил: «Я еще не знаю, мадам, это ведь ваш сон!» Моя пациентка впервые рассмеялась и сказала: «О боже! Это же моя история!» Сеансы продолжались, и постепенно фантазии приобрели эротическую окраску: «Я ложусь спать, думая об убийце, который влезает в окно, целует меня и занимается со мной любовью». (Эротизация – самый эффективный путь преодоления многих пугающих воспоминаний и фантазий!) Со временем Мари-Жозе перестала принимать снотворное, но вместо этого ей приходилось заниматься мастурбацией, чтобы заснуть. Ее беспокоило, что она вынуждена это делать, хочет она этого или нет.

Еще одной её проблемой была мать. «Она постоянно звонит мне, всегда приглашает на концерты, хочет, чтобы я вернулась домой. Она ужасна, она не хочет оставить меня в покое!» – жаловалась Мари-Жозе. Мы много говорили об этом, и у меня сложилось впечатление, что муж заботится о ней почти как мать. У Мари-Жозе была еще одна забота, которую она не считала проблемой: она не хотела иметь детей. В какой-то мере она сама была еще ребенком, и мне казалось, что она считает, будто мать может быть только одна, – ее мать; а она должна оставаться маленьким ребенком с мочевым пузырем маленькой девочки.

Однажды она рассердилась на меня. Она сказала: «Я полагаю, вы довольны, что я сейчас могу легко заснуть... Однако, мои дневные проблемы остались, и мать по-прежнему беспокоит меня!». Я ответила: «Возможно, я для вас плохая мать, потому что не помогла решить ваши проблемы». «Да, – ответила она. – Вы недостаточно мне помогаете». Я попросила ее побольше рассказать мне о том, что она чувствует по этому поводу, и она объяснила: «Вчера я ездила к Сюзанне, пожилой подруге моей матери, к которой я очень хорошо отношусь. Поблизости не было парковки, поэтому я вынуждена была попытаться подъехать близко к ее дому, потому что мне страшно переходить через пустой бульвар, а другого пути нет. Я полчаса кружила по улицам в поисках места для парковки. Понимаете, мне опять было очень плохо! Потом мне пришлось искать, как подъехать к дому моей приятельницы, потому что там одностороннее движение. Наконец я нашла замечательный выход: я пересекла бульвар, проехала в обратном направлении по улице с односторонним движением и припарковалась как раз перед домом Сюзанны. Она сказала: «Ты опоздала, я уже думала, ты вообще не приедешь». Мне было очень стыдно, потому что я не могла рассказать ей, почему задержалась».

В эту ночь Мари-Жозе приснился сон: «Я находилась среди огромного штормового океана, и мне было страшно. Волны становились все больше и больше, я оглядывалась вокруг и думала: такой красивый и в то же время пугающий пейзаж. Я подумала, что могу умереть, и сказала себе: нужно за что-то уцепиться или я утону. Рядом оказался один из тех столбов, к которым привязывают лодки; я не могла вспомнить, как он называется. Я потянулась, чтобы схватиться за него, он был каменный».

Pierre по-французски означает «камень», а ее отца зовут Жозе-Пьер. Поэтому я подумала: «Она цепляется за своего отца?».

Мари-Жозе продолжала: «Проснувшись в ужасе, я решила, что это как-то связано с матерью». По-французски la mere – мать, a la mer – океан, поэтому понятно, что через вербальную связь мать могла присутствовать в сновидении в образе моря. У Мари-Жозе возникла та же ассоциация, поэтому она продолжила: «В этом сне нет ничего нового. Он о моей матери, которая всех подавляет, она такая собственница, что я начинаю паниковать всякий раз, как вижу её».

Я спросила ее: «А что это был за столб, название которого вы не могли вспомнить?» Внезапно подсознательные воспоминания вышли наружу. «Я знаю, он называется ипе bitte a amarrer».

По-французски bitte – столб, к которому привязывают лодку, но слово bite, которое произносится так же, – жаргонное название пениса. Таким образом, ипе bitte a amarrer, к которому привязывают лодку, чтобы ее не унесло в бурное море, может так же обозначать ее отца в виде символа его полового члена, представленного его именем. Она как будто цеплялась за отцовский символ, чтобы защититься от подавляющей ее матери. Однако ее следующая ассоциация удивила меня.

Она продолжала: «Я думала о своем отце и том дне, когда я увидела его в ванной комнате. Я увидела его пенис, и знала, что это плохо. Я была очень взволнована и напугана, что моя мать на меня рассердится». Теперь она начала думать, что сон связан с матерью, которая сердится на нее из-за сексуального волнения тогда в детстве, когда она случайно увидела пенис отца.

Один из парадоксов бессознательного заключается в том, что все, что вы чувствуете как происходящее с вами, вы хотели бы совершить с другим человеком. В этом смысле очень важны отношения между двумя людьми. Поэтому возникает вопрос: не означает ли сон, что Мари-Жозе хочет утопить свою мать? (В конце концов, это её сон, и она придумала сновидение с таким жестоким сюжетом.) Потом я начала размышлять над ее проблемой с мочеиспусканием. У маленьких детей возникают разные фантазии, касающиеся выделений тела, и они часто воображают, что именно так происходят половые сношения родителей: обмен друг с другом слюной, фекалиями или мочой. Поэтому я стала задаваться вопросом: нет ли здесь связи между частотой мочеиспускания и ее детскими фантазиями? Кроме того, у детей существует два противоречивых отношения к продуктам собственного тела: с одной стороны, это дар, путь выражения любви, а с другой – они представляются чем-то скверным и разрушающим. Хорошая моча означает «дать что-то матери», а плохая – «наказать ее» (может быть, утопить в бушующем океане?). У меня возникли такие догадки: «возможно, всякий раз во время мочеиспускания она как бы изгоняла свою мать из себя или топила ее в моче», но я ничего не сказала пациентке, потому что она не дала мне никаких ассоциаций, которые допускали подобную интерпретацию.

Наступил конец сеанса, и я была разочарована. В своих записях я отметила, что мы не пришли ни к чему новому. Она по-прежнему злилась на свою властную мать и по-прежнему жаждала успокаивающего и защищающего присутствия отца.

Вскоре меня осенило... Мы обсуждали эти тему много раз, почему я не услышала? Сначала я не заметила, пропустила тот факт, что ее пожилая приятельница (материнская фигура) была не сердитой, путающей матерью, а любящей. К тому же, чтобы добраться до нее, Мари-Жозе должна была нарушить закон: ехать в обратной направлении по улице с односторонним движением.

В ту ночь мне самой приснился сон с использованием дневных рассуждений. Он произвел на меня такое странное впечатление, что я проснулась среди ночи и потом не смогла уснуть. Наконец, я записала его, потому что он действительно озадачил меня.

«Я должна встретиться с кем-то в той части Парижа, которую плохо знаю и у которой репутация опасного района. Разные люди встают на пути, а я кричу: «Не мешайте, у меня важная встреча». Открывается дверь, и экзотичная женщина восточного вида говорит: «Входи». Она одета в мерцающий шелк. Я осматриваюсь, и она говорит: «Знаешь, ты опоздала». Я смущаюсь, потому что не люблю опаздывать, поэтому протягиваю руку и глажу ее изысканное шелковое платье, надеясь, что она простит. Потом я вдруг понимаю, что меня нельзя простить, если я не сделаю того, чего хочет эта женщина. Я думаю, что она хочет дотронуться до меня и обнять. Я должна вступить с ней в некие эротические отношения и уверена, что не смогу ничего с этим поделать; просто должна позволить этой экзотической женщине делать со мной все, что она захочет. Я так испугана, что в страхе просыпаюсь».

Сон имеет явную гомосексуальную окраску, но, насколько я помню, у меня прежде не было таких снов. Я вспомнила, что два моих психоаналитика, оба мужчины, никогда не рассматривали мои гомосексуальные желания (возможно, потому, что не было повода).

Не находя объяснения приснившемуся, я начала строить свободные ассоциации и сразу же подумала о сеансе с Мари-Жозе, вспомнив о вербальной связи со словами подруги ее матери: «Знаешь, ты опоздала». Этот фрагмент из моего подсознания, вероятно, затронул бессознательные идеи, которые были пока неясны. Какова связь между моим сном и визитом Мари-Жозе к любимой пожилой приятельнице? Потом я вспомнила, что она могла попасть туда только по запрещенному пути. Конечно, подруга символизировала фигуру матери, а каждый знает, что запрещено иметь сексуальные отношения с собственной матерью. Но кто была красивая восточная женщина в моем сне? Еще одно бессознательное воспоминание всплыло в моей памяти: шесть или семь лет назад, всего в течение нескольких недель, у меня была пациентка-китаянка, у которой были проблемные отношения с женщинами – коллегами и подругами. У ее отца было три жены: старшая, вторая и третья жена – ее мать. Первая «действительно всем управляла», и пациентка жаловалась, что мать была ей «скорее сестра, а чем мать». Они делились секретами, сплетничали об отце и первой жене, совсем как дети, играющие в игры.

Это все, что я помнила о проблемах той пациентки. Я сочувствовала её переживаниям, что у нее нет «настоящей матери», и вместо этого она должна довольствоваться отношениями с матерью-сестрой. Почему мне тогда не пришло в голову, что это очень хорошо – иметь мать, которая была бы одновременно сестрой, с которой можно было играть и делиться секретами? Такая особая связь «мать – дочь».

Я попыталась вспомнить имя той моей пациентки и вдруг вспомнила: Лили. Потом пришло озарение. Мою собственную мать звали Лилиан! Эта прекрасная восточная женщина во сне была образом моей матери. Неужели я втайне хотела иметь «мать-сестру»? Тут мне пришло в голову, что моя мать была полной противоположностью матери Мари-Жозе, и вдруг поняла, что могла завидовать их отношениям. Почему у меня не такая мать, которая постоянно звонит, просит приехать на уик-энд, приглашает на концерты?

Теперь я дала волю своим свободным ассоциациям. Моя мать была очень активной – играла в крокет и гольф, брала уроки пения, любила готовить, шила хорошенькие платья для меня и моей младшей сестры и преданно работала для церкви, в которую мы ходили. Мама всегда была занята и не ограничивала нас. Мы могли свободно навещать друзей, ходить в кино, заниматься спортом и тому подобное. Мы с сестрой считали, что нам повезло, что мы имеем такую свободу по сравнению со многими друзьями. Потом внезапно возникло другое воспоминание: мне было лет шесть, и мама с отцом зашли в детскую, чтобы поцеловать нас на ночь, потому что уходили на концерт. Мама была в сверкающем платье из шелка абрикосового цвета, как у той женщины из сна. Мама вовсе не была похожа на экзотическую восточную женщину, но в шестилетнем возрасте я считала ее красавицей. Я бы хотела погладить шелк ее платья, и хотя мне всегда казалось, что я хотела бы везде ходить с отцом, сейчас я думаю, что хотела, чтобы мать взяла с собой меня, а не папу. У меня тоже было бы шелковое платье, как у нее, и мы пошли бы на концерт вместе и оставили отца одного.

С этими догадками я нетерпеливо ждала очередной встречи с Мари-Жозе. Во время сеанса она сказала: «Моя мать опять звонила – хочет, чтобы я пошла с ней на концерт». Я заметила: «Вы часто жалуетесь на мать, но вы так же постоянно подчеркиваете, как сильно она хочет, чтобы вы были с ней. Значит, вы пытаетесь мне показать, что, несмотря на то, что она вас раздражает, ее привязанность доставляет вам удовольствие?» Некоторое время она удивлённо молчала, потом произнесла: «Да... и я никогда не упоминала, что звоню ей так же часто, как и она мне». Потом она расплакалась и сказала: «Мама звонила мне несколько дней назад и сказала, что они с отцом уезжают в отпуск на неделю. Она сказала, что надеется, что я не буду чувствовать себя одинокой и мне не потребуется их общество. Они хот ели бы уехать одни и хотя бы раз не беспокоиться о том, как я здесь одна в Париже!» Я спросила, считает ли она, что мать не должна уезжать. «Нет, она должна ехать, но это правда – я хочу быть с ней больше, чем могу признаться». Итак, мой сон помог услышать то, что мы обе до этого не слышали: насколько сильно она хотела близкого отношения со своей матерью.

В последующие недели мы продолжали исследовать тянущиеся из детства подсознательные гомосексуальные желания Мари-Жозе и многие скрытые фантазии, которые проявились в ее фобиях. Ее жуткий страх перед открытыми и закрытыми пространствами постепенно уменьшился. Она была счастлива рядом с мужем, но теперь она так же была счастлива наедине со своими мыслями, когда его не было. Однако симптом частого мочеиспускания остался, и теперь я пыталась понять его значение в ее глубоком бессознательном.

Я видел, что Далай Лама слушал этот рассказ очень внимательно и удивлённо, как человек, который не привык думать об уме как психологическом объекте, не говоря уже о знакомстве с неврозами, характерными для современной городской жизни. Подумав немного, он спросил:

– Как вы объясните тот факт, что ее агорафобия и клаустрофобия исчезли?

Джойс ответила:

– Есть несколько причин, но, вероятно, самая важная в том, что она больше не видела в матери только плохое и уже не боялась, что мать убьет то обстоятельство, что ребенком она сочла своего отца сексуально волнующим. Только сейчас она поняла, что любит свою мать так же сильно, как и отца. Поэтому ее панический страх перед мужчиной, влезающим в ее окно (что символизирует вхождение в ее собственное тело) для того, чтобы убить ее, потом уступил место мысли о мужчине, который будет любить ее, об отце, которого она любила. Поскольку она воспринимала это как запретное, мы смогли выяснить, что пустые или закрытые пространства подсознательно символизируют ее требовательную мать и то место, где сердитая мать может появиться в любую минуту, чтобы наказать ее.

Эти бессознательные фантазии превратились в сознательные мысли, которые в дальнейшем стали казаться моей пациентке абсурдными, и таким образом они потеряли власть над ее разумом. Она также поняла, что, хотя ее мать была очень требовательной, она также была любящей и внимательной по отношению к своей единственной дочери и что любить отца вовсе не запрещено. Хотя Мари-Жозе все еще сердилась на свою мать, но теперь знала, что и любит ее тоже и что вполне нормально иметь противоречивые чувства к одному и тому же человеку. Она поняла, что маленькие дети любят и желают обоих своих родителей. Отсюда возникают «эдиповы желания», а также «первичные гомосексуальные» желания. Хотя мы еще не рассмотрели ее детские эротические чувства к матери, ее отношения с матерью и с другими стали гораздо проще. Ей больше не нужно было защищаться от пугающих фантазий, которые были бессознательной причиной ее жутких фобий.

В сеансе психоанализа происходит очень многое помимо толкования сновидений, – часто это даже не выражается словами. Начать с того, что отношения в процессе психоанализа имеют совершенно уникальный характер: когда два человека работают вместе, чтобы понять проблемы одного из них, каждый использует свой ум и все, что он знает о себе, чтобы помочь понять правду другого. Эти отношения сами по себе имеют лечебное действие.

Вернёмся к Мари-Жозе, у которой по-прежнему были симптомы частого мочеиспускания. Я думала, что причина лежала в тех ассоциациях, которые мы еще не облекли в слова, возможно, это касалось ее фантазий с мастурбацией, которая стала ей необходима, чтобы заснуть. Я подумала, что никогда не предлагала ей разговор о ее аутоэротических фантазиях и, когда она опять пожаловалась на непреодолимый характер своей ночной мастурбации, я отметила, что эти действия пришли на смену страху перед насильником-убийцей, который превратился в фигуру эротических фантазий. Возможно, ее фантазии могли бы помочь нам понять, что лежит за чувством непреодолимого влечения.

Она без колебания ответила: «В моих фантазиях все – и мужчины, и женщины, любят меня и прикасаются ко мне. – Потом она помолчала и добавила: – Есть кое-что, о чем я не хотела говорить. Это пустяк: у меня есть маленький приборчик для чистки зубов струёй воды. Я использую его, чтобы возбуждать себя сексуально». Я попросила ее рассказать о приборчике. Она сказала, что это подарок матери, но она никогда не использовала его для чистки зубов. Я спросила: «Возможно, в своих фантазиях вы – маленькая девочка, которая занимается любовью со своей матерью?» Она возразила, что никогда так не думала, но я почувствовала, что нащупала правду.

Потом она вспомнила, что когда была маленькой, то часто мочилась в постели. Это позволило другим подсознательным воспоминаниям детства выйти наружу: как мать будила ее и вела в туалет. Мать говорила ей: «Молодец», когда она мочилась в туалете, и потом несла в постель. Это были очень нежные воспоминания. Внезапно Мари-Жозе воскликнула: «Я знаю! Эта маленькая девочка во мне не хочет знать, насколько сильно она любит свою мать. Теперь я понимаю, что вы хотели показать мне: что мне в детстве было необходимо иметь эротические фантазии, связанные с моей матерью, чтобы я могла стать женщиной, как она». Постепенно частота мочеиспускания у нее сократилась, хотя временами симптомы возвращались, когда внешние обстоятельства заставляли ее нервничать или сердиться.

Весь этот случай занял пять лет тяжелой работы. Ее сексуальная жизнь стала больше удовлетворять ее, и она стала подумывать о рождении ребенка. Она начала путешествовать вместе с мужем, потому что уже не боялась открытых пространств и преодолела свой страх перед перелетами через океан. Я чувствовала, что она по-настоящему становится взрослой женщиной. Она больше не считала, что только её мать может быть матерью, и перестала быть испуганным ребенком с сексуальной жизнью и мочевым пузырем маленькой девочки. Все эти идеи уже присутствовали в ее сне о шторме на просторах океана. Потребовалась большая работа психоаналитика, чтобы открыть истину, что рождающий смерть океан был к тому же бурей любви, любви к отцу, сочетающейся с желанием детских тесных отношений с матерью для того, чтобы самой стать женщиной и матерью. Сердитое море ее внутреннего мира постепенно превратилось в «океан мудрости».

Кроме Фрейда

История выздоровления Мари-Жозе увлекла всех, Джойс сделала короткую паузу и зачитала завершающую часть доклада:

– Прошло пятьдесят семь лет после смерти Фрейда, но многие продолжают работать в открытом им направлении. Некоторые расширяют его основные концепции, другие критикуют их, поскольку новые клинические данные ставят очередные вопросы.

Что касается теории сновидений Фрейда, то одним из первых ее критиков был известный психоаналитик и антрополог Геза Рохайм. Он использовал в антропологии знания из области психоанализа для лучшего понимания первобытного общества. После работы с австралийскими аборигенами он сделал вывод, что психоаналитики должны применять сведения из антропологии и что антропология и психоанализ могут значительно обогатить друг друга. В своей последней книге «Врата сновидений» он описал, как пришёл к выводу, что одни и те же образы возникают в снах всего человечества – «вечные образы сновидений», которые характерны не только для Запада, но и для всех цивилизаций. Это подвело его к заключению, что ключом к пониманию другой культуры является понимание ее сновидений.

Следуя теории Фрейда, что во сне человек возвращается к раннему чувству единства с телом матери, Рохайм добавил, что также это связано с желанием смерти. В добавление к своей теории о вечной борьбе между инстинктами жизни и смерти Фрейд дал еще одно определение: кроме желания жизни, существует еще желание прекращения страстей – стремление вернуться в неорганическое состояние бытия, которое Фрейд называл принципом нирваны. Рохайм рассматривал это стремление к небытию как движущую силу глубокого сна, который олицетворяет желание слиться с матерью. Однако есть еще другая сила, говорил Рохайм: тело просыпается с бессознательным и подсознательным импульсом к жизни. Это, считал он, олицетворяет отца; тело же, будучи в состоянии, далеком от «парализованности», превращается в фаллос. Поэтому он полагал, что во время сновидений существует постоянный конфликт между желанием слиться с матерью и желанием отождествлять себя с отцом в качестве мощного фаллического символа. Он сделал вывод, что эти противоположные силы сплетаются, и это сплетение и является причиной сновидений. Он также предполагал, что сновидения наделяют представителей обоих полов витальным[19]19
  Жизненным, относящимся к явлениям жизни. – Прим. ред.


[Закрыть] источником мужской и женской энергии, необходимой для жизни. В своих работах Рохайм оспорил утверждение Фрейда, что сны состоят только из зрительных образов, и критиковал подход Фрейда к сновидению как к тексту, который требует специальных знаний, чтобы его расшифровать.

Совершенно верно, что, когда пациент рассказывает о своем сне, он излагает это как восстановленный текст, говоря о том, что произошло в другом состоянии разума и в других временных условиях. В рассказе уже не содержатся все важные элементы его переживаний, которые составляют жизнь сновидения. В результате психоаналитик ищет способ толкования скрытого смысла, но эта интерпретация не есть само сновидение. Некоторые авторы критиковали Фрейда за его интерпретационный подход. Однако сам Фрейд был первым, кто отметил, что сновидения появляются не для того, чтобы их интерпретировали.

Другие аналитики утверждали, что импульсы жизни и смерти воссоздаются во снах и сам процесс сновидения создает либидо, а вовсе не так, как считал Фрейд, что сновидение является лишь средством выражения либидо.

Далее, существует интересный вопрос о людях, которые, как кажется, не способны видеть сны. Они утверждают, что просто засыпают и просыпаются и не помнят, что побывали в другом мире, объединяющем время и безвременье. Мы многое узнали о неспособности видеть сны из трудов психоаналитика и педиатра Д. У. Уинникотта. Он всю жизнь изучал детей и взрослых, сохранивших детские черты. Он заметил, что очень маленькие дети засыпают спокойно, когда рядом с ними находится то, что он называл переходным объектом: плюшевый мишка, любимая игрушка или предмет одежды матери, и этот дорогой им предмет позволяет переходить из одного мира в другой. Когда дети начинают говорить, им уже не нужен этот переходный объект. Когда они могут сказать «мама» и могут думать о ее успокаивающем присутствии, тогда слово заменяет объект.

Уинникотт считал переходный объект одним из самых ранних способов создания пространства между своим «Я» и другими. Он утверждал, что это – пространство, где возникают творчество, искусство, религия и все другие достижения культуры. Названное пространство связано с тем, что Уинникотт называл истинным «Я» – качеством «я», которое заставляет индивидуумов чувствовать себя обновленными, живыми, в тесном контакте с их собственной внутренней реальностью и внутренней реальностью других людей. Далее он подошел к заключению, что если нет переходного пространства (поскольку это пространство предполагает способность отличать «я» от «не-я»), то это может помешать, среди прочих причин, способности видеть сны. Хотя все имеют истинное «Я», у отдельных индивидуумов, которые много страдали в детстве, истинное «Я» скрыто под ложным «Я». По этой причине он критиковал тех психоаналитиков, которые толковали сны, говоря: «Это значит это, а вот то значит то», потому что в этом случае пациент говорит психоаналитику лишь то, что, по его мнению, психоаналитик хочет услышать, и это создает еще более прочное ложное «Я», находясь в котором пациент не может «отпустить» рационалистическое мышление из страха оказаться в пустоте. Уинникотт рассматривал «ничто» как креативное пространство, в котором человек восприимчив к новым идеям, возникающим в его собственном разуме, к новому освещению самого себя и всего мира.

Пришло время заканчивать мое сообщение. Подводя итоги, можно сказать, что сновидения – это самая интимная форма отношений человека с самим собой. В наших снах мы с трудом возвращаемся к начальным объектам нашей любви и самым ранним и невысказанным конфликтам. Психоаналитики проводят много времени, рассматривая и стараясь понять рассказы своих пациентов о сновидениях. Мы должны постоянно напоминать себе, что имеем дело с чем-то бесконечно дорогим для наших пациентов. Нам следует чаще вспоминать строки ирландского поэта У. Б. Иетса: «Ступай осторожно, потому что ты ступаешь по моим снам».

Есть ли бессознательное в буддийском учении?

Время презентации подошло к концу, и Его Святейшество одобрительно улыбнулся Джойс. Она воспользовалась моментом, чтобы задать вопрос, который очень интересовал ее и всех остальных: – Я хотела бы спросить, Ваше Святейшество, имеет ли фрейдистская концепция бессознательного соответствие в тибетской философии?

Он сразу же дал ответ.

– Прежде всего, в тибетском буддизме вы можете говорить либо о проявленных, либо о скрытых состояниях сознания... Кроме того, можно говорить о скрытых склонностях, или следах, отпечатках (санскр. васана; тиб. bag chags, произносится бакчак). Они хранятся в сознании как результат прежнего поведения и переживания. Внутри категории скрытых состояний сознания есть состояния, которые могут пробудиться при определенных условиях, и есть другие, которые нельзя пробудить. Наконец, в буддийских священных книгах говорится, что в дневное время человек накапливает некоторые из этих скрытых склонностей через свое поведение и переживания; и эти следы, которые хранятся в пространстве ума, могут пробудиться или проявиться в сновидениях. В этом заключена связь между дневным опытом и сновидениями. Есть определенные типы скрытых склонностей, которые проявляются по-разному, например, влияют на поведение человека, при этом сознательно их вспомнить невозможно.

Однако в тибетском буддизме по этому поводу существуют разные точки зрения и некоторые школы придерживаются мнения, что скрытые склонности можно вспомнить. Этот вопрос возникает, в частности, в связи с темой препятствий (покровов, завес) ума (санскр. аварана; тиб. sgrib pa), особенно препятствий знанию (санскр. джейаварана; тиб. shes bya'i sgrib pa). Существует две категории завес: омрачающие (эмоциональные) препятствия (санскр. клешаварана; тиб. nyon mongs pa'i sgrib pa) и препятствия знанию. К омрачающим относятся такие эмоциональные переживания (санскр. клеша; тиб. nyon mongs), как смущение, гнев, привязанность и тому подобное. Ум, подверженный эмоциям, тоже попадает в эту категорию, поскольку сам по себе интеллект не обязательно благотворен. Он может быть вредоносным, т. к. может быть подвержен эмоциям.

Что касается препятствий знанию, то одна из научных школ придерживается мнения, что эти преграды никогда не проявляются в сознании; они всегда остаются в виде скрытых склонностей. Даже в философской школе Прасангика Мадхьямика существует два направления. Одно придерживается мнения, что все препятствия знанию никогда не являются открытыми состояниями сознания, а всегда существуют в виде скрытых склонностей (предрасположенностей). Однако есть противоположное мнение, которое гласит, что есть определенные формы завес знанию, которые порождают осознаваемые проявления.

В одном из текстов Мадхьямики проводится различие между воспоминаниями и некоторыми способами активизации этих склонностей. Воспоминание – это своего рода повторное воспроизведение акта восприятия, которое вы совершили; с другой стороны, существует также активация скрытых склонностей, что не является воспоминанием. В качестве примера в тексте описывается случай, когда мужчина в состоянии бодрствования видит привлекательную женщину, чувствует к ней влечение, но не обращает на нее особого внимания. Потом он видит эту женщину во сне. Это воспоминание является противоположным обычному типу воспоминаний, потому что оно появляется исключительно благодаря стимулированию скрытых предрасположенностей. Они получают стимул и проявляются в сновидениях, и этот процесс совершенно не похож на процесс прямого вспоминания. Есть еще другой случай, касающийся склонностей: вы участвуете в каком-нибудь действии, благотворном или неблаготворном, и через повторение этого процесса предрасположенности накапливаются в континууме ума до того времени, пока не наступит срок их реализации. До тех пор пока этого не произойдет, они не являются тем, о чем можно вспоминать.

Джойс высказала то, что было у каждого на уме:

– Это так же сложно, как и теория Фрейда о том, что приводит в действие механизм памяти и сновидений. Меня очень заинтересовало то, что вы сказали о следах, которые ребенок приносит с собой. Идея о прежних впечатлениях, передаваемых сквозь столетия человечества, привлекала Фрейда; он называл их нашей филогенетической наследственностью. Исследования памяти эмбриона обнаружили впечатления со времени нахождения ребенка в утробе матери. Не являются ли они аналогичными тем отпечаткам, которые вы называете бакчак, Ваше Святейшество?

– Это очень интересно, – ответил Далай Лама. – На первый взгляд кажется, что понятие филогенетической наследственности полностью противоположно буддизму, в котором эти склонности рассматриваются как пришедшие из предшествующих жизней, перенесенные из одной жизни в другую континуумом ума. Однако в одном из трактатов знаменитого буддийского философа Бхававивеки говорится, что телята и другие млекопитающие инстинктивно знают, куда идти и как сосать молоко, и это знание приходит как результат склонностей, вынесенных из предшествующих жизней. Буддийская теория скрытых склонностей говорит о них преимущественно в смысле проявлений активности ума в противовес физиологической деятельности. Тем не менее, в нас существует множество импульсов и инстинктов, которые в какой-то мере являются биологическими и очень специфичными для того тела, которое мы имеем.