Текст книги "Время жизни. Акт I: Огонь (СИ)"

Автор книги: Нентсе Тернер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

10. 1-800-273-8255

После выздоровления Фрид не мог не думать о том, что произошло во время лихорадки: правда ли Милакрисса не приходила? Правда ли то, что её лицо – сострадающее, испуганное, – руки, аккуратно вымачивающие тряпку в воде, чтобы сбить жар, были всего лишь плодом его воображения? Всю картину ещё сильнее скрашивало упоминание мамы про Шона с Владом, которое вновь вынуждало Фрида задаваться вопросом, а не слишком ли насмехается над ним жизнь? Он перестал посещать занятия, выходить из комнаты дальше туалета, разговаривать с родителями. И если в университете всё списывали на затянувшуюся болезнь, то близкие оставались встревожены его состоянием, ведь однажды оно чуть не привело к большой трагедии в маленькой семье.

После признания Милакриссе в школьные годы Фрида так же затянуло на дно бездонного озера собственного сознания. Он долго бродил по округе неизвестных брежнёвок, пустыми глазами смотря на мир вокруг, заскочил в первый попавшийся подъезд и поднялся на крышу.

Подобное решение не бывало вызвано одной причиной. Маленькая боль, застрявшая внутри, постепенно превращалась в несоизмеримо большую, к которой постепенно прилипали другие. Со времен этот шарик становился настолько тяжёлым, что уже не просто тянул вниз, а убивал изнутри.

Стоя перед пропастью, Фрид спрашивал себя снова и снова: почему всем было так важно, какой он национальности? Почему было важно, насколько богата его семья? Почему были важны какие-то оценки, за которые учителя прилюдно отчитывали несмышлёного ребёнка, пока остальные тихо смеялись в ладошку? Почему всем нравилось притворяться, нравилось надевать каждый день эти мерзкие, фальшивые улыбки, проявляя дружелюбие к тому, над кем ещё вчера издевались, раскидывая вещи по всему классу? Почему люди заводили семью, когда их заботила лишь собственная карьера? Когда им было плевать на собственного ребёнка? Почему вечно оставляли его самому себе, никогда не интересовались увлечениями, не обращали внимания, когда он хотел похвастаться, возможно, самым значимым творением своей жизни? Не обращали внимания, когда просил о помощи? Почему он оказался никому не нужен? Зачем он вообще тогда появился на свет? Не лучше бы было... просто исчезнуть?

Милакрисса была так дружелюбна, так мила с ним, что после отказа в его голове порвалась последняя нить – вера в искренность людей. Весь мир, люди и он сам казались ему фальшивыми. Всё было пустым, серым и ненавистным. Всё было бессмысленным.

Он закрыл глаза и расслабил тело, позволяя ему провалиться в пропасть.

– Блядь, сука, СТОЙ!!! – неожиданно крикнул кто-то сзади и, схватив руку Фрида, рывком потянул на себя.

Фрид упал на непрошенного спасителя и хотел было встать обратно, как всё его тело будто оказалось зажато в клещи.

– Я, блядь... покурить, сука, вышел! – задыхался незнакомец, крепко держа неудавшегося суицидника. – Ты понимаешь... что у меня могла бы быть детская травма из-за тебя?! Пизде-е-ец, – выдохнул он.

То ли от абсурдности его слов, то ли от всей ситуации в целом Фрид расхохотался:

– Можешь отпустить меня?

– Чтобы ты сиганул нахуй? Не, брат, давай полежим минуток так десять, чтоб у тебя мозги на место встали.

В каком-то смысле этот появившийся из неоткуда ангел хранитель был прав, и хоть где-то глубоко внутри Фрид был благодарен всевышним силам за подаренный ему второй шанс, в действительности его жизнь всё так же оставалась пустой и бессмысленной, и отпусти его незнакомец сейчас, он бы вновь попытался сброситься с крыши.

Словно по часам, незнакомец отпустил его и, отряхнувшись, поднялся. Это был паренёк примерно того же возраста, что и сам Фрид, с кудрявыми волосами, серёжкой в левом ухе, чёрной футболке, украшенной огнём, черепом и не менее яркой надписью «The Offspring», в домашних штанах и тапочках. Он достал пачку из кармана и протянул сигарету:

– Будешь?

Молчание неудавшегося суицидника не внушало спасателю доверия, поэтому парень, закинув себе в рот сигарету, подошёл к Фриду, воткнул пальцами в его губы ещё одну и тут же зажёг.

Фрид, который не только не ожидал такого исхода, но и ещё и никогда раньше не курил, тут же поперхнулся:

– Чё за?..

– О! Зато голос сразу прорезался! – посмеялся тот. – Давай присядем. Поделишься, что такого случилось, что аж прыгать собрался.

– Туда? – кивнул Фрид в сторону порога.

Парень, не церемонясь, дал ему подзатыльник:

– Никаких шуточек про суицид тут мне! Иначе сам убью и из-под земли достану! – угрожал неубедительно он.

Они сели посередине крыши. Спаситель Фрида чувствовал, что тот не захочет говорить ни о себе, ни о проблемах, как бы сильно его не уговаривали, поэтому единственным вариантом оставался собственный монолог:

– Этот мир действительно иногда кажется жу-у-утко несправедливым. Жутко надменным и... Ну вот прям как бабулька у подъезда – осуждение за осуждением: раньше трава была зеленее, солнце ярче, а голуби тоще. Но вот, скажи, как часто ты слушаешь таких бабулек? Правильно – никогда. Потому что понимаешь, что это у них старческое – маразматическое. Так и со всем остальным. Ты не должен никого слушать, ни на кого смотреть, потому что они – маразматики, а ты – будущее этого мира. Да и к тому же! Я иногда так задумываюсь, вот, существует много-много разных красатющих мест на планете: горы, моря, поля, океаны. И если они созданы не для нас, то для кого? Мы должны жить, чтобы получить как можно больше от этого мира!

– ...Честно, – не сразу начал Фрид, – я ни черта не понял.

– Блядь, ладно, похуй... Запомни главное – у каждого есть своя опора – та, что даёт нам смысл идти вперёд. И даже если не сейчас, то ты её обязательно найдёшь, вот. У меня, например, тоже жизнь хуита ещё та: родителей в глаза не видел, приёмный отец оставил жить в чужой стране ради промоушена собственного бизнеса, а учёба ну в горло не лезет! Прикинь, папаша настолько крутой, что только недавно узнал, что я школку дропнул уже как года два. Позвонил, сказал, что если сейчас же не пойду на получение среднего, то бай-бай мани на проживание! И ничего! Живу и надеюсь, что смогу отвязаться от помойного бати и свалить куда-то.

– Оптимистичный ты...

– А, я Шон, кстати, – протянул он руку.

Глаза Фрида округлились. Ангел хранитель оказался не просто в правильном месте в правильное время, но и ещё оказался правильным человеком. Тем, кого Фрид всегда хотел увидеть в своей жизни – такого же, как и он.

– Фрид, – пожал он её.

– Ебать! Ты тоже иностранец?! – не меньше удивился Шон. – Слушай, думаю, это судьба, – рассмеялся он.

– Возможно, – натянуто улыбнулся Фрид, всё ещё не веря, что такому, как он, могло повезти.

– Слушай, – аккуратно начал Шон, – конечно, я не имею представления о том, через что ты проходишь и почему это настолько больно, но... Хочешь, я стану твоей опорой? – отважно сказал он и слегка замялся: – Ну, в смысле, я тебя уже спас, и ты до сих пор слушаешь мою болтовню, поэтому мне кажется, что ты на самом деле... хотел, чтобы тебя кто-то остановил. Чтобы кто-то протянул руку и чтобы этот кто-то стал твоим другом.

Фрид так долго тонул внутри собственного сознания, что любой, кто попытался бы его спасти, не смог бы проплыть и одной трети этого пути. Но Шон был другим. Он не пытался достучаться до Фрида, не пытался проплыть сквозь всю его боль, он просто... появился перед ним. Появился и взял за руку.

Лишь после проговоренных Шоном слов Фрид заметил, как вокруг стало светлее. Как фраза о дружбе не несла никакого смысла, потому что рука помощи тянула его вверх с самого начала, когда он доверился своему спасителю.

Вернулся он домой под праздные возгласы родителей, которые успели обзвонить все экстренные службы в поисках сына, что оставил немногословную предсмертную записку. Они ругали его, били и плакали, смеялись, благодарили Бога и сжимали в своих объятиях. В тот день Фрид и его родители впервые разговаривали так долго, что за окном уже вставало солнце, а по окончанию семейного сеанса обе стороны согласились непременно делиться любыми переживаниями и недовольствами, чтобы не допустить подобной ситуации впредь.

Однако, Фрид настолько часто находился в депрессии, что уже и сам не понимал, когда его состояние ухудшалось. Ему уже не были нужны новые толчки, когда вся его жизнь напоминала подводные горки, поэтому теперь, после болезни, чем больше он думал о Милакриссе, тем сильнее не понимал, откуда появилась эта привязанность, почему она никуда не пропадала спустя столько лет и почему он не мог её отпустить?

«Жду тебя на нашем месте», – написал Шон в телеге.

Фрид не спеша собрался, попутно сообщив родителям, что отправился к Шону, чтобы те не переживали, вышел на улицу и вдохнул полной грудью покалывающий нос воздух – первые заморозки норовили покрыть инеем всю траву к утру. Звёздное небо, почти полная луна и гавкающие собаки сопровождали его всю дорогу. Лифт, как обычно, не работал и пришлось подниматься по воняющей куревом и алкоголем лестничной площадке. Запыхавшись, Фрид вышел на крышу и подсел к Шону, рядом с которым стояло четыре бутылки пива:

– А если бы я не пришёл?

– Сам бы всё выпил, – уверенно заявил друг, подавая бутылку.

Фрид взял её и, сморщившись, отпил.

– Дай угадаю, – начал Шон. – Это опять из-за Милы?

Фрид тяжело вздохнул, не зная, что сказать.

– Блядь, Фрид, ты заебал. Нашёл бы кого попроще к себе в любовный интерес! Столько баб вокруг ходит...

– Ну, мне же интересно проводить с женщиной больше одной ночи, в отличие от некоторых.

– М! – отпил Шон. – Не смотри на меня таким косым взглядом! Я не виноват, что у меня огромное либидо... К тому же, я всех заранее предупреждаю о том, что я мальчик на одну ночь! – оправдывался он.

– Прямо-таки всех.

– Почти... И вообще не переводи, блядь, стрелки! Я хотел тебе рассказать, что случилось, когда мы с Владом пришли к тебе.

Дыхание Фрида сбилось. Он нервно сглотнул в ожидании худшего.

– В общем, э-э-э, не буду тянуть кота за яйца: они расстались.

– Что? – не поверил своим ушам Фрид.

– Ну, короче, там какая-то каловая история в духе «да мы не встречались, да мы это сё», ну хуита какая-то полная, в общем, я передал только самое основное. А ну и ещё Мила хотела с тобой встретиться. Просила сообщить, когда ты поправишься.

Фрид всё ещё с трудом верил в происходящее. Более того, это лишь усложняло всю ситуацию, не давая ответов на измученные вопросы.

– И что? – аккуратно спросил он. – Ты уже сказал ей?

– Давай посмотрим: ты сидишь на крыше девятиэтажки, с которой ещё два года назад хотел спрыгнуть; пьёшь пиво в надежде заглушить состояние депрессии и общаешься с лучшим другом, чтобы как-то прочистить мозги. Нет, Фрид, не думаю, что тебе лучше. Но вот, что тебе точно нужно, так это поговорить уже наконец с Милакриссой, блядь, по душам и предложить ей встречаться. Или хотя бы «дружить», – жестом показал кавычки Шон.

Смотря, как друг понимающе кивает, Шон вытащил телефон из его кармана, открыл контакт Милакриссы и всунул ему в руку:

– Пиши.

Фрид взял смартфон и трясущимися пальцами под бдительным надзором друга написал простое сообщение: «Привет. Спишь?» Не успел он засмущаться и спрятать устройство подальше, как девушка тут же прочла его. Появление небольшой надписи «печатает» заставило его нервничать больше, чем спрятанные в трусы шпоры перед ЕГЭ.

«Тебе уже лучше? Влад и Шон рассказали мне, что случилось», – моментально написала она.

Шон, медленно попивая пиво, подглядывал за деликатным разговором и наслаждался романтической сценой, от которой вокруг летали искры. Он чувствовал, будто его долгая миссия подошла к своему логическому завершению – хэппи энду.

– Лучше иди домой, – похлопал он по плечу друга. – Теперь она от тебя никуда не убежит, – сказал Шон и, прихватив пустые бутылки, оставил его наедине.

Пальцы Фрида едва поспевали за мыслями – столько хотелось спросить, столько хотелось рассказать. Заметив, как ушёл Шон, он медленно поднялся, не открываясь от телефона, и потопал домой. Посередине дороги Милакрисса написала, что она засиделась и ей пора было спать. Фрид же притворился, будто и сам был давно в кровати, благодаря чему они успешно обменялись сладкими прощаниями и пожеланиями добрых снов перед тем, как разойтись.

Отлипнув от телефона, Фрид глубоко вздохнул. Уголки его рта непроизвольно поднялись в верх, руки сжались в кулачки, а ноги сами пустились в пляс. Он чуть ли не в припрыжку бежал по дороге, вертясь в разные стороны, размахивая руками, пока не раскрыл со всей силы кисти, откуда неожиданно появился самый ни на есть настоящий огонь.

Запаниковав, он начал трясти ладонями, дуть на них, в надежде потушить пламя, но оно никак не поддавалось. Юный бог огня, не зная уже, как остановить это безумие, закрыл глаза и попытался сконцентрироваться на своих руках, быстро повторяя: «Огня нет, огня нет, огня нет».

Жар и прыгающий свет постепенно сошли на нет. Фрид открыл глаза, настороженно сгибая и разгибая пальцы. Он вновь осмотрел свои ладони испуганным и не верящим взглядом – все слова Килии флешбэком пронеслись в его голове, пока собственные мысли собирались в кучу: «Значит, это всё правда? Я действительно... бог огня? И я действительно потеряю дорогого... – образ Милакриссы всплыл перед его глазами. – Нет! – Фрид уверенно зашагал вперёд, отказываясь принимать реальность. – Я защищу её! С этой силой... Я смогу! Кто бы это ни был: родители, Шон, Мила. Я не позволю никому умереть!»

11. Sparkle (Искорка)

После выздоровления Фрид вернулся в университет, помирился с Владом, снова начал ходить в секцию и продолжал учиться.

В университете часто приходилось работать в парах, делать небольшие презентации, проекты по ненужным предметам, как, например, БЖД, и, учитывая постоянную либо отвлечённость Шона от работы, либо его как таковое отсутствие вовсе, Фриду приходилось выбирать в напарники совершенно разных людей: кто-то любил всё делать в одиночку, а потом скидывать готовый материал, который оставалось просто зачитать; кто-то делал в точности наоборот; кто-то приглашал заниматься проектом вместе, и тогда рождалось множество непонятных, но от этого не менее смешных мемов, сближающих абсолютно разных студентов; а кто-то Рома Жорников.

Феномен Ромы Жорникова объяснить просто, но недостаточно, чтобы понять, насколько же вонючим и отвратительным являлся этот человек.

Впервые Фрид встретил его на самой первой лекции в их университете, и уже тогда эта особа не произвела на него должного впечатления. Странная одежда, будто из подворотни найденная, не менее чудаковатая причёска – длинные волосы, собранные в хвостик, и отросшие виски, – парни Фрида не привлекали, но у этого определённо было что-то не так со вкусом. Но даже тогда он не стал судить книгу по обложке, надеясь, что первое впечатление оказалось ошибочным. Однако на самом деле всё оказалось ещё хуже. Рома Жорников был любителем покурить самые дешманские сигареты, которые только можно было найти, а курил он их перед каждой парой, да ещё и туалетной водой не пользовался. Когда Рома Жорников возвращался в аудиторию, он садился за первую парту, отчего весь этот прелестный шлейф курева и не стираной полгода бомжовской одежды тянулся на задние парты. Спортивный дух по задержке дыхания никогда не был так силён среди студентов, как в дни существования Ромы Жорникова.

Ещё одной не менее отличительной чертой феномена являлась чрезмерная уверенность в своих знаниях, а, если быть точнее, их намеренное показушничество. По сути, он задавал вопрос ради вопроса, а не ответа, любил подкатывать к молодым преподавательницам, делая не двойные комплименты, от которых становилось так тошно, что хотелось просто выпрыгнуть из окна или повесится прямо перед ним, чтоб в голове того хоть что-то щёлкнуло.

Но, опять же, Фрид и на это закрывал глаза – будучи интровертом, вступать в конфликты на основании простой неприязни было не в его духе. Закрывал, пока Рома Жорников не насрал ему на лицо. Не буквально, конечно, но ощущения очень похоже.

По одной из основных дисциплин направления Фрида была очень строгая преподавательница, которая требовала, чтобы каждый готовил абсолютно все вопросы по семинару. Однако студенты – существа ещё более ленивые, чем школьники, поэтому они брали умом немного в другом смысле. Создав гугл-таблицу, они распределили между собой темы и вызывались сами на свои вопросы во время семинара – так каждый экономил время, свои нервы и шансы на автомат.

Последнее такое занятие проводилось в дистанционном формате, и, казалось бы, самое страшное уже оказалось позади: последние темы разобраны, а самые неожиданные вопросы с легкостью можно было подсмотреть в интернете. Время летело, очередь подходила к четвёртой теме в списке. Преподавательница зачитала вопрос, и в виртуальной аудитории повисла тишина. Затяжное молчание заставило студентов включиться обратно в ход занятия и в панике писать в групповой чат: «Что происходит? Почему никто не вызывается?» Не получив отклика от аудитории, преподавательница начала называть случайные фамилии из списка, которые, очевидно, не готовились к ответу. Сказав правду, каждый тут же получил красивого лебедя в журнал. Не трудно догадаться, что среди счастливчиков оказался и Фрид, а виновником всей трагедии стал Рома Жорников.

Сперва можно было подумать, будто он отсутствовал на паре, но нет – он был. Сидел, молчал и играл в крысу. Затем можно было подумать, будто у него случились какие-то трудности с подготовкой к теме: времени не хватило, семейные обстоятельства, забыл – да что угодно, вот только он не сказал об этом ни единой душе. Подай он хоть какой-то знак даже во время пары, люди бы всё равно успели найти хоть какую-то информацию и на троечку, но рассказать. Однако все были просто поставлены перед фактом, что должны отдуваться за этого чмошника, пока тот сидит на жопе ровно. И самое обидное было то, что Рома Жорников даже не попал под грандиозный обстрел, выйдя сухим из воды.

По окончанию пары преподавательница объявила студентов с автоматами за экзамен, среди которых не оказалось тех самых «счастливчиков» со свежими двоечками в журнале.

Почувствовав тяжесть несправедливости, Фрид и другие студенты написали несколько писем счастья Роме Жорникову в групповой чат на всеобщее обозрение. Кто-то в более завуалированной форме, кто-то – агрессивной и прямой, однако суть их оставалась одинаковой: все пожелали ему всего наихудшего.

Некоторые студенты с полученными оценками стали по какой-то причине защищать этого говноеда, словно причиной неполучения автомата стала недостаточно активная работа на парах самих пострадавших, но они, видимо, не понимали, что оценок у тех было столько же, если не больше. Позже и сам Рома Жорников выкатил жёсткую пасту, где чётко и ясно заявил, что виноватым себя не считает, а извиняться не будет. Так была предрешена его судьба вечного говноеда в глазах несчастных, а Фрид изо всех сил сдерживался, чтобы его не сжарить.

В то же время отношения Фрида и Милакриссы развивались в своём темпе: после переписки в судьбоносную ночь они стали проводить больше времени – часто, за обедом в столовой. Иногда к ним присоединялся Шон, которого силой притаскивал Фрид, что пугался собственной неловкости, находясь с Милакриссой наедине. Однако лучший друг совершенно не хотел мешать любимой шипперской паре расти с сорняком в поле, поэтому всякий раз безуспешно пытался выдать какую-нибудь отговорку. Из всех его безумных отмазок сработала лишь одна – про кота, и то только потому, что Милакрисса сама пинками его сопроводила – вот что значит быть без ума от милых пушистиков. В итоге, сквозь время между этими тремя завязалась дружба, похожая на трёхколёсный велосипед. Шон служил передним колесом, а Милакрисса и Фрид были сплетены сзади, и каждого подобный механизм вполне устраивал: Шон не страдал от скуки и наблюдал за любимым пейрингом с первых рядов; Фрид – чересчур стеснительный перед нравившейся ему девушкой – обретал уверенность, ссылаясь на непутёвого и разгульного друга; а Милакрисса... с каждым днём расцветала всё сильнее. Словно фиолетовый крокус, проснувшийся ранней весной на заре – крупицы снега, медленно тая под лучами солнца, ослепительно блистали на лепестках цветка, делая его ещё красивее, ещё ярче.

Приближался день рождения Фрида, и перед ним впервые встал вопрос о том, как его провести. До встречи с Шоном он едва ли праздновал день своего взросления – небольшой тортик со свечами от родителей и семейное застолье, на котором родственнички болтали о самих себе, из-за чего Фрид как по обыкновению поднимался в свою комнату и играл в комп. Шон же стал вызволять его из башни и отводить в бары, кафешки, где куча незнакомых людей присоединялись к небольшому переполоху для поздравления друга. Однако теперь с ними была Милакрисса, и справлять день рождения подобным образом казалось ему слегка унизительным.

В попытках найти решение он первым делом, конечно, спросил совета у Шона, но тот неожиданно заявил, что не может вмешиваться в каноничные события влюблённой пары, и оставил все раздумья Фриду. Более того, из-за ухода одного из барменов в отпуск ему пришлось взять на себя больше смен, поэтому Милакрисса была единственной приглашённой гостьей, что поставило парня перед очевидным и реальным фактом – это первое свидание с Милакриссой.

Пару раз, выведывая желанный подарок, девушка вскользь спрашивала о месте проведения вечеринки, о количестве гостей, на что Фрид нервно смеялся и переводил тему. Однако чем ближе подступал день рождения, тем настойчивей она становилась, пока однажды и вовсе не поставила перед фактом:

– 17 ноября, то есть в эту пятницу, у тебя нет никаких планов. Ты идёшь со мной!

Поскольку Фрид так и не придумал, что делать в этот злополучный праздник, отказывать настойчивой возлюбленной было глупо. Хоть мысль о секретной вечеринке и горела неоновым светом в догадках, он принял её приглашение, не ожидая чего-то особенного, дабы в худшем случае не разочароваться.

В назначенный день, ближе к вечеру Милакрисса зашла за Фридом, что застало его врасплох. Ещё больше удивления в её появление привнес внешний вид: простое вечернее платье лавандового оттенка с аккуратным поясом, которое виднелось под её ежедневным полуоткрытым пальто, длинные осенние сапоги на каблуке и лёгкий на вид, но согревающий в меру шарфик, небрежно обмотанный вокруг шеи, – Фрид не знал, что кто-то может быть настолько красивым в этом мире.

– Что? – засмущалась Милакрисса. – Мне не очень идёт, да?

– Нет-нет, ты просто супер, то есть... Ты выглядишь просто супер великолепно! – не меньше краснел Фрид, путаясь в мыслях.

Стоя в неловкой тишине, оба неосознанно подумали о том, как в таких ситуациях им не хватало Шона.

– Ты ведь уже готов? – прервала молчание Милакрисса.

– Да... – ответил Фрид, посмотрев на свою повседневную одежду из кроссовок, джинсов и кофты с аляповатым рисунком.

Заметив его бегающие глаза, Милакрисса взяла Фрида за руку и потянула к себе, к выходу:

– Не волнуйся, – улыбнулась она. – Тебе не нужно быть нарядным – всё-таки это твой день.

Они сели в такси, на котором приехала Милакрисса, и направились в центр города. Фрид не имел ни малейшего понятия, что задумала его очаровательная девушка. Он пытался предугадать исход сюрприза, перебирая от самых простых до абсолютно безумных вариантов в виде прогулки на кораблике, пока машина не остановилась в пустынном переулке.

На улице не горел ни один фонарь – лишь белый свет фар отражался в зеркальных лужах, из-за чего Фрид решил, будто они ошиблись местом.

– Мне кажется, мы... – повернулся он к Милакриссе, что уже выходила из машины.

Не успев договорить, он поспешил за ней – только дверь закрылась, как такси тронулось с места, оставив двоих в кромешной тьме. Милакрисса, не растерявшись, тут же включила фонарик на телефоне и, взяв Фрида за руку, повела за собой. Они спустились по лестнице, зашли в такое же тёмное помещение и остановились.

Милакрисса убрала телефон в карман.

Стоя посреди неизвестности, к Фриду непроизвольно вернулся страх одиночества. Словно его снова все предадут, бросят в этой бездонной тьме и забудут. Когда он, пытаясь унять свою дрожь, мял руки, совсем рядом появился отголосок света – тень от прыгающего огня.

– С днём рожде-е-енья те-е-ебя! – пел до боли в голове знакомый голос на пару с Милакриссой. – С днём рожде-е-енья те-е-ебя! С днём рожде-е-енья, милый Фри-ид... С днём рожде-е-енья те-е-ебя-я-я!

В воздух выстрелили хлопушки, и загорелся свет. Шон с колпаком на голове, накладными усами, в смешной рубашке и тортом в руках стаял прямо перед Фридом, пытаясь держать максимально серьёзное лицо.

– Кхм, – поправил он свой голос от пения, заставив парочку рассмеяться. – В этот особенный день я бы хотел поздравить Молчанова Готфрида, сына отца Дмитрия и матери Хелен, со вступлением во взрослую жизнь, полную трудностей, обмана и тревог... А также счастья, надежды и света, ведь наш великорусский, но не совсем русский Фрид, заручившись поддержкой таких же не совсем русских друзей, входит в неё с гордо поднятой головой! С совершеннолетием тебя, Фрид!

Именинник вытирал слёзы счастья, не в силах поднять глаза на безумно смешное лицо лучшего друга.

– Дуй быстрее, а то тут воск уже по всему торту растёкся, – поторапливал тот его.

Фрид задул выстроенные по кругу свечи под радостные аплодисменты Милакриссы.

– Разве ты не говорил, что будешь работать? – припомнил он Шону.

– Так я и работаю, – обиженно ответил друг. – Обслуживаю ВИП-гостя!

Фрид впервые обратил внимание на место, куда его привела Милакрисса. Это был небольшой бар, видом похожий на те, куда обычно забредали либо по случайности, либо после расставания или, чего ещё хуже, развода. В таких местах обязательно работают бармены, у которых словно в резюме при найме второй профессией всегда написан «психолог».

– Мы хотели сделать тебе сюрприз, – добавила Милакрисса.

– Вы же не выкупили весь бар ради меня? – испугался Фрид.

– Конечно, нет, – тут же ответил Шон. – Сегодня санитарный день... Шутка. Да, мы выкупили бар на твой день рождения.

– Серьёзно?

– Нет, – смеялась Милакрисса. – Мы выкупили только ВИП-комнату. Я специально попросила таксиста высадить нас на заднем дворе.

– А! – наконец понял происходящее Фрид и повернулся к Шону, указывая на него пальцем. – Тогда ты...

– Ах... Раскусил ты меня, ВИП-клиент! Я всего лишь бармен... – продолжал играть Шон.

Милакрисса взяла торт из его рук:

– Всего лишь бармен, вам пора обслуживать клиентов сверху! – напомнила она ему про рабочие обязанности.

– Слушаюсь и повинуюсь, Мисс, – поклонился как джентльмен он. – Желаю вам наихорошего вечера.

Его умилительная улыбка на пару с приподнятыми бровями во время последней фразы выдавали все шипперские мыслишки Шона, а, учитывая и страстную натуру этого парня, нельзя было исключать, что он успел уже нафантазировать себе самый извращенский исход событий... Парочка перекинулась стеснительными взглядами, прекрасно сознавая, к чему их друг изначально запланировал подобную вечеринку.

Милакрисса поставила торт на барную стойку, взяла стоявшие неподалёку стаканы и ловким движением достала стоящую по другую сторону бутылку шампанского:

– А, я... думал не пить, – растерялся Фрид.

– Боишься, что увижу тебя пьяным? – засмеялась она.

– Нет-нет! Я даже не думал об этом... – честно признался он. – Просто каждый раз, когда я сильно напиваюсь, становлюсь слишком импульсивным...

Видя его потускневшие глаза, Милакрисса взяла Фрида за руку:

– Тогда один бокальчик? Можешь даже не выпивать полностью – только для тоста.

– М...

Она налила шампанское и села рядом, потупив взгляд.

– Фрид! Если честно... Я начала общаться с тобой по просьбе Шона. Когда он рассказал мне о твоей драке с Владом и о том, что произошло несколько лет назад... – Фрид видел: в случившемся она отчасти винила себя. – Я просто не могла отказать. Но чем больше мы общались, тем сильнее я ненавидела себя за то, что струсила в тот день и не приняла твоё признание. Ты ведь знаешь: мои родители приёмные, и в детстве многие дети меня задирали из-за этого, поэтому я понимаю, когда ты говоришь, словно мир вокруг искусственный. И именно это меня и испугало в тебе – то, что ты тоже окажешься таким же. Затем наши классы слились. Каждый раз, смотря на тебя, я чувствовала резкий укол в сердце, что никак не был похож на эффект бабочек в животе. Мне было больно, и я начала прятать эту боль в отношениях с другими парнями, пытаясь обмануть саму себя. Эта боль... Я не знаю, как объяснить – она как будто вызвана страхом потерять тебя. Увидеть, как ты исчезнешь...

На лице Фрида засветилась улыбка. Он поднял бокал и развеял тревоги Милакриссы:

– Не переживай. Я куда крепче, чем выгляжу. За нашу любовь?

Смотря на Фрида, Милакрисса соскользнула со стула и, в один шаг преодолев расстояние между ними, дзинькнула фужерами, прильнув к его губам.

Весь мир перевернулся. Для них уже никого не существовало – только тепло и прикосновения друг друга рождали всё новые и новые искры, заставляя Фрида иногда отвлекаться, дабы не дать волю истинной сущности, а Милакрисса в попытках увидеть как можно больше «настоящего» Фрида продолжала слегка поддразнивать его, покусывая язык.

Страстный поцелуй ознаменовал долгожданное начало их романтических отношений.

...Раздался громкий хлопок.

– Блядь, опять эти поганцы под окном фейерверк запускают... Сколько раз им в прошлом году говорил?! – Шон посмотрел на обнимающуюся парочку, сидящую на диване и не обращающую на него никакого внимания, а затем перевёл взгляд на журнальный столик и завопил: – ВЫ ЗАЧЕМ ВЗЯЛИ МОЮ КРУЖКУ С ГУЛЕМ?!

Фрид и Милакрисса подскочили и, будто только сейчас заметив постороннего, расселись чуть поодаль друг от друга.

– А что с ней не так?.. – замялся Фрид.

– Ты когда её брал, ничего не заметил?

– ...Нет.

– КАК МОЖНО НЕ ЗАМЕТИТЬ АНАЛЬНУЮ ПРОБКУ?! – чуть ли не рыдал Шон.

– Что? Кто хранит такие вещи в кружке из-под токийского гуля?!

– Так удобнее! Говоришь: «Кружка с гулем». И всё! Все её тут же находят – в том числе и я.

– Тогда почему ты держишь такую кружку на кухне? – до сих пор не понимал друг.

– В этом её смысл! Приглашаем заведомо согласившегося ебаться гостя к себе домой, приглашаешь на чай, а там опа! И аксессуар уже готов – можно без лишних слов перейти к делу! – раскладывал по полочкам свою схему Шон.

– Но почему в кружке... с гулем...

Он тяжело вздохнул и, грустно смотря в потолок, прошептал:

– Господи, за что мне всё это, за что...

Шон приходил и уходил как тайфун: так же неожиданно и создавая хаос. Однако в канун нового года в его голове включалась тревожная машинка, заставляя полностью отдраивать квартиру, расставлять предметы на свои места, перестирывать всю одежду, даже если в корзине валялся всего один грязный носок, и Фрид, сколько ни пытался, так и не выяснил причину столь странного поведения друга, но он всегда с радостью помогал ему с любой уборкой ровно до того момента, пока тот не начинал перепроверять абсолютно каждый угол, словно это была не обычная совковая квартира, а настоящий музей, где только дышать да ходить по полу можно было.