Текст книги "Дочь генерала"

Автор книги: Нельсон Демилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

– Кто из ваших людей первым попал на место преступления? – спросил я полковника.

Кент подозвал молоденькую девушку-полицейского, рядового первого класса, и сказал ей:

– Доложите этому человеку, что вы видели.

На бляхе у девушки значилось ее имя – Кейси. Она вытянулась и начала докладывать:

– В четыре часа пятьдесят две минуты мне по радио поступило сообщение о том, что на стрельбище номер шесть, примерно в пятидесяти ярдах западнее поставленной у дороги машины, обнаружено женское тело. Я находилась поблизости и в пять часов одну минуту подъехала к этому месту. Припарковала и заперла свою машину, взяла «М-16» и пошла на стрельбище, где и нашла тело. Пощупала пульс, послушала, есть ли сердцебиение, пыталась определить, дышит ли женщина, наконец, зажгла фонарик перед глазами жертвы, но они не реагировали на свет. Я решила, что жертва мертва.

– Что вы сделали потом? – спросил я.

– Вернулась к машине и вызвала помощь.

– Как вы шли к телу и назад – одной дорогой?

– Да, сэр.

– Видели ли вы еще что-нибудь помимо тела? Например, веревки, палаточные колья, предметы туалета?

– Нет, сэр.

– Вы прикасались к машине жертвы?

– Нет, сэр. Я не прикасалась ни к чему, что могло служить уликой. Только убедилась, что жертва мертва.

– Хотите что-нибудь добавить?

– Нет, сэр.

– Благодарю вас.

Рядовой первого класса Кейси козырнула, развернулась и пошла на свое место.

Кент, Синтия и я переглянулись, словно стараясь угадать, что думают и чувствуют другие. Воистину подобные минуты камнем ложатся на душу и навсегда остаются в памяти. Лично я не забыл эту страшную картину и никогда не забуду.

Минуту я смотрел на лицо Энн Кемпбелл, сознавая, что не увижу ее больше. По-моему, это важно, потому что устанавливается связь между живыми и мертвыми, между следователем и жертвой. Иногда это помогает; нет, не жертве – мне.

Мы вернулись на дорогу и обошли машину, в которой приехала Энн Кемпбелл, заглянули в окно на водительской стороне – оно было открыто. У многих военных машин нет ключей зажигания, только клавиша запуска стартера, и она была отключена. На переднем пассажирском сиденье лежала черная кожаная сумка, не армейская.

– Я хотела посмотреть, что там, но не решилась без твоего разрешения.

– Ну что ж, начало хорошее. Распотроши эту вещицу.

Синтия подошла к передней дверце на стороне пассажира, обернув руку носовым платком, открыла ее, потом, не снимая платка, взяла сумку, уселась на нижнюю скамью смотрового яруса и принялась раскладывать содержимое.

Я опустился и заглянул под машину. На асфальтовом покрытии ничего необычного не было. Потом потрогал выхлопную систему – местами она была еще теплая.

Я встал. Полковник Кент спросил:

– Есть идеи?

– Как вам сказать... Есть несколько версий, но я бы подождал результатов экспертизы. Надеюсь, вы вызвали экспертов?

– Естественно. Они уже в пути, из Гиллема выехали.

– Прекрасно.

Форт-Гиллем находится неподалеку от Атланты, в двухстах милях от Хадли, и там размещается главная лаборатория УРП, лучшее учреждение этого типа, обслуживающее всю континентальную часть Соединенных Штатов. Народ там работает классный и выезжает туда, куда требуется. Крупные или чудовищные преступления сравнительно редки в армии, и когда они случаются, лаборатория высылает лучшие силы. Ради нашего случая прибудет, думаю, целый караван.

– Когда прибудут, – сказал я Кенту, – скажите, чтобы внимательнее осмотрели подошву ее правой ноги. Она испачкана чем-то черным. Мне надо знать, что это такое.

Кент кивнул, но, очевидно, подумал: «Слона из мухи делают, горе-сыщики». Не исключено, что он на сто процентов прав.

– И распорядитесь прочесать всю местность в радиусе двухсот ярдов от тела, исключая непосредственно прилегающие пятьдесят ярдов. – Я знал, что это перепутает все следы, но стрельбище все равно затоптано до предела, а меня интересовали следы только в радиусе пятидесяти ярдов. – Пусть ваши люди соберут все, что не является растительностью: окурки, пуговицы, бумагу, банки, бутылки – и пометят, где что найдено. О'кей?

– Хорошо. Но я думаю, парень смылся, не оставив никаких следов. Вероятно, он был на машине, как и жертва.

– Думаю, вы правы. Но детали нам нужны для истории.

– Избежать нагоняя – вот для чего они нам нужны.

– Точно. Действуем согласно инструкции.

Действовать по инструкции – дело верное и иногда даже полезное. На сей раз, однако, я решил проявить инициативу, поэтому придется игнорировать многих важных шишек. Приятная сторона расследования.

– Распорядитесь запечатать личное дело и медицинские карты капитана Кемпбелл. Пусть их доставят к вам до полудня, – сказал я Кенту.

– Сделаем.

– И мне нужно помещение в вашем здании и секретарь.

– Один стол или два?

Я посмотрел на Синтию:

– Видимо, два. Но я еще не знаю...

– Не морочьте мне голову, Пол. Скажите прямо: беретесь за дело или нет?

– Посмотрим, что скажут в Фоллз-Черч. А пока отложите официальное сообщение до десяти ноль-ноль. Что еще? Да, пошлите пару рукастых ребят в кабинет капитана Кемпбелл. Пусть перетащат в хранилище для улик всю мебель оттуда, прежде всего письменный стол и ее личные вещи. Не выпускайте сержанта Сент-Джона и рядового Роббинз, пока я не повидаюсь с ними, чтобы они ни с кем ни слова. А вам, полковник, предстоит печальная обязанность нанести официальный визит генералу и миссис Кемпбелл. Поезжайте без предупреждения, возьмите капеллана и медика – на тот случай, если кому-нибудь потребуется успокоительное. Сейчас не нужно показывать им тело...

– Господи Иисусе... – кивнув, едва выдохнул полковник.

– Аминь... Прикажите вашим людям не болтать о том, что они здесь видели. Передайте экспертам из Гиллема также отпечатки пальцев рядового Роббинз и всех, кто был на месте преступления, включая, разумеется, ваши.

– Естественно.

– Прикажите опечатать сортиры на стрельбище. Чтобы никто туда ни ногой, включая экспертов. Я должен первым осмотреть их.

Я подошел к Синтии. Она складывала вещи убитой в сумку, все еще не сняв с руки платок.

– Есть что-нибудь интересное?

– Нет. Все как у всех: бумажник, деньги, ключи – и все вроде в целости. Еще чек из ресторана в офицерском клубе. Салат, цыпленок, сухое вино, кофе... Она ужинала примерно в то же время, когда мы выпивали.

Кент, присоединившийся к нам, спросил:

– Вместе выпивали – значит, вы знакомы?

– Выпивали мы по отдельности, – ответил я. – А знакомство у нас шапочное... Адрес капитана Кемпбелл известен? – обратился я к Синтии.

– Она, к сожалению, не на базе жила. Виктори-Гарденс на Виктори-драйв, сорок пятый коттедж. По-моему, я знаю это место: комплекс смежных домов.

– Я позвоню Ярдли – шефу полиции Мидленда. Он раздобудет ордер на обыск и встретит нас там.

– Не пойдет. Это дело семейное, Билл.

– Но мы не имеем права обыскивать дом вне военного городка. Нужен ордер от гражданских властей.

Синтия вынула из сумки Энн Кемпбелл ключи и подала мне, сказав:

– Я поведу машину.

– Вы не имеете права покидать расположение базы без соответствующего разрешения.

Я снял ключ от машины Энн Кемпбелл с цепочки и отдал Кенту вместе с ее сумкой:

– Прикажите разыскать ее машину и выставьте там охрану.

Мы пошли к «мустангу» Синтии.

– Вам лучше остаться здесь, – сказал я Кенту. – Держите все под контролем. А когда надумаете составить отчет, напишите так: «Бреннер сказал, что поедет в полицию Мидленда. Беру ответственность на себя, если не передумаю».

– Ярдли – мужик крутой, – произнес Кент. – Он кому хочешь хвост накрутит.

– Чтобы накрутить мне хвост, ему придется постоять в очереди. – Надо было успокоить Кента, чтобы он не наделал глупостей. – Послушайте, Билл, я должен осмотреть ее квартиру. Надо убрать оттуда все, что может бросить тень на нее, на ее родных, на армию, на коллег и друзей. Логично? Ну, то-то. А после пусть там хозяйничает Ярдли.

По-видимому, он правильно все понял и кивнул.

Синтия села за руль своего «мустанга». Я поместился рядом, бросив напоследок Кенту:

– Я, может быть, звякну оттуда. Не вешайте носа.

Синтия включила первую скорость пятилитрового «мустанга», сделала разворот, и через шесть секунд на пустынном полигонном шоссе она уже выжимала шестьдесят миль в час.

Я прислушивался к рокоту мотора. Мы оба молчали. Потом Синтия сказала:

– Знаешь, мне не по себе.

– Страшная штука, – согласился я.

– Отвратительная! – Она взглянула на меня. – Привык к таким?

– Слава Богу, нет... Да и не часто они случаются, убийства. А уж такое...

Синтия кивнула, потом глубоко вздохнула и произнесла:

– Думаю, я буду тебе полезна. Но не хочу стеснять тебя.

– Не стеснишь. Но у нас всегда остается Брюссель.

– Где?

– В Бельгии. Столица Бельгии.

Ах ты, сучка, подумал я. Мы помолчали, потом она спросила:

– Но почему?

– Почему Брюссель – столица Бельгии, или почему он остается?

– Нет, Пол. Почему ее убили?

– А-а... Вероятными мотивами для убийства, – начал говорить я, – являются корысть, месть, ревность, желание скрыть ранее совершенное преступление или избежать позора и унижения, а также врожденная склонность убивать. Так говорится в наставлении.

– Но сам-то ты что думаешь?

– Как тебе сказать... Если убийству предшествует насилие, то обычно это ревность, месть или же попытка насильника скрыть свою личность. Она, очевидно, знала его или узнала, если он был без маски и не переменил внешность. Однако, – продолжил я, – наш случай похож на убийство из-за полового вожделения, то есть дело рук убийцы-насильника, человека, который получал сексуальное наслаждение от самого убийства, даже не беря ее. Трудно сказать наверняка.

Синтия молча кивнула.

– Ну а ты что думаешь? – спросил я.

Она подумала, прежде чем сказать.

– Ясно, что убийство предумышленное. У преступника был целый набор средств для насилия: палаточные колья, шнур и, очевидно, предмет для забивания кольев в землю. Преступник должен быть вооружен, он знал, что может наткнуться на сопротивление.

– Интересно. Продолжай.

– Преступник неожиданно накинулся на Энн, заставил бросить пистолет, потом вынудил ее раздеться и идти на стрельбище.

– Допустим. Но я стараюсь представить, как ему удалось, не выпуская Энн из рук, вбить колья и привязать ее к ним. Она не из тех, кто легко сдается.

– Ах, это трудно представить, но их могло быть двое. Кроме того, я не спешила бы с выводом, что преступник – или преступники – был «он».

– Да ладно тебе. – В это утро я путался в личных местоимениях. – Почему нет никаких следов борьбы со стороны жертвы и следов жестокости со стороны преступника... или преступницы? Как ты это объяснишь?

Синтия покачала головой:

– Не знаю. Обычно следы жестокости имеются... Но обмотать шею нейлоновым шнуром – это не назовешь дружественным актом, правда?

– Да, но преступник не испытывал к Энн особой ненависти.

– Но и особой любви тоже.

– Как знать... Послушай, Синтия, ты же этим зарабатываешь на жизнь. Тебе приходилось видеть что-нибудь подобное или, может быть, слышать о таком убийстве?

Она задумалась, потом ответила:

– Тут есть признаки того, что у нас называют подготовленным изнасилованием. Нападавший намечал изнасилование. Но мне неясно, знал он Энн или просто проезжал мимо и она оказалась случайной жертвой.

– Нападавший мог быть в форме, вот почему она не приняла мер предосторожности.

– Вероятно.

Я смотрел в открытое окно, вдыхая свежесть росы и тумана, чувствовал, как пригревает мне щеку поднимающееся солнце. Закрыв окно, я откинулся на спинку сиденья, стараясь представить, что предшествовало виденной нами картине, словно пустил кино назад: вот Энн Кемпбелл распростерта на земле и привязана, потом стоит голая, потом идет к джипу и так далее. Многие кадры просто не стыковались. Синтия прервала ход моих мыслей:

– Пол, на форме была нашивка с ее именем, на нательном жетоне значится ее имя. Оно же может быть написано внутри фуражки и ботинок. Возникает вопрос: что общего у пропавших вещей? Ответ: ее имя. Верно я говорю?

– Верно. – Чего только не приносят на вечеринку женщины! И это хорошо. Правда хорошо.

– Выходит, этому мужику нужны были... что? Трофеи? Свидетельства? Сувениры? Во всяком случае, это соответствует психологии подготовившегося насильника.

– Да, но он не взял ни ее белье, ни сумку, – возразил я. – Ты задаешь вопрос: что общего между пропавшими вещами? Отвечаю: все эти вещи – предметы военного обихода, включая кобуру и пистолет. На них, кстати, ее имя не значится. Нет, он не взял предметы гражданского обихода, включая часы и сумку, в которой много вещей с ее именем. Улавливаешь?

– Ты решил устроить состязание?

– Нет, Синтия, это расследование убийства. Нас попеременно осеняет какая-нибудь блестящая идея.

– Ты прав, извини. Наверное, так и должно быть между напарниками.

– Вот именно – между напарниками!

Синтия произнесла после минутного молчания:

– А ты разбираешься в таких делах.

– Надеюсь.

– Хорошо, но зачем он взял только военные вещи?

– В старину воины сдирали с поверженного врага доспехи и брали его оружие. Нижнюю одежду не трогали.

– Поэтому он и взял военные вещи?

– Может быть. Но это только догадка. Не исключаю, что он взял вещи для отвода глаз, чтобы запутать следствие. Не исключено, что он страдает каким-нибудь неизвестным мне психическим расстройством.

Не отрывая глаз от дороги, Синтия искоса взглянула на меня.

– Возможно, он ее и не насиловал, – продолжал я. – Распял и привязал только для того, чтобы подчеркнуть сексуальную природу своего поступка, хотел обесчестить ее тело, выставить наготу напоказ.

– Зачем?

– Пока не знаю.

– Правда не знаешь?

– Надо еще подумать. Я начинаю подозревать, что он знал ее. – Собственно говоря, я был уверен, что он ее знал. Мы проехали еще некоторое расстояние молча. Потом я продолжил: – Не знаю, почему это случилось, но вот моя версия того, как это произошло: Энн Кемпбелл покидает караульное помещение штаба и отправляется на стрельбище, не доехав значительного расстояния до того места, где дежурит рядовой Роббинз. Здесь у нее свидание с возлюбленным. Они часто устраивают такие вылазки. Изображая вооруженного бандита, он как бы нападает на нее, заставляет раздеться, и тут начинаются садомазохистские игры в самых различных положениях. – Я посмотрел на Синтию. – Понимаешь, что я имею в виду?

– Я ничего не знаю о половых извращениях. Это по твоей части.

– Вот это припечатала!

– В твоем сценарии чувствуются мужские эротические фантазии. Я хочу сказать – какое удовольствие женщине от того, что ее распяли на холодной земле и связали?

Впереди у нас был долгий, трудный день, а у меня еще маковой росинки во рту не было.

– Ты знаешь, почему он подсунул под шнур на горле трусы?

– Нет. Почему?

– Читай руководство по раскрытию убийств, раздел «Удушение на сексуальной почве».

– Непременно прочитаю.

– А ты заметила пятно от асфальта на подошве ее правой ноги?

– Нет. Если это пятно от дорожного покрытия, то почему Энн была босиком на дороге?

– Он заставил ее раздеться и разуться в джипе или около него.

– Тогда откуда на стрельбище ее лифчик и трусы?

– Он, видимо, заставил ее раздеться около джипа, а потом кто-то из них – она или преступник – понес их туда, где она лежала.

– Зачем?

– Это просто деталь в общей сволочной задумке. У насильников буйная, изощренная фантазия. Могут придумать, что нормальному человеку в самом страшном сне не приснится. Любая по виду невинная деталь может быть наполнена для него эротическим смыслом. Взбрело в голову заставить женщину раздеться и пройти голой с собственным бельем в руках, а потом изнасиловать.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила Синтия.

– Кажется, я не единственный, кто разбирается в половых извращениях.

– Я знакома с патологией половых отношений, с преступными наклонностями в этой сфере. А в части половых извращений на основе обоюдного согласия познания у меня никудышные.

Я решил не возражать, только заметил:

– Временами различие это весьма зыбко.

– Не верю, чтобы Энн Кемпбелл добровольно участвовала в таких вещах. И разумеется, она не хотела, чтобы ее задушили.

– Всякое бывает, – промолвил я. – И не стоит придерживаться какой-либо одной версии.

– Нам нужны результаты анализов, нужно вскрытие, нужно допросить людей.

Опять «нам». Я смотрел на расстилающийся вокруг пейзаж и старался припомнить все, что я знал о Синтии. Она родилась и выросла в сельском захолустье Айовы, окончила университет штата, потом в каком-то другом университете в рамках армейской программы расширения технологических знаний получила степень магистра криминологии. Многим женщинам, равно как и представителям национальных меньшинств, служба в армии давала больше денег, образования, престижа и возможностей сделать карьеру, нежели они могли рассчитывать у себя на ферме, в городском гетто или захудалой провинции. Синтия всегда относилась к армии положительно. Еще бы: переезды с места на место, новизна впечатлений, материальная обеспеченность, общественное признание... Совсем неплохо для девчонки с фермы.

– Я часто вспоминал тебя, – сказал я.

В ответ молчание.

– Как твои родители? – спросил я, хотя не был с ними знаком.

– Нормально. А твои?

– Тоже нормально. Ждут не дождутся, когда я уволюсь, вырасту, клюну на какую-нибудь девушку и нарожаю им внуков.

– Сначала надо вырасти.

– Спасибо за совет.

Синтия временами бывает страшной язвой, но это у нее при нервном напряжении срабатывает защитный механизм. Люди, у которых была любовь, уважают прежние отношения – если они вообще способны чувствовать и даже испытывать некоторую нежность к бывшему партнеру. И вместе с тем есть какая-то неловкость в том, что вот мы сидим рядом, бок о бок, и не находим ни верного тона, ни нужных слов.

– Я сказал, что вспоминал о тебе, – повторил я. – Могла бы и ответить.

– Я тоже вспоминала, – промолвила Синтия, и мы снова замолчали, уставившись на бегущую под колеса машины дорогу.

Два слова о Поле Бреннере, сидящем на пассажирском сиденье. Выходец из рабочей семьи в южном Бостоне, ирландец по происхождению, католик, окончил среднюю школу, но не умею отличить корову от свиньи. Я пошел в армию не для того, чтобы сбежать из замызганных кварталов южного Бостона, – армия сама нашла меня, когда мы ввязались в большую наземную войну в Азии и кто-то сказал, что из сыновей рабочих получаются хорошие пехотинцы.

Видимо, я и впрямь оказался хорошим пехотинцем, потому что провел на фронте целый год и меня не убили. Потом учился в колледже благодаря армейскому пособию и на курсах криминологии. Я сильно изменился и чувствую себя чужаком в южном Бостоне – впрочем, я ощущаю себя чужаком в гостях у какого-нибудь полковника: гляди в оба, чтобы не перебрать, веди пустую болтовню с офицерскими женами, которые так безобразны, что и говорить не хочется, или так хороши, что ограничиться пустой болтовней и жалко, и трудно.

И вот мы, Синтия Санхилл и Пол Бреннер, выходцы из разных краев Америки и из разных миров, пережившие роман в европейском городе Брюсселе, снова встречаемся на Юге. Только что Синтия видела голое тело задушенной генеральской дочери. В таких условиях есть ли место любви и дружбе? Лично я на такую вероятность и цента не поставлю.

– Вчера я растерялась, когда увидела тебя. Прости, если я вела себя по-хамски.

– А без «если»?

– Хорошо, прости меня. Но все равно ты мне не нравишься.

Я усмехнулся и сказал:

– Тем не менее ты захотела участвовать в этом деле.

– Да, захотела. Я буду хорошо себя вести.

– Ты будешь хорошо себя вести в любом случае. Я твой начальник. А если вздумаешь взбрыкнуть, ушлю складывать чемоданы.

– Хватит задаваться, Пол. Никуда ты меня не ушлешь. И никуда я не поеду. Нам надо раскрыть убийство и выяснить отношения.

– Сначала раскрыть, потом выяснить – именно в таком порядке.

– Именно в таком порядке.

Глава 4

Лайн-Холлоу-роуд переименовали в Виктори-драйв во время Второй мировой войны, когда в горячке менялись не только имена. Когда-то это была двусторонняя деревенская дорога, идущая к югу от Мидленда, но когда я первый раз проехал по ней в 1971 году, тихие окраинные дома перемежались здесь торговыми точками и увеселительными заведениями с крикливыми вывесками. Сейчас, почти четверть века спустя, от прежней Лайн-Холлоу-роуд не осталось и следа.

Есть что-то уродливое и угнетающее в коммерческом росте старого Юга, в этих бесчисленных автостоянках, мотелях, забегаловках, магазинах, торгующих по сниженным ценам, и того, что называется здесь ночными клубами. Я еще помнил старый Юг, вероятно, не столь процветающий, зато живописный: крошечные автозаправки с кока-колой в холодильнике, покосившиеся домишки из сосняка, деревенские лавчонки и тюки хлопка под навесами вдоль железнодорожных веток. Это были вещи, органически вырастающие на здешней почве: лес из окрестных лесов, гравий на дорогах из соседнего карьера, сами люди, продукт своего окружения. Новые вещи казались искусственными, пересаженными из чужих краев. Магазины полуфабрикатов и бесконечные торговые центры с огромными вывесками не имели никакого отношения ни к земле, ни к истории, ни к здешним людям и их обычаям.

Естественно, новый Юг принял все это не так быстро, как мы на Севере, но тем не менее принял. И как ни странно, пышные торговые предприятия сейчас больше ассоциируются с Югом, чем с любым другим регионом страны. Северяне одержали наконец полную победу.

Через пятнадцать минут после отбытия с базы мы подъехали к Виктори-Гарденс и поставили «мустанг» около коттеджа номер сорок пять.

Виктори-Гарденс – приятное место: кольцо из полусотни стоящих вплотную друг к другу домов, посредине – сквер, красивый ландшафт, вместительная автостоянка. Надписей «Только для офицеров» я не заметил, но на всем лежала именно такая печать, и цены на жилье соответствовали квартирным, выдаваемым лейтенантам и капитанам, живущим за пределами части. Если не зацикливаться на деньгах, существует целый свод правил относительно того, где разрешается снимать квартиру. Энн Кемпбелл, дочь генерала и сама примерный военнослужащий, не поселилась в старых кварталах города. Не привлекла ее и новая многоквартирная высотка, где по здешним понятиям обитают холостые мужчины и женщины, ведущие свободный образ жизни. Она не осталась жить с родителями в огромном казенном особняке на территории военного городка. Это означало, что у Энн была своя жизнь, и мне предстояло узнать кое-что о ней.

Мы с Синтией осмотрелись. Хотя рабочий день в армии начинается рано, перед некоторыми коттеджами стояли автомобили. У большинства на бампере была синяя наклейка, означавшая, что машина принадлежит офицеру, у других – зеленая, означавшая вольнонаемный состав. Людей не было видно, как в казармах после утреннего сигнала «в столовку».

Я был в боевой форме, в которой явился на оружейный склад, Синтия – в джинсах и ветровке. Мы подошли к парадной двери коттеджа номер сорок пять, не отличимого от таких же фасадов красного кирпича.

– Ты взяла пистолет? – спросил я.

Синтия кивнула.

– Хорошо, стой здесь. Я войду через заднюю дверь. Если я спугну кого-нибудь и он попытается бежать, задержи его.

– О'кей.

Я обошел ряд коттеджей. Задние дворы здесь представляют обычную травяную лужайку, но к каждому дому примыкает небольшой участок, отгороженный деревянным заборчиком от соседей. На этом уединенном пятачке у Энн Кемпбелл стояли стандартный гриль и кое-какая садовая мебель, включая кресло-качалку, на которой лежал крем для загара и туристический журнал.

Входили в дом с заднего двора через раздвижные стеклянные двери. Я подошел к ним, заглянул внутрь и увидел только столовую с кухней за перегородкой и часть гостиной. Очевидно, в доме никого не было. Хозяйки быть не могло, но я не думал, чтобы у генеральской дочери жил любовник или даже подруга – это бросило бы тень на ее репутацию. Однако ни в чем нельзя быть уверенным, и потому действовать надо предельно осторожно, особенно в происшествиях, связанных с убийством.

В нижней части стены у самой земли я увидел оконный проем. Это означало, что у коттеджей есть цокольный этаж, полуподвальное помещение, а также, что туда ведет крутая открытая лестница. Прежде чем спускаться, я, может быть, швырну вниз гранату. Оконный проем был закрыт пузырчатым плексигласом, привинченным к стене. Оттуда никто не сможет выбраться.

Справа от раздвижных дверей была еще одна дверь, в кухню. Я нажал кнопку звонка, подождал, позвонил еще раз. Потом покрутил ручку двери – это удобнее, чем ее взламывать.

Вообще-то говоря, мне следовало бы, как и советовал полковник Кент, отправиться прямиком в полицейскую часть Мидленда. Блюстители закона обязательно запаслись бы ордером на обыск и с удовольствием устроили шмон в доме потерпевшей. Но мне не хотелось беспокоить полицию. Я снял нужный ключ со связки, взятой из сумки Энн Кемпбелл, вошел в кухню и запер за собой дверь.

На противоположной стене выделялась массивная на вид дверь, которая вела, вероятно, вниз, в цокольный этаж. На двери была задвижка. Я запер вход. Если там кто-то есть, то он – или она – в ловушке.

Обеспечив таким образом себе тыл, а скорее, отрезав путь к отступлению, я осторожно прокрался к передней двери и, открыв ее, впустил Синтию. Мы постояли в просторной, снабженной установкой для кондиционирования воздуха прихожей, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Я знаком велел Синтии достать пистолет. Она быстро расстегнула кобуру и вытащила свой «смит-вессон» тридцать восьмого калибра. Потом я крикнул в пустоту:

– Мы из полиции! Не двигаться! Подать голос!

Никто не ответил.

– Стой здесь, будь готова пустить свою игрушку в дело, – сказал я Синтии.

– Зачем я вообще ношу эту долбаную штуку?

– И то верно.

Первым делом я подошел к стенному шкафу-раздевалке и рывком отодвинул створку, но там никто не стоял со шнуром и палаточными кольями в руках. Потом я стал медленно обходить комнату за комнатой. Я на девяносто процентов был уверен, что дом пуст, и потому чувствовал себя немного глупо, но хорошо помнил похожий случай, когда дом не был пуст.

Из прихожей шла лестница на второй этаж, а лестницы, как я уже доложил, опаснейшая штука, особенно скрипучие. Синтия осталась внизу, а я в три прыжка перемахнул через ступени на второй этаж и прижался спиной к стене.

Здесь, в коридоре, было три двери, одна открытая, две закрытые. Я повторил формулу обхода незнакомого помещения, но никто не отозвался. Снизу меня позвала Синтия. Она поднялась на несколько ступенек и кинула мне пистолет. Я поймал его на лету, а ей подал знак оставаться на месте. Резким движением распахнув одну дверь, я изготовился к стрельбе и крикнул: «Стоять». Моя воинственность и на этот раз пропала даром. Я заглянул в полутьму комнаты и увидел, что это была вторая, гостевая, спальня, очень скудно обставленная. Потом я повторил ту же процедуру со второй закрытой дверью – оказалось, что это большой платяной шкаф. Несмотря на все мои акробатические номера, я понимал, что если бы в доме кто-то был и захотел применить оружие, я давно был бы мертв. Я повернулся, снова припал спиной к стене и подвинулся к комнате с открытой дверью и заглянул внутрь. Это была большая, основная, спальня, и в глубине ее – еще одна дверь, в ванную комнату. Я помахал Синтии, чтобы она поднялась, отдал ей «смит-вессон», сказав: «Прикрывай меня». Потом, не сводя взгляд с раздвижной дверцы шкафа и открытой ванной, вошел внутрь. Схватив с туалетного столика флакон с духами, я швырнул его в ванную, где он с грохотом разлетелся на кусочки. У нас, пехотинцев, это называется разведка огнем. И снова – ни души.

Я быстро осмотрел спальню, ванную, туалет и вернулся к Синтии, которая держала на прицеле все двери. Мне почти хотелось, чтобы в доме кто-нибудь был и я смог бы задержать его, поскорее закрыть дело и отвалить в Виргинию. Но человек предполагает...

Синтия огляделась и сказала:

– Постель-то она прибрала.

– Ты «академиков» не знаешь?

– Господи, до чего же все печально. Такая дисциплинированная и опрятная женщина. Но вот умерла, и все пойдет насмарку.

Я посмотрел на Синтию.

– Теперь надо взяться за кухню.