Текст книги "Похождения Штирлица (Операция 'Игельс')"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

И он, открыв дверь, послал негритянке воздушный поцелуй и шагнул в темноту.

Вечером он пришел с Борманом. Януария злобно смотрела на партайгеноссе, злясь на Штирлица, обменявшего ее пламенную страсть на такое убожество. Борман, смотря на злобный взгляд Януарии, заволновался и спросил у Штирлица, не бешеная ли эта негритянка и не кусается ли. Штирлиц покрутил пальцем у головы и велел ему не нести бреда.

– Ну, – сказал Борман, весьма обиженный, – где твоя Изаура ?

Януария, кряхтя, откупорила в полу дырку тайного люка. Борман в это время, ни чуть не смущаясь, преданными глазами смотрел ей под юбку. Штирлиц полез туда, и через десять минут вылез с Изаурой в руках, говорящей ему "Любимый синьор Леонсио" и целующей в щеку. Штирлиц воротил лицо и жаждал избавиться поскорей от этой смазливой мулатки. Мулатка целовалась с еще большей силой. Штирлиц хотел передать ее Борману, но побоялся, что тот ее уронит, а Мюллер, чего доброго, не примет с поломками и не сделает его вождем.

К утру Штирлиц дотащил Изауру до Мюллера и тут же побежал умываться, так как был красным от губной помады. – Ну как, сделаешь меня вождем ? – спросил он Мюллера, вытираясь им, словно полотенцем.

– Слово джентльмена, – сказал Мюллер, прыгая вокруг Изауры, стремящейся его поцеловать и щелкая свежевставленным передним зубом.

– И меня, – сказал Борман весьма категорично.

– И тебя, – подтвердил Мюллер, прыгая вокруг Изауры, но в другую сторону.

Штирлиц сказал, что если до завтра Мюллер официально не произведет его в вожди, Изауру он заберет обратно. Мулатка, прослышав об этом, прыгнула к Штирлицу целоваться снова. Мюллер сказал, что организует произведение в вожди, как только вернется на место.

– Но Штирлиц... – Мюллер засмущался, не зная, как сказать.

– Говори, не стесняйся, – Штирлиц был пока что в прекрасном расположении духа.

– Видишь ли, Штирлиц, мой народ не сможет принять вождя, если его не будут звать Мюллер...

– И что ? – Штирлиц не понимал мысль Мюллера.

– Можно, мой народ будет думать, что ты и Борман – мои родственники ?

– Ну, я думаю, можно, – Штирлиц знал наверняка, что, придя к власти, он Мюллера назовет Штирлиц, а не наоборот.

– Ну вот, – радостно сказал Мюллер, увековечив тем самым свое имя.

В полдень состоялась коронация Штирлица и Бормана. Они официально были названы вождями четвертого рейха, но фамилию им присвоили – и Штирлицу и Борману – Мюллер.

– Штирлиц, а как размножаются Мюллеры ? – пастор Шлагг стоял рядом со Штирлицем с новой удочкой.

– Спроси у Бормана, – сказал Штирлиц, отбрасывая пастора подальше.

ЭПИЛОГ

За окном стояла цистерна с молоком и больше ничего не стояло. Товарищ Сталин отвернулся от окна и спросил :

– Послушай, Лаврентий, как там дела у товарища Исаева ?

– Коба, Исаев теперь вождь в Бразилии... – грустно сказал Берия, ковыряя в носу и вытирая палец о штору.

– Это нехорошо, – сказал Сталин. – У нас есть для нэго хорошая камера ?

– Конечно, Коба, – преданно ответил Берия.

– Так пойди и позаботься, чтобы она через неделю нэ пустовала, – сказал Сталин, кроша сигареты "Самеl" в трубку.

– Слушаюсь, Коба, – Берия вышел из кабинета, на ходу составляя ордер на арест Штирлица. Он не мог знать, что Штирлица невозможно арестовать.

Сталин повернулся обратно к окну и некоторое время молча курил, стряхивая пепел с усов на подоконник. Через некоторое время он с презрением выругался и сказал :

– Хе, вождь...

Нажав на звонок, он подождал, пока войдет секретарша и спросил, прищурившись, оценивая полноту ее бедер :

– Послушай, дэвушка, какое сегодня число ?

– Пятое апреля тысяча девятьсот тридцать восьмого года, – сказала девушка, соблазнительно покачивая бедрами.

– Вай, – сказал Сталин и сделал знак, чтобы девушка вышла. Остался всего месяц его пребывания у власти. Но вождь этого не знал.

Он выколотил трубку и стал задумчиво смотреть вдаль.

Продолжение, возможно, следует...

ПОХОЖДЕНИЯ ШТИРЛИЦА , И ДРУГИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ БОРМАНА

ПРОЛОГ

За окном проехал танк без башни и машина с молоком.

Никита Сергеевич задумчиво почесал наморщенный лоб мыслителя и крякнул, подтягивая сползшие на пол штаны. Его секретарь втихоря с большим удовольствием повторил данный звук, и Великий Производитель Кукурузы остался доволен.

– Хочется чевой-та... – жалобно протянул он, вытряхивая из карманов вышитых штанов шелуху от семечек вместе с помятой брошюрой "Дагоним, Абгоним, Перигоним и Выпьем", изданной газетой "Советский Спирт".

– Че, бухать бум, Никит Сергеич? – секретарь сгорал от нетерпения, дрожа от предвкушения пол-литровой бутылки.

– Не-е... После вчерашнего похмелья башка булькает... – вождю явно было нехорошо.

Секретарь грязно выругался и сглотнул слюну.

– Не вопи, – сказал Никита Сергеевич.

Повздыхав минут двадцать, он бросил зубочистку в окно и спросил:

– А че там деется у товаищча Исаева?

– А черт его знает...

– Это хорошо... – сказал Хрущев. – А че Берия?

– Сидит, – коротко ответил секретарь, злобно потирая руки и тирански улыбаясь.

– Тож хорошо, – сказал Хрущев, обмакивая в чернильницу пальцы левой руки и одновременно облизывая пальцы правой.

Секретарь с благоговейным интересом следил за его действиями.

– Ага, – сказал вождь, насытившись на халяву казенными чернилами. -слушай, как тебя, давай посадим кого-нить?

– Давай, – секретарь вытащил из кармана обглоданный карандаш и измятый клочок газеты "Кукуруза у свете решениев съезда дупетатов палаты садоводов г. Анадыри".

– Пши, – сказал вождь, стукая ботинком по стенке. Стенка издавала кряхтящие звуки и бросалась штукатуркой. Сидящие на крыше агенты ЦРУ оглохли от шума, сделанного сдавленными потайными микрофонами.

– Пши, – повторил вождь, явно собираясь повторить данное побуждение еще раза три. Секретарь терпеливо ковырял в носу, вытирая палец о фалды пиджака. Не своего, естественно.

– Пши, – сказал вождь еще раз, томно закатывая глаза. Дырка в стенке увеличивалась с заметной быстротой.

– Че псать? – секретарь вычистил нос и захотел заняться чем-нибудь еще.

– Пши: "Список", – сказал Хрущев, вспоминая, что надо еще. – "...

Сок", – секретарь старательно выводил непослушные и неуклюжие буквы.

– Пши: "Приказува...

То есть не, прикузавы...

Вобщем, пиши, чтоб арестовали этого...

Как его...

Ну, такой весь...

С усами...

То есть с ушами... Исаева", во! – вождь был рад, что вспомнил через минуту, а не через час. Жаловаться на склероз было рано.

– "... Исаева", – произведение удалось на славу, если не обращать внимание на масляные пятна.

– Дай посмотреть, – попросил Хрущев. Секретарь скромно показал листок. Хрущев позавидовал его способности красиво писать и так хорошо выражаться, и мастер эпистолярного жанра понял, что следующий ордер на арест придется выписывать себе самому.

– Ладно, грамотей, тащи в контору... – Хрущев посмотрел на него исподлобья.

– Тащи-тащи, и чтоб не убег до завтрева!

Секретарь смачно плюнул на стенку и вышел из кабинета. Хрущев посмотрел на его плевок, прицелился и тоже плюнул. Потом вытер оба плевка рукавом вышитой рубашки и сказал:

– Никак все совейское, че портить...

А за окном проехал танк с башней и машина без молока.

ГЛАВА 1

Прошло пять с половиной лет с тех пор, как Штирлиц стал вождем в Бразилии. Теперь он, а не Мюллер, был вождем, и все в колонии Третьего Рейха подчинялись ему и благоговели перед ним. Штирлиц разъелся, по вечерам пел непристойные песни и даже почти совсем забыл о Мировой Революции.

В гарем теперь ходил он, каждый день и помногу раз, как получалось, а Мюллер ходил кругами вокруг него и втихоря злился. Женщины Штирлица уважали, а Мюллера нет.

Борман стал толстеть не по дням, а по часам, стал медленнее бегать и был тяжел на подъем, но придумывал более ухищренные пакости. Появление различных новейших достижений науки, техники и самогоноварения подталкивало его совершенствовать свое мастерство, и теперь жертва, зацепившаяся за невидимую веревочку, не падала, а притягивалась к дереву посредством влияния сильного магнитного поля на металлические предметы в своих карманах и ударялась током, ослеплялась вспышкой или оглушалась сиреной.

Пастор Шлаг на халяву разжирел так, что уже не влезал в самую широкую сутану, сделанную из чехла от танка Т-34. Борман злобно потешался над ним, советуя носить другой чехол, от ракеты "Томагавк", и предлагал свою помощь в его получении. Пастор деликатно отказывался.

Ежедневно утром два здоровых негра наполняли для смиренного священника водой здоровое корыто, пускали туда ведро голодных пираний, и пастор садился удить, взяв с собой пару бутербродов, потертую библию времен гражданской войны и журнал "Рlаy воy".

К вечеру он возвращался, не поймав, естественно, ничего, и читал книгу "О вкусной и здоровой пище". Негры спускали воду из корыта и выбрасывали хищных пираний в океан, забирая со дна перекушенные части удочки, обгрызенную леску и консервные банки из-под тушенки, которые кровожадные рыбы не могли переварить, несмотря на большие усилия. Банками всех обеспечивал сам Штирлиц, так как отказаться от вкусной и здоровой пищи, про которую читал пастор Шлаг, он был не в силах. Иногда полет банки из окна сопровождался жужжащим консервным ножом и неприличным ругательством. Если пастору счастливилось подслушивать под окном, то помимо ругательств и рыганий он получал банкой по лбу и долго беззвучно радовался, выпучив глаза. Пастор потирал лоб и повторял заклинание своего покровителя, чем сильно стимулировал пищеварение у гогочущего Штирлица.

– Эй, пастор... – Штирлицу не хотелось драться, но обойтись без профилактического мероприятия (мордобития) было нельзя.

– А? – Пастор, шевеля бровями, выполз из-под подоконника и уставился на Штирлица добрыми честными глазами.

Увидев такой взгляд, Штирлиц немного смутился. Ему гораздо привычней было видеть злобный оскал, или красочный фингал под глазом.

– Чего ты на меня так смотришь? – недоверчиво спросил он, на всякий случай ощупывая в кармане браунинг с выцветшей дарственной надписью. – по родине соскучился?

Шлаг на всякий случай пожал плечами и отвел взгляд. Штирлиц молча бросил его красивым профессиональным пинком в клумбу. Пастор упал на колючки кактуса и принялся стонать.

"Ностальгия", – догадался Штирлиц. – "Домой хочет"

Пастор застонал еще пронзительнее, с подвываниями.

Мимо него прошел Борман с чемоданом и удовлетворенно чмокнул губами. Партайгеноссе думал, что пастор попал в его хитроумную ловушку.

– А, Борман! Вот ты-то мне и нужен... – Штирлиц свесился с подоконника и поманил испачканным тушенкой пальцем толстого Бормана. Борман переложил чемодан из левой руки в правую и с опаской подошел к Штирлицу.

– Штирлиц! Как солнышко ярко светит! – улыбаясь, сказал он, пытаясь окончить разговор без фингала под глазом.

– Светит, – милостливо согласился Штирлиц. Легкая желтоватая мгла окутывала низко повисшее небо.

"Парит – наверное, к дождю", – подумал пастор Шлаг.

– И твой портрет так хорошо висит, – сказал Борман, делая два шага к отступлению и подхалимски улыбаясь.

Портрет, на котором был изображен Штирлиц с лицом мыслителя и с банкой тушенки в руке, был слегка перекошен от ветра, но тем не менее висел довольно ровно.

– Висит, – согласился Штирлиц, любуясь собой.

– Ну, я пойду... – Борман стал медленно отступать к фонтану со скульптурой "Штирлиц, разрывающий пасть крупному зверю (медведю)".

– Я вот тебе щас пойду, – сказал Штирлиц. Его грозная рука смяла пухлого Бормана в охапку. Партайгеноссе ойкнул и выпустил из рук чемодан, тот упал на пастора и со скрежетом раскрылся. Куча бумаги выпала из него, и Шлаг забарахтался в ней, как в проруби с ледяной водой.

Он только успел заметить, как Борман, голося о преданности Штирлицу, исчез в окне, и как Штирлиц с боксерскими выдохами стал наносить ему глухие удары.

Пастор, кряхтя, выбрался из горки бумажек и принялся вытаскивать их из-под рясы. Его взгляд упал на надпись на бумажке, и он насторожился. Надпись гласила:

"Листовка (бумажка). Просьба сначала прочитать, а потом от нее закуривать.

Революционный народ порабощенной Бразилии!

Отечество в опасности! И всему виной – штандартенфюрер СС фон Штирлиц! Он хочет пустить всю нашу любимую Бразилию на тушенку! И продать ее в Россию, где по улицам толпами ходят медведи (злые) и даже кусаются турникеты (в метро).

Не продадим нашу любимую Бразилию!

Кто хочет, может записываться в Комитет Спасения Бразилии под руководством истинного патриота и коммуниста (партбилет № 17892048) Мартина Бормана!"

"Что такое партбилет?", – подумал пастор Шлаг. – "И что об этом подумает сам Штирлиц?"

Из окна с воплем о глубоком недовольстве вылетел Борман, приземлившись рядом с раздумывающим пастором Шлагом.

– Черт, – плачущим голосом капризного ребенка сказал он. Пастор перекрестился. – Противный Штирлиц! Что ему за охота драться каждый день? Это верно, – неуверенно протянул пастор, оглядываясь по сторонам.

Он знал, что со Штирлицем шутки плохи. – А скажи мне, Борман, что это за Комитет Спасения Бразилии?

Борман забеспокоился. Он не знал, сразу ли Шлаг все расскажет Штирлицу, или же чуть погодя.

– Пойдем отсюда, – сказал он, зная, что Штирлиц, несмотря даже на то, что сейчас он громко храпит, может все подслушать и потом поставить под глазом несколько синяков.

Они собрали бумажки в чемодан и ушли.

Едва два товарища по несчастью – Шлаг и Борман – исчезли за кустами, из за ближайшего кактуса вылез Мюллер в панамке, но с хлыстом и в кирзовых сапогах. Он, конечно же, все слышал и видел. Подойдя к торчащей из-под ветки какого-то экзотического растения бумажке, он осторожно вынул ее и прочитал.

Мастер по государственным переворотам и заговорам сразу же понял, что к чему и привычно оценил силы сторон. С одной стороны были Борман со своими веревочками и пастор с удочкой, а с другой – мощный кулак Штирлица. Мюллер загнул три пальца на левой руке, два на правой, высморкался и полез в окно к Штирлицу.

Штирлиц лежал на кровати, держа в одной руке газету "Советская Бразилия", а в другой – банку тушенки и делал вид, что спит. Мюллер осторожно снял сапоги и на четвереньках пополз к столу, на котором в форме пятиконечной звезды были расставлены бутылки с водкой. Вытащив одну бутылку из верхнего левого луча звезды, Мюллер запустил острые зубы в пробку и с хлопком откупорил непослушную посудину. Глотнув из горлышка, он почувствовал себя гораздо лучше и рыгнул. От знакомого звука Штирлиц очнулся от мыслей о тушенке и сале и открыл один глаз. В углу комнаты Мюллер пил водку из его запасов.

– Чего ты там копошишься? – Штирлиц недовольно заворочался и со скрежетом почесал ногу.

– Беда, Штирлиц, заговор... – Мюллер набил рот бутербродом с ливерной колбасой и показал Штирлицу листовку Бормана.

– Так что же, заговор плетет Борман? – Штирлиц был о нем худшего мнения. Мюллер утвердительно закачал головой и отправил в рот второй бутерброд.

– Чхал я на его заговор, – сказал Штирлиц, отобрал третий бутерброд и бросил Мюллера в окно.

Приземлились в уже знакомой им всем клумбе, Мюллер чихнул и обиженно протянул:

– Никто меня не любит... И по голове меня, и картошку чистить меня... Он поправил панамку, с любовью отцепил от нее налипший репей и поплелся в ту сторону, куда ушли Борман и пастор Шлаг.

Напрасно Штирлиц так пренебрежительно относился к козням мелкого пакостника. Борман разбросал свои листовки по всей колонии Третьего Рейха, и к вечеру около его жилища собралась толпа равнодушных негров послушать очередного революционера. В прошлый раз революционер понравился только каннибалам с прибрежных островов. Они его и съели.

– Друзья мои! – Борман, стоя на импровизированной трибуне, размахивал испачканным носовым платком и делал как можно более приветливое лицо. Негры смотрели на него как можно более равнодушней и дали тем самым понять, что тамбовские волки Борману друзья.

Борман надрывался, обещал, угрожал, но равнодушное население порабощенной Бразилии отнеслось к нему с непониманием.

Борман бросил платок на запыленную землю, плюнул и спустился с трибуны.

Делу решил помочь пастор Шлаг. Задрав ногу, он забрался на трибуну и сказал, не надеясь, впрочем, что найдет понимание:

– Кто женщину хочет?

Негры оживленно вскочили и зарычали. Пастор подумал, что сказал что-то неправильное, и попытался улизнуть, но его поймали.

– Где она? – нетерпеливо спросил толстый бородатый мулат, поигрывая остро отточенным мачете и переливающимися бицепсами.

– К-кто она? – заикаясь, спросил пастор.

– Та фемина, про которую ты говорил, – мулат с сомнением посмотрел на пастора, щелкнул языком и стал поигрывать мачете еще ужасней.

– Так все женщины в гареме у Штирлица, – завизжал пастор Шлаг, пытаясь вырваться из крепких волосатых рук, держащих его за ноги, за руки и за два-три волоска на тщедушной лысине.

– А зачем этому Кабальо столько фемин? – задумался мулат. Данный вопрос много раз задавал себе Борман, когда видел, как пастор Шлаг носится за его секретаршами.

Мулат уронил мачете себе на ногу. После этого он радостно прыгал около двадцати минут, пока его не отбросили.

– Вот видите, – с вожделением начал Борман, решив взять власть в свои руки. – Штирлиц, эта противная русская свинья, забрал себе всех наших женщин...

Борман говорил и говорил, не чувствуя, как мощная рука поднимает его за воротник.

– Кто свинья? – спросил глухой, до боли в носу знакомый Борману голос, эхом перекатываясь по контейнерам с сахарным тростником.

Негры притихли. Борман оскорбил еще пару раз Штирлица, сказал пару недобрых слов про тушенку, и тут сильная рука бросила его в джунгли. "Разве я что-то не так сказал?" – задумался Борман, приземлившись в самые крупные заросли колючек. Вскоре он понял, что глубоко ошибался.

Штирлиц, поднявшись на трибуну, рыгнул и сказал:

– А теперь все пшли домой... А кто не все, того я отвыкну Бормана слушать...

Негры притихли и разошлись. Непоколебимый авторитет Штирлица покачнулся. Штирлиц, тем не менее, этого не понимал.

***

– Эй, ты, в шапке, подь, – Никита Сергеевич ласково подозвал Лысенко. Че? – Лысенко подошел поближе и снял шапку.

– Как там кукуруза? – Хрущев плюнул на пол и притянул поближе засиженную мухами тарелку с бутербродами.

– Растеть, – Лысенко обнажил рот с несвежими черными зубами и заржал чему-то своему.

– Это хорошо, – сказал Хрушев. – А этого...

Как его?... Штирлица посадили?

– Та не знаю я, – нараспев сказал Лысенко и надел шапку.

– Дурень ты, – сказал Никита Сергеевич, – Ты этот...

Арогном, во, значит, все должен знать! Узнай и доложи...

– Кому? – переспросил обалдевший Лысенко, чувствуя, что он и правда дурень.

– Ну, кому-нибудь, – сказал Хрущев, смачно засовывая палец в нос.

***

На захват Штирлица был отправлен специальный Отряд Милиции Особого Назначения из восьми человек. Во главе отряда стоял майор, имени которого никто не знал.

– Не завидую я этому...

Как его?... Штирлицу, – радостно, как настоящий мелкий пакостник, сказал секретарь Никиты Сергеевича.

Он не знал, что не он, а Штирлиц имел все основания не завидовать ему.

– Как тебя? – Никита Сергеевич стоял в дверях, – Иди-ка сюда, вон за тобой пришли... – глаза Генерального Секретаря светились победным торжеством. За дверью, вытягивая шеи, стояли сотрудники КГБ и в нетерпении поигрывали пистолетами.

"Маi№ Gотт, Пришли... А я так и не передал последнюю шифровку", -подумал секретарь. Он бросил на пол подаренный любимым фюрером шмайссер, который носил за пазухой, и, закатив глаза, вышел из кабинета.

Никита Сергеевич торжествовал. Так ненавистный ему интиллегент был повержен и отправлен в лагеря.

– Не боись, – сам себе сказал вождь, потирая короткие потные руки.

***

Штирлиц негодовал. Он ожидал от Бормана любых веревочек, даже пенькового каната, но таких пакостей он ожидать не мог.

Русский разведчик скорчил презрительное лицо и с негодованием и размахом бросил банку тушенки об стенку.

Коровий жир медленно растекался по обоям в красно-желтый цветочек.

– Скоты! – Штирлиц врезал об стенку второй банкой. Это относилось уже к Мюллеру и пастору Шлагу. Пастор, сидящий под окном с первой в жизни пойманной рыбиной (ничего, что дохлой), съежился.

– Уроды! – от удара третьей банки стена треснула. Борман, подслушивавший с другой стороны, с визгом умчался.

"Пора смываться", – подумал Штирлиц. – "Кругом люди этой толстой свиньи. А в конце-то концов, Штирлиц я или не Штирлиц?"

Как всегда после проведения блистательной операции, Штирлиц горел на мелочах. Конкретно в данный момент он не мог решить, куда бы ему смотаться.

В родную Россию почему-то не хотелось. Возможно, причиной такого недовольства любимой родиной стала листовка Бормана. Тем более, Штирлиц не знал, что за новый зверь появился за время его отсутствия, и как он может кусаться.

Штирлиц закурил "Беломорину" и решил податься в Штаты. Он не знал, где они находятся, но видел раза два ихнюю валюту (один раз у Канариса, а другой – у Шелленберга). Доллар Штирлицу понравился.

"Интересно, где находятся СыШыА?", – подумал Штирлиц. Глобус Украины, подаренный Геббельсом, не смог дать ответа на данный риторический вопрос. Русский разведчик выглянул в окно и заметил лысину Бормана, блестящую от вечерней дымки.

– Борман, иди сюда, – голос Штирлица не допускал возражений.

– Драться будешь, Штирлиц? – Борман знал, что от русского разведчика невозможно скрыться. Шансов пять у него было – из-за угла, ни о чем не подозревая, показался пастор Шлаг, мурлыкая под нос "мы, пионеры, дети рабочих".

– Пастор тебе не поможет, – обобщающе сказал Штирлиц, но Борман, показав розовый детский язычок, исчез.

– А, черт, – выругался Штирлиц. – Эй, пастор, поди-ка сюда!

Пастор задрожал, но все-таки подошел.

– Слушай, ты, толстый, может быть, ты знаешь, где эта чертова Америка?

– А...

В...

В... – пастор, дрожа, сделал идиотскую рожу и пробормотал что-то непонятное.

– Понятно, можешь проваливать, – сказал Штирлиц, занося ногу для выбрасывающего пинка.

"Нет, ну все самому!", – раздраженно подумал русский разведчик.

ГЛАВА 2

В районном центре (как его называли Штирлиц и Мюллер) Пуэрто-Дубинос Штирлиц быстро нашел туристическое агенство. Роскошная контора с голой женщиной на плакате, под которым мерно храпел сам хозяин заведения, привлекала всех своей пустотой и прохладой.

Штирлиц, поправив только что вмененный на шесть банок тушенки черный пиджак, открыл дверь и хотел высморкаться, но в носу было сухо, как с бочке с сухарями. Штирлиц выругался и вошел внутрь.

– Эй, хозяин! – позвал он, одновременно освобождая стол данного заведения от завалявшихся там мелких предметов.

– Слушаю Вас, товарищ Штирлиц, – хозяин, небритый и с заплывшими от жира глазами вылез откуда-то из-под стола и дыхнул в лицо русскому разведчику запахом перегара от вчерашнего одеколона "Победа".

– Вот что, – сказал Штирлиц, воротя лицо, – Ты мне билет на курорт, в Штаты обеспечь, да побыстрей, а то я, ты знаешь, в гневе люблю драться ногами...

– Понял, товарищ Штирлиц, – сказал хозяин туристического агентства, доставая из кармана огрызок карандаша "Конструктор 2М".

Он нашел в столе незаполненный билет и спросил:

– Вам сегодня или потом?

– Сегодня, – категорично сказал Штирлиц. – Знаю я ваши потом. От вас потом и вилки от тушенки не дождешься.

– Тогда сегодня, сказал хозяин, вписывая в билет:

"Имя – товарищ Штирлиц.

Фамилия – не знаю, наверное, тоже товарищ Штирлиц.

Место отправления – Пуэрто-Дубинос.

Место прибытия – Вашингтон, Д.С.

Количество багажа – очень много банок тушенки."

При упоминании тушенки владельца туристического агентства перекосило и он плюнул себе на лапоть.

– Прекрасно, – сказал Штирлиц, вырывая у него билет.

– Э, постойте, товарищ Штирлиц, а деньги?

– Я вот тебе щас дам деньги, – в этом хозяин туристического агентства никогда не сомневался.

Вытерев через полчаса окровавленный нос, он подумал:

"Ничего, все равно же катастрофы каждый день. "

– Послушай, Штирлиц, не желаешь ли развлечься? – перед Штирлицем стояла дама в мини-юбке, легко поигрывая чем-то длинным и резиновым.

– Желаю, – сказал Штирлиц весьма галантно и взял ее за талию.

– У тебя или у меня? – спросила дама, вырываясь из слюнявого, пахнущего тушенкой поцелуя.

– Сначала давай у меня, потом у тебя, а потом где-нибудь еще, -Штирлиц, несмотря на то, что ему было некогда, всегда находил время на очаровательных дам.

– В парке не буду, – сказала дама, показывая два ряда ослепительно блистающих зубов.

– Я тоже не буду, – сказал Штирлиц, нежно и с легким скрипением валя ее на скамейку.

Дама дала ему пощечину, размазала по лбу фиолетовую губную помаду в желтую полосочку, вырвалась и убежала. Штирлиц стер помаду и нахмурился. Так плохо к русскому разведчику еще никто не относился.

"Тут чувствуются проделки этой толстой свиньи – вот только какой -Бормана или пастора?" – подумал Штирлиц.

Вырвав цветок из клумбы, он воткнул его в петлицу своего, уже немного помятого костюма.

До начала рейса оставалось сорок минут.

Аэропорт Штирлиц нашел не сразу. Войдя внутрь, он подошел к очаровательной негритянке в авиационной форме и издалека показал билет.

– Ах, это Вы, товарищ Штирлиц! – нежно воскликнула негритянка каким-то очень знакомым голосом.

– Да, это я, – сказал Штирлиц, весьма довольный.

– Давайте Ваш билет до Вашингтона, – сказала негритянка.

Штирлиц не мог узнать английского агента, так как после шутки с газовой камерой тот никак не мог отмыть черные пятна на лбу и на носу. Пришлось окраситься гуталином в черный цвет, и английский агент радовался, что Штирлиц не узнал его.

– Пожалуйста, проходите на посадку, – сказал английский агент, поднимая шкуру от тигра и показывая обшарпанный самолет со множеством выбоин на корпусе в конце взлетной полосы.

– Это что? – русский разведчик был неприятно удивлен.

– Это самолет компании "Дуос Кретинос и сыновья", а что такое?

– Какой такой самолет кретина, что это за корыто?

– Да ладно Вам, товарищ Штирлиц, Муму пороть, – сказал кто-то из-за занавески.

Штирлиц почему-то успокоился и пошел к самолету.

Все подумали, что самолет ему понравился, на самом же деле Штирлиц подумал, что нечего выпендриваться, раз билет на халяву.

Внутри было тихо, темно и пахло туалетом.

Штирлиц сел на первое попавшееся место и хотел задремать, но место икнуло и сказало:

– Милейший, вы же на меня сели!

– В самом деле? – Штирлиц пощупал под задом и нашел там тщедушного старичка в спортивном костюме. Он вытащил его из-под себя, посадил в кресло рядом и пристегнул ремнем, чтобы не выпал.

– Вот так, молодой человек, – сказал старичок, поправляя заплетенные в узелок ноги.

– Да, – сказал Штирлиц, и плюнул на пол: – Заразы!

– Это вы кого имеете в виду? – живо поинтересовался старичок.

– Бормана я имею в виду, – сказал Штирлиц и исподлобья посмотрел на старичка.

– Хе! – сказал тот, после чего всю дорогу не сказал ни слова.

Самолет компании "Дуос Кретинос и сыновья" попался никудышный. Пролетев сто километров, пилот напился, и чувствовал себя хреново. Самолет качался и в салоне плохо пахло. Штирлиц нервничал. Он знал, что от пьяных пилотов можно ожидать любых пакостей почище, чем от Бормана.

Наконец через некоторое время полета внизу показалась статуя Свободы, окутанная вечерней дымкой.

***

Товарищ Хрущев сидел в кресле, положив ноги на лежащую на столе газету "Советская Россия". Перед ним лежала распечатанная телеграмма, гласившая:

"Сообщаем, что известный Вам товарищ Исаев отбыл вчера из Бразилии в неизвестном нам направлении."

– Растяпы! – Никита Сергеевич бросил ботинок о стенку. Ботинок крякнул и прекратил свое существование. – Козлы! – второй ботинок ударился о стенку и упал рядом с первым. – Всех посажу! – и первый носок упал рядом со вторым ботинком.

Никита Сергеевич в гневе сполз с кровати и принял полный стакан самогона.

***

– Уважаемые пассажиры, наш самолет приземлился в аэропорту города Вашингтон, желаем вам приятного пути, а теперь все пшли отсюда, – молодая стюардесса с крутыми бедрами совершенно неласково выпроводила всех из самолета и заперла его на амбарный замок.

– Когда с Вами можно будет встретиться? – нетерпеливо поинтересовался Штирлиц.

– Как вы смеете, я мужу скажу! – возмутилась стюардесса.

– Мужу я сам скажу, если хотите, – пообещал Штирлиц. – Так когда?

– Шли бы Вы, товарищ Штирлиц... – предложила стюардесса и назвала место, в которое нужно идти.

– Грубиянка, – резюмировал русский разведчик и отправился в пристегнутый к самолету "рукав".

Сразу же после рукава Штирлиц заметил два коридора – направо и налево. Он почесал за ухом и пошел в левый коридор, катя перед собой тележку с чемоданами.

Внезапно Штирлиц почувствовал, что слабые, но цепкие руки затаскивают его куда-то налево, разрывая фалды пиджака. Штирлиц удивился и лягнул ногой кого-то сзади. Раздалось всхлипывание, и кто-то сказал на чистом русском языке, противно шепелявя:

– Отдавай коселек, шволось!

– Я тебе дам кошелек, – сказал Штирлиц, поднимая нахала, обросшего, как казалось, темной шерстью и воняющего помойкой, повыше. – Во-первых, я тебе не кошелек, а в морду дам, но это все во-вторых. Я русский разведчик Исаев, и не позволю всякой американской свин...

Ба, да это же Шелленберг! Шелленберг, обросший до неузнаваемости и изрядно похудевший, узнал Штирлица раньше, и принялся радостно подвывать, несмотря на ушибленную об стенку при падении ногу.

– Вальтер... – сказал Штирлиц, готовясь прочитать назидательную речь. – до чего же ты опустился!

– Да вот, – сказал Шелленберг, явно показывая широкую прореху в верхнем ряду нечищенных зубов. – Живем мы тут плохо.

– "Мы" – это кто? – удивился Штирлиц.

– Это я и Айшман, – сказал Шелленберг.

– Как! Вас отпустили? – Штирлиц наверняка знал, что на Лубянке можно задержаться надолго.

– Ага... Мы шебя вели плохо, – радостно сказал Шелленберг.

– Это хорошо, что плохо, – сказал Штирлиц, весьма довольный. Он был доволен, что есть хоть кто-то, кому можно будет для профилактики бить морду.

– А где ты живешь? – поинтересовался он.

– Где...

Где придетшя, – обреченно сказал Шелленберг.

– А Айсман где?

– В баре прохлаждаетшя, – Шелленберг потрогал явный синяк под левым глазом.

– Ладно, – сказал Штирлиц, принимая решительный вид. – Я поставлю вас на ноги!

– Лушше доллар дай, – попросил Шелленберг.

– Зачем тебе доллар? – медленно философски изрек Штирлиц.

– А! – сказал Шелленберг, делая вид, что он понимает больше, чем Штирлиц. – Жа доллар можно женфину купить!

– Женщину?! Это хорошо! – сказал Штирлиц, похрустывая пачкой стодолларовых бумажек, нарисованных одним его знакомым в Бразилии.

– Пофли купим по парофке, – предложил Шелленберг, глядя на заветную пачку.

– Нет, бабы потом, – сказал Штирлиц озабоченно. – Пойдем Айсмана найдем.