Текст книги "Похождения Штирлица (Операция 'Игельс')"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Щас в ухо дам, – пообещал Штирлиц.

В ответ на это Борман весьма ловко забрался на довольно высокую пальму и сел там наподобие дикой обезьяны, показывая розовый язык. Штирлиц плюнул и пошел спать.

Внезапно Борман посмотрел в сторону заходящего солнца и увидел там прогнивший забор. Партайгеноссе быстро догадался, что там, за забором, скорее всего, живут люди, возможно даже злые, но тем не менее он диким воплем молодого орангутанга, призывающего самку, позвал Штирлица. Тот неприветливо одним ударом ноги сломал стебель пальмы, отчего Борман вместе с ее верхушкой упал вниз, и потребовал объяснений такого неприличного вопля. Партайгеноссе задумался. Стоило ли говорить Штирлицу страшную Военную Тайну ? Один раз из-за такой оплошности Бормана переговоры с Даллесом зашли в тупик. Повторять чего-то не хотелось.

– Там, э... – Борман замялся и стал думать, как бы запудрить мозги Штирлицу.

– Все, – сказал Штирлиц, – кончилось мое терпение. Я хоть и русский разведчик, таких пакостей не потерплю.

" Он догадался ", – подумал Борман, ожидая удара кастетом по голове, и зажмурил глаза. Возмездие не спешило свершаться.

Штирлиц спокойно развязал веревочки, спутавшие его сапоги, и это его немного успокоило. Он решил устроить себе сегодня день рождения ( четвертый за этот месяц ), и подумал, что Бормана он поколотит завтра или на следующей неделе.

" Он не догадался ", – облегченно подумал Борман после часа напряженного ожидания удара по загривку.

" А вот и нет ", – ехидно подумал Штирлиц, доставая из рюкзака три банки тушенки и большой графин водки. Пьянки на свежем воздухе были страстью Штирлица и доставляли немало неприятностей Борману, потому что Штирлиц, напиваясь, бил его нещадно.

Достав пучок лука и два теплых огурца, Штирлиц приложился к графину и почувствовал облегчение. Борман сидел рядом на траве и злился. Он ненавидел в Штирлице ту черту, что русский разведчик обычно сам, единолично выпивал все имеющиеся спиртные напитки, не оставляя Борману не капли. Партайгеноссе не нравился такой эгоизм. За такое нахальство, решил он, он не скажет Штирлицу, что он видел с пальмы, даже под страхом пытки ( тушенкой ). Хорошо напившись, Штирлиц подложил под голову что-то мягкое и заснул. Что-то мягкое ( а это был партайгеноссе Борман ) заворочалось и уползло.

" Чертов Штирлиц, – думал пастор Шлагг, потирая натертые за день крупные мозоли, – Сидел бы я сейчас на берегу моря, ловил бы рыбу, спокойно складывал бы в сейф... Нет, нужен ему этот дурацкий Мюллер... "

Пастор достал испачканный многими поколениями носовой платок и основательно высморкался. Ему очень хотелось на родину.

ГЛАВА 5

Утром Штилиц проснулся, как всегда после пьянки, злой, небритый и голодный. Рядом, подложив под голову редкостный бразильский фрукт, спал партайгеноссе Борман, за ночь расставивший огромное количество всевозможных веревочек и хитроумных ловушек.

Штирлиц достал из кармана компас и определил, сколько времени. Сильно болела голова, хотелось чего-нибудь такого...

Крепенького...

Пастор Шлагг, храпящий на всю округу, внезапно вскрикнул во сне и проснулся. Ему приснилось, как он лежит на скамейке в родной кирхе, и вокруг него ходят обнаженные красотки, одна прелестней другой, но вдруг входит Штирлиц и говорит " Отдавай сейф, ..., пришло время Мировой революции ".

Пастор вскочил и вытер со лба холодный пот. Штирлиц был рядом, он сидел и боролся с банкой селедки, которая совсем не хотела открываться.

Проснулся Борман. Он был в очень хорошем настроении, в отличие от Штирлица, который испытывал сильную потребность дать кому-нибудь в нос или в ухо. Хотелось сделать кому-нибудь что-нибудь очень приятное. Борман ласково улыбнулся своим мыслям и достал из кармана моток веревки.

– Штирлиц, хочешь чего скажу, – Борман испытал вдруг необычайную нежность к русскому разведчику.

– Отвяжись, – грубо попросил Штирлиц, на секунду отнимая зубы от банки с селедкой.

Пастор Шлагг успокоился. Штирлиц был, вроде бы, такой, как обычно. Русский разведчик раскапризничался.

– Ну дам я кому-нибудь сегодня в глаз или нет ? -визгливым голосом спросил он сам себя, но почему-то вслух.

Борман и пастор Шлагг в испуге отодвинулись и нахмурились.

– Ну Штирлиц, – сказал Борман, призывая к примирению. – Я же хотел тебе сказать очень важную вещь. Тут же Мюллер рядом...

– Мюллер ? – Штирлиц выронил банку с селедкой.

– Ага, – сказал Борман, довольный, что так сильно напугал самого Штирлица.

– Ну вот ему-то я и дам в глаз или в нос, – пообещал Штирлиц, радостно потирая руки.

Раздался звук пулеметной очереди. Все с визгом залегли в высокой бразильской траве. Мимо них, шлепая сапогами по мелким испаряющимся от утреннего солнца лужам, прошли семеро солдат в подозрительной форме, изображавшей в виде эмблемы совок и два кулича из песка зеленого цвета. Проходящие ругались на непонятном языке. Знаток иностранной матершины Шелленберг безошибочно определил бы в их выражениях грубое описание интимных подробностей мужского и женского тел по-португальски.

Штирлиц прислушался. Некоторые выражения ему были весьма знакомы. Услышав слово "Мюллеро тудекандос", Штирлиц не вытерпел. Сжимая кастет в запотевшей ладони, он бросился на туземцев и мгновенно положил всех четырех. Отвечай..., – сквозь зубы требовал Штирлиц, сидя верхом на охающем португальце и тузя его кастетом по голове, – Отвечай, мор-рда, что ты имеешь против моего друга детства товарища Мюллера ?

– Ты чего, Штирлиц ? – с изумлением спросил португалец, оторопело сверкая возникшим под глазом ярко-фиолетовым синяком, профессионально поставленным любезным Штирлицем. – Ах, ты еще и по-нашему понимаешь... – гнев Штирлица был безграничен. Второй синяк мгновенно украсил монотонную морду бразильца...

– Прекрати, Штирлиц, – взмолился бразилец, пытаясь увернуться от ударов русского разведчика. – Не трогал я Мюллера... Я же у него хранителем песочницы работаю...

– Песочницы ? – Штирлиц отпустил бразильца, успешно понимающего по-русски, и вытер со лба крупные капли пота. – Ну да, – сказал бразилец, исследуя при помощи зеркальной глади лужи крупные кровоподтеки на своем лице. – Ах, песочницы ! – Штирлиц нахмурил брови и бросился на другого бразильца, но тот молниеносно отправился на верхушку пальмы и остался там сидеть до самого вечера.

Два остальных исчезли в непроходимых чащах джунглей, и больше не появлялись.

– Где Мюллер ? – поигрывая кастетом, спросил Штирлиц. – Там ! – плаксиво показал пальцем на неприветливую тьму джунглей бразилец, обиженный нарушениями в своей внешности.

– Ты мне зубы не заговаривай, – Штирлиц обиделся непочтительному отношению. – Ты вообще покажи...

– Великого товарища Мюллера без предварительной записи увидеть нельзя... Занят очень... Он ночью не спит, о нас беспокоится.

– Это о ком еще – о вас ? – Штирлицу почему-то начали надоедать коммунистические замашки вождей.

– О нас, о четвертом рейхе...

– А-а-а ! – лицо Штирлица расцвело в приятной улыбке. – Ну, ну... Если Мюллер о вас беспокоится, то...

Штирлицу не дали закончить свою мысль. Два здоровенных негра ловко схватили его за кисти рук и отобрали любимый кастет. Этих Штирлиц очень ловко забросил куда-то далеко, не глядя, и они больше не появлялись.

Но против четырех десятков обиженных эксплуататорами несчастных негров, питающихся только кофе и ананасами, русский разведчик был почти бессилен. Почти, потому что по крайней мере десятка два из них покинули место битвы за народную свободу ( для лично товарища Штирлица ) или без зубов ( причем без всех ) или с вывихами и переломами.

Могучие волосатые руки бросили Штирлица в какое-то сырое полуподвальное помещение. Мгновением позже сверху с кряхтением свалился пастор Шлагг, приняв роль самой невинной овечки. Сверху раздались вопли Бормана, убеждавшего своих пленителей, что самостоятельно он гораздо лучше упадет в подвал. Пленители не послушались. Борман с визгом упал вниз, ругаясь по-русски и по-немецки. Штирлиц помог партайгеноссе подняться и вытряхнул из него пыль.

Пастор Шлагг жутко страдал в неволе. Его, он думал, опять будут бить. Один раз он уже удостоился чести быть больно поколоченным в застенках Гестапо ( кстати, в управлении того же самого Мюллера ), и теперь, наверное, ему готовилась та же участь.

– Не боись, – сказал ему Штирлиц, вполне утешающе. Он скрутил из листа от карманного устава Партии козью ножку и теперь блаженствовал.

– Не боись, здесь больно не поколотят. Они здесь добрые...

Сверху со свистом прилетело помятое ведро, из которого исходил довольно неприятный запах. Борман вздрогнул.

– Кого там опять поймали ? – глухо спросили сверху.

– Да каких-то шпионов..., – ответил ленивый голос с некоторыми признаками рыганиями.

– А... – вопрошавший потерял всякий интерес к пленникам, – Опять расстреливать будут ?

– Не знаю, – ленивый голос издал звуки тошноты. Борман вздрогнул. – Или на расстрел, или...

На фазенду...

Сахарный тростник убирать...

– Сахарный – это хорошо..., – ленивого собеседника довольно сильно вырвало в подвал, разговор окончился. Борман заметался по подвалу в поисках выхода, Штирлиц равнодушно достал из глубоких галифе банку тушенки и равнодушно открыл ее. Пастор стал молиться на крестообразное сплетение решетки. Внезапно подвал сотряс вопль.

– Ве-е-есь ми-и-ир насилья мы разру-у-ушим, – пел Штирлиц, размахивая банкой. Сверху посыпался песок.

Пастор бросил молиться и выжал намокщую от пота сутану.

– Штирлиц ! – раздался сверху благодарный вопль.

Штирлиц замолк, чувствуя себя идиотом, который опять ничего не понял. Сверху почтительные руки спустили...

Старого проказника, толстого, почти совсем лысого Мюллера, одетого в цветастые шорты и майку с надписью "Тне Реrеsтrоyка i Nоvое Мisнlеniе" и изображением серпов, молотов и лысого мужика с пятном на голове. Возможно впрочем, пятно у Мюллера возникло от утреннего варенья или борща по-гестаповски, который шеф одноименной организации очень любил.

Мюллер прослезился и бросился обнимать Штирлица. Штирлиц не испытывал одноименных чувств.

– Морда ты гестаповская, – сказал он, отпихивая слюнявого Мюллера подальше. – К тебе приехал любимый и единственный друг детства, а ты...

Морда...

Мюллер почесал толстый живот и нахмурился.

– Ты мне грубых слов не говори, – злобным голосом попросил он. – Я к тебе со всей этой...

Душой...

А ты меня...

Это...

В ящик... Вот спасибо этому...

Ну, как тебя ? Борману...

Мюллеру не дали договорить. Удар кастетом бросил его об стенку. Слуги Мюллера заботливо вытащили его из подземной тюрьмы, и Мюллер, лихорадочно потирая ушибы, злобно сказал :

– Ну кому-то я чего-то вставлю...

И вслед ему вылетело помятое ведро.

Вечером в ставке Мюллера состоялся Важный Совет. Обсуждали форму казни для Штирлица, Бормана и этого...

Толстого...

Штирлиц тоже не бездействовал.

– Вот это вы все виноваты, Штирлиц, – осторожно начал пастор Шлагг, отодвигаясь от стонущего о скверности пищи Бормана, которому внезапно очень сильно захотелось в туалет. – Если бы не вы, мы сейчас были бы уже наверху... – А что, наверх надо ? – участливо спросил Штирлиц.

– Да-а-а ! – простонал партайгеноссе Борман. Утром он объелся зеленых бананов и теперь немного...

Или не немного, но в общем, страдал.

– Интересный вопрос, – философски сказал Штирлиц и стал думать о возможных путях побега. Наконец он принял одно из своих Умных Решений.

– Мужики ! – позвал Штирлиц, обращаясь к тем, кто был наверху. Сверху свесились чьи-то ноги, и черная негритянская морда спросила :

– Чего вам ?

– Ну чего... – Штирлиц не мог понять такой глупости. – Не видишь, человеку надо...

Это...

– У вас ведро есть, – констатировал негр и исчез.

– Э-эй ! – Штирлицу начало надоедать их странное приключение. – Какое еще ведро ?

– А что, нет ведра ? – недоуменно спросил негр и посмотрел вниз. Ведра не было. Оно вылетело вслед за непочтительным по отношению к Штирлицу Мюллером. И правда, нету...

Негр явно не любил утруждать свою круглую голову умными мыслями. Штирлиц прижал к губам палец, давая понять, что все идет по его Умному Плану. И действительно, сверху спустилась веревочная лестница.

– Вылазь, кому надо, – сказал негр, держа ее сверху.

Внезапно сильный толчок сбросил его вниз. Это Штирлиц совершенно слегка подергал за нижний конец лестницы. Удар по затылочным областям головы поверг его в состояние легкой эйфории. Здесь же возникло некоторое замешательство. Никто не подумал о том, кто же будет держать лестницу, если негр, для этого предназначавшийся, уже внизу. Штирлиц не стал задумываться. С диким визгом Борман, приобретя некоторое начальное ускорение, вылетел наверх и ударился лбом об стенку сарая.

– Давай, привязывай, – глухо сказал снизу Штирлиц.

– Подождите, – сказал Борман, трясущимися пальцами расстегивая штаны. Через несколько минут сверху раздался его облегченный вздох и звук умиления, заключавшийся в том, что партайгеноссе наступил на хвост молодому коту. – Ну вот, – нежно сказал Борман, привязывая бантиком конец лестницы к прутику, торчащему из плетеного забора. Из проема в подвале показалось испачканное чем-то желтым лицо Штирлица. За ним, кряхтя и матерясь, вылез пастор Шлагг, поправил сутану и громко чихнул.

– Чертов подвал, прости господи, – сказал он и перекрестился. – я схвачу насморк на нервной почве.

– Не схватишь, – сказал Штирлиц, выжимая галифе в мгновенно образовавшуюся лужу. – Подзатыльник схватишь. Или в глаз получишь...

В Штирлице явно кипела ненависть к другу детства -изменнику и вражескому разведчику Мюллеру. Одним кастетом тот точно не отделался бы.

Внезапно веревочная лестница задергалась. Снизу пытался вылезти негр.

– Не долезет, – сказал Борман, радостно потирая руки.

На него посмотрели четыре удивленных глаза.

– Я бантиком веревочку завязал, – покраснев и сильно засмущавшись, объяснил партайгеноссе.

В подвале раздался грохот и мат. Негр упал головой как раз в то самое ведро. Борман покраснел до кончиков ушей и смущенно посмотрел на Штирлица честными глазами.

– Так, – сказал Штирлиц, засучив рукава подобно члену зондеркоманды СС. Сейчас надо обобщить и в целом решить важный вопрос : Мюллера будем сразу бить или потом ?

– Потом, – сказал пастор Шлагг, вытирая вспотевшую лысину. – Очень жрать хочется.

– А, ну да ! – сказал Штирлиц, оглядываясь в поисках ресторана. Некоторое подобие ресторана виднелось метрах в двухстах.

Короткими перебежками между бочками вина Штирлиц и все остальные добрались до импровизированного ресторана и ввалились внутрь. Судя по всему, их там почему-то не ждали. Из пищи имелась только похлебка из полудохлых кроликов, которую партайгеноссе Борман отказался есть. Выпивка отсутствовала совсем. Штирлиц спокойно сел за стол и достал из кармана банку тушенки, откупорил ее и приготовился закусывать. Вошли два белых с кнутами.

– Синьор Франциско, это наши или не наши ? – толстая негритянка с лоснящейся мордой указала пальцем на Штирлица, спокойно разделывавшего банку тушенки.

– Замолкни, старая бочка, – пастор Шлагг совершенно не по-христиански цыкнул на негритянку и принялся молиться -очевидно о том, чтобы им не набили морду.

– Это, по-моему, не наши, Януария, – Франциско приготовился набить морду или наложить в штаны.

– Ваши, ваши, – сказал Штирлиц, облизывая вилку. Борман приготовился удалиться через дверь или окно, в зависимости от обстоятельств.

– Гм, – Франциско высморкался в первый попавшийся ему предмет и задумался. – Нет, – сказал он после сорока минут напряженного раздумья на тему, когда же очередная получка. – Нет, Януария, это не наши. Это, наверное, опять притащились за нашей рабыней Изаурой... Я пойду позову вневедомственную охрану. – И Франциско, напрягши мускулы ног, рванул вон из того, что Штирлиц принял за ресторан. Штирлиц спокойно поднялся и сделал пастору и Борману знак вилкой, означавший, судя по всему, что пора делать ноги.

– Па-апрашу да-акументы, – на пороге стоял пухлый негр с усами в форме милиционера.

– Ты че, мусор ? – пастор достал из-под полы своей сутаны нунчаки и вскоре негр стал издавать жалкие всхлипывания. Стоящий сзади Франциско поспешил удалиться, чтобы остаться при своих зубах.

ГЛАВА 6

Мюллер в панамке и кедах полулежал в гамаке, читал прошлогоднюю газету " Комсомольская Правда " и пил чай со смазанными вареньем плюшками. Мюллер не знал, что партайгеноссе Борман успел налить ему солярки вместо варенья, и потому пока испытывал наслаждение во всех отношениях. Перед ним выхаживали полуобнаженные негритянки с приятной для бывшего шефа Гестапо внешностью и мулатки с выдающимися подробностями, с виртуозными визжаниями исполняя стриптиз. Мюллер одной рукой обсасывал ложку, смазанную вареньем, другой держал газету и посматривал на танцующих женщин. Вскоре ему захотелось кое-чего и еще спать.

– Спасибо, девочки, я завтра досмотрю, – Мюллер сполз с гамака и на четвереньках пополз в пикантное заведение, чтобы больше ему ничего не хотелось. Девочки ретировались в женскую раздевалку, куда за ними тотчас же отправился толстый негр.

Проползая мимо кадки с мутантировавшей пальмой, на которой ни с того ни с сего начали расти бутылки со спиртными напитками, Мюллер услышал в ней некоторое шуршание и насторожился. Обычно он не обращал внимание на такие вещи, но негры, залезавшие в кадку в поисках спиртного, шуршали открываемыми бутылками немного не так. Мюллер снял кеды и прислушался. В кустах кто-то сказал "Вот он", и тут же крепкие руки схватили Мюллера за уши и он оказался в самых недрах оторвавшегося от коллектива растения.

– Как вы смеете ! – Мюллер попытался показать, что он сильно недоволен, но до боли знакомый удар палкой по тому месту, по которому положено бить веслом, привел его в состояние безмолвного умиления и ожидания продолжения.

" Штирлиц пришел ... ", – догадался Мюллер, и ему стало очень страшно и захотелось крикнуть, что Штирлиц его опять обижает или нажаловаться Кальтенбрунеру.

" А кто же еще ", – с гордостью подумал Штирлиц, со зловещей улыбкой доставая кастет.

– Ну вот, Мюллер, плюшки кончились, – зловеще сказал Штирлиц, протирая кастет сравнительно чистой тряпочкой. Ради Мюллера он пожертвовал своим носовым платком, постиранным всего лишь зимой сорок второго года.

– Ага, – сказал Мюллер, чувствуя, как намокают его любимые цветастые шорты.

– Ну вот, – сказал Борман, вылезая из-за мощного ствола пальмы, измазанный молоком и с кокосовым орехом в руках. Ему представилась сцена того, как ужасный Зубной Врач вставляет Мюллеру новые зубы, и он восторженно прикусил губу, представляя, какие муки должен испытывать при этом бывший шеф Гестапо.

– Здесь бить будем или за угол заведем ? -профессионально поинтересовался пастор Шлагг.

– Здесь, – сказал Штирлиц, полируя кастет до хрустального блеска.

– Ребята, не надо, – Мюллер поправил намокшие шорты и, шмыгнув, вытер нос. – Я же не нарочно...

– И я, – сказал Штирлиц, применяя кастет. Мюллер с выдохом опустился на землю в кадке и выплюнул выбитый передний зуб.

– Вот видиф ? – шепелявя, сказал он. – Ты мне опять жуб выбил...

– И еще выбью, – сказал Штирлиц, угрожающе придвигаясь ближе. – Чтоб ты знал, как надо помнить друзей детства. – Я же помнил, – сказал Мюллер, делая честное лицо. – Я же не нарофно...

– Я вот тебе дам, – Штирлиц приготовился ударить еще раз, но пастор непроизвольно предотвратил избиение Мюллера, уронив сорванный с пальмы кокосовый орех в форме фляжки с пивом. Он и успокоил разбушевавшегося не в меру Штирлица.

– А что случилось ? – как всегда, ничего не понимая спросил Мюллер.

– Ничего, – сказал Штирлиц на редкость спокойно, потирая возникшую на голове крупную шишку.

– Фтирлиц... – Мюллеру хотелось сказать Штирлицу что-нибудь приятное.

– Чего ? – Штирлицу не хотелось бить Мюллера, потому что сильно болела голова.

– Профти меня, Фтирлиц... – Мюллер смущенно стал крутить пальцем правой руки в ладони левой и покраснел. – Прощаю, – сказал Штирлиц, отбрасывая кастет подальше. – Пофли, что ли, фтриптиф пошмотрим... – Мюллер пошел на примирение.

– Стриптиз ? А что, можно, – Штирлиц, кряхтя, поднялся и, потирая затылок, отправился вслед за Мюллером.

Мюллер переоделся в костюм обергруппенфюрера СС и сидел в роскошном кресле, поигрывая повязкой со свастикой. Они вдвоем с Борманом предавались воспоминаниям, только Мюллер после выбитого зуба стал немного шепелявить.

– Помниф кабасек "Фри форофенка" ? – спрашивал Мюллер. – Помню, – Борман расплывался в улыбке. Протянутые веревочки действовали лучше всего в том самом кабачке.

– А Геббельфа помниф ?

– Помню, – отвечал Борман, вспоминая, как прыгал Геббельс с гранатой в шароварах.

Штирлиц смотрел стриптиз и одновременно напивался. После шестнадцатого стакана он опьянел окончательно и принялся подпевать песню "Красотки кабаре", объясняющую, с какой целью эти самые красотки созданы. Штирлиц был и сам не прочь отцепить одну из них – благо, жены рядом не было.

– А помниф, как Фтирлиц Айфману жуб выбил ? – спрашивал Мюллер, вспоминая сам, как вопил Айсман, получив такое удовольствие.

– Помню, конечно... Такой был зуб... – Борман навеял на Мюллера неприятные воспоминания о собственном выбитом зубе и тот нахмурился. Искоса поглядывая на Штирлица, Мюллер сунул пухлый пальчик в рот и с беспокойством ощупал то место, где находился предмет гордости одного из швейцарских стоматологов. В бывшем шефе Гестапо проснулась давняя злоба на Штирлица.

– Флуфай, Богман, – Мюллер заговорщески склонился к Борману и что-то сказал ему на ухо. Борман тут же скорчил недовольную физиономию.

– Штирлицу – веревки ставить ? Не-е... Он и в глаз может дать... – Мюллер сделал жалобное лицо. – Ну ладно... Ничего плох...

То есть, хорошего не обещаю, но попробовать могу.

Забегая вперед, скажем, что Борман и не подумал ставить веревки Штирлицу, а в тот же вечер все доложил ему лично. Гнев Штирлица был безграничен. Подлая натура Мюллера заставляла кипеть его нордическую душу. Штирлиц рвал и метал и обещал сам себе, что набьет Мюллеру морду непременно. Борман радовался и втихоря потирал руки. Ласковый вечерний туман спустился на виллу Мюллера.

Сам Мюллер спокойно спал, с глубокой любовью прижимая к груди облезлого плюшевого медведя. Ему снился сон, как Штирлиц идет по одному из темных коридоров его Управления и совершенно внезапно для себя зацепляется за Длинную веревку и, падая, выбивает себе именно тот зуб, который выбил ему, Мюллеру. Воспоминание о зубе опять заставило Мюллера помрачнеть. Он сжал плюшевого медведя, медведь стал вырываться и пищать ( так как это был уже не медведь, а партайгеноссе Борман, пришедший вместе со Штирлицем на выполнение своего черного дела ). Мюллер пару раз врезал разбушевавшейся игрушке, Борман, всхлипывая, уполз от него подальше.

– Ну вот щас мы ему покажем, – Штирлиц держал в одной руке дерущегося во сне Мюллера, в другой подушку и фонарь. Мюллер вскрикнул от повышенной знакомости голоса и проснулся.

– Фефо покафем ? – ему стало страшно и захотелось в одно место.

– Где закуска к пиву зимует, – Штирлиц выбирал кастет потяжелее. Мюллер задергался у него в руке, внезапно вырвался из ночной рубашки и удрал в недоверчиво потрескивающие джунгли.

– Черт, – сказал Штирлиц.

– Бог с вами, Штирлиц ! – пастор Шлагг с укором посмотрел на Штирлица и перекрестился свободной от бутылки с водкой рукой.

– Заткнись, папа римский, – Штирлиц замахнулся на пастора, тот исчез и больше не появлялся.

– Ну вот, – Штирлиц был сильно разочарован. Упустить глупого толстого Мюллера он считал непростительным попустительством и расхлябанностью и собирался писать рапорт в Центр, с просьбой вынести ему выговор по собственному желанию с последующим внесением в почетную грамоту.

Бросив ночную рубашку Мюллера в кусты, Штирлиц плюнул, сунул руки в карманы и отправился назад. Сзади его, расставляя веревочки и капканы, полз партайгеноссе Борман.

Едва два достойнейших человека скрылись из виду, из ближайшего куста показался Мюллер, держа руки наподобие футболиста в защите родных ворот. Он торопливо, дрожа от ночного бразильского холодка, одел ночную рубашку, заботливо поправил рюшечки на плечах и плюнул в темноту.

– Фто я такофо ему фделал ? – Мюллер обиженно втянул голову в плечи и достал из кармана пачку леденцов.

Тайный заговор Штирлица и Бормана ему явно не нравился. Мюллер сплюнул непрожеванный леденец и решил действовать своим старым способом. Старый способ заключался в том, что все его враги внезапно пропадали и оказывались в его гнусных сырых застенках. Мюллер колебался, так как не знал, можно ли провернуть такую операцию со Штирлицем. Он решил бросить монетку, но ее у него, конечно же не было. Стодолларовая бумажка летала плохо. Мюллер плюнул и решил заняться этим делом завтра с утра.

Утром он встал в редкостно плохом настроении. Утреннее какао он пролил себе на шорты и долго злился. После всего такого он решил, что Штирлицу сильно не поздоровится.

Его доблестная зондер-команда во главе с Франциско, бредившим, похоже, со своего дня рождения захватами Изауры, лучшей наложницы Мюллера, направилась к Штирлицу с целью сопроводить его для допроса и последующего тюремного заключения. Штирлиц встретил их довольно неприветливо.

– Чего приперлись ? – он не мог найти открывалку для банки с тушенкой, и это его сильно бесило.

– Товарищ Штирлиц, именем нашего любимого вождя товарища Мюллера, вы арестованы, – Франциско издалека показал Штирлицу ордер на арест, но в руки предусмотрительно не давал.

Штирлиц обиделся и высказал Франциско все, что о нем думает, из чего следовало, что Штирлиц и Мюллер состояли в предосудительных интимных отношениях, причем при этом использовалась труба от паровоза.

Франциско обиделся, и сказал, что он сейчас применит силу, но Штирлиц так на него посмотрел, что Франциско исчез и больше не появлялся. Его зондер-команда, погудев и обсудив данное мероприятие, также разошлась.

Мюллер, узнав о такой наглости со стороны Штирлица, был в гневе. Гнев его состоял в том, что он отказался есть на обед манную кашу и весь день капризничал и требовал новых игрушек, в том числе железную дорогу и нового плюшевого медведя, но непременно с хвостом. Штирлиц тоже злился изрядно.

Вскоре Мюллеру стало скучно, и он решил идти к Штирлицу мириться. Штирлиц на редкость быстро помирился с ним и даже не заставлял себя уговаривать. Через час пьянки Мюллер и Штирлиц уже вместе распевали о том, что будет, если друг внезапно заболеет, с ужасными вариациями на тему качества грузинских спиртных напитков.

Штирлиц чувствовал, что Мюллер неспроста такой добрый, и совсем не удивился, оказавшись утром в каком-то темном сыром помещении среди толстых грязных мышей, имевших странную склонность к поеданию сапогов.

Через полчаса Штирлиц узнал, что Мюллер хочет предъявить ему обвинение в обижании интересов рейха вообще и его, Мюллера, лично. Этот толстых хам хотел устроить показательный процесс по делу Штирлица и заключить его в заточение. Штирлиц относился к этому вполне спокойно и уже придумывал обвинительную речь на Мюллера, но его потащили на допрос. Мюллер, надев мундир, из которого он уже порядочно вырос, сидел в глубоком кресле в сандалиях и поигрывал своим пухлым животом.

– Так, товариф Фтирлиц, – сказал он, с беспокойством исследуя место утраченного зуба. – Фот мы и фтретилифь в привыфной обфтанофке...

– Я тебе щас дам привычную обстановку... – сказал Штирлиц, думая, отчего же так сильно болит голова.

– Уфпокойфя, Фтирлиц, – Мюллер коварно поигрывал ключом от наручников, подло надетых на Штирлица. – Нифего у фебя не полуфитфя.

Штирлиц, несмотря на такое замечание, весьма ловко снял наручники и положил их на стол. Мюллер занервничал и вызвал Франциско, но тот предпочитал стоять сзади и держаться подальше от Штирлица, которого сам сильно боялся.

– Ну вот, Мюллер, пришла пора Мировой Революции и всеобщего счастья и ликования..., – зловеще сказал Штирлиц, нарочно растягивая слова и потирая затекшие запястья...

ГЛАВА 7

В колонии четвертого рейха был большой переполох -внезапно из самых тайных и самых круто закупоренных застенков в мире исчез любимый вождь товарищ Мюллер.

Вместе с ним пропал и Штирлиц, задержанный по делу о врагах рейха, а также Франциско.

Никто в колонии не знал, радоваться или не радоваться им по такому поводу. Никто не мог догадываться, пропали Штирлиц и Франциско по воле Мюллера, Франциско и Мюллер по воле Штирлица или Штирлиц и Франциско утащили куда-то любимого вождя. В таком случае были организованы поиски всех трех. Любимая наложница Мюллера, его рабыня Изаура грозила, если ее пухленький Мюллерчик не вернется за неделю, уйти к тайному любовнику. Охрана Мюллера не знала, как отнестись к такому заявлению.

Мюллер, которого Штирлиц утащил в джунгли вместе с Франциско, узнал об этом и стал сильно страдать. Большой синяк под левым глазом мешал читать утренние газеты. Штирлиц обещал ему, что, если Мюллер обещает ему устроить его на работу вождем, он, Штирлиц, выкрадет Изауру. Мюллеру не нравилась перспектива делить власть с каким-то русским шпионом. Но тем не менее он пообещал Штирлицу, что место вождя и любимого учителя ему будет.

Штирлиц засучил рукава черного гестаповского мундира и приготовился красть Изауру. Связываться со всякими там рабынями он не очень хотел, но место вождя ему нравилось очень. Он стал искать пути к глупой Мюллеровской Изауре. Ближайший путь лежал через столовую. Здесь обитала близкая подруга Изауры, такая же тупая и неравнодушная к мужчинам, и, тем более, крупная интриганка, толстая Януария. Штирлиц стал наведываться к ней каждый день, называя ее "леди" и "мадам", и за неделю старая негритянка разомлела. Она рассказала Штирлицу, где находится тайное отделение гарема Мюллера, где обитает Изаура, и предупредила, что эта бестия готова броситься на шею и еще кое-что каждому мужчине. Поскольку Мюллер обеспечил то, что Изаура видела только его одного, неудивительно, что она воспылала к нему такой любовью. На то, что молодая мулатка называла его "синьор Леонсио", Мюллер по возможности старался не обращать внимания.

– Януария, – сказал он толстой негритянке однажды вечером, – Я сегодня явлюсь за Изаурой, но я буду не один...

– Кабальо, завел себе женщину ! – Януария, приготовившись царапаться, бросилась на Штирлица.

– Не-е, – сказал Штирлиц, отскакивая к печке и принимая оборонную позицию, – Я буду с мужчиной.

Раздался звон битой посуды – Януария выронила стопку тарелок и челюсть у нее также отвисла. От такого потрясения она не могла произнести ни слова, и только жалобно вращала глазами.

– Ну ладно, – сказал Штирлиц, довольный эффектом, который он производит на женщин. – Я пошел...