Текст книги "От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 48 страниц)

"Воюя, учись воевать!" – эту заповедь крепко усвоили и осуществили на деле в дивизии. В частности, на фронте были проведены все учебные стрельбы.

Вместе с боевой подготовкой велась и ведется огромная политико-воспитательная работа. Командир и комиссар дивизии повседневно и неразрывно связаны со всей жизнью своих бойцов, командиров и политработников.

И в результате дивизия – все ее части, все подразделения стали на огневые рубежи крепким коллективом, сплоченным стальной волей к победе, беззаветной преданностью Родине. И они доказали это на деле.

Рота старшего лейтенанта Маслова первой столкнулась с противником. Боевое охранение отбросило разведку немцев.

Тогда противник подтянул двадцать танков и больше роты пехоты. Охранение с боями отошло в ротный узел обороны. На другой день немцы повели наступление, собрав в кулак до ста танков, подбросив на 80 грузовиках пехоту.

Старший лейтенант Маслов умело организовал оборону, замечательно использовал взвод станковых пулеметов, две пушки и два противотанковых орудия, которыми командовал младший лейтенант Иванов.

В этот день танки атаковали наш батальон прямо в лоб. Артиллеристы расстреливали их прямой наводкой. Несколько танков загорелось.

Группа стальных чудовищ зашла слева, прорвалась к окопам, под гусеницами стали гибнуть отважные бойцы, забрасывавшие танки ручными гранатами и зажигательными бутылками. Но и танки останавливались, пылая.

Семнадцать танков было уничтожено в один этот день. Остальные в беспорядке отошли, бежали с поля боя. Но на другой день немцы снова пошли в атаку.

Рота Маслова была окружена. Глубоко и тщательно зарывшись в землю, герои отбивали все попытки врага. Они отбивались три дня. Боеприпасы и продовольствие вышли. Осталось только по пять патронов и всего четыре гранаты. Эти гранаты Маслов сберег, чтобы оставшиеся в живых могли взорвать себя, если не удастся прорваться из вражеского кольца.

На пятый день Маслов с группой красноармейцев пробился с оружием в руках к своим. Героически дрались и другие подразделения, как в эти дни, так и позднее.

Немцы бросили на позиции 8-й роты сорок танков, охватили фланги. Слева прямо в окопы ворвались танки.

Красноармеец Левкобылов, казах из Алма-Аты, колхозник, коммунист, ротный агитатор и редактор "Боевого листка", выскочил из окопа. Смуглое лицо его, прекрасные черные глаза пламенели.

– За Родину!

Пробежав с десяток шагов, он метнул гранату и сбил башенку немецкого легкого танка. Люк башни открылся. Левкобылов подбежал к танку вплотную и вторую гранату метнул прямо в люк.

Раздался взрыв. Левкобылов схватил зажигательную бутылку. В этот момент его прошила очередь из немецкого автомата. Левкобылов поднял руку с бутылкой. Гусеница вражеского танка своим последним судорожным движением раздавила героя.

Всюду пылали вражеские танки, расстрелянные нашими артиллеристами, зажженные бутылками, брошенными твердыми руками бойцов.

Но танков было еще много. Они осаждали и лезли на позиции, на окопы, обходили их.

Начальник штаба полка капитан Манаенков был на наблюдательном пункте батальона старшего лейтенанта Райкина. Отсюда они управляли боем, и тут они подверглись нападению слева – трех танков, справа – немецких броневиков.

Старший лейтенант Райкин был ранен автоматчиком в руку и в правый бок.

Капитан Манаенков бросил две гранаты. Без промаха. Сзади по капитану грохнули очереди автоматчиков. Подскочив, Манаенков расстрелял группу немецких автоматчиков из своего пистолета-пулемета и забежал в сарай. Вражеский танк, подойдя вплотную, бил из пушки. Сарай загорелся.

Стреляя из автомата, капитан Манаенков выбежал из сарая и упал, пронзенный многими десятками пуль.

На правом фланге батальона занимал огневые позиции взвод станковых пулеметов. Командир взвода, грузин, лейтенант Какулия выбрал эти позиции, чтобы отсюда вести фланговый огонь по пехоте противника, которая шла вслед за танками. Какулия безмолвно пропустил танки. Потом расстрелял и уничтожил немецких солдат.

Второй эшелон немецких танков обнаружил пулеметные точки Какулии. Немцы дали шквал огня из пушек и минометов.

Расчеты всех пулеметов Какулии были выбиты.

Какулия лег за пулемет и сам стал стрелять. Он стрелял до последнего патрона. Он погиб от взрыва немецкой мины. Его навеки застывшая рука сжимала ручку станкового пулемета.

Поле впереди окопов было усеяно немецкими трупами. Атака немцев провалилась.

3.

Не пересказать всех подвигов бойцов, командиров и политработников 316-й стрелковой – ныне 8-й гвардейской дивизии.

Отбивая, изматывая, уничтожая живую силу противника, дивизия ведет бой второй месяц подряд.

В самые тяжелые для себя дни дивизия не давала немецким панцирным ордам продвинуться больше чем на километр – полтора. И это – ценой потоков немецкой крови, ценой многих десятков танков.

Немецкое командование давно уже заменило одну танковую дивизию, истрепанную на этих рубежах, другой, подтянуло из глубины ряд других дивизий. А славная дивизия Панфилова по-прежнему зорко и грозно обороняет дальние подступы к Москве. И в эти дни – вчера, позавчера, сегодня гвардейцы изматывают и разят врага.

19 ноября 1941 года

Кавалеристы-гвардейцы генерала Доватора на одном из участков Западного фронта за день боев с противником истребили 1000 немецких солдат и офицеров, уничтожили 2 вражеских танка, 3 пулемета, орудие, 9 легковых машин и захватили 50 орудий, 62 пулемета, 136 автоматов и 250 автомашин.

Из сообщения Совинформбюро

19 декабря 1941 г.

Евгений Кригер

У гвардейцев Доватора

Нет, нелегкая это задача – найти штаб генерал-майора Доватора. Водитель просто взмолился: пожалейте бедную "эмочку". Люди Доватора совершенно неуловимы. Можно представить себе затруднение немцев в те дни, когда гуляли казаки в их глубоком тылу, если здесь, по эту сторону фронта, мы потратили день на поиски штаба кавалеристов-гвардейцев. Наконец нам дали адрес, наиболее достоверный и точный:

– Ищите Доватора там, где по-настоящему жарко, где идет самая свирепая драка. Вот и все. Очень просто.

Положим, не так уж просто, потому что в последние дни жарко на всех фронтах под Москвой. Все же мы последовали разумному совету и действительно нашли гвардейцев на участке самого горячего боя. За лесом вставали дымы пожаров, в воздухе было тесно от звуков артиллерийской пальбы, рева зениток, треска рвущихся бомб, скрежета танковых гусениц. Да, только здесь! Именно в такой обстановке, если позволено применить здесь это тихое, мирное слово, кавалеристы Доватора чувствуют себя как рыба в воде. Всегда появляются там, где никто их не ждал, а меньше всего – противник, и с марша бросаются в бой. Так было на днях, когда немцы прорвались у очень важного пункта и гвардейцы совершили 24-часовой марш на конях с фланга на фланг, через леса и затянутые тонким льдом реки, без привалов и отдыха, лишь бы поспеть туда, где опасно, где помощь нужна немедленно и запас времени для маневра исчисляется не в часах, а в минутах. Гвардейцы поспели, оседлали дорогу, приняли бой и задержали врага.

Они до сих пор вспоминают свой рейд по немецким тылам. Три тысячи всадников во главе с генерал-майором Доватором прорвались сквозь линию фронта и в течение многих дней наводили свои порядки за спиной у немецких генералов. Только в состоянии испуга можно было издать приказ, извещавший немецкие войска о том, что в их тыл прорвались не 100 тысяч казаков, как пронесся слух, а всего лишь 18 тысяч. На самом-то деле было три тысячи, -это и нравится гвардейцам больше всего.

Такая война пришлась гвардейцам по вкусу. Они дышали горячим воздухом настоящей опасности, они дрались во вражеском логове, вздымали на воздух склады с боеприпасами, проскальзывали между заслонами и вдруг обрушивались на немцев в новом и самом неожиданном месте. Дважды разгоняли штаб 6-й германской армии. Топографический отдел этого штаба уничтожили начисто. В одной из засад взорвали 56 машин, начиная от легковых и кончая бензоцистернами. Это было сделано с лихостью чисто гвардейской, казачьей, доваторской.

Под самым носом у немцев, так сказать, на главной улице их далекого тыла, заминировали дорогу, пустили на воздух первую из машин, тем самым устроили грандиозную пробку и по неподвижной застрявшей колонне ударили из пулеметов. Неважный вид имела тогда главная улица немецкого тыла. А казаки ушли, перебрались с главной улицы в переулки, в глухие места, и были дни, когда на вражеской территории двигались они через села с песнями, в конном строю, поэскадронно и люди бежали из домов к ним навстречу, не веря глазам своим, как будто просыпаясь после страшного сна.

Германское командование вынуждено было создать специальный отряд по борьбе с группой Доватора. Назвали его карательным, чем привели конников в очень веселое расположение духа. Вскоре немецкий майор, возглавлявший отряд, был пойман казаками вместе со штабом. Майор бежал очень быстро, видимо, сказалась спортивная подготовка. За ним гнался 19-летний лейтенант Немков, кричал: "Хальт, хальт!" – и, наконец, устал. Ему надоело возиться с майором. Выстрелом из винтовки с колена он свалил резвого бегуна на землю, свалил навсегда. "Вот тебе и карательный отряд, -говорили казаки. – Нашли кого карать. Доваторцев! Вот чудаки, честное слово, прямо умора!"

Закончив рейд, группа генерал-майора Доватора с боем перешла через линию фронта и соединилась с нашими частями. Этот рейд памятен многим, но больше всего – врагу.

Теперь гвардейцы Доватора сражаются за Москву. Вчера мы встретились с ними на одном из самых сложных участков фронта. День был на исходе, когда генерал-майор вернулся с переднего края в свой штаб. Не раздеваясь, он прошел к столу, развернул карту и, оживленно обводя взглядом своих командиров, стал объяснять обстановку и план следующей операции. Он говорил быстро и коротко, не задерживаясь на мелочах, стараясь, чтобы все поняли его главную мысль. Энергия его заразительна. Все повеселели, когда он появился в избе, – теперь будет дело для каждого, гвардейцы готовятся к новому бою. Тут же генерал-майор отменил решение о переводе штаба из села, только что подвергавшегося бомбежке.

– Отменить! – сказал Доватор так весело, что все вокруг него засмеялись. – Да ведь сейчас война для их летчиков окончена. Три часа немцы сейчас будут обедать. Не любят они темноты. Темнота – наше время. Командный пункт остается здесь. Все!

И все поняли, что конечно же лучшее место для штаба именно здесь, поближе к войскам. Такой Доватор всегда. Речь его картинна и выразительна. О своих гвардейцах он говорит:

– Наше оружие? Винтовка! Клинок! Граната! Бутылка с горючей смесью. И наше лихое казачье "ура!". В том рейде это заменяло артиллерию, танки и авиацию. Есть у меня один командир. Пошел в атаку на танк. В конном строю! Вот чудак. Но что ж с ним поделать, если танк он все-таки уничтожил. Я его спрашиваю: "Как же так, на танк идешь в конном строю?" А он мне: "Да черт его знает, вижу, прет на нас. Я крикнул "ура!" и айда!" А ведь сам -старик, ветеран. Я его поругал, а сам думаю: красавец старик, настоящий гвардеец!

Дверь распахнулась. В избу вошел командир гвардейской дивизии Исса Александрович Плиев. Доватор просиял:

– Прямо из боя? Ну не убили там тебя немцы? Гость помотал головой.

– Пятый месяц убивают, да все не убьют, понимаешь.

Они говорили как люди большой, прочной дружбы, два гвардии генерала, два командира, воспитавшие своим примером тысячи храбрецов. Доватор рассказывал:

– Характерный бой был здесь у Плиева. Удары по флангам – наше любимое дело. В сложной обстановке решаем перерезать коммуникации немцев. Плиев держит двухдневный бой, имея малые силы, держит успешно, и сам идет в атаку впереди своих конников. И выполняет задачу. А народ-то какой у него! Истребители в одном только деле десять танков подбили. До чего дошли палкой стучат по танку, кричат: "Выходи, окаянный!" Честное слово, палкой по танку. Чтоб гранату не тратить. И выкурили! Спросите меня, пришлось ли когда-нибудь мне ездить восстанавливать положение в дивизии Плиева или в дивизии Мельника, комбрига. Не приходилось. Стойко дерутся гвардейцы, силой не вырвешь из боя. На днях разыграли бой, как на маневрах. Немцы два раза ходили в атаку, и все впустую. Тогда напились пьяными, все до единого, и в третью атаку. На горсточку казаков. А те дождались пьяной атаки, подпустили к себе, огнем обожгли, и сами в атаку. Так рота немецкая и осталась лежать, всю перебили. Это у Мельника в дивизии. А положение было трудное. Да и сейчас вот...

Генерал-майор снова склонился над картой. Она была перед ним как живая, с настоящими реками под коркой первого льда, с поросшими лесом высотами, с землей, которую нужно взять от врага. Доватор отдал последнее распоряжение командиру полка. Тот сказал коротко: "Будет сделано, как вы желаете". И, щелкнув шпорами, вышел. Генерал-майор Доватор посмотрел ему вслед, улыбнулся, как улыбаются другу, и сказал:

– Знаете, что значат эти слова? Только одно – немцев оттуда он выбьет.

28 ноября 1941 года

К исходу 11 декабря 1941 года, войска генерала Рокоссовского, преследуя 5, 10-ю и 11-ю танковые дивизии, дивизию "СС" и 25-ю пехотную дивизию противника, заняли г. Истру.

Из сообщения Совинформбюро

"В последний час" 12 декабря 1941 г.

Евгений Воробьев

Половодье в декабре

1.

После кратковременного и непрочного потепления набрал силу лютый мороз.

Длинной цепочкой, тающей в тумане, шли бойцы батальона, которым командовал лейтенант Юсупов. Шагали след в след по узкой тропке, проложенной через минное поле. По обеим сторонам лежал задымленный снег, пропахший минным порохом и гарью. Снег в рябых отметинах, проплешины чернеют там, где поземка еще не успела замести воронки. Саперы установили здесь ночью вехи – торчали воткнутые дулами в снег трофейные карабины, длинные деревянные рукоятки от немецких гранат, мины, уже обезвреженные и безопасные, и все это вперемежку с хвойными ветками.

Не забыть Истры в утро ее освобождения, 11 декабря. Неужели этот вот городок называли живописным и он привлекал московских дачников сочным зеленым нарядом, пестрыми дачами? Все взорвано, сожжено педантичными минерами и факельщиками. Уцелели лишь два кирпичных здания справа от дороги, а в центре городка остался в живых дом с разбитой крышей и зеленый дощатый киоск. Сплошное пожарище и каменоломня, все превращено в прах, обломки, головешки, пепел.

Молоденький сапер с миноискателем подошел к черному квадрату и тихо сказал:

– Кажется, здесь стоял домик Чехова. Мы приезжали сюда в мае. Экскурсия...

Больше он ничего не сказал и стал прислушиваться к миноискателю. Взрыв следовал за взрывом: наши саперы продолжали свое опасное дело.

Пора бы уже показаться на горизонте золоченым куполам Воскресенского монастыря. Не такой плотный туман, и дым на горизонте опал. Вот видны стены монастыря. Но где же знакомые купола? Куда они исчезли?

Стало очевидно, что храм Новый Иерусалим обезглавлен, разрушен.

Наше командование, и в частности комдив-девять Белобородов, знало, что интенданты эсэсовской дивизии "Рейх" устроили в храме склад боеприпасов. Наши летчики получили строжайший приказ – Новый Иерусалим не бомбить, чтобы не повредить этот памятник архитектуры. Гитлеровцы же, отступая, взорвали драгоценное сооружение, отмеченное гением безвестных крепостных зодчих, а позже – Казакова и Растрелли.

Лейтенант Юсупов встретил в городке комдива Белобородова, комиссара дивизии Бронникова и группу штабных командиров. Комдив перед утром оставил командный пункт в доме лесника, на кромке леса, подступающего с востока к городу. Комдив вошел в Истру с одной из головных рот, по тропке, которую проделали саперы из батальона Романова, соседа Юсупова...

2.

Полмесяца назад наблюдательный пункт Белобородова находился еще далеко от Истры, на западной окраине Дедовска, в помещении сельского магазина. По соседству высилась давно остывшая труба текстильной фабрики. На каждый разрыв снаряда дом отзывался дребезжанием уцелевших стекол.

Рано утром 27 ноября мне посчастливилось привезти в 78-ю стрелковую дивизию радостную новость: дивизия стала девятой гвардейской, а полковнику Белобородову присвоено звание генерал-майора. "Красноармейская правда" еще печаталась, когда я ночью захватил с собой влажный оттиск первой полосы газеты.

Афанасий Павлантьевич Белобородов, черноволосый, широкоскулый, плечистый, взял в руки оттиск, остро пахнущий типографской краской, и медленно перечитывал приказ No 342 Народного Комиссара Обороны. Бронников читал через плечо комдива.

– Гвардейцы! И Ленин на знамени... Такая честь, – на лице комдива смешались счастливое волнение и озабоченность. – А мы ночью снова отошли на новый рубеж...

Прежде всего Белобородов поздравил с гвардейским званием Николая Гавриловича Докучаева. Ну как же! Командир полка Докучаев стал гвардейцем второй раз в жизни; он, рядовой Преображенского гвардейского полка, воевал еще в первую мировую войну.

В то утро командир новорожденной гвардейской дивизии как бы обрел новый запас сил, новую решимость, почувствовал новую ответственность. Заряд его энергии передавался всем, кто находился рядом...

В помещение вошел лейтенант в закопченном полушубке. Он стал в дальнем углу и безмолвно, выжидающе смотрел оттуда на комдива. Наконец тот сказал сердито:

– Не разрешаю! Можете идти. Занялись бы лучше более полезным делом!

Лейтенант в полушубке выслушал выговор, повеселел и вышел, не желая скрывать, что обрадован строгим запретом.

Бронников объяснил мне, что решается судьба Дедовской прядильно-ткацкой фабрики. Есть строгий приказ сверху. Все подготовлено к взрыву, фугасы заложены под стены и трубы. Но комдив задержал исполнение приказа, упрямо не позволяет саперам взорвать фабрику и клянется, что не ступит назад ни шагу...

Новое донесение с передовой сильно встревожило комдива. Он наскоро собрался, кивком позвал адъютанта Власова и уехал на передовую. Бронников вздохнул: комдив не спал уже три ночи.

Фашисты наращивали силу своих ударов, и бои достигли крайнего напряжения. В Нефедьеве шел бой за каждую избу. Командир полка Суханов сидел, отрезанный от своих, на колокольне церкви в деревне Козине и корректировал огонь, вызванный им на себя.

– Понимаете, браточки? – устало, но твердо сказал комдив, стоя в окопе на околице деревни Нефедьево, наполовину захваченной противником. – Ну некуда нам отступать. Нет такой земли, куда мы можем отойти, чтобы нам не стыдно было смотреть в глаза русским людям...

Дивизия еще ни разу не отступила без приказа, а отступая, не потеряла ни одного орудия.

В минуты, когда силы людей бывали напряжены до предела и положение становилось критическим, Белобородов не уходил с передовой. Он умеет подбодрить бойцов сердечным словом. Он может отдать боевой приказ тоном отеческого совета, не по-уставному назвать Иваном Никаноровичем капитана Романова, и от этого приказ ничуть не теряет в своей категоричности и суровости. Он может сперва расцеловать геройского разведчика Нипоридзе, а затем чинно объявить ему благодарность и сообщить, что тот представлен к награде.

Вот и под Нефедьевом присутствие комдива вселило в бойцов уверенность, влило новью силы, воодушевило. Наступила минута, когда батальон Романова с кличем "Вперед, гвардейцы!" рванулся в атаку. От избы к избе покатился вал рукопашной схватки.

Утром 3 декабря Нефедьево снова полностью перешло в наши руки, были вызволены с колокольни командир полка Суханов, его адъютант и радист...

3.

И вот фронтовая дорога вновь привела меня в дивизию в дни наступления.

Генерал Белобородов был по-прежнему в форме полковника – четыре шпалы в петлицах. Он так и не нашел времени, чтобы съездить куда-то в армейские тылы на примерку, облачиться в генеральскую форму.

Девятая гвардейская дивизия перешла в наступление в ночь на 8 декабря. Мороз достигал 26-28 градусов, накануне прошли обильные снегопады, метели. Все это было весьма кстати, потому что фашистские танки и цуг-машины уже не могли двигаться напрямик по полям, как в середине ноября, когда снег в округе покрывал промерзшую землю таким тонким слоем, что темнели оголенные холмы и взгорки. Сугробы и крепкие морозы дальневосточникам на руку. Но в то же время снегопады и морозы несли с собой и для наших бойцов лишения и тяготы. Это могли бы подтвердить все те, кто под огнем, проваливаясь по пояс в снег, отбивал деревню Рождествено.

С начала наступления Белобородов и все командиры, в том числе командир полка Докучаев, богатырского роста, самый пожилой в дивизии, выглядели помолодевшими; все заново учились улыбаться, шутить.

Белобородов кричал в трубку телефона, прижимая ладонь к уху, чтобы не заглушала канонада, и поднимая при этом правую руку так, словно требовал, чтобы воюющие прекратили шум и грохот, – что за безобразие, в самом деле, не дают поговорить человеку!

– Что? Не слышишь? – комдив раскатисто засмеялся и подмигнул Бронникову, стоявшему рядом. – Когда тебя хвалю, всегда слышишь отлично. А когда ругаю, сразу глохнешь. Город пора брать, говорю. Что же тут непонятного? Не теряя времени, возьми город. Теперь понятно?..

На проводе был командир 258-го полка Суханов, а речь шла о наступлении на Истру.

После того как фашистов выбили из городка, они пытались остановить наступательный порыв наших бойцов и закрепились за рекой. Западный берег господствовал над местностью. Там, на холмах, поросших густым ельником, прятались вражеские наблюдатели, там скрывались их минометы, пушки, пулеметы. А перед лесистыми холмами простиралось открытое снежное поле.

Русло реки было сковано льдом. Вчерашние воронки уже затянуло тонким молодым ледком, а от сегодняшних шел пар.

Донесся зловещий гул, и поверх льда пошла вода. Она затопила воронки, свежие и старые. Бурное декабрьское половодье леденило все – и кровь в жилах тоже. Это выше по течению противник взорвал плотину Истринского водохранилища.

В те минуты кто-то помянул недобрым словом минеров, которые не успели взорвать плотину полмесяца назад, когда фашисты теснили дивизию на восток. Вражеские танки прошли тогда по целехонькой дамбе и устремились вдоль восточного берега реки к югу, к городу Истре, подавляя очаги сопротивления укрепленного района, угрожая дивизии окружением. Батальон из полка Коновалова еще бился на западном берегу. Командарм отдал Белобородову приказ отойти, но связной с этим приказом был убит. Дивизия в полуокружении, с оголенными флангами, удерживала Истру, пока батальон не отошел через реку.

Но тогда был ледостав, а сейчас при двадцатипятиградусном морозе белели гребешки волн – то ли пена это, то ли пороша, подмытая и унесенная водой.

Вода быстро прибывала, а шла зимняя река с таким напором, словно течение накапливало силу все долгие годы своего заточения за плотиной. Облако пара, послушное всем поворотам реки, ее излучинам, подымалось над течением, пар смешивался с дымом. Каждый разрыв мины, снаряда рождал свою маленькую снежную метель. Не успеет снег опасть, и вот уже новый разрыв взметает черный снег, пропахший порохом и горелой землей.

Ни одной, даже утлой лодки, ни одного понтона не подтащили к заснеженному берегу вечером, ночью и на следующее утро. Можно ли поставить это в вину саперам дивизии? Кто мог вообразить, что в берегах, окованных льдом, неожиданно возникнет водная преграда?

Вода стала затапливать подходившие к реке овражки, лощинки, а эти низинные места, хотя и намело туда много снега, были самыми удобными, скрытыми подходами к реке. Бойцы, спасаясь от зловредного, опасного наводнения, поневоле подымались на высотки, карабкались на оледеневшие взгорки и бугры (по дальневосточной привычке называли их сопками), им вода не угрожала. Но сухие сопки, увы, просматривались и простреливались противником. Лишь за монастырской стеной, высотой в четыре сажени, было безопасно. Но ведь не отсиживаться нужно было, а наступать!

Бойцы из роты Кочергина пытались перейти вброд – куда там! Дно реки превратилось в ледяной каток, и каждая свежая воронка, выдолбленная снарядом во льду и залитая теперь водой, стала невидимой и смертельной западней.

А немногие бойцы, которые форсировали Истру, не смогли удержаться на том берегу, их отбросили назад.

Тогда комдив поставил эту боевую задачу перед "романовцами", так в дивизии называли бойцов первого батальона 258-го стрелкового полка, батальоном командовал Иван Никанорович Романов.

Ночь напролет комдив просидел над картой, у полевого телефона. Он координировал действия артиллеристов, саперов и всех, кто обеспечивал операцию. В этой операции была та обдуманная дерзость, тот расчетливый азарт, какие в высшей степени свойственны старому комдиву и молодому генералу Белобородову.

Он ждал и никак не мог дождаться условной ракеты с того берега. Не было еще в его фронтовой жизни сигнала, которого он ждал бы с такой тревогой и с таким скрытым возбуждением. Тревога всегда больше, когда комдив сам не испытывает тех опасностей и невзгод, каким подвержены его бойцы и командиры.

Переправлялись кто как приспособился, на подручных средствах. Связисты догадались притащить половинки ворот и связать их проводом. Пулеметный расчет со своим "максимом" забрался на плотик из трех телеграфных столбов, скрепленных обмотками, обрывками проволоки. А самые отчаянные переправлялись вброд-вплавь, держась за плащ-палатки, туго набитые сухим сеном, за пустые бочки, за доски, за колеса, за снарядные ящики.

Нелегко дались дальневосточникам эти двести пятьдесят метров пути через оледеневшее русло реки и оледеневший берег. Тем больше обрадовали ракеты – белая и красная – с того берега, тем больше обрадовало первое благоприятное донесение, полученное от Романова!

– Держитесь, браточки, держитесь, земляки! Ай да Иван Никанорович, геройская твоя душа!.. – сказал Белобородов так, словно Романов мог услышать его с того берега.

Все раннее утро 12 декабря комдив и комиссар не уходили с берега. Белобородов вникал во все мелочи, связанные с организацией переправы. Под его присмотром саперы сколачивали первый плот из спиленных телеграфных столбов. Бревенчатый настил залили водой, лед накрепко схватил связанные бревна – на скользкий настил легче вкатить пушку. А как нужны были на том берегу пушки для стрельбы прямой наводкой!

Боец с забинтованной головой, подталкиваемый более робкими товарищами, подошел к комдиву:

– Разрешите, товарищ генерал, обратиться по причине сильного обстрела. Дальневосточники за вас беспокоятся. Чересчур опасно. Приглашаем к нам в землянку...

По-видимому, землянка эта, вырытая в крутости прибрежного холма, уцелела с осени, ее отрыли и оборудовали пулеметчики укрепленного района, которые так неудачно оборонялись здесь.

Первую полковую пушку уже удалось переправить на тот берег, дела шли на поправку, и настроение у комдива соответственно поднялось. Боец, сидевший на корточках при входе в землянку, перечитывал письмо. Выяснилось, что письмо от невесты; комдив подшучивал, неназойливо расспрашивал бойца о его мирном житье-бытье. Но настроение комдива испортилось, когда он узнал, что бойцы сидят без хлеба, что кормили их только холодной картошкой.

Бронников давно служит, дружит с Белобородовым и не помнит случая, чтобы комдив потерял самообладание даже в самые критические минуты. Но когда комдив узнал о нерасторопности (трусости?) кого-то, кто оставил бойцов без хлеба, он был вне себя.

Был, правда, случай в 258-м полку, когда бойцы двое суток не получали горячей пищи. Но тогда снарядом разбило походную кухню, тогда бойцы дрались в полуокружении, а сейчас...

– Ненавижу... – Белобородов даже побледнел от негодования. – Натощак воюют герои. А кто-то дрыхнет или прячется. Смотреть ни на кого не хочу и слушать ничего не буду!

Комдив вышел из землянки, не дослушав объяснений прибежавшего туда батальонного штабиста. Кто-то оказался недостойным звания гвардейца, а Белобородов -слишком горячий патриот своей дивизии, чтобы с этим примириться.

Позже комдив вновь стоял на берегу Истры, к нему подошел начальник штаба полка и доложил, что хлеб в батальон доставлен. А кроме того, прибыли старшины, по-." вара и притащили термосы и бидоны. В термосах щи с мясом, в одном бидоне сладкий чай, а в другом – продукт номер шестьдесят один; в переводе с интендантского языка, на русский этот продукт именуется водкой.

Комдив наблюдал за переправой, стоя у подножия заснеженного кургана, близ монастыря. Когда-то здесь произошло сражение войск молодого Петра с взбунтовавшимися стрельцами. Мы помним об этой кровавой странице русской истории прежде всего благодаря картине Сурикова "Утро стрелецкой казни". Но в то декабрьское утро никому в голову не приходило, что дивизия форсирует Истру в столь историческом месте.

Начальник дивизионной разведки Тычинин вручил комдиву захваченный его разведчиками и уже переведенный приказ командира дивизии СС "Рейх" Биттриха-от 2 декабря. Фашистский генерал исчислил в часах и минутах темп наступления на Москву. Но Белобородов. вместе со своими дальневосточниками властно перечеркнул все это аккуратное расписание.

Пушки, переправленные на западный берег, помогли,Романову закрепиться. Саперы старшего лейтенанта Трушникова воспользовались тем, что напор воды ослабел. Они пустили в дело сваи разрушенного моста, навели переправу, и теперь уже на подмогу батальону Романова торопились новые роты. По шатким мосткам прогромыхали орудийные передки, груженные снарядами, и санитарные повозки, которые тоже ехали не.порожняком, а везли ящики с патронами. На радостях Белобородов называл сапера Трушникова не иначе как Толей.

Я воспользовался минутным затишьем и спросил у Михаила Васильевича Бронникова о судьбе прядильно-ткацкой фабрики, которая давно была подготовлена к взрыву и начинена минами.

Оказывается, на днях на командный пункт к Белобородову пришли из Дедовска рабочие. Они поблагодарили комдива за спасение фабрики. Уже возобновили, работу! Сотканы первые метры ткани, из нее шьют обмундирование для бойцов, телогрейки, стеганые брюки, а также вещевые мешки.

Спросил я и про марш "Девятая гвардейская". Бронников сказал, что музыку пишет композитор Дунаевский. А на западном берегу Истры в те минуты звучала совсем другая музыка. Бойцы не маршировали, а ползли там по-пластунски, перебегали от укрытия к укрытию под аккомпанемент боя.

Комдив подбадривал тех, кто принял ледяную ванну, и бойцы по его приказу переобувались, наматывали сухие портянки, сушили валенки, наскоро обсыхали у догорающих домов. Роль костра играл и немецкий танк в низинке, близ берега. В такой мороз надобно согреться также изнутри, и старшины по приказу комдива выдавали всем невольным купальщикам двойную порцию водки.