Текст книги "Нюрнбергский процесс, Преступления против человечности (том 5)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 51 страниц)

Дюбост: А что это на самом деле?

Буа: Эсэсовцы послали их за камнями за колючей проволокой. Эсэсовцы, которые находились в охране за второй оградой колючей проволоки, стали стрелять в них, так как им выдавали премию за каждого человека, который ими был застрелен.

На другой фотографии снят еврей в период постройки в 1941 году так называемого "русского лагеря", который стал затем санитарным лагерем. Он висит на веревке, которой он подвязывал свои брюки.

Дюбост: Это самоубийство?

Буа: Как будто бы. Это человек, который полностью потерял надежду выжить. Его довели до отчаяния, заставляя выполнять непосильные работы и подвергая пыткам.

Дюбост: Что это за фотография?

Буа: Это еврей, я не знаю, из какой страны. Его посадили в бочку с водой и держали там до изнеможения. Его избили до полусмерти, а затем дали ему 10 минут с тем, чтобы он повесился. Он это сделал, употребив собственный пояс, так как знал, что его ждет в противном случае.

Дюбост: Кто делал этот снимок?

Буа: Обершарфюрер СС Пауль Риккен.

Дюбост: Что это за снимок?

Буа: Это посещение каменоломни венской полицией. Это было в июне или июле 1941 года. Эти двое заключенных, которые видны на снимке, – мои товарищи, испанцы.

Дюбост: Что они делают?

Буа: Они показывают господам из полиции, каким способом они поднимают камни, так как не было инструментов, при помощи которых это надо делать.

Дюбост: Знали ли Вы кого-либо из представителей полиции, которые пришли сюда?

Буа: Нет, потому что они приходили всего один раз. Мы еле успели взглянуть на них.

Этот снимок сделан в 1943 году по случаю дня рождения оберштурмбаннфюрера СС Франца Цирайса. Его окружает персонал администрации лагеря Маутхаузен. Я могу назвать их всех.

Дюбост: Давайте следующую фотографию.

Буа: Этот снимок сделан в тот же день, в день рождения оберштурмбаннфюрера Франца Цирайса. Второй – его адъютант, я не помню его фамилию. Следует отметить, что этот адъютант был из вермахта, но по прибытии в лагерь он стал носить форму СС.

Дюбост: А это что?

Буа: Это то же самое посещение Маутхаузена полицией в июне-июле 1941 г. Это дверь в кухню. Здесь стоят заключенные, которые были направлены в дисциплинарную роту. У них на спинах приспособления, которые служили для переноски камней весом до 80 кг. И так до изнеможения. Очень немногим удавалось вернуться из дисциплинарных рот.

На этом снимке запечатлено посещение Гиммлером в апреле 1941 года лагеря Маутхаузен. Видны Гиммлер, позади гауляйтер Линца, а сбоку налево Франц Цирайс, комендант лагеря Маутхаузен.

Эта фотография сделана в каменоломне. В глубине, налево, видна группа работающих заключенных. На переднем плане – Франц Цирайс, Гиммлер, затем обергруппенфюрер Кальтенбруннер. У него золотой партийный значок.

Дюбост: Этот снимок сделан в каменоломне? Кем?

Буа: Обершарфюрером СС Паулем Риккеном. Это было в апреле-мае 1941 г. В это время этот господин посещал лагерь достаточно часто для того, чтобы решить, как лучше организовать аналогичные лагеря во всей Германии и в оккупированных странах.

Дюбост: Достаточно. Итак, Вы утверждаете, что это действительно Кальтенбруннер?

Буа: Да, я это утверждаю.

Дюбост: И, что фотография сделана в лагере?

Буа: Да, я утверждаю это.

Дюбост: Вы были военнопленный или политический заключенный?

Буа: Военнопленный.

Дюбост: Вы сражались во французской армии в качестве добровольца?

Буа: Я сражался в 5-й армии в Вогезах, в пехотном батальоне, затем в иностранном легионе, в саперном подразделении. Мы попали в плен, когда отступая дошли до Бельфора, где я был взят в ночь с 20 на 21 июня 1940 г. Я был вместе с другими испанскими товарищами направлен в Мюлузу. Узнав, что мы испанские республиканцы-антифашисты, немцы нас поместили вместе с евреями, которых причисляли к людям низшей расы. В течение шести месяцев мы были военнопленными и в это время мы узнали, что министр иностранных дел Франции был у Гитлера, чтобы обсудить вопрос об иностранцах и другие вопросы. Мы узнали, что, наряду с другими вопросами, речь шла о нашем положении. Рассказывали, что немцы спросили, как поступать с испанцами, военнопленными, сражавшимися во французской армии, с теми, кто раньше были республиканцами, сражались в республиканской армии. В ответ...

Дюбост: Неважно. Таким образом, несмотря на то, что Вы военнопленный, Вы были направлены в лагерь, который не находился под контролем армии?

Буа: Да. Мы были военнопленные группы "А". Нам сказали, что нас переведут в ведение части, как всех других французов, затем мы были направлены в Маутхаузен, где мы впервые увидели, что там нас ждали не солдаты вермахта, и мы, наконец, поняли, что попали в лагерь уничтожения.

Дюбост: Сколько Вас всего было?

Буа: К концу нас было 1500, а всего 8000 испанцев.

Дюбост: Сколько вас осталось после освобождения?

Буа: Около 1600....

Дюбост: Свидетель! Узнаете ли Вы среди подсудимых некоторых из тех, которые посещали лагерь Маутхаузен и которых Вы видели во время Вашего заключения в лагере?

Буа: Шпеера.

Дюбост: Когда Вы видели его?

Буа: Он посетил в 1943 г. лагерь Гузен по вопросу о строительных работах. Он также был в каменоломне Маутхаузена. Я сам его не видел, так как находился в отделе регистрации лагеря и не мог выходить. Но во время этих посещений руководитель отдела Пауль Риккен отснял аппаратом "лейка" целую пленку, которую я сам проявлял. На этой фотопленке я узнал Шпеера и других начальников СС, которые с ним приехали. Он был одет в костюм светлого цвета.

Дюбост: Вы увидели это на пленке, которую проявляли?

Буа: Я его узнал на фото. Кроме того, нам приходилось надписывать фамилии и даты на фотографиях, так как многие эсэсовцы желали иметь для своих коллекций все фотографии, сделанные при посещении лагеря...

Дюбост: Последний вопрос: существовали ли священники для совершения религиозных обрядов? Как умирали заключенные, которые желали умереть согласно своей религии?

Буа: Да, было несколько священников, насколько я мог заметить, это был немецкий католический орден под названием "Бибельфоршер". Но официально...

Дюбост: Но официально, позволяла ли администрация лагеря заключенным отправлять свои религиозные обряды?

Буа: Нет, они ничего не могли делать. Это было запрещено. Им было запрещено даже жить.

Дюбост: Даже жить?

Буа: Даже жить...

Дюбост: Как обращались с монахами, со священниками, с пасторами?

Буа: В обращении с ними или с нами не делалось никакой разницы. Они умирали так же, как и мы. Их также иногда посылали в газовую камеру, иногда расстреливали, иногда сажали в ледяную воду. Все средства были хороши. Эсэсовцы особо жестоко обращались с ними, так как они знали, что эти люди не могли работать так, как обычные рабочие. Они обращались так с интеллигентами всех стран.

Дюбост: Им не давали возможности служить?

Буа: Нет, никакой.

Дюбост: Приходили ли священники к людям, которых должны были казнить?

Буа: Совсем нет, наоборот, иногда, вместо того, чтобы, как Вы говорите, допустить к ним человека одной с ними веры, который принес бы им утешение, приговоренным давали по 25-75 ударов плетьми из бычьих жил. Я отметил, что так было по отношению к нескольким офицерам, русским военнопленным, политкомиссарам.

Дюбост: У меня больше нет вопросов к свидетелю.

Председатель: Генерал Руденко.

Руденко: Свидетель, будьте любезны, сообщите, что Вам известно об истреблении советских военнопленных?

Буа: Я не могу рассказать все, что я знаю, потому что я знаю так много, что мне не хватило бы месяца, чтобы все рассказать.

Руденко: В таком случае я бы просил Вас, свидетель, кратко изложить основное известное Вам об истреблении советских военнопленных в том лагере, где Вы находились.

Буа: Первые военнопленные прибыли в 1941 году. Было объявлено о прибытии двух тысяч русских военнопленных. По отношению к ним были приняты такие же меры предосторожности, как и по прибытии военнопленных испанцев-республиканцев. Везде вокруг бараков были поставлены пулеметы, так как от новоприбывших ожидали самого худшего. Как только русские военнопленные вошли в лагерь, стало ясно, что они находятся в ужасном состоянии. Они даже ничего не могли понять. Они были так обессилены, что не держались на ногах. Их тогда поместили в бараки по 1600 человек в каждом. Следует отметить, что эти бараки имели семь метров в ширину и 50 метров в длину. У них была отобрана почти вся одежда, которой у них и без этого было очень мало. Им было разрешено сохранить только брюки и рубаху, а дело было в ноябре месяце. В Маутхаузене было более 10 градусов мороза. По прибытии оказалось, что 24 человека из них умерло в то время, как они шли 4 километра, отделявшие лагерь Маутхаузен от станции. Сначала к ним была применена та же система обращения как к нам, испанцам-республиканцам. Нам сначала не дали никакой работы, но почти ничего не давали есть. Через несколько недель они были совершенно без сил и тогда к ним стали применять систему истребления. Их заставляли работать в самых ужасных условиях, избивали, били палками, над ними издевались. Через три месяца из 7000 русских военнопленных остались в живых только 30. Эти 30 выживших были сфотографированы отделом Пауля Риккена для документирования. У меня есть эти фотографии, я их покажу, если господа судьи пожелают этого.

Руденко: Вы можете предъявить эти фотографии?

Буа: Они у господина Дюбоста.

Руденко: Благодарю. Что Вам известно о югославах и поляках?

Буа: Первые поляки прибыли в лагерь в 1939 году, после разгрома Польши. С ними обращались так же, как со всеми другими. Немцы начали их истреблять. Десятки тысяч поляков погибли в ужасных условиях. Но надо особо отметить положение югославов. Югославы стали прибывать эшелонами, в гражданском платье, и их расстреливали, якобы согласно закону. Эсэсовцы даже надевали для совершения этих казней стальные шлемы. Их расстреливали по двое. С первым эшелоном прибыло 165 человек, со вторым – 180 человек, а затем они прибывали небольшими группами – по 15, 50, 60, 30 человек. Среди них были даже женщины.

Однажды расстреливали четырех женщин и – это был единственный такой случай в лагере – некоторые прежде, чем их расстреляли, плевали в лицо коменданту лагеря.

Югославы так пострадали, как мало кто пострадал. Их положение могло сравниться только с положением русских. Их убивали различными способами до самого последнего времени. Я хотел бы еще рассказать о русских, так как они многое испытали.

Руденко: Правильно ли я заключил из Ваших показаний, что этот концентрационный лагерь по существу являлся комбинатом смерти?

Буа: Лагерь был отнесен к последней, третьей категории. Это был лагерь, из которого никто не должен был выйти живым.

Руденко: Я больше вопросов не имею. Председатель: Хочет ли представитель Великобритании произвести перекрестный допрос?

Филлимор: Нет.

Председатель: Обвинение США?

Додд: Нет.

Председатель: Хочет ли кто из представителей защиты произвести перекрестный допрос?

Бабель: Свидетель, какие опознавательные знаки Вы носили в лагере?

Буа: Какой номер? Какой опознавательный знак?

Бабель: Нет, заключенные различались по цветам звезд, они носили звезды красные, желтые, зеленые и т. д. Было ли это так же и в Маутхаузене? Что Вы носили?

Буа: Это были не звезды. Это были треугольники и буквы указывавшие национальность. Евреи носили желтые и красные звездочки, шестиконечные звездочки с красными и желтыми концами, два наложенные друг на друга треугольника.

Бабель: Какой цвет носили Вы?

Буа: Синий треугольник с буквой "S", то есть "испанский политический эмигрант".

Бабель: Были ли Вы "капо"?

Буа: Нет. Я был вначале переводчиком.

Бабель: Каковы были Ваши обязанности?

Буа: Надо было переводить на испанский язык все дикие вещи, которые немцы хотели сказать испанским заключенным. Затем я занимался фотографией: проявлял фотопленки, которые снимали в лагере для того, чтобы зафиксировать все, что происходило в лагере.

Бабель: Какова была практика организации визитов? Посетители приходили только во внутренний лагерь или же и на места работы?

Буа: Посетители обычно осматривали весь лагерь и невозможно, чтобы они не знали, что происходило. Исключения делались только в случае, когда прибывали крупные чиновники или высокопоставленные лица из Польши, Австрии или Словакии. Им давали осматривать только лучшие места. Франц Цирайс говорил им: "Смотрите сами". Он посылал за поварами, отбывавшими наказание бандитами, жирными, хорошо питавшимися преступниками. Цирайс выбирал их для того, чтобы показать, будто все заключенные так же выглядят.

Бабель: Было ли запрещено заключенным говорить между собой о положении в лагере? С людьми не из лагеря такие разговоры были, очевидно, едва ли возможны?

Буа: Да, это было так строго запрещено, что если кого-нибудь заставали за такими разговорами, то не только ему самому грозила смерть, это означало ужасные репрессии для всех его соотечественников.

Бабель: Как Вы можете охарактеризовать "капо"? Как они вели себя по отношению к другим заключенным?

Буа: Иногда они были достойны быть эсэсовцами. Чтобы быть "капо", надо было быть арийцем. Это значило, что у них был воинственный вид и, наравне с эсэсовцами, они имели на нас все права. Они имели право обращаться с нами, как звери. Эсэсовцы предоставляли им право делать с нами все, что они хотели. Поэтому, после освобождения, пленные убили всех "капо", которых они смогли обнаружить.

Незадолго до освобождения, "капо" попросили разрешения вступить добровольно в части СС. И они ушли с частями СС, так как они знали, что их ожидает. Несмотря на это, мы везде искали их и уничтожали на месте.

Бабель: Вы говорите, что они вели себя как звери. На основании чего Вы заключаете, что они могли это делать?

Буа: Нужно было быть слепым, чтобы не видеть этого. Можно было видеть, как они себя держали. Мы предпочитали умирать как люди, чем жить как звери, а они предпочитали жить, как звери, как дикари, как преступники. Такова их природа. Я прожил там четыре с половиной года и очень хорошо знаю, что они делали. Среди нас были многие, которые могли быть назначены "капо" за свою работу, так как они были специалистами в какой-либо области, но они предпочитали, чтобы их били или даже убивали, чем стать "капо".

Бабель: Спасибо.

Председатель: Хочет ли еще кто-нибудь из защитников задать вопросы свидетелю? Господин Дюбост, может быть, Вы хотите задать еще несколько вопросов?

Дюбост: Нет, у меня больше нет вопросов, господин председатель.

Председатель: Очень хорошо. Вы хотите что-нибудь еще сказать генерал Руденко?

Руденко: Господин председатель, свидетель сообщил о том, что в его распоряжении есть фотодокумент 30 советских военнопленных, оставшихся в живых из нескольких тысяч, заключенных в этот лагерь. Я бы просил, господин председатель, предъявить этот фотодокумент, чтобы он подтвердил суду, что на фото именно та группа советских военнопленных, о которой он говорил.

Председатель: Конечно.

Руденко: Господин свидетель, Вы можете показать эту фотографию?

(Свидетель показывает фотографию членам Трибунала)

Председатель: Эту фотографию Вы имеете в виду?

Буа: Я могу утверждать, что эти 30 человек из группы военнопленных были еще живы в 1942 году, но, имея в виду условия лагеря, очень трудно сказать, жив ли кто-либо из них сейчас.

Председатель: Скажите нам, когда была снята это фотография?

Буа: Это было в конце зимы 41-42 года. В это время было еще 10 градусов мороза, и можно видеть на фотографии, как они выглядели от холода... Я бы хотел заметить, что были случаи, когда совершались массовые убийства советских офицеров, надо это особо отметить, так как речь идет о военнопленных. Мне хочется, чтобы меня прокуроры внимательно выслушали.

Председатель: Что именно Вы хотите сказать относительно массовых убийств русских военнопленных?

Буа: В 1943 году пришел эшелон с офицерами. В самый день прибытия их начали истреблять всякими способами. Но потом по-видимому сверху был получен приказ об этих офицерах. В нем говорилось, что с ними следует поступать по особому.

Их поместили в лучший блок в лагере. Им дали одеть новую одежду русских военнопленных, им даже выдали сигареты. На их постели постелили простыни. Им давали есть все, что они хотели. Их осмотрел офицер медицинской службы, штурмбаннфюрер – доктор Бресбах.

Они спустились в каменоломню, но переносили только небольшие камни, причем по 4 человека. А в это время начальник документального отдела обершарфюрер Пауль Риккен беспрестанно фотографировал все это своей "лейкой" Он снял приблизительно 48 кадров. Они были проявлены мною и пять экземпляров каждой, размером 13 х 18, с негативами, были посланы в Берлин. Жаль, что я не украл эти негативы, как другие.

Когда все было окончено, у русских была отнята одежда и все остальное. Потом их повели в газовую камеру. Комедия была закончена. Все могли видеть на фотографиях, что с русскими военнопленными офицерами, и особенно с политкомиссарами, обращались хорошо, что за ними ухаживали, что они почти не работали и что они были в хорошем состоянии. Это надо отметить, потому что, как мне кажется, это необходимо.

Есть еще один вопрос. Был один так называемый 20-й барак. Этот барак находился внутри лагеря и, несмотря на электрифицированные проволочные заграждения вокруг всего лагеря, вокруг этого барака была дополнительная стена, по которой проходила проволока с электрическим током.

В этом бараке находились русские военнопленные – офицеры и комиссары, несколько славян, французов и даже, как говорили, несколько англичан. Никто не мог входить в этот барак, кроме двух начальников – коменданта внутреннего лагеря и коменданта внешних лагерей. Эти заключенные были одеты как мы, каторжники, но они не имели никаких номеров и никаких знаков. Отдел документов их, наверное, сфотографировал. На грудь им вешалась бляха с номером. Номера начинались с 3000 с чем-то. Был один номер, который напоминал номер 11 (две синие черточки). Итак, номера начинались с 3000 и кончались приблизительно около 7000. Фотографом в это время был унтершарфюрер СС Герман Шинлауер. Он был родом из района севернее Берлина, не помню названия местности. Ему было приказано проявить фотопленку и сделать все остальное самому. Но, как все эсэсовцы из внутренних отделов лагеря, этот человек ничего не умел делать. Таким людям всегда нужны были заключенные, чтобы последние выполняли их работу. Поэтому я ему был нужен для проявления фотопленки. Я увеличивал фотографии до формата 5 х 7. Их передавали оберштурмфюреру Шульцу из Кельна, руководителю политотдела. Он сказал мне, чтобы я никому ни о чем не говорил о том, что мы проявляли фото сами, иначе с нами бы немедленно расправились. Но, не боясь последствий, я обо всем рассказал товарищам для того, чтобы, если одному из нас удалось выйти из лагеря, он бы рассказал об этом всем... Поэтому я знаю подробно, что происходило в этом бараке. Это был как бы внутренний лагерь. Размеры этого барака были, как размеры других – 7 метров в ширину и 50 – в длину. В нем находилось 1800 человек, которые получали менее одной четвертой того рациона пищи, который получали мы. У них не было ни ложек, ни тарелок. Из котлов им выбрасывали испорченную пищу прямо на снег и выжидали, когда она начинала леденеть. Тогда русским приказывали бросаться на пищу. Русские были так голодны, что дрались, чтобы поесть, а эсэсовцы этим пользовались как предлогом, чтобы избивать их резиновыми палками.

Председатель: Вы хотите сказать, что русских помещали в барак номер 20?

Буа: Русские не попадали непосредственно в лагерь. Тех, которых немедленно не отправляли в газовую камеру, прямо отправляли в барак номер 20. Даже блокфюрер не мог туда входить. Несколько раз в неделю прибывали транспорты по 50 – 60 чел. Из барака все время доносились крики.

В январе 1945 года, когда русские узнали, что Советская армия приближается к Югославии, они испробовали последнюю возможность: они взяли огнетушители, перебили солдат охранного поста, захватили ручные пулеметы и все, что они могли использовать в качестве оружия. Из 700 человек только 62 смогли убежать в Югославию. В тот день Франц Цирайс, комендант лагеря, дал по радио приказ всем гражданам, чтобы они помогли "ликвидировать русских преступников", убежавших из концлагеря. Он объявил, что тот, кто докажет, что он убил кого-нибудь из этих людей, получит крупную сумму в марках. Поэтому все сочувствующие нацистам в Маутхаузене занялись этой поимкой и им удалось убить более 600 убежавших, что было, между прочим, нетрудно, так как некоторые из русских не могли проползти более десяти метров.

После освобождения один русский, выживший после этого случая, посетил лагерь Маутхаузен, чтобы вспомнить, как все это было. Он рассказал нам подробности своего трудного побега.

Председатель: Я не думаю, что Трибунал изъявит желание слушать дальнейшие подробности того, что Вы не видели собственными глазами. Хочет ли кто-нибудь из защитников задать какие-нибудь вопросы свидетелю в связи с теми эпизодами, в которых он лично участвовал?

Бабель: Только один вопрос: Вы в течение своих показаний называли цифры 165, 180, 700. Вы были в состоянии сами сосчитать?

Буа: Почти всегда эти эшелоны прибывали в лагерь колоннами по 5 человек. Сосчитать было не трудно...

Бабель: У вас было так много времени, что вы могли наблюдать за всем этим?

Буа: Эшелоны всегда прибывали вечером, после возвращения заключенных с работы в лагерь. После этого было всегда два-три часа до вечернего колокола, который подавал сигнал отбоя.

Председатель: Свидетель может уйти.

ИЗ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ Ф. БЛАХИ

{IMT, vol. 5, p. 167-199.}

–

Стенограмма заседаний

Международного военного трибунала

от 11 и 14 января 1946 г.

Председатель: Свидетель, повторяйте за мной слова присяги...

(Свидетель повторяет слова присяги)

Додд: Ваша фамилия – Франц Блаха? Вы уроженец и гражданин Чехословакии?

Блаха: Да.

Додд: Вы знаете немецкий язык, поэтому по техническим причинам я предлагаю вести допрос на немецком языке, хотя Вашим родным языком является чешский. Верно это?

Блаха: Чтобы ускорить процесс, я согласен давать показания на немецком языке по следующим причинам: в течение последних семи лет, о которых я буду давать показания, я жил в немецком окружении и большое количество специальных выражений, относящихся к жизни в концентрационных лагерях, является чисто немецким изобретением, и для них не существует эквивалентов на других языках.

Додд: Скажите, не являетесь ли Вы доктором медицины по Вашей профессии и по Вашему образованию?

Блаха: Да.

Додд: В 7939 году Вы были главным врачем госпиталя в Чехословакии?

Блаха: Да.

Додд: Вы были арестованы немцами в 1939 году после оккупации ими Чехословакии, не так ли?

Блаха: Да.

Додд: Вы были подвергнуты заключению в различных тюрьмах между 1939 и 1944 годами?

Блаха: Да.

Додд: С 1941 года по апрель 1945 года Вы были в заключении в концентрационном лагере в Дахау?

Блаха: Да, до конца.

Додд: До того момента, когда этот лагерь был освобожден союзными войсками?

Блаха: Да.

Додд: Вы дали письменное показание в Нюрнберге 9 января 1946 г. Не так ли?

Блаха: Да.

Додд: Это письменное показание, господа судьи, является документом ПС-3249. Я хочу представить его в качестве доказательства под номером США-663. Ваша честь, я думаю, что допрос этого свидетеля можно сократить на три четверти представлением данного им письменного показания. Я хотел бы огласить это письменное показание, так как это займет намного меньше времени, чем проведение допроса. Кроме того, в этом заявлении содержится значительная часть того, что мы хотим услышать от этого свидетеля.

Председатель: Очень хорошо.

Додд: Ваша честь, я не стал бы зачитывать этого показания, если бы мы имели французский и русский переводы. Но, к сожалению, мы не успели обеспечить перевод за такой короткий срок, поэтому я читаю:

"Я, Франц Блаха, будучи должным образом приведенным к присяге, заявляю следующее.

Я изучал медицину в Праге, в Вене, в Страсбурге и Париже и получил диплом в 1920 году. С 1920 года по 1926 год я был ассистентом в клинике. В 1926 году я стал главным врачом госпиталя в Моравии, в Чехословакии. Я занимал этот пост до 1939 года, до вступления немцев на территорию Чехословакии, когда был захвачен в качестве заложника. Я был подвергнут заключению по обвинению в сотрудничестве с чехословацким правительством. В апреле 1941 года я был направлен в концентрационный лагерь Дахау и оставался там до освобождения этого лагеря в апреле 1945 года. До июля 1941 года я работал в штрафной роте. После этого я был направлен в госпиталь, и меня сделали объектом различных экспериментов по заболеванию брюшным тифом, которые проводились доктором Мюрмельштадтом. После того меня хотели подвергнуть различным экспериментальным операциям, но я сумел избежать этого, признавшись, что я был врачом. Если бы они узнали об этом раньше, то я жестоко пострадал бы, потому что с лицами умственного труда в штрафных ротах всегда очень сурово обращались. В октябре 1941 года я был направлен на работу на плантацию лечебных трав, и позднее работал в лаборатории лекарственных трав. В июне 1942 года я был направлен в госпиталь в качестве хирурга. Вскоре после этого мне приказали провести операцию желудка у двадцати вполне здоровых заключенных. Так как я отказался это сделать, меня поместили в отдел по вскрытию трупов, где я и оставался до апреля 1945 года. Там я произвел более семи тысяч вскрытий. Всего под моим руководством было произведено двенадцать тысяч вскрытий.

С середины 1941 года до конца 1942 года было произведено около 500 операций над здоровыми заключенными. Они производились для обучения студентов-медиков СС, врачей СС и включали в себя операцию желудка, горла и желчного пузыря. Они производились врачами и студентами второго года обучения, хотя операции были весьма опасными и трудными. Обычно эти операции может делать только хирург, который имеет по крайней мере четыре года хирургической практики. Многие заключенные умирали на операционном столе или после этого от всякого рода осложнений. Я вскрывал тела всех умерших. Среди врачей, которые руководили этими операциями, были доктора: Ланг, Мюрмельштадт, Вольтер, Рамзауэр и Кар. Штандартенфюрер доктор Лоллинг часто присутствовал на этих операциях.

Во время моего пребывания в Дахау мне стало известно о многочисленных медицинских экспериментах над людьми. Эти лица никогда не соглашались на это добровольно, но их принуждали. Более 1200 заключенных были подвергнуты опытам с малярией доктором Клаусом Шиллингом в период с 1941 года по 1945 год. Доктор Шиллинг получил персональный приказ Гиммлера проводить эти эксперименты. Жертвы подвергались укусам комаров или им делали вливания споровиков малярии, взятых у москитов.

Применялись различные методы лечения: хинином, пирифером, неосальварсаном, антипирином, пирамидоном, а также особым медикаментом, который назывался "2516-Беринг". Я вскрывал тела людей, погибших от этих экспериментов. От 30 до 40 человек погибли непосредственно от малярии, 300 400 человек умерли от смертельных болезней, которые были вызваны физическим состоянием после припадков малярии. Люди умирали также от принятия сильных доз неосальварсана и пирамидона. Доктор Шиллинг присутствовал при вскрытии тел своих пациентов, которые производились мною.

В 1942 – 1943 гг. эксперименты над людьми производились доктором Сигизмундом Рашером, который устанавливал действие, оказываемое изменением воздушного давления. Около 25 человек одновременно помещались в специально построенную камеру, в которой можно было повышать давление или уменьшать его в зависимости от надобности. Цель заключалась в том, чтобы установить действие высоты и быстрого спуска на парашюте на состояние людей.

Я видел через окно людей, которые лежали на полу этого сооружения. Большинство из заключенных погибали от этих экспериментов в результате внутреннего кровоизлияния в мозг, в легкие. Многие харкали кровью, когда их вынимали из камеры. Я должен был извлекать тела из камеры и посылать внутренние органы погибших для исследования в Мюнхен. От 400 до 500 заключенных были подвергнуты этим экспериментам. Те, которые не погибали, были переведены в отделение для инвалидов и впоследствии уничтожены. Лишь немногим удалось этого избежать.

Рашер проводил также эксперименты, заключавшиеся в действии холодной воды на людей. Это делалось для того, чтобы установить способ оживления летчиков, потерпевших аварию и упавших в море. Подвергавшийся эксперименту человек помещался в ледяную воду и оставался там до тех пор, пока не терял сознание. Затем у него брали кровь из шеи и проверяли всякий раз, когда температура его тела падала на один градус. Она измерялась через прямую кишку при помощи специального ректального термометра. Периодически подвергалась исследованиям и моча. Некоторые люди выдерживали такой опыт в течение 24 – 36 часов. Самая низкая температура тела достигала 19 по Цельсию. Большинство людей погибали при 25 – 26 по Цельсию. Людей затем вынимали из ледяной воды, и делалась попытка отогревания с помощью искусственного солнца, горячей воды, электротерапии или теплом живого организма. В последнем случае использовали проституток. Тело потерявшего сознание мужчины клали между телами двух женщин. Гиммлер сам присутствовал при одном таком эксперименте. Я видел его из окна со стороны улицы возле этого барака. Я лично присутствовал на нескольких таких экспериментах с холодной водой, когда отсутствовал Рашер. Я видел заметки, диаграммы, касавшиеся этих опытов, в лаборатории Рашера. Примерно 300 заключенных были использованы для этих экспериментов. Большинство из них погибло. Те, которые остались в живых, в большинстве случаев сходили с ума. Оставшиеся в живых направлялись в отделение для инвалидов, где их позднее убивали, так же как и жертв опытов повышенного воздушного давления. Я знаю только двух человек югослава и поляка, которые выжили, но оба сошли с ума.

Проводились также опыты с пункцией печени. Их проводил доктор Брахтль даже над здоровыми людьми, а также над теми, которые страдали болезнью желудка и желчного пузыря. С этой целью в печень вводилась игла, с помощью которой доставали небольшой кусок печени, причем при этом не применялись никакие наркотические средства. Это был очень болезненный опыт, который приводил часто к серьезным осложнениям, так как имели место повреждения желудка и артерий, терялось большое количество крови. Много людей погибли от этих опытов. Среди них были поляки, русские, чехи и немецкие заключенные. В общей сложности от этого погибли около 175 человек.