Текст книги "Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года)"

Автор книги: Автор Неизвестен

– Всех шипов страданий в сердце не сочтешь, Истерзал мне грудь разлуки острый нож.

 
Эту кличку «евнух» объяснить прошу.
Шахский сын, чалму из шелка я ношу!
Тайну сна ночного днем я разрешу.
Но огня тоски в душе не погашу, —
Эту кличку «евнух» объяснить прошу.
Девушки, с моей пришедшие сестрой,
Весело жужжа, как пчел весенний рой,
Вы меня задели кличкою такой.
Стыдной клички «евнух» тайну мне открой.
Милая моя сестрица Калдыргач!
Грудь мою обиды разрывает плач,
Стыд мой перед вами, девушки, горяч.
Очень я обижен, хоть и не пойму,
Евнухом я вами назван почему.
 

На эти слова Калдыргач-аим так брату своему ответила:

 
– Бека иль тюрю такого где найдешь?
То ль мужчина он, то ль баба, – не поймешь.
Евнух – это тот, кто на тебя похож!..
Схватки никогда с врагом не знавший – кто?
В табуне коня не отобравший – кто?
Сбрую скакуну не пригонявший – кто?
Скакуна в походы не седлавший – кто?
На кушак булат не нацеплявший – кто?
И чужой дороги не топтавший – кто?
И своей страны не повидавший – кто?
На одном всегда сидящий месте – кто?
Не скакавший в час беды к невесте – кто?
Равнодушный к жениховской чести – кто?
Это – евнух есть, и хуже есть ли кто?!.
Ты не обижайся, – я тебе сестра
И тебе желаю счастья и добра.
Срок уж на исходе, поспешить пора!
Не спася Барчин, как сможешь сам ты жить?
Дважды не умрешь, а Барчин-ай в беде, —
Руки на себя ведь может наложить!
Иль у кальмык ов наложницею стать?
Поезжай не медля, чтоб не опоздать,
Чтобы за насилье калмык ам воздать!..
Было тяжко мне письмо Барчин читать.
Может ли она беде противостать?
Пишет: каждый день повадясь гнать коней,
Из пещер своих поганых ездят к ней,
Волчьей жадной своры злей и голодней,
Сто без десяти влюбленных калмык ов,
Сто без десяти незваных женихов,
Силою грозя в пещеры увезти.
Бедненькая, просит выручить, спасти, —
Ведь она – одна, их – сто без десяти!
Станешь ли, боясь далекого пути,
Размышлять, мой брат, – итти иль не итти?
Горьких слов моих обидой не сочти,—
Родичей несчастных наших навести,
Выручи Барчин, а калмык ам отмсти.
Надо ехать, значит – собирайся в путь, —
Жалким евнухом, Хаким-ака, не будь!
 

Услышав эти слова, говорит Алпамыш сестре:

– Пешком, что ли, итти в эту страну?

Отвечает ему Калдыргач-аим:

– На девяноста пастбищах кони наши пасутся, – неужели же ни одного такого, чтоб оседлать можно было, не найдешь среди них? Если возьмешь седло и сбрую для коня и к Култаю в табуны отправишься, ты сможешь в путь поехать, оседлав любого понравившегося коня.

– Ну, хорошо! – сказал ей Алпамыш. Собрала Калдыргач-аим седло, сбрую, шлем, щит, оружие и прочие доспехи, связала все вместе, нагрузила на Хакима – послала его к Кул-таю. Встречает он по дороге отца, с охоты ехавшего. Посмотрел Байбури на сына с подозрением и говорит ему:

 
– Да не сякнет ключ твоих речей, сынок!
Порази всех вражьих силачей, сынок!
Добрый путь тебе, куда бы ты ни шел,
Радость сердца, свет моих очей, сынок!
Взяв припасы, взяв оружье, – без коня,
Сбруей да седлом себя обременя,
Ты куда идешь, скажи – утешь меня!
Иль узнал худое от кого-нибудь?
Или на охоту едешь ты, Хаким?
Иль, ягненок мой, собрался в дальний путь?
Ты куда идешь, скажи – утешь меня!
Стан твой кушаком украшен золотым.
Шалости прощают людям молодым,
Но убьешь меня отъездом ты своим, —
Да развеется отцовский страх, как дым!
Путь куда ты держишь? Успокой меня!
Э, сынок, не будь к словам отца глухим:
Ты себя поступком не губи таким, —
Одарю тебя конем я выездным!
Ты скажи, в какой собрался край, сынок?
Знаю, что вернешься, глаз моих зрачок,
Но боюсь, в дороге б ты не изнемог:
Тяжело в пустыне. Если путь далек,
Как ты в путь такой поедешь, одинок?
Ты куда идешь, очей моих зрачок?
 

Услыхав такие слова отца своего, говорит Хаким:

– Э, умереть бы вам раньше, чем налог с брата вашего требовать!.. – Так сказав, отправился он своим путем.

Посмотрел ему вслед Байбури, подумал: «Умереть бы ему в младенчестве, – кто-то уже сказал ему!»

Поспешил Байбури домой. Приехал – смотрит, – ларец отперт, – письма того нет в ларце.

Снова сел он на коня и, по низинам скрываясь, поехал к пастуху Култаю, – Алпамыша опередил. Догадался Байбури, что Алпамыш тоже сюда направляется, – кто-то, наверно, из той чужой страны прибывший, весть ему сообщил.

«Плохо дело, – подумал Байбури. – Правда, очень сильным стал Алпамыш, но как ни силен, грозного крика испугается, а крика не побоится – и палкой побить можно». Приказал Байбури Култаю:

– Если явится он к тебе, изругай его, коня ни за что не давай, избей его хорошо палкой и прогони.

Сказал Култай: – Если от тебя приказа не будет, неужели дам коня Алпамышу?

Предупредив Култая, уехал Байбури.

Ничего об это не ведая, приходит следом за отцом Алпамыш. Приблизился он к Култаю, а Култай, укрук взяв и замахнувшись на Алпамыша, всячески его ругая, так кричит:

 
– Ты какой прельстился страной,
Э, стервец-батыр озорной?
Дело ты имеешь со мной!
Для чего приплелся ты к нам?
Что шатаешься по табунам?
Что приглядываешься к коням?
Никакого коня я не дам!
Выдумал – в чужую страну!
Прочь! Не дам коня сосуну!
Прочь! Не лезь к моему табуну!
Говорю – убирайся! Ну!
Ты здесь не хозяин, стервец!
Байбури ведь жив, твой отец!
Я тебе скакуна отберу!
Уши стервецу отдеру!
В странствия пуститься решил?
Бог тебя рассудка лишил!
Палки ты моей не вкусил?
Молод еще, – дома сиди!
Прочь, стервец, меня не серди!
Я с тобой не шутки шучу,
Разуму тебя я учу.
Встретишься в пути силачу —
Кончит он тебя, байбачу!..
 

Алпамыш, слова Култая выслушав, так ему ответил:

 
– Тайну вам открою, дед Култай-ворчун:
Не для баловства явился я в табун:
Нужен неотложно мне один скакун!
Вы не беспокойтесь: я годами юн,
Но не страшен мне силач-батыр чужой, —
Наделен и сам я силою большой!
Есть в стране калмыцкой девушка одна, —
Очень калмык ами там угнетена!
Преданный твой сын, мой добрый дед Култай,
Выехать собрался в тот калмыцкий край,
Привезти свою подругу Барчин-ай.
Окажи мне помощь – скакуна мне дай!
Я освобожу свою Барчин-аим,
Расспрошу родню, как там живется им, —
Может быть, вернуться думают к своим.
Помоги мне, дед, поехать в ту страну!
Калмык ам-врагам я головы сверну,
Дяди-бия дочь от них освобожу,
Всем откочевавшим помощь окажу,
И тогда вернусь к родному рубежу.
Вот зачем я здесь у табуна брожу,
У тебя, Култай, коня себе прошу…
Знаю, дед Култай, что любишь ты меня:
Не гони меня – и подбери коня.
Ждать ни одного теперь не смею дня.
Счастью моему не будь помехой, дед!
Буду я тебе всегда утехой, дед!
Не для озорства, не ради смеха, дед, —
Милую спасать мне надо ехать, дед!
 

Култай на это говорит ему такое слово:

 
– Что же ты, стервец, опять сюда пришел?
Или деда речь ты мирной шуткой счел?
Что ты здесь оставил, чтоб ты смерть нашел!
Иль шайтан тебя с пути прямого свел?
Иль совет в пути коварный получил?
Или палкой я тебя не доучил?.. —
Так на Алпамыша дед Култай орет,
В руки палку он тяжелую берет,
Замахнулся. – Ну, проваливай, урод! —
Алпамыш стоит, песку набравши в рот, —
Он оцепенел, а дед идет вперед,
Подошел – и палкой, не шутя, хватил,
Три-четыре раза палкой угостил.
Бека Алпамыша дед поколотил, —
Палкою батыра к жизни возвратил,
Бека не на шутку этим рассердил.
Алпамыш поклажу наземь положил,
Деда вновь к себе поближе подпустил,
За кушак его как следует схватил.
Дед Култай от страха всех лишился чувств,
В ребрах у Култая раздается хруст.
Осень подошла – цветник увядший пуст, —
И ворона сядет на розовый куст.
Палка совершила, видно, чудеса!
За кушак Култая Алпамыш взялся —
Поднял, раскачал – и бросил в небеса.
За его полетом Алпамыш следит.
Дед игральной бабкой с неба вниз летит,
И с небес батыру юному кричит:
– Э, сынок, смотри, как бы Култай, твой дед, —
Быть ему живым-здоровым до ста лет, —
На куски разбившись, не наделал бед:
Без меня коням твоим присмотра нет!
Сделать, что прикажешь, я даю обет.
Лучшего коня поймаю в табуне, —
Только б на куски не расшибиться мне!..—
С неба долетали вопли старика.
Вытянулась вверх батырская рука,
За кушак поймал Култая Алпамыш,
Подхватил – и наземь положил его,
Грудь ему коленом придавил слегка:
 

– Ну-ка, дедушка, поймайте-ка мне коня, – сказал Алпамыш.

– Погоди, сынок, поймаю, – отвечает Култай, – только не сейчас.

– Нет, сейчас же поймай!

– Как же я тебе коня поймаю, если встать не могу? – рассердился Култай. Отпустил его Алпамыш, – Култай крикнул: – Курхайт! – Тут лошади со всех девяноста пастбищ, все, сколько их было, побежали на его зов, собрались перед ним. Култай дал Хакимбеку укрук, – сказал: – Сам лови, какого хочешь.

Взял Хакимбек укрук, решил закинуть его на шею буланого коня или на гнедого коня с пегими ногами, или на крупного быстроного коня-шапака. Забросил он укрук, опустился укрук на шею одного чубарого коня с длинной, шелковистой гривой. Оказался конь не таким, о каком душа его мечтала, не пришелся он Алпамышу по вкусу, – отпустил он этого коня, думая про него: «Чересчур уж нежен конь этот, – невынослив окажется в походе».

Закинул он снова укрук – снова попался тот же конь, снова отпустил его Алпамыш, говоря:

– Э, навлечешь ты беду на меня, околеешь в походе, опорочишь меня, на несчастье мое попадаешься ты мне!

В третий раз закинул укрук Алпамыш, в третий раз поймал он все того же шелкогривого чубарого конька.

– Видно, это и есть судьба моя! – сказал Алпамыш. Подтянул он коня к себе, надел ему на шею свой кушак, подвел его к месту, где седло и упряжь лежали – и осматривать его стал, гадая, каким же окажется этот сужденный ему конь.

Подходит к нему в это время Калдыргач-аим со своими девушками, – посмотрела на брата, поняла сразу, что недоволен он конем своим, что опечален потому Алпамыш.

Взяла она из рук его поводья, погладила коня по крупу, осмотрелась по сторонам, – сказала:

– Не печалься, не думай, что это плохой конь. Человек, севший на этого коня, увидит многие страны, достигнет цели своей.

Подбодрила она этими словами брата, поздравила его, так говоря:

– Конь серо-чубар, – каков уж есть, – таков.

Но не сыщешь в мире лучших скакунков. Говорю тебе, – он счастье седоков:

 
На таком коне сразишь любых врагов.
В сбруе, под седлом нарядней аргамак.
Ты к луке подвесишь золотой садак, —
Ветром конь помчится в бой и на улак,
И к миндалеокой ты примчишься так.
Поздравляю, братец, – клад – не аргамак!
Скакуна такого будешь ты любить.
Только сядь, – он сам свою покажет прыть.
Он тебе врагов поможет перебить,
Вызволить Барчин – и с ней счастливым быть.
Будешь за коня судьбу благодарить.
Поздравляю, братец, – клад – не аргамак!
Ласковой рукой по лбу его погладь.
Собирайся в путь. Пора коня седлать!
Ты о Байчибаре худо не суди,
Выплесни сомнений горечь из груди,
Счет его достоинств конских – впереди.
По свету на нем сначала поброди, —
Лучшего тулпара поищи – найди, —
Не найдешь – и сердца зря не береди!
Конь благословен, – с ним неудач не жди,
Службу он тебе сослужит, – погоди.
Только сам смотри – коня не повреди!
Все твои желанья выполнит он, брат!
Говорю тебе: не конь, а сущий, клад!
Истинный тулпар, он истинно крылат, —
Самой быстрой птице не лететь с ним в ряд.
Верь, никто конем подобным не богат.
По пескам пустынь, по кручам горных гряд
Может он скакать шесть месяцев подряд.
А что он чубар и неказист на взгляд,
В этом, ака-джан, твой конь не виноват!..
Ака-джан, послушай слово Калдыргач:
Крепкокостен конь, вынослив и горяч.
Конь иной красив, а слабосильней кляч,
Этот конь – тулпар, – из-за него не плачь.
Ты, мой ака-джан, недалеко глядишь,
Если Байчибара своего хулишь:
Этою лошадкой мир ты удивишь,
Славу всех батыров ты на нем затмишь.
Если с ним свою судьбу соединишь,
Первых силачей калмыцких посрамишь, —
Дяди-бия дочь от них освободишь.
Как ты недогадлив, брат мой Алпамыш!
 

Так говоря, Калдыргач между тем сама оседлала коня и брату его передала с такими словами: [14]14
  Седлание коня, связанное с напутствием – благословением, представляет одну из постоянных формул узбекского эпоса.


[Закрыть]

 
– Отбывшие в край далекий и чужой
Терпят униженья, терпят гнет большой.
Мужество проявит ныне брат мой бек,
О родне скорбя геройскою душой…
Бисмилла! – сказала Калдыргач, и вмиг
На коня она набросила терлик.
Был парчевым нежный, нижний тот потник.
– Бисмилла! – сказала брату Калдыргач. —
Смотрят смельчаки в трубу – и видят даль.
Выкует клинок для воина коваль.
Даль близка тому, кому любимых жаль.
Бисмилла, мой брат, будь славен и велик! —
Тут она коня чиргой покрыла вмиг,—
Золотом был заткан верхний тот потник.
На чиргу наложен был джахалдырык, —
Из телячьей кожи был джахалдырык.
– Бисмилла! – сказала брату Калдыргач…—
Грамотей читает «зер у-забар у»,
Тянется рука ученого к перу,
Плотника рука привычна к топору,
Бисмилла! – сказала брату Калдыргач.
На спину коню чубарому легло
С золотой лукой высокое седло.
– Вдаль, за Алатаг народ наш занесло.
Как им на чужбине жить ни тяжело,
Тайн не разгласили, калмыкам назло! —
Так сказав, спустила с двух сторон она
Золоточервонной ковки стремена…
– Кружатся извечно года времена,
Отойдет зима – три месяца весна.
Человека нет несносней болтуна, —
Речь, хоть неумна, зато всегда шумна.
Как батман, язык у болтуна тяжел…
– Бисмилла! – сказала брату Калдыргач.—
Мягкую подушку вынув из узла.
Бархатной она, зеленою была,
С красной бахромой подушка для седла.
– Похвала невежды – мудрому хула,
Но и мудрый славит храбрецов дела!.. —
И подпругу взяв, проворна и ловка,
Калдыргач стянула конские бока.
Шелк сученый сверху, съисподи – мягка, —
Именно такой подпруга та была.
Калдыргач сказала брату: – Бисмилла!
«Чу!» – произнесешь, подернешь удила, —
Взвившись в небеса, расправит конь крыла,
Быстролетных птиц обгонит в облаках!..—
Из цветных ремней с набором медных блях
Сбруей чагатайской обрядив коня,
– Бисмилла! – сказала брату Калдыргач,
Голову пред ним почтительно склоня.
На коня подхвостник Калдыргач кладет, —
Он из носорожьей кожи сделан был.
На коня нагрудник вешает она, —
Каждая из блях – за пиалу сойдет!
Долго ль ей взнуздать уздечкой скакуна?
Конь ее руками снаряжен сполна,
Калдыргач глядит, – сама удивлена,
Гладит Байчибара, нежности полна.
Удила грызет нетерпеливый конь,
Землю роет, пляшет, машет гривой конь, —
Он оседлан, взнуздан, снаряжен в поход.
Брату Калдыргач рубаху подает.
– Надевай, Хаким! – Хаким подумал: «Вот!
Девушки, однако, озорной народ!»
Он вздохнул, своей судьбою огорчась,
В шелковую ту рубаху облачась.
Боевой чапан надел Хаким тотчас,
Препоясался пунцовым кушаком,
Голову покрыл булатным шишаком…
 

Был у Алпамыша бронзовый лук весом в четырнадцать батманов, оставленный ему в наследство дедом его Алпинбием. Подумал Алпамыш: «А вдруг во вражьей стране состоится день состязания в стрельбе из лука, – не может человек знать, что в походе его ждет, – надо и лук этот захватить». Положил он лук на седло, Калдыргач помогла ему на коня сесть, все его снаряжение снова проверила, пожелала ему доброго пути и такое слово сказала:

– Ехать, ака-джан, ты можешь, в добрый час! Счастлив будь твой путь в чужие страны, брат! Да найдется друг, тобой избранный, брат!

 
Да сопутствуют тебе чильтаны, брат!
Возвратись скорей с удачей, бек-ака!
Надо мной чернеет туча горя, брат!
Я роняю слез горячий, частый град.
С Барчин-гуль своей вернись в родной Конграт,
Пир задав такой, чтоб весь народ был рад!
Пусть мои слова в твоей душе горят,
Единоутробный, дорогой мой брат!
Жив и невредим скорее приезжай,
Калмык ам коварных козней не прощай, —
Все свои дела успехом увенчай.
Любящую мать свою не огорчай.
Поезжай, свою невесту выручай.
А когда вернешься ты в родной наш край,
Родину тогда благоустрой, как рай…
Под тобой тулпар арабский твой горяч,
Он взовьется вихрем, если пустишь вскачь.
Поезжай, мой брат, – не ведай неудач,
За тебя молиться будет Калдыргач!
 

Хакимбек-Алпамыш, прощаясь с дедом Култаем и сестрой Калдыргач, говорит:

 
– В рану сердца насыпана соль.
Верблюжонком ревет моя боль.
Быть в разлуке с любимой легко ль?
Счастлив будь без меня, дед Култай!..
Ты, печаль моя, дымом истай,
Родина, цвети-процветай,
Мне благословение дай,
Счастлив будь без, меня, дед Култай!..
Ты, моя подруга-сестра,
Вместе ты со мной рождена,
Выкормила грудь нас одна,
С детства ты со мною дружна,
Ты моей надежды весна, —
Будь жива-здорова, сестра!
Чтоб нарциссоокой моей,
Чтобы розощекой моей,
Пленнице калмыцких степей,
Там не пожелтеть от скорбей,—
Еду я на выручку к ней.
Будь жива-здорова, сестра!..
По миру бы мне погулять,
Недругов карать-истреблять,
К дорогой сестре возвратясь,
Родиной бы мне управлять!
Будь жива-здорова, сестра!..
Подо мной скакун удалой.
С жизнью попрощаюсь былой,
Гору проскачу за горой,
Посмотрю страну за страной,
Добрый где народ, где дурной.
Будь жива-здорова, сестра!
Грозен победителя лик.
Трепещи, коварный калмык, —
Я врагов прощать не привык!
Славен возвращусь и велик.
Сотвори молитву, старик, —
Быть живыми-здоровыми вам!..
 

В последний раз напутствуя брата, такое слово сказала ему Калдыргач-аим:

 
– С трусом не водись, ему не доверяй;
Болтуна себе в друзья не выбирай,
В долгом размышленьи воли не теряй.
Будь счастливым, брат, живи – не умирай!
К небу за тебя мольбы я возношу,
По тебе тоскуя, глаз не осушу, —
К стону моему прислушаться прошу:
Поклянись мне, брат, и клятвы не нарушь, —
Мальчиком не будь, веди себя, как муж, —
Львиную природу в битве обнаружь.
Смерти все равно: кто шах, а кто – байгуш,
Но спешит она по следу робких душ…
И еще, мой брат, тебе скажу я так:
Как зеницу ока, скакуна храня,—
И во тьме ночной и среди бела дня —
Дальше от худых людей держи коня…
Третий мой совет послушай от меня:
На врага идя, как хочешь, свирепей,
Но коня, смотри, по голове не бей.
К сроку, бек-ака, в калмыцкий край поспей, —
Сладкий мед бесед с возлюбленной испей.
С головы твоей да не спадет джига,
Да сразишь в бою сильнейшего врага,
Пусть народ наш будет счастлив, бек-ака,
Пусть разлука наша будет недолга!..
Без тебя остаться страшно мне, мой брат.
Под тобой играет конь на всякий лад,
На боку твоем каленый твой булат, —
Поезжай, добудь нарциссоокий клад!
Брат мой, испытанье дух твой закалит,
Мир широкий – взор и разум просветлит.
Поезжай, да будет счастлив твой поход!
Там откочевавший ждет тебя народ;
Там Барчин-сестрица, задыхаясь, ждет,
День и ночь с дороги глаз не отведет, —
Долгожданный брат на помощь ли нейдет?
Дан ей срок в полгода, каждый день ей – год.
Не поспев, умножишь их страданий счет,
В срок придя, найдешь любовь там и почет.
Всех родных, узбекских ты сплотишь людей.
Что б ни злоумыслил недруг наш, злодей,
Если все узбеки будут сплочены,
Нам тогда и козни вражьи не страшны!..
 

Распростясь с сестрой и с дедом Култаем, Алпамыш отправляется в путь.

 
Шлем его булатный гудит;
Куполоподобный, гремит
Кожи носороговой щит;
Медный наконечник нож он
Звякает о стремя, звенит.
Вздрагивает конь и фырчит,
Лётом соколиным летит.
Вправо не глядит Алпамыш,
Влево Алпамыш не глядит.
Левая рука на луке,
Пику держит в правой руке,
Скачет Алпамыш прямиком,
Гневом и любовью влеком.
Пену отряхает Чибар,
Седока понимает Чибар.
Путь в тот край калмыцкий далек,
Ветер пылью степи облек,
Хакимбек отважен и строг, —
Горе – не поспеть ему в срок!
Понукая криком: «чув-ха!»
Хлещет он коня промеж ног, —
Ускоряет бег скакунок,
Сокращая дали дорог.
Встретится хребет – вперелет,
Встретится овраг, – вперепрыг,
Встретится арык – вперебег.
Держит путь свой так Хакимбек,
Думая: «В чужой стороне
Родичей бы место найти,
Нашу бы невесту найти!..»
Путь ночной опасен в горах, —
Есть провалы в горных тропах,
Есть на них навалы камней.
Месяц глянет – станет видней,
Канет в тучи – камня темней,
Но тулпар – тулпаров умней,
Но батыр – батыров сильней.
У него отвага в очах,
У него ружье на плечах!
Страхи от себя отстраня,
Ночь не отличая от дня,
День и ночь он гонит коня.
Скорбь свою сердечную прочь
Отогнать Хакиму невмочь:
Выручит ли дядину дочь?..
Ясные глаза исслезя,
Помощи у неба прося,
Скачет Хакимбек день и ночь,
Недругам далеким грозя.
Дня ему просрочить нельзя!
Конь его чубарый под ним,
Скачет по дорогам степным,
По тропинкам горным, крутым.
Жжет разлуки боль седока.
Где же та страна калмык а?
Конь его, вздувая бока,
Сокращая дали, бежит…
Сколько перевалено гор, —
Вновь степной раскинут простор!
Неоглядной ширью степной
Бьются думы жаркой волной,
На все стороны мечется взор, —
Нет пути конца до сих пор!
Разум тем, что видел, смущен.
Скачет Алпамыш, возбужден,
Сам с собой в пути говорит,
Словно, как в бреду, говорит:
– В ту страну приду, – говорит, —
Милую найду, – говорит, —
Я ль не отведу, – говорит, —
От нее беду? – говорит. —
Был бы только путь завершен, —
Я на ней женюсь, – говорит, —
С ней в Конграт вернусь! – говорит.
Доблесть я свою, – говорит, —
Докажу в бою, – говорит, —
Калмык ов побью, – говорит. —
И в родном краю, – говорит, —
Сам я буду шах! – говорит.
Вот, что он в мечтах говорит!..
 
 
Если битвы дни предстоят,
Отгулы в ущельях гремят.
Раны копьевые болят.
Скачет Хакимбек – и вдали,
Словно бы по краю земли,
Всадников он видит в пыли.
Солнце встало над головой.
Кто же тот народ верховой?
Он коня камчой обхлестал,
Он его, браня, понукал, —
Байчибар летел – не скакал, —
Ширь степную пересекал,
Конных тех людей настигал.
Так четыре ночи и дня,
Наземь не слезая с коня,
Скачет Алпамыш им вдогон.
Под конец четвертого дня, —
Видишь ты, какой удалец! —
Он людей настиг, наконец!
 

Всадники, которых Алпамыш догнал, оказались десятью гонцами Барчин. Сошли они с коней – поклонились Алпамышу, так сказав:

– Мы свой долг честно выполнили, – нас уважать следует.

Сказал им Алпамыш:

– Теперь можете не торопиться – поезжайте потихоньку, – я сам поспешу, – один поеду.

Остались гонцы позади. Алпамыш, далеко вперед уехав, подумал: «Надо где-нибудь ночлег найти». Смотрит он – свет в одном месте появился. Голову коня повернув, направился Алпамыш на огонек. Подъехал – видит перед собой кладбище, – старый мазар возвышался над ним. Подумал Хакимбек: «Слышал я, что путники запоздавшие в мазарах ночуют. Заночевать мне здесь в этом безлюдном месте, в мазаре этом пустынном или дальше ехать? Мертвецам до меня дела нет, они обо мне, о госте их, не позаботятся. Впрочем, попробую все-таки дать им знать о себе».

В этом положении находясь, Алпамыш такие слова стал говорить:

 
– Знай, что я глава Конграту моему,
С золотой джигой носил я там чалму.
Пастбища мои на берегах Аму.
Прихожусь я сыном шаху самому!
Ассалам алейкум, жители могил!
Места я прошу заночевать у вас.
Иль на скакуне усталом пота нет?
Иль в сердцах владык тоски-заботы нет?
Иль меня принять у вас охоты нет?
На одну лишь ночь приюта я прошу.
Изнемог мой верный, резвый мой тулпар…
Я в своем народе старший, хоть не стар.
У тебя ночлега я прошу, мазар!
Я издалека и вдаль спешу, поверь.
Изнурен дорогой, чуть дышу, поверь!
Э, народ могил, открой мазара дверь!
Или ты не видишь, на меня смотря,
Что в своем народе бек я и тюря?
От изнеможенья еле говоря,
Неужель просил бы я ночлега зря?
Милость окажи, святой мазар, впусти, —
На могиле ночь готов я провести.
Даже стало трудно мне слова плести.
А за беспокойство путника прости!
Ассалам-алейкум, жители могил!
Спрашивайте, – всё по совести скажу:
Из Конграта путь в калмыцкий край держу, —
За судьбу своей возлюбленной дрожу.
Я конгратский лев – и честью дорожу!
Недругам свой львиный гнев я покажу, —
Вражье сердце вырву – солью просолю!
Но у вас приюта я не нахожу.
Ассалам-алейкум, жители могил!
Вашего согласья очень долго жду.
Ночь в степи свежа, темнее, чем в аду.
На могильном камне ночь я проведу,
Неужель надгробный камень украду?
Только ночь одну позвольте переспать, —
Поутру в свой путь отправлюсь я опять.
Ассалам-алейкум, жители могил!..
 
 
От изнеможенья повод оброня,
Хакимбек едва не падает с коня.
В это время тень простерлась от огня, —
Думает Хаким: «Услышали меня!»
«Что за человек?» – подумал Хакимбек.
– Э, мазара житель, мой тебе поклон.
Нужен мне ночлег, – я очень утомлен.
Горем – я тебя не меньше угнетен.
Ты прости, что я ночной твой сон пресек, —
Ведь четырехдневный совершил пробег.
На одну лишь ночь мне предоставь ночлег
Хан своей страны, конгратец я, узбек.
Ты скажи мне – сам ты что за человек?
Если человек ты мирный, – ассалам!
Если враг – разрублен будешь пополам!
Друг ты или недруг – с первых слов пойму.
Приговор судьбы покорно я приму,
Но врагу любому голову сниму!..
 

Человек, вышедший из мазара, сказал:

– Найдется тут место для коня вашего, но вам самому места здесь нет.

Хакимбек отвечает ему:

– Такой ночлег, где коню нашему место есть, а нам самим нет, не подходит нам.

Хотел он уже отъехать, – вышел в это время другой человек, – сказал:

– Найдется место и для коня вашего и для вас.

Байчибара привязав, завел человек беседу с Хакимом, ухаживать за гостем – стал. Хаким, протрясшись без отдыха несколько дней на коне, за беседой этой вскоре уснул. Спит Алпамыш – Барчин свою во сне видит. Держит Барчин в руке чашу с вином, одна пить не желает – предлагает Алпамышу, говоря: – Берите, берите!

 
– Веселей, алияр, алияр! [15]15
  Алияр – обычный припев застольных песен, буквально: «Али-друг!»


[Закрыть]
Посмелей, алияр, алияр!
Ах, скорей, алияр, алияр!
Чашу я полным налила, —
Навесу она тяжела.
Ах, моя рука затекла!
Жду я, нетерпеньем горя.
Чаши от меня не беря,
На меня с укором смотря,
Что же медлит хан мой, тюря?
Веселей, алияр, алияр!..
 
 
Станом я гибка, как лоза,
Алая на мне кармаза,
У меня в серьгах – бирюза,
В сердце – жаркой страсти гроза.
Ваши так прекрасны глаза, —
Я от них ума лишена.
Выпить эту чашу вина
Долго ли просить я должна?
Мало ли я с вами нежна?
Девушек услав, я одна.
Посмелей, алияр, алияр!..
 
 
Бия дочь, Барчин-аимча, —
Дочь байсунского племени я,
Слава, гордость времени я,
Дяди-бия вашего дочь.
Коль держать мне чашу всю ночь,
Я ведь так могу изнемочь.
Поскорей, алияр, алияр!..
 
 
Налила полным я полно,
Чашу поднесла вам давно, —
Может расплескаться вино.
Выпить вы должны все равно!
Веселей, алияр, алияр!..
 
 
Далеко не стойте, Хаким!
Ближе быть приятней двоим.
Если оба верность храним,
Что же мы друг друга томим!
Бели так судила судьба,
Властвуйте, – я ваша раба!
Ах, скорей, алияр, алияр!..
 
 
Шаль моя – сквозная фанза.
Алый мой халат – кармаза,
Серьги у меня – бирюза!
Горя да минует гроза,
Да не навернется слеза
Хану моему на глаза, —
Да наступят радости дни!
Девушки ушли – мы одни.
Руку мне на грудь протяни, —
Будь смелей, алияр, алияр!..
 
 
За меня вдали огорчась,
С матерью, с отцом разлучась!
Из краев Конгратских примчась,
Ты меня нашел в добрый час, —
Милый мой батыр-пахлаван!
Что же ты столь робок сейчас?
Гнет калмыцкий долго терпя,
По тебе тоскуя, скорбя,
Преданностью сердце крепя,
Задыхаясь, ждала я тебя,
Пей скорей, алияр, алияр!..
 
 
Дни весны веселой пришли —
Розы в цветнике расцвели,
Песни соловьи завели.
Слову моему ты внемли,
Из Байсун-Конгратской земли
Прилетевший сокол, мой хан,
Мне судьбою суженный в дар:
Если я, твоя Барчин-джан,
Вся в цвету девических чар,
Чашу поднесла, – то пойми:
Долго так не мучь, не томи, —
Быть мы перестали детьми,
Детскую ты робость сломи, —
То, чего так жаждешь, возьми…
Встретились мы наедине,
Место безопасно вполне, —
Подойди поближе ко мне,
Руку протяни – обними…
Ах, скорей, алияр, алияр!..
 

Выслушав слова Ай-Барчин, так ответил ей Алпамыш:

 
– Если бы не верность твоя,
Из Конграта в эти края
Неужель помчался бы я?
Нет, клянусь, алияр, алияр!
Чаши, подносимой тобой,
Не коснусь, алияр, алияр!
 
 
Я из-за тебя захирел,
На огне разлуки сгорел,
Здесь я на тебя посмотрел, —
Будто бы впервые узрел,
Но не выпью вина твоего!..
Хоть и поднесла ты сама,
Хоть меня и сводит с ума
Глаз твоих волшебная тьма,—
Пить вино, что тобой налито,
Я боюсь, алияр, алияр!
Стана твоего ни за что
Не коснусь, алияр, алияр!..
 
 
В землю калмык ов я спешу,
Там свой львиный гнев угашу,
Всех своих врагов сокрушу,
Подвигами путь завершу, —
В том клянусь, алияр, алияр!
 
 
И когда, прославясь в бою,
Я врагов и друзей удивлю
И вернусь, алияр, алияр, —
Жажду я свою утолю,
Чашу сладкую выпью твою, —
Опьянюсь, алияр, алияр!..
 
 
А до той счастливой поры,
Я не стану, дочь Байсары,
Счастье, мне сужденное красть,
Тайно утолять свою страсть.
Ты меня, моя Барчин-ай,
Не склоняй к тому, не соблазняй, —
Я не соблазнюсь, алияр,
В том клянусь, алияр, алияр!..
 

Время к рассвету приблизилось, утро настало. Людей, которых Алпамыш вечером видел, не оказалось, – он один был. Во сне дочь дяди своего увидав, загорелся Алпамыш еще большим желанием к ней, так думая: «Девушка она, оказывается, очень хорошая – белая, румяная, вся – совершенство».

А в это же время Барчин, также счастливо улыбаясь, радостная, говорит прислужницам своим:

– Видела я во сне сына дяди моего, – сидели мы с ним вместе, много беседовали…

Алпамыш между тем снова в путь отправляется.

 
Выспавшись в мазаре святом
На могильном камне простом,
Вновь на Байчибаре своем
Едет он пустынным путем,
Возбужденный виденным сном,
Думает в пути об одном:
«Есть примета добрая в том:
В землю калмык ов мы придем,
Мы найдем возлюбленной дом,
Сокрушим врагов – и потом
Чашу наслажденья испьем.
Милую открыто возьмем, —
К нам ее в Конграт увезем!..»
 
 
Едет он, пустыню топча,
Едет по холмам байбача,
Едет, скакуна горяча, —
Едет и вздыхает, шепча:
– Будешь ты моей, аимча!.. —
Путь свой продолжает батыр,
К цели поспешает батыр.
«Где же эти степи, Чилбир?
Только бы доехать скорей
К стойбищу любимой моей!..»
На боку алмазный булат.
Устремил с пригорка он взгляд,
Соколинозоркий свой взгляд, —
Увидал – отары пылят,
Увидал он степь Чилбир-чоль!
Близко до Барчин, далеко ль?
Свет надежды ярче сверкнул.
Видит: пущен скот на отгул.
«Э, теперь уж близко!» – смекнул.
Он коня камчою хлестнул.
 
 
Радуясь, Хаким думает:
«Жив и невредим, – думает,—
Я доехал к ним, – думает, —
Вот она страна калмык ов!
Мы Барчин-аим, – думает,—
Счастьем усладим, – думает, —
Нашим всем родным, – думает, —
Волю возвратим, – думает. —
Калмык ам отмстим, – думает, —
Горе, горе им! – думает. —
Э, Барчин-аим, – думает, —
Будет, как хотим!» – думает.
 

В калмыцкую землю вступив, по Чилбир-чолю проезжая, видит Алпамыш девяносто отар черных баранов. Бараны эти были баранами дяди его Байсары. Пастухом этих девяноста отар был Кайкубат-каль – как тыква, плешивый. Кайкубата увидав, спрашивает у него Алпамыш, так говоря:

 
– Ассалам-салам-алейкум, э, чабан!
Замечаю, рваный носите чапан.
Замечаю – сыром обожрались вы,
Если так тучны, как матерой кабан.
Не прикочевал ли бай один сюда?
Пусть его мольбы достигнут райских врат!
Тысяч сорок стад имеет, – говорят. —
Сам он был тюрёй, страна его – Конграт.
Не прикочевал ли бай такой сюда?..
Кто скорбит, тот сыт своей мечтой всегда,
Той задаст богач, – обилен той всегда.
Бархатной гордился он юртой всегда,
Чангарак юрты был золотой всегда.
Не прикочевал ли бай такой сюда?..
Как шафран, от скорби пожелтел он весь.
На чалме джига у бая-хана есть.
Сколько на горах весной тюльпанов есть,
Столько у него овец-баранов есть.
Не прикочевал ли с дочерью сюда
Этот самый бай, прошу подать мне весть.
Человек такой везде в большой чести.
Золота умел он столько припасти,
Что и пятистам верблюдам не снести.
Есть у бая дочь, – я с нею обручен.
Спрашиваю вас, где пребывает он?..
Дальний путь пройдя, их разыскать спешу.
Шелковую тоже я чалму ношу.
Не его ли ты стада пасешь, чабан?
На мои вопросы дать ответ прошу.
Не зачахла ль роза до осенних дней?
К ней не прилетел чужой ли соловей?
Бог да внемлет мне по милости своей!
Умоляю вас, поведайте скорей,
Не прикочевал ли бай такой сюда?
 

Кайкубат, к Алпамышу обратившись, такие слова сказал ему в ответ: