Текст книги "Дорога в горы"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава двадцать девятая

На дороге показался всадник. Он наметом мчался к усадьбе МТС. Проскочив ворота и увидев Хардера, всадник осадил взмыленного коня и соскочил с седла. Это был молодой высокий офицер с глубокими синими глазами на веснушчатом лице. Он взволнованно доложил, что имеет весьма важное дело к капитану.

Но капитан Хардер лишь покосился на него и продолжал разговаривать с шофером машины, отправлявшейся в далекий рейс. Больших трудов стоило Хардеру выхлопотать пропуск для отправки груза в Нейсе. Пришлось даже взятку дать. Но в душе он радовался: все окупится сторицей, в кузове машины, под новым брезентом– бочки масла. Целое состояние!

Сказав еще что-то шоферу, капитан махнул рукой, и машина тронулась.

– Ну? – обернулся он к офицеру.

– Господин капитан, разрешите…

Хардер только теперь узнал взводного роты «А», недавно прибывшего из берлинского училища. Он не стал слушать его на улице, а увлек за собой в штаб.

Усевшись за стол, капитан вынул блокнот и начал аккуратно выводить в нем какие-то цифры. Потом, расстегнув мундир, сунул блокнот в потайной карман и затянул застежку «молнию».

Взводный ждал, а капитан, как нарочно, медлил. Не спеша закурил, откинулся на спинку стула, выпустил струйку дыма.

– Я вместо Пельцера, – не выдержал взводный. – От командира роты…

– Говорите о главном, – холодно отозвался Хардер.

– Рота отступила, мы потеряли взвод! – выпалил офицер.

– Потеряли взвод?

– Так точно!

– Черт знает что такое! Почему не радировали?

– Радисты погибли, аппаратура испорчена.

– У вас же телефон!

– Позвольте… Едва мы поднялись на тропу, как провод обрезали. В горах партизаны…

– Партизаны?! А вы что, мальчики?! Не знаете, что делать с партизанами?

– Так точно, знаем, господин капитан… Но режут…

– Удивляюсь, как вас не прирезали! – ехидно буркнул капитан.

– Виноват…

– Вижу, что виноваты! Чему вас только учили там. в Берлине!

На скулах Хардера заходили желваки. Он вынул из кармана пачку сигарет, хотя на столе уже лежала начатая. Пачка выпала из рук, он пнул ее ногой и взял сигарету со стола, начал чиркать зажигалкой. Зажигалка искрила, но фитиль не загорался. Взводный торопливо вынул спички-гребенки и, обломав сразу несколько штук, поднес огонь. Хардер прикурил, пустил клуб дыма и заговорил еще резче:

– Вы служите Германии! Фюреру! Перед вами должны дрожать не только партизаны, а горы! Нам все подвластно! Нет такой страны, где бы не дрожали перед нашей армией! Партизаны… Трусы вы со своим ротным!.. Нет взвода… Да вам дивизию дай – растеряете!

– Господин капитан, позвольте… Позвольте, обстановку…

– Ну?!

– На пути к перевалу, точнее, вот здесь, – взводный ткнул пальцем в карту, лежащую на столе, – отборная часть большевиков. Она укомплектована, как нам удалось установить, лучшими коммунистами. По всей вероятности, часть прибыла из Тифлиса… Но мы, разрешите доложить, дрались храбро. Ущелья завалены трупами… Наши солдаты, как львы…

– Я не сомневаюсь в доблести наших солдат! – перебил Хардер. – Но что сделали вы, офицеры? Что я должен доложить в штаб полка? Экая радость: рота «А» потеряла взвод! И где? В боях с партизанами, у которых на трех человек одна винтовка! Да вы понимаете, чем это пахнет? Вас судить надо! Судить всех, вместе с командиром роты!..

Хардер вышел из-за стола, нервно прошелся по комнате. Немного успокоившись, спросил:

– Собственно, почему приехали вы? Где ротный?

– Господин капитан…

– Отвечайте на вопрос, когда вас спрашивают!

– Виноват. Судьба ротного… Он ранен…

Лицо Хардера перекосилось.

Командиру взвода показалось, что капитан сейчас снимет телефонную трубку и вызовет штурмбанфюрера. Он уже жалел, что напросился ехать с докладом. Ведь мог же кто-нибудь другой…

Хардер, забыв про сигареты, лежащие на столе, опять вынул новую пачку. Взводный поторопился зажечь спичку, но капитан, словно не видя ее, заскрежетал зажигалкой. Взводному хотелось тоже закурить, успокоиться, но он не смел спросить разрешения, а капитан, как нарочно, не предлагал.

Хардер наконец отпустил взводного. Офицер вышел из штаба, вскочил на коня и пустился галопом к лесу, стараясь скрыться от глаз, которые, как ему казалось, смотрят на него через окно.

Но Хардер даже не поднялся из-за стола. Он разжег потухшую сигарету и принялся писать: «Трудно представить себе степень героизма наших солдат! Они достойны высшей похвалы. Встретив в тяжелых горных условиях большевиков, солдаты вверенного мне батальона приняли неравный бой и сражались, как львы. Многие пали смертью храбрых в честь фюрера и его великих идей. Сделанное ими превзошло все наши ожидания. В этом жесточайшем бою уничтожено много коммунистов, техники. Мы взорвали склад боеприпасов, который, как выяснилось, был заранее создан в горах…» Хардер перечитал написанное и вычеркнул последнюю фразу: все-таки рискованно, а вдруг полковник потребует проверки? Он большой охотник до таких вещей.

Подумав, Хардер приписал: «Дабы не уронить славу и честь непобедимой германской армии, прошу прислать пополнение. Это крайне необходимо для окончательного похода в горы. Заверяю вас, господин полковник, тропа– на замке!

Хайль Гитлер!»

Пакет был немедленно отправлен с нарочным. Хардер тут же приказал всему батальону готовиться к выступлению. Солдаты принялись вьючить лошадей, увязывать на седлах минометы, продукты, боеприпасы, офицерские вещи.

Вышли на тропу только к вечеру. Впереди ехал Хардер, поблескивая новыми погонами. Но так продолжалось недолго. Вскоре, пропустив роту «С», капитан накинул на плечи серый плащ и оказался в самой гуще, так что трудно было отличить его от массы солдат.

Солдаты, исходившие горные высоты Западной Европы, угрюмо молчали. Многих, еще недавно шагавших в строю, уже нет в живых. Уцелевшим пришлось увидеть еще и этот Кавказ. Вот они среди гор, очень похожих на Альпы. Куда их ведут? И что ожидает любого из них среди этих красивых, но чужих гор? Говорить об этом нельзя, лучше даже не думать. Фюрер приказал, – значит, так надо!

А капитану Хардеру было совершенно безразлично, о чем думают солдаты. Ни один из них не посмеет сказать, что надо кончать войну. Нужно скорее покончить с Россией, хотя, судя по всему, это не так-то просто. Что из того, что Паулюс подошел к Сталинграду? Сталинград так далек от Москвы! Даже падение Москвы не может стать окончательной победой. Россия огромна, и войне не видно конца… Ну и пусть! Хардер примет все меры, чтобы приблизить победу. Прикажет взять перевал, солдаты возьмут его. Прикажет – пойдут в огонь и в воду! И так везде, где наступает непобедимая армия фюрера!

Колонна остановилась на привал. Солдаты расселись по обе стороны тропы, стали курить, пряча огонь в рукава. И вдруг яркое пламя осветило деревья, послышался грохот…

– Партизаны! – раздалось в хвосте.

Колонна заворочалась, загудела. Хардеру показалось, что его внезапно окунули в ледяную ванну и тут же облили кипятком. Он слетел с лошади, съежился, ожидая нового взрыва. Но было тихо.

Колонна наконец двинулась дальше, оставив на тропе несколько убитых.

Из оврага вышел высокий человек в форме фашистского офицера.

– Гады! – выругался он по-русски и побрел вслед за колонной на некотором расстоянии от нее.

Глава тридцатая

Красивый, молодой лейтенант с цветком любви и счастья на мундире сидел перед Головеней и смотрел на землю. На все вопросы он отвечал молчанием.

– Ну и шут с тобой! – махнул рукой командир. – Погоди, заговоришь…

Офицера увели. Начался допрос рядового.

Пожилой солдат в мундире мышиного цвета, перетянутом широким ремнем с крупной свастикой и надписью на бляхе: «С нами бог», уныло переступал с ноги на ногу.

– Фамилия? – спросила у него Наталка.

– Кернер. Фриц Кернер! – быстро ответил солдат.

Он рассказал все, что знал. Теперь уже не была тайной и буква «X», стоящая в дневнике после слова «обер-лейтенант»: пленный назвал командира горнострелкового батальона Хардера. Ничего не утаил он и о своем взводном Пельцере. Сообщил, что солдаты не любят Пельцера за излишнюю придирчивость, как, впрочем, не любят и командира батальона.

Головеня посмотрел на большие мозолистые руки Кернера, на его сутулую фигуру и вдруг сказал:

– Можете идти.

Солдат недоуменно взглянул на русского офицера, но не тронулся с места. Офицер повторил свое приказание.

– Да иди же, чертов фриц! – подтолкнул Пруидзе немца к тропе.

Солдат все еще медлил. Ему казалось, что не успеет он сделать и десяти шагов, как вслед прогремит выстрел. Кернер своими глазами видел, как вот так же провожал пленного русского командир взвода Пельцер: тоже вывел на дорогу, сказал «иди» и выстрелил русскому солдату в спину. Так делают все офицеры…

Пруидзе сердился, пытаясь объяснить немцу, что его никто не собирается расстреливать, но тот не понимал.

Снова подошла девушка, повторила, что в горах стоят хорошо вооруженные полки и Кернер немедленно должен идти к своим и рассказать об этом. Пруидзе еще раз махнул рукою на север и скомандовал:

– Марш!

Кернер зашептал слова молитвы и торопливо засеменил по тропе, поминутно оглядываясь.

В полдень состоялись похороны. Вместе с погибшими воинами опустили в братскую могилу и тело старого казака Матвея Нечитайло.

После первого боя гарнизон поредел. О пополнении не приходилось и думать, все надежды – на оставшихся в живых. Но защитники Орлиных скал не падали духом. «Гарнизон уменьшился, зато силы наши увеличились!»– говорил командир. И это было верно: вместо одного пулемета стало три, в глубине скал наготове трофейные минометы. Корректировать огонь теперь можно по телефону. Солдаты подобрали на поле боя все, что могло пригодиться для обороны перевала. На кухне появились походные термосы. Наталка обзавелась медикаментами. А Донцов наконец-то обулся в добротные яловые сапоги.

Обходя гарнизон, Головеня увидел странно одетого солдата: мундир и пилотка его были почему-то вывернуты подкладкой вверх. Заметив лейтенанта, солдат заулыбался, подбежал.

– Убийвовк? – удивился Головеня.

– Так точно! Ось я вэрнувся… Разрешите доложить?

– Постой, как же это?

– Та всэ просто, товарищ лейтенант. Мы там у них, як нимци, булы. А шкуру я вжэ тут вывэрнув, шоб свои не кокнулы: так всэ-такы не ясно, чи я нимыць, чи грэк.

В таком же одеянии заявился и Якимович.

Они принесли с собой килограммов тридцать тола, который добыли на заминированном мосту. Трудно было проникнуть в район моста, но бойцы переоделись в форму убитых ими немецких саперов и сняли часового. Пока Якимович собирал тол в мешок, Убийвовк исправно караулил мост.

Головеня радовался, что солдаты благополучно вернулись и теперь станут в строй, на место погибших. Но его волновала судьба Виноградова, командира минометного расчета. Где он? Что с ним?

– Трудно сказать, товарищ лейтенант, – пожал плечами Якимович.

Нагруженные толом и карабинами, которые «отшукали», как сказал Убийвовк, все трое возвращались в Орлиные скалы. Вечером, выйдя на тропу, они неожиданно нагнали гитлеровскую колонну. Надо было спасаться. Убийвовк и Якимович запрятались в чащу и подождали, пока колонна удалится. Потом вышли на тропу, стали ждать Виноградова, а он так и не появился. Погибнуть не мог, попасть в плен – тоже. Скорее всего – заблудился. Не дождавшись, Убийвовк и Якимович повернули на дедову тропу и вот пришли. А Виноградова и тут нет…

Выслушав объяснения солдат, командир, все еще прихрамывая, пошел на огневые. И только начал подниматься по каменистой тропе, как услышал зов подбегающего Егорки.

– Что случилось? – остановился Головеня.

– Так что, – переводя дыхание, заторопился мальчик, – на кухне немец вроде русского!

Лейтенант рассмеялся:

– Что, что?

– Ну, он русский, а сам – как немец!

Пришлось вернуться.

«Немец вроде русского» сидел на камне, закинув ногу на ногу, болтал о чем-то с Наталкой и курил черную сигару. Увидев лейтенанта, он вскочил и приложил руку к лакированному козырьку фуражки:

– Ваше приказание выполнено! Все в порядке!

Серьезное лицо лейтенанта расплылось в улыбке. Он крепко сжал Виноградова в объятиях. Смущенный Егорка стоял в стороне и думал: «Разве тут не обознаешься? Ведь он, Виноградов, что артист: то в бабской кофте явился, а то вон в какого Гитлера вырядился!..»

На Виноградове был новый офицерский мундир с плетеными погонами. В петлице – три цветные орденские ленточки. На ногах – высокие хромовые сапоги.

– Шутки шутками, а свои могли пришибить, – заметил лейтенант, присаживаясь рядом.

– Меня? – удивился Виноградов. – Что вы? Я же ползком, с тыла… А бдительность у нас, прямо скажу, не совсем.

Командир нахмурился: насчет бдительности Виноградов прав, южный подход к скалам почти открыт. Но где взять людей, кого туда поставить? Так мало осталось бойцов…

– Старика, значит, убили?

– Пять человек потеряли, – вздохнул Головеня.

Оба замолчали.

– Да, совсем было забыл, – спохватился Виноградов и вытащил из-за голенища «Правду». – Там с самолета сбрасывали…

Лейтенант схватил газету: он, как и многие, давно уже ничего не читал. Пробежал глазами сводку Совинформбюро, хмуро задумался: немцы у Сталинграда… Подозвал Донцова, велел почитать газету солдатам:

– Пусть знают, как тяжело Родине, – и, помолчав, добавил: – Знаешь, Донцов, будь-ка ты вроде комиссара. Куда тебе теперь с одной рукой?

У Донцова загорелись глаза. Он и сам думал, чем бы заняться: нельзя же с утра до вечера лежать в пещере и смотреть на раненую руку. Окрыленный словами командира, Степан не пошел, а побежал.

– Значит, чуть не пропал? – снова спросил лейтенант у Виноградова.

– Было, – заулыбался тот. – Попал, понимаете, в затруднение. Неприятно, конечно: один остался. А тут их колонна движется. Эх, думаю, неужели я не солдат? Выполз на тропу, и – чап, чап, нагнал колонну, в хвосте пристроился. Сам в ихней форме – чем не «эдельвейс»? Топаю, лишь бы до поворота добраться. Светать начнет – шмыгну в кусты и поминай как звали! Но тут, понимаете, колонна, как на грех, остановилась. Солдаты коней, мулов развьючивают, на землю тюки летят. Присел я и кумекаю: дальше идти мне с ними не сподручно, надо прощаться. Думаю так, а сам запал вставил, связку гранат подготовил. Прощаться так прощаться: размахнулся – и в самую гущу!..

– Постой, а нас все-таки могут обойти?

– Что вы, товарищ лейтенант!

– Мало у нас людей, – еще раз с горечью произнес Головеня. – Послать бы кого за подмогой, может, партизаны где есть в горах. Или такие же, как мы, отставшие. Привести бы сюда…

– А что, я схожу! – с готовностью предложил Виноградов.

– Ты тут нужен: у нас же теперь и минометы есть.

– Верно. А может, Якимовича послать? Парень башковитый.

Час спустя Якимович покинул гарнизон и скоро скрылся в ущелье.

А лейтенант отвел Виноградова в низину, где стояли два трофейных миномета, и тут же назначил его командиром батареи.

Виноградов сразу взялся за дело.

К минометчикам пришел Донцов: его, артиллериста, привлекала военная техника. Минометы хоть и трубы без всяких нарезов, а все-таки сила! Степан начал выспрашивать у Виноградова тонкости минометного дела и тут же, на практике, закреплял их. Через час он уже знал устройство миномета и умел стрелять из него. Это настолько понравилось Донцову, что он даже ночевать остался на батарее.

После смерти деда Наталка стала молчаливой, подавленной. Хоть и старалась не плакать, а все равно будто свет померк в ее глазах.

Горевал и Егорка. Думы о дедусе сливались у него с думами о матери, оставшейся там, где теперь враги. Мальчик не хотел, чтобы его видели плачущим, но слезы сами навертывались на глаза. В такие минуты он торопился к самому близкому человеку, к Наталке, и только тут давал исход своему горю. И девушка не пыталась успокаивать его: пусть выплачется, потом будет легче.

А Головеня с нетерпением ждал возвращения Якимовича.

Тот вернулся в Орлиные скалы на следующий день, к вечеру. Проголодавшийся, усталый, еле передвигая ноги, он поднялся на огневые и, увидев командира, начал докладывать о выполнении задания.

Якимович шел без отдыха почти весь день, зорко всматриваясь, нет ли кого в ущелье, не покажется ли кто из-за скалы. Но как ни напрягал зрение, все было тщетно. Лишь изредка, нарушив тишину, пролетит птица, покатится камешек из-под ног. И опять – ни звука…

Ближе к вечеру Якимович подался на гребень перевала и присел отдохнуть. И вдруг внизу, за речкой, увидел человека. Вот он спускается по крутому склону, тянется к воде. У Якимовича было на редкость острое зрение, но и он не мог различить, что это за человек: военный или штатский. В руках у него то ли палка, то ли винтовка. «Может, партизан?» – подумал солдат и, сложив ладони рупором, закричал изо всех сил. Но тот, внизу, не услышал. Балансируя, он перешел по камням, торчащим из воды, через речку и скрылся в расщелине.

Обо всем этом Якимович подробно рассказал теперь командиру.

– А больше никого не видел, – добавил он. – Ни живой души нет.

Отпустив солдата, Головеня еще долго сидел один и думал. Ему не верилось, что в горах никого нет. Если там, у речки, ходил человек, значит, дальше, за речкой, наверняка есть партизаны или какая-то военная часть. В крайнем случае группы солдат, бежавших в горы из плена или окружения. Как же связаться с ними?

Но, с другой стороны, неужели те, кто пришел в горы раньше, остановятся на полпути? Какой смысл? Они, конечно, пойдут до Сухуми, где наверняка формируются части, которые снова вернутся на перевал. Кто знает, может, такие части уже идут сюда, чтобы встретить и остановить врага, не допустить его до перевала. Может, и ему, Головене, надо было поступить так же? Но нет, он поступил правильно: пока подтянутся наши войска, гарнизон Орлиных скал будет держать перевал на замке.

Глава тридцать первая

Командир вошел в пещеру, поздоровался с ранеными и присел на краешек травяной постели, рядом с лежащим на ней солдатом.

– Как рука? – спросил он.

– Хорошо, товарищ лейтенант.

– Где же хорошо, если не поднимается…

– Думаю, скоро заживет, – солдат попробовал улыбнуться.

Лейтенант наклонился к нему, заговорил почти шепотом:

– Вы с Зубовым, кажется, дружили?

Солдат растерянно поморгал глазами:

– Нет, какая дружба… Он все выпытывал у меня, а я ничего…

– Что выпытывал?

– Разное, товарищ лейтенант: и сколько служу, и за что в штрафную попал. Ну, опять же про вас спрашивал…

– Да, упустили, – хмурясь, произнес Головеня. – И моя вина в этом немалая: не сумел разгадать негодяя.

Крупенков приподнялся на локте здоровой руки:

– Виноват я, товарищ лейтенант. Мне б тогда из штрафной к вам вернуться. Я так и думал, да интендант в штабе: «На склад его!» Так и послали на склад. А наше дело солдатское: что прикажут, то и выполняй.

– Я вас не виню, товарищ Крупенков. Вы искупили вину кровью. Давайте о другом потолкуем: как воевать дальше будем? Кстати, расскажите, как Зубов предлагал бежать?

– Нет, он прямо не говорил.

– А как говорил?

– Он просто мысли такие высказывал, будто все мы погибнем в этих скалах. И выходило, что…

– Надо бежать? – подхватил Головеня.

– Вроде так…

– Почему же вы раньше не сказали?

– А кто ж его знал? Думал, так просто болтает.

– Да-а, – протянул лейтенант. И, опять наклонившись к солдату, спросил: – А как вы лично думаете: почему все-таки он бежал?

Крупенков ответил не сразу. Заворочался на постели, наморщил лоб, наконец заговорил, с трудом подбирая слова:

– Что ж, я лично… Лично я думаю, товарищ лейтенант, что Зубов этот какой-то странный… Разве его поймешь?.. Не такой он, как все…

Эта оценка совпала с мнением командира. И Наталка так же отзывалась о Зубове. И сам Головеня замечал странности его. Зубов много рассказывал о себе, но в этих рассказах слышалось что-то ненастоящее, неискреннее. Разговаривая, Зубов все время отводил глаза в сторону, словно боялся, чтобы ему заглянули не в душу.

Лейтенант обвинял себя в том, что не уделил внимания безобразному поступку Зубова, о котором сообщила Наташа. Надо было прижать его покрепче, допросить хорошенько, да времени для этого не было ни минуты свободной. А в результате – покушение на Крупенкова и побег. Неужели этот прохвост испугался трудностей, струсил и сбежал? Но тут же появлялась другая мысль: если он трус, то как же решился уйти в горы, где легко заблудиться, погибнуть от голода? Надо поговорить с солдатами…

После обеда состоялось собрание.

Солдаты явились на него все, за исключением наблюдателей. Расселись под скалой, собранные, строгие, и приготовились слушать.

– Товарищи! – обращаясь к ним, начал Головеня. – Среди нас жил, ел наш хлеб, дышал с нами одним воздухом подлый предатель…

Бойцы удивленно переглянулись: многие еще ничего не знали.

– Мы истекали кровью, думали лишь о том, чтобы не пропустить врага, а Зубов оставил пулемет и позорно бежал с поля боя!

Новость поразила всех, а лейтенант продолжал:

– Мы виноваты, что упустили его. И прежде всего виноват я, ваш командир.

Он посмотрел на суровые лица воинов, заговорил громче, резче:

– Враг у стен Сталинграда. Он замышляет снова идти на Москву. Мы с вами далеко от фронта, но и у нас тут фронт. Мы уже разгромили вражеский взвод. Около сорока фашистов никогда не попадут в Сухуми. Не бывать им ни в Москве, ни в Сталинграде! Может статься, нам будет еще труднее, но мы с вами советские люди и готовы преодолеть любые трудности. Здесь враги не пройдут! За нами Родина, и мы защитим ее!

Когда лейтенант начал перечислять захваченные в бою трофеи, солдаты заметно оживились. Восторженно они встретили сообщение, что минометная батарея готова открыть огонь по фашистам.

– А теперь слово предоставим комиссару, – сказал в заключение Головеня.

Солдаты переглянулись, не понимая, о ком он говорит, и только теперь увидели, что с земли поднимается смущенный Донцов. Прижимая раненую руку к груди, Степан окинул суровым взглядом товарищей и сразу заговорил внушительным басом:

– Здесь наша земля, наш дом. Мы здесь хозяева, а они – воры. Они крадутся, дрожа за свою шкуру, идут на ощупь, вслепую, а мы все видим, мы спокойны! Мы сидим в своем доме и поджидаем их!

Солдаты удивились его складной речи. А он продолжал:

– Нам хорошо известны все углы в своем доме, все тропки в нашем саду. И как бы враг ни ухитрялся, ему не удастся застичь нас врасплох. Мы – настороже! Рано или поздно вор попадется в руки хозяина!

Потом говорили солдаты. Они клялись стоять насмерть, сражаться до последней капли крови.

После собрания всем стало как-то легче, свободнее. Будто и ничего особенного не произошло, а многое прояснилось. Лучше и думалось, и чувствовалось, и дышалось.