Текст книги "Клеймо. Листопад. Мельница"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

XIII

В доме считали, что Али Риза-бей ничего не видит и не замечает. Но это было не так. Он все замечал и понимал происходящее гораздо лучше, чем прежде. Когда человека настигает тяжелая болезнь, дают себя знать все скрытые недуги. Вот и теперь, едва благополучие дома пошатнулось, в характере его обитателей сразу же обнаружились все червоточины и потаенные изъяны. Он думал, что его дочери – кроткие, послушные девочки. Ничего подобного! И Фикрет, и младшие дочери оказались совсем не такими, какими они ему представлялись.

Между тем военные действия вступили в новую фазу. Лейла и Неджла уже открыто предъявили свои требования: по какому праву их держат взаперти? Вон другие девушки живут в свое удовольствие: гуляют, танцуют, развлекаются. Так почему же они, бедные, должны мучиться в этом аду? Свой дом они называли отныне только «ад»! Разве они не молоды? Разве им не хочется бывать среди людей? Выезжать в свет, веселиться, танцевать!.. Что взамен могут предложить родители? Какую жизнь они им уготовили?.. Да, да! Их дом – словно тонущий корабль. Медленно, но верно он идет ко дну.

Каждый хочет спастись! Так почему же им не дают самим о себе позаботиться? Не пора ли освободить их от опеки? Предоставить им свободу, а они уже сами найдут себе подходящих мужей. Теперь сваты не ходят и не стучатся в дверь, спрашивая: «А нет ли у вас невест на выданье?» Не те нынче времена…

Али Риза-бей больше не предавался «педагогическим» раздумьям, не упрекал себя за просчеты, допущенные в воспитании дочерей. Не все ли равно, правильно или неправильно воспитывал он, скажем, Фикрет… Внутренняя сущность человека заложена в нем при рождении, рано или поздно она проявится… Человеческую натуру не переделаешь…

Теперь он уже не приписывал воспитанию и образованию чудодейственной силы. Он сознавал собственную беспомощность, но иногда все же пытался вызвать дочерей на откровенный разговор. Улучив минуту, он приходил в комнату к Лейле и Неджле и начинал изливать Душу.

Но разве им что-нибудь втолкуешь?! Хоть криком кричи, хоть плачем плачь; они ничего не слышат и слышать не хотят!.. Вот они, его дочери, можно дотянуться до них, – а как далеки они от него! Совсем в другом мире, дальше самых далеких звезд.

В эти минуты Али Риза-бей с состраданием глядел на дочерей, словно перед ним были жертвенные овцы, – и сердце его обливалось кровью.

XIV

Ад!.. Это слово, однажды вырвавшееся из уст Лейлы, а может быть, и Неджлы, вошло в обиход. Теперь все, даже маленькая Айше, не называли родной дом иначе как ад!.. И все же в этом аду, где война не утихала, каждый день устанавливалось получасовое перемирие во время ужина… Споры и ссоры, слезы и истерики прекращались, и целых полчаса в столовой снова царили, как в старое, доброе время, тишина и согласие. Этим чудом они были обязаны Шевкету. Все в этом доме относились к нему с уважением и любовью. Возможно, только потому, что он один держался в стороне от семейных распрей. А может быть, и потому, что от перебранок, от бесконечных ссор, продолжавшихся с утра до вечера, все уставали и нужна была хоть какая-то передышка…

И когда наступал час ужина, все переставали сердиться, дуться и хмуриться, все старались как можно любезнее разговаривать друг с другом.

Но потом что-то случилось и с Шевкетом. Его словно подменили, он не улыбался и не шутил, как прежде, за столом. Все чаще и чаще сидел он задумавшись, подперев голову рукой, и на лице его была написана тревога.

Сначала Али Риза-бей полагал, что во всем виновата керосиновая лампа, – это от ее тусклого света сын выглядел постаревшим, а глаза его будто провалились. Но потом отец заметил, что его мальчик уже и разговаривать стал иначе.

Рассказывая о чем-либо с обычным для него воодушевлением и темпераментом, Шевкет вдруг умолкал и сидел поникший и грустный. Может быть, сынок слишком устает на работе?

Сколько раз Али Риза-бей порывался высказать свое беспокойство жене, но не осмеливался. С Хайрие-ханым невозможно ни о чем разговаривать: если она чувствует, что муж чем-то обеспокоен, то ей ничего не стоит сказать назло такое, от чего потом долго в себя не придешь. Однако на этот раз Хайрие-ханым обратилась к нему сама.

* * *

Вечером Али Риза-бей сидел около мангала с книгой в руках и дремал. Было уже поздно. Неожиданно открылась дверь.

– Ты еще не лег? – поинтересовалась Хайрие-ханым, входя к нему. – Что-то очень холодно у тебя. Ты не замерз? – с лицемерным участием спросила она.

Она разожгла мангал, заткнула бумагой щель в окно и только потом обратила взор на Али Риза-бея.

– Ну-ка, сними халат, я залатаю дыру.

Прежде чем взять халат, женщина сняла с постели одеяло и набросила его на плечи мужу.

Но столь необычная заботливость жены не растрогала Али Риза-бея. Все это неспроста! Хайрие-ханым что-то задумала! Видимо, недаром она бродит среди ночи по дому и, против обыкновения, старается всячески ему угодить? Он невольно вспомнил старые времена, когда они держали служанок. Жена всегда их понукала, ругала последними словами. А потом вдруг ее как будто подменяли, она становилась ласковой, обходительной, словно разговаривала не со служанкой, а с почетной гостьей. На следующий день все выяснялось: служанку выставляли за дверь…

Поэтому Али Риза-бей был уверен: что-то стряслось и за эту ласку придется наверняка расплачиваться. Ждать пришлось недолго. Его халатом жена занималась не более двух минут.

– Я хотела с тобой, Али Риза-бей, посоветоваться. Дело серьезное, – начала она издалека. – Одной мне ничего не придумать… Я только что от Шевкета, у нас с ним был долгий разговор…

Али Риза-бей покорно ждал, ощущая свою беспомощность, точно его положили на операционный стол.

После длинного предисловия, будто специально предназначенного для того, чтобы продлить его муки, жена перешла наконец к сути дела:

– Понимаешь, наш сын влюбился и хочет жениться…

Шевкет совсем еще мальчик. Он как раз в том возрасте, когда думают, что свет клином сошелся на первой встречной… Ну конечно, кроме любви, теперь для него ничего не существует! Али Риза-бей прекрасно все понимал, но верить жене не хотел. По его мнению, любовь – это несчастье, и молодые люди только по собственной глупости добровольно надевают себе петлю на шею, чтобы потом мучиться всю жизнь. Неужто рассудительный и благоразумный Шевкет тоже не избежит общей участи?

После долгого раздумья Али Риза-бей смиренно сказал:

– Раз влюбился, пусть женится… Его право… Удерживать не станем… Нам жертв не надо…

– Ты правильно говоришь, – поспешно подтвердила Хайрие-ханым. – Только есть одно обстоятельство, которое меня смущает. Не знаю, как ты на это посмотришь?

– Что еще?.. Ну, чего ты тянешь? Выкладывай!

– Ты ведь уже не молод… Боюсь тебя разволновать.

Его прошиб холодный пот: что еще случилось, если даже его жена не решается сразу сказать?.. А ведь она, кажется, только и ждет случая помучить его.

– Не тяни, говори! – крикнул он, пытаясь унять волнение. – Я теперь ничего не боюсь. Ко всему готов!..

Хайрие-ханым отложила в сторону халат, присела около мангала и, разгребая щипцами угли, медленно произнесла:

– Шевкет влюбился в машинистку, – у них в банке работает… Она замужем… Некоторое время они встречались тайком… Но шила в мешке не утаишь, в конце концов муж все узнал и выгнал ее из дому. Теперь она даже на службу не ходит… Если Шевкет на ней не женится, она грозится покончить самоубийством…

К удивлению Хайрие-ханым, ее слова не вызвали у Али Риза-бея взрыва негодования. Наоборот, оп посмотрел на нее спокойно, а потом с горькой усмешкой спросил:

– Значит, Шевкет хочет жениться на этой женщине?

– Если ты не возражаешь… В твоих руках судьба двух людей… Ты можешь спасти сразу обоих…

– Шевкет уже не ребенок… Он взрослый мужчина…. Может поступать так, как ему заблагорассудится. Ну, а что касается меня, я своего согласия на брак не дам.

– Ты в своем уме, Али Риза-бей? Что ты говоришь?

– То, что слышишь… Я сказал свое последнее слово… Если мой сын совершит то, что задумал, у меня нет больше сына – он умер для меня, – был и не стало… Аллах дал, аллах и взял. Что ж, и это вытерплю… К сожалению, иначе я поступить не могу.

Хайрие-ханым достаточно хорошо знала своего мужа. Раз оп сказал, от своего не отступит. Она даже не пыталась его переубедить, только тихо заплакала.

– Напрасно слезы льешь, – с прежним спокойствием проговорил Али Риза-бей. – Могу повторить: эту женщину я в свой дом не пущу!.. Если Шевкет не покорится, скажет: теперь он, дескать, кормилец, а не я, – что ж, перечить не стану, заберу свои вещи и уйду. Так и передай сыну. Понимаю тебя, сочувствую, но сделать ничего не могу. Я поступаю, как велит мне совесть.

Хайрие-ханым, всхлипывая, вышла из комнаты. Али Риза-бей так и не лег, он знал, что все равно не уснет. Всю ночь он просидел у потухшего мангала, закутавшись в одеяло, и думал свои невеселые думы.

XV

Междоусобная война в доме разгорелась с новой силой.

Фикрет решительно выступила против женитьбы брата. Она считала эту женщину ни больше ни меньше, как авантюристкой. Добра от нее не жди, – и так в бедности приходится жить, а с ней еще тяжелее будет…

Лейла и Неджла, казалось, только и мечтали об этой свадьбе. Вот брат женится, глядишь, и в доме веселее будет. Шевкет такой старомодный – точная копия отца, – ну, а жена обтешет его, человеком сделает…

Обстановка в доме накалялась. Али Риза-бей стойко защищался, Фикрет поддерживала его. Но Хайрие-ханым не теряла уверенности, что рано или поздно мужу придется сложить оружие. В открытое наступление она не переходила, а действовала исподтишка, нанося внезапные удары по позициям Али Риза-бея. Сила-то на ее стороне: деньгами теперь распоряжается она. Уж как-нибудь сломит она глупое упрямство старика. Только одно ее огорчало – пассивность Шевкета, был бы он побойчее, сумел бы сам за себя постоять. Здоровенный парень, а, право, как барышня, – плачет, вздыхает, на глазах сохнет…

Отношения между отцом и сыном внешне не изменились. Шевкет стал еще более вежлив и предупредителен, чем раньше, как бы подчеркивая этим свое нежелание обидеть отца. Хайрие-ханым иной раз не выдерживала и говорила сыну:

– Ты, Шевкет, не подумай, будто я хочу, чтоб ты грубил отцу или не слушался его. Упаси господь… Но пусть хоть на лице твоем будет недовольство…

– Ах, мама, ты не представляешь, как я хорошо понимаю отца, – ведь я люблю его. Ты не обижайся… Тебя я тоже люблю. Но к нему я испытываю особые чувства… Отец для меня – лучший из людей.

Тогда Хайрие-ханым пыталась воздействовать на мужа. Зная его любовь к сыну, она рисовала перед ним одну картину страшнее другой. Она запугивала его, повторяя без конца, что если свадьба не состоится, то сын умрет с горя, наложит на себя руки… И несчастный Али Риза-бей уже видел сына на смертном одре. Закрыв глаза рукой, он беззвучно плакал.

Но даже эти разговоры не могли сломить его упорства, он был убежден: для сына лучше смерть, чем этот позорный брак.

Наконец Хайрие-ханым не выдержала и закатила супругу грандиозный скандал. Она опять заявилась поздно вечером в комнату к Али Риза-бею, начала рыдать и биться в истерике.

– Я не допущу, чтобы ты на моих глазах убивал сына! – кричала она.

– Ладно, успокойся! Пусть Шевкет поступает так, как ему вздумается, – сказал обессилевший Али Риза-бей, на глазах у него застыли слезы. – Забудьте обо мне… Я оставлю вас в покое. Вы даже имени моего никогда больше не услышите. Живите, как хотите…

– Как у тебя язык поворачивается произносить такие слова? – пуще прежнего завопила Хайрие-ханым, тряся его за плечи. – Хочешь сбежать, бросить старую женщину и целый выводок детей? Большей подлости не придумаешь!

Хайрие-ханым поняла, что ее старания напрасны. Скандалы только вгонят старика в гроб, но не переубедят его. Надо изменить тактику: коли Али Риза-бей считает этот брак позором, значит, следует доказать ему, что еще большим позором для них будет, если Шевкет оставит эту женщину на произвол судьбы… Когда не удается лобовая атака, надо наступать с флангов!..

– Твой сын запятнал доброе имя женщины, из-за него несчастная очутилась на улице. Пораскинь умом да поставь себя на место ее отца! Она так же беспомощна и наивна, как твоя Фикрет или как Лейла и Неджла. Им аллах тоже может уготовить подобную судьбу… Твой сын обязан спасти эту женщину!..

Али Риза-бей не ответил жене ни слова, будто и не слушал ее. Но скала, которую, казалось, ничто не могло поколебать, вдруг дала трещину. Этого еще никто не заметил. Однако вскоре наступил день, когда безо всякого на то повода он позвал к себе жену и сказал со смиренным спокойствием:

– Знаешь, жена, я подумал и решил, что и в самом деле нехорошо будет, если наш сын бросит эту женщину. Можешь от моего имени передать Шевкету: мы готовы принять и встретить ее, как родную дочь.

XVI

Свадьба… Весь дом светится, залитый яркими огнями… Окна и двери открыты настежь. Гремит джаз-банд. И когда он умолкает, слышатся веселые голоса, смех, громкие возгласы…

Вся улица веселится. На шум и свет, словно мотыльки на огонь, слетелись непрошеные гости со всего квартала. Тут и женщины, и мужчины, и ребятишки. Одни с любопытством наблюдают за свадебным пиршеством с улицы, другие – те, что посмелее, – пробрались через открытую калитку в сад и уселись прямо на цветочные клумбы, за которыми так старательно ухаживал хозяин дома.

Али Риза-бей потихоньку ушел от гостей. Выбравшись через черный ход, он направился к небольшому холму, который возвышался над кварталом, шагах в пятистах от дома. Там он сел на валун и, обхватив голову руками, уставился в темноту.

Как был он похож на несчастного – погорельца. Человек оказался бессильным перед стихией. Надежд на спасение больше нет!.. Дом сгорел на глазах…

Он мужественно сражался все эти годы, пытаясь выстоять перед бурей, что бушевала за стенами обветшалого дома. Он упорно затыкал щели, закрывал двери и окна, но усилия его были тщетны. Эта борьба принесла ему только душевные страдания…

Свадьба, точно порыв ветра, распахнула настежь окна и двери в его доме, и все беды, которых он опасался всю жизнь, обрушились на него самого.

Да, больше нет никаких надежд! Он потерял своего главного союзника, Шевкета. У него теперь никого нет, он – один как перст…

Последние недели пронеслись, словно в кошмарном сне. И теперь он может наконец восстановить в памяти и осмыслить все пережитое за эти дни.

Едва в доме стало известно о предстоящей свадьбе, все, даже благоразумная и рассудительная Фикрет, будто посходили с ума. В один голос дочери требовали новых нарядов…

Ждать поддержки от жены было бесполезно. От Шевкета проку тоже было мало – у бедняги и без того голова шла кругом.

Али Рига-бей растерялся. Он пробовал объяснить детям, что радоваться нечему: свадьба – всего лишь вынужденный шаг, дабы предотвратить несчастье, и, вместо того чтобы бить в барабаны и трубить во все трубы, надо отметить это событие как можно тише, без излишней помпы. А потом, говорил он каждому, откуда у них деньги на наряды, на свадебное пиршество? Денег и без того – кот наплакал! Если они влезут в долги, то через несколько месяцев придется голодать. И позора не оберешься!

Как-то раз, не подумав, он позвал Айше к себе и несколько часов подряд втолковывал девочке, как плохи их дела, показал ей счета, долговую тетрадь, квитанции… Однако все его усилия оказались напрасными. Более того, дочери перестали его уважать. Теперь, разговаривая с отцом, они недовольно морщили лоб – ну прямо как их мамаша! – и упрекали его в скупости: «Заладил свое! О нас не хочешь подумать! Что же мы, хуже нищих? Вон другие исполняют любую прихоть дочерей, а мы, по-твоему, должны быть на свадьбе брата чумазыми служанками?»

До сих пор Али Риза-бей смотрел на мир философски. Он допускал, что в жизни человека может всякое случиться, но никогда не думал, что доживет до таких дней, когда дети будут упрекать его за честность и порядочность, как за великий грех.

И дело не в нарядах – это еще, как говорится, полбеды. В доме старались переменить и обновить буквально все. Продавали старые кровати, столы, стулья и вместо них покупали новые. В некоторых комнатах меняли обои. Конечно, все стоило больших денег. Али Риза-бей был в отчаянии. Страшно подумать, как бедняга Шевкет будет выкручиваться, чтобы покрыть эти расходы… Не раз он порывался поговорить с сыном начистоту, но тот, отведя глаза, виновато бормотал: «Правильно, отец… А что поделаешь?»– и под каким-нибудь предлогом убегал.

Хайрие-ханым проявляла неумеренную щедрость: из сундуков и корзин вытащили все, что копилось годами. Были проданы последние драгоценности. Но и это не помогло – в доме по-прежнему все были недовольны. Каждый вечер только и слышались жалобы да причитания.

Когда не хватало денег, чтобы расплатиться за очередную покупку, Хайрие-ханым кидалась к Али Риза-бею и, хотя сама ни во что его не ставила, начинала попрекать и требовать от мужа решительных действий.

– Ты ведь мужчина! Хозяин в доме! – кричала она. – А я беспомощная старуха! Что я могу сделать? Это ты должен что-то придумать!..

Но еще печальнее было то, что невестка Ферхунде с самого начала пришлась ему не по душе. Али Риза-бей долго не мог отделаться от неприятного впечатления после первого знакомства с нею. Вместо кроткой женщины, до слез благодарной великодушному свекру за спасение ее доброго имени, перед Али Риза-беем предстала легкомысленная, самоуверенная и даже наглая особа, нисколько не сомневающаяся в своих правах.

Он собирался сказать этой женщине несколько прочувствованных слов о том, что ей вверяется счастье их сына и честь всей семьи. Но, едва взглянув на нее, понял: говорить с этой женщиной не о чем, – пусть все идет своим чередом, по прихоти судьбы…

Не смолкая играл оркестр. В освещенных окнах мелькали тени танцующих. Гости кричали, скакали, кружились, как бесноватые.

Али Риза-бей подумал о Хайрие-ханым. Сейчас она, наверное, внизу в темной кухне возится с грязной посудой или готовит закуску для пьяных гостей. У Али Риза-бея были в, се основания гневаться на жену – ведь она первая предала его в трудную минуту. И все же, несмотря на это, сегодня ему было жалко ее. Сколько бедняжке пришлось хлебнуть горя, прежде чем она вырастила пятерых детей?! А когда пришло время заслуженного отдыха, вместо того чтобы спокойно наслаждаться жизнью, она должна опять торчать на кухне, выбиваться из последних сил, – незавидная доля на старости лет.

Впрочем, Хайрие-ханым, женщина вполне заурядная, провела всю свою жизнь в четырех стенах дома и ничего в этом мире не знала, кроме своих детей. Так что вряд ли под старость у нее могли появиться новые взгляды на жизнь или перемениться характер. А если и заметны какие-то перемены, то только в ее любви к детям, – эта любовь стала слепой и безрассудной.

В общем, Хайрие-ханым никогда умом не блистала, вперед не заглядывала, а делала то, что подсказывал ей материнский инстинкт: любой ценой защищала покой своих детей, чтобы, не дай бог, им не причинили каких-либо неприятностей или вреда… И если она готова была смириться со своей участью, которая ей, надо думать, совсем не нравилась, то опять же только потому, что все делалось ради счастья детей, – так она считала!.. И перечила она ему во всем, и изводила его – ради счастья детей… Впрочем, он тоже любил своих детей, и, конечно, не меньше, чем она. Только проявлялась его любовь совсем по-другому…

Али Риза-бей был сердит и на Шевкета. Но в этот день он прощал ему все. Он жалел сына… В свадебной суматохе отец несколько раз видел Шевкета, правда, мельком, и успел заметить, что мальчик его растерян, даже подавлен. Черный свадебный костюм лишь подчеркивал бледность его умного, красивого лица, которое казалось восковым.

Улучив момент, когда поблизости никого не было, Шевкет несмело подошел к Али Риза-бею.

– Отец… Я хотел с тобой поговорить… – с трудом выдавил он из себя, и на глаза ему вдруг навернулись слезы. Однако в этот момент Шевкета позвали, и он убежал.

Интересно, что хотел сказать ему мальчик? Если бы им удалось поговорить, то и у отца и у сына в этот час, наверное, стало бы легче и спокойнее на душе…

XVII

Лейла и Неджла не обманулись в своих надеждах. Невестка действительно была эмансипированной особой.

Уже в день свадьбы, брезгливо поводя носом, она вдруг заявила:

– Ну и воздух у вас в доме, точно в склепе. Надо бы открыть окна, проветрить комнаты. Неужто вы так привыкли к духоте, что не замечаете ее?..

Девушки возвели глаза к небу, изобразив на своих личиках трогательную грусть, которой могли бы позавидовать кинозвезды. Может, Ферхунде и вправду думает, что они до сих пор ничего не замечали? Несчастные, они давно томятся здесь, без света и воздуха, словно пташки в темных клетках. Но разве они могут что-либо изменить? Отец держится старых порядков. Мать – тоже. А старшая сестра, Фикрет, чересчур серьезна, хоть ей и двадцать лет, но она не отстает от отца. О Шевкете тоже не скажешь, что он сторонник новшеств и любитель развлечений. Дай Бог, чтоб под влиянием жены братец изменился и стал похож на современных молодых людей, своих сверстников. А то как барышня – только и умеет, что слезы лить…

Откровенность золовок, их отчаянные мольбы о спасении до глубины души растрогали Ферхунде. Она приласкала девушек и постаралась подбодрить:

– Ах вы мои бедные крошки! Сердце кровью обливается, когда видишь ваши слезы… Такие восхитительные глазки не должны плакать. Успокойтесь, ради бога. Нас теперь трое! Втроем мы как-нибудь справимся со всеми напастями…

Ферхунде включила себя в «троицу несчастных» только из скромности. Отныне верховодить будет она – это ей сразу стало ясно. Она была не только умна, но и хитра. Не прошло и недели, как она уже хозяйничала в доме, никого не слушая и ни с кем не считаясь.

Али Риза-бей и раньше-то старался держаться в тени, а теперь и вовсе перестал показываться на глаза. Рано утром уйдет из дому и весь день гуляет в одиночестве за городом или отсиживается в кофейне.

Отношения его со старшей дочерью испортились. Фикрет не желала ладить с сестрами и с женой Шевкета. Она запиралась в своей комнате, ни с кем не разговаривала и считала, что во всем виноват только отец. Если бы не сложил он с себя обязанности главы семьи, а проявил подобающую мужчине твердость, то и было бы все в доме иначе.

Свои мысли Фикрет не стеснялась высказывать отцу в глаза.

– Я не о себе тревожусь, у меня жизнь сломана, – начинала она укорять отца, когда они оставались наедине. – Мне жаль Айше. Ведь она совсем ребенок, и страшно за нее – попадет под дурное влияние…

От упреков дочери старый отец страдал еще больше. В душе он соглашался с Фикрет. Конечно, он во многом виноват. Прежде всего в том, что характер у него слабый, уступает он всем. И еще: нищим на старости лет остался – этот грех ему никогда не простится!.. Теперь он часто вспоминал слова, сказанные женой, когда он оставил работу: «Ты думаешь, это подвиг – бросить работу? Зачем тебе понадобилось вмешиваться в чужую жизнь?.. Ты бы лучше о себе подумал, о детях!»

Однажды вечером он робко попросил жену погладить ему костюм. Когда на следующее утро он стал одеваться и, как прежде, приводить себя в порядок, жена поинтересовалась, куда он собрался.

– Да так… Приятеля проведать, – уклончиво ответил Али Риза-бей.

На самом деле он решился наконец навестить акционерное общество «Золотой лист». Нанести вроде бы визит вежливости, а вдруг Музаффер-бей предложит своему бывшему учителю какую-нибудь работенку…

Это решение Али Риза-бей вынашивал давно. Если он закрывает глаза на грехи собственного сына, то совсем уж глупо обличать чужие грехи и воевать за справедливость…

Сначала Али Риза-бей заглянул в канцелярию. Многих старых сослуживцев уже не было, а оставшиеся с трудом узнали его. Потом, выйдя из канцелярии, он медленно побрел по коридору, останавливаясь и читая по очереди все висевшие на стенах объявления, и наконец приблизился к дверям главного директора. Руки у него дрожали, словно он готов был совершить какой-то постыдный поступок. Он долго топтался у дверей, не решаясь постучаться.

«Может, для храбрости еще раз пройтись по коридору, перечитать объявления», – подумал Али Риза-бей, но в это время дверь отворилась, и из комнаты вышел Музаффер-бей с туго набитым портфелем.

– Кого я вижу? Мой ходжа, какими судьбами? Как поживаете? Надеюсь, все благополучно?..

Было похоже, что Музаффер-бей даже не удивился, встретив его у дверей своего кабинета. Али Риза-бей похолодел от страха.

– Слава богу, эфенди, слава богу, – промямлил он. – Вот решил навестить вас… Случайно оказался в ваших краях и…

– Значит, не прошли мимо, – перебил его Музаффер. – Спасибо, что не забыли! Как чувствуете себя? Вы почти не изменились! Как сын?.. Дочери, надеюсь, здоровы?.. Они, наверное, совсем барышни…

Музаффер-бей торопливо задавал вежливые и очень банальные вопросы. И одновременно рылся в портфеле, разыскивая какую-то бумагу. Потом, обернувшись к служителю, который держал его шляпу, коротко бросил:

– Посмотри, там на столе должен быть запечатанный конверт. Неси его сюда! – И, протянув руку Али Риза-бею, таким же деловитым тоном скороговоркой произнес: – Простите, мой ходжа! Тороплюсь… Заходите, обязательно заходите, буду весьма рад… Всего доброго!

И Музаффер-бей энергичной походкой быстро направился к выходу, оставив в полной растерянности своего старого учителя.

Последняя надежда Али Риза-бея рухнула.