Текст книги "Древнее зеркало. Китайские мифы и сказки"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

– Если ты, милая, не забудешь нашей ладной жизни, то ведь дело не в благодарности.

– Теперь, знаешь ли, мы снова переезжаем на прежнее место, – сказала она. – Наша деревня и этот дом в близком соседстве, так что нашим вестям друг о друге ничто не будет мешать. Я хочу идти и проведать наших; через три дня я вернусь. Веришь ли ты мне или нет?

– Сын вырос без матери, – сказал Ши, – и не умер ребенком. Я тоже жил все время, день за днем, и это вошло у меня в привычку. Сегодня я, как видишь, поступил не так, как молодой Чжао, а, наоборот, отплатил старику добром. Таким образом, все, что для тебя надо было сделать, сделано. Если ты не вернешься, с твоей стороны это будет бессовестно. Тогда – пусть и недалеко от вас до меня – ты не приходи сюда и не беспокойся о нас. При чем – тут верю тебе я или нет?

Женщина на следующий день ушла, а через два дня уже вернулась.

– Что так скоро? – спросил Ши.

– Отец мой говорит, что не может забыть, как ты в Бяне над ним трунил и издевался. Он долго ворчал, нить за нитью навязывая свои речи, но я больше не захотела его слушать… Вот отчего так скоро и пришла!

С этих пор женщины ходили друг к другу без перерывов, но между стариком и зятем так и не установилось ничего, даже брачных или похоронных посещений.

Автор этих странных историй скажет так:

Лисьи маневры, то так, то этак, хитры и предательски до крайности.

Раскаянье в своем браке у обеих женщин оказалось, как в одной колее: ясно, что это был ловкий прием и обман. Однако раз захотели, пошли же они замуж! Значит, отвержение брака было ими предрешено.

Скажу еще: если муж ради жены спасает ее отца, то следовало бы ему ограничиться своим добрым делом, влияющим на человека, а злобу оставить. Но нет – он к этому присоединяет издевательство и глумление, и как раз тогда, когда жертва находится в самом трудном положении.

Нечего удивляться, что тот не мог этого позабыть до конца жизни!

Если бывают где-либо в мире «лед» и «яшма»{296}296
  «Лед» и «яшма» – выражение из предания о свекре и тесте, соперничавших литературными талантами и приравненных современниками – один за чистоту, другой за «благородную сочность» – к льдинке и яшме.


[Закрыть], то они, вероятно, вроде этих.

ГАДАЛКА НА МОНЕТАХ

Ся Шан родился в Хэцзяни. Его отец, Дунлин, был богатый самодур, расточительный до крайности. Бывало, ест «свертки»{297}297
  Свертки – имеются в виду китайские пельмени.


[Закрыть], а углы их бросает, так что весь пол вокруг него бывал усеян безобразной грудой объедков. Человек был тучный, тяжелый, и его за все это прозвали Теряющим углы воеводой.

В вечереющих его годах семья дошла до крайней бедности, так что он ежедневно недоедал. Плечи исхудали, и с них кожа свисала мешком. За этот вид ему дали новое прозвание – Монаха, нищенствующего по деревням. Прозвище это намекало на мешок, висящий за плечами.

Перед кончиной он сказал Шану так:

– В своей жизни я грубо уничтожал небесные дары, навлек на себя с высот гнев неба и вот умираю от холода и голода. Тебе же следует, ревнуя о своем счастье, усиленно работать над своим поведением. Этим ты покроешь грехи отца.

Шан с полным благоговением стал исполнять волю покойного отца. Это был искренний, совершенно простой человек, без всякой двойственности. Сам пахал и кое-как сводил концы с концами. В деревне все его любили и почитали.

Один богатый старик, сжалившись над его бедностью, дал ему в долг денег, чтобы он поучился розничной торговле. Но Шан сразу же потерпел убыток, даже, как говорится, «на мать»{298}298
  …потерпел убыток, даже, как говорится, «на мать» – потерял весь капитал или, как в данном случае, все деньги, данные ему в долг.


[Закрыть]. Ему было стыдно, что убыток нечем выплатить, и он попросился к старику в наемники. Тот не соглашался.

Тогда Шан, встревожившись и потеряв покой, продал всю свою землю и дом, взял деньги и пошел к старику отдавать долг. Старик, узнав из расспросов, как было дело, почувствовал к нему еще большее расположение, пожалел его еще глубже и силком выкупил ему обратно прежнее хозяйство. При этом он дал ему еще более крупную сумму, чем в первый раз, понуждая стать торговцем. Шан все отказывался.

– Я, – сказал он, – даже эти десять с чем-то лан, и то не мог вам отдать. Зачем же мне теперь надевать на себя узел долга в будущей жизни и стать в ней ослом или лошадью?

Тогда старик позвал другого торговца вступить с Шаном в компанию. Через несколько месяцев Шан вернулся и только-только сумел остаться без убытка. Старик же и не думал получить от него барыши, а велел снова делать то же самое.

Через год у него была полна телега и от взятого в долг, и от нажитого. Но, очутившись на Цзяне{299}299
  Цзян – река Янцзы.


[Закрыть], он попал в бурю, и корабль его чуть не перевернулся. Вещи же наполовину погибли и растерялись.

Вернувшись домой, он подсчитал то, что у него осталось, и обнаружил, что, в общем, он может выплатить своему хозяину долг. Подумал и сказал товарищу:

– Если небо кого сделало бедным, то разве кто-нибудь может тому помочь? Я все время только обременяю вас…

Произвел расчеты, вручил товарищу деньги, а затем, в чем был, ретировался.

Старик стал снова настаивать на своем, но Шан решительно не шел на это и по-прежнему стал сам пахать.

– Живут же на свете люди, – вздыхал он про себя, – и хоть несколько лет, да попользуются жизнью в свое удовольствие. Как же это моя жизнь пала так низко?

В это время откуда-то у них появилась колдунья, которая гадала на монетах. Она узнавала судьбу человека в совершенной полноте и точности… Шан явился к ней, весь в благоговейном внимании. Колдунья оказалась старой женщиной. Дом, который она снимала, блистал отменной чистотой. В середине помещения стоял трон духа, перед которым все время в душистом дыму курились свечи. Шан вошел и сделал старухе почтительный поклон. Она сейчас же потребовала денег. Шан вручил ей сто монет, она их положила в деревянный ящик и с ним в руках опустилась перед троном на колени, встряхивая его и шумя, наподобие того, как это делается, когда просят божество о жребии.

Окончив эти движения, она встала с колен и высыпала монеты в руку, а с руки на стол, расположив их в известном порядке. При этом у нее было принято, что знаки лицевой стороны будут считаться плохими, а оборот монеты – хорошим.

Она принялась отсчитывать монеты. До пятидесяти восьми все были знаки, а после пошли исключительно гладкие.

– А сколько вам лет? – спросила старуха.

– Двадцать восемь, – ответил Шан.

Старуха покачала головой.

– Ой, рано еще, – сказала она. – Нынешняя ваша жизнь идет не по вашей собственной судьбе, а по судьбе ваших предшественников. Только к пятидесяти восьми годам вы встретитесь со своей собственной судьбой, и только тогда, наконец, не будет подобных переплетений.

– А что значит, как вы говорите, «мои предшественники»?

– А вот что: если у предшественника были добрые заслуги и если его счастье не исчерпывается в его собственной жизни, то наслаждается благами идущий за ним. Наоборот: если предшественник обладал запасом недобрых дел и в его жизни несчастье не погашено, то терпит преемник.

Шан стал загибать пальцы.

– Еще тридцать лет, – сказал он. – Я уже буду совсем стариком, и жизнь уже подойдет к деревянной домовине.

– До пятидесяти восьми, – ответила старуха, – у вас будет еще пять лет возвращающейся благодати. Можно будет кое-что предпринять, – да, но только-только чтобы избежать голода и холода. Когда вам исполнится пятьдесят восемь лет, то к вам сами собой должны прийти большие деньги, и не надо будет их усиленно искать и просить о них. У вас, сударь, за всю жизнь не было никаких грехов, так что и вторая ваша жизнь будет наслаждаться счастьем бесконечно.

Шан распростился с гадалкой и пошел домой. Он наполовину сомневался в том, что она ему наговорила, наполовину верил. Тем не менее он спокойно переносил свою бедность и, соблюдая себя в строгости, не позволял себе искать чего-либо непоказанными путями. Когда ему исполнилось пятьдесят три года, он подумал о себе и стал проверять предсказанное.

Дело было как раз в пору «восточных работ»{300}300
  …в пору «восточных работ» – то есть весной, когда солнце справляет на востоке свой праздник и поднимает на работу людей; древнее выражение из книги «Шицзин».


[Закрыть], а Шан все время хворал, пахать не мог. Когда же поправился, стояла страшная засуха, и ранние посевы все, как есть, посохли. Лишь к осени полили дожди. У Шана дома не было никаких семян, кроме проса, и он все свои несколько му засеял только им. После этого наступила снова засуха. Греча, горох наполовину погибли, и только просо уцелело. Затем вдруг, на его счастье, полили дожди, и просо поднялось еще лучше. Подошла весна, был большой голод, но Шану удалось избежать недоедания.

Все это заставило Шана поверить колдунье. Он опять занял у старика денег, сделал маленький оборот и сейчас же кое-что заработал. Ему советовали начать большое торговое дело, но он на это не шел.

Наконец ему стукнуло пятьдесят семь лет. Как-то случилось ему чинить забор. Он стал рыть землю и нашел железный котел. Взял его на свет – оттуда шел белый пар, словно вились шелковые нити. Шан испугался и не решался вскрыть его. Но вот через некоторое время пар исчез, и перед ним был полный белыми слитками жбан. Позвал жену, втащил вместе с ней в дом, взвесил: оказалось – тысяча триста двадцать пять лан. И они решили, что колдунья в своих вычислениях несколько промахнулась.

Жена соседа, войдя в дом к Шану, подсмотрела, что делалось, побежала домой и рассказала мужу. Тот в страхе кинулся к местному уездному правителю и сделал тайный донос.

Правитель отличался исключительной жадностью: схватил Шана и потребовал у него серебро. Жена Шана хотела половину скрыть, но Шан сказал ей:

– Оставлять у себя то, что добыто неправедно, – значит самим себе покупать горе.

И представил все, как есть, правителю. Тот, получив серебро, заподозрил Шана в утайке и послал за жбаном, в котором серебро лежало, наполнил его снова серебром; оказалось – полно.

Тогда он Шана отпустил.

Вскоре этого правителя перевели начальником области Наньчан. Через год Шан по торговым делам тоже прибыл в Наньчан. Оказалось, что правитель уже умер. Жена его с детьми собиралась ехать домой и продавала все наиболее громоздкое и тяжелое. Среди этих вещей были, между прочим, плетенки с туновым маслом, примерно этак с тысячу штук. Шан купил их по дешевой цене и с товаром поехал домой.

Дома он обнаружил в одном из сосудов течь. Перелил масло в другой – и вдруг внутри его оказалось два слитка белого серебра. Перебрал все жбаны – то же самое. Проверил – и получилось как раз столько, сколько было выкопано.

После этого Шан сразу разбогател. Но вместе с тем стал усиленно помогать всем бедным и находившимся в крайности, раздавал деньги щедрой рукой и не скупясь. Жена уговаривала его отложить что-нибудь для детей и внуков, но Шан возражал:

– Вот таким-то образом я им наследство и оставлю!

Сосед его обеднел догола, дошел до нищенства. Хотел было попросить у Шана, но было совестно. Шан прослышал об этом.

– Вот что, – заявил он соседу, – то, что случилось тогда, было моей судьбой, пришедшей в свое время к чему полагалось. Вот почему духи и боги твоими руками разрушили и погубили меня. Какая вина на тебе?

И помог ему весьма основательно. Сосед, весь растроганный, лил слезы.

Шан достиг восьмидесяти лет. Дети, внуки шли, череда за чередой, несколькими поколениями и – не беднели, не опускались.

Автор этих странных историй сказал бы при этом так:

Мотовство и расточительность, доходящие до крайности, неизбежны даже у князей, графов и им подобных. Еще бы им не быть у человека из черни!

Жаль, конечно, когда человек в своей жизни грубо обращается с небесными дарами, а перед смертью – есть-то и нечего!

Счастье еще, что птица (отец), умирая, жалобно запела, а сын сумел покрыть отцовскую беду! Счастье, что отец с сыном, пробыв в бедности и упадке семьдесят лет, кончили тем, что повернули-таки вверх (к счастью)!

Иначе отцовское злое горе опутало бы сына, а сын запутал бы в свою очередь внуков и т.д. И до тех пор, пока не опустились бы до выпрашивающих подаяние нищих, не остановились бы…

А что за создание эта старая колдунья, что разоблачает тайны неба?

Ох, как странно!

ЧЕЛОВЕЧЕК

При Канси{301}301
  При Канси – то есть во время правления государя, называвшего свое царствование титулом Канси (1662-1723).


[Закрыть] появился какой-то маг с коробкой, в которой был спрятан маленький человек, ростом около фута. Когда ему бросали деньги, то он открывал коробку и выпускал человека, который пел песню и опять уходил к себе.

Маг явился в ямынь{302}302
  Ямынь – присутственное место и резиденция уездного правителя.


[Закрыть]. Народоправитель потребовал коробку и удалился в свои покои, где стал подробно допрашивать человечка о его происхождении. Тот сначала не решался говорить, но правитель продолжал задавать настойчивые вопросы, и человечек наконец рассказал о себе и о своих родных все подробно.

Оказалось, что это мальчик, начитанный и образованный. Как-то раз он шел домой из школы. К нему пристал с разными соблазнами маг, давший ему, кроме того, еще какое-то снадобье, от которого все четыре его конечности съежились быстро, сократились. Тогда маг стал носить его с собой, как игрушку или прибор для фокуса.

Правитель рассердился и казнил мага, а мальчика оставил у себя.

Хотел было лечить его, но до сих пор все еще не набрел на верное средство.

ПРОНИКНУТЬ ЗА ВЕЛИКУЮ КИТАЙСКУЮ СТЕНУ

Название для сборника составитель заимствовал у писателя эпохи Тан (VII-IX вв.) Ван Ду (новелла «Древнее зеркало»). Как нам кажется, оно наиболее точно характеризует сложившееся у просвещенного европейца представление о Китае. Зеркало (так же, как фарфор, порох, бумага) – изобретение китайское, а в подсознании европейца Китай и поныне – древний. Мы легко произносим – современная Англия, Россия, Франция, современный же Китай – произносится с какой-то внутренней запинкой. Гениально просто, одним лишь словом охарактеризовал эту страну А.С.Пушкин: «От потрясенного Кремля до стен недвижного Китая». Недвижного Китая. Может быть, секрет и кроется в этой недвижности, отгороженности от всего мира Великой Стеной? Возникает образ двух стен – физической и метафизической, отделивших эту уникальную цивилизацию от остальных, при всех своих различиях вступавших друг с другом в контакт, взаимообогащавшихся. В старину народы довольствовались скудными сведениями от немногочисленных, с огромным трудом проникших в пределы Поднебесной империи путешественников, по большей части нелепыми, фантастическими. Но и правдивые сведения не вносили ясность, а порой еще больше запутывали. И оттого китайцы рисовались в воображении не людьми, а какими-то диковинными существами, у которых все наоборот. Мужчины носят косы и обмахиваются веерами, у всех народов цвет траура черный, а у китайцев – белый, вместо глаз у них какие-то щелочки, а едят они змей, лягушек и ящериц. Но время пробило брешь в Великой Китайской Стене. Экспедиции Марко Поло, Великий Шелковый Путь, по которому вели свои караваны арабские и персидские купцы, миссия нашего соотечественника Иоакинфа Бичурина, археологические раскопки Масперо и Шаванна, все это постепенно изменило обывательски-извращенное представление о китайской цивилизации… и оказалось, что под причудливыми китайскими одеждами бьется такое же, как у нас, человеческое сердце, что китайские поэты и мыслители размышляют и мечтают о том же, о чем поэты и философы Европы, – о Добре, Зле, о том, что ныне принято называть «общечеловеческими» ценностями. Но это уже сфера ученых-синологов, культурологов, искусствоведов, наша задача – составить сборник, дающий представление о «сказочной» прозе Древнего Китая, о китайской фантазии, а явление это совершенно уникальное. В «сказочном» фантастическом творчестве большинства народов всегда есть некая дистанция, грань, разделяющая два мира – реальный и потусторонний. Эту границу нечистая сила нарушает лишь в определенные ночные часы (с полуночи до первых петухов). У китайцев же никакой грани, разделяющей два этих мира, нет. Они переплетены столь причудливо, что в этой поистине «китайской» головоломке европейский читатель совершенно путается, теряется и лишь только в конце повествования узнает, кто на самом деле живой человек, а кто нечистый дух, лис-оборотень, ведьма. Хаотичность, перенасыщенность китайской фантазии коренится в мифологии. Миф – это изначально данный божественный, архетипический текст, фундамент, на котором покоится здание цивилизации, литература, искусство, наука, национальный характер народа, ее создавшего. Различаются четыре наиболее значительные мифологии мира: индийская, древнеегипетская, древнегреческая и китайская. Первые три сохранились как цельные законченные системы, китайская же представляет собой, увы, лишь многочисленные осколки, черепки от некогда драгоценного, необыкновенной красоты и формы сосуда. Эти осколки собирали и собирают археологи, филологи, историки, собирают, пытаясь склеить, восстановить этот сосуд, но… осколков слишком много, и далеко не все еще найдены. Мифы сохранились в поэзии, в учениях философов Древнего Китая: Конфуция, Мэн-цзы, Чжуан Чжоу, в исторических, географических трактатах. Настоящими гомерами и гесиодами Древнего Китая были еще самые обыкновенные чиновники, сидевшие в присутственных палатах и по указанию начальства с китайской кропотливостью составлявшие каталоги с описаниями земель и областей Поднебесной империи. Эти каталоги оказались подлинным кладом для ученых-исследователей. Огромное внимание в них уделялось описанию гор, камней, деревьев, рек. Мифологическое мышление китайцев во многом определено необыкновенным ландшафтом этой страны, животным, минеральным, растительным миром. Совершенно особое место занимает культ камней. Здесь и маленькие камни (из них самые любимые китайцами нефрит и яшма), и Камни Большие – горы. На горе живут солнце, ветры, облака. Вершина горы соприкасается с небом – Ян (творческое, мужское начало), а подошва уходит в землю – Инь (начало женское, пассивное). В горах обитает еще один очень важный «предмет» культа – Дракон, олицетворение водной стихии. Днем он витает в облаках, а ночь проводит в глубоких земных водоемах.

Если миф – результат работы «коллективного бессознательного», то в волшебных сказках наряду с чудесными превращениями появляются и рассудочные, «сознательные» мотивы. Здесь и выстроенность сюжета, дидактика, мораль. И как много у этих сказок общего с произведениями Шарля Перро, братьев Гримм, Уайльда. Но и народные сказки – плод «коллективного» творчества, теперь же мы переходим к «авторским», литературным сказкам, к блистательной эпохе Тан (VII-IX вв.), танской новелле. Вот что писал о танской новелле собиратель жемчужин древней словесности, ученый-литератор XII века Цзэн Цао:

«Рассказы эти помогут исцелить тело, познать великие учения, поведают о беседах и шутках давно прошедшего, расширят круг виденного и слышанного. Они подобны вечно ценному жемчугу, удивительным яствам, укрепляющим мышцы, великому и непременному порядку суши и вод».

Танская новелла – образец непревзойденного мастерства, виртуозного умения «нарядить» сухой факт, незначительное происшествие в необыкновенные по красоте и причудливости одежды вымысла. Мастерством рассказа, построения сюжета писатели Тан обладали в гораздо большей степени, чем их персидские, арабские и греческие собратья по ремеслу. Танская новелла подобна китайской картине на шелке, расписным ширмам, веерам. Все соткано, вышито столь искусно, что создается иллюзия абсолютной достоверности как реального, так и фантастического. Выбранные нами новеллы, как нам представляется, наиболее характерны.

Китайские «городские» повести собраны и составлены учеными Фэн Мэнлуном и Лин Мэнчу. Здесь авантюрно-приключенческий сюжет, традиционный для китайской прозы не только XVII, но и последующих веков, сочетается с волшебными, мифологическими мотивами. Должен предупредить, что эти повести трудны для восприятия европейца, в них много длиннот, стихотворных вставок, морализирования, но все же, читатель, наберись терпения, почаще заглядывай в комментарии, и ты узнаешь много интересного о политической культуре Китая, судебной системе, философии, поэзии…

Мы сочли нужным также включить в сборник произведения китайского Джованни Боккаччо – Пу Сунлина (XVII– нач. XVIII вв.), известного в России благодаря трудам крупнейшего исследователя китайской литературы академика В. М. Алексеева. Это сборники «Лисьи чары», «Монахи-волшебники», «Странные истории», «Рассказы о людях необычайных».

Как и в рассказах, фаблио, новеллах писателей европейского Возрождения, здесь смешалось все: плуты-монахи, проворовавшиеся чиновники, ярмарочные фокусники, гадатели. Среди этой тесной толпы средь бела дня бродят принявшие человеческий облик божества, оборотни-лисы, черти, и, когда они совершенно неожиданно принимают свой истинный облик, у читателя волосы становятся дыбом. Это пострашнее, чем современные фильмы ужасов. Здесь и удивительные по красоте и выразительности описания лунной ночи, элементы трагедии, ярмарочного фарса…

Но, пожалуй, следует остановиться. Нам хотелось бы надеяться, что этот сборник стал для вас волшебной шапкой-невидимкой, при помощи которой вы проникли за Великую Китайскую Стену и окунулись в стихию древней-древней, таинственной цивилизации…

Даниил ПЕРЕЛЬМАН