Текст книги "Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв."

Автор книги: Автор Неизвестен

 
«Кря-кря» – перекличку затеяли утки,
Вдвоем опустившись на остров речной.
Прекрасная, чистая девушка будет
Достойному юноше доброй женой.
 

Нет! Не хочу это читать! Взял «Великое учение»: «Путь Великого учения в пояснении известной добродетели, в обновлении народа...» – в Чхунхян! И эту не хочу! Раскрыл «Книгу перемен»: «Принцип творения в изначальном свершении, благоприятной стойкости...» в желании Чхунхян; мое бы стойкое желание да ее – вот хорошо было бы. А, не буду читать эту «Книгу перемен»! Вот «Дворец Тэн-вана» [51] 51
  «Дворец Тэн-вана» – стихотворение Ван Бо (647—675).


[Закрыть]. «Наньчан – старый уезд, Хунху – новый». Все это верно!

Он принялся за «Мэн-цзы»: «Мэн-цзы представился лянскому князю Хуэю. Князь сказал: «Вы пришли, не посчитав далеким расстояние в тысячу ли [52] 52
  Ли – мера длины, примерно полкилометра.


[Закрыть]...» Может, он пришел повидать Чхунхян?..

Юноша взял «Краткую историю» [53] 53
  «Краткая история» – извлечение из «Восемнадцати историй» – исторической хроники XVI в.


[Закрыть]: «В глубокой древности государь Неба правил под своим коренным девизом. Правление не менялось из поколения в поколение, и двенадцать братьев жили по восемнадцать тысяч лет».

Тут вмешался слуга:

– Послушайте, барич, я слышал, что государь Неба царствовал под девизом «дерево», в первый раз слышу, что он правил под девизом «корень»!

– Ты, щенок, ничего не знаешь! Небесный государь – это дворянин, который жил восемнадцать тысяч лет. У него были крепкие зубы, и потому он мог есть хлеб из дерева. А разве нынешние совершенномудрые способны кормиться хлебом из дерева? Великий Кун-цзы, думая о потомках, явился во сне во дворце Минлунь и сказал: «В наши дни у совершенномудрых зубы слабые, они не могут уже есть хлеб из дерева, а потому делайте мягкий хлеб из корней травы!» Об этом записали в храмах Кун-цзы, во всех трехстах шестидесяти областях, и хлеб из дерева заменили травяным.

– Услышал бы это государь Неба, воображаю, как бы он переполошился, – промолвил слуга.

А юноша уже взял «Красную стену» [54] 54
  «Красная стена» – ода известного китайского поэта Су Дунпо (см. примеч. 25); Красная стена – достопримечательность в уезде Хуаган провинции Хубэй в Китае.


[Закрыть]: «Осенью в год воды и собаки, в полнолуние седьмой луны философ Су [55] 55
  Философ Су. – Здесь Су Дунпо (см. примеч. 25) говорит о себе.


[Закрыть]вместе с гостями плыл на лодке под Красной стеной. Слегка дул чистый ветер, и на воде не вздымались волны». Не хочу читать!

Принялся за «Тысячесловие»: «Небо – чхон, Земля – чи...»

Слуга, слушая его, проговорил:

– Пристало ли вам, барич, читать «Тысячесловие»? Ведь это самая первая книга из семи, которые читают в школе. Лянский Чжоу Синсы [56] 56
  Лянский Чжоу Синсы. – См. примеч. 44.


[Закрыть]написал ее в одну ночь, из-за этого голова его побелела, потому книге и дали название «Пэк ту мун» – «Сочинение Седовласого». Если тут читать все подряд, слово за словом, в штаны наложишь от натуги. Я и то знаю «Тысячесловие»!

– Знаешь? А ну-ка, прочти!

– Хорошо, послушайте! «Высокое, высокое – Небо, чхон. Глубокое, глубокое – Земля, чи. Густое, плотное – темное, хён. Подгорелое – желтое, хван...»

– Эх ты! Вот уж неуч-то! Услышал где-то деревенскую песенку «Чан-тхарён»! Послушай лучше, как я буду читать! «Небо рождается в час крысы, родившееся небо. Великий предел, широкое и бескрайнее – это Небо, чхон. Земля открылась в час быка. Пятая стихия и восьмая триграмма [57] 57
  Пятая стихия и восьмая триграмма. – Пять стихий (металл, дерево, вода, огонь, земля) – элементы китайской космогонии; взаимодействуя, они порождают все сущее на земле; восемь триграмм – триграммы конфуцианской «Книги перемен», которая использовалась и при гадании.


[Закрыть] – это земля, чжи. Тридцать три неба [58] 58
  Тридцать три неба. – По буддийским представлениям мир состоит из тридцати трех небес, расположенных одно над другим.


[Закрыть]пустым пусты, и люди мыслят их темными – хён. Из всех цветов пяти стихий – металла, дерева, воды, огня и земли, с которыми связаны двадцать восемь созвездий [59] 59
  Двадцать восемь созвездий. – Китайские астрологи делили небо на четыре части (по сторонам света), в каждой из которых насчитывали по семь созвездий.


[Закрыть], истинный – цвет земли, желтый, хван. Кружатся во вселенной солнце и луна, там широки и просторны нефритовые чертоги – это хоромы, у. Во все времена царские столицы то процветают, то приходят в упадок, то воздвигаются, то рушатся – так с древних времен и до наших дней – это извечный круговорот – чу. Юй обуздал поток [60] 60
  Юй обуздал потоп... – По преданию Юй во времена Яо и Шуня избавил Китай от великого наводнения, отведя воды в русла рек.


[Закрыть], а Цзицзы [61] 61
  Цзицзы – родственник правителя Чжоу (правил в 1154 г. до н. э.) в период Инь в Китае; когда династия пала, он не захотел служить правителям новой династии и ушел в Корею, где создал свое государство, которое называлось Чосон.


[Закрыть]широко распространил по девяти областям [62] 62
  Девять областей. – Так в древности называли Китай по числу административных единиц, на которые разделил страну Юй (см. примеч. 3).


[Закрыть]«Великий план» – широкий, хон. Три государя [63] 63
  Три государя – три мифических китайских императора – Фуси, Шэньнун, Хуанди.


[Закрыть]и Пять императоров [64] 64
  Пять императоров – божества и мифические правители Китая – Шанди, Чжуансюй, Дику, Яо, Шунь.


[Закрыть]древности скончались, тогда мятежные подданные и разбойники распоясались, хван. На востоке стало светлеть, и вот на краю неба, алея, поднялся круг – это солнце, иль. Толпы народа пели песни, играя в жан на улицах и дорогах, в тумане и при луне – луна, воль. Растет понемногу холодный серп луны, и в ночь трижды пятого дня она становится полной – полный, ён. Подобно лунному свету проникаю повсюду, но полная луна пятнадцатой ночи с шестнадцатого дня начинает убывать, чхэк. Двадцать восемь созвездий, «План Желтой реки» и «Книга реки Ло» [65] 65
  «План Желтой реки» и «Книга реки Ло». – По преданию император Фуси увидел однажды странное животное, вышедшее из Желтой реки (Хуанхэ), на спине которого были изображены таинственные знаки; письмена были также и на панцире черепахи, вышедшей из реки Ло (Лохэ), которую увидел Юй (см. примеч. 3); эти знаки стали якобы основой китайской иероглифической письменности.


[Закрыть] – это упорядоченность, поп. Солнце, луна, звезды, созвездия – звезда, чин.

 
Как приятно, что всю ночь до света
Проведу я у кисэн в покоях
И что нынче почивать я буду
На подушке, утками расшитой,
 

– спать, сук. У невиданной на свете красавицы грациозные манеры... Располагаю в порядке «Весны и осени» – располагать в порядке, ёль. Люблю лунный свет... Ночью в третью стражу [66] 66
  В третью стражу. – Ночное время делилось на пять страж (с 7 ч. вечера до 5 ч. утра), по два часа каждая; третья стража – время с 11 до 1 ч. ночи.


[Закрыть]голова думами полна – полный, чан. Сегодня дует пронизывающий ветер, в спальне холодно – хан. Подушка высока, ты лучше ляг на мою руку... Приди же ко мне!.. Приходить – лэ. Обнимемся и ноги сплетем, тогда и под холодным ветром нам будет жарко – со! В спальне тепло, опьяненные ветром страсти, мы без устали... – двигаться, ван. Когда бывает ни холодно, ни жарко? С платанов листья облетели, значит, настала осень – чху. Когда голова станет седой, собирай плоды своей юности – собирать, су. Студеный ветер ломает деревья, а горы и реки в белых облаках – это зима, тон. Сплю или бодрствую, не забываю о нашей любви, затаившейся на женской половине – таиться, чан.

 
Вчерашней ночью
Под дождиком мелким цветок
Прекрасный, изысканный, яркий,
 

влажный, юн. Такая красота, пусть жизнь пройдет, без перемен сохранится. Столетний союз [67] 67
  Столетний союз – выражение, означающее долгий и счастливый брак.


[Закрыть], наша клятва даже под синими волнами безбрежного моря сохранится – сон. Брожу по свету и не замечаю, как проходят годы – се...

 
Не выгонишь жену, что в дни невзгод
Делила с мужем нищенскую пищу.
 

С такой женой холодно не обращаются... «Великое уложение» [68] 68
  «Великое уложение» – свод законов Кореи, составленный в 1785 г.


[Закрыть] – это свод законов – юль. Разве она не хорошая пара славному юноше? Как я хотел бы губки Чхунхян к моим прижать и поцеловать, разве это не по закону гармонии – ё? Ведь этот знак и пишется, как два рта – один над другим! Ой-ой! До чего хочу ее увидеть! – закричал он во все горло.

А в это время его отец отужинал и, разомлев, прилег на постель, но, услышав крик, испуганно вскочил.

– Поди-ка сюда! – позвал он слугу.

– Слушаюсь!

– Что там в управе, иглами кого-нибудь колют? Или по ляжкам бьют? Сходи-ка, узнай.

Слуга вошел к юноше.

– Чего это вы изволите глотку драть, барич? Папаша ваш перепугались и велели узнать, что случилось. Что прикажете им сказать?

Юноша испугался не на шутку.

– Ты вот что скажи. Он, мол, читал книгу под названием «Беседы» [69] 69
  ...читал книгу под названием «Беседы»(«Беседы и суждения») – книга, содержащая беседы Конфуция с учениками, суждения, афоризмы; первая книга конфуцианского Четверокнижия.


[Закрыть]и дошел до места, где сказано: «Как грустно! Я, видно, совсем стар, давно уже не видел во сне Чжоу-гуна [70] 70
  Чжоу-гун – титул Цзи Даня, политического деятели княжества Чжоу (1122—247 гг. до н. э.) в Китае.


[Закрыть]». Тут он, мол, представил себе, будто увидел Чжоу-гуна, и от радости громко закричал. Так вот и передай!

Слуга все это доложил, и правитель обрадовался такому рвению сына.

– Иди-ка сюда! – позвал он слугу. – Сходи в канцелярию и позови тихонько секретаря Мока.

Мок вошел сильно обеспокоенный: может, случилось что недоброе? Надо бы поторопиться.

– Господин правитель, наверное, скучает, – проговорил Мок.

– А... Присядь-ка, поговорим. Мы ведь с тобой старые друзья, учились у одного учителя. Помнишь, в детстве не было противнее занятия, чем чтение книг, а у нашего мальчика настоящий поэтический дар. Он, пожалуй, далеко пойдет.

Мок не понял, о ком идет речь, но все же ответил:

– Да... Разве было в детстве что-нибудь более противное, чем чтение книг? А если читать неохота, клонит ко сну, разные хитрости придумываешь. А этот мальчик уж если берется за книгу, читает и пишет, не разбирая дня и ночи.

– Вот-вот.

– И не заметили, как он выучился, – продолжает Мок. – А какой у него каллиграфический талант! Точку одну поставит, словно камень сбросили с высокой горы, начертит единицу – бодростью прямо на тысячи ли повеет! Верхняя часть иероглифа у него с голову воробья, и как примется спорить о правилах написания – гром и молния, ветер и волны! Вертикальная черта у него словно старая сосна повисла на утесе, а черточки, что пишутся снизу вверх, тянутся, как ветви сухой лозы. Проведет кистью снизу вверх, и вот оно – торчит острие стрелы! Устанет рука – ногой прочеркнет, но линии хорошо получаются. Подсмотришь иногда тихонько, как он пишет – у иероглифов черта к черте.

– А ты послушай, как он умел сочинять, когда ему было всего восемь лет! – заговорил правитель. – В столице у нас во дворе росла старая слива. Я ему сказал: «Вот слива, напиши о ней стихи!» В одно мгновение все было готово, да к тому же написал так задушевно, сумел искусно отобрать все хорошее, и без всяких усилий! Он станет блистательным мужем в Государственном совете!

– Он прославит род. Как говорится, все весны и осени начертаны в его улыбке. Он станет главой Государственного совета!

Правитель, глубоко потрясенный, воскликнул:

– Главой Государственного совета! Как я могу на это надеяться?! Правда, при мне он легко сдаст экзамены, а если уж сдаст, то не останется же он на всю жизнь в чине шестой степени?!

– Тут и разговора быть не может! Будет если не столпом в Государственном совете, то уж столбом, демоном-стражем при дороге, наверняка станет!

– Да знаешь ли ты, о ком идет речь? – гневно вскричал правитель.

– Говорить-то я говорил, но, по правде сказать, не знаю про кого.

А пока они вели беседу, юноша все ждал сигнала к окончанию работы.

– Слуга!

– Слушаюсь!

– Посмотри-ка, может, уже били в колокол?

– Нет еще.

– Спроси немного погодя у прислужника.

Но тут раздался протяжный удар в колокол.

– Вот хорошо! Вот хорошо! Засвети-ка фонарь.

И юноша, взяв с собой еще одного слугу, отправился к Чхунхян. Они старались ступать осторожно.

– У отца еще горит свет, спрячь-ка фонарь!

Быстро миновали они трое ворот. На дорожке играли лунные блики. Этот юнец еще ни разу, как говорится, не сломавший зеленой ивы среди цветов, не знавший любви красавицы – шел провести ночь в доме кисэн. Так не медли, иди скорее!

Так или иначе, они двигались вперед и радовались, что нынче ночь спокойна и безлюдна. Но как неузнаваемо она все изменила вокруг! Смешно, как говорится, неужто рыбак не знает дорогу к Персиковому источнику? [71] 71
  Персиковый источник. – Название пришло в литературу из утопии великого китайского поэта Тао Юаньмина (365—427); некий рыбак, заблудившись, попадает в персиковую рощу, где живут счастливые люди, ничего не ведающие об окружающем мире; вернувшись домой, рыбак снова пытается попасть в эту страну, но его усилия тщетны.


[Закрыть]Они подошли к дому Чхунхян. Тихая ночь, никого нет, луна светит – настала третья стража. В воде плещутся рыбки, а золотистые карпы, похожие на пиалы, радуются так, будто видят любимых, журавль в лунном сиянии страстно зовет подругу. Чхунхян проиграла на семиструнном кыме [72] 72
  Кым – семиструнный музыкальный инструмент.


[Закрыть]мелодию «Южный ветер» [73] 73
  «Южный ветер» – по преданию мелодия, которую любил исполнять легендарный император Шунь.


[Закрыть], но потом прилегла и задремала. Тут появился слуга и, боясь, как бы не залаяла собака, тихонько прокрался под окно в комнате Чхунхян.

– Чхунхян, ты что, спишь?

– Зачем ты пришел? – испугалась Чхунхян.

– Молодой господин пожаловали.

У Чхунхян забилось сердце и на душе стало тревожно. В смущении она открыла дверь, прошла в соседнюю комнату и разбудила мать.

– Ой, мама, как вы крепко спите!

– Зачем зовешь, чего тебе? – недовольно спросила мать.

– Да разве я у вас прошу чего-нибудь?

– Тогда зачем позвала?

– Молодой господин со своим слугой пожаловали, – потупившись, промолвила Чхунхян.

Мать открыла дверь и окликнула слугу:

– Кто это там пришел?

– Сын правителя, барич Ли пожаловали, – ответил слуга.

– Сандан! – позвала мать Чхунхян.

– Здесь я.

– Неси циновки и лампы во флигель за домом да приготовь там все для гостей! – распорядилась она и вышла к гостям.

Все люди хвалили ее – и не зря! Издревле считается, что дети больше походят на материнскую родню, вот почему у нее такая дочь, как Чхунхян. Посмотрите на нее! Волосы уже с проседью, но изящество сохранила, манеры сдержанны – она все еще привлекает взор. Лицо полное и гладкое – значит, живет счастливо. Она вышла степенно, неторопливо, обутая в башмаки с широкими носками, и подошла к слуге.

Тем временем юноша стоял, озираясь по сторонам, но тут к нему подошел слуга.

– Это мать Чхунхян.

Мать подошла и, почтительно сложив руки, приветствовала его:

– Как изволили здравствовать, молодой господин?

Юноша улыбнулся:

– Так вы матушка Чхунхян... В добром ли вы здравии?

– Да живу помаленьку. Я не знала, придете ли вы, не встретила вас как положено.

– Что вы, зачем это?

Мать Чхунхян прошла вперед, показывая дорогу. Они миновали главные и средние ворота и очутились в садике за домом. В старом флигельке, крытом соломой, горели лампы, а склоненные ветви ивы заслоняли свет, будто жемчужный занавес подвешен на крючьях. С правой стороны стоит павлония, и с ее листьев капает роса, будто журавль вздрагивает во сне, слева растет сосна, ее чуть покачивает свежий ветерок, и кажется – то шевелится старый дракон. На бананах, орхидеях, опунциях, растущих перед окном, распустились листья, а лотос, покрытый нефритовыми бусинками росы, как жемчужина в воде, чуть качается над волнами. Золотые рыбки, похожие на пиалы, плещутся в пруду, будто, как говорится, хотят превратиться в драконов. Они резвятся, раздвигая молодые листья лотосов. Как сказано в стихах:

 
У искусственной горы из камня
Пик – как будто лотос золотой.
 

Горка эта высится ступенями. Журавль под лестницей, увидев людей, испугался, крылья раскрыл и, ковыляя на длинных ногах, закричал: «Курлык-курлык!» Лохматый пес залаял под коричным деревом, и здесь же, посреди пруда, на волнах качается пара уток, будто ждет: вот, гость придет!

Они уже были возле навеса крыши, когда по приказанию матери из приоткрытого окна, затянутого шелком, показалась Чхунхян. Взгляните на нее! Это ясная круглая луна вышла из-за облаков! Невозможно описать ее восхитительный облик. Она застенчиво остановилась возле флигеля – такая красивая, что сердце тает.

– Ты не устала? Хорошо ли пообедала? – спросил с улыбкой юноша.

Чхунхян засмущалась и, не отвечая на вопросы, стояла молча. Тут мать Чхунхян первая вошла во флигель и, усадив юношу, подала ему чай, табак и веер. Юноша закурил и сел. Он пришел к Чхунхян рассказать о своих чувствах, а совсем не для того, чтобы полюбоваться ее вещами. Еще на улице он знал, что будет говорить, но только вошел и увидел ее – исчезли все слова. Напрасно он покашливал, словно простудился, сколько ни пытался – ничего не мог вымолвить. Тогда он принялся разглядывать комнату.

По стенам было расставлено множество вещей: шкафчики, расписанные фениксами, и драконами, комод с ящичками. Были развешаны даже картины. У Чхунхян нет мужа, откуда же взялись такие свитки и вещи у девушки, занятой учением? Но ведь мать Чхунхян была знаменитой кисэн! Она и собрала все эти вещи, чтобы потом отдать Чхунхян. Здесь были свитки кисти знаменитых в Корее каллиграфов и картины известных мастеров. Вот свиток с феей луны, а на другом – надпись: «Небесный государь сидит в вышине с красным жезлом в руках и по утрам ведет приемы». На этой картине Ли Тайбо – отшельник «Голубой лотос» стоит на коленях перед дворцом «Желтого журавля» и читает «Дао-дэ-цзин» [74] 74
  «Дао-дэ-цзин» – древний этико-политический и философский трактат раннего даосизма, основателем которого считается полулегендарный философ Лао-цзы (VI в. до н. э.).


[Закрыть], а там – поэт написал стихи «Башня из белого нефрита» [75] 75
  «Башня из белого нефрита». – Стихотворение приписывается Ли Хэ, жившему при династии Тан (618—907).


[Закрыть]и теперь восходит на небеса, чтобы сочинить молитвословие «Поднимаем балку» [76] 76
  «Поднимаем балку» – ритуальная песня, исполнявшаяся при постройке дома.


[Закрыть]. Есть свиток, где Ткачиха с Пастухом [77] 77
  Ткачиха с Пастухом. – См. примеч. 13.


[Закрыть]встречаются на мосту Сорок и Ворон в седьмой день седьмой луны, а на другом – Хэнэ, украв напиток бессмертия, ясной лунной ночью сидит в Просторном студеном дворце.

Юноша был просто ослеплен, у него даже дух захватило. А на другой стене свиток, где нарисован Янь Цзылин [78] 78
  Янь Цзылин(Янь Гуан). – В юности дружил с будущим императором Гуанъу-ди (25—58); когда Гуанъу-ди занял престол, Янь Цзылин оставил службу, отказался от высокой должности, предложенной ему императором, удалился в горы и занялся земледелием.


[Закрыть]с горы Фучуньшань. Он отказался от должности советника, в друзья себе взял белую чайку, а в соседи – обезьяну с журавлем и, облачившись в овечью шкуру, стал удить рыбу в реке Цютунцзян на отмели в семь ли. Все это нарисовано так искусно, что комната напоминает страну бессмертных, только юноше гулять с милой девушкой! Сердечко Чхунхян хочет служить лишь одному суженому, вот она и сочинила стихи, повесив их над письменным столиком:

 
Мерно шумят
На ветру бамбуки весной.
Жгу благовония,
Читаю порой ночной.
 

– Превосходно, в стихах таится глубокий смысл – преданность Мулань! [79] 79
  Мулань(Хуа Мулань, VI в.) – героиня древнего Китая, двенадцать лет воевавшая вместо престарелого отца.


[Закрыть] – похвалил он.

Тут заговорила мать Чхунхян:

– Благородный молодой господин оказал такую честь, посетив наше убогое жилище. Я очень волнуюсь.

Эти слова помогли юноше развязать язык.

– Зачем вы так говорите? С башни Простора и Прохлады я случайно увидел Чхунхян, мы с ней очень хорошо провели время. Как говорится, мотыльки и бабочки всегда стремятся к цветам, вот и мое опьяненное сердце загорелось желанием прийти к вам сегодня вечером, чтобы заключить союз на сто лет с вашей дочерью Чхунхян. Что вы об этом думаете?

– Ваши речи, право, меня очень смутили, – ответила мать Чхунхян, – но послушайте, что я скажу. Господин Сон, который жил в столице, в квартале «Пурпурный туман», и служил помощником начальника палаты, был сослан в Намвон и приказал мне служить ему у постели. Не смея ослушаться, я пришла к нему, но через три луны он уехал в столицу, а после этого я вдруг почувствовала дитя под сердцем и вот родила ее. Я ему об этом написала, и он велел мне приехать, как только перестану ее кормить. Но к несчастью, господин покинул этот мир, и я не смогла к нему приехать. Пока я ее с малых лет растила, так много было тревог и волнений! В семь лет она уже читала «Малое учение» [80] 80
  «Малое учение» – книга о нравственном воспитании, написана при династии Сун (960—1279) Лю Цзычэном на основе учения философа-конфуцианца Чжу-цзы (Чжи Си, 1130—1200).


[Закрыть], день за днем училась вести домашнее хозяйство и скромно себя держать. Ведь в ней заложено доброе семя! Она все постигла, даже знает о трех правилах поведения! [81] 81
  Три правила поведения. – Имеются в виду три конфуцианских правила отношений – между государем и подданным, отцом и сыном, мужем и женой.


[Закрыть]Разве скажешь, что она моя дочь? Но мы бедны и не подходим для знатного дома. Ведь знатные и незнатные друг другу не равны! Я дни и ночи думала, как выдать ее замуж? Вот молодой господин говорит, что хочет тут же с моей Чхунхян соединиться узами на сто лет. Не к чему об этом говорить! Проведите с нами вечер и ступайте!

Но на самом деле мать так не думала. Она поняла, что юноша добивается Чхунхян, но как будет дальше, не знала, вот потому из предосторожности и говорила так. А у юноши даже дыхание перехватило.

– Хорошему делу всегда стараются помешать. Чхунхян ведь еще не замужем, и я тоже не женат. Дадим друг другу обещание на словах, и хотя и не будет у нас положенных шести свадебных церемоний [82] 82
  Шесть свадебных церемоний – шесть обрядовых действий при заключении брака.


[Закрыть], но ведь сын дворянина не может одними устами произнести два прямо противоположных слова!

Мать Чхунхян, выслушав его, заметила:

– А теперь вы послушайте меня! В старину говорили: «Своих подданных лучше всех знает государь, а своих детей – отец». Кому же, как не матери, знать свою дочь? У Чхунхян с малых лет был твердый характер, ее всегда заботило, как бы не сделать в жизни ошибку, она хотела служить только одному супругу. Ее волю, твердую, как металл и камень, можно сравнить лишь с зеленой сосной, изумрудным бамбуком да пихтой, что не меняются четыре времени года. Пусть тутовые посадки превратятся в синее море [83] 83
  ...тутовые посадки превратятся в синее море... – Метафора, означающая коренное изменение положения вещей в мире; здесь примерно соответствует выражению «скорее небо упадет на землю».


[Закрыть], но сердце моей дочери останется прежним! Горой положите перед ней золото, серебро, китайские узорчатые шелка – она их не возьмет! Сердце Чхунхян, чистое, как белый нефрит, не поколеблет свежий ветерок, она хочет жить по старым правилам! У молодого господина разгорелось желание, и вы тут же захотели связать с нею свою судьбу. Вы, неженатый молодой человек, без ведома родителей соединитесь с ней в любви, крепкой, как металл и камень, а пойдут сплетни – бросите ее, и тогда моя Чхунхян, чистая, как нефрит, станет вроде сломанного панциря черепахи или разбитого жемчуга, расколотого нефрита. Разве не будет дочь моя похожа на утку-неразлучницу, которая беспечно гуляла по голубым рекам и потеряла своего селезня? Сейчас, господин, у вас на языке то же, что и в душе, но вы еще раз подумайте, а уж тогда решайте, как поступить.

Юноша совсем пал духом.

– Да вы не беспокойтесь, – уговаривал он. – Я все обдумал, и душа моя полна искренности. Пусть у нас разное положение, но мы с ней соединимся на всю жизнь. Правда, не будет у нас свадьбы с положенным по ритуалу гусем, но разве моя душа, глубокая, как синие волны, забудет о Чхунхян?

Он говорил с такой искренностью! Что, по сравнению с этим, значили бы все эти шесть свадебных церемоний с их пышными зелеными и красными шелками?

– Пусть вас не тревожит, что она у меня первая и я еще не женат, – продолжал юноша. – Разве сердце благородного мужа поступит дурно? Вы уж дайте согласие.

Мать Чхунхян, слушая его, задумалась. Было же знамение во сне! Тут она решила, что это судьба, и радостно согласилась. Как говорится, появился феникс, нашлась и подруга, появился герой – нашелся и конь-дракон. В Намвоне появилась Чхунхян – Благоухание весны, и слива расцвела под весенним ветром! [84] 84
  ...появилась Чхунхян... – Обыгрывается значение имени Чхунхян, в которое входит слово «весна». Слива расцвела под весенним ветром! – фамилия Ли в переводе означает «сливовое дерево».


[Закрыть]

– Сандан, ты приготовила столик с вином?

– Все сделала, – ответила служанка и внесла вино и закуску.

Юноша окинул столик взглядом: мясной бульон прозрачен, на большом блюде – тушеная говяжья грудинка, на маленьком – свинина, а рядом шкворчит жареная рыба. В супе из перепелок-резвушек ушки из Ульсана. Их мелко нарезали в виде бровей Мэн Чан-цзюня [85] 85
  Мэнчан-цзюнь(Тянь Вэнь) – первый министр удела Ци при князе Сян-ване (283—265 гг. до н. э.), дипломат и полководец.


[Закрыть]ножом с черепаховой ручкой. Здесь и шашлык из сердца, и коровий рубец, и ножки фазана, о котором говорят «весеннего фазана песни сами льются!». На китайском блюде и в миске из Пунвона – лапша, разбавленная холодным бульоном. Были еще поданы вареные и сырые каштаны, кедровые орешки, грецкие орехи и ююбы, рядами разложены гранаты, мандарины, сушеная хурма и вишня, зеленые и желтые груши, величиной с пиалу. Бросил взгляд на кувшины с вином, а тут и кувшин из чистого белого нефрита, и кувшин из коралла, добытого в водах синего моря, и вырезанный из древесины павлонии, про которую говорят «листья падают в золотой колодец». Вот кувшин с длинной, как у цапли, шейкой, а там – в виде черепахи, расписной китайский и позолоченный, кувшин из бамбука с берегов реки Сяосян и озера Дунтин, а среди них выстроились чайники для вина – серебряный, медный и позолоченный. Расскажем теперь, какие в них вина. Здесь виноградное вино небожителя Ли [86] 86
  Виноградное вино небожителя Ли... – Имеется в виду Ли Бо (см. примеч. 22) – певец свободы, вина и радостей жизни; по преданию лучшие свои стихи писал, будучи пьяным.


[Закрыть]и вино «Алый туман», которое любил пить Ань Цишэн [87] 87
  Ань Цишэн – легендарный даос, изготовлявший чудодейственные лекарства; по преданию встречался с императором Шихуан-ди (246—209 гг. до н. э.), основателем династии Цинь (246—207 гг. до н. э.), жаждавшим бессмертия.


[Закрыть], можжевеловый напиток отшельников. А вот смесь белого и прозрачного, рисовое, тысячедневное, стодневное, вино «Золотая роса», искристые рисовые вина. Среди них лучше всего выбрать ароматное вино «Лотосовый лист», налить в чайник, и, вскипятив холодную воду на белом пламени латунной жаровни, опустить в нее чайник и подогреть, чтобы оно стало теплым. Золотые и нефритовые чашки окружают чашу из раковины «попугая», будто распустившиеся цветы лотоса в Нефритовой столице теснятся вокруг лодочки – лотосового листа феи Тайи, словно государственные мужи стоят вокруг веера – бананового листа главы Государственного совета. Все это было расставлено столь искусно, что так и хочется спеть застольную на мотив стихотворения Ли Бо:

 
Чарка вина, чарка вина
И снова чарка вина!
 

– Сегодня вечером я вижу у вас такой порядок, какой и в государственном заведении не всегда бывает, – заметил юноша.

– Я дочь свою Чхунхян хорошо воспитала, – начала мать Чхунхян. – Как говорится:

 
Прекрасная, чистая девушка будет
Достойному юноше доброй женой.
. . . . . . . . . . . . . .
Как лютня и цитра, живите в ладу.
 

Будете всю жизнь в ладу жить. Когда придут к вам в дом гости – славные герои, знаменитые поэты – как говорится, все друзья по «бамбуковой лошадке», и будут веселиться день и ночь, вы позовите жену из покоев и прикажите ей приготовить вино, закуски. Как бы она исполнила ваше приказание, если бы ее ничему не научили? Ведь неумение жены позорит мужа! Всю жизнь я старалась, чтоб она видела хорошие примеры. Бывало, заведутся у нас деньги, приходит супруга учителя и делает все своими руками, чтобы Чхунхян глазами видела и училась. Ни минуты она у меня не сидела без дела. Вы уж не обессудьте, что мало подано, угощайтесь на здоровье!

С этими словами она налила вина в чашу из раковины и подала юноше. Он взял чашу и со вздохом проговорил:

– Была бы моя воля – я исполнил бы все шесть свадебных обрядов, но этого делать нельзя. Разве не обидно, что я женюсь как собака в логове. Чхунхян, давай выпьем это вино как свадебное!

Он налил чашу и поднял ее.

– Слушай меня! Первая чарка – заздравная! Вторая – свадебная. Пусть именно в этом вине будет основа нашего счастья! Говорят, что встреча Шуня с Эхуан и Нюйин [88] 88
  Эхуан и Нюйин. – См. примеч. 43.


[Закрыть]имела великое значение, а нашу с тобой судьбу лунный старец [89] 89
  Лунный старец – божество, пребывающее на луне и покровительствующее вступающим в брак; символически Лунный старец связывает жениха и невесту красной тесьмой (нитью).


[Закрыть]связал союзом на все три жизни [90] 90
  Три жизни. – По буддийскому вероучению, человек живет три жизни – прошедшую (до рождения), нынешнюю (после рождения), будущую (после смерти и перерождения).


[Закрыть]. Пусть сто тысяч лет пройдут – судьба наша не переменится. Внуки будут процветать из поколения в поколение, они получат высокие посты сановников Государственного совета, министров шести палат [91] 91
  Министры шести палат. – В старой Корее было шесть основных ведомств («министерств») – Чинов, Податей, Ритуала, Военное, Уголовных дел, Казенных работ.


[Закрыть], а правнуки и праправнуки будут играть у наших коленей. Пройдет сто лет, и мы с тобой, лежа друг против друга, умрем сразу, в один день и один час. Тогда наша судьба станет самой счастливой в Поднебесье! – и он выпил чашу вина.

– Сандан, налей вина и подай своей хозяйке! Теща, это вино радости, выпейте чашку!

Мать Чхунхян, взяв вино, сказала с печалью и радостью:

– Сегодня я на сто лет отдаю вам радости и печали своей дочери. Зачем бы мне грустить? Но вспомню, как ее воспитывала без отца, как росла она сиротой, подумаю с грустью о супруге и затоскую, сердце заноет.

– Не надо вспоминать прошлое, – проговорил юноша, – выпейте лучше вина!

Мать Чхунхян выпила три чарки. После этого юноша кликнул слугу и велел ему забрать стол.

– Закуси! И мой слуга пусть поест.

Слуги вынесли столик, все съели, а потом они закрыли главные и средние ворота.

Мать Чхунхян, позвав Сандан, велела приготовить постель. Все спальные вещи были расшиты утками-неразлучницами, подушка как орешек, а ночной горшок сверкает рассветной звездой. Все готово, чтобы лечь в постель.

– Спокойно отдыхать вам, господин, – пожелала мать Чхунхян. – Пойдем, Сандан, сегодня будешь у меня спать. – И они вдвоем ушли.

Чхунхян и юноша, оставшись вдвоем, сидели друг против друга. Что же теперь должно случиться? Вот юноша взмахнул руками, словно журавль, танцующий в лучах заходящего солнца на самой высокой вершине горы Самгак, и взял нежные, нефритовые ручки Чхунхян, сложенные на коленях. Изящным движением он поднял подол ее платья и в нетерпении обнял ее тонкий стан.

– Сними юбку!

Для Чхунхян все это было в первый раз. Она смутилась и, опустив голову, отодвинулась от него – качнулась в сторону, будто розовый лотос среди густой зелени чуть склонился от нежного ветерка. Юноша стал снимать с нее юбку, потом нижнее платье, а она, ошеломленная, извивалась, как зеленый дракон Восточного моря.

– Не надо! Оставьте! Не надо!

– Ну, давай... Не надо говорить!

Они возились друг с другом, пока Чхунхян вдруг не запуталась в тесемках от платья, которое валялось под ногами, и оба тут же упали, растянувшись на полу, так и не разняв руки. Чхунхян, раздетая, была белее и прекраснее нефрита с горы Цзиньшань, и юноша отпустил ее, чтобы вдоволь полюбоваться.

– Ох, от нее просто с ума сойдешь!

Чхунхян ускользнула было от него среди брошенного платья, но юноша быстро настиг ее, сорвал рубашку и бросил на кучу одежды в углу. И вот оба лежат, прижавшись друг к другу. Как они?.. Тела их сливаются в таком самозабвенном порыве, что подпрыгивает даже тяжелое стеганое одеяло и в такт звенит латунная ночная посуда, дребезжит крючок на двери и трепещет пламя свечи. Разве бывают наслаждения большие, чем это?

Шли дни. Молодые перестали стесняться друг друга, веселились, шутили, и сама собой сложилась песня о любви. Вот как они радовались счастью!

 
Любовь, любовь! Любовь моя, любовь!
Необозримо озеро Дунтин,
Чуть только в небе снизится луна.
Как пик Ушаньский высока любовь!
Осыпавшимся листьям нет конца,
И небеса сливаются с водой.
Как синь морская, глубока любовь!
Ясна луна в пятнадцатую ночь.
Сошли туманы с тысячи вершин,
И я любуюсь месяцем в горах.
Как яркая луна, светла любовь!
У нас с тобой такая же любовь,
Как у флейтиста Сяо Ши с Лунюй [92] 92
  Флейтист Сяо Ши с Лунюй. – Речь идет о музыканте Сяо Ши и его жене, дочери Му-гуна (659—621 гг. до н. э.), правителя удела Цинь. По преданию однажды они играли на флейтах, привлеченные их игрой, к ним спустились дракон и феникс, на которых супруги вознеслись на небеса.


[Закрыть]:
Когда-то обучалась танцевать,
На флейте попросила поиграть,
Откинут полог, и горит вдали
За башнею жемчужною закат.
Среди цветущих персиков и слив
Сияет наша юная любовь!
Белеет тонкий месяц молодой,
И кажется – улыбку он таит.
Как скрытый лик его, полна любовь!
Мою с тобой горячую любовь
Навеки лунный старец завязал,
И, как супруги верные, в любви
Мы ошибиться не могли ни в чем.
Прекрасная и пышная любовь —
Пион с восточных гор, где дождь цветов.
Так прочно наша сплетена любовь,
Как в тихом море – невод рыбака!
Так крепко наша соткана любовь,
Как шелк Ткачихи с Млечного Пути!
У нас все швы подрублены в любви,
Как в рукоделье у искусных швей —
Красавиц из зеленых теремов!
И так же зелена у нас любовь,
Как ветви ивы около ручья!
У нас плотней уложена любовь
Зерна в амбарах, хлеба на току!
Хранится наша верная любовь,
Как драгоценность в прочном сундуке!
Росой на рододендроне любовь
Сверкает под весенним ветерком
И радуется бабочкам полей,
Что пьют нектар из чашечек цветов!
Подобно утке с селезнем, любовь
Качается на голубой волне!
Встречаемся мы так же, как в любви
Встречаются Ткачиха и Пастух
Раз в год, в седьмую ночь седьмой луны,
И веселимся так же мы в любви,
Как восемь фей и послушник Сончжин,
Наставника Юкквана ученик [93] 93
  Восемь фей и послушник Сончжин, наставника Юкквана ученик – персонажи романа корейского писателя Ким Манчжуна (1637—1692) «Облачный сон девяти».


[Закрыть].
С тобою так же мы сошлись в любви,
Как чуский властелин – с прекрасной Юй!
С тобою так же мы сошлись в любви,
Как танский Мин-хуан и Ян-гуйфэй! [94] 94
  Танский Мин-хуан и Ян-гуйфэй. – Мин-хуан – имя императора Сюаньцзуна (712—755), который так увлекся своей наложницей Ян-гуйфэй, что забросил все дела, в результате чего вспыхнул мятеж Ань Лушаня (в 755 г.); Сюаньцзун отрекся от престола, а Ян-гуйфэй покончила с собой по требованию приближенных императора, считавших ее виновницей всех бед.


[Закрыть]
Прекрасней наша яркая любовь
Шиповника, что вырос на песках!
Любовь, любовь! Ты вся моя любовь!
Любовь, любовь! Любовь, моя любовь!
 

– Чхунхян, пройди туда! Дай посмотреть, как ты уходишь! А теперь иди сюда. Хочу увидеть, как ты приходишь! Улыбнись и пройдись мелкими шажками, дай полюбоваться твоей походкой! Мы встретились с тобой в любви! Запрятать бы нашу судьбу, но куда? Любовь родилась еще в прошлой жизни, и после смерти она не исчезнет! Вот чем ты станешь, когда умрешь.

 
Ты умрешь и станешь знаком в книге,
Иероглифом земли и мрака,
Будешь знаком женщины и девы.
Я умру и тоже знаком стану,
Иероглифом небес и света,
Буду знаком сына и мужчины.
К знаку девы сына знак припишут,
Знак «любовь» из двух частей составят —
В нем мы снова встретимся с тобою.
О моя любовь, моя родная!
Ты умрешь – тогда ты вот чем станешь:
Ты умрешь и ты водою станешь.
Но водой серебряной стремнины,
Водопада, голубого моря,
Чистого ключа, ручья как яшма
Иль рекой широкой ты не будешь.
Тьмы и света родником ты станешь,
Неизменно, вечно полноводным,
Даже в семилетнюю засуху.
А когда умру я – стану птицей.
Но не буду птицею-кукушкой,
Журавлем лазоревым и белым,
Синей птицей и тайфэн чудесной,
Жившими при древних государях, —
После смерти селезнем я стану,
Неразлучным со своей подругой.
Как взлечу над родником лазурным, —
Знай, что это я опять с тобою,
О моя любовь, моя родная!
 

– Нет, не хочу я этого!

– Тогда ты будешь вот чем!

 
Ты не будешь колоколом в Кёнчжу,
Ты не будешь колоколом в Чончжу,
Колоколом в Сондо ты не будешь.
Колоколом станешь ты в Чанъане,
Я же – колокольным молоточком.
А когда ночной порой созвездья
В тридцати трех небесах заблещут,
Три костра на Чильмасан погаснут,
На горе Намсан огни потухнут, —
В первый раз тут колокол ударит.
Каждый раз, как донесется «тэн! тэн!»,
Люди, голосу его внимая,
Только звон услышат колокольный;
Нам же он совсем другое скажет:
Тэн-Чхунхян и тэн-Моннён ждут встречи,
О моя любовь, моя родная!
 

– Нет, не хочу!