Текст книги "Туда и оттуда"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Если вы направляетесь к горам, то почему вы идете не по дороге? – подозрительно спросил Торн. – По лесу гораздо дольше.

– Мы... нам нужно было оторваться от погони, – ответил Майк.

– Наши дозорные не видели в лесу никого. Если за вами кто-то гнался, то где же он?

– Наверное, улетел, – хмыкнул Мор.

– Как это – улетел? – не поверил Руэн. – За вами гналась птица?

– Ага, птичка такая маленькая – Курон Вульгарис, высказалась Инка.

Вельты странно переглянулись, а Майк и Гил одновременно ткнули Инку локтями в бока. После недолгой паузы Торн спросил:

– Курон, значит? А ну-ка, поподробнее.

По его тону было понятно, что Курона здесь не любят.

Гил красочно расписал появление Курона в небесах верхом на птеродактиле и свои безуспешные попытки расстрелять оного птеродактиля из лука. После этого рассказа атмосфера заметно потеплела. Потом вельты поинтересовались, чем приключенцы так насолили Курону. В ответ последовал рассказ о побеге из аквитанской тюрьмы – без колдовских подробностей, впрочем. Излагала сию повесть Инка, и в ее изложении вышло нечто похожее на рассказ о побеге герцога Бофора из Венсеннского замка. Соотношение с реальными событиями было примерно такое же, как в романах господина Дюма. Впрочем, Инка ухитрилась не запутаться в мелочах и не приврать без необходимости, поэтому получилось довольно правдоподобно. По крайней мере, вельты поверили. Или сделали вид, что поверили – Инку сильно смущал непроницаемый вид Рионах, той самой женщины в синем бардовском плаще, со скифской внешностью. Утешало одно – Руэн и Торн не догадались расспросить невольных гостей по отдельности каждого. Уж тогда-то точно выплыли бы на свет многочисленные нестыковки, потому что наши герои так и не догадались до сих пор договориться о дезинформационной версии, и теперь с интересом узнавали о собственных подвигах.

В ходе дальнейшего разговора выяснилось, что Курон нагадил и здесь: пытался развязать войну с антами, рылся в курганах, искал там чего-то, был застукан на месте и с позором выпнут.

– А что за курганы? – поинтересовалась Тайка.

В ответ последовал вдохновенный монолог Руэна об истории вельтского народа, о "восстановлении памяти", которой он занимался, о поисках наследия предков...

– Ведь раньше эта страна была процветающей, люди владели забытыми ныне знаниями и умениями, – рассказывал он. – Представляете, в одном кургане мы нашли древнее итилийское серебро!

– Этелийское? – недоверчиво переспросил Эйкин. – Откуда?

– Да нет, итилийское, – ответил Руэн. – Раньше эта страна называлась Итилия.

– А-а... – протянул гном. – А наше древнее царство находилось в Этелийской долине. Там выплавляли колдовское серебро. А потом появились драконы...

И тут послышался оглушительный треск. На совесть сделанные ворота – не всякий таран возьмет – выгнулись внутрь и рухнули. Волна горячего воздуха прокатилась по городищу. И во двор вполз дракон чудовище из легенд и сказок во плоти и облаке дыма. Все дружно бросились наружу, соблюдая порядок и спокойствие. Через каких-то полторы минуты перед воротами выстроилась шеренга стрелков и щитоносцев с длинными копьями. Следом за хозяевами выскочили и наши герои.

– Немедленно отпустите моих друзей, вы, жалкие ночные шпионы! – раздался шипящий голос. Дым окутал весь двор.

– Явился! – воскликнул Гил. – Нашел время!

Инка и Эйкин со всех ног кинулись к Угольку – убеждать его, что их вовсе не взяли в плен и ничего такого с ними не произошло. Уголек подозрительно оглядел выстроившихся в боевой порядок вельтов строй, ощетинившийся копьями и самострелами, рвущихся в бой псов. Потом хмуро спросил:

– А чего это они... с оружием? Я ведь пока никого не трогал!

Из строя вельтов вышел Торн. Не спеша, но и не выказывая страха, он подошел к приключенцам, стоящим рядом с драконом.

– Это ваш дракон? – сказал он, делая ударение на слове "ваш".

Уголек зашипел, как рассерженный кот, и тоном старого склочника ответил:

– Я ничей дракон. Я – свой. А это – мои друзья!

Торн обошел вокруг дракона, оглядывая его с целью оценки боевых качеств. Уголек недоверчиво следил за ним.

– А ворота зачем вынес? – строго спросил Торн, останавливаясь прямо перед мордой дракона.

– Так они закрыты были, – невинным тоном ответил Уголек. Если б открыты, я бы просто вошел и поинтересовался...

Напряженная обстановка разрядилась хохотом. Смеялись все. Просмеявшись, Торн сказал:

– Ну, раз ты уже вошел и поинтересовался, то не продолжить ли нам нашу беседу?

Все возвратились к делам, прерванным нежданным вторжением. Уголька в наказание за разгром приставили стеречь то, что осталось от ворот. Он свернулся в проломе, подобрав крылья и хвост, и уставился в темноту снаружи, время от времени любопытно косясь на происходящее внутри городища и на собак, которые бродили, не приближаясь к нему вплотную. Наши друзья вернулись в разговорный закуток.

Правда, Мор ухитрился до него не дойти и остаться в зале. Да и допроса больше не вышло. Рионах явно хотела бы поговорить не с Инкой, которая врала с искренним вдохновением, не с изобретательным на дезу Гилом или хитроумным Майком, а с Тайкой или, допустим, с Ари. Но приключенцы вовремя это заметили и пресекли. Тем более что Тайка уже с большим интересом прислушивалась к доносившейся из зала песне. Красивый женский голос пел:

Не избыть несчастья мне

Милый мой уехал.

На серебряном коне

За неверным эхом.

Я его ждала-ждала,

Очи проглядела,

Угли все пожгла дотла,

Хлеб до крошки съела.

Дом мой пуст и одинок,

Где ты, миленький дружок,

Воротись к своей Элейне,

Вновь ступи через порог!

Никого – в ответ лишь ветер

Дунул и затих.

Милый странствует по свету,

Он в краях чужих.

Свечку белую зажгу.

Чтоб спалить свою тоску.

И поставлю на окошко

Плакать больше не могу.

Дом замкну я на замок,

Чтоб никто войти не смог,

И сама уйду бродяжить

Без путей и без дорог.

В наступившей тишине было слышно, как звякнула гитара, и голос Мора произнес:

– Ну ладно, чего уж там!

Он немного позвенел струнами, подстраивая их – что поделать, деревяшка она и есть деревяшка, даже с волшебными серебряными струнами. Инке с ее места было хорошо видно, как Мор по обыкновению воздел очи горе, как будто на закопченных потолочных балках была написана та самая первая строка, которую он забыл. Но уж в этой песне он ни слова не забыл.

Когда златые дерева

Обнимет юная листва,

Когда поднимется трава

Среди камней,

Когда восход моей звезды

Окрасит небо золотым,

Когда истает ночь, как дым,

Приди ко мне.

Приди ко мне

через тьму и мрак востока,

Приди ко мне

через бездну лиг, через пропасть лет,

Приди ко мне...

Когда слезой падет роса,

И, родственна твоим глазам,

Лазурь очистит небеса

От злых теней,

Когда разбудит чащу рог,

И в ножнах запоет клинок,

И новым битвам грянет срок

Приди ко мне.

А через некоторое время Руэн, Торн и Рионах заняли свои места во главе длинного стола, пришельцев усадили на почетные места и последовало нечто вроде посиделок. Разумеется, Майк, Дракон и Гил сразу же ввязались в специфически военные разговоры, Ари ухитрилась выцепить кого-то из Руэновых "археологов" и расспрашивала его о стиле и технологии создания итилийских "фенечек", рисуя что-то кончиком стилета прямо на столе, а Тайка уселась поближе к Мору и извлекла из футляра флейту.

Но первой – видимо, по обычаю – взялась за арфу Рионах. У нее был резковатый, не очень сильный голос, но все недостатки искупала искренность исполнения. Нет, жена Руэна недаром носила синий плащ!

Поднимем чаши за тех, кто чаш уже не поднимет,

Поднимем чаши за тех, кто чашу испил до дна,

Поднимем чаши за тех, кого сия чаша минет,

Но прежде всего – за тех, кого не минет она.

Поднимем чаши за тех, кто славы не убоялся,

Поднимем чаши за тех, кто силу имел любить,

Поднимем чаши за тех, кто смерти в лицо смеялся,

Но прежде всего – за тех, кто не боялся жить.

Поднимем чаши за то, чтоб жалость в нас не остыла,

Поднимем чаши за то, чтоб мы умели щадить,

Но прежде всего – за то, чтоб мы ничего не забыли

И не могли простить того, что нельзя простить.

Поднимем чаши за честь и доблесть недругов наших.

Поднимем чаши за то, что, если пробьет наш час,

Пусть кто-нибудь и за нас поднимет полную чашу,

И нас добром помянет, и выпьет до дна за нас.

Видать, у вельтов не было обычая пить круговую чашу, но когда замолк последний аккорд, все выпили. После минутного молчания Рионах обратилась к темноволосой девушке в таком же синем плаще, сидевшей рядом с ней:

– Спой нам, Элейн-Кейлин!

Давно ли цвел зеленый дол

И лес шелестел листвой,

И каждый лист был свеж и чист

От влаги дождевой?

Это она пела ту печальную и простую песенку. Странная, неаквитанского вида лютня пела под ее тонкими пальцами, и Тайка не выдержала и поднесла к губам флейту.

Где теперь этот рай?

Лесная глушь мертва.

Но скоро май придет в наш край

И зашумит листва.

Здесь вступил глубокий мужской голос – Руэн!

Но ни весной, ни в летний зной

С себя мне не стряхнуть

Тяжелый след прошедших лет,

Печаль и седину.

Два голоса, чистый и сильный женский и чуть хрипловатый мужской, сливались в чарующе простой мелодии.

Под старость краток день,

И ночь без сна длинна.

Но дважды в год к нам не придет

Счастливая весна.

За песнями печальными последовали более веселые. Руэн и Торн сели поближе друг к другу и после первых же двух строк к ним присоединилась чуть ли не вся вельтская дружина:

Мы косари, и славен будь наш труд!

Где мы прошли, остались у дороги

Те кузницы, где косы нам куют,

Те травы, что упали нам под ноги.

И мы пришли напиться из ручья

И смыть его водою капли пота.

И радостная песня соловья

Нам лучшая награда за работу!

Звени, коса, пока роса!

Пока синеют небеса!

Затянем туже пояса

Звени без устали, коса!

Но если грянет колокол в ночи,

И вороны слетят на наше поле,

Мы переплавим косы на мечи,

И те, кто к нам пришел, узнают горе.

Окончив бой, напьемся из ручья,

Его водою смоем капли крови,

И радостная песня соловья

Нам утешеньем будь за слезы вдовьи.

Покуда наши травы высоки,

Покуда наши души не на воле,

Звени, коса, на поле у реки,

Звени, коса, пока роса на поле!

Уже довольно поздно ночью Гил, которому не спалось, вышел подышать свежим воздухом. На крыльце он заметил фигуру, притаившуюся у стены.

– Тьфу, напугал! – полушепотом воскликнула Инка.

– А ты чего здесь делаешь?

– Наблюдаю. Эта Рионах просекла, что мы главное скрыли. А она друид, чует мое сердце. Так она сейчас пошла вон туда, – и Инка указала на проход между стеной и длинным домом.

– Пойти, что ли, посмотреть? – задумчиво сказал Гил.

– А давай!

Там оказалось что-то вроде святилища. Двери были открыты, и на утоптанную землю ложился отблеск огня. Против света силуэт Рионах казался вырезанным из ночной тени. Она стояла лицом к огню и что-то держала в руках. Инке показалось, что в святилище есть еще кто-то, но она ничего толком не разглядела. Рионах тихо запела:

В чреве серого дня заворочался гром

Слишком пошлый реквием после боя.

Что ты делаешь здесь с одиноким мечом?

Ты исполнил свой долг – уходи же, воин.

Здесь ни жизни, ни смерти, ни мира, ни битв.

Ни великих врагов, ни великих героев.

Здесь никто не услышит твоих молитв

Боги бросили нас. Уходи же, воин.

Лай бешеных псов, вой черных волков,

Слаще смеха гиен и шакальего воя.

Ты чужой на пиру довольных скотов,

Что остались в живых – уходи же, воин.

Стала грязью кровь, стала гнилью вода,

А глазницы душ забиты золою.

Но пока в небесах хоть одна есть звезда,

Этот мир еще жив. Уходи же, воин.

Знаю, трудно бросать тех, с кем был ты в боях.

Знаю, стоит один много меньше, чем двое.

Но последняя битва здесь только моя.

Ты не выстоишь в ней. Уходи же, воин.

Она подняла над головой руки, блеснул металл, и огонь разом угас. Пристыженные, словно подсмотрели что-то чужое и очень личное, Инка и Гил тихонько вернулись обратно. Рассказывать об этом не стоило, потому что кому же понравится, что чужаки увидели запретный обряд. А в том, что это был обряд, Гил и Инка не сомневались.

Высоко в небе сияла Вега. Вся земля была объята сном, и только часовые на стенах вглядывались во тьму. В проеме ворот чернел силуэт спящего без задних ног Уголька, который сладко посапывал во сне и иногда выпускал струйку-другую пара из рдеющих ноздрей.

Над городищем витало облако снов. Принцу Руэну снилась диадема работы древних итилийских мастеров, которую он непременно найдет в обнаруженном вчера кургане. Торну снилась пограничная стычка с антами, которая случилась в прошлом году, только у всех антов были почему-то под седлом пупырчатые твари вроде ящериц. Майку снился меч – обнаженный клинок лежал на каменном алтаре. Дракон (Мишка, а не Уголек) во сне летел, расправив крылья, над землей, догонял электричку и приземлялся прямо на платформу. Инка читала толстую книгу, в которой было написано что-то очень важное, и страшно боялась забыть прочитанное, когда проснется. Зайка так закуталась в свой спальник, что ни один сон не сумел до нее добраться. Мору снилось, что он сидит за столом, перед ним стоит кувшин доброго эля, а рядом сидит почему-то его собственная гитара и укоризненно качает грифом. Элейн-Кейлин... а не все ли вам равно, кто там садился на белого коня в ее снах?

На рассвете Гил растолкал Дракона, и вдвоем они плескались у колодца, когда к ним подобрался Уголек и жалобным полушепотом сказал:

– Я есть хочу!

– Так, – Дракон сощурился. – И чем тебя кормить?

– Мя-ясом, – облизнулся Уголек. – Барашка бы...

– Что ж ты сразу не сказал? – укорил его Гил. Правду сказать, никто из приключенцев до сих пор не подумал о прокормлении дракончика, и теперь Гилу было очень неловко.

– А я раньше не хотел. Мы редко едим, – виновато сказал Уголек.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – утешил его Гил.

Когда Торн понял, в чем дело, его разобрал смех. Отсмеявшись, он подозвал одного из своих воинов и приказал привести из свинарника боровка пожирнее. Когда же Инка попыталась вручить ему деньги, он ее просто не понял. Рионах взяла с ее ладони серебряную монету, внимательно рассмотрела, потом спрятала к себе в поясную сумку, а остальное велела убрать.

На совесть откормленного кабанчика Уголек утащил в самый дальний угол и уселся там завтракать в окружении здешних собак. Надо так понимать, что и им чего-то перепало. По крайней мере Барри был сыт и доволен.

Чуть попозже Торн с непроницаемым видом сообщил приключенцам, что, посовещавшись со знающими людьми – Гил и Майк покосились на Рионах – он решил отпустить их идти своей дорогой. Более того, им дадут подробную карту и кое-что еще. Это было уже совсем неожиданно. Торн ни словом не упомянул вынесенные Угольком ворота и прочий ущерб. Потом вперед вышла Рионах, остановилась перед Майком и сказала:

– Прими на прощанье дар. Древнее то оружие и священное. Тому, кто идет сражаться со злом, оно не откажет в помощи.

Откуда-то в руках ее оказалось копье вроде кавалерийской пики, с сияющим наконечником, украшенным самоцветами. Майк с несколько растерянным видом принял оружие и изобразил нечто вроде поклона, на некоторое время потеряв дар речи. Благодарственное слово сказал за него Гил, опознавший в копье тот самый предмет, который Рионах заклинала накануне. Потом Руэн протянул Дракону на совесть сработанный боевой ошейник с серебряными пластинами:

– Это для твоего пса, – сказал он.

– Благодарю, – ответил учтивый Дракон. – Но нечем мне отдарить.

Руэн махнул рукой – не о чем, мол, говорить. Сами ведь силой привели в гости – надобно и вознаградить за беспокойство.

Ари приметила, что Мор скрепил свой плащ новой пряжкой серебряной, с изящным причудливым узором, вроде как на украшениях вельтов. Не иначе, за песни подарили. Ари не сомневалась, что подарок был из женских рук – и здесь поклонницы завелись!

В обычае вельтов было провожать гостей песней. Элейн принесла арфу Рионах, и от первых же аккордов забились сердца, загорелись глаза воинов, ибо то была предбитвенная песнь хунну, кочевников Вечной Степи, от которых вела род Рионах:

Эй, мечи точите на камне!

Пейте кровь из священной чаши!

Злобным духом факела пламя

На клинке обнаженном пляшет.

Гарью дышит бешеный ветер,

На холмах раздувая огни.

В мир несутся посланники смерти,

Волк и Ворон – звери Войны.

Эй, вокруг костра пляшите,

Как невест, клинки ласкайте!

Мы родились для пляски битвы,

Мы родились для песен стали.

Мы не знаем иной молитвы,

Нам не надо богов иных,

Чем рожденные чревом битвы

Волк и Ворон – звери Войны.

Наши знаки – Огонь и Полночь.

Наше знамя – пожара пламя.

Мы бросаемся в битву с воем

Мы воители Волчьей Стаи.

Нет судьбы для воина выше,

Чем в сраженье окончить дни.

Пусть же наше слово услышат

Волк и Ворон – звери Войны!

Мы пойдем на врагов как ветер,

Мы пройдем через них как пламя!

Кровь на льду не изменит цвета,

Сталь в крови останется сталью

Так своей не изменят клятве

Сыновья Багровой Луны,

Так своим не изменят братьям

Волк и Ворон – звери Войны.

Так пируй же сегодня, воин!

Завтра наше настанет время!

Завтра крови напьется Ворон,

Завтра волчье пирует племя!

Если в пламени погребальном

Ты уйдешь в чертоги Луны

Пусть восславят тебя на кургане

Волк и Ворон – звери Войны!

По правде говоря, Майк был невысокого мнения о своих музыкальных способностях, но петь тем не менее любил, хотя и не злоупотреблял. Разве что так, за компанию. Вот и теперь он взял гитару у поморщившейся Тайки не ради того, чтобы блеснуть. Просто нужно было что-то сказать на прощание, а говорить такое Майк не то чтобы не умел – просто в наше время никто не знает, как и что говорить при расставании, да и когда кто знал? И то слава богу, что иногда можно просто спеть.

И как всегда, на первой же строке Майк споткнулся, но героически начал снова:

Налейте на прощанье чашу мне!

Я не оставлю ни глотка на дне.

В далекую дорогу, по которой нет возврата,

Я отправляюсь на лихом коне.

Пусть черный волк у стремени бежит,

Пусть черный ворон за плечом летит,

Серебряной подковой в небесах веселый месяц

Удачу обещая мне, горит.

Мой меч не заржавеет не стене!

Судьба еще подарит битвы мне.

Как знамя, разметал по небесам полынный ветер

Закат в кроваво-яростном огне.

Примчится смерть на черном скакуне

И, как сестра, протянет руку мне.

Холодный лунный луч дорогой упадет под ноги

И в небеса мы повернем коней.

Налейте на прощанье чашу мне!

Я не оставлю ни глотка на дне.

В далекую дорогу, по которой нет возврата,

Я отправляюсь на лихом коне.

В последний раз поднялись полные чаши, в последний раз встретились взгляды, сказаны были последние слова. И все – скрылось из виду вельтское городище, пограничная застава. Вперед, навстречу судьбе!

x x x

Несколько дней спустя путники достигли предгорий Кайната. Впереди был еще долгий путь, и Майк счел, что недурно было бы разведать обстановку. Тем более, что в стороне было какое-то поселение. Туда отправили Мора (певцу всюду дорога открыта), Ари (пусть посмотрит зорким оком) и Керри (на всякий случай).

Остальные расположились в тени небольшой березовой рощицы. Тайка что-то наигрывала на гитаре. С тех пор, как она обрела вечносеребряные струны, гитару свою она нежно обожала и носилась с ней, как курица с яйцом. Гил разлегся на травке и любовался облаками.

Внезапно он издал странный какой-то возглас и вскочил.

– Опять Курон летит, братцы! – сообщил он. Действительно, в небе показалась зеленая тварь, тот самый птеродактиль, на спине которого сидел некто в черно-багровых одеждах.

– А надоел он мне! – сказал Дракон. – Летает тут и летает.

– Высоко, – с сожалением сказал Гил. – Не достану. Да и не берет этого паршивца стрела.

– А если копьем? – спросила Инка.

– Кидать ты будешь?

– Да зачем кидать, когда у нас дракон есть. Уголек, давай попробуй, а?

Уголек задумчиво выгнул шею, посмотрел на кружащегося в вышине птеродактиля и вздохнул. Из ноздрей вырвался язычок пламени.

– Он огненными шарами кидаться станет, – сообщил он. – Я пока еще к нему подберусь...

– И не надо! – воскликнул Майк, единственный во всей компании умевший обращаться с таким копьем. – Сделаем так: ты взлетишь повыше, пройдешь точно над ним, медленно, насколько сможешь, а я метну в него копье.

Майк показал жестами, как это будет, и Уголек согласно кивнул. Майк схватил копье и уже собрался забраться на спину дракона, как вдруг Уголек сообразил.

– Доспех сними. Он тяжелый.

– О, черт!

Майк стал спешно разоблачаться, Гил и Тайка бросились ему помогать и усердно мешали друг другу, пока Гил не шуганул ее. Уголька можно было понять – "ибо тяжел был покойный воитель Боромир", да и доспех его весил немало. В одной рубахе и джинсах, с копьем в руках, Майк выглядел весьма живописно. Уголек приподнялся, развернул полыхнувшие золотом крылья, с натугой подпрыгнул и стал набирать высоту. Птеродактиль противно квакнул и чуть снизился. Его хозяин совершенно не опасался маленького дракона, и не сразу заметил, что на спине у того восседает воин с хорошим копьем. Уголек тем временем плавно развернулся и набрал высоту.

– Грамотно идет, – сказал Гил, прикрывая глаза ладонью.

Уголек заходил на птеродактиля со стороны солнца, замедляя ход. Белая фигурка у него на спине примерилась и метнула копье с ослепительно блестящим наконечником. Копье попало твари в шею, и она нелепо забила крыльями, пытаясь выровняться, но свалила на крыло и стала снижаться. Уголек сделал плавный разворот и тоже пошел вниз – как-то слишком быстро и неровно. Над самой землей он выровнялся и тут же плюхнулся на пузо, забив крыльями и отчаянно тормозя хвостом. Майк не удержался на его спине и кубарем скатился наземь. Уголек пропахал здоровенную борозду и замер, распластавшись по земле.

– Уголек! – заорала Тайка, кидаясь к дракону. – Уголек, что с тобой?

Эйкин бросился следом, бормоча про себя:

– Да неужто ранили тебя, бедного? Уголек, а Уголек? Ты чего?

– Устал я, – приоткрыв один глаз, сказал дракон. – И, это, по грязной земле... животом...

Майк, отплевываясь и отряхиваясь, выбрался из кустов.

– Ну, как, сбил я его?

Тут только все вспомнили про Курона и обнаружили, что он рухнул вместе со своей пташкой, причем пташка уже не подавала никаких признаков жизни, и, кажется, медленно растекалась, как дохлая медуза на камнях. Курон же направлялся к ним.

– Ну надоел он мне, – простонал Дракон. – Барри!

Барри встал по стойке смирно. Курон шел прямо к ним, сжимая свой магический посох.

– Ой, что-то будет, – сказала Инка.

– Опять вы попались на моем пути! – грозно сказал Курон. Дважды вы уцелели, но теперь вам пришел конец. Да обратится в камень все, что принадлежит Фэери!

И он поднял свой посох, кристалл которого зарделся зловещим пламенем.

– Народ, бежим! – воскликнула Инка, сообразив, что в камень в принципе должно обратиться все, вплоть до одежды. Однако она споткнулась о лапу Уголька и растянулась в пыли. Уголек прикрыл ее крылом и лениво поднял голову.

– Олакрез, – прошипел он и выдохнул сгусток пламени и дыма прямо на Курона. Когда дым рассеялся, ошеломленные приключенцы увидели, что Курон застыл в странной позе, подняв посох и выставив вперед левую руку. И весь почему-то порыжел.

Эйкин подошел к нему, постучал рукоятью секиры по плечу, по лбу и объявил:

– Гранит! Правда, плохой. Но лет двести простоит.

– Ни фига себе! – Инка выбралась из-под драконьего крыла. Уголечек, это ты его?...

– Не. Я, это, только помог. Мой дедушка всегда говорил, что магические поединки – дело дурное, а потому употреблял только одно заклинание, но зато на все случаи жизни, – важно пояснил дракон. – И меня научил. У него целая галерея была из этих, охотников за сокровищами, которые сами себя заколдовали.

– Так это что – зеркальный щит был? – догадался Майк, который понимал толк в игровой магии.

Уголек опять прикрыл глаза и томно вытянул шею. Тайка потрепала его под подбородком, и дракон чуть не замурлыкал.

– Умница, Уголечек, умница, – приговаривала она.

Барри тем временем обошел вокруг статуи Курона, обнюхал, посмотрел на хозяина и решительно задрал ногу. Раздавшийся смех его ничуть на смутил, поскольку пес сознавал, что делает праведное дело.

– Может, его в столицу отволочь? – предложил Гил. – Будет украшать собой дворец: имперский советник при исполнении обязанностей.

– Ну ты загнул! – отозвался Майк. – Он же тяжелый.

– Так что, здесь бросать, что ли?

– Да пусть себе стоит. Жалко, что ли? – и Майк пошел за своим копьем, которое так и торчало в останках сбитой им твари.

– А кстати, где наши горе-разведчики? – спохватился Дракон.

– Да вон идут, – указал Гил.

Действительно, через луг шли три фигуры в черных плащах, и у одной угадывалась гитара, этим плащом укрытая. Майк вернулся, держа копье на весу и оттирая его пучком душицы.

– Ну и воняет же, – сообщил он. – Все в лужу растеклось, один скелет остался, да и тот уже почернел. Пошли, что ли?

– А этого, Курона, так и оставим? – не унималась Тайка.

– Да Тху на него, – не выдержала Инка.

– И аминь, – добавил Гил.

– Эй, что у вас тут произошло? – закричал еще издали Мор. Кого это Уголек гонял?

– Раньше надо было приходить, – ответила Тайка. – Мы тут мага победили.

– Мы пахали, – прокомментировала Ари. – Ну никак нельзя их одних оставить, вечно во что-нибудь влипнут.

– Во что-нибудь очень вонючее, – поморщился Керри, шмыгнув носом.

– В партию, наверно, – предположил Мор.

11. Вот тебе, дружок, и танк... или Many Meetings

Ты сам себе маньяк, ты сам себе певец...

Тэм Гринхилл, "Гимн маньяку"

С женщиной я драться не могу!

Маруся, известный стеб

Гибнут стада,

Родня умирает

И смертен ты сам,

Но знаю одно,

Что вечно бессмертно:

Умершего слава.

Старшая Эдда, "Речи Высокого"

Там любят жечь и вешать,

Там жить живет и нежить...

стеб казанских феанорков

Гремя броней, сверкая блеском стали,

Пойдем мы все в стремительный поход,

Когда на бой пошлет могучий Сталин,

И сам в атаку войско поведет!

По мотивам старой песни

[В этой адвентюре наши герои встречаются, наконец, с восьмым пришельцем, то есть со страшным "танком в магическом фулл-плэйте" и приобретают признаки романтических героев, а потом встречаются с Безумным Скальдом и бронированной фалангой...]

Теперь с разведкой не было проблем. Уголек сажал себе на спину Тайку, которая была меньше и легче всех остальных, и летел себе. Уже вечерело, когда Уголек и Тайка отправились на разведку к Башенному Ущелью.

Вернувшись, Тайка закричала еще с драконьей спины:

– Там солдаты идут, прямо к нам! За холмом...

Уголек подождал, пока Майк и Дракон снимут ее и поставят на землю, и сказал:

– Там эти, ледяные солдаты. Их железо не берет. Только они сами по себе днем ходить не могут, обязательно с ними маг должен быть.

– Худо дело, – пробормотал Гил. – Однако поглядим. Ты про них еще что-нибудь знаешь?

– Не-а, – и он утомленно положил голову на лапы.

Майк подумал и командным тоном сказал:

– Парни, облачайтесь и вооружайтесь. Уголек, ты остаешься здесь с девчонками. Эйкин, ты тоже.

– А магия? – хором заявили Ари и Инка.

– Вы что, по фазе съехали – в драку лезть? – возмутился Дракон.

– А у тебя давно уже крыша поехала, – не осталась в долгу Ари. – Не то уже сообразил бы, что у нас тоже оружие есть. А вдруг их мечи не берут? Солнце еще есть, я их зеркальцем могу застопорить.

Майк тяжело вздохнул. Он до смерти не любил, когда девицы начинали маньячить с оружием. Но в словах Ари был резон, и согласиться пришлось.

Два отряда встретились на вершине холма. В одном было пять разнокалиберно вооруженных воинов и две девицы даже без доспехов. В другом – два десятка ландскнехтов с совершенно одинаковыми невыразительными лицами и механически-ловкими движениями. Глаза у них были мертвые, как стоячая вода в луже. Их начальник был с ног до головы завернут в черный плащ и шел рядом со строем.

Наши герои приготовились драться. Гил натянул лук, Керри поднял свой арбалет. Ари пристроилась слева от него со стрелами в руках.

Завидев их, солдаты развернулись в двойную цепь и пошли в наступление, а начальник откинул капюшон и поднял руки. Парни ахнули – это была девица. Рыжие волосы запылали в закатном свете.

– А вот и танк приехал, – слишком спокойно сказала Ари. – И магических пойнтов немеряно.

– Да какой же это танк? – растерянно проговорил Майк. – Это же Эллен!

– Ни фига себе! Так вот кто... – договорить Инка не успела.

Дама в черном подняла обе руки и прямо под ноги Майку ударила молния.

– Лена-а-а! – закричал он, пытаясь скинуть шлем. Конечно же, она не могла узнать их в воинском облачении, да и просто ей могли внушить что угодно. – Лена!

Меча он так и не бросил, ремешки не поддавались, а она уже снова подняла руки. Бледное лицо с невероятно огромными темными глазами, медные кудри рассыпались по плечам, черный плащ бьется за спиной, хотя ветра и нет – картина до жути прекрасная. Дракон подхватил брошенный Майком щит и рванул вперед, пытаясь его прикрыть. Гил все же выпустил стрелу – она свистнула над плечом одного из ледяных воинов, которые все так же медленно приближались.

– Майк! Назад! – крикнул Гил и снова выстрелил. Пронзенный стрелой насквозь, солдат продолжал идти вперед.

Инка рванулась вперед, следом за ней – Ари.

– Слову – пылать и гореть, в битве нести смерть! Слову стрелой стать, дух из тела изгнать! Слову – метко разить, жизни порвать нить! – выкрикнула Инка срывающимся голосом и поняла, что это заклинание она видела во сне на страницах книги – в ту ночь, когда они были в вельтском городище. Синий камешек на хайратнике вспыхнул, и ледяные воины стали один за другим останавливаться и как бы таять.

Но Ари не успела. Не было второй молнии – только вспыхнули ослепительным блеском на миг клинки в руках странников. Дракон вдруг остановился, бросив меч, и затряс рукой. Мор с криком боли выронил шпагу, но тут же подхватил ее левой рукой. И тут вперед вылетел Керри. Он крутнулся на месте, завихрился смерч, состоящий из плаща и дорожной пыли. И с ушераздирающим боевым мявом черный кот прямо с земли взвился на плечи Черной Дамы и вцепился в ее рыжие волосы. Третий ее удар пришелся в пустоту. Майк бросился вперед, сам не понимая к кому на подмогу, но все уже кончилось. Лена – явно в полуобмороке – мягко осела на землю. Только тут Майк вложил меч в ножны и почувствовал, что ладонь жжет нестерпимо. Он не мог понять в чем дело, пока не задел рукояти меча левой рукой – она была почти раскалена. Ари достаточно было одного взгляда на его руку.

– Инна! Аптечку!

Но Инка сидела на земле, обхватив руками голову, и не отзывалась. Так что пострадавшими занялся Гил. Керри – все еще в кошачьем облике – отошел в сторонку и принялся демонстративно выкусывать когти.

– Мужчины! Воины! Впятером на одну женщину! Герои! выкрикивала Эллен, захлебываясь слезами. Она стояла посреди дороги на коленях и метала очами молнии гнева – безвредные для физического здоровья, но язвившие дух. По крайней мере, Майк, вырвав обожженную до волдырей ладонь из рук Гила, поспешил к Лене и попытался как-то успокоить ее, стал что-то объяснять, но добился только того, что все молнии пришлись на его лохматую голову.