Текст книги "Сказки и легенды Бенгалии"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанр:
Мифы. Легенды. Эпос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Послесловие
Эта книга – первая попытка издать на русском языке сборник бенгальских сказок и преданий.
Бенгальцы – один из крупнейших народов Южной Азии. До 1947 г. можно было сказать: «один из крупнейших народов Индии», но теперь такое утверждение прозвучало бы не вполне корректно. На той части Земли, которая до 1947 г. без какой-либо двусмысленности называлась Индией, теперь расположены три самостоятельных государства: Республика Индия (которую часто называют просто «Индия»[144]144
Слова «Индия» и «индийский» употребляются здесь в традиционном смысле, т. е. относятся ко всему Южноазиатскому субконтиненту. Крупнейшее современное государство Южной Азии будет называться его официальным именем – Республика Индия.
[Закрыть]), Народная Республика Бангладеш и Исламская Республика Пакистан. Бенгальцы живут в двух из них, а именно в Бангладеш (где они составляют подавляющее большинство более чем стомиллионного населения) и в Республике Индии (где их не менее семидесяти миллионов, в основном проживающих в штате Западная Бенгалия). По числу говорящих на нем бенгальский язык входит в десятку крупнейших языков мира.
Всего в Южной Азии лингвисты насчитывают несколько сотен различных языков. Правда, большая их часть – это языки малых народов и племен, однако и достаточно много развитых литературных языков – около тридцати, т. е. примерно столько же, сколько в Европе за пределами СССР.
И по другим параметрам своего культурного многообразия Южная Азия вполне сопоставима с Европой. Но эти два субконтинента Евразийского материка существенно различаются между собой в плане политической истории.
Наибольшей степени политического единства Европа достигла в древности, в эпоху Римской империи. Греко-римское наследие было и остается основой европейской культурной общности, хотя в новое время здесь восторжествовал принцип «национального» государства. В нынешней Европе большинство народов живет в рамках «национальных», т. е. этнически более или менее однородных, государств, в каждом из которых существует свой, самобытный вариант общей для всех них европейской культуры.
В Южной Азии в отличие от Европы политическое единство более характерно для нового времени. Правда, и в древности империя Маурьев при императоре-буддисте Ашоке (III в. до н. э.) распространила свою власть на большую часть субконтинента. Но затем лишь в XIV в. н. э. мусульманским завоевателям (делийским султанам) удалось повторить достижение Ашоки. Несколько позже империя Великих Моголов в период своего наивысшего могущества (в конце XVII – начале XVIII в.) вновь объяла почти весь субконтинент. В XVIII–XIX вв. из обломков империи Великих Моголов британцы сложили свою индийскую империю. В XX в. ее наследниками стали сначала два, а потом, как уже сказано, три независимых государства.
Поэтому в Южной Азии культурная самобытность отдельных народов (этносов) складывалась и развивается в основном в рамках «супраэтнических» государственных образований. Бангладеш – единственное государство Южной Азии, которое однородностью своего этнического состава похоже на «нормальное» европейское государство. Но в Бангладеш проживает не более 60 % всех бенгальцев.
Культурная самобытность Бенгалии начала складываться примерно тысячу лет назад: во времена буддийской династии Палов (VIII–XII вв.) и индусской династии Шенов (или Сенов (XII–XIII вв.)). К эпохе Палов относятся древнейшие памятники бенгальского языка, буддийские стихотворения-песни «Чарья-гити» (датируемые X–XII вв.). В эпоху Шенов в Бенгалии расцвела литература на санскрите.
Санскрит (букв, «сделанный», «упорядоченный») как литературный язык был кодифицирован еще в конце I тысячелетия до н. э. Значение санскрита для Индии подобно значению древнегреческого и латинского языков для культуры Европы. Именно на санскрите наиболее полно и наиболее универсально выражены в слове религиозные, философские, социальные, эстетические и другие идеи и идеалы традиционной индийской культуры. Иначе говоря, подобно латыни в средневековой Европе, санскрит был «классическим» языком древней и средневековой Индии. На санскрите дошли до нас знаменитые эпические поэмы «Махабхарата» и «Рамаяна», а также немало других произведений и поныне составляющих золотой фонд литератур Южной Азии.
Как и латыни в Европе, санскриту в Индии уже в I, а еще более во II тысячелетии н. э. противостояли другие, более «молодые» языки: на севере – так называемые индоарийские, «потомки» санскрита (ср. романские языки в Европе), на юге – дравидийские, «приемные дети» санскрита (ср. языки германские, славянские и др. в Европе). Бенгальский – один из новых индоарийских языков, и соотношение его с санскритом подобно соотношению французского или испанского с латынью. Но бенгальскому языку, как и другим новым индийским языкам, пришлось утверждать себя в более сложных исторических условиях, чем те, в которых развивались новые языки в Европе.
С XIII по XVIII в. на большей части Южноазиатского субконтинента, и в частности в Бенгалии, политически господствовали мусульмане. Они принесли с собой не только свою веру, но и два основных языка ислама – арабский и персидский, которые, подобно санскриту, приобрели в Индии значение «классических».
Для Бенгалии мусульманское завоевание имело особые последствия. Значительная часть бенгальцев обратилась в ислам. Как полагают историки, в ислам переходили в основном миряне-буддисты (из-за разрушения буддийских монастырей оставшиеся без духовного руководства) и представители низких индусских каст; принятие новой веры, провозглашавшей равенство всех людей перед Богом, повышало социальный статус новообращенных. К тому же это была вера могущественных мирских владык. В силу ряда причин уже к концу XVIII в. большинство бенгальцев-мусульман проживало в Восточной Бенгалии, а большинство бенгальцев-индусов – в Западной.
В течение нескольких веков индуизм и ислам[145]145
Во II тысячелетии н. э. буддизм уже не был здесь живой и действенной культурной силой, хотя, несомненно, сохранялся как культурный субстрат. Даже в наши дни в Бенгалии существует небольшое буддийское меньшинство (правда, это в основном не бенгальцы, а представители других этнических групп). Одна из сказок в этой книге («Маланчамада») была записана из уст старой женщины – возможно, буддийской монахини – на рубеже XIX–XX вв.
[Закрыть] сосуществовали в Бенгалии, взаимно влияя друг на друга, но всеобъемлющего и прочного культурного синтеза не произошло. Противостояние по религиозному признаку оказалось сильнее этнического и историко-культурного родства, и в середине XX в. это привело к политическому разделу Бенгалии.
Начиная с XVI в. все возрастающую роль в истории Бенгалии играли европейцы. Сначала тут появились португальские купцы и миссионеры. Последние довольно преуспели в своей деятельности, и в наши дни есть среди бенгальцев католики с португальскими именами. Вслед за португальцами свои торговые фактории в Бенгалии основывали голландцы и французы, датчане и британцы. Во второй половине XVIII в. англичане стали фактическими правителями Бенгалии (хотя официально еще до 1858 г. сохранялась фикция Могольской империи). Бенгалия была той исходной базой, опираясь на которую англичане постепенно подчинили своей власти всю Индию. Калькутта, основанная как торговая фактория в конце XVII в., уже в 1773 г. стала столицей всех британских владений на субконтиненте.
В эпоху колониального господства в Индии – и в Бенгалии, в частности, – произошли глубокие социально-культурные сдвиги. Индия все интенсивнее вовлекалась в процессы международного общения. Английский язык пришел на смену санскриту, персидскому и арабскому как новый всеиндийский язык новой элиты (и именно поэтому, как мы увидим далее, бенгальские сказки были впервые изданы на английском). Вместе с тем происходило становление культурного самосознания народов Индии, причем бенгальцы в этом отношении были едва ли не впереди всех (в результате они едва ли не первыми в Индии стали интересоваться своими народными сказками). Новые индийские языки и литературы на них постепенно завоевывали командные высоты в культуре. И здесь бенгальцы нередко первыми прокладывали пути. Достаточно вспомнить, что именно Бенгалия дала Индии и миру Рабиндраната Тагора (1861–1941), одного из самых знаменитых индийцев XX в., первого неевропейца, получившего Нобелевскую премию по литературе (в 1913 г.).
В этой книге представлены бенгальские сказки и так называемые «баллады». В них по-разному отразились особенности бенгальской истории, поэтому и говорить о них следует по отдельности. Сначала обратимся к сказкам.
В ноябре 1824 г. А. С. Пушкин писал брату Льву из Михайловского в Петербург:
Одним из первых в России Пушкин оценил народные сказки как произведения искусства.[147]147
Ср.:
«В истории русской художественной культуры Пушкин был первым человеком, который от простой крестьянки стал записывать сказки с полным пониманием всей красоты народной сказки»
(Пропп В. Я. Русская сказка. Л., 1984, с. 68–69).
[Закрыть] Позднее, в 30-е годы, он создал высокие образцы авторской сказки, используя в основном фольклорные сюжеты. Многогранный гений Пушкина и здесь предвосхитил последующее развитие русской культуры: в XIX–XX вв. устная, фольклорная сказка стала предметом внимательного и любовного изучения в России,[148]148
См., например: Савченко С. В. Русская народная сказка. История собирания и изучения. Киев, 1914; Померанцева Э. В. Судьбы русской сказки. М., 1965; Ведерникова Н. М. Русская народная сказка. М, 1975; Аникин В. П. Русская народная сказка. М., 1984; Пропп В. Я. Русская сказка.
[Закрыть] а многие русские писатели – и среди них крупнейшие, такие, как Л. Н. Толстой, – создавали свои обработки народных сказочных сюжетов.
Само слово «сказка» как будто одно из самых простых и понятных, не требующее долгих объяснений. На самом деле оно (вернее, то, что этим словом обозначается) таит в себе немало загадок. Сказка – это интереснейший, увлекательный предмет научных исследований. Изучение сказок – сказковедение – давно уже оформилось в особую гуманитарную дисциплину или даже в особую науку,[149]149
Ср. слова В. Я. Проппа:
«Область сказки огромна, для ее исследования требуется работа нескольких поколений ученых. Изучение сказки – не столько частная дисциплина, сколько самостоятельная наука энциклопедического характера»
(Пропп В. Я.Русская сказка, с.-24). Зачинателями сказковедения были в основном немецкие ученые (В. и Я. Гримм, Т. Бенфей и др.), и в Германии был создан сам термин Märchenkunde, или Märchenforschung (т. е. «сказкознание», «сказковедение»). В нашей стране, как уже отмечено, сказковедение получило большое развитие. Помимо исследований, посвященных в основном русской сказке, на русском языке создан и ряд важнейших книг по проблемам общего сказковедения. Всемирную известность получила книга: Пропп В. Я Морфология сказки. Л., 1928; 2-е изд. М., 1969. К сказковедческой классике относятся книги: Пропп В. Я Исторические корни волшебной сказки. Л., 1946; Мелетинский Е. М. Герой волшебной сказки. Происхождение образа. М., 1958 – и другие работы отечественных авторов. Однако на русском языке нет книги, которая давала бы общий обзор сказковедения в целом (его истории, проблематики, достигнутых результатов и поставленных задач). Повидимому, наиболее полной работой подобного рода остается до сих пор книга известного американского ученого Стиса Томпсона (1885–1977) «Фольклорная сказка» (Thompson S. TheFolktale. N. Y., 1946; перепечатана Издательством Калифорнийского университета: Berkeley – Los Angeles – London, 1977; цитируемые отрывки даны по этому изданию. Некоторым аналогом книги С. Томпсона (по охвату материала менее полным, но, пожалуй, более ярким по своим литературным достоинствам) является посмертно изданная книга В. Я. Проппа «Русская сказка», составленная из лекций, прочитанных автором в Ленинградском университете. Содержание книги шире ее названия: русская сказка рассматривается в ней в контексте общего сказковедения. О самом В. Я. Проппе (1895–1970) см., например, предисловие К. В. Чистова к названной выше книге «Русская сказка». См. также: Типологические исследования по фольклору. Сб. статей памяти В. Я. Проппа (1895–1970). М., 1975.
[Закрыть] находящуюся на стыке фольклористики, этнологии, языкознания, литературоведения, истории и общей культурологии.[150]150
В наши дни сказковедение имеет тенденцию расширять сферу исследований и включать в нее кроме сказок многие другие виды повествований, которые так или иначе связаны или сопоставимы со сказками. Коллектив немецких ученых (в сотрудничестве с учеными других стран, в том числе и СССР) издает сейчас обширную «Энциклопедию сказки» (Enzyklopädie des Märchens. В. – N. Y., Walter de Gruyter, Bd. 1–5, 1977–1986; всего задумано двенадцать томов). Эта энциклопедия имеет характерный подзаголовок: «Handwörterbuch zur historischen und vergleichenden Erzählfor.schung», т. е. «Словарь по историческому и сравнительному рассказоведению» (или, может быть, «повествознанию»? «нарратологии»?). См. рецензию Б. Л. Рифтина на первые три тома этой энциклопедии (Народы Азии и Африки. 1983, № 3, с. 191–197).
[Закрыть]
По традиции словом «сказка» обозначается совокупность разных видов устных фольклорных повествований (не говоря уже о сказке литературной). Например, понятие «русская сказка» охватывает (согласно принятым ныне представлениям) такие виды текстов, как сказки о животных, волшебные, легендарные, новеллистические (или бытовые), анекдоты и т. д. Правда, границы между названными видами сказок в действительности не всегда бесспорны, не всегда ясны даже для специалиста;[151]151
Ср.:
«Мы вынуждены признать, что в нашей науке до сих пор нет общепринятой классификации сказок»
(Пропп В. Я. Русская сказка, с. 57). Что касается общего определения понятия «сказка», то в русской научной традиции наиболее корректным, по-видимому, признается то, которое было сформулировано А. И. Никифоровым (1893–1942):
«Сказка – это устные рассказы, бытующие в народе с целью развлечения, имеющие содержанием необычные в бытовом смысле события (фантастические, чудесные или житейские) и отличающиеся специальным композиционно-стилистическим построением»
(Никифоров А. И. Сказка, ее бытование и носители. – Капица О. И. Русская народная сказка. М. Л., 1930, с. 7). См. комментарий В. Я. Проппа к этому определению (Пропп В. Я. Русская сказка, с. 38–41). Интересно, что С. Томпсон в своей книге «The Folktale» практически уклоняется от формулирования общего определения сказки.
[Закрыть] столь же небесспорны порой границы между сказкой и другими видами (жанрами) фольклорных повествований.
Еще более многозначным оказывается слово «сказка», если выйти за пределы одной языковой (национальной) традиции и попытаться охватить взором повествовательный фольклор многих (в идеале – всех) народов мира. Тогда выясняется, что у разных народов повествовательный фольклор может немало различаться по своему видовому составу, внутренней структуре и соответственно по способам классификации и обозначения фольклорных текстов. И даже в тех случаях, когда в данной языковой традиции есть слово, как бы эквивалентное русскому «сказка», эквивалентность эта чаще всего не полная, а лишь частичная.[152]152
Ср. у С. Томпсона:
«Французское выражение „conté populaire", немецкое слово „Märchen", норвежское „eventyr", шведское „saga" и русское „сказка", конечно же, отнюдь не всегда означают в точности одно и то же»
(TheFolktale, с. 21). См. также в книге В. Я. Проппа «Русская сказка» главу «Обозначение понятия „сказка" на разных языках» (с. 32–36). В этой связи стоит процитировать такое признание нашего известного сказковеда:
«…создание сравнительной фольклористики в мировом масштабе есть дело довольно далекого будущего»
(Пропп В. Я. Русская сказка, с. 26).
[Закрыть]
Чем больше отличается тот или иной народ по своей культуре от русских, тем больше вероятность, что и в его фольклоре встретятся непривычные для нас произведения. Так, включенная в данную книгу «Маланчамала» отнесена нами к классу сказок потому, что в русской традиции нет какого-либо иного, более адекватного названия для подобных произведений (как нет у нас и подобных сказок).
История восприятия и изучения сказок – весьма важная и доказательная часть истории культуры. Так, увлечение Пушкина народными сказками в 20-х годах XIX в. и позднее было проявлением не только его собственной индивидуальности, но и общеевропейского «духа времени». В Германии романтики (Новалис, Людвиг Тик и др.) «открыли» народную сказку еще в конце XVIII – начале XIX в.[153]153
См., например: Коккьяра Дж. История фольклористики в Европе. М., 1960, с. 203 и сл. Конечно, устная сказка бытовала и была известна в Европе (включая Россию) задолго до XVIII в., но отношение к ней большей частью было пренебрежительное (если не резко отрицательное) – как к низкой (если не порочной и греховной) забаве. Тем не менее сказковеды отмечают, что народная сказка уже со времен европейской античности иногда «пробивалась» в высокую литературу. Вот несколько наиболее ярких примеров.
Одна из вставных новелл в романе Апулея (II в. н. э.) «Золотой осел» – «Амур и Психея». В основе этой новеллы – сказочный сюжет, иной вариант которого известен нам по сказке С. Т. Аксакова «Аленький цветочек» (ср. ниже о бенгальской сказке «Царевич Шобур»).
Сказочные сюжеты так или иначе использовали и итальянские новеллисты XIV–XVII вв. Знаменитый «Декамерон» Боккаччо (XIV в.), по утверждению сказковедов, наполовину состоит из сюжетов фольклорных. Дж. Страпарола (XVI в.) обработал несколько сказок в своем сборнике новелл «Приятные ночи» (см.: Страпарола Дж. Приятные ночи. М., 1978). Целиком из сказочных сюжетов в своеобразной интерпретации состоит книга еще одного итальянского автора, Дж. Базиле (XVII в.), под названием «Пентамерон» («Пятидневник»).
В конце XVII в. издал сборник своих сказок Шарль Перро. Сказковеды считают их очень бережным воспроизведением сказок фольклорных. Как будет показано ниже, некоторые из сюжетов бенгальских сказок, представленных в этой книге, имеют параллели в книгах Дж. Страпаролы, Дж. Базиле и Ш. Перро.
[Закрыть] В 1812 г. братья Гримм, Якоб (1785–1863) и Вильгельм (1786–1859), начали издавать свои «Детские и семейные сказки». То было время становления общенемецкого национального сознания. В Германии раздробленной и разгромленной Наполеоном, собирание и публикация немецких народных сказок воспринимались как поступки подчеркнуто патриотические. К тому же в народных сказках видели не просто игру фантазии, но подлинное воплощение «народного духа». По словам Дж. Коккьяры, «деятельность братьев (Гримм. – С. С), хотя они и держались весьма скромно, имела… характер как бы национального вызова».[154]154
Коккьяра Дж. История фольклористики в Европе, с. 255.
[Закрыть] И поныне сказки братьев Гримм остаются одним из классических творений немецкой культуры – как для самих немцев, так и в восприятии других народов. А для сказковедов это к тому же и классический образец собрания европейских народных сказок.
Здесь следует остановиться на одной довольно сложной проблеме сказковедения. Привычно различать сказки народные и авторские, литературные. Однако и в этом случае граница зачастую оказывается довольно зыбкой, а при более пристальном рассмотрении обнаруживаются различные промежуточные формы.
Братья Гримм утверждали, что публикуют тексты сказок именно в том виде, как они их услышали. Правда, Л. А. фон Арним (1781–1831) уже тогда им не верил. Позже исследователи с несомненностью установили, что братья Гримм подвергали тексты устных сказок определенной редактуре, как композиционной (содержательной), так и языковой (стилистической).[155]155
См., например: Коккьяра Дж. История фольклористики в Европе, с. 243–248; Брауде Л. Ю. Скандинавская литературная сказка. М., 1979, с. 14–15.
[Закрыть] Поэтому сказки братьев Гримм занимают некое промежуточное положение между сказками действительно фольклорными (бытующими в устном исполнении и фиксируемыми в точных записях современных фольклористов) и сказками полностью авторскими. Советская исследовательница Л. Ю. Брауде предлагает называть такой промежуточный тип сказок «фольклористическим».[156]156
См.: Брауде Л. Ю. Скандинавская литературная сказка, с. 7—11.
[Закрыть] Как мы увидим ниже, к таким «фольклористическим» сказкам следует отнести и большинство бенгальских сказок, включенных в данную книгу.
В XIX в. не только в Германии, но и в некоторых других европейских странах становление национальной культуры и национального самосознания ярко проявилось в собирании и издании народных сказок. Причем в ряде случаев дополнительным импульсом послужило знакомство со сказками братьев Гримм, быстро получившими всеевропейскую известность.[157]157
На эту тему есть специальное исследование: Lucke H. Der Einfluss der Brüder Grimm auf die Märchensammler des 19. Jahrhunderts. Greifswald, 1933.
[Закрыть] Так, в Норвегии П. К. Асбьёрнсен (1812–1885) и И. И. My (1813–1882) в 40-х годах XIX в. издали собрания норвежских народных сказок, приобретшие значение национальной классики.[158]158
См. английский перевод с иллюстрациями, также ставшими классическими: NorwegianFolkTales. From the Collection of Peter Christen Asbjørnsen (and) Jorgen Мое. Illustrated by Erik Werenskiold (and) Theodor Kittelsen. Tr. by Pat Shaw Iversen (and) Carl Norman, Oslo. Dreyers Forlag, 1978.
[Закрыть] Норвежские собиратели сказок состояли в переписке с братьями Гримм и даже посвятили им один из своих сборников.[159]159
См.: Брауде Л. Ю. Скандинавская литературная сказка, с. 34
[Закрыть]
Примером братьев Гримм вдохновлялся и известный французский фольклорист Эмманюэль Коскэн (1841–1921), в 1876 г. начавший издавать сказки Лотарингии, позднее вышедшие в виде книги.[160]160
Cosquin E. Contes populaires de Lorraine. P., 1887. По словам С. Томпсона (TheFolktale, с. 393), это собрание сказковеды считают столь же представительным для Франции, как собрание сказок братьев Гримм для Германии. Вряд ли случайно то, что французский фольклорист в 1870—1880-х гг. издавал сказки изменно из Лотарингии, после франко-прусской войны 1870–1871 гг. отошедшей к Германии. Это лишь один из ярких примеров того, сколь тесно такая, казалось бы, невинная деятельность, как собирание сказок, может быть связана со злобой дня и общественными страстями.
[Закрыть]
Как мы увидим ниже, собрание братьев Гримм послужило одним из образцов и для первого собирателя бенгальских сказок – Лалбихари Дэ (1824–1894).
В России обширный свод фольклорных сказок впервые издал A. Н. Афанасьев (1826–1871) в 1855–1863 гг.[161]161
См.: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах (подготовка текста, предисловие и примечания В. Я. Проппа). М., 1957 (далее – Афанасьев). О самом А. Н. Афанасьеве см., например, предисловие В. Я. Проппа к названному изданию, а также статью Исидора Левина в первом томе «Энциклопедии сказки». Сказки А. Н. Афанасьева изданы также в серии «Литературные памятники».
[Закрыть] Через сто лет B. Я. Пропп свидетельствовал:
Приступая к изданию русских сказок, А. Н. Афанасьев также поставил себе за образец сборник братьев Гримм. Но, по замечанию В. Я. Проппа, «Афанасьев как издатель сказок далеко превзошел своих германских предшественников».[163]163
Там же, с. X.
[Закрыть] Во-первых, собрание Афанасьева, содержащее около шестисот текстов, – «самый большой сборник народных сказок, известный мировой науке».[164]164
Там же.
[Закрыть] Во-вторых, братья Гримм давали каждый сюжет лишь в одном варианте: если в их распоряжении оказывалось несколько вариантов, они сводили их воедино, очевидно полагая, что «восстанавливают» «подлинный» облик текста. А. Н. Афанасьев же исходил из того, что устная сказка по самой природе своей бытует в виде разных вариантов, каждый – из которых имеет самостоятельную ценность, и поэтому публиковал варианты «в той мере, в какой он ими располагал».[165]165
Там же.
[Закрыть] А. Н. Афанасьев гораздо осторожнее, чем братья Гримм, редактировал изданные им тексты (большей частью они достались ему в рукописях, в записях других лиц), но все же, очевидно, определенное число сказок А. Н. Афанасьева также должно быть признано не собственно фольклорными, а «фольклористическими» (по терминологии Л. Ю. Брауде).[166]166
Ср. мнение писателя Ю. Нагибина:
«…сказки делятся… на народные, созданные коллективной фантазией наших предков, и на литературные, авторские, являющиеся плодом писательского творчества. Посредине находятся народные сказки, подвергшиеся литературной обработке, таковы сказки братьев Гримм или Афанасьева»
(Нагибин Ю. О сказках и сказочниках. – Сказки зарубежных писателей. М., 1986, с. 3).
[Закрыть]
Наконец, у братьев Гримм последовательность сказок в сборнике случайна, а А. Н. Афанасьев для второго издания своей книги (вышедшего посмертно в 1873 г.) выработал классификацию сказок (разделив их на сказки о животных, волшебные и бытовые или новеллистические), которая позже легла в основу общепринятой и поныне классификации Аарнс – Томпсона.
Давно уже было замечено, что в повествовательном фольклоре разных народов Европы и Азии встречаются очень похожие ситуации (мотивы, как говорят ученые) или даже целые сюжеты (т. е. определенные последовательности ситуаций-мотивов).[167]167
См. формулировку у В. Я. Проппа (вслед за А. Н. Веселовским):
«Мотив есть простейшая, неразложимая далее повествовательная единица. Сюжет есть комбинация мотивов»
(Пропп В. Я. Русская сказка, с. 98).
[Закрыть]
Вот, например, в бенгальской сказке «Приключения двух воров и их сыновей» один вор уводит у другого корову (с награбленным: сокровищем) при помощи такой хитрости: он бросает на дорогу сначала один красивый башмак, а на некотором расстоянии от него – другой, под пару первому. Другой вор, идущий с коровой, первый башмак не поднимает, а увидев второй, привязывает корову к дереву и возвращается за первым. Корова таким образом становится добычей первого вора.
В одной из сказок А. Н. Афанасьева (№ 390) вор Сенька Малый точно таким же способом уводит быка у трех мужиков: сначала бросает на дорогу правый сапог, а потом, забежав вперед, левый.[168]168
Афанасьев. Т. 3, с. 176.
[Закрыть] По свидетельству С. Томпсона, рассказы о подобных фокусах с обувью (имеющих целью кражу животного, как правило быка) известны во всех частях света «в более чем трехстах версий».[169]169
Thompson S. The Folktale, с. 175.
[Закрыть] В данном случае мы можем говорить о повторяемости мотива или короткого, простого сюжета.
Еще более удивительны случаи повторяемости длинных и сложных сюжетов. Вот, например, бенгальская сказка «Киранмала». Некий раджа подслушивает ночью беседу трех девушек-сестер, которые высказывают свои заветные желания. Младшая говорит, что она хотела бы стать женой раджи. Раджа берет ее в жены. Через какое-то время царица рожает сына, но завистливые сестры сообщают радже, что его жена родила щенка… Всякий читатель, мало-мальски знакомый с русской литературой, сразу вспомнит «Сказку о царе Салтане» А. С. Пушкина. Правда, вариант, обработанный А. С. Пушкиным, во многом отличается от бенгальской сказки, но в сборнике А. Н. Афанасьева есть и другие варианты этого сюжета, поразительно похожие на «Киранмалу». Это сказки № 288 и 289 под названием «Поющее дерево и птица-говорунья». Первая была записана в Тверской губернии, вторая – в Оренбургской. Предоставим читателям самим провести сравнение бенгальской и русских сказок и удивиться сходству их сюжетов, вплоть до деталей. И вновь сошлемся на С. Томпсона, согласно которому «это один из восьми или десяти самых известных мировых сюжетов. Беглый просмотр доступных справочных работ обнаруживает 414 версий, и это говорит о том, что более тщательные поиски могли бы привести к открытию и еще нескольких сотен версий».[170]170
Там же, с. 121.
[Закрыть]
Как объяснить подобные сходства сюжетов в фольклоре разных стран? Почему, например, и у бенгальцев, и у русских, и у других народов в их сказках эпизод подслушивания царем разговора трех девушек так крепко связан с последующими эпизодами подмены младенцев (и именно в такой последовательности: два сына и младшая дочь), а затем эти спасшиеся младенцы непременно отправляются на поиски – по очереди, по старшинству! – волшебной вещей птицы? Какие силы тяготения существуют в пространственно-временном континууме повествования?
Современные сказковеды смиренно воздерживаются давать авторитетные ответы на такие вопросы. Но в прошлом (особенно в более наивном и более самонадеянном XIX в.) на этот счет предлагались разные теории, разные объяснения (которые теперь, как правило, мало кого удовлетворяют, по крайней мере в своем первоначальном виде).
Словно подчиняясь известному канону сказочного повествования (а именно канону утроения сюжетных ходов), в XIX в. одна за другой возникли три теории, стремившиеся объяснить сходство фольклорных сюжетов у разных народов.[171]171
См., например: Thompson S. TheFolktale, с. 367–383; Пропп В. Я. Русская сказка, с. 89—172; Коккьяра Дж. История фольклористики в Европе; Зограф Г. А. Предисловие. – Сказки народов Индии. Л., 1976, с. 4–6.
[Закрыть]
Первой по времени была теория, известная под именем «мифологической» или «арийской».[172]172
См.: Гусев В. Е. Мифологическая школа. – Краткая литературная энциклопедия. Т. 4. М., 1967, с. 874–876.
[Закрыть] Она возникла параллельно с развитием сравнительного языкознания, открывшего историческое родство языков так называемой индоевропейской семьи. Поэтому сходство сказочных сюжетов у разных народов Европы и Азии также предлагалось объяснять изначальным родством «индоевропейцев». В сказках видели отражение древних мифов «индоевропейцев» (отсюда – первое название данной теории), а первоначальные формы этих мифов отыскивали в мифологии древних индийцев – «ариев» (отсюда – второе имя теории). Основоположниками этой теории считаются братья Гримм. В России ее сторонником был, например, А. Н. Афанасьев. Увеличение знаний о фольклоре и мифологии разных народов и вульгаризация самой теории в трудах эпигонов лишили ее научного престижа к концу XIX в. В частности, выяснилось, что сходные сюжеты широко встречаются у народов, не объединенных «индоевропейским родством».
Вторую теорию называют «миграционной» или «индологической». Сходство сказочных сюжетов у разных народов эта теория стремилась объяснить прежде всего заимствованиями, миграциями сказок. Причем главным источником сказок объявлялась Индия. Одним из основоположников этой теории считают немецкого индолога Теодора Бенфея (1809–1881). Во введении к своему знаменитому изданию «Панчатантры».[173]173
Benfey Th. Pantschatantra. Fünf Bücher indischer Fabeln, Märchen und Erzählungen. Bd. I–II. Lpz., 1859. Первый том – введение, второй – перевод и примечания. По словам В. Я. Проппа, «это издание стало поворотным пунктом в истории европейской фольклористики» (Пропп В. Я. Русская сказка, с. 129).
[Закрыть] Т. Бенфей действительно высказал мысль, что сказки о животных мигрировали в основном с Запада на Восток, а волшебные и новеллистические сказки – в основном с Востока, а именно из Индии, на Запад. Эпигоны Т. Бенфея стремились во что бы то ни стало отыскать истоки чуть ли не всех сказочных сюжетов в Индии.
Время внесло поправки и в эту теорию. Как пишет С. Томпсон,
«большинство современных сказковедов убеждены в том, что, хотя Индия и сыграла важную роль как источник многих сюжетов, она была лишь одним из нескольких великих центров создания и распространения сказок».[174]174
Thompson S. The Folktale, с. 379. См. также: Аникин В. П. Миграционная теория. – Краткая литературная энциклопедия. Т. 4. М., 1967, с. 821–822.
[Закрыть]
Особенность Индии, индийской культуры сказковеды теперь видят прежде всего в том, что здесь уже в древности получили письменную, литературную обработку многие сказочные сюжеты, и эти литературные версии затем активно мигрировали в иные страны, особенно на Запад. Речь идет о буддийских джатаках (рассказах о прежних рождениях Будды), о таком всемирно известном памятнике индийской литературы, как «Панчатантра», и о других сборниках древнеиндийской прозы на санскрите («Жизнь Викрамы, или Тридцать две истории царского трона», «Двадцать пять рассказов Веталы», «Семьдесят рассказов попугая» и др.).[175]175
См.: Гринцер П. А. Древнеиндийская проза (обрамленная повесть). М., 1963.
[Закрыть]
Третья теория получила название «антропологическая», или теория самозарождения сюжетов.[176]176
См., например: Аникин В. П. Самозарождения сюжетов теория. – Краткая литературная энциклопедия. Т. 6. М., 1971, с. 637.
[Закрыть] Она сформировалась в Англии в связи с развитием общей антропологии (по-русски этнологии, этнографии) в последней трети XIX в. Крупнейшими представителями этой научной школы считаются Эдуард Б. Тайлор (1832–1917),[177]177
У нас фамилию этого ученого (Е. В. Туlor) в прошлом неверно транскрибировали как «Тэйлор» (именно такая транскрипция в русских переводах его книг, изданных у нас в 20-х и 30-х годах). См. статью(Гусев В. Е., Тайлор Э. Б. – Краткая литературная энциклопедия. Т. 7. М., 1972, с. 353–354.
[Закрыть] Эндру Лэнг (1844–1912)[178]178
Andrew Lang, в русском написании иногда ошибочно «Ланг» (см., например: Краткая литературная энциклопедия. Т. 4. М., 1967, с. 23).
[Закрыть] и Джеймс Джордж Фрэзэр (1854–1941).[179]179
Недавно у нас были переизданы массовыми тиражами две его известнейшие книги: Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. Исследование магии и религии. 2-е изд. М., 1986; Фрэзер Дж. Дж. Фольклор в Ветхом Завете. М., 1986.
[Закрыть] Увеличение знаний европейских ученых о различных народах мира (в частности, о так называемых «примитивных народах») показало, что сходство фольклорных сюжетов, засвидетельствованных в весьма удаленных друг от друга местах планеты, не всегда можно объяснить общим мифологическим наследием или заимствованиями в результате контактов. Отсюда следовал вывод, что сходные сюжеты, очевидно, могут возникать независимо друг от друга, самостоятельно у разных народов, просто в силу сходства условий их жизни.
Основной недостаток этиологических теорий Э. Б. Тайлора и его школы теперь определяют как «однолинейный эволюционизм». Э. Б. Тайлор, как и многие другие европейские ученые XIX в., исходил из довольно произвольного (по нынешним взглядам) предположения, что все народы мира проходили и проходят в своем историческом бытии одни и те же «стадии общественного развития» и на одинаковых «стадиях» у всех народов возникают одинаковые явления духовной культуры (например, сказки). В XX в. историки и этнологи осознали, что история человечества, история различных человеческих культур более многообразна и многолинейна.
Что касается конкретной проблемы сходства сказочных сюжетов у разных народов, то уже известный русский ученый А. Н. Веселов-ский (1838–1906) резонно заметил, что отдельные мотивы (например, мотив подмены новорожденного завистливыми родственниками матери) и в самом деле могут возникать самостоятельно, независимо друг от друга, но труднее поверить в неоднократное независимое возникновение сложных, многомотивных сюжетов (например, типа «Сказки о царе Салтане»). В подобных случаях заимствование остается наиболее правдоподобным объяснением.[180]180
См. также: Жирмунский В. М. К вопросу о международных сказочных сюжетах. – Историко-филологические исследования. Сб. статей к 70-летию акад. Н. И. Конрада. М., 1967, с. 283–289. Далее цит. по: Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение. – Восток и Запад. Л., 1979, с. 336–343.
[Закрыть]
Современные сказковеды не принимают ни одну из трех названных теорий в тех формах, в каких они исповедовались в XIX в., но все же усматривают в каждой из них определенные доли истины. Характерно в этом плане такое, например, высказывание Г. Л. Зографа:
«Близость индийской и русской сказки не может иметь однозначного объяснения. Здесь проявились, по-видимому, и генетические связи народов, как это показывают, в частности, последние иследования „основного" индоевропейского мифа – о боге грозы и его противнике, змееподобном держателе вод. В какой-то мере должно было сказаться и странствование сюжетов. Нельзя отрицать и отражения в фольклоре некоторого сходства представлений о мире, возникавших у первобытных народов. И наконец, далеко не последнюю роль играют общие закономерности устного народного творчества. Но показать, какое место принадлежит каждому из этих факторов в том или ином частном случае сюжетного совпадения, можно только углубленным его исследованием на самом широком фольклористическом, конкретно-историческом и этнографическом фоне».[181]181
Зограф Г. А. Предисловие. – Сказки народов Индии. Л., 1976, с. 18.
[Закрыть]
История сказковедения – это интересный пример (парадигма) развития научной дисциплины в XIX–XX вв. Показательны, в частности, соотношения между «основоположниками» и эпигонами. Так, братья Гримм отнюдь не несут ответственности за все те «перегибы» в использовании «арийской» («мифологической») теории, которые стали предметом насмешек уже во второй половине XIX в.[182]182
В приложении к третьему изданию третьего тома «Детских и семейных сказок» (1956 г.) Вильгельм Гримм изложил в наиболее полном и окончательном виде свои мысли о сказке. Кроме того, что легло в основу «мифологической» теории, здесь можно найти и соображения в духе теории «миграционной» и даже предвосхищения «теории самозарождения сюжетов». См.: Brüder Grimm. Kinder-und Haus-Märchen. Bd. 3. Stuttgart, 1984, с. 405–414. Ср.: Thompson S. TheFolktale, с. 368–370.
[Закрыть] Подобным же образом следует различать взгляды самого Т. Бенфея и более поздних «бенфеистов».[183]183
«„Восточная теория" Бенфея, рассматриваемая как теория происхождения народных сказок… не столь догматична, как это… может показаться. Точнее говоря, в догму возвели ее последователи Бенфея…»
(Коккьяра Док. История фольклористики в Европе, с. 323).
[Закрыть] В свою очередь, С. Томпсон подчеркивает, что Э. Лэнг отнюдь не был безоговорочным сторонником «теории самозарождения сюжетов», одним из основателей которой его считают.[184]184
Thompson S. The Folktale, с. 380 и 394.
[Закрыть]
Пожалуй, еще более интересна и показательна история развития идей так называемой «финской» или «историко-географической» школы фольклористики.
К концу XIX в. увеличение знаний и движение исследовательской мысли в очередной раз привели к качественному скачку в развитии научных теорий и методов. Фольклористы пришли к выводу, что, прежде чем искать ответ на общие вопросы о происхождении и сущности сказки, необходимо исследовать конкретную историю конкретных сказочных сюжетов во всемирном масштабе. Центром нового научного направления стала Финляндия, зачинателем и многолетним координатором сказковедческих исследований нового типа – финский ученый Карле Крун (или Крон, 1863–1933).[185]185
Становление финской школы фольклористики было во многом обусловлено и историей культуры самой Финляндии в XIX в. Так, Карле Крун был сыном крупного финского поэта, ученого и общественного деятеля Юлиуса Круна (1835–1888), который, в свою очередь, был учеником Элиаса Лёнрота (1802–1884), собирателя знаменитой «Калевалы». См.: ThompsonS. TheFolktale, с. 395–397; Карху Э. Г. История литературы Финляндии. Л., 1979, с. 149–174, 291–296.
[Закрыть]
Чтобы как-то ориентироваться во множестве собранных к началу XX в. европейских сказок, ученик К. Круна, Анттн Аарне (1867–1925), составил «Указатель сказочных типов»[186]186
Aarne A. Verzeichnis der Märchentypen (Folktale Fellows Communications, № 3). Helsinki, 1910.
[Закрыть] (основанный главным образом на финских, датских и немецких собраниях сказок).[187]187
А. Аарне, несомненно, учитывал и опыт русской фольклористики: ведь в начале XX в. Финляндия еще была частью Российской империи.
[Закрыть] Понятие «тип» – это, выражаясь языком современного науковедения, теоретический конструкт: сюжеты, которые можно счесть достаточно сходными, подобными друг другу,[188]188
Здесь имеет место одна из основных операций научного метода – «абстракция отождествления».
[Закрыть] объединяются в группу, которая получает обозначение как определенный «тип». В «Указателе» А. Аарне за каждым «типом» был закреплен свой номер.
С самого начала и А. Аарне, и другим сказковедам был очевиден экспериментальный, предварительный характер «Указателя». Так, при выделении «типов» логическая стройность иногда приносилась в жертву практическому удобству.[189]189
См., например: Thompson S. The Folktale, с. 417–418; Пропп В. Я. Русская сказка, с. 61–62.
[Закрыть] Очевидна была и ограниченность культурно-географической базы «Указателя» (в основном север Европы). Тем не менее «типология», разработанная А. Аарне, оказалась достаточно применимой к сказкам других европейских народов. Уже в 10—20-е годы в нескольких европейских странах были изданы национальные каталоги сказок «по системе Аарне». Так, в 1929 г. вышел «Указатель» Н. П. Андреева, в котором «типология Аарне» (к тому времени уже модифицированная С. Томпсоном) была приспособлена к русскому материалу.[190]190
Андреев Н. П. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Л., 1929.
[Закрыть]
В 1928 г. С. Томпсон издал расширенный и переработанный вариант «Указателя» А. Аарне.[191]191
Thompson S. The Types of the Folktale-. Antti Aarne's Verzeichnis der Märchentypen translated and enlarged (FFC № 74). Helsinki, 1923.
[Закрыть] С тех пор принято говорить о классификации или типологии сказок Аарне – Томпсона (сокращенно: AaTh, или AT). В 1961 г. вышло еще одно, более обширное издание «Указателя Аарне – Томпсона», в котором были учтены результаты полувековой работы сказковедов многих стран.[192]192
Thompson S. The Types of the Folktale. A Classification and Bibliography. Antti Aarne's Verzeichnis der Märchentypen translated and enlarged by S. Thompson. Secondrevision (FFC № 184). Helsinki, 1961 (Reprinted: 1964, 1973)
[Закрыть] При всех своих очевидных недостатках «система Аарне – Томпсона» оказалась весьма жизнеспособной. В 1979 г. коллектив советских ученых составил ценный указатель восточнославянских сказочных сюжетов, в основу которого положена именно эта система.[193]193
Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка. Л., 1979 (далее – СУС). Этот указатель снабжен очень информативным предисловием и богатой библиографией по сказковедению.
[Закрыть]
Вместе с тем со временем все отчетливее выявлялась и недостаточность, неуниверсальность типологии Аарне – Томпсона. С одной стороны, как писал В. М. Жирмунский, эта типология не вполне учитывает «более глубокие и органические структурные связи между мотивами сказочного сюжета, отдельными сказками и группами сказок».[194]194
Жирмунский В. М. К вопросу о международных сказочных сюжетах, с. 341. См. также: Пропп В. Я. Морфология сказки. 2-е изд. М., 1969, с. 15–16.
[Закрыть] С другой стороны, «чем дальше от европейского центра, тем более эта система обнаруживает свою несостоятельность вследствие растущего местного своеобразия».[195]195
Там же. Как выразил ту же мысль Г. А. Зограф, типология Аарне – Томпсона «выглядит тем менее универсальной, чем далее углубляемся мы в Азию, Африку, Океанию или Америку» (Сказки народов Индии. Л., 1976, с. 7).
[Закрыть]
Впрочем, все это понял и сам С. Томпсон еще в 20-е годы, когда начал изучать повествовательный фольклор североамериканских индейцев. Именно тогда С. Томпсон пришел к выводу, что указатель сказочных сюжетов должен быть дополнен указателем мотивов, встречающихся в повествовательных произведениях (фольклорных и околофольклорных) разных народов.[196]196
См.: Thompson S. The Folktale, с. 422–423.
[Закрыть] Первое издание «Указателя мотивов» С. Томпсона вышло в 1932–1936 гг., второе – в 1955–1958 гг.[197]197
Thompson S. Motif-Index of Folk-Literature: a classification of narrative elements in folktales, ballads, myths, tables, mediaeval romances, exempla, fabliaux, jest-books, and local legends. Vol. 1–6. Helsinki, 1932–1936 (Bloomington, 1932–1936); онже. Motif-Index of Folk-Literature. Revised and enlaeged edition. Vol. 1–6. Kopenhagen, 1955–1958 (Reprinted: Bloomington-London, 1975).
[Закрыть] «Указатель сюжетов» Аарне – Томпсона (в издании 1961 г.) и этот «Указатель мотивов» взаимно дополняют друг друга (содержат много взаимных отсылок).
Конечно, в будущем, с дальнейшим ростом знаний и развитием научной мысли, будут разработаны более совершенные, более адекватные и универсальные классификации сказок,[198]198
См., например, обещающие наметки в работах отечественных авторов: Мелетинский Е. М. Структурно-типологическое изучение сказки. – Пропп В. Я. Морфология сказки. 2-е изд. М., 1969, с. 158–162; Мелетинский E. AL, Неклюдов С. Ю., Новик Е. С, Сегал Д. М. Проблемы структурного описания волшебной сказки. – Труды по знаковым системам. Вып. IV. Тарту, 1969, с. 86—135 (Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 236).
[Закрыть] но на сегодняшний день типология Аарне – Томпсона остается самой удобной, хотя бы потому, что она получила широкое международное признание и помогает сравнивать между собой сказки разных народов, например сказки европейские и индийские.
Изучению индийских сказок много внимания уделял сам С. Томпсон. Уже с конца 1930-х годов он работал над указателями сюжетов и мотивов, засвидетельствованных в индийских устных сказках. В 1958 г. вышел «Указатель мотивов», составленный С. Томпсоном в сотрудничестве с литовским фольклористом Йонасом Балисом.[199]199
Thompson S., Balys J. The Oral Tales of India. Bloomington, 1958.
[Закрыть] В предисловии к этой книге С. Томпсон признавался, что составить указатель сюжетов индийских сказок «по системе Аарне – Томпсона» оказалось довольно сложно, так как большое число индийских сказочных сюжетов в эту систему укладывается с трудом. Именно поэтому и был сначала сделан «Указатель мотивов». Но все же в 1960 г. вышел и «Указатель сюжетов», составленный С. Томпсоном в сотрудничестве с У. Робертсом.[200]200
Thompson S., Roberts W. E. Types of Indie Oral Tales. India, Pakistan and Ceylon (LLC, № 180). Helsinki, 1960. Данные этого указателя были включены (с помощью отсылок) в последнее издание (1961 г.) общего указателя сказочных сюжетов Аарне – Томпсона.
[Закрыть] Следует подчеркнуть, что в обоих названных указателях учтены только те индийские сказки, которые переведены на европейские языки. Таким образом, полноценной «стыковки» общего сказковедения и собственно индологии пока не произошло. Сказочные богатства Индии изучены еще, по сути дела, довольно плохо.[201]201
Ср. свидетельство В. М. Жирмунского:
«…современный Восток – в первую очередь Индия, Иран, арабский мир, Средняя и Юго-Восточная Азия – очень малоизвестен европейским фольклористам, несмотря на богатую документацию памятниками прошлого»
(Жирмунский В. M. К вопросу о международных сказочных сюжетах, с. 340).
[Закрыть]
