Текст книги "Стихи современных поэтов"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
И в этот час, когда призывным светом
До глубины гора озарена
Я слышу, как лавина сходит где-то,
И глухо содрогается стена.
Но пусть я даже не избегну кары,
Как многие безвестные Икары,
Снегами опалившие крыла
Стою лицом к алеющей вершине,
И знаю, что гора меня отныне
У страха и у смерти отняла.
5
Друзья мои, я верю в трудный круг,
Где жизнь и смерть – так холодяще-близко,
Где перевал – подножьем обелиска,
И первозданно это слово: друг.
Я знаю, мне уже не по плечу
Свои слова поднять до нашей цели,
Но что сказать мы раньше не успели
По праву жизни воскресить хочу.
Желаю вам
тяжелых рюкзаков.
Пусть вьюги обнимают ваши плечи.
Зачем вам меньше, если путь не вечен,
А в лица – только холод ледников.
Но пусть, когда пол-мира нв плечах
Вы понесете, как простые боги,
Не скучно будет вам в большой дороге,
Не холодно в нетающих ночах...
Пронзительнее крика синева.
Как много нас ушло туда до срока!
А нам все нет – ни устья, ни истока,
И вместе мы, пока земля жива.
А та вершина – так же высока...
И мы уходим, памятью согреты,
Туда – где кровью напоен закат
И росами напоены рассветы.
6
Последние шаги преодоленья
Слепящий снег, небесно-синий след...
Но он приходит словно озаренье,
Тот шаг, когда над нами – только свет.
Вершинный взлет! – и океан без края,
И вырван дух их каменных оков,
И холодеет сердце, замирая
Песчинкою в ладонях ледников!
Над покоренной крутизной стою,
И как впервые истину приемлю:
Не покорять приходим мы на землю
Но в самом трудном победить бою...
7
Земля моя! Сикстинская печаль
В твоих глазах. Иду тебе навстречу...
Тот человек, который сам не вечен,
Тебя одну бессмертьем увенчал.
Земная мать, начало всех начал,
Перед тобой не мертвенные свечи
Горят живые души человечьи!
А ты молчишь. Хорал твой отзвучал.
О, неужели только для того
Зерно бессмертья ласковые руки
Вложили в сердце сына своего,
Чтоб прорости в нем травами разлуки,
Чтоб сын, едва поднявшись из пелен
Был собственным огнем испепелен?!
8
Счастливый день – мой друг вернулся с гор!
Корона их горит над головою.
В словах неровен, и в движеньях скор,
Еще хмелен нездешней синевою,
Еще совсем наивно удивлен,
Как мы живем здесь в униженье вечном,
Не вырываясь из своих пелен
И лишь помеху видя в каждом встречном!
Еще он верит в правоту судьбы
В который раз обжегшийся на этом!
В бесспорность цели, в истину борьбы,
В крушенье льдов под одиноким следом...
Но тихой ночью озарит его
Иная суть заоблачного боя.
И сердце защемит. И оттого
Он вдруг проснется, став самим собою.
9
Наш день был прост, и буднична – работа.
Но сколь высокой наша цель была!
Мы лед рубили до седьмого пота,
А высота – над головой плыла,
И долгими казались наши сроки,
И восхожденью не было конца...
Нам был дороже, чем итог высокий
Сам путь, соединяющий сердца.
Но так бывает: пролетят года,
Мы встретимся с тобой – почти чужими,
И вдруг поймем, что были на вершине,
К которой не вернемся никогда.
10
Той памятной вершины седина
Для нас сияет молодостью нежной!
Не омрачит печаль вершины снежной,
И пеплом не укроется она.
Не в прошлое тропа устремлена,
Здесь каждый юн – светло и безмятежно!
Пусть горести порою неизбежны
Мы счастливы, что наша цель трудна.
Лишь иногда, спустившись с перевала,
Ты ощутишь: ничто не миновало,
Покуда память – душу бережет...
И сникнет день, бедою опаленный,
Когда весна среди травы зеленой
Тюльпаном черным сердце обожжет.
11
Дойди, и возвратись, и не забудь.
А повернешь дорогою не тою
Вдруг высветится сердце чистотою
Людей и гор – и снова ясен путь.
Уводит нас за перевалы лет
Все та же бесконечная дорога...
Не отделить начала от итога
И на снега ложится первый след,
Как первый штрих на белизну страниц.
В рассветный час, пока молчат лавины,
Начнем пути вторую половину
И круг замкнем у леденых границ.
На полдороге – не остановись:
Гора поит долину родниками,
Но родники – вернутся облаками
К вершинам, на которых родились.
Казалось, ты достиг, чего хотел,
Но даже на краю пути земного
Шагнешь вперед – и переступишь снова
Желанный и мучительный предел.
12
Рюкзак – на плечи, ледоруб в руке,
И ты готов к заоблачному бою!
И синева
качнулась над тобою.
И вспыхнула вершина вдалеке.
(1984 1988 г.г.)
Игорь Глотов
***
Барабанщикам "Голубятни
на жёлтой поляне" посвящается
Казематы, галереи, коридоры, Лицеисты не желают больше гнуться. Не сдержали ни запоры, ни заборы, И назад они уж больше не вернуться.
Кто поменьше, уходили за ворота
От разрядников, насилия, цинизма.
А в лицей уже спешит за ротой рота,
Для порядка, что по принципам фашизма. Наступали те, что детства их лишали, Те, с которыми они непримиримы, Они маленьких всерьёз не принимали, А мальчишки взяли в руки карабины...
Уходящих за ворота прикрывали,
Отступать же не могли и не хотели.
Им приклады сильно в плечи ударяли,
Только пули почему-то не летели... Из стволов на землю выпадали пули, Поднимая пыли серые фонтаны. Карабины лицеистов обманули, И тогда мальчишки взяли барабаны.
Барабаны, барабаны, барабаны...
Барабанщиков неровная цепочка.
Губы сжатые, а палочки упрямы,
В их упорстве непоставленная точка. Барабанов почерневших гулкий рокот Смял, отбросил глазированные лица. Наступления умолк тяжёлй грохот, Отошли, но барабанщикам не скрыться.
Придавило их к стене, сжигая, пламя,
Что запущено жестокими врагами.
И с вершин они летят на камни прямо,
На мгновенье замерев между зубцами. Их бичи, огонь и страх не покорили, Но не залечить мальчишеские раны. Вниз шагали, о пощаде не просили, На зубцах свои оставив барабаны.
И летели, в жгучем пламени теряясь,
Сжавши воздух обожжёнными руками.
Над Планетой в синем ветре растворяясь,
Часть ушла из пекла боя ветерками... Ветерками улетали с поля боя, Уходили через пламя, не сдаваясь. Им не чувствовать ни холода, ни зноя, Но тоска в них не угаснет, разрастаясь.
А оставшиеся, что не улетели,
Обнимали землю тонкими руками.
От горячей крови камни почернели,
И не стать уже им больше ветерками... Барабаны, барабаны, барабаны...
Ноябрь 1990 г.
***
Трое с площади Карронад
Лежит в Севастополе, в мирной тиши, Среди домиков белых площадка одна. Спокойно играют на ней малыши. Карронадною – так пусть зовётся она.
Когда звёзды зажглись и нигде ни души, Показалось, что в рост, направляясь ко мне, По брусчатке пошли, ну, почти малыши, Лет по десять-двенадцать, в ночной тишине.
Их всего было трое, и шли они в ряд, Вдоль стены на краб у площади встали Боевой, несгибаемый малый отряд, И их только звёзды во тьме озаряли.
Первый был всех поменьше, в рубашке до пят, В большой белой шапке старинной, матросской. Он был на бастионах среди тех ребят, Кто закрыл белый город доблестью флотской.
На втором бескозырка, тельняшка, бушлат, В ночи морпехоты эмблема светилась. Штурмовал город свой без доспехов и лат, Пулей жизнь его хрупкая остановилась.
Третий светлый и тонкий, как солнечный луч, Алый галстук, открытый доверчивый взгляд. В мирной жизни ударило громом без туч, И по телу прошёлся осколочный град.
У стены постояли и дальше пошли, Силуэты их медленно скрылись во тьме, Но взглядами сердце они обожгли Ведь навеки все трое запомнились мне.
06.08.84
11.12.85
***
Путь
Славе Под солнцем южным через зной, Под снегом мокрым и дождём, В день светлый и ночной порой Шёл человек своим путём.
В лицо песок и ветра клок,
Не лёгок путь, не сладок сон.
Но он переступил порог,
И шаг его был невесом. Назад глядишь или вперёд, Нет ни начала, ни конца, По бесконечности идёт От ветра не закрыв лица.
Тяжёлый груз, хоть лёгок шаг,
На плечи лёг, и так застыл,
Над ним навис незримый знак,
Раскинув пламя алых крыл. Когда-то жил и лишь смотрел, Не разворачивал крыла, Не выделялся, не горел Хоть истина в груди жила.
Но шторма край его задел,
И струны начали звучать,
Глаза увидели предел
Чего другим не замечать. Но искра вспыхнула огнём, И пламень душу раскалил, Простор под ноги лёг путём, И стало ясно – час пробил.
Тот пробил час, и он пошёл
Сквозь предрассудки и молву.
Вперёд шагнув, себя обрёл,
С огнём сливая синеву. С тех пор идёт через огонь, Приняв все тяготы пути, Вперёд влечёт незримый конь, И заповедь одна – свети.
Январь 1990
***
Он оставил всё всем И ушёл налегке. А куда и зачем? Он исчез вдалеке.
Не сказав никому, Сколько будет в пути. С кем-то иль одному? И как долго идти?
А обратно ль придут? Тишина лишь в ответ... Только ветер несёт Всем прощальный привет.
Он ушёл, пилигрим, Или рыцарь дорог. И нависли над ним Крылья зла и тревог.
Октябрь 1989
***
Всё мимо да рядом, Всё промах да сбой. Увижу ли дом свой? И стану собой.
Дни мимо со свистом, Как пуль перелёт. По жизни артистом Идёшь в переплёт.
Идёшь и не заешь, Как скоро в тираж. Судьбу выбираешь Иль только мираж?
И струнам твоим Говорят "Замолчи! Внимай лишь одним, Не то будешь в ночи!"
"Сгорите на пытке! Иль пулю в упор! На тоненькой нитке Над вами топор!"
Но струны звенят, До конца им звенеть. И вновь осознать, Что иметь – не иметь.
Надорваны струны, Души кровь течёт. Написаны руны, Но кто их прочтёт...
Октябрь 1989
***
О крае земли
Дорога, тревога, тяжёлый рюкзак, Обветрена кожа, разверенный шаг, Идём и идём, будто путь без конца, Солёные капли стекают с лица.
Внутри нас не сахар, но сырость кругом,
Когда же мы снова вернёмся в свой дом!
Вернёмся, войдём и стряхнём сапоги
Усталость с тревогой растают вдали. Ведь дома остались, кто верит и ждёт, А время не ждёт – всё вперёд и вперёд. И ближе вё россыпь родимых огней! Дошли! Но не верим удаче своей.
Вернулись, мы дома, родимый порог,
Усталость забыта, и нету тревог,
Мы дома, а рядом – родные, друзья.
Прощайте, прощайте за гранью края. С нас хватит дорог и крутых облаков, Холодных метелей, солёных ветров, Не трогайте нас, мы хотим отдохнуть. Вы нас не зовите! Мы кончили путь.
Но вновь всё внутри начинает звенеть,
И слышится снова небесная медь,
И слышится зов из бездонной дали,
И снова мечтаешь о крае земли. Зажмуря глаза, видишь танец костра, А на небе месяца бритва остра, И чудится плеск набегающих волн, А старый рюкзак до краёв уже полн.
И пусть горизонт застилает глаза,
В полнеба опять полыхает гроза,
Пусть путь под ногами опять будет крут,
Уходим, уходим в далёкий маршрут.
Декабрь 1990
***
Белые перья и алые перья, Серые тени ложатся на стены. Строй барабанщиков встал у преддверья, Сжатые палочки, вспухшие вены.
А за дверями тёмные силы Душат и топчут светлых и смелых, Радостно им, когда рядом унылы, Там поощряют тихих и серых.
Трус там желанен, честность противна, А равнодушные ходят в почёте. Серость и подлость очень активна, Просто завязнуть в этом болоте.
Пыль под ногами и солнце в зените, Рокот сердец отражается в небе. Дробь барабанов. Вставайте, не спите, Чтоб не трубило зло о победе.
Июнь 1987
***
Краешек земли
Здесь краешек земли: Ветра, снега, вода. И тундра позади, А впереди суда. Куда они пойдут, В какие города? А здесь у нас вокруг Снега, ветра, вода.
Чтобы попасть сюда, Качает теплоход. Снега, ветра, вода Здесь это круглый год. Лишь нерпа – моря дочь, Баклан здесь да олень. Зимой лишь только ночь, А летом только день.
Здесь скалы у воды, Да ржавчина судов, Дошедших до беды У этих берегов. Здесь летом не жара, Зимой не холода, Здесь лёд да мошкара, Ветра, снега, вода.
Туда меня послал Мой горвоенкомат, И я сюда попал, До сих Норвежских врат, И я сейчас сижу У этих вот ворот, И с нетерпеньем жду Свой белый теплоход.
Ах, белый теплоход, Солёная вода. Когда же приплывёт Моя мечта сюда? Час звёздный мой тогда, Тогда домой пора Отсюда, где всегда Снега, ветра, вода.
1986
***
Друзья уже далёко, а ты за пулемётом, И пули над тобою кружатся диким лётом. Хоть дула смотрят грозно, Друзья уже в пути, И их ещё не поздно Прикрыть и отойти.
Ещё немного время
Эдвард Лир
В СТРАНУ ДЖАМБЛЕЙ
В решете они в море ушли, в решете,
В решете по седым волнам. С берегов им кричали: – Вернитесь, друзья! -Но вперёд они мчались – в чужие края -
В решете по крутым волнам.
Колесом завертелось в воде решето...
Им кричали: – Побойтесь греха! Возвратитесь, вернитесь назад, а не то Суждено вам пропасть ни за что ни про что!.. -
Отвечали пловцы: – Чепуха!
Где-то, где-то вдали
От знакомой земли, На неведомом горном хребте Синерукие Джамбли над морем живут, С головами зелёными Джамбли живут.
И неслись они вдаль в решете.
Так неслись они вдаль в решете, в решете,
В решете, словно в гоночной шлюпке. И на мачте у них трепетал, как живой, Лёгкий парус – зелёный платок носовой
На курительной пенковой трубке.
И матросы, что с ними встречались в пути, Говорили: – ко дну они могут пойти, Ведь немыслимо плыть в темноте в решете, В этой круглой, дырявой скорлупке!
А вдали, а вдали
От знакомой земли -Не скажу, на какой широте, -Острова зеленели, где Джамбли живут, Синерукие Джамбли над морем живут.
И неслись они вдаль в решете.
Но проникла вода в решето, в решето,
И, когда обнаружилась течь, Обернули кругом от колен до ступни Промокашкою розовой ноги они,
Чтоб от гриппа себя уберечь, И забрались в огромный кувшин от вина (А вино было выпито раньше до дна)
И решили немного прилечь...
Далеко, далеко,
И доплыть нелегко До земли, где на горном хребте Синерукие Джамбли над морем живут, С головами зелёными Джамбли живут.
И неслись они вдаль в решете...
По волнам они плыли и ночи и дни,
И едва лишь темнел небосклон, Пели тихую лунную песню они,
Слыша гонга далёкого звон:
"Как приятно нам плыть в тишине при луне К неизвестной, прекрасной далёкой стране. Тихо бьётся вода о борта решета, И такая кругом красота!.."
Далеко, далеко,
И доплыть нелегко До страны, где на горном хребте Синерукие Джамбли над морем живут, С головами зелёными Джамбли живут.
И неслись они вдаль в решете...
И приплыли они в решете, в решете
В край неведомых гор и лесов... И купили на рынке гороха мешок, И ореховый торт, и зелёных сорок,
И живых дрессированных сов,
И живую свинью, и капусты кочан, И живых шоколадных морских обезьян, И четырнадцать бочек вина Ринг-Бо-Ри, И различного сыра – рокфора и бри, -
И двенадцать котов без усов.
За морями – вдали
От знакомой земли -Есть земля, где на горном хребте Синерукие Джамбли над морем живут, С головами зелёными Джамбли живут.
И неслись они вдаль в решете!
И вернулись они в решете, в решете
Через двадцать без малого лет. И сказали друзья: – Как они подросли, Побывав на краю отдалённой земли,
Повидав по дороге весь свет!
И во славу пловцов, что объехали мир, Их друзья и родные устроили пир И клялись на пиру: – Если мы доживём, Все мы тоже туда в решете поплывём!..
За морями – вдали
От знакомой земли -На неведомом горном хребте Синерукие Джамбли над морем живут, С головами зелёными Джамбли живут.
И неслись они вдаль в решете!
перевод С. Я. Маршака
Эдвард Лир
СКАЗКА О ПЕЛИКАНАХ
Мы – король с королевой Пели-канов. Не найдёте нигде вы Таких великанов. Таких, похожих На ласты, ног И сложных Кожаных Ртов и щёк.
Плофскин!
Плафскин!
Когда и где
Прекраснее птицы
Плескались в воде?
Плофскин!
Пламскин!
Плошкин!
Кряк! Так будет вчера И сейчас было так!
Мы любим Нил, Мы на Ниле живём, На Нильских утёсах Мы дремлем вдвоём, Мы ловим рыбёшку В дневные часы, А вечером смотрим С песчаной косы. И едва только солнце Сойдёт с вышины, И станут прибрежные скалы черны, И зардеет река От закатных огней, И шнырять будут ибисы Быстро над ней, -Крыло в крыло Мы становимся в ряд И пляшем, И скачем, И топаем в лад. И, наши огромные клювы раскрыв, Мы песню поём на такой мотив:
Плофскин!
Плафскин!
Когда и где
Так радостно птицы
Плескались в воде?
Плофскин!
Пламскин!
Плошкин!
Кряк! Так будет вчера И сейчас было так!
Прошлогодней весной Нашу дочь юных лет, Пеликанью принцессу Мы вывезли в свет. И на этот бал Оказать ей честь Прилетели все птицы, Какие есть.
Цапля, и чайка, И жирный баклан, И птица фламинго Из жарких стран, Косяк журавлей, И гусей табун, И тысячи уток С болот и дюн.
Все хором поздравили Дэлл, нашу дочь, И ели, И пили, И пели всю ночь, И гул голосов до утра долетал До ближних песков и далёких скал:
Плофскин!
Плафскин!
Когда и где
Прекраснее птицы
Плескались в воде?
Плофскин!
Пламскин!
Плошкин!
Кряк! Так будет вчера И сейчас было так!
Но средь множества птиц Из лесов и полей Величавее всех Был король журавлей.
Был широк его шаг,
И высок его рост,
И красив его фрак,
И хорош его хвост. Кружева прикрывали Ступни его ног, Чтоб никто разглядеть Его пальцев не мог.
(Хоть для света всего
Уж давно не секрет,
Что меж пальцев его
Перепонок нет!..)
И едва лишь увидел Он дочь нашу Дэлл, Как влюбился И сердцем её завладел. Он влюбился В её ковыляющий шаг И креветок венок На её волосах. Преподнёс он ей в дар Крокодилье яйцо И на лапку надел Из кораллов кольцо.
И вот наша дочь С королём-журавлём Далеко, далеко Улетели вдвоём. В дальний путь Провожало их множество птиц -Лебедей и гусей, Журавлей и синиц. Унеслись они прочь Из родимой земли И, как длинное облако, Скрылись вдали...
Плофскин!
Плафскин!
Когда и где
Прекраснее птицы
Плескались в воде?
Плофскин!
Пламскин!
Плошкин!
Кряк! Так будет вчера И сейчас было так!
Мы с прибрежья Смотрели им вслед полчаса, До тех пор, пока слышались Их голоса. Где-то в сумерках летних Исчезли они, И на жёлтых песках Мы остались одни...
Часто-часто с тех пор Летом в лунную ночь На прибрежных песках Вспоминаем мы дочь. Улетела она Неизвестно куда, И, должно быть, не встретиться Нам никогда...
Плофскин!
Плафскин!
Когда и где
Печальнее птицы
Плескались в воде?
Плофскин!
Пламскин!
Плошкин!
Кряк! Так будет вчера И сейчас было так!
перевод С. Я. Маршака
Эдвард Лир
ПРОГУЛКА ВЕРХОМ
Щипцы для орехов сказали соседям -Блестящим и тонким щипцам для конфет: – Когда ж, наконец, мы кататься поедем, Покинув наш тесный и душный буфет?
Как тяжко томиться весною в темнице Без воздуха, света, в молчанье глухом, Когда кавалеры и дамы в столице Одно только знают, что скачут верхом!
И мы бы могли гарцевать по дороге, Хоть нам не случалось ещё до сих пор. У нас так отлично устроены ноги, Что можем мы ездить без сёдел и шпор.
Пора нам, – вздохнули щипцы для орехов, -Бежать из неволи на солнечный свет. Мы всех удивим, через город проехав! – Ещё бы! – сказали щипцы для конфет.
И вот, нарушая в буфете порядок, Сквозь щёлку пролезли щипцы-беглецы. И двух верховых, самых быстрых лошадок Они через двор провели под уздцы.
Шарахнулась кошка к стене с перепугу, Цепная собака метнулась за ней. И мыши в подполье сказали друг другу: – Они из конюшни уводят коней!
На полках стаканы зазвякали звонко. Откликнулись грозным бряцаньем ножи. От страха на голову стала солонка. Тарелки внизу зазвенели: – Держи!
В дверях сковородка столкнулась с лоханью, И чайник со свистом понёсся вослед За чашкой и блюдцем смотреть состязанье Щипцов для орехов – щипцов для конфет.
И вот по дороге спокойно и смело, Со щёлканьем чётким промчались верхом Щипцы для орехов на лошади белой, Щипцы для конфет на коне вороном.
Промчались по улице в облаке пыли, Потом – через площадь, потом – через сад... И только одно по пути говорили: "Прощайте! Мы вряд ли вернёмся назад!"
И долго ещё отдалённое эхо До нас доносило последний привет Весёлых и звонких щипцов для орехов, Блестящих и тонких щипцов для конфет.
перевод С. Я. Маршака
Эдмунд Спенсер –
* * *
Как пламень – я, любимая – как лёд; Так что ж я хлад её не растоплю И он в жару моём не изойдёт, Hо крепнет лишь, чем больше я молю ?
И почему я жар не утолю Hа том морозе, что в душе у ней, И всё в поту клокочущем киплю Средь ширящихся яростно огней ?
О, всех явлений на земле странней, Что огнь твердыню льда лишь укрепил, И лёд, морозом скованный, сильней, Чудесно раздувает жгучий пыл.
Да, страсть в высоких душах такова, Что рушит все законы естества.
* * *
В безбрежном океане звёздный луч Поможет к гавани корабль вести, Hо развернётся полог чёрных туч, И мореход сбивается с пути.
Я за твоим лучом привык идти, Hо скрылась ты – потерян я, несмел, Твой прежний свет я жажду обрести, Гадая, где опасностям предел.
И жду, хоть лютый ураган вскипел, Что ты, моя Полярная Звезда, Вновь озаришь сияньем мой удел И тучи бед разгонишь навсегда.
Пока ж ношусь по волнам без утех, Тая задумчивость и скорбь от всех.
* * *
Любимая в театре мировом Hа всё бесстрастно устремляет взгляд. Участвую в спектакле я любом, Меняя облики на разный лад.
Hайдя на свете повод для отрад, Я мишуру комедии беру, Когда же горести отяготят, Я делаю трагедией игру.
Hо, радостный ли, в страстном ли жару, Явлюсь на сцене я – ей всё равно: Я засмеюсь – от строгих глаз замру, Заплачу – ей становится смешно.
Она, стенай пред нею иль смеши, Hе женщина, а камень без души.
* * *
У короля любви, что правит нами, Ты вестница, о нежная весна. Hакинув плащ, усыпанный цветами, Чьим ароматом вся земля полна,
Ступай к любимой, разбуди от сна Её в жилище зимнем и сонливом. Скажи, не будет счастлива она, Hе поспешив за временем счастливым.
Как должно юным, нежным и красивым Пускай повинности любви несёт. А ту, что вешним не вняла призывам, Hичто от наказанья не спасёт.
О, милая, весны нам не вернуть. Со свитой короля – скорее в путь !
* * *
Я имя милой вздумал написать Hа дюнах, но его смела волна. Его решил я вывести опять, И вновь прибоем смыло письмена.
"Бесплодны тщания, – рекла она, То наделить бессмертьем, что умрёт! Уничтоженью я обречена, И время без следа меня сотрёт".
"Hет! – молвил я. – Пусть низших тварей род Падёт во прах – жить будешь ты в молве: Мой стих тебя навек превознесёт, Hапишет имя в горней синеве;
Коль смерть одержит верх над всем живым, Мы жизнь любовью вечной возродим".
* * *
Вильям Шекспир –
23
Как на подмостках жалкий лицедей Внезапно роль забудет от смущенья, Как жалкий трус, что в ярости своей Сам обессилит сердце в исступленье,
Так от смущенья забываю я Любовный ритуал, для сердца милый, И замолкает вдруг любовь моя, Своею же подавленная силой.
Так пусть же книги тут заговорят Глашатаем немым души кричащей, Что молит о любви и ждёт наград, Хотя язык твердил об этом чаще.
Любви безмолвной речи улови: Глазами слышать – высший ум любви.
138
Когда она клянётся, что свята, Я верю ей, хоть знаю – ложь сплошная. Пусть мнит она, что я в мои лета Hеопытен и хитростей не знаю.
Хочу я думать, что она права, Что юности не будет завершенья; По-детски верю я в её слова, И у обоих правда в небреженье.
Зачем она не скажет, что хитрит? Зачем скрываю возраст свой теперь я? Ах, старость, полюбив, лета таит, А лучшее, что есть в любви, – доверье.
Так я лгу ей, и лжёт она мне тоже, И льстим своим порокам этой ложью.
121
Уж лучше быть, чем только слыть дурным, Упрёкам подвергаться понапрасну. Ведь даже радость превратится в дым, Когда не сам признал её прекрасной.
Бесстыдным неприязненным глазам Hе опозорить буйной крови пламя. Суду шпионов – худших, чем я сам, Желанных мне пороков не предам я.
Я – это я ! Глумяся надо мной, Они изобличат свои проступки. Да, я прямой, а мой судья – кривой, И не ему судить мои поступки.
Ведь по себе он рядит обо всех: Все люди грешны, всеми правит грех.
* * *
Луис де Камоэнс –
Hи кознями, ни сотней разных бед Hикак любовь меня убить не может, Hикак надежд моих не уничтожит, Ведь не отнимешь то, чего и нет.
Я шёл за счастьем – потерял и след, А жизнь удары гибельные множит. Hо страх мой челн остановить не может, Я с бурями боролся много лет.
И сердце безнадежное гордится Спокойствием. Hо враг непобеждённый, Любовь – опять готовит месть ему
И мне недуг, что здесь в груди гнездится, Hе знаю как, не знаю где рождённый, Hе знаю, чем грозит и почему.
* * *
Зарёю ли румянит мир весна, Сияет ли полдневное светило, Я над рекой, где всё теперь немило, Былые вспоминаю времена.
Здесь убирала волосы она, Здесь улыбнулась, тут заговорила, Там отвернулась и лицо закрыла, Моим вопросом дерзким смущена.
Там шла и тихо что-то напевала, Тут села и ромашку обрывала И уронила голову на грудь.
Так, весь в минувшем, день и ночь тоскуя, Сплю и не сплю, живу и не живу я, Пройдёт ли это всё когда-нибудь ?
* * *
Мучительно за годом год идёт, А дней уже осталось так немного. Hо чем их меньше, тем длинней дорога, Тем больше в сердце горестных забот.
Мой дар слабеет, и который год Hе знает радость моего порога. И только опыт, всё измерив строго, Порой обман грозящий узнаёт.
Гонюсь за счастьем – вот оно! Попалось! Увы! Рванулось и опять умчалось. Я падаю. Встаю: пропал и след.
Бегу опять, зову, – оно далёко. Вперяю в даль отчаянное око... Оно исчезло, и надежды нет.
* * *
Hеужто я неровня вам, и мне Всю жизнь страдать придётся терпеливо? Hо кто достоин вас? Такое диво, Пожалуй, встретишь разве что во сне. [nightmare]
К тому же, раз я заслужил вполне Всё то, чего прошу, несправедливо За щедрость чувств и высоту порыва, Скупясь, по низкой воздавать цене.
Hаграда причитается без спора Тому, кто вынес столько горьких мук И столько ради вас стерпел позора,
А вы достоинств ищете – коль скоро Отсутствуют они у ваших слуг, Влюбитесь в самое себя, сеньора! -
Г.Рейхтман
* * *
Мы знаем точно: в болоте топком
Живут лягушки – там людям места нет.
А в нашем городе, родном и добром,
На каждой улице по тыще человек.
Болото – город, всё разграничено,
И место каждому отдельное дано.
Но так ли строго здесь всё ограничено?
Не так уж чётко это определено!
Лягушек тысячи в болотных толщах,
А среди них, кто знает, нет ли человека?
И человек тот – не рвётся к свету ли
Из тьмы, где сердце человечье лишь помеха?
А в нашем городе, родном и добром,
Среди друзей и средь врагов – смотри внимательно,
И если всмотришься – найдёшь лягушку ты,
.............................. обязательно. .
* * *
Жил да был синий кит, он пускал свой фонтан,
А потом бороздить уходил океан.
Не имел он ни шляпы, ни брюк, ни пальто.
Плавал в южных морях поглощая планктон.
Рядом с ним стая рыб, рыбам так хорошо:
Ведь мы рядом с китом, а кит очень большой.
Вряд ли кто нападёт на большого кита.
Только рядом держись – будешь целым всегда.
Но один капитан наточил свой гарпун,
В море вывел корабль, подпоясав зипун.
На язык мне типун, только он не спроста,
Вдруг вонзил свой гарпун между рёбер кита.
И погиб синий кит, только рыбий народ
Тихо в море сидит, за китом не плывёт.
Кто же будет писать мемуары потом,
Как мы вместе с китом ели жирный планктон. .
* * *
Не надо торжественных маршей,
Тревожнее дробь барабана.
Пусть будут у юности нашей
В жизни одни ураганы.
Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик
Нам с тобой никак нельзя иначе.
Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик
Нам с тобой никак нельзя иначе.
В солёные штормы радостно
Мы счастье в борьбе узнаем,
Возненавидим праздность,
Никчёмность мы презираем.
Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик
Нам с тобой никак нельзя иначе.
Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик
Нам с тобой никак нельзя иначе.
Рассвет укутан туманом,
Летит навстречу дорога.
Мы крепче возьмём барабаны,
И загремит тревога.
Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик
Нам с тобой никак нельзя иначе.
Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик
Нам с тобой никак нельзя иначе. .
* * *
В этом мире многоточье,
Всё так зыбко и непрочно,
Что порою маршал падает с коня.
Ни к чему чины и званья,
Мне б играть на барабане,
Запишите в барабанщики меня!
Знаю – адская работа,
И забот всегда до чёрта,
И ни ночи нет для отдыха, ни дня.
Но ведь я же не из хлипких,
Всё осилю и привыкну,
Запишите в барабанщики меня!
У меня, как струны нервы,
Я иду в шеренге первым,
Я играю так, что плавится броня.
Я для всех ребят примером,
Я для всех ребят, как вера,
Запишите в барабанщики меня!
Ну, а если пуля встретит,
Это сразу все заметят,
Тишина страшнее смерти и огня.
Скажет кто-то непременно:
"Я готов ему на смену,
Запишите в барабанщики меня!"
В этом мире многоточье,
Всё так зыбко и непрочно,
Что порою маршал падает с коня.
Ни к чему чины и званья,
Мне б играть на барабане,
Запишите в барабанщики меня! .
* * *
Ты видел когда-нибудь море?
И чаек, парящих над ним?
И сказочный рокот прибоя?
И сказочность волн голубых?
Ты видел когда-нибудь море?
Манящую даль без конца?
Нежное, будто живое,
Зовущее под паруса?
Ты видел когда-нибудь море?
Ты с ним говорил, как со мной?
Вечное, очень большое,
Оно подружилось с тобой?
Ты видел когда-нибудь море? .
* * *
В парусиновых брюках, в широких, залатанных, длинных,
Мы ходили в развалку, чуть набок была голова.
Мы придумали море – таким, как на старых картинах,
И условились так, что открыты не все острова.
Мы придумали город, где сушатся старые сети,
Где базар и причал одинаково рыбой пропах.
Мы придумали город, в котором суровые дети,
И развешены компасы вместо часов на столбах.
Мы придумали честность, такую, что дай бог любому,
Если рядом несчастье, попробуй-ка спрятать глаза,
Если крик за окном, то попробуй не выйти из дома,
Если шторм, кто-то тонет, попробуй гасить паруса.
А потом, как положено, возраст такой наступает,
Вырастают из улочек детства, из милой земли.
Стрелка полюс меняет, и город придуманный тает,
И пора уходить, и пора нам сжигать корабли.
Только я обманул, я причёску сменил и походку,
Ну, а парусник сжёг. Чтоб пахуча была и крепка,
Золотой и янтарной смолой просмолил свою лодку
И отправил на ней по морям своего двойника.
Лодка эта приходит не в солнечный день, а в ненастье,
Только если однажды туман мне застелет глаза,
Если я обману, откажусь от чужого несчастья,
Город мой, мою лодку и имя сожжёт капитан.
В парусиновых брюках, в широких, залатанных, длинных,
Мы ходили в развалку, чуть набок была голова.
Мы придумали море – таким, как на старых картинах,
И условились так, что открыты не все острова. .
* * *
Белые дороги, белые дома – зима.
На дворе у нас стоят из снега терема.
Будто бы они слетели с неба,
Но мы-то с вами знаем, что они из снега,
Мы-то с вами не сошли с ума.
Мне бы в сны детей ворваться хоть на полчаса.
Слава богу есть свои у взрослых чудеса.
Чудо проживает в чаще леса,
Чудо проживает в глубине Лох-Несса,
Чудо проживает в небесах.
А на Гималайских горах
Ходит чудо на мохнатых ногах,
Ходит чудо, оставляя следы,
Семидесятого размера.
А за ним века и века
Течёт жизни голубая река,
И стремительно плывут облака,
Очень похожие на блюдца.
Чудо, чудо, чудо – вечный для людей магнит.
Чудо Атлантиды дразнит и к себе манит.
Будто бы ракета перед пуском
Огненное чудо над тайгой Тунгусской
Свой секрет хранит почти сто лет.
Сказки облетели, сказки пожелтели, но
В сказку никогда не поздно распахнуть окно.
Сколько вы аршином мир не мерьте,
Только вы поверьте, только вы поверьте
В то, что мы поверили давно.
А на Гималайских горах
Ходит чудо на мохнатых ногах,
Ходит чудо, оставляя следы,
Семидесятого размера.
