Текст книги "Убитая в овечьей шерсти"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Не потому, что я боюсь, – ответила она. – Я не совершала этого, и никому не удастся доказать противоположное. Я, видимо, должна испытывать страх, но я его не испытываю. Я нисколько не опасаюсь за себя.

– Очень хорошо. Лосс предположил, что отношение миссис Рубрик к мужу в последнюю неделю изменилось. Он предположил, что вы можете объяснить это. Не так ли?

Она не ответила. Медленно и, казалось, неохотно она подняла взгляд на портрет миссис Рубрик.

– Терри! – сказала Урсула. – Она знала? Она обнаружила это?

Фабиан вскрикнул, и Теренция повернулась не к Урсуле, а к нему.

– Ты идиот, Фабиан, – произнесла она, – ты неповторимый идиот.

Огонь горел низко, ив комнате стало душно от табачного дыма.

– Я сдаюсь, – громко сказал Дуглас. – Я не очень хорошо разгадываю загадки, и будь я проклят, если понимаю, к чему вы клоните. Ради Бога, давайте проветрим здесь.

Он прошел в дальний конец помещения, отдернул занавески и распахнул окно. Ночной воздух хлынул в комнату, – легкий, спокойный, чистый. Аллейн присоединился к Дугласу, стоявшему у окна. «Если бы я заговорил, – подумал он, – мой голос устремился бы к горным вершинам, к вечным снегам».

Он отметил, что равнина перед домом болотистая и поросла одинокими ивами. Теперь, в лунном свете, он увидел отблеск воды и услышал крик дикой утки, сопровождаемый плеском крыльев. Кто-то подбросил хворосту в огонь, и тень от фигуры Аллейна заплясала по террасе.

– Мы что, хотим замерзнуть? – ворчливо спросила Урсула.

Дуглас уже протянул руку, но, прежде чем он успел задернуть занавеску и закрыть окно, послышались шаги, и человек прошел по террасе, направляясь в северную часть дома. Когда свет из окон комнаты упал на него, стало видно, что на нем опрятный черный костюм и фетровая шляпа. Это был Маркинс, который вернулся из дома управляющего. Дуглас захлопнул окно и опустил занавеску.

– А вот и главный герой, – сказал он, – который ведет хозяйство в этом доме и которому безразлично все, пока мы тут городим чепуху о характере женщины, которую он, возможно, убил. Я пошел спать.

– Через минуту он принесет напитки, – возразил Фабиан, – почему бы не подождать и не выпить?

– Будь моя воля, я бы отправил его к чертям собачьим вместе с подносом и графином.

– Честное слово, Дуглас! – хором сказали Фабиан и Урсула. – Ты просто…

– Ладно, согласен, – сердито буркнул Дуглас, – я дурак. Ничего больше не скажу.

Он с размаху опустился на диван, но на этот раз не положил руку на спинку позади Теренции. Теперь он взирал на нее с любопытством и даже с некоторой робостью.

– Итак, вы предпочитаете оставить вопрос мисс Харм без ответа, – заметил Аллейн, обращаясь к Теренции.

Она подняла с колен вязанье, словно надеясь этим жестом вернуть себе прежнюю собранность. Затем она машинально скомкала ярко-красное месиво вокруг белых спиц и снова расстелила пряжу на коленях.

– Вы вынуждаете меня говорить, – сказала она, – вы все. Ты говоришь, что все мы согласились на эту процедуру, Фабиан. Когда ты, Урсула и Дуглас решились, как могла я не согласиться? Разве я могла отказаться? Я посторонняя. Миссис Рубрик платила мне за мою работу, а теперь ты, Фабиан, платишь мне за мою работу в саду. Отказываться я не вправе.

– Вздор, Терри, – откликнулся Фабиан.

– Ты никогда не был в моем положении. Ты не понимаешь. Ты очень мил и неофициален и обращаешься со мной, как говорят люди моего класса, почти как со своей. Почти, но не совсем.

– Моя дорогая, это просто оскорбительно. Ты достаточно хорошо знаешь меня и мои взгляды, и подобное отношение возмущает меня. «Твой класс»! Как ты смеешь козырять своими классовыми чувствами, Терри?

– Ты мой хозяин. Ты не настолько привержен к коммунистическим идеалам, чтобы отказаться от Маунт Мун, когда он оставил его тебе.

– Я думаю, – произнес Аллейн, – мы можем вернуться к вопросу, на который, поверьте, мисс Линн, вы не обязаны отвечать. То есть: узнала ли миссис Рубрик в последнюю неделю своей жизни о привязанности между вами и ее мужем?

– А если я не отвечу, что вы подумаете? Что вы предпримете тогда? Пойдете к миссис Эйсуорси, которая меня терпеть не может, которая состряпает чудовищно неправдоподобную историю. Когда он был болен, он хотел, чтобы за ним ухаживала я, а не она. Этого она мне не простила. Уж лучше вы узнаете правду от меня самой.

– Да, это гораздо лучше, – бодро согласился Аллейн. – Давайте послушаем.

Она рассказала об этой странной связи. Они работали вместе над одной из статей Флосси, он – за столом возле окна, а Теренция подносила ему книги. Она подошла к нему с томом Хэнсарда и положила книгу на стол, открыв на нужной странице. Он наклонился, и грубый твид его рукава коснулся ее обнаженной руки. Они остались неподвижны. Она посмотрела на него, но лица его не увидела. Он ссутулился. Ее свободная рука шевельнулась и легла ему на плечо. Она описала сцену бережно, с точностью, словно каждая подробность была важна, словно, решившись говорить, она не хотела оставлять ничего недосказанного. Перед ним была, подумал Аллейн, незаурядная молодая женщина. Она подчеркнула, что это был первый эпизод такого рода, и, видимо, оба были слишком взволнованны, чтобы услышать, как открылась дверь. Ее правая рука все еще лежала у него на плече, когда она повернулась и увидела свою работодательницу. Он замер, и ее левая рука осталась под его ладонью на открытой странице книги.

Флоренс стояла в дверях. Она держала кипу бумаг, и они шуршали у нее в руках. «Лицо ее было лишено выражения», – сказала Теренция, и Аллейн взглянул на портрет. «Как обычно, были немного видны зубы. Глаза ее всегда казались словно испуганными, такими были они и на этот раз. Она просто смотрела на нас». Ни Рубрик, ни Теренция не произнесли ни слова. Флоренс сказала громко: «Мне срочно нужны эти доклады» – и повернулась, чтобы уйти. Дверь за ней захлопнулась. Рубрик сказал Теренции: «Моя дорогая, я надеюсь, вы простите меня», и Теренция, уверенная теперь, что он любит ее, и в душе не испытывая ничего, кроме радости, легонько поцеловала его и отодвинулась. Они спокойно вернулись к нескончаемым докладам Флосси. Странно, сказала Теренция, но они почти не были огорчены ее появлением. Оно казалось чем-то незначительным и никак не угрожало прочности их взаимной привязанности. Они продолжали свою работу, сказала Теренция, и Аллейн представил себе их двоих, иногда обменивающихся репликой или улыбкой, чаще занятых поиском подходящих отрывков и цитат для Флосси… Странно, подумал он.

В атмосфере согласия они работали все утро. За обедом, когда все шестеро собрались вместе, Теренция заметила, что Флосси менее разговорчива, чем обычно, и внимательно наблюдает за ней. Это ее не особенно встревожило. Она туманно предположила: «Должно быть, она просто удивилась, как это я положила руку кому-то на плечо. Наверное, она подумала, что это несколько самонадеянно с моей стороны. Она впервые заметила, что я человек».

В конце обеда Флосси неожиданно заявила, что ей понадобится помощь Теренции днем. Оказалось много работы по перепечатке и приему писем. Это была обычная рутина, и сначала девушка не заметила ничего необычного в манере Флосси. Однако вскоре она почувствовала, что Флосси, сидя у камина или за столом, пристально наблюдает за ней. Она бы с удовольствием отвергла мысль об этой неприятной слежке, но, не в силах бороться с искушением, подняла глаза, чтобы встретить взгляд, пронзительный и бесцветный одновременно. Теренции было нелегко выносить такое поведение, ей стало не по себе, и она бы предпочла любой разговор и даже упреки. Теплая волна удовольствия от открытия, что Рубрик любит ее, теперь схлынула, оставив лишь трезвое чувство стыда. Она невольно увидела себя глазами Флосси: второсортная маленькая секретарша, которая флиртует с мужем своей хозяйки…

Она испытывала усталость и унижение и даже какое-то нетерпение, чтобы самое худшее произошло поскорей. Ведь должен быть взрыв, иначе она никогда не оправится от острого чувства отвращения к себе, которое она испытала под взглядом Флосси. Но бури не последовало. Они корпели над своей работой. Когда они, наконец, закончили и Теренция собирала бумаги, Флосси, направляясь к двери, бросила через плечо: «Мне кажется, мистеру Рубрику нехорошо». Называя его «мистер Рубрик», она очень точно поставила девушку на место, и Теренция почувствовала это. «Я считаю, – добавила Флосси, – что мы не должны докучать ему сейчас этой глупой статистикой. Я беспокоюсь о нем. Мы просто тихо оставим его в покое, мисс Линн. Я надеюсь, вы это запомните?» И она вышла, предоставив Теренции делать любые выводы из этого изречения.

– И как раз после этого, – сказала Теренция, – почти сразу, вечером, за ужином, она изменила свое поведение по отношению к нему, и вы все это заметили. Для меня это было ужасно.

– Она, видимо, решила, – сказал Фабиан, – встретить тебя на твоей территории и дать бой. – Он помедлил и добавил: – Ничего ужасного. Вполне в ее духе и совершенно бессмысленно.

– Но он любил ее, – запротестовала Урсула. И, словно сделав неприятное открытие, она воскликнула: – Ты вела нечестную игру, Терри. Ты просто молода. Нельзя так вести себя. Они все такие, мужчины в его возрасте. Если б ты уехала, он бы сразу забыл тебя.

– Нет! – убежденно произнесла Терри.

К смущению Аллейна, они обе повернулись к нему.

– Он бы забыл, – повторила Урсула, – правда?

– Милая девочка, – произнес Аллейн, как никогда остро чувствуя собственный возраст, – откуда мне знать?

Но когда он подумал об Артуре Рубрике, больном и уставшем от бурной деятельности жены, он был склонен подумать, что Урсула недалека от истины. Если бы Теренция уехала, разве не могло его чувство к ней превратиться в слабое воспоминание?

– Все вы одинаковые, – пробормотала Урсула, и Аллейн не без разочарования почувствовал, что вместе с Артуром Рубриком отнесен к разряду стареющих романтиков. – У вас появляются странности.

– Да, но, черт побери, – вмешался Фабиан, – если на то пошло, поведение Флосси казалось тоже необъяснимым. Флиртовать с собственным мужем после двадцати пяти лет совместной жизни…

– Но это совсем другое, – вспыхнула Урсула, – к тому же, Терри, это по твоей вине.

– Так получилось, – сказала Теренция, перейдя в оборону. – И пока она не вошла, все было прекрасно. Я знала, что так и должно быть, это не противоречило моему разуму и эмоциям. Как будто я впервые обратила на себя внимание, как будто я впервые стала самой собой. Значит, так и должно было быть.

Она взывала к Урсуле и, возможно, к молодым людям, к их пониманию, но они смутились.

– И все-таки, – сказала Урсула, – как ты могла! С дядей Артуром! Ему же было почти пятьдесят!

Все замолчали. Аллейн, которому было сорок семь, пришел к выводу, что Дуглас и Фабиан сочли аргумент Урсулы неоспоримым.

– Я не причиняла ему боль, Фабиан, – промолвила наконец Теренция. – Я уверена в этом. Если кто-то заставил его страдать, то это она. Она агрессивно демонстрировала свое право на собственность.

– Из-за тебя, – вставила Урсула.

– Но ведь это не зависело от нас. Вы говорите так, точно я запланировала то, что произошло. Я ничего не подстраивала. И продолжения не было, Урсула. Никаких тайных сцен. Этого не было. Мы просто стали чуть счастливее, узнав о нашем чувстве. Только и всего.

– Когда он был болен, – спросил Фабиан, – вы говорили с ним об этом, Терри?

– Немного. Просто о том, как мы счастливы, что узнали об этом.

– Если бы он был жив, – напрямую спросила Урсула, – ты бы вышла за него замуж?

– Откуда мне знать?

– А почему бы и нет? Тетя Флоренс, которая вам обоим так мешала, больше не стояла у вас на пути, не так ли?

– Это очень жестоко с твоей стороны, Урсула.

– Я согласен, – сказал Дуглас, и Фабиан пробормотал: «Замолчи, Урси!»

– Нет, – сказала Урсула. – Мы договорились быть откровенными. Вы все жестоки к ее памяти. Почему кто-то должен выйти сухим из воды? Почему не произнести вслух то, что каждый подумал про себя: после ее смерти они могли пожениться?

Снаружи послышались шаги и легкое позвякивание стекла. Это был Маркинс с напитками.

Глава 6
МИССИС РУБРИК СОГЛАСНО ПРОТОКОЛАМ

С прибытием Маркинса дискуссия оборвалась, словно в открытую дверь хлынула холодная волна трезвого здравомыслия. Дуглас хлопотал, предлагая Аллейну виски. Аллейн, который считал себя при исполнении служебных обязанностей, отказался и с сожалением подумал, не тот ли это виски из бесценной партии, бутылку из которой Клифф Джонс разбил на полу погреба. Дальнейшая беседа была невозможна из-за присутствия миссис Эйсуорси, которая шутливо напоминала о позднем часе. Пора, пора, приговаривала она, цыплятам в гнездо. Она многозначительно осведомилась, привез ли Аллейн грелку. После этого намека он пожелал всем спокойной ночи. Фабиан принес свечи и предложил проводить его в спальню.

Они отправились наверх в сопровождении своих гигантски увеличенных теней. На лестничной площадке Фабиан произнес:

– Вы, конечно, поймете, что находитесь в комнате Флосси. Она самая лучшая, но все мы предпочли не занимать ее.

– Да, понятно.

– Ведь у вас нет никаких воспоминаний.

– Ни единого.

Фабиан проводил его до двери. Он зажег свечи на туалетном столике, и комната выплыла из мрака, большая светлая комната с яркими занавесками, изящным бюро, роскошной кроватью и с обилием гравюр на стенах, изображающих цветы. Пижама Аллейна была выложена на кровать, очевидно рукой Маркинса, невскрытая почта и сумка со следственными документами были многозначительно водружены на бюро. Он усмехнулся про себя.

– У вас есть все необходимое? – осведомился Фабиан.

– Да, благодарю вас. Могу ли я взглянуть на вашу мастерскую?

– Почему бы нет, пойдемте.

Это была вторая дверь налево по коридору, Фабиан снял ключ с шеи.

– Как вы видите, на шнурке. Никакого обмана. Нам сюда.

Яркая электрическая лампа над их рабочей скамьей ослепила глаза, привыкшие к свету свечей. Она осветила полку с инструментами и аккуратно сложенный чертежный набор. Маленький токарный станок стоял у боковой скамьи, которая была завалена обрезками металла. Большой комод с висячим замком был встроен в правую стену, и рядом с ним Аллейн увидел современный сейф со сложным устройством. Три вместительных ящика под скамьей тоже были заперты.

– Важные чертежи и формулы всегда находятся в сейфе, – пояснил Фабиан. – Как видите, все хранится под замком. Обратите внимание на жалюзи моей конструкции, которые старина Дуглас подверг беспощадной критике.

– Совершенно безупречная работа, – сказал Аллейн.

– И могу вас уверить, единственная в своем роде, – добавил Фабиан.

Он уселся на скамью и заговорил об их работе.

– Это магнитный взрыватель для противовоздушных снарядов, – объяснил он. – Снаряд сделан из металла, не содержащего железа, и имеет взрыватель с магнитным управлением, который и сработает, как только приблизится к аэроплану или другому подобному устройству. Мы надеемся, что он будет чрезвычайно эффективен на больших высотах, где невозможно прямое попадание. Собственно говоря, я позаимствовал идею магнитной мины, которая, как вам известно, взрывается на магнитном поле вокруг стальных кораблей. Если даже в нем содержится большое количество примесей, мотор аэроплана должен, по необходимости, содержать достаточное количество стали и, кроме того, иметь магнитное поле от защитных металлических тросов. Наш взрыватель существенно отличается от взрывателя магнитной мины, но родствен ему в том отношении, что взрывает снаряд в магнитном поле аэроплана. Вообще-то, – сказал Фабиан, и глаза его заблестели, – если это получится, а должно получиться, эффект будет колоссальный.

– Конечно, конечно. Не сомневаюсь. Я только хотел задать один вопрос. Как насчет непредвиденных взрывов от притяжения к самому орудию или при перевозке?

– Взрыватель снабжен предохранительным устройством, и он не сработает, пока снаряд, вращаясь, не вылетит из ствола орудия. Получилась, собственно, воздушная магнитная мина. Я покажу вам светокопии по предъявлении официального документа, – сказал Фабиан с усмешкой.

– Мне будет крайне интересно. Но не сегодня, если вы не возражаете. Мне необходимо поработать.

– В таком случае я препровожу вас обратно в вашу комнату, убедившись предварительно, что какой-нибудь авантюрист не прячется под скамьей. Итак, идем?

Вернувшись в комнату Аллейна, Фабиан прикурил от свечи и внимательно взглянул на гостя.

– Будет ли какой-нибудь толк, или это бредовая затея?

– Вы имеете в виду наши беседы?

– Ну да. Этот посмертный опрос. Не глупо ли все это?

– Я так не считаю.

– Завтра, я полагаю, вы поговорите с семьей Джонсов и со слугами, и так далее.

– Если это возможно.

– Мы вам поможем. Вы увидите хозяйство. Оно почти не изменилось. Вот только…

– Да? – подхватил Аллейн, так как Фабиан остановился.

– Пресс новый. Я просто не мог смотреть на тот. Правда, он такого же типа.

– Я побываю там, если можно.

– Да. Хорошо. Я не знаю, устраивает ли вас наш немыслимый режим. Пожалуйста, поступайте, как вам удобнее. Завтрак без четверти шесть.

– Да, конечно.

– Потом я провожу вас в овчарню. Если вам что-нибудь понадобится, я к вашим услугам.

– Мне нужна только свобода действий. Я буду признателен, если на меня не будут обращать внимания.

– Боюсь, что это не так просто. Но, разумеется, у вас полная свобода. Я сказал всем людям и Дак, что вы будете беседовать с ними.

– Как они к этому отнеслись?

– Вполне одобрительно. Это все напоминает бестселлер об убийстве. Они ведь простые обыватели! Однако не все так просто. Уилсон, сортировщик шерсти, и Джек Мерривезер, прессовщик, вовсе не горят желанием давать показания. Ваш коллега младший инспектор Джексон не самым удачным образом общался с ними. И еще Томми Джонс.

– Отец мальчика?

– Да. Он довольно трудный субъект, этот Томми. Хотя я лажу с ним неплохо. У Томми свои взгляды, и в политике они во многом совпадают с моими. – Фабиан усмехнулся. – Поэтому я считаю его отличным малым. Но с ним сложно. Он не одобрял отношения Флосси и молодого Клиффа, и его трудно винить. И вообще, он не жалует полицию! Вряд ли он покажется вам очень покладистым.

– А сам мальчик?

– Он славный малый. Но у него тоже есть свое мнение. Мы с ним хорошие приятели. Я даю ему читать «Новый член правительства», и он пересматривает устройство государственных органов, традиции и моральные нормы человечества в среднем два-три раза в неделю. Он хороший музыкант, хотя, боюсь, у него мало опыта. Я пытался уговорить его поиграть на рояле, который стоит наверху, но этот упрямый щенок не хочет.

– Почему?

– Рояль принадлежал Флосси.

– Значит, они всерьез поссорились?

– Да. Молодому Клиффу просто повезло, что в критический момент он решил сбацать Баха на этой старой развалине в проходной комнате. Все вокруг знали о ссоре и его бегстве после нее. Ваш приятель, младший инспектор, сразу сделал стойку, услышав о ней, но, к счастью, мы все могли присягнуть, что пианино играло без перерыва.

– Чем можно объяснить историю с виски?

– Не имею представления, но совершенно уверен, что он его не воровал. Я пытался вытянуть хоть что-то из него, но он не раскалывается, черт его побери.

– Хорошо ли он уживается с остальными?

– Неплохо. Одно время они были склонны считать его уродом. Всему виной его образование и вкусы. В этой стране о молодых людях судят в основном по их успехам в спорте и физических упражнениях. Однако Клифф выполнял свою работу с таким рвением, что они взглянули иначе и на прочие его интересы. Даже стали одобрять, что по вечерам он играет на пианино. Когда он вернулся домой, совершенно «полевев», они были в восторге, естественно. Они неплохой народ – большинство из них.

– Не все?

– Повар стригалей противный малый, но он появляется лишь в сезон стрижки. За постоянными работниками следит мистер Джонс. Большинство стригалей сколотят кругленькую сумму – и в трактир, напиваются до чертиков. Это дело обычное, и ничего нельзя изменить, не меняя их социального положения. Но повар держит спиртное в кухне, и если в течение сезона мы не наблюдаем припадка белой горячки, мы считаем, что нам повезло. Он изрядная дрянь, но без него не обойтись. Как ни странно, относятся к нему неплохо. Разнорабочий, Элби Блек, довольно близок с ним. Он был также в приятельских отношениях с Клиффом, но между ними произошла стычка. Оно и к лучшему, я думаю. Элби – это безнадежный случай. Вот если бы Элби таскал виски, я бы меньше удивился. Или Перс. Повара зовут Перси Гаулд, но обычно его называют Перс. Все христианские имена сокращают в этой стране.

– Как миссис Рубрик ладила с людьми?

– Она считала, что пользуется огромной популярностью. Она обычно подтрунивала над ними. Они подыгрывали ей, усмехаясь про себя, как мне кажется. Ей казалось, что она выстроила что-то вроде местной феодальной системы. Она жестоко ошибалась, конечно. Я видел, как сортировщик шерсти, отличный парень, с большим вдохновением изображал ее однажды вечером. Я рад, что рабочие были за пятнадцать миль от фермы в ту ночь. У младшего инспектора ярко выраженное классовое самосознание. Он всегда подозревает нижестоящих.

– Глупости, – бодро изрек Аллейн.

– Отнюдь нет. Но тут Дуглас выступил с версией о Маркинсе. Маркинс, будучи слугой, скорее мог оказаться убийцей, чем мы, представители благородного сословия. Просто тошно слушать!

– Скажите мне, – произнес Аллейн, – вы подозреваете кого-нибудь из них?

– Никого! Я думаю, что бездомный или бродяга забрел в сарай и решил устроиться там на ночь. Флосси вспугнула его и поскандалила с ним. В пылу спора он немного погорячился и прикончил ее. Когда до него дошло, что он натворил, он надел спецовку Томми Джонса, замел следы и ушел вглубь страны. Она ненавидела бродяг. Многие дают им ночлег и еду в обмен на труд, но не Флосси. Так я думаю. Это единственное объяснение, которое выглядит разумным.

– Но ведь это все равно представитель подлого сословия?

– Да, – откликнулся Фабиан, помолчав. – Вы меня подловили?

– Ваша версия достаточно убедительна, но никакого бродяги не видели поблизости в тот день. Они обычно не удаляются от дороги, и их знают в близлежащих домах.

– Но не в Маунт Мун, где хозяйка Флосси.

– Возможно. Но все равно ваш бродяга остается фигурой, которую не видел никто ни до, ни после ночи исчезновения.

– Боюсь, что другого объяснения предложить не могу, и потому оставляю вас. Спокойной ночи, сэр. Я все-таки рад, что вы приехали.

– Надеюсь, вы не разочаруетесь, – промолвил Аллейн. – Но перед уходом скажите мне, сколько человек играли в теннис в ночь исчезновения?

– Ну, это, – проговорил Фабиан спокойно, – просто пустяк. Зачем это вам? Только Дуглас и я.

– Значит, во время поисков на вас была обувь с резиновой подошвой?

– Конечно.

– А на остальных? Вы не помните?

– Шиповки. Как всегда по вечерам.

– Когда миссис Рубрик впервые сказала, что пойдет в овчарню?

– Вскоре после того, как мы собрались. А может быть, и раньше. Она любила пококетничать. «А как вы думаете, что сейчас будет делать смешная старая Флузи?» Что-то в этом духе. Потом она развивала свою тему: вечер и все такое.

– Ясно. Большое спасибо. Спокойной ночи.

Фабиан ушел, и Аллейн остался один в безмолвной комнате. Он был неподвижен, его высокая худая фигура темнела на фоне горящих свечей. Затем он подошел к бюро и открыл один из запертых ящиков. Оттуда он достал маленький клочок ваты и уронил его на ковер. Даже при свете свечей он был заметен – белый штрих на темно-зеленом фоне. Так должен был выглядеть клочок шерсти, когда Урсула, наутро после исчезновения Флоренс, убрала его пылесосом. Тем не менее, она не заметила его. Или просто забыла? Все они соглашались, что Флоренс ни за что не потерпела бы его присутствия. Она поднималась в свою комнату после обеда и перед прогулкой по саду. Следовательно, тогда шерсти на ковре не было. Аллейн мысленно услышал голос Урсулы: «Кто-то был на площадке без пяти три в ту ночь».

Аллейн вынул трубку, уселся за стол и открыл свой кейс. Там лежали полицейские протоколы. Со вздохом он открыл их и разложил перед собой. Комнату заволок табачный дым, страницы медленно переворачивались, и старинные напольные часы показывали полночь, затем половину первого и час ночи.

«19 февраля 1942 года я получил распоряжение отправиться на склад шерсти братьев Ривен по адресу: проспект Джерниган, 68. Я прибыл туда в 2 часа 50 минут в сопровождении Р.С. Уэтербриджа. Нас встретили кладовщик Артур Кларк и мистер Сэмюэль Джозеф, закупщик шерсти. Мне показали несколько тюков шерсти, и я отметил сильный запах, похожий на запах разложения. Мне показали крюк, на котором осталось буровато-красное пятно. Я видел, что вокруг крюка обвилась прядь волос красновато-желтого цвета. Сомнительный тюк был частично распорот. Я отдал распоряжение разрезать и вскрыть тюк, что и было сделано в нашем присутствии. Сэмюэль Джозеф не присутствовал, так как испытывал недомогание и вышел на воздух. В тюке шерсти мы обнаружили тело в стадии сильного разложения. Оно находилось в сидячем положении, с ногами, согнутыми и привязанными к туловищу при помощи двенадцати витков шнура, который был опознан как упаковочный шпагат. Руки были согнуты в локтевом суставе и привязаны к телу при помощи двадцати пяти витков упаковочного шпагата. Подбородок уткнулся в колени. Тело находилось на подстилке из овечьей шерсти, хорошо спрессованной, шести футов в глубину. Над телом до самого верха – спрессованная овечья шерсть. Тюк был 28 дюймов в ширину и 4 фута в высоту. Я оставил его в прежнем положении и перешел к… – страницы медленно перевернулись – повреждению в задней части головы. Согласно медицинской экспертизе, оно могло быть вызвано ударом тупого орудия сверху и сзади. Трое медиков считают вероятным, что повреждение было нанесено железным клеймом, найденным в сарае. Микроскопическое исследование этого клейма позволило обнаружить пятна, которые, как показал анализ, являлись пятнами человеческой крови. Осмотр тела установил, что смерть наступила от удушения. В ноздрях и во рту найдена овечья шерсть. Повреждение черепа вызвало почти наверняка лишь потерю сознания. Вероятно, убийца после нанесения удара удушил покойную, когда она находилась в бессознательном состоянии. Медицинские эксперты отрицают возможность наступления смерти в результате несчастного случая или самоповреждения».

Далее следовал подробный отчет полицейского хирурга.

«Треугольный разрыв у каймы платья, соответствующий по расположению кости левой щиколотки… верхушка наиболее… гвоздь в стене овчарни за прессом… уцелевшая нитка материала… Отсутствие свидетелей вследствие продолжительного времени…»

«Как будто я этого не знаю!» – Аллейн вздохнул и перевернул страницу.

«…Джон Мерривезер, прессовщик, показал, что 29 января вечером, ко времени отбоя, обе половины пресса были загружены. Пресс был набит, но не зажат. Он оставил его в этом положении. На следующее утро пресс оказался в том же положении. Обе половины были готовы к работе, верхушка в положении „на середине“. Он спрессовал шерсть, как обычно, используя храповик, не заметив ничего особенного. Как обычно, шерсть в верхней половине сжималась, пока не опустилась до уровня „на середине“. Затем тюк зашили, поставили клеймо, сложили в ряд с остальными и днем отправили всю партию вглубь страны.

Сидней Барнес, водитель грузовика, показал, что 30 января он собрал и увез партию шерсти с Маунт Мун. Артур Кларк, кладовщик, получил партию с Маунт Мун 3 февраля и оставил ее вплоть до дальнейших распоряжений… Джеймс Мак-Брайд, правительственный консультант по шерсти… 19 февраля почувствовал запах, но приписал его дохлой крысе… Сэмюэль Джозеф, закупщик…»

Итак, круг замкнулся, подумал Аллейн и вновь набил трубку. Эти расследования на своем языке подытожили, обезличили и привели в систему то, что ему пришлось выслушать прошедшим вечером. «Совершенно очевидно», заявили протоколы спустя двадцать минут, «что скрыть тело можно было не быстрее, чем за сорок пять минут. Ставились соответствующие опыты. Шерсть необходимо было убрать из пресса. Тело надо было привести в максимально компактное положение, поместить в нижнюю часть пресса и обмотать шерстью. Затем шерсть надо было спрессовать в обеих половинах, верхнюю часть привести в положение „на середине“.

Томас Джонс, управляющий, показал, что на следующее утро он обнаружил на своей спецодежде пятна и разрывы. Он обвинил „временных“ в том, что они воспользовались его спецовкой. Они отрицали это».

Становилось очень холодно. Аллейн нашел свитер и натянул его. Дом тонул в безмолвии. Очевидно, он был таким же, когда Урсула Харм, внезапно проснувшись, услышала продолжение сна – а именно, шаги на площадке и когда Дуглас Грейс услышал удалявшиеся шаги по коридору. Было бы неплохо, устало подумал Аллейн, если бы выяснилось, что ночной злоумышленник был в обоих случаях одним и тем же лицом. Он неловко поднялся и подошел к большому платяному шкафу, который стоял впритык к противоположной стене комнаты. Отворив дверцы, он увидел свою одежду, аккуратно развешенную на плечиках. Снова бесценный Маркинс. Именно здесь, за шкафом, спрятанный под тремя сложенными половиками, был найден чемодан Флоренс Рубрик, уложенный для путешествия на север, которое так и не состоялось. Его обнаружила Теренция Линн спустя три дня после вечера в саду. Кошелек с деньгами и официальными пропусками нашли в ящике туалетного столика. Может быть, ради этого и приходил ночной визитер? Чтобы спрятать чемодан и кошелек? И, может быть, именно тогда он обронил клочок шерсти? С ботинка, который утаптывал овечьи завитки над головой убитой Флосси Рубрик? Да, подумал Аллейн, все было проделано аккуратно и стремительно. Удар по голове, достаточно сильный, чтобы оглушить, но не настолько зверский, чтобы превратить ее в кровавое месиво. Удушение, затем устранение тела. Очень хладнокровно и дерзко. Рискованно, но тщательно продумано и вполне результативно. Самую трудную часть задачи выполнили другие люди. Аллейн размышлял. О чем думал убийца, когда на следующее утро пришли стригали, когда прессовщик, в свой черед, бросил очередной груз на рычаг храповика и утрамбованная шерсть из верхней половины пресса перешла в нижнюю? Мог ли убийца быть уверенным, что в этот момент не последует никаких вздутий, никаких пятен? А когда пришло время поднять тюк на крюке, чтобы закинуть его в ожидавший грузовик? Ее вес? Она была очень хрупкого сложения, и все же, и все же… Он вернулся к протоколам.

«Судебно-медицинские эксперты придерживаются мнения, что тело связали не позднее чем через шесть часов с момента смерти, так как затвердение мышц сделало бы этот процесс невозможным. Они уточняют, что в данных условиях, а именно: определенная температура, отсутствие сильных физических движений перед смертью, затвердение мышц должно было наступить быстро».