Текст книги "Ожог (СИ)"

Автор книги: Наташа Михлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Я приоткрыла дверь пошире. Вчера он смотрел, как я сплю, сегодня мой черед. Его лицо было спокойным и умиротворенным, в нем было что-то детское. Все на свете невинные дети, пока крепко спят.

А еще оно было… красивым.

Меня разбудило птичье дерево. Под окном моей комнаты растет очень плотный лавр, в котором мелкие птички устроили себе мегаполис. На закате и на рассвете мое птичье дерево начинает клубиться и оглушительно чирикать на все лады. Зимой я вывешиваю на окно кормушки из прессованных зерен. Весной кладу на подоконник клоки сена, которым упаковываю керамику для отправки по почте. К вечеру от сена не остается и следа. Мой мегаполис строит гнёзда. И тогда я чувствую себя могущественным покровителем.

– Батюшки, сено! Ахнула я и села на кровати.

Я совсем забыла, ведь сегодня мне нужно отправить три больших посылки с чашками и здоровенное блюдо! Быстро одевшись и поплескав себе в лицо водой, я провела расческой по волосам и выскочила из дома, схватив ключи от мастерской.

В студии было прохладно, моя умница-печь давно остыла, и мне оставалось только достать готовые изделия и упаковать их. Я загремела ящиками. Сухая трава лежала снаружи под навесом, покрытая пластиком от сырости.

Рядом росли мята и вербена. Я сорвала листик с того и другого. Во рту разлился горьковатый травяной вкус. Навалив сена в подставленный ящик, я перенесла его внутрь и занялась упаковкой.

К обеду тучи затянули небо, и пошёл мелкий дождь. Я разложила на столе конверты, которые вкладывала в каждую посылку, и потянулась к выключателю, чтобы при свете вписать имена.

Мое запястье перехватила на полпути железная хватка.

– Пугать, так пугать. Призраки и те ведут себя приличнее, – проворчала я, опуская руку.

Джеймс стоял на пороге, весь затянутый в черное, в новенькой охотничьей куртке, увешанный своей эффектной амуницией.

– Куда? – Спросила я после непродолжительного молчания.

– Не знаю.

– Удачи, – и я протянула ему руку.

Он пожал ее. Я помнила, как мгновенно он умеет исчезать, поэтому быстро добавила:– Приходи, когда захочешь. В любое время. И в любое окно по выбору.

Его глаза потеплели. И он пропал, как не было. Только дождь шелестел за распахнутой дверью.

Комментарий к Дождь

Вот подходящая песя на финал главы:

https://m.soundcloud.com/redemxion-pbc/danny-gokey-hope-in-front-of

========== Снег ==========

На площади перед собором поставили огромную елку. Вечерний город притих в ожидании Рождества и переливался цветными огнями. В снегопад все прячутся по домам, лишь немногие решаются гулять, подставив лицо белым пчелкам. Я каждый день посылала Никите фото зимы, которую он очень любит. А он мне в ответ – свои, с глазастыми Тибетскими храмами и скачущими обезьянками.

«С Рождеством, макрелька.

Не скучаешь там без меня?»

Я смахнула с экрана телефона снежинки и улыбнулась.

«Некогда мне было скучать, работы невпроворот перед праздником, только закончила.

И тебя с Рождеством, Кит».

Я прошла до самого парка и повернула назад. На земле лежал нетронутый снег, так приятно было оставлять на нем первые следы.

«Не оставлять следов». Я помню.

В задумчивости я дошла до дома, и вдруг заметила что-то яркое наверху, на фоне стены. Я не сразу поняла, что это занавеска моего балкона, развеваемая ветром, зацепилась за шершавую каменную кладку. А когда сообразила, то пустилась бегом, чуть не упала на скользких ступеньках, еле вставила ключ, замерзшие пальцы не слушались. Что есть духу я взбежала вверх по лестнице и распахнула двери. Все тихо, мирно горит моя керамическая елочка у окна. Поблескивают на полу остатки золотых лент, которыми я перевязывала праздничные упаковки.

– Кит? Это ты?

Я вздохнула, сняла сапоги и сунула их под батарею. Потом бросила шапку и шарф на стул и подошла к кухонному окну. Балконная дверь была открыта, на полу намело небольшую кучку снега. Чудес не бывает. Значит, оставила так, когда уходила. Я отцепила занавеску и вернулась в дом.

– Входную дверь закрыть? Или ты кого-то ждёшь?

Я вздрогнула и выскочила из кухни. У входа, между дверью и стеной, стоял Джеймс.

От радости у меня совершенно пропало всякое понятие о приличиях и я молча бросилась ему на шею. Но тут же взяла себя в руки и отошла на шаг.

– Прости. Я рада, что ты жив.

– Я пришёл, потому что хочу ответить на твой вопрос.

– Какой вопрос? – удивилась я.

– Откуда у меня рука киборга. Хочу, чтобы кто-то знал. Кто-то, кто… не они, закончил он.

От этих слов на меня повеяло холодом. Что ж, некоторое разнообразие в праздничном настроении. Не все же улыбаться, в самом деле.

Я достала из холодильника запеченную курицу с картошкой и маринованные огурцы. Заварила две чашки травяного чая.

– Ешь. Ты с дороги.

Я оставила его на кухне и разожгла в гостиной маленькую чугунную буржуйку на гнутых ножках. Когда мы были маленькими, в этих домах еще не было отопления, и мы грелись зимними вечерами у трех печек. Сейчас осталась только одна, в чисто декоративных целях. Около нее так уютно было лежать на ковре и слушать как гудит пламя.

Через несколько минут Джеймс присел рядом со мной и протянул мне вторую чашку.

– Расскажи мне о твоем старшем брате, – неожиданно попросил он.

Я задумалась.

– Что тебя интересует? Его служба в армии?

– О нет, о смерти я знаю достаточно. Расскажи мне про жизнь.

– Он… веселый. Добрый. Любит розыгрыши. Учиться новому. Обожает руководить. Когда мы были еще подростками, за ним бегала вся детвора. Он все время что-то придумывал, какие-то командные игры, занятия. Это с его подачи я занялась керамикой. В десять лет он повёл всех соседских детей к ручью, там был овраг с голубой глиной на дне. И мы налепили разных кособоких кувшинов и с гордостью понесли их домой, родителям. Мамы с трудом нас узнали, такие мы были чумазые.

Джеймс слушал весь подавшись вперед, так, будто я рассказывала его собственную альтернативную историю жизни.

– А потом, лет через десять, когда я окончила университет, оказалось, что профессия эколога не востребована, интересных должностей нет. Я была совсем потеряна, и Кит приехал ко мне, посадил на мотоцикл и привез туда – в тот самый овраг. И мы снова лепили, на этот раз только вдвоем. И я почувствовала, как будто сила земли переходит в мои руки от этой глины. И не могла уйти оттуда, пока брат насильно не вытащил. Через неделю я записалась на курсы гончаров. Вот, с тех пор я на своем месте.

Я помолчала.

– Сейчас он далеко, и я очень скучаю. Это мое первое Рождество без него.

Я так долго запрещала себе тосковать, что в тот момент все мои сдерживаемые эмоции готовы были вылиться потоком слез. Не хочу реветь, не надо реветь, только не сейчас! Почувствовав, что нос предательски краснеет, я отвернулась к окну и, справившись с комом в горле, спросила:

– Что ты хотел мне рассказать?

– Ты считаешь слезы слабостью?

Мне на миг стало смешно.

– Я никогда не считала их слабостью, с чего ты взял? – обернулась я, шмыгая носом. – Просто я не считаю приличным рыдать при посторонних, нагружая их своими переживаниями. Слезы это даже хорошо, особенно для тех, кому трудно заплакать.

Я увидела слезы Кита впервые через четыре месяца после возвращения. Мы должны были встретиться в парке у пруда после моей работы. Я увидела брата издалека, он сидел на траве и смотрел на уток в пруду. Они играли и ныряли, в закатном огне брызги воды казались искрами. В воде отражалось оранжевое небо. Когда я тихо подошла и села рядом, то увидела в его глазах слёзы. Мы встретились глазами с братом и крепко обнялись.

Мы долго молчали, трепетала гаснущая свеча в глиняной елочке, снег прекратился, и за окнами были видны в ночном небе яркие морозные звезды.

– Я родился в марте тысяча девятьсот семнадцатого. В Бруклинской школе я познакомился со Стивом – будущим Капитаном Америка. Он был худым и дохлым, и я вечно тянул его изо всех передряг.

Джеймс взглянул на меня и добавил: – Этого я не помню. Многие куски моей жизни я восстанавливал с помощью внешних источников информации. И продолжаю до сих пор.

А затем война… нас разбросало по глобусу, и встретились мы уже потом… после первого плена. Стив спас меня и остальных из казематов Гидры.

Через какое-то время он позвал меня в команду, чтобы обрубить Гидре последние щупальца, и там… в общем, мне не повезло. Я помню падение. Очень долгое. И тьма. Все сочли меня погибшим. Да так оно и было на самом деле, если подумать.

– А дальше? Спросила я дрогнувшим голосом.

Он отставил чашку. Стальная рука стиснула живую в кулак.

– Дальше? – Джеймс заговорил быстро и сбивчиво. – Камера, много проводов, биологических и кибернетических экспериментов, удачных и неудачных, вот это уродство из металла, он показал глазами на искусственную руку, криосон и электрошок в промежутках, на сладкое.

– Зачем… шок? – Прошептала я онемевшими губами.

Он серьезно посмотрел на меня.

– Чтобы стереть память. Память о заданиях, которые я выполнял.

– А на задания тебя… выпускали под конвоем?

– Я не мог не вернуться на базу. Не мог не выполнить задание. Я… – Он сглотнул. – Есть определенный набор слов, которым меня можно запрограммировать. И я вновь стану Зимним Солдатом.

Джеймс смотрел на дымок, вьющийся над погасшей свечой. А я думала о том, сколько ему на самом деле лет. Настоящих, полных жизни и радости. Двадцать? Двадцать два?

– Но есть и хорошая сторона, – криво улыбнулся он, наконец. – Я не чувствую почти никакой боли, жары и холода, меня невозможно отравить, сломать мне что-либо весьма непросто, я не могу заболеть ни одной из существующих болезней, с первого раза запоминаю нужную мне информацию в любом объеме, и на мне все быстро заживает. Вот так, – и он, молниеносно выхватив нож, полоснул себя по запястью здоровой руки.

Я вздрогнула и приготовилась увидеть поток крови, но ее было на удивление немного. Лишь одна капля упала на пол, и другая – на подставленную стальную ладонь. Через три минуты от раны не осталось даже следа. Зрелище было завораживающее, как ускоренная видеосъемка.

– Впрочем, я с удовольствием отказался бы от этого, если бы только можно было все вырезать к черту, и начать сначала… я пытался, передал весть, что ухожу, но боюсь, что это ничего не изменило. Я по-прежнему совершенное оружие и нужен им живым… А уж они сделали все, чтобы не дать мне умереть…

Я осторожно прикоснулась к его ладони. Он не отдернул руки, будто и не заметил.

Мы долго так сидели, пока не погас последний уголек в печи.

Потом я встала и, взяв книгу с полки, раскрыла ее.

– В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Демьян.

Барнс повернулся и уставился на меня. Потом придвинулся ближе и стал слушать.

– У него было три сына…

Читая сказку об Иване-царевиче и сером волке, я поглядывала на солдата из-под ресниц. Мысленно заготовила речь на тему: «Важнейшая роль сказок в становлении личности». Я выбрала именно эту историю, потому что ее сюжетные линии совпадали с тем, что я услышала этой ночью. Бесконечные задания, сверхспособности, убийство и чудо живой и мертвой воды. А ведь есть еще сказки о ледяном великане, о мертвой царевне, о Джеке – победителе великанов… в каждой читатель ищет и находит себя. И с каждым счастливым концом, по капле вырастает вера в то, что и в твоей жизни может появиться заветное «жили долго и счастливо». Ведь хороший конец каждой сказки происходит не только «благодаря», но и «вопреки» обстоятельствам.

Но мне не пришлось произносить ни слова. Когда сказка кончилась, Джеймс сказал: – Еще.

Я закрыла книгу, встала и вложила ему в руки.

– Не пропадать же твоим тридцати языкам. Практикуйся.

Он взял книгу и сел у лампы на мое место. Там я его и нашла наутро, спящего. Зная, что холод ему не страшен, я все же накинула сверху плед. Мало ли что, а так гораздо уютнее.

========== Туман ==========

Я соскребала со стола подсохшую глину куском алюминиевого профиля, который использовала вместо скребка, когда в дверь постучали.

– Входи, доброе утро.

– Доброе, – ответил Джеймс.

Сунув скребок в отверстие холодной печи, чтоб не мешал, я мокрой мочалкой стала мыть стол дочиста. Скребок скрылся в золе. Надо вымести печь, подумала я.

– Скажи, ты надолго приехал? Просто сегодня Новый Год, и мне нужно знать, какие у меня планы: индюшка с яблоками или просто оладьи.

Он усмехнулся.

– И то, и другое неплохо. Но готовить не придется. Я как раз пришел с тобой об этом поговорить.

Ну что ж, такова жизнь. К вольному ветру привяжешься – рад не будешь. Планировала одинокий вечер, пожалуйста, ничего не меняется. Я стала вспоминать, чем бы еще мне сегодня заняться до наступления ночи, чтобы не думать… да ни о чем не думать. На полке стояли подсохшие глиняные колокольчики. Я сложила их в печь, выставила четыреста градусов и закрыла крышку.

– Я хотел бы пригласить тебя поехать со мной.

– Что?!

Я не кочевник по натуре и очень привязана к своему домику и мастерской.

– Ты не так поняла, я хочу съездить на концерт. Сегодня. У меня два билета. Одиночка привлекает больше внимания, чем пара. Так что мне непременно нужен спутник.

Я улыбнулась.

– Ну, если в целях конспирации… Когда ты в последний раз был на концерте?

– Честно говоря, ни разу. Но я видел, как это делается, – поспешно добавил он.

– А кто выступает и где?

– Фестиваль альтернативной музыки, Дюссельдорф.

С ума он что ли сошел? Это же три часа лету из столицы!

Увидев выражение моего лица, Джеймс вытащил из внутреннего кармана куртки билеты на самолет и помахал ими в воздухе.

Я прочла свое имя на верхнем листе.

– Это было несложно, – заметил он.

Другое имя было незнакомым. Судя по всему, румынское – Дрэгос Урсу. Ну конечно, Барнс же не может лететь под своим.

– У тебя двадцать минут, чтобы собраться.

Я вспомнила его давнишний шестиминутный шоппинг.

Меня внезапно охватило бесшабашное веселье. Будь что будет, один раз живем!

И вдруг я вспомнила. Печь! Ее надо выключить, пока еще можно! Я подбежала к дверце, выключила таймер и заглянула в окошко печи. – Вот черт!

В печи дышала серебристая лужа, подбираясь к моим колокольчикам. В отчаянии я открыла дверцу, и на меня дохнуло четырехсотградусным ветром. Хорошо, что успела отвернуться.

– Что ты делаешь? – шагнул ко мне Барнс.

– Скребок! Я сунула и забыла его там, теперь алюминий впитается в кирпичи, и печь можно будет выбросить! – воскликнула я и стала искать, чем можно вытащить расплавленный металл из горнила.

В углу полки я нашла старый стальной нож и бросилась к печи.

Джеймс за это время успел снять куртку, сбросил рубашку с плеч и в данный момент расстегивал последнюю пуговицу на рукаве. Я удивилась, но машинально взяла у него сорочку. Затем он подошел к печи и, щурясь от жара, сунул свою руку киборга в печь, пальцами снял с ее дна алюминиевую лужу и сантиметровый слой кирпича под ней. Из горсти на каменный пол капал металл. Разжав ладонь, он избавился от кирпичной пыли, подошел к раковине и включил воду правой рукой. Левая зашипела, как рассерженная змея. Через две минуты этот новоиспеченный Гефест был снова безупречно одет и, с видом аристократа, полирующего ноготки, смахивал с пальцев левой руки застывшую алюминиевую крошку.

– Б@%ь, ну, ты даешь, – вырвалось у меня.

– Хоть одно доброе дело, – вздохнул он.

Капли алюминия застывали на полу.

– Пойдем, у меня осталось всего шестнадцать минут из двадцати.

Я достала из-под кровати небольшой чемодан и побросала в него вещи, подумав, добавила магнитные шахматы и блокнот с карандашами.

Быстро переодевшись, я посмотрела на себя в зеркало. Щеки горели. Я провела по губам прозрачной помадой от мороза и вышла из комнаты.

– На сколько дней мы едем?

Джеймс пожал плечами.

– Я привык брать билет в один конец.

Он взял мой багаж и вышел на лестницу.

– Эй, а как же спуск с чемоданом через балкон? – крикнула я. – Я предвкушала зрелище!

За углом стояла машина, черный Шевроле. На боковой двери белела наклейка ренты автомобилей.

Я уже открыла дверь, чтобы сесть, но, хлопнув себя по лбу, побежала назад.

– Загранпаспорт! – крикнула я, обернувшись на бегу.

На улице пошел густой снег, небо затянуло серым. Мне показалось, что на противоположной крыше, усаженной кирпичными трубами, что-то шевельнулось. Это все снег, сказала я себе. И голуби. И паранойя, навеянная вчерашним разговором.

На самолет мы попали удивительно быстро. Оказалось, что быстрая посадка весьма удобная услуга, если летишь без багажа.

Вообще-то я летаю несколько раз в год, то на мастер-класс, то просто погулять по неведомым дорожкам. Но всегда пользуюсь лоукостерами, не вижу смысла платить за огромный чемодан, которого у меня нет, и за кусок несъедобного бутерброда.

Это был мой первый опыт полета первым классом.

– Меньше народа, меньше проверок, – коротко объяснил Барнс.

Это было правдой, пассажирами были только мы и еще одна женщина на другом конце отсека.

На большой высоте всегда хорошая погода. Когда я налюбовалась облачными полями, то задала вопрос, который занимал меня уже полдня:

– Джеймс, если уж мы летим за твой счет, мне любопытно, откуда ты берешь деньги? Если учесть, что тебе нельзя светиться и заводить счет в банке, и за твою… службу тебе вряд ли платили.

Солдат оторвался от планшета.

– Мне платят, как и всем нам.

И пояснил:

– Еще во время Щ.И.Т.а была разработана отдельная финансовая система для хранения наших средств и безопасных транзакций. Они анонимны, их нельзя отследить. Это было сделано для защиты героев, ведь никогда не знаешь, где окажешься, и что может понадобиться. Там около двадцати открытых счетов, сейчас, может, и больше. Раз в полгода государство переводит определённую сумму. Им это выгодно, так создается иллюзия некоего контроля и поощрения.

– Но тебя же считали погибшим? И потом, сейчас ты уже не один из них?

– В мире сверхлюдей все сложнее, – поморщился он, – кто-то может пропасть на пятьдесят лет, а потом объявиться, кто-то меняет сторону… не всегда по своей воле. Нельзя обрубать концы, это неразумно. Счет не перекроют, пока не пройдет сто пятьдесят лет со дня предполагаемой смерти. Мне некогда, да и некуда было их тратить, я не Старк, – ухмыльнулся он.

Оставшуюся часть полета мы играли в мои дорожные шахматы. Я научила Джеймса играть в «уголки», и из пяти партий он проиграл только однажды, хотя я до этого момента считала себя экспертом в этой игре. Тактика и стратегия, так ее и растак.

Дюссельдорф встретил нас ярким закатом. Я села в подогнанную машину и открыла верхнюю заслонку с зеркалом, чтобы привести себя в порядок. В отражении было видно мои растрепавшиеся волосы, захлопывающего багажник Джеймса и стоянку аэропорта с множеством людей и грузовых тачек. Мое внимание привлек мужчина у колонны. Он говорил по телефону и очень внимательно смотрел в нашу сторону. Точно паранойя.

– Слушай, сказала я при выезде на трассу, у меня от твоих рассказов появился побочный эффект, – Барнс бросил на меня быстрый взгляд, – я теперь всех подозреваю, – продолжала я, – то голубей на крыше, то мужчин с телефонами…

Он досадливо поморщился.

– Женщины с телефонами тебе кажутся менее опасными?

Я задумалась и вспомнила агента Романофф.

– Ты прав. Устаревшее клише.

– Я не для того тебя вытащил, чтобы ты высматривала шпионов. Для этого здесь есть я, а ты просто радуйся жизни, окей?

– Сложно не подпасть под влияние ситуации, знаешь ли. Это классика – простая девушка заметит то, что упустил супер профи, и спасет мир.

Как здорово, что квартиру теперь можно снять через интернет, ни разу не встречаясь, ни с ее хозяином, ни с носильщиком, ни с горничными.

Ключ был в почтовом ящике. Я оглядывала улицу. Настоящие пряничные домики. Нигде таких нет, только в Германии, да еще в Нидерландах. Хотелось лизнуть перекрещивающиеся балки, чтобы проверить, не шоколадные ли они. Джеймс позвонил хозяину жилья, чтобы подтвердить прибытие. Я услышала, как он говорит по-немецки, и поняла, почему некоторые предпочитают смотреть специфическое кино именно германского производства.

– Я в восхищении. Ты будто здесь родился. Надо как-нибудь устроить тебе тестинг с гугл переводчиком. Поговорим на всех тридцати языках, которые ты знаешь.

Он довольно оскалился.

Апартаменты были двухкомнатными, с кремовой отделкой в классическом стиле. В спальне стояла двуспальная кровать с балдахином, а в гостиной – чудесный белый диван-рекамье напротив окна. В городе уже зажглись фонари и праздничные гирлянды.

Джеймс занес вещи в спальню, я услышала, как он присвистнул. Выйдя, решительно поднял руки и сказал:

– Я буду спать на диване, комната твоя. Три спальных места, две комнаты, фотографий этого средневекового шатра не было, иначе я бы присмотрел что-нибудь другое.

Ну уж нет, – я забралась на диван с ногами, – он мой! Буду смотреть на огоньки в окно.

– You little cunning fox! – прищурился он.

Мы выпили глинтвейна и съели по тарелке жареной картошки с салатом в ближайшем ресторанчике. Фестиваль начинался через полчаса.

Пришлось долго искать нужный трамвай (мне захотелось покататься на здешнем аналоге моего любимого транспорта), мы вошли в зал на середине первого выступления.

Зал был огромный, по бокам переливающейся сцены висели экраны, а толпа внизу шумела и светилась в полумраке огоньками фотовспышек. Мы постарались протолкнуться поближе, но остановились где-то на середине. Дальше были уже консервы, а мне хотелось свободы движения.

Музыка была великолепна, гитары я обожаю, живые выступления это всегда здорово. Мы слушали рок, альтернативную музыку, соул, чилл и многое другое, чему я не знала названий. Одна группа из Монголии вынесла на сцену инструмент, состоящий из множества колокольчиков. Я загорелась попробовать сделать такой, когда вернусь. Пытаясь так и этак поднять телефон повыше, чтобы снять это чудо, я вспомнила, что не одна.

– Можешь приподнять меня? – закричала я в ухо Барнсу.

Он улыбнулся, и, подхватив меня, поднял на вытянутых руках вверх, как на сидении. Я не ожидала оказаться на такой высоте и чуть не потеряла равновесие. Сфотографировав сцену, я заметила себя и Джеймса на экранах. Оператор показывал панораму и решил задержаться на нас. Я смутилась и, обернувшись, знаками попросила спустить меня на землю.

После концерта мы купили в фойе два хот дога и бутылки с водой. Возвращаться решили пешком, чтобы посмотреть на город и подышать воздухом.

Ночные улицы в центре были буквально запружены народом, вся молодёжь высыпала гулять и поздравлять друг друга с Новым Годом. В каждом окне горела елочка, деревья в парках были обернуты гирляндами лампочек.

Недалеко от нужной нам улицы у меня вдруг закружилась голова, и я почувствовала тошноту. Юркнув в проулок с мусорными баками, я оперлась рукой о стену.

– Что с тобой?

Я махнула на него второй рукой.

– Уйди! Кажется, меня сейчас стошнит.

Он не успел ответить, как меня сложило пополам. Когда полегчало, я села на ступеньки и промокнула губы салфеткой. Потом достала воду и прополоскала рот.

– Хот доги были… – я не договорила, Джеймс рванулся в сторону.

– Oh, holy shit, – и я услышала, как за мусорным баком выворачивает уже его.

Я нахмурила брови.

– Тебя же невозможно отравить!

Он отдышался и ответил:

– Это всего лишь значит, что от этого я не умру. Но совершенно не значит, что мне не может быть плохо.

Когда Джеймс подошел ко мне, я протянула ему салфетки и воду. В сумке была походная аптечка, а в ней кулек активированного угля. Я разделила его пополам, по пять каждому.

– Черт, разве так должен кончиться новогодний вечер?!

– Смотри, – показала я, – вон там круглосуточный магазин. Написано двадцать четыре. Будь другом, скажи, как это читается?

– Drogariemarkt.

– О боже. Давай возьмем красного вина. Моя мама всегда им лечила нас, детей, от отравлений. И потом, вечер еще не кончился.

Когда он вышел с пакетом, я успела замерзнуть и проголодаться. Пришлось возвращаться и брать пачку риса.

До дому мы дошли уже на половине бутылки, шутили и смеялись всю дорогу. Несвежий хот дог сближает, подумалось мне.

Перед тем, как оккупировать ванну, я поставила вариться рис по-итальянски в большом количестве воды, которую потом нужно слить, как макароны. Так рис получается рассыпчатым и ароматным.

Я легла в ванну и окунулась с головой. Дома у нас только душ, с местом не разгуляешься.

Повесив полотенце на сушку, я надела пижаму и вышла в гостиную.

– Рис надо слить, – я прошла на кухню в поисках дуршлага и, не найдя такового, задумалась: – Дуршлага нет, сетки тоже. Что делать будем?

– Дай сюда.

Джеймс вымыл руки и, взяв у меня кипящую кастрюлю, наклонил ее над сливом, придерживая крупу левой рукой. Кипяток полился у него между пальцами. Взвилось облако пара.

– А говорил, вечер не удался!

Лежа на диване под одеялом и глядя на огни за окном, я думала о Ките. Почему я ему до сих пор ничего не сказала? Сначала потому, что говорить-то было нечего, потом стало опасно, затем поздно, а теперь… У нас никогда не было друг от друга тайн. До войны.

У него появились свои. А теперь и меня связала молчанием война, пусть и не моя.

Комментарий к Туман

* Ты маленькая хитрая лиса! (Англ.)

* О, черт! (Англ.)

* Круглосуточный магазин (нем.)

========== Буря ==========

Мне снилось, что я лежу на дне океана, и надо мной плавают рыбы. Вода была пронизана солнцем до самого дна. Сполохи света колыхались вместе с течением, и мне в лицо попадали яркие зайчики. Приходилось щурить глаза, но шевелиться было лень. Я медленно моргнула. Рыбки пропали, появилась акула и большой скат. Они кружились надо мной и о чем-то спорили. Потом вода потемнела, и хищники бросились друг на друга, поднимая вихри пузырьков и продолжая ругаться, теперь уже очень громко. Так громко, что я проснулась и открыла глаза.

– Calm down, bird, I already said that I will not kill anyone anymore, it was the condition of my freedom. However, if someone attacks me, I cannot be held responsible for my actions.

– You, as always, do not give a f%&k!!!

– If I tear off your wing, you will not die, but you’ll go home by foot! *

Я привстала и обернулась на голоса.

– Leave. Me. Alone.*

Барнс захлопнул створку окна так, что оно с грохотом ударилось в подоконник. По стеклу расползлись трещины. На мгновение за окном раскрылись огромные крылья и тут же пропали.

Я вскочила и подбежала к нему.

– Что случилось? Кто это был?

Молчание.

Ладно, подождем, когда придет в себя. Пойду, соберу вещи.

– Они нашли меня, – сказал он мне в спину, – это Сокол.

– Насколько все плохо? – осторожно поинтересовалась я.

Барнс отрешенно смотрел в разбитое окно. Потом горько усмехнулся.

– Люди Золы хотят иметь меня рабом, люди Кэпа хотят, чтобы я пришел к ним сам. Но то, что и те, и другие хотят делать моими руками – нести смерть.

Обратно мы решили лететь из Кёльна, я очень хотела полюбоваться знаменитым собором. За окном машины проносились шпили церквей, домики и поля. Иногда трасса сворачивала ближе к Рейну, и речная вода сверкала на солнце так, что больно было смотреть. Я рисовала в блокноте все, что вижу: высокие крыши, дымок из труб, заснеженные деревья, его руки в кожаных перчатках на руле. Его волосы, падающие на лицо. Ясные глаза, брови, сведенные в одну черту.

Башня Кёльнского собора, казалось, так сильно тянется к небесам, что вот-вот сложится, как зонт, и пропадет из глаз высоко в облаках.

До объявления на посадку еще оставалось время, и мы провели час на берегу, бросая хлеб птицам.

– Я прочел Чехова, – вдруг решил поделиться он, – пока летели сюда.

– Что, все собрание сочинений? – поразилась я.

– Да. Я быстро читаю.

– Господи, Джеймс, это же не сдача экзамена по скорочтению! Так ведь не получаешь никакого удовольствия.

– Я не умею по-другому. Получить информацию можно быстро, но чтобы обработать ее требуется время.

– Так значит, ты теперь смотришь спектакли по Чехову у себя в голове?

Он махнул головой: – Yep*. Уже второй день.

– Интересно. Расскажешь потом, что тебе понравилось, а что нет?

– Расскажу, – улыбнулся он.

В аэропорту было удивительно много народа. Я думала, после Нового года все лежат по домам еще несколько добрых дней.

Мы быстро прошли паспортный контроль и, отыскав свой гейт, увидели, что почти все пассажиры уже внутри самолета. Выйдя на летное поле, я оглянулась на здание аэропорта. Вдруг могучая сила оторвала меня от земли, и я увидела прямо перед собой расширенные глаза Джеймса.

– Бежим! – он рванул меня за собой. Я отпустила ручку чемодана, и мы побежали. У меня не было возможности даже оглянуться, чтобы понять, от чего мы бежим. Мы неслись назад, к зданию, чтобы укрыться на нижних ярусах, где хранилась техника и грузы.

Я услышала крики и звуки выстрелов. Мы пробежали по пандусу внутрь. Что-то громко прожужжало мимо моей головы, и солдат резко дернул меня вниз, за спасительную преграду вилочного погрузчика. Он наработанным движением достал из-за спины пистолет и снял его с предохранителя.

Я бросила взгляд сквозь окно машины. Шестеро. И они были очень близко. Стекло разлетелось под градом пуль, и я закрыла голову руками. Барнс стал отстреливаться. Потом схватился металлической ладонью за край крыши и, подбросив себя вверх, молниеносно перелетел на другую сторону подъемника, приземлившись точно на одного из преследователей. Другой нападающий выстрелил в солдата в упор, но кибер ладонь закрыла дуло пистолета, и оружие разорвало у стрелка в руках. Я смотрела на бой в лучших традициях Голливуда, и мое сердце сжималось от ужаса с каждым ударом, наносимым Барнсу кем-то из нападавших. Я осознала, что дышу, как рыба, выброшенная на берег, когда вокруг неожиданно стало тише, и я увидела, что вся шестерка лежит в позах сломанных кукол на бетонном полу. Все это длилось не больше полутора минут. Джеймс поднял на меня глаза, сделал шаг и вдруг застыл, как изваяние. Я почувствовала, как лезвие ножа медленно поднимает мне подбородок. Из-за моего плеча раздался громкий голос:

– Sei kein dummer, Soldat. Fesselt ihn! *

Я увидела, что из-за колонн технического этажа выходит еще десяток вооруженных людей. Один из них со звонким щелчком застегнул на плечах и поясе Джеймса толстые металлические обручи.

Удерживающий меня немец опустил нож, подошел к скованному Барнсу и достал из-за пояса длинный шокер. Я, не помня себя, рванулась, но кто-то схватил меня сзади за волосы и прижал к полу. Солдат повел плечами, и обручи затрещали, поддаваясь. Шокер ударил, по вибраниуму поползли синеватые разряды. Джеймс зарычал, и оружие воткнулось ему в шею. Немцу понадобилось сорок бесконечных секунд, чтобы его пленник наконец отключился.

По периметру высокого потолка тускло горело аварийное освещение, и виднелись небольшие зарешеченные отверстия – пол верхнего этажа. Одна лампа мигала. Глаза не сразу привыкли к полумраку. Что это? Склад? Архив? У ближней стены стояли древние мастодонты – металлические шкафы с ящиками картотеки. Пол был усеян пыльными бумагами. Дверь железная, очень толстая, в бронированной раме.