Текст книги "Русские идут!"

Автор книги: Натаниэль Бенчли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Идут сюда. Шестьдесят два человека, все с оружием.

– Где они сейчас?

– Отстали на милю. – Грилк огляделся, поднял пустую бутылку, понюхал и отбросил прочь.

– Что случилось с Агнес? – спросил Джонс. – Она обещала всех предупредить.

– Я ее два дня не видел. Или, кажется, три. Так что ничего сказать вам не могу.

– Ты ее час назад видел, – ехидно напомнил Джонс. – Там, в гавани, когда мы поймали русских, а еще раньше – в кабаке.

– А ведь верно, – согласился Грилк, – а я-то размечтался… – Он поднял другую бутылку, понюхал и перевернул на ладонь. Вылилось несколько капель, он слизнул их и вытер руку о брюки.

– Вкусно, но мало.

– Ты уверен, что русские идут сюда? – спросил нетерпеливо Джонс. – Может быть, ты ошибся?

Грилк презрительно посмотрел на него.

– Глядите на него – я ошибся! Да я столько за ними шпионил, что выведал всю их подноготную – и сколько их, и куда они идут.

Как ни странно, Джонс не испугался. Просто он был полностью подавлен, но спустя минуту сумел взять себя в руки. Он залез на заляпанный жиром холодильник с оторванной дверцей, как на трибуну, и оглядел свое воинство, рассредоточенное в разных концах свалки.

– Эй, парни! – позвал он. – Минуту внимания. Мне только что сказали, что сюда идут русские, так что мы все рассчитали правильно. Первым делом я начну с ними переговоры. Еще раз говорю: зарубите себе на носу – никому не стрелять без моей команды. Пусть увидят вас и ваше оружие, но – не стреляйте! – Джонс откашлялся. – Дай нам Бог удачи, парни.

Он стал слезать, но тут ему в голову пришла еще одна мысль, и он задержался.

– Ребята, вот еще что: если кто-то не желает рисковать, пускай возвращается в город, никаких возражений не будет. Если кто не чувствует в себе силы идти до конца, пусть лучше не подставляется под пули, а уходит, да поживее.

Тем временем Грилк набрел на Левериджа, который сооружал себе укрытие в куче ржавых жестянок. Грилк пристроился рядышком на сломанный трехколесный велосипед и уныло обвел глазами окружающий пейзаж.

– Похоже, этот день никогда не кончится, – заметил он.

– Да, что-то он подзатянулся, – ответил Леверидж.

Он порылся в жестянках и выудил обрубок метлы, весь в саже, приложил его к плечу и сделал вид, что прицеливается.

– Ну как? – спросил он Грилка. – Кто-нибудь может принять это за ружье?

– Так, вряд ли. А вот если ты будешь во все горло орать «пиф-паф», тогда может быть.

Леверидж опустил метлу.

– Вот и я так думаю. Ну чему быть, того не миновать. Будь у меня время, я бы сумел раздобыть настоящее ружье, но сейчас уже поздно. А у тебя какое оружие?

– Я – шпион и свое дело уже сделал. – Грилк повернул голову и прислушался. – Тебя кто-то зовет!

– Чего ему надо? – спросил Леверидж, углубляя свое укрытие.

– Не ему, а ей.

– Значит, это Эмили. Она за меня волнуется, считает, что я должен спрятаться в хижине.

– Не время прятаться, черт возьми, – заявил Грилк, – когда чужаки шляются по острову!

– Это бы еще полбеды, но ведь они хотят забрать своего парня. А он желает остаться здесь, у нас. Вот из-за чего сыр-бор разгорелся.

Грилк широко раскрыл глаза от удивления.

– Не шутишь? Точно говоришь?

– Да какие тут шутки? Парень от них убежал, хочет жить тут, а они пытаются его забрать.

Грилк притих.

– Черт побери, – выругался он. – Ну как бы то ни было, мы его в обиду не дадим. – Он оглянулся по сторонам. – Я, пожалуй, поищу себе оружие. Оно уж точно пригодится, если они сунулись к нам по такому серьезному делу.

– Дело действительно серьезное, – согласился художник. – А как же иначе?

Грилк поднялся и побрел среди мусора.

– Эге! – Он наклонился и поднял подгнивший плетеный ремень с пряжкой в форме бычьей головы. Одна глазница была пустой, в другой тускло блестел кусочек красного стекла. Грилк потер его о рубашку.

– Это же мой любимый пояс, – заявил он. – А я-то думал, куда он пропал. – Он надел ремень и застегнул его так, что конец высунулся изо рта быка, как язык. – Агнес моего бычка сильно невзлюбила, – сообщил он с самодовольной ухмылкой. – Но я научу ее советоваться со мной, прежде чем что-то выбрасывать. – Он похлопал по пряжке и вдруг сильно побледнел.

– Господи, они идут!

Русские неторопливо двигались, разделившись на две колонны по дороге к свалке. Рассмотреть их лиц издалека было невозможно, но по тому, как они шли, было ясно, что противник встревожен и растерян. Они шагали пригнувшись, озираясь на каждый куст. Один капитан казался спокойным: он шел во главе отряда как на параде, выпрямившись во весь рост. При виде Джонса и полицейских он отдал какую-то команду, и колонны слились в одну. Капитан по-прежнему шел впереди, моряки – следом, тяжело топая по сухим веткам. Отряд остановился у края свалки, дальше пошел один капитан. Полицейские не двигались, сжимая рукоятки револьверов. Джонс пошел навстречу капитану. Когда расстояние между ними сократилось до десяти ярдов, оба остановились, пристально оглядывая друг друга.

– У вас мой матрос, – заявил капитан. – Верните его.

Джонс покачал головой.

– Извините, он не хочет возвращаться.

Выражение лица капитана изменилось.

– Вы лжете. Вы его захватили силой.

– Я не лгу. Он хочет остаться у нас.

– Пусть он сам скажет мне об этом.

Джонс оглянулся на полицейских.

– Съездите за парнем.

Гарри побежал к машине.

– Если он сам вам скажет, что хочет остаться, – обратился Джонс к капитану, – вы ему поверите?

– Он такого не скажет, это невозможно.

– Через несколько минут вы убедитесь, что возможно.

– Мы сметем с лица земли ваш город. Я подам сигнал, – капитан показал на ракетницу, – и мои артиллеристы откроют огонь.

– Ваша подлодка слишком далеко, выстрел не услышат.

– Не услышат, так увидят. Это же ракетница.

– Вы хотите начать войну?

– Она будет на вашей совести. Вы похитили моего матроса, как последние бандиты!

– Ничего подобного.

– Мы разрушим весь остров! Превратим его в кучу песка! – Голос капитана зазвенел, лицо стало наливаться кровью.

– Не разрушите, руки у вас коротки. Здесь везде расставлены люди, они держат вас на мушке. Стоит вам хоть раз выстрелить, и вас уничтожат.

– Поджигатели войны – это вы, – закричал капитан. – Вы! Это всем известно!

– Опомнитесь, лично я ничего не поджигал. – Джонс вытянул руки. – Взгляните. У меня даже нет оружия.

– Вы устроили засаду, чтобы перебить мой отряд. Это чистой воды вероломство!

– Не горячитесь. Вам пока ничто не угрожает.

– Я требую, чтобы ваши люди вышли из укрытия. Я не желаю разговаривать, когда в меня целятся.

– Ну и не разговаривайте, только не горячитесь так. – Джонс оглянулся и увидел, что машина возвращается. – Ну вот везут вашего моряка. Надеюсь, сейчас все уладится.

Но когда автомобиль подъехал, они увидели, что Гарри один. Он захлопнул дверцу и сообщил Джонсу:

– Парень говорит, что боится, как бы его свои не забрали силой. И кроме того, он все еще прикован к нашей вешалке, а ключей нет.

– Да, положеньице, – начал Джонс, но капитан его перебил.

– Вот! – закричал он. – Я же говорил, что он арестован! Вы даже не разрешаете мне поговорить с ним! Все, с меня хватит!

Дрожащими пальцами он вставил красный патрон в ракетницу, поднял ее высоко над головой и выстрелил. Ракета взмыла высоко в воздух и взорвалась, выпустив густое дымное облако красного цвета. В то же мгновение с дальнего конца свалки прогремели два выстрела из дробовика.

– Остановитесь! – пронзительно завопил Джонс, но было уже поздно. Кто-то, услышав выстрел из ракетницы, нажал на курок, а это, в свою очередь, всколыхнуло всех остальных. Русские моряки попадали в кучи мусора, стоило дроби, не причинившей никому вреда, с треском рассыпаться над их головами, и открыли ответный огонь, столь же яростный и безрезультатный. И минуты не прошло, как обе стороны полностью израсходовали свой боезапас. Только полицейские сберегли свои патроны, а все потому, что они так глубоко зарылись в мусор, спасаясь от ожидаемого пулеметного огня, что просто не смогли участвовать в бою. Наступило затишье. Первым поднял голову Джонс, прыгнувший при первых выстрелах в облупленную ванну, полную жидкой грязи. Потом по всей свалке из-за камней и булыжников стали осторожно высовываться головы. Люди ощупывали себя, с удивлением глазели друг на друга, пораженные, что они еще живы. Так продолжалось около минуты.

Тут Лютер Грилк поднялся во весь рост, держа в руке литровую бутылку из-под джина, и швырнул ее в Лысенко, который занял позицию под перевернутой детской коляской. Малявин в ответ запустил помятым стаканчиком для бритья с видом Ниагарского водопада, попал Грилку в левое ухо, и тот опрокинулся прямо на Левериджа. Художник вскочил, и тут на глаза ему попался Хрущевский, который запутался в диванных пружинах. Леверидж подбежал, треснул его обрубком метлы по макушке, а потом юркнул обратно в свою нору из консервных жестянок. Крегиткин схватил треснувшее сиденье для унитаза, метнул его в убегавшего художника, но не рассчитал, и изогнутое дугой сиденье как хомут повисло на шее Фрэнка, который в этот момент вылезал из укрытия. От неожиданности он сел прямо в разбитую кухонную раковину и застыл там с выпученными глазами. Люди наконец поняли, что стрельбы бояться нечего, и тут же в воздухе замелькали все сокровища распотрошенной свалки. Эта бомбардировка продолжалась довольно долго. В ход пошли бутылки, глиняные черепки, камни, обломки мебели, но потери, на удивление, были легкими. Василову залепили в челюсть ручным зеркальцем в металлической оправе, выбившим ему четыре передних зуба. Малявин вывихнул руку, пытаясь швырнуть в противника аккумуляторную батарею. Полицейский Гарри временно выбыл из строя, когда Хрущевский метнул в него топорищем. Оно со свистом пролетело над свалкой и поразило Гарри в солнечное сплетение. Бродскому рассекло левую щеку прямым попаданием обломка альпенштока, украшенного памятными медальками с озера Люцерн [18]18
  Горный курорт в Швейцарии.


[Закрыть]. Во второй части битвы лишь несколько ее участников получили растяжения и ссадины. Чайки, парившие над бранным полем, пронзительно кричали и галдели. Порой им приходилось увертываться от слишком высоко летящих снарядов.

Сражение перешло в третью фазу, когда капитан со своего наблюдательного пункта, устроенного в груде батарей центрального отопления, подсчитал защитников свалки и понял, что превосходит противника, по крайней мере, втрое. Он прикинул расстояние до хижины, где скрывался Золтин, и рассчитал, что для лобовой атаки ему хватит двадцати человек, остальные будут сдерживать американцев. Потом они захватят автомобили, сгрудившиеся как по заказу в центре свалки, и, дай Бог, без труда вернутся на подлодку. Он вылез из-за батарей и окликнул Розанова, пытавшегося смастерить рогатку. Он привязывал велосипедную камеру к железной кровати. Капитан изложил ему свой план, и Розанов полностью разделил его.

– Отлично, – сказал он. – Надеюсь, все пройдет хорошо и мы благополучно отсюда выберемся. Я всякое предполагал, высаживаясь на берег, но мне и в голову не могло прийти, что мы так влипнем. А зачем вы дали сигнал из ракетницы?

– Это своеобразная психическая атака, – холодно отвечал капитан, увертываясь от летящего в него будильника, который разлетелся вдребезги, стукнувшись о землю. – Странно, почему молчат зенитки? Двух залпов было бы достаточно, чтобы эти босяки испугались и прекратили сопротивление.

– Хороша атака, нечего сказать, – заметил Розанов, вздрагивая от грохота железной кастрюли, упавшей поблизости. – Будем надеяться, что ваш следующий психологический расчет сработает получше.

– Розанов, вы забываетесь, – отрезал капитан. – Я подам рапорт о вашем переводе с корабля, как только мы вернемся.

– А может быть, вы пожелаете сделать это прямо сейчас? – Розанов попробовал натянуть камеру, но один ее конец оторвался и хлопнул его по уху. Розанов выругался сквозь зубы и пнул кровать ногой.

– Я отдам вас под трибунал! – вскричал капитан. – Вы будете с позором списаны на берег! Флотская служба не для вас.

– Если флот теперь выполняет те же задачи, что мы сейчас, то я сам с удовольствием подам в отставку, – сказал Розанов. Бутыль из-под вина описала в воздухе петлю и грохнулась о газовую плиту, осыпав капитана и Розанова дождем осколков. – После такой практики мне только в пехоту и идти, – заявил он, отряхивая осколки.

– Вы заслуживаете расстрела! – завизжал капитан. – Вы – паникер!

– Лучше кончим болтать и поищем Золтина, – предложил Розанов. – От пустых разговоров толку не будет.

На несколько секунд капитан задохнулся от гнева и потерял дар речи, но потом, сделав глубокий вдох, стал как-то странно спокоен.

– Хорошо. Собирайте людей. Но я этого вам так не спущу.

– Уверен в этом. – Розанов пополз прочь, и тут же в его укрытие шлепнулся старый граммофон. Капитан поднял его, осмотрел, зачем-то покрутил ручку, пожал плечами и отшвырнул в сторону.

Скоро появился Розанов, а с ним пятнадцать моряков. Капитан пересчитал их и произнес:

– Я приказывал привести двадцать.

– Люди держат американцев из последних сил. Пятнадцать будет больше чем достаточно.

– Если я сказал двадцать, значит, двадцать. – Глаза капитана нехорошо расширились и заблестели. – Приведите еще пятерых, и побыстрее!

– Слушайте, товарищ капитан… – начал Розанов, но остановился. – Глядите!

По дороге к свалке ехала машина Агнес Грилк с пулевым отверстием на переднем стекле. Агнес и мисс Эверетт низко пригнулись на сиденье. За ними следовали полицейский джип и еще машин двадцать. Из их окон торчали стволы ружей. Капитан вскочил и бросился к пустым машинам в центре свалки.

– За мной! – орал он. – Все за мной!

Розанов созвал остальных, и не успели озадаченные защитники свалки сообразить что к чему, как все русские сгрудились в центре и окружили автомобили. Капитан занял полицейскую машину, матросы, толкаясь, расселись по другим, и кавалькада рванула прочь. Джип и другие вновь прибывшие машины пытались развернуться, но дорога была чересчур узкой, и дело чуть не кончилось аварией. Несколько человек выскочили, стреляя по ускользающим русским, но все произошло так неожиданно, что стрельба закончилась прежде, чем до большинства дошло, зачем она началась. Наконец джип сумел развернуться, а за ним после легких столкновений, брани и воя гудков и остальные. Все направились по направлению к городу. Джонс и защитники свалки молча смотрели им вслед.

– Наверно, оно и к лучшему, – произнес наконец Джонс. – Мы свое дело сделали, и, честно говоря, гораздо лучше, чем я ожидал. А дальше пусть Фендал их выслеживает сколько влезет, если ему приспичило. По-моему, он не успокоится, пока с кем-нибудь не сцепится.

– А мы уже сцепились, с нас хватит, – подхватил Палмер.

– Вот именно. – Джонс повернул голову и заметил, что Агнес и мисс Эверетт опустились на колени у кучи мусора. Джонс и Палмер подошли, и тут Агнес встала. Глаза ее сузились от ярости.

– Где тот подлец, что прикончил моего мужа? – спросила она.

– Что? – изумился Джонс. Он бросился к куче ржавых жестянок – там лежал Грилк, обмякший, как тухлая рыбина. Его левое ухо распухло и побагровело, но других увечий заметно не было.

– Не может быть, чтобы его убили! – воскликнул Джонс. – Да и чем его могло убить?

– Что я, живого от покойника не отличу? – упрямо возразила Агнес. – И я найду его убийцу, разорву его на мелкие кусочки и скормлю их крабам.

– Несчастный Лютер, – пожалела мисс Эверетт. – Бедняжка Лютер!

– Тоже мне бедняжка, – отвечала Агнес. – Это я бедняжка. Где мне теперь сыскать другого мужа?

И тут Грилк открыл глаза.

– Теперь будешь знать, как выбрасывать мои вещи без спросу. Только попробуй, выброси что-нибудь еще разочек, я тебе задам. – Он уселся и осторожно ощупал ухо. – Боже, я-то думал, что голова сильнее всего болит с похмелья, но такого у меня и с самого сильного перепоя не было.

ГЛАВА 18

Когда Гарни спустился в люк, он понятия не имел, как взяться за дело. Он достаточно разбирался в лодочных моторах, поэтому догадался о предназначении рычагов, но он ни разу не бывал на подводной лодке и не представлял всей сложности ее внутреннего устройства. Чем больше он раздумывал, тем безумнее казался ему план, несмотря на то что в устах Барбары он выглядел вполне логично. В будущем, подумал он, стоит быть осмотрительнее, лучше думать, прежде чем влипать в разные истории, как сейчас, к примеру. Подумать только, я в одних мокрых плавках пытаюсь потопить подлодку изнутри! Пошел на подначку, как мальчишка, и зря.

По трапу он спустился в матросский кубрик. По середине его шел узкий проход, а по сторонам висели гамаки, на которых были навалены пробковые пояса, сумки, носки и разная одежда. В кубрике стояла сырая и кислая вонь. Пройдя дальше, Гарни увидел огромные блестящие цилиндры с гребными винтами на концах и сообразил, что находится в торпедном отсеке. Перед ним были две круглые бронзовые дверцы с колесными запорами и датчиками – вероятно, порты торпедных аппаратов. Интересно, подумал он, есть ли в них вода? Он подошел к дверце, медленно повернул колесо. Дверца раскрылась, обнажив сверкающий пустой туннель. Очевидно, из него должен быть и выход, но Гарни не знал, как его открыть. Он повернул еще какое-то колесо, но ничего не вышло. Нет, так не годится, надо придумать что-нибудь другое.

В соседнее помещение вело продолговатое отверстие в переборке, нижний край которого был на два фута выше пола. Чтобы перелезть, он схватился за верхний край, ступил одной ногой в отверстие, перегнулся вперед и подтянул другую. Не самый удобный способ передвижения, но иначе нельзя. Помещение, куда он попал, было битком набито приборами. Посередине находились два контрольных щита с рычагами и циферблатами. Если я схвачусь за что-нибудь не то, меня, чего доброго, убьет током, подумал Гарни и прошел на крохотный камбуз, а оттуда – в машинное отделение с четырьмя дизелями, скрытыми под сверкающими кожухами. Над головой змеились трубы, провода, кабели, мерцали датчики. У Гарни возникло ощущение, что он идет по туннелю, который сужается с каждым шагом. Он вспомнил старый свой сон, будто попал в точно такой же туннель и не может выбраться наружу. Он протиснулся в дверь и очутился в штурманской рубке. Вот это уже лучше. Здесь наверняка есть что-то, чем можно попортить подлодку.

Здесь также было много приборов, под ногами путались провода и кабели. На одной стороне располагались два огромных измерителя глубины. Два рычага под измерителями явно управляли погружением. Ряд блестящих рукояток неподалеку смахивал на пульт управления наподобие тех, что бывают у диспетчеров движения на больших железнодорожных станциях. Над рукоятками размещался щит с красными и зелеными лампочками. В центре стоял стол штурмана, рядом круто шел вверх трап, ведущий через люк на мостик. Щит на другой стороне почти сплошь был заполнен колесами и колесиками – большими и малыми, с рукоятками и без. Колеса были и сверху, и на переборке, а там, где их не было, торчали измерительные приборы. Гарни повертел наудачу несколько колесиков. Без толку. Тогда он взялся за рукоятки. Повернув одну, он увидел, что красный свет лампочки над ней сменился зеленым. На его губах заиграла победная улыбка. Наконец-то! Если цвет меняется с красного на зеленый, это что-нибудь да значит. Пари держу, если мне удастся переключить все лампочки, то…

Тут Гарни услышал, как кто-то громко топает по трапу, ведущему с кормы. Гарни оглянулся, ища куда спрятаться. В рубке подходящего места не нашлось, поэтому он шмыгнул обратно в отверстие, разбив голень и ударившись лбом. Справа ему попалась занавешенная ниша. Отдернув занавеску, он ринулся внутрь и попал в капитанскую каюту. Там стояли койка, стол и рундук. Немного, но спрятаться можно вполне. Он замер, затаив дыхание. Кто-то прошел мимо занавески в рубку, а оттуда – на нос подлодки. Тогда Гарни присел на койку и задумался. Барбара сказала, что на борту только два человека, значит, прошел один из зенитчиков, и, скорей всего, в уборную. В любом случае оставалось ждать, пока тот пойдет обратно, и надеяться, что это случится быстро. Чем дольше он находился на подлодке, тем больше убеждался в скоропалительности идеи Барбары и жалел, что согласился на эту авантюру. Хорошенькое дело: торчать здесь в плавках и ломать голову, как повредить судно, конструкцию которого инженеры совершенствовали долгие годы. Да как он вообще мог свалять такого дурака? Ему-то следовало сразу понять, что это безумие, но он поддался, а все потому, что голова была не на месте, после того как она сказала, что любит его. Ну а уж если это на него так подействовало, значит, сам виноват. Разве он раньше не совершал сумасбродств, когда ему нравилась девушка? Еще какие штуки откалывал, но ничуть в этом не раскаивался.

Так Гарни и сидел, копаясь в себе, что для него было весьма необычно. Вдруг он снова услышал шаги и напрягся, ожидая, когда зенитчик пройдет. Тот в нерешительности помялся у капитанской каюты и протопал мимо. Гарни осторожно отодвинул занавеску и выглянул. Никого. Он проскользнул в рубку, схватился за рычаг, но в этот момент, как назло, на камбузе загрохотала посуда: зенитчик, очевидно, решил подкрепиться. Гарни опять замер в ожидании – куда матрос пойдет из камбуза? Тут с мостика раздался какой-то окрик на русском языке. Подумав, что окликнули его, Гарни решил, что попался. Но с камбуза сердито ответил другой матрос. Гарни снова метнулся в проем, чтобы укрыться в капитанской каюте, и при этом зашиб палец на ноге.

Черт с ней, с лодкой, подумал он. Пора выбираться отсюда. Я сверну еще пару рычагов при уходе, но дальше играть в прятки с этими парнями опасно. Будь у меня динамит, дело другое, но ломать башку над тем, какая ручка чем управляет… Эдак не только ничего не получится, но вдобавок какая-нибудь штуковина меня прихлопнет. Барбаре скажу, что у них там все закрыто-задраено, и она ничего не узнает. Да и в конце концов, зачем нам топить эту чертову лодку? В самом деле зачем? Гарни, ты наконец-то начинаешь соображать, вот и умница.

Он слышал, как зенитчик прошел через рубку и поднялся на мостик. Выждав несколько секунд, Гарни вылез из каюты капитана. Направившись в рубку, он наугад покрутил пару колес, но тут сверху раздался грохот, по палубе побежали люди. До Гарни донеслось хлопанье люков и голоса, отдающие приказы. Он едва успел скрыться в каюте, как подлодка задрожала и затряслась, ожили дизельные моторы.

Капитан с мостика приказал убрать швартовы. Последний моряк еле успел прыгнуть на борт, как капитан дал команду «полный назад». Корабль медленно пятился в облаке выхлопных газов, а тем временем полицейский джип во весь опор мчался к причалу. Он тормознул, из него посыпались полицейские и подбежали к Барбаре, лежащей на земле и кричащей что-то вслед уходящей подлодке. Двое склонились над ней, другие кинулись на пирс, кто-то выхватил пистолет, и пуля шлепнулась в пенящуюся воду. Больше никто не стрелял.

Капитан оглянулся на зенитчика.

– Что кричала эта женщина? – спросил он. – Кто такой Роланд?

– Почем я знаю! Я по-английски не понимаю.

– Сколько времени она лежала здесь?

– Минуты две.

– Нет, меньше, – вставил Протский. – По-моему, и минуты не прошло.

– Верно, – поддержал его товарищ. – Самое большее – полминуты…

– Если не двадцать секунд, – подхватил Протский.

Капитан дал команду «стоп» и повернулся к Протскому.

– Вы что, стояли над ней с секундомером? Меня интересует, отчего она раскричалась.

– Понятия не имею, – заявил Протский. – Она как приперлась, так и стала вопить.

– Она вопила, еще когда шла по улице, – сказал его товарищ. – По-моему, она бешеная.

– Точно, бешеная, – поддержал его Протский. Вроде как клопы у нас на борту.

– Право руля, малый вперед, – скомандовал капитан в машинное отделение и снова обратился к зенитчикам: – Вы видели мой сигнал?

Те переглянулись, искренне удивленные.

– Нет, товарищ капитан, не видели, – отвечал Протский. – Ничего не видели, хоть тресни.

– Я пустил красную ракету. Если вы находились на вахте, вы должны были ее видеть.

– Товарищ капитан, мы, конечно, были на вахте, а то как же, – отвечал Протский. – Мы все время ждали вашего сигнала, даже когда эта дамочка спихнула меня в воду, вот он продолжал нести вахту, то есть… – он замялся, поняв, что проговорился.

– Что она сделала? – спросил капитан, посчитав, что ослышался.

– Ну, понимаете, она лягнула меня ногой, вот сюда и…

– Вы сказали, что она сбросила вас в воду?

– Ну вроде того. А случилось это…

– А почему тогда у вас сухая одежда?

– У меня? – Протский оглядел свои сухие брюки. – Так я же и хотел рассказать, товарищ капитан. Значит, дело было так…

– Я уже понял. Вы не только самовольно оставили боевой пост, но и позволили какой-то бабе сбросить вас в воду! Вы что, хотели ее изнасиловать?

Протский вытаращил глаза.

– Кто, я? Товарищ капитан, да я в жизни никого не насиловал! Конечно, иногда они выламываются, как же без этого, но мы-то понимаем…

– Нечего сказать, достойный образчик подводника! – рявкнул капитан. – А вы чем занимались? – спросил он другого зенитчика. – Фотографировали их на память?

– Я не умею фотографировать, – отвечал тот. – Попади мне в руки камера, я бы не знал, что с ней делать. Я стоял на вахте, ожидая вашего сигнала, как было приказано, глаз с горизонта не сводил.

– Оба считайте себя разжалованными до рядовых матросов, – отрезал капитан. – Уведомление в приказе получите потом.

Моряки переглянулись и притихли.

Тем временем подлодка вышла из порта и устремилась в открытое море. Капитан включил внутреннюю связь:

– Приготовиться к погружению. Розанова на мостик. – И стал через бинокль вглядываться в горизонт. Через несколько секунд через люк на мостик поднялся Розанов, но капитан словно не заметил его.

– Вызывали, товарищ капитан? – спросил он.

Капитан по-прежнему делал вид, что не замечает Розанова. Лишь спустя несколько минут он опустил бинокль и произнес:

– Товарищ Розанов, я освобождаю вас от обязанностей штурмана. Я сам поведу подлодку на базу.

Розанов напрягся, но рта не раскрывал. Капитан продолжал:

– Примете на себя обязанности Золтина. – Розанов покраснел, на его шее вздулись жилы. – Приступайте к новым обязанностям немедленно. И попросите кого-нибудь принести из моей каюты штормовку.

Розанов с грохотом опустил за собой крышку люка, а капитан снова стал смотреть в бинокль. Воздух похолодал, на море поднялась легкая зыбь от ветерка, подувшего от гряды темных облаков на юго-западе. Капитан нажал на кнопку внутренней связи:

– Курс ноль-шесть-пять, скорость двадцать два узла. Доложите, когда достигнем глубины, достаточной для погружения.

Ему ответили:

– Можем начать погружение хоть сейчас. Под нами почти одиннадцать саженей.

– Это недостаточно, – сказал капитан. – Нужно, по крайней мере, пятнадцать.

Взволнованный голос вмешался в разговор:

– Товарищ капитан! По радио передают сигнал тревоги для Береговой охраны. Корабли начнут охоту за нами!

– Понял, – произнес капитан. – Держите меня в курсе.

Сообщение отнюдь не удивило его. Он, однако, желал, чтобы в его распоряжении было хоть чуточку больше времени, чтобы достичь глубины. Если придется погрузиться сейчас, поисковым судам будет сложнее его обнаружить, но скорость при этом сократится более чем наполовину, и не останется возможности для маневра, его подлодку засекут. Он решил держаться на поверхности до последнего и погружаться только при необходимой глубине.

По трапу раздался топот, и на мостик взлетел матрос.

– Товарищ капитан! – выдохнул он. – Мы…

Капитан перебил его.

– Вернитесь обратно! – закричал он. – Вернитесь!

– Но мы…

– Мне долго повторять? Вас когда-нибудь учили, что, прежде чем подняться на мостик, нужно спрашивать разрешения?

– Но…

– Спуститесь, потом поднимитесь снова и, прежде чем ступить на мостик, спросите разрешения.

Матрос исчез, а капитан подумал вслух:

– Их всех необходимо подтянуть, и немедленно. То, что проявлял снисходительность, вовсе не означает, что вечно буду смотреть сквозь пальцы на их разболтанность. На судне нужна жесткая дисциплина, тогда все всегда благополучно, а если матросы вольничают, тогда бардак, это уж точно.

В отверстии возникла голова матроса.

– Прошу разрешения подняться на мостик.

– Разрешаю, – ответил капитан.

Матрос вытянулся по струнке.

– Вот так-то лучше, – проворчал капитан. – Докладывайте.

Глаза матроса словно остекленели. Стоя навытяжку, он доложил:

– Товарищ капитан! Докладываю: на борту американец.

Несколько секунд на мостике царило мертвое молчание, потом капитан проговорил:

– Повторите, что вы сказали.

– На борту – американец.

– Кто он и где находится?

– Был в вашей каюте.

– А сейчас?

– Под охраной. Его сторожат Хрущевский, лейтенант Польский и Кусок дерьма… то есть я хотел сказать товарищ Лысенко.

– Немедленно доставьте его сюда.

– Есть, товарищ капитан. – Матрос повернулся, но капитан остановил его.

– Вас послали за моей штормовкой, а вы явились без нее. Матрос, который не в состоянии выполнить столь простое поручение, не годится для службы на подлодке. По прибытии в Ригу вас переведут на минный тральщик.

– Слушаюсь, товарищ капитан.

– Теперь идите за штормовкой. Даю вам тридцать секунд.

Матрос скользнул в люк, как камешек на дно колодца. Капитан, оглядев вахтенных и зенитчиков, пробормотал:

– Ничего, я их подтяну, им это не помешает ради разнообразия.

Снизу донеслись звуки возни, затем по трапу поднялся Гарни в сопровождении Польского и Хрущевского. Капитан оглядел пленника.

– Товарищ капитан, – начал Хрущевский, – этот человек…

– Знаю, знаю, – прервал капитан и по-английски обратился к Гарни: – Как вы оказались на моем корабле?

Не успел тот и рта раскрыть, как в люке на мгновение показался Лысенко, но тут же взвизгнул и исчез. Его место занял пыхтящий матрос, который карабкался на мостик, тараторя на ходу: «Прошу разрешения подняться на мостик». При этом он, как знаменем, размахивал капитанской штормовкой. Капитан поглядел на нее, словно видел впервые в жизни.

– Что это? – спросил он.

– Ваша штормовка, товарищ капитан.

– Ах да. – Капитан рассеянно принял штормовку и уронил ее на палубу. – Что вы здесь делаете? – снова задал он вопрос Гарни.

– Долгая история, – отвечал он, – стоит ли ее слушать?

– Как и зачем вы здесь оказались? – рявкнул капитан. Вены на его шее набухли, в уголках рта выступила слюна.

– Я хотел потопить вашу лодку, – выговорил Гарни. – Вы потопили мою, поэтому я решил потопить вашу.

– То есть как это – потопили вашу лодку?

– Разрешите доложить, товарищ капитан, – вмешался Хрущевский, – это хозяин лодки, которую мы… одолжили. Он сам ее взорвал.

Лысенко снова появился в люке.